Текст книги "Мемориал"

Автор книги: Роман Славацкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 17 страниц)

Когда въезжали в Кремль, на Брусенскую, Фома невольно сбросил скорость. Жутко было от всей этой гнетущей черноты, от полночи, от глухого мрака, от ужасного груза над нашими головами и вещего Пояса у меня на коленях – в дряхлом портфеле, вместе с истлевшим мешком и египетской печатью.

И чем ближе мы подъезжали к цели, тем сильнее щемило сердце. Вот уж и Блюдечко; автомобиль въехал меж двух перекошенных пилонов и тихо покатился направо, вдоль обрыва.

Странное зрелище открылось нашим глазам: В центре Блюдечка горел огонь. И вокруг него собрались идолы, числом около семи, все эти Перуны, Велесы, и как их там. Они стояли и беседовали. О чём? Что интересного произошло за год в их Городе, откуда они были изгнаны новым князем?

В реке плескались русалки.

А ниже, у самой реки, тоже горели огни, и молодёжь веселилась; бегали в белых рубашках, прыгали через костёр, пели песни, венки плели.

И просвечивая, проступал через мрак частокол древней крепости.

Остановились.

Вышли в эту призрачную крепость.

– И как же мы будем спускать её вниз, к воде? Или, может, вообще не надо, корабельщики сами разберутся? – раздумывала Виола.

– Нет! – решительно отрезал я. – Гроб непременно надо стащить вниз, к самому урезу.

– Верёвками, – сказал Бэзил. – Я специально в багажник много верёвок положил. И тащить-то не нужно. Она сама будет скользить по траве, успевай только придерживать.

– Погодите, – сказал я. – Откройте крышку. Мы сразу положим туда Пояс, чтобы уж больше не возвращаться.

Открыли гроб.

Луна осветила белые гробовые пелены и зловещий чёрный лик.

Я извлёк из портфеля золотую змею, упрятал её обратно в холст и положил царице на грудь.

– Закрывайте.

Крышка надвинулась. Бэзил с Фомою быстро всё увязали верёвками. Кряхтя, мы подтащили ящик к обрыву и пустили вниз, ногами вперёд. И действительно: едва только сил хватало сдерживать. Мы шли по старой белокаменной лесенке, а короб с мумией полз рядом, как бы сам собой.

Как вспомнишь это – холодный пот выступает.

Наконец, мы сошли вниз.

От воды веяло холодом, речным илом, воздух горчил свежей зеленью и мистическим дымом. Мне казалось, что наши финно-славянские предки заметили нас и, хихикая, комментировали наши муки на каком-то своём полумордовском наречии и показывали пальцами в нашу сторону.

Но нам было уже не до того.

Стеная от натуги, Бэзил, Фома, я и Виола тащили гроб к воде, а Ирэна, шумно вздыхая, шла за нами.

– Ну и что дальше? – спросил Фома с неуместной иронией, когда мы опустили гроб.

– Стойте! – сказал я. – Корабль приближается.

Гектор встал и пошёл вперёд по отмели. Ладья приближалась. Громадная, чёрная, она двигалась неторопливо и неотвратимо. И огромный Перевозчик правил ею, весь белый, в грязно-белёсом одеянии, седой, с длинной развевающейся бородой, с длинными нечесаными волосами.

На каменную маску было похоже лицо его, а глаза казались слепыми. Ужас внушал он, и разговаривать с ним было так же невозможно, как с немою скалой.

Мерные взмахи весла.

Плеск чёрных волн. Удар ладьи о песок.

Гектор подошёл к ладье, взялся руками за борт и легко впрыгнул. Страшный старик оттолкнулся от берега, и ладья медленно пошла назад.

Гектор обернулся.

Гермес провожал его, молча, сложив руки на груди, с каким-то неопределимым чувством в изменчивых глазах (жалость? досада? прощание?).

Прошлое уходило.

Тут из речной тьмы, из белёсого призрачного света над водной гладью выковался и обрёл форму необыкновенный корабль. ЧЁРНЫЙ КОРАБЛЬ вышел из темноты, тихо, почти неслышно, словно сама эта река поднялась и слепила борта своей зыбкой плотью. Но так казалось очень краткое время. Он двигался, этот корабль, и чем ближе, тем яснее в лучах луны выступал его длинный корпус, высокая мачта, огромный свёрнутый парус и длинный ряд вёсел. Нет, это было не видение, а настоящий корабль!

Лунный ливень хлынул сквозь разошедшиеся облака. Цитадель исполнилась неземной гармонии и нечеловеческой красоты. Реальность расслоилась, и духовный строй древней крепости выявился во всём своём спокойном величии.

Луна сияла почти нестерпимым светом, и звёзды были как-то по-особому ярки и крупны. Посреди оцепленной невысоким валом круглой площадки ровно и сильно, почти без искр, горел большой костёр. Семь великих теней стояли около него, ведя неслышимую беседу.

И прекрасная дева в тёмных одеждах прошла мимо, и огромная чёрная собака шла у её ног.

Горели огни на воде, которые появились вдруг в пересохшем русле Коломенки, залепетала воскресшая мельница, плыли венки, а по берегу славянки плясали по горящим углям, а мимо них шли северные боги: Лето́, Аполлон и Артемида; и какая-то жрица в белой, красным расшитой рубахе, возливала вино Аполлону, а он шагал, и стрелы грохотали в его колчане.

И бездонная энергия Вселенной изливалась вместе с потоками лунного света. И каменный Кремль восстал, в лунном сиянии его красные стены казались чёрными. Город ждал. Корабль приближался.

Он поднялся вверх по течению на вёслах, подошёл к старому руслу Коломенки – и остановился. Мерное движение вёсел только лишь удерживало его на одном месте.

– Он остановился! – воскликнула Виола. – Им надо подать какой-то знак, чтобы подошли ближе.

– Они не смогут подойти ближе! – возразил я. – Не смогут. Я чувствую какую-то преграду; они не пройдут сквозь неё.

– Ещё бы… – отозвалась Эйрена. – Мне кажется, это кончилось бы катастрофой.

– Спускаем гроб на воду, – сказал я.

– Затонет, тяжёлый, – заспорил Фома.

– Не затонет, – ответил Бэзил. – Тяжёлый, но легче воды.

– Скорее! – кричал я.

Какая-то зыбь шла в воздухе, похоже – время наше кончалось.

Мы схватились, и одним усилием поднесли гроб к воде.

– Надо толкнуть его, чтобы он вышел на течение и сам подошёл к судну.

Услышав эти мои слова, Фома перекрестился и полез в воду.

– Ты куда, Фома? – спросил Бэзил.

Фома влез в Москвареку чуть не по шею.

– Толкайте её ко мне, я попробую направить!

Мы с Бэзилом толкнули ужасный ящик, Фома принял его и со стоном, вложив все силы, направил саркофаг. Поднялась пена, зашумела вода, гроб отплыл на несколько метров – и течение подхватило его.

Фома пулей вылетел из ледяной майской воды, но не произнёс ни звука, даже не задрожал. Мы все, не отрываясь, глядели на плывущий чёрный ящик. Если вода и проникала внутрь, то совсем немного: серебристо-мерцающая гладь несла его легко и свободно.

Саркофаг словно прошёл невидимую зыбкую границу и ударился о борт. Чёрные люди зацепили его баграми. Мне показалось, что один из чёрных людей глянул долгим печальным взглядом и махнул нам рукой. Я поднял руку в ответ.

Невидимая зыбкая стена всколебалась, и корабль исчез, осталось лишь тёмное пятно. Слышался скрежет, похоже, это поднимали на борт чёрный гроб с царицей и Поясом власти. Вёсла перестали работать. И огромный кусок мрака пошёл по реке вниз и погрузился в туманную пелену, из которой возник.

И, когда растворился корабль, погас древний Город, исчезли призрачные кремли, отгорел огонь на холме, и на воде тоже, и сама эта вода исчезла. Осталось только высохшее русло Коломенки и высокий берег, заросший одичалым сквером, среди которого два-три фонаря изливали ледяной свет.

Как будто нам показывали огромные туманные картины и вот – выключили их одну за другой.

Мы бы ещё долго стояли в оцепенении, если бы не резкий дробный стук. Это стучали зубы Фомы, и сам он весь дрожмя дрожал.

– Что мы стоим? В машину! – завопил Бэзил.

– Д-двусторонняя п-пневмония обеспечена, – пролопотал Фома.

– Не журись, откачаем! – приговаривала Виола, пихая его в бок.

На сей раз машину вёл Бэзил, потому что трепещущий Фома руля не держал.

…Фома вышел к нам в шерстяном одеяле, выпил, не торопясь, приготовленный для него стакан грога, сел к разгорающемуся огню и закутался.

– А ну рассказывайте: кто что видел! – сурово приказала Эйрена.

– Всё это, конечно, бред, но мне показалось, что Коломна-река вернулась в старое русло, – начал Бэзил.

– А огни на реке видел? – спросила Виола.

– Видел. И ещё какое-то сияние на кремлёвском холме.

– А я видела деревянную крепость с огнём, – добавила Виола.

– И какие-то славянские демоны беседовали около него: – вспоминала Эйрена. – А молодёжь плясала и пела у реки, как на Ивана Купалу. По-моему, они видели нас, но не очень удивились.

– А я каменный кремль видел, – встрял я. – Он как бы нанизывался на деревянный.

– Такое ощущение, – пробурчал Фома, пробуждаясь от временной спячки, – что нам показывали слайды на огромных экранах. А, может быть, и не нам. Может быть, это кто-то очень большой забавлялся, сам себе показывая слайды?

– Нет, Фома, это не внешнее воздействие, – убеждённо возразила Ирэна. – Это что-то органичное.

– Такое ощущение, – предположил я, – что всё окружающее репродуцирует эти картины-эйдосы, вроде как земля отдаёт тёплый воздух под вечер. Но это не каждый день, а в исключительной ситуации. Сегодня была такая исключительная ситуация. Я всё-таки думаю – под влиянием этого, как его: турбулентного времени.

– И кто же его встурбулентил? – тяжело глянул Фома.

– Какой ты быстрый! Как я тебе отвечу? Всё пока очень сумнительно и гадательно. Я могу передать только свои ощущения и не более того.

– Ну ты и зараза! – вздохнул Фома.

Тут я разобиделся:

– Да причём тут я?! Меня же, главного пострадавшего, ещё и обвиняют!

– Пострадавшего?! Ни хрена себе – пострадавшего! Да от тебя, от заразы, как от пубертатного подростка, по всему Городу шут те что идёт, полтергейст какой-то, только вместо тарелок и утюгов привидения летают. Не знаю, как других, но меня ты уже достал своими привидениями.

Некоторое время я только рот открывал и глаза таращил, не в силах что-либо сказать от злости, а потом проорал:

– Ах так?! Ах ты!.. Какого же дьявола ты ко мне тогда привязался? Я что тебя – звал, хоть сегодня, например? Шёл бы к себе в катакомбы, раз я такой нечистый и пубертатный!

– Инте-ресно! А что ты хотел за свои пакостные дела? Орден? Или медаль? Сам же, поганец, нечистую силу к себе приманил, а теперь прикидывается белым и пушистым! Ты что думаешь – ежели некрещёный, так с тебя и взятки гладки? Надо же просчитывать последствия своих поступков! Ты не школьник, такому лбу пора бы уже соображать. Должна быть ответственность у человека или нет?

– Погодите вы ругаться, – веско сказала Ирэна. – Ты, Фома, тоже неправ.

– Почему это я неправ? – бушевал Фома из-под одеяла. – Мало ли, что у него «почва благоприятная»! Коль так, нужно принять меры: креститься, воды святой попить. А он вместо этого, понимаешь, колдовать принялся. Хоть бы совета спросил, балда!

– И всё-таки ты не вполне прав, – продолжала Ирэн. – Ты не учитываешь силу внешнего давления, силу обстоятельств. Таинство – великая вещь, но к нему нужно быть готовым. Не думаю, что оно помогло бы Августу, если он не готов был вместить… Без веры даже храм не поможет. Помнишь гоголевского «Вия»?

– Хм. Это литература!

– А наши коломенские храмы, что – тоже литература? Они осквернены похуже, чем в имении гоголевского сотника.

Фома задумался. А Ирэна обратилась ко мне:

– Но по большому счёту Фома, конечно, правду говорит. Тебе, Август, нужно определиться. Нельзя плыть без руля и без ветрил. Никто на тебя не давит, но, по-моему, ты сам уже понял: надо прибиваться к какой-то конфессии. Иди к баптистам, что ли, если уж православный храм тебя так пугает. Но с этим желеобразным дрожанием пора кончать.

– Может правда к ней стоит прислушаться? – задумчиво произнёс Бэзил. – События последних дней наводят на размышления.

– Успокойтесь, – сказал я. – Теперь уже никаких событий не будет. Я это чувствую.

– Кино кончилось, – вздохнул Фома.

– Ничего, интересно было, – усмехнулась Виола.

– Ага. Фильм ужасов, – поддержал Фома. – Как всё это загадочно!

– Что?

– Да хотя бы вот этот корабль. Что это? Духовное явление? Но тогда куда девался саркофаг и Пояс? И что такое этот Пояс? О, Господи! Мозги заворачиваются!

– Вы вот что мне скажите, – попросил я. – Никто не заметил корабельщиков? Как они отнеслись к нашему дару?

– Слишком далеко было, – пожала плечами Виола. – Да и темно. А что?

– Мне почудилось какое-то движение сочувствия и печальной усталости. Ведь это странно, правда? Ведь если мы вернули что-то бесконечно важное – надо бы радоваться…

Эйрена погладила меня по плечу:

– Они с другой стороны. А оттуда взгляд меняется.

– Да, наверное – Москва-река была… Как это сказать? Как бы Рекой, да подземной Рекой. И плеск, плеск:

– Что?

– Плеск вёсел Чёрного корабля. Он до сих пор звучит во мне.

– Но он уходит?

Он уходил.

Чёрный туннель закрывался.

И эхо угасало, с каждым разом отдаваясь всё слабее:

– Жаль всего этого, – прошептала Ирэн. – Этого корабля, и нашего страха, и жутких ночей, и заколдованного клада. Я всё сожгла, и теперь никто не узнает, где скрывается тайна Коломны.

– Не бери в голову, – ответил я. – Мне пришло на ум зашифровать его координаты в Мемориале. Кто внимательно прочитает – разберётся. Но не завидую я тому, кто найдёт этот клад…

Книга двадцать четвёртая. ПРОЩАНИЕ

Вот уже несколько дней я сидел в светёлке у Бэзила. Светёлка не отапливалась, но май стоял тёплый и днём даже припекало; можно было открыть окошко, и у окошка, на маленьком столике, строчить и строчить: И столик и кушетка были завалены черновиками: тетрадями и отдельными страницами, а также стандартными листами, на которых я писал чистовик.

Папка, где хранился «Илион», распухла, она уже не вмещала книги. Вот уже год прошёл с того дня, когда я впервые увидел Гермеса. И всего за год книга подошла к завершению. Я перешёл на жительство к Бэзилу, чтобы закончить книгу и отойти от чудовищных событий последнего времени.

Изредка заглядывали Ирэна или Виола и обрабатывали мою буйную головушку, впрочем, она была уже не буйная: оболочка моя энергетическая более-менее восстановилась; надо было только подлатывать её время от времени. Кроме того, в светёлку мне периодически приносили бальзамы какие-то от головы, так что я шибко поправил своё здоровье. Ещё дважды в день меня отвлекал от работы Бэзил: днём, когда звал обедать, и поздно вечером, когда солнце заходило, и я скребыхал пером в полутьме – это, значит, наступало время ужина.

После ужина, если приходили девчонки, я читал вслух «Илион». И с трёх сторон меня нахваливали и повторяли нараспев особенно удачные фразы.

– Жалко, Марк умер, – говаривала Виола. – Вот бы ты утёр ему нос, в том смысле, что он тебя недооценивал, а ты, гляди-тка: взял да и родил гениальную вещь.

Дни шли за днями в уютной светёлке с маленьким окошком и столиком, со шкафами по стенам, где сплошь стояли старые дешёвые издания классиков, а по столу и на кушетке валялись рукописи. И странно было, очнувшись от бронзового грохота, взять ветхий том Эдгара По и прочитать какую-нибудь новеллу в наивно-корявом переводе, или один из рассказов Гоголя…

Тепло, уютно; вокруг – знаменитые писатели, над головою – связки сухих прошлогодних трав, солнце – в окошке, перо – в руке.

Но странное дело: чем ближе подступала развязка, тем сильнее нарастало у меня предчувствие каких-то печальных а, может быть, – и трагических событий. Гермес давно не посещал меня. И я чувствовал оставленность и обиду, как будто мне поручили дело и бросили, не думая об исходе труда.

И вот как-то ночью я спал в светёлке старинного дома. Плохо спалось: майская духота виною тому или тревога, но даже бальзам Ирэны не подействовал. Я метался на постели, чувствуя приближение ужаса. Предсмертие моё мучило меня, и тошно, и страшно, и жутко было.

Я находился в самом худшем полубреду-полусне. И вдруг…

Я очнулся посреди ночи и почувствовал, что пространство у моих ног сгустилось. Там стояло что-то чёрное и, определённо, нечто живое.

– Кот здесь? – вопросил я, содрогаясь.

– Я, – был ответ. – Я самый.

Без церемоний он присел на край моей кровати, почувствовалась его тяжесть.

– Да-а, – продолжал он. – Люди зовут меня Обманщиком, Отцом лжи, а на самом деле я – Сын Света.

– Как? Люцифер? – я похолодел.

– О, это лишь одно из имён, одно из воплощений. Есть некое единство, и оно постоянно излучает. Я – один из лучей.

– Что значит это явление?

– Оно значит, что я – есмь. И оно значит, что тебе – конец. Ты поднял слишком большую волну, дружок, ты слишком переполнил воздух своими химерами. А это очень рискованно – бросаться камнями в духовное пространство. Теперь наступило время расплаты. Я пришёл за тобой. Не за телом, не бойся. Я войду в тебя, я выну твою душу из сердца.

Тело моё окаменело, будто у мертвеца. Я почувствовал, как на грудь между сердцем и горлом легла холодная тяжесть, стало больно – и нельзя кричать от боли – всё стиснуто ледяным холодом – и только подобие хрипа вырывалось из глотки.

Вдруг – словно ослепительная вспышка, словно беззвучный взрыв – явился чёрный бог в развевающемся плаще; волосы его взметались от незаконченного движения, зелень венка просвечивала в них; ноздри трепетали, глаза светились радостью и торжествующей молодостью.

– Шакалы собрались полакомиться подранком, – сказал он с издёвкой. – Вонючая нежить… Пшёл!

Чёрное, мохнатое, оскаленное, с козлино-свиной мордой пятно у моих ног безобразно сжалось, захрюкало и взъерепенилось, зашевелило омерзительными когтистыми клешнями.

Улыбка ярости обожгла губы Гермеса. С тихим смехом он поднял кадуце́й – жезл, перевитый двумя змеями – замахнулся – и чёрная мерзость мгновенно испарилась, как чернильное пятно, смытое со стекла холодной водой.

Сияющий бог обернулся ко мне:

– О, как они мне надоели! – в сердцах сказал он и глянул на дверь с презрительной усмешкой. – О́хлос! Представляю, какую чушь он тут вам бормотал:

– Почему вы оставили меня? – спросил я, чувствуя накипающие слёзы.

– Бросьте, бросьте, мой милый. Что это вы говорите! Вы книгу написали?

– Написал, – отвечал я, кутаясь в одеяло.

– Тогда к чему эти упрёки, дружище?

– Ах, книга это всё не то, не то…

Он помолчал, а потом вздохнул как-то удивительно тепло:

– Вы скучали по Мне?

– О да, да!

– Бедный друг мой… А ведь нам придётся…

– Что?

– Ничего, – сочувственно глядя на меня, он уселся на соседний стул. – Ну-ка взбодритесь! Что грустить? Бросьте, давайте-ка лучше пустим пыль напоследок, чтобы все вздрогнули! Ну, развеселитесь! Всё это покажется немного тревожным, но зато будет что вспомнить, уж я вам обещаю.

– О чём вы?

– Пора прощаться, мой друг. Пора прощаться.

– С чем? С кем?

– Со всем! – резко ответил он. – Со старым миром. Со старой жизнью.

– Но зачем? Я ничего и никого не хочу оставлять.

– Ах, если бы дело было в вашем или Моём желании! Мы вынуждены подчиняться обстоятельствам, которые сильнее нас. Я Судьбу имею в виду. Могучую Участь… Ну же, Август! Хватит ребячиться. Поднимайтесь, идёмте; всё будет очень весело или, по меньшей мере, занятно. Вы хотите узнать смысл всего произошедшего?

– О да!

– Вы не хотите оставаться один на один с этой мразью, которая сейчас испарилась отсюда?

– Нет!

– Тогда вам придётся поработать. Я проведу вас невидимыми путями вне прошлого и будущего, и только тогда вы поймёте. Достаточно многое поймёте, чтобы у вас открылись глаза. Не одевайтесь, мы будем там, где вам не придётся стесняться наготы. Вы готовы?

– Да!

– Возьмите мою руку.

Она была горячая, как огонь.

Бог взмахнул кадуцеем и…

Мелькнул Кремль, Старый Город.

Пространство перевернулось, точно мы метнулись в одну сторону, а время – в противоположную. Город сорвало прочь, словно измятую газету, подхваченную ветром с прибрежного песка.

И вдруг глаза ослепли, точно от беззвучного взрыва.

Мы стояли на твёрдой земле.

Первое ощущение было – жаркий слепящий блеск солнца. Каменистая пустыня, потрескавшаяся и сухая, горела безмолвием.

Словно земля Илиона.

Когда глаза привыкли к яркому свету, я с удивлением увидел прямо перед собой остатки недавнего костра. Кому пришло в голову разжигать огонь в таком пекле? А между тем костёр горел, казалось, всего несколько часов назад, и пламя было сильным – земля будто оплавилась от жара.

Рядом с этим странным открытым очагом стояли две глиняных амфоры.

Я обратился к своему грозному спутнику.

Какой торжественной и тревожной красоты был он исполнен, – словно грозовое облако, сверкающее синими молниями!

Играл, под волнами призрачного ветра, прозрачный плащ. И глаза его были неопределённого цвета. То они казались небесно-голубыми, то изумрудными, то мерцали искрами янтаря, а иногда превращались в чёрные бездонные колодцы, через которые глядела на тебя Преисподняя.

Несмотря на победоносную вечную молодость, веяло от него немыслимой древностью, как от заросшей землёю и травой архаичной статуи на развалинах древнего святилища; казалось – рядом стоял живой ископаемый ящер. А в чёрных блестящих кудрях дразнил контрастом свежий венок узорчатого сельдерея.

Молодость!

Сила…

Гермес.

– Что это? – спросил я, кивая на обожжённый очаг.

– Это ваш погребальный костёр. Видите кости? Это ваши кости.

– Как это может быть? – крикнул я в ужасе.

– Вы помните, как в прошлом мае жгли рукописи в саду?

И вспомнил я, вспомнил, как почудились мне тогда – выжженная солнцем долина и блеск песчинок, и кострище с полусожжённым трупом.

– Не медлите. Возьмите амфору с вином и омывайте прах.

Онемевшими руками я достал из пустой амфоры кусок холста, расстелил его на земле, потом взял амфору с алым вином и стал омывать кости и складывать их на ткань.

Когда всё было собрано, я вылил остатки вина, бросил амфору в угли, завернул холст и опустил кости в урну, – в пустой кувшин.

– Возьмите глиняную крышку и плотно закройте.

Я выполнил приказание.

– Берите прах. Подойдите ко мне. Держите руку.

Взмах кадуцея.

Снова серый поток – полёт вне времени.

Как бы мгновенная потеря сознания.

Я очнулся от холода. Вокруг был ледяной мрак. Призрачный свет, размытый, как в утренние сумерки, рассеивал мглу.

Мы стояли на низком берегу, чуть ниже начиналась широкая полоса белого песка, а дальше – огромный чёрный поток, овеваемый белыми тенями духов – зловещая подземная Река.

Если бы не смертельный холод и призраки, её можно было бы принять за обычную реку. На песке темнели пятна водорослей, доски, кажется – остатки какой-то лодки, обломки глиняной посуды, заступ, от времени позеленевший, с мелкими известняковыми кристаллами на ручке и бронзе.

– Выройте яму в земле, чтобы можно было поставить амфору. Возьмите хоть вот этот заступ.

Земля была достаточно податливой, перемешанной с песком. Вскоре яма была готова.

– Опускайте урну. Засыпьте землёй.

Я выполнил приказ и отбросил заступ. На земле остался маленький холмик на месте, где погребена была амфора.

– Идёмте к Реке, – сказал Гермес.

Он улыбнулся обольстительной демонской улыбкой:

– Вспомните свою жизнь.

Я вспомнил. Это было жутковатое ощущение: в одну секунду просмотреть всё прожитое. Как будто перед глазами с огромной скоростью пролетела цветная киноплёнка, или я пролистнул книгу. Но обычно, когда листы бегут в пальцах – текст прочитать невозможно. А здесь я понимал всё.

– Невесёлое зрелище? – усмехнулся провожатый.

– Похвалиться нечем…

– Отныне со всем этим покончено. Ступайте в Реку.

– Но…

– Не думайте о мифах и ничего не говорите. Идите спокойно, остановитесь, когда вода дойдёт до пояса. Не бойтесь. Сначала будет очень холодно, но вы не смущайтесь, идите быстро, потом всё пройдёт.

Я вошёл в чёрную воду, погружаясь в неё, как в глыбу льда, потом показалось, что всё тело горит огнём.

– Омойте лицо!

Наклоняясь к воде, я умылся.

– Что вы чувствуете?

Я растерянно посмотрел на него:

– Странно… Как будто короста отпала!

– Выходите скорей. Вот видите! И в посмертии бывают приятные неожиданности. Всё ваше прошлое – просто шелуха. Только сейчас вы начинаете жить. Жаль только, что наш эксперимент не удался, а то было бы совсем весело.

– Какой эксперимент?

– Да этот, с Круговым Временем.

– Так это вы попытались взломать линейное время?

– Ну да. Хотя Меня и предупреждали, что всё бесполезно, не стоит и пытаться, но: Что Мы, в сущности, теряем? Явление этого вашего: Помазанника, – он поморщился, – загнало нас в подполье. Нельзя же прозябать бесконечно! Мы подумали – а что если разорвать линейность, что если восстановить Круг? Надо только было выбрать наиболее зыбкий участок, наиболее мистически напряжённый – и закрутить вихрь. Так закрутить, чтобы события повторялись и повторялись бесконечно. Это, разумеется, было жестоко по отношению к людям, участвующим в нашем феатре, но – что поделать?

– И таким местом оказался Илион?

– Вы совершенно правы! Там крепче всего был завязан узел нескольких цивилизаций. Мы взялись за него, за этот узел – и закрутили!

– А Коломна?

– Коломна – земля страшного мистического напряжения. И она была связана с Илионом – Поясом власти. И мы решили замкнуть пространство и время. Что если бросить Пояс в Коломну? Мы предполагали, что это должно вызвать возмущение огромной силы. И ведь поначалу всё так и получилось! Мы нагнетали, нагнетали напряжение, а потом – забросили Пояс – и они как бы наложились один на другой – два Пояса! И время начало двоиться, троиться, четвериться – и закрутился вихрь!

– А я зачем был нужен? Неужели как медиатор?

– Конечно. И вы были превосходным медиатором! Исчезновение вашей духовной оболочки очень облегчило дело: отныне вы могли свободно общаться с невидимым миром. Разумеется, по логике вещей вы должны были мгновенно умереть, но Мы сделали устойчивым пространство вокруг вас. И вы остались живы. А это очень важно – иметь материального посредника. В принципе прорывы телесности возможны и без этого, – ну там, исчезновение предметов и перенесение их сквозь видимый космос. Но такие явления могут быть очень нечастыми и очень краткими. А вы стали телесным посредником, кем-то вроде Кассандры.

– Значит, вы использовали меня как механизм?

Он расхохотался.

– Как вы самолюбивы! Бросьте, бросьте, молодой человек: Раньше говорил и сейчас повторю: если бы печать Бога не лежала на вас, никто бы к вам и не обратился.

– А моя книга?

– Это имело значение: Во-первых, это избавляло от внезапного страха. Явление духовных сущностей можно было бы поначалу списать на творческое воображение, на худой конец – на сумасшествие. Во-вторых, книга сама по себе обладает определённой мощью. Создавая её, вы усиливали напряжение, помогали воскрешению времени, усиливали повторяемость. У Нашего действия появлялась ещё одна опора. Жаль, что трагедия так и не была сыграна.

– А почему?

– Да всё из-за той же мистической мощи. Я уже говорил, что в Коломне всё очень напряжено. Однако это: как бы сказать яснее?.. не то напряжение, другое. Иной природы и направленности. А именно – пресловутой линейной направленности! Единственное, что мы смогли вызвать – это призрачный повтор Илиады. Размах был большой! Но оказалось, по сути, что действительно и не стоило браться за дело. Немного значат Наши усилия, если стоит только как следует помолиться этому вашему, как его?.. Фоме, и всё начинает ползти.

– Так это Фома?

– Да не столько Фома, сколько та духовная Сила, к Которой он обращался.

– Назорей?

– Да. Линейность было невозможно взломать. Но Мы попробовали. Да ведь, повторюсь, Мы и не теряли ничего. Ну, подумаешь, – не получилось, пришлось покидать орхестру. Зато в самом начале было интересно. А как забавно! Вы не согласны?

– Мм… Ну да, может быть это и смотрелось забавным со стороны: Всё дело – откуда глядеть: Когда оказываешься в центре энергетической бури, тут, понимаете: становится не до смеха.

– Понимаю… – вздохнул он. – Но неужели вам так-таки и не было интересно? Неужели знакомство со Мной ничего для вас не значило?

– Как вы можете такое говорить?! Только что, этой ночью…

– Вы по Мне тосковали?

– Вот именно…

– Верю, верю… Но ведь нам придётся расстаться.

– Как? Почему?

– Да по молитвам всё того же Фомы! Вы, наверное, подумали, что здесь – конец вашим приключениям? Нет, они только начинаются. Мы разделались с вашим прошлым. А теперь вас ожидает будущее. Пойдёмте. Я вас провожу.

И мы направились прочь от Реки. «Странно, – думал я про себя, – если мы на пороге Аида, то как можем уходить? Преисподняя ведь, кажется, не отпускает пришельцев».

– Но Меня-то вы не считаете пришлецом в этих местах?

– Конечно же, нет! Но я?

– И вы не отсюда. Право Аида на вас не распространяется.

– Как?

– Повторяю, вы здесь – не навсегда. Вы ошиблись, друг мой. Это всего лишь прогулка.

– А: кости?

– Они духовно-реальны. Ещё раз напомню: вы должны были совершить духовное самоубийство. Вы и совершили его. Печальная урна, с которой мы сегодня простились – следствие того майского костра. А сейчас вы чисты. Всё в прошлом, и всё можно начинать снова.

Мы прошли довольно далеко, а я и не заметил за разговором. Местность изменилась. Вместо ужасающе-мрачной Реки, хрустящего белого песка и голой земли, мы вошли в какие-то скалы с мягким мхом и пробивающейся зелёной травой. Здесь было светлее.

Скалы раздвинулись подобием декорации. Мы встали на открытом пространстве, как в греческом театре. И вот – скалы заполнились вдруг толпою народа. Я видел сошедшихся в единое войско троянцев и эллинов. Благородный Гектор стоял рядом с неистовым Ахиллом, здесь же были Менелай, Агамемнон, Парис: Я узнал эти львиные лики, эти бронзовые мышцы, витьё волос и глухое пламя глаз: Когда-то огонь жизни горел в этих людях, кипел, переливался и расплёскивался, так что даже кровавые раны заживали на них сами собой.

А теперь передо мной стояли тени, объединённые смертью. Азия и Европа смешались; по эту сторону не было границ, и не за что было воевать.

Я увидел Елену – светлое чело, увенчанное золотом, и нельзя было понять, где – завитые косы, а где – огонь диадимы. А за нею толпились ещё тени, и в их толпе угадывались и прекрасная египтянка с подведёнными глазами и маленькая полячка, в глазах которой уже навсегда угас огонь властолюбия.

И таинственный полк Хранителей стоял передо мною: чёрные монахи и белые священники, среди которых угадывался и огненный Петр Гречин и священник Сергий. Тут был и боярский приказчик, и коломенские дворяне, и почтенные купцы. Старый Лажечников и седой Целер, и Митяй, и Марк – таинственные пчёлы духовного улья – Государевой Либереи.

И все они смотрели на меня.

– Поклонитесь им, – сказал Гермес. – Попрощайтесь с ними.

Я низко склонил голову и тихо сказал:

– Прощайте! Хайре!

Когда я поднял взгляд – уже никого не было.

– Что это? – спросил я. – Воздушные картины?

– Не совсем: Нужно было собрать их, чтобы распрощаться со всеми одновременно. Мы оставляем Илион, и уже никогда не увидим его тёмные стены. А теперь вам нужно расстаться и со Мною. Идите вперёд, между скал, навстречу свету.