Текст книги "Мемориал"

Автор книги: Роман Славацкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)

– Что это, что это? Как будто шум? – залопотал он.

– Буря, – сказал Фома.

– Какая к дьяволу буря! – крикнул Бэзил. – Быстро, быстро!

И тут из раздутого и вспученного пространства что-то свистнуло. Мы даже пригнулись: над нашими головами словно молния пролетела и ударила в соседние ворота.

– За такие шутки надо голову отрывать! – заорал Фома. – Это же стрела: вон она в воротах торчит!

– Бегом на противоположную сторону! – скомандовал Бэзил.

Мы перебежали и быстро-быстро пошли к Николе.

Гул прекратился, но мы не убавляли шага, и неведомо как, минуты в четыре, мелькнула одна, другая, третья и четвёртая церковь, и только тогда перевели дух, когда калитку у Марка захлопнули. А уж когда в дом залезли и щеколду заложили, тогда уж совсем полегчало.

– Странные вещи у вас творятся… – прошептал мортус.

– Никогда такого не было, сколько себя помню, – отвечал Бэзил. – Может правда инопланетяне?

– И стрелами пуляют? – съязвил я.

– Оставьте, оставьте. Это просто Фоме показалось.

– Ну в таком случае и мне показалось.

– А это под влиянием Фомы.

– Да ну вас к лешему! Что вы ни одному слову не верите?

– Не кипятись, – успокоил меня Фома. – Какая, в сущности, разница? Давайте лучше осмотримся.

– Вот-вот. Мы тут как-то между делом забыли, куда пришли, – поддержал Бэзил.

– А мы здесь в безопасности? – спросил чухонец.

Бэзил пожал плечами.

– Более-менее. Со мною старенький вальтер. А у вас есть что?

– Браунинг; но это так, игрушка.

– Дискомфорт какой-то, – пихнул я Фому. – Будто за нами следят.

– Почувствуешь дискомфорт, – хмыкнул он, – когда в тебя стрелять начнут. Воля ваша, господа, а в этих стрелах есть что-то внепространственное. А ну как они могут проходить через стены?

– Вряд ли. Тогда бы она в воротах не застряла.

– Разве что…

– Два психа, – заметил Бэзил доверительно.

– Ты не находишь, что мы – как в бастионе? – продолжил Фома.

– В акрополе! О Троя, Троя!..

– Одно жаль, что Ирэна не согласилась прийти. Она быстро ларец нашла бы.

Бэзил скептически глянул на нас.

– Да кто вам сказал, что вещь вообще спрятана? Марк вполне мог положить её на виду. Своеобразный психологический этюд в стиле Эдгара По. Старый мошенник! И после смерти покоя не даёт. Мог бы и предупредить о своих латышских связях.

– Может поискать сейчас? – поинтересовался пастор.

– Так мы для того и собрались.

Не сговариваясь, мы разошлись по комнатам. Шуршали шаги, поскрипывали половицы, слышалось изредка деликатное простукивание пола и стен. Но ничего мы не нашли. И в другой комнате не нашли. И в третьей тоже. И в переходах было пусто.

Сделали паузу, выпили, закусили, потом полезли на чердак. Ни хрена там не было, лежал только старый какой-то ватник, рваньё, сломанный стул.

Облазили весь дом, передохнули, прошлись по новой, пока, наконец, не выбились из сил.

Мы собрались в секретной комнате, присели на матрацы. И стало нас с Фомою долить сном. Зевали-зевали мы потихоньку, а потом начали задрёмывать.

И слышал я сквозь сон гудение Бэзила:

– Зачем вы нас беспокоите? Что вам в этом городе?

– Разве у нас есть выбор? Мы бы, конечно, оставили Коломну в покое. Но вы сами понимаете…

А звёзды горели так ярко, что даже пробивались сквозь сон. Стояла ночь победы: широко и свободно раскинулся лагерь, а чёрные гордые стены Илиона высились, закрывая кусок неба своей торжественной громадой. Иногда Гектор пробуждался и, приподнимаясь на локте, всматривался во тьму: не спят ли караульные. А затем вновь погружался в лёгкую и приятную дрёму. И снилось Гектору: какая-то странная келья – не каменная, не в крепости, а из глины, но это не боевая сень была, не шатёр, а целиком сложенная из глиняных плит постройка; люди спали у стены, а двое странных стариков вели спор на непонятном языке…

– Это вы погубили Россию! – слышал я гневный голос Бэзила. – Как вы посмели брать власть, зная, что не можете удержать её?

– Как вы можете так говорить?! Что такое была Россия тогда, в феврале? Это был обвал, взрыв, лавина! Какой может быть разум в лавине? Нас подхватило волной, а потом раздавило.

– Смешные отговорки! Вы должны были отойти, не участвовать в этом дерьме! Тогда бы и греха на вас не было. Но всё Временное правительство состояло из вас; вы и провели этот переворот!

– А что было делать, по-вашему? – шипел гость. – Сразу отдать власть большевикам? Внизу лезут разбойники, наверху царствует идиот, фронт летит ко всем чертям, тыл парализован! Вы не можете отрицать, что мы боролись с большевиками до последнего. Но народ пошёл не за нами.

– О проклятие! Чего стоила ваша «борьба»?

– Мы предупредили Россию. Мы рассказали о Ленине всё. Но никто не поверил, что он немецкий провокатор.

– Надо было пристукнуть этого беса, а не обличать его в ваших газетёнках!

– Но это же большевизм!

– Какой к дьяволу большевизм?! Вас послушать – так и Корнилов – большевик.

– Всем святым клянусь, – простонал мортус, – мы хотели только добра! Только добра! А вы нас попрекаете, что мы не пошли путём сатаны. Вы хотели бы, чтоб мы боролись против дьявола сатанинскими методами.

– Ну так отошли бы в сторону, и дали бы место людям покрепче! А то ведь и сами не справились, и другим помешали.

– Постойте. Кажется стучат?

Вместе с утром ворвались Ирэна с Виолой, дьякон плёлся сзади.

– Какого чёрта сразу не отпираете? – орала Виола. – Мы стучим уж не знаю сколько времени!

– Три минуты, – уточнил молодой чухонец.

– А? – вылез из секретной комнаты Фома с невероятно заспанной физиономией.

– Вы бы пошли умыться что ли… – усмехнулась Ирэна.

– В самом деле… – согласился Бэзил и направился в ванную.

– Нашли? – беззвучно спросила меня Ирэн. Я отрицательно покачал головой.

…Это был чёрный ларец, старый, кажется немного тронутый жучком, потёртый, со свастикой по кайме и знаком колесницы в центре. Чёрное резное дерево инкрустировано слоновой костью. Похоже, что это была работа индийских мастеров прошлого века; так мне показалось, по крайней мере.

Пастор достал свой ключ и долго копался с ним дрожащими руками. Крышку заело, видать, давно не открывали. Наконец распахнул – и тут же захлопнул.

– Вам лучше уйти с заднего двора, через калитку. Идите вдоль железной дороги прямо на станцию. Электричка будет через двадцать минут, – сказала Ирэна.

– Присматривают? – предположил Бэзил.

– Похоже на то.

– Ну что ж, провожу гостей… – сказал он.

Они молча кивнули нам (да и о чём разговаривать?) и вышли из дому. И вместе с ними что-то чёрное и страшное уходило из Коломны.

Когда электричка простучала в Москву, мы вышли на улицу.

Миновали Посадскую. Вот и перекрёсток.

Бэзил с девчонками шёл впереди.

Фома сбавил шаг и указал мне на угловые ворота. В деревянном стояке виднелось свежее и чёткое горизонтальное углубление небольшого размера. Как от выдернутой стрелы.

ЗАКОНЧЕН ВОЛЮМЕН ПЕРВЫЙ ПОЭМЫ «МЕМОРИАЛ».

ВОЛЮМЕН ВТОРОЙ

Многие же из уверовавших приходили, исповедуя и открывая дела свои. А из занимавшихся чародейством довольно многие, собрав книги свои, сожгли перед всеми, и сложили цены их, и оказалось их на пятьдесят тысяч драхм. Деяния святых апостолов. XIX, 18–19

Книга тринадцатая. СОБИРАНИЕ СОКРОВИЩ

– Я рад видеть тебя, Аменаа, – сказал Приам, входя в тёмный зал, скупо озарённый двумя факелами. – Мы давно ждали вас.

Во тьме каменный чертог казался бо́льшим, чем на самом деле. Тяжесть глыб не ощущалась здесь так сильно, как в переходах: стены были побелены и расписаны. Жрецу показалось, что одно из причудливых, гибких и странных животных, слева от каменного царского трона, шевельнулось; наверное, это упали на стену подвижные тени факела.

Аменаа поклонился низко, до земли, коснувшись пола пальцами рук.

Поклонился ему и Приам, насколько позволяли старость и царское достоинство. Они сошлись, взяли друг друга за руки, отмечая, что за прошедшие лет десять оба не помолодели, а если откровенно сказать – то сильно сдали.

– Мы не могли подойти раньше, царь. Мы давно подбирались к побережью, но там стояли корабли ахейцев. Слава Богам – вы начали наступление, и варварам стало не до нас; мы подошли, когда стемнело.

– Да, да… В тяжёлые дни привелось нам свидеться. И кто знает, сколько времени отвели нам Боги!

– А ведь мы предупреждали вас, – грустно сказал египтянин. – Мы советовали не доверяться посулам восточных соседей. Много ли они помогли вам?

– Но согласись, друг мой, у вашей страны ещё меньше возможностей поддержать нас, – улыбнулся Приам. – Скажи мне: ты приехал как посол или как гость?

– Я приехал, как жрец Всемогущего Озириса. Неожиданность вашей просьбы не позволяет божественному царю самому вступить в переговоры. Но наш Храм на бреге Великого Устья, древний Храм Умирающего и вечно Воскресающего может сам позаботиться о вас. Мы давно следим за вами, уже многие сотни лет; мы следили за вами, когда вы ещё только начинали завоёвывать этот Холм, когда вы ещё были детьми. И нам грустно наблюдать ваше угасание; да не допустят этого Всемогущие! Одно скажу: мы готовы взять ваши вещи и отдадим их по первому требованию, независимо от того, устоит Илион, или права предъявят беженцы из него.

– Это очень хорошо, – кивнул царь. – Нам надо торопиться. Пойдём, друг мой. Я покажу тебе сокровищницу Трои.

Они оставили царский покой, Приам закрыл тяжёлую дубовую дверь и зашаркал вперёд, посвечивая глиняной лампой, а египтянин поплёлся вслед. И шли они по низкой галерее, потом свернули и направились по другой, со сводчатым потолком. Аменаа с интересом глянул вверх: на родине таких не встречалось.

Пространство, по которому они шли, странным образом напоминало раковину, закрученную по спирали. И внутри этой огромной каменной раковины, в глубине её, спускались две тени: где-то в сердцевине гулкого укрытия таилось драгоценное золотое ядро.

На следующем переходе они остановились. На посту стоял воин-троянец, а рядом с ним, в нише, сидела девушка и перед ней горела на полу зажжённая лампа.

– Это Кассандра, – сказал Приам. – Она поможет нам.

Гость не сдержал удивления.

– Ты Кассандра?! Тебя невозможно узнать!

Девушка тихо рассмеялась, поднимаясь и подхватывая лампу.

– Ещё бы! Странно было бы, узнай ты меня. Я пойду впереди?

– Да, – согласился Приам, и заковылял за ней, стуча посохом.

Так они шли, точно в подземном царстве, и впереди жёлтым цветком горел огонь в руке Кассандры. Приам говорил своему спутнику, который кутался в плащ и поёживался, то ли от ночной прохлады, то ли от мглы незнакомых стен:

– Я люблю эту крепость, Аменаа… Знаешь, много пришлось мне всяких мест повидать, но нигде не встречалось такого уюта. Здесь всё под рукой, и в любую минуту найдёшь, что нужно. Ты входишь в Город через Скейские ворота, и вот рядом – каменная лавка, что стояла здесь веками, и в ней ты можешь получить чашу разбавленного вина и кусок лепёшки, так же, как твой прадед. Ты идёшь по улице и видишь на истёртых колеях очередь женщин, которые с кувшинами встретились у глубокого колодца. Они шушукаются и болтают так же, как их прабабки, и не думают о седом Хроносе, который смотрит на них из этого колодца и из этих переулков. И жизнь здесь более тёплая и более плотная, чем в иных землях. Скот и птица, лошади и люди: С начала осады тут стало ещё плотнее, но не теснее, нет. Видишь ли, каждая семья – это особый мир. А здесь они сочетаются; стоит лишь выйти за порог и – в двух шагах от тебя – дверь в другую вселенную, протянул руку – ещё одна дверь, обернулся – и третья: Взрослые и малыши спят, словно пчёлы в улье, очаг ещё хранит тепло, горит лампа на полке с каменными божками… И седой Хронос идёт илионскими переулками.

Вот уже много дней меня преследует этот непроходящий разговор. Стоит лишь закрыть глаза – и снова видишь огонь в руках безумной девушки, и тени двух стариков на стенах галереи. И это никак не кончается! Только глоток ледяного вина освобождает мозг. Но лишь чуть проходит хмель – ты задумываешься – и вот снова они рядом. А когда засыпаешь, эта беседа обретает реальность, и я иду за ними след в след, в глубину, слева направо, и мы всё никак не можем прийти. И седой старик – Время – всё смотрит на нас сквозь холодные звёзды. И страшишься наступления темноты, и не хочется ложиться, но нельзя же совсем не спать: И снова – ночь. И снова – каменные стены.

– Каменный муравейник: – согласился Аменаа, пожимая плечами. – Но как вы здесь умещаетесь?

– Можешь удивляться, но никто никому не мешает даже сейчас, когда столько народу отовсюду сошлось. Может быть, это – от каменных стен? Камень надёжно отделяет даже самый малый закуток. Всегда можно уединиться.

Они пришли. Воин отступил, давая дорогу. Приам и Кассандра поставили свои светильники на пол и начали возиться со сложным потайным засовом, ключ от которого Приам захватил с собой.

Отодвинулось что-то за окованной деревянной дверью, её тёмное полотно ушло в глубину, и открылась Сокровищница. Вступили в гулкий тёмный покой и затворили за собой дверь. Туго, нехотя – она подалась и закрылась.

И засов замкнул её.

– Очнись! Да очнись же! – сказал кто-то, и я почувствовал, как меня дёргают за рукав.

– Да он лунатик! – сказала Виола с польским акцентом, который вдруг выделился в гулком подземелье.

– Лунатики белым днём по Коломне не ходят, – мягко возразила Ирэн. – Они ходят ночью. Это не лунатизм, Виола. Это ясновидение.

– Кто здесь ясновидящий? Этот наш чумовой литератор?

– Ты дура, Виола. Говорю тебе – он ясновидящий. Что ты видишь, Август?

– Подземелье! Это сокровищница Трои, она вся уставлена сундуками. Здесь Приам, Кассандра и этот, египтянин, как его?..

– Сокровищница Трои в Маринкиной башне, – кивнула Виола. – Очень интересно.

– Да помолчи ты, ради Христа! – застонала Эйрена. – Зачем ты пришёл в Сокровищницу, Август? Мы скрытно сопровождали тебя от дома до подземелья. Зачем ты пришёл в Сокровищницу?

– Пояс!..

– Что?

– Пояс, пояс! Понимаешь – драгоценный Пояс!

– Да, да; что с ним?

– Они его потеряют. Я знаю – они его потеряют. И я должен им сказать, чтобы они его получше закрепили, что ли: В общем – что-то сделали, чтобы не потерять. Но я никак не могу им сказать это. Они не видят меня, хотя вот же они, рядом, – смотри.

– Это отражение временны́х пластов. Зеркала́ дракона: время дробится и бесконечно повторяется. Где-то должен быть другой ход, здесь заклинило. Смотри, Август! Перед тобой – Кремль! перед тобой – Акрополь Коломны! Куда надо идти? Где время колеблется? К кому обратиться?

– У Собора! За алтарями у Собора!.. – забубнил я. – У Собора – дом в пять окон:

– Целер! Я так и знала. Завтра пересекаются циклы; мы попробуем пробиться к нему через астрал.

– Да ты что, Ирка? Это же невозможно!

– Не зли меня, Виола, не говори глупостей. Это совсем не трудно. Мы просто поведём его. Как сегодня.

Заранее приготовлены были мешки и много холстины, чтобы не повредить драгоценные вещи. Раскрыли все сундуки разом, бегло – почти вслепую – находили предметы и складывали их в холщовую утробу. Мешки держал Аменаа; Кассандра и Приам быстро отбирали вещи и заворачивали их, перед тем, как бросить в зияющую глубину.

Сверкали вынутые из темноты золотые чаши, цепи, нагрудные украшения, венцы, золотые накладки для оружия – тонкой работы, и так отшлифованные, что казалось, будто их смочили прозрачным маслом.

И среди этого золотого сверкания и цветного блеска драгоценных камней – египтянина поразили несколько огромных слитков золота. Они представали в виде бараньих шкур – такой тонкой работы, что даже пряди сделаны были, и в этих прядях различалось красивое витьё золотых волос.

Кассандра подносила Приаму ларцы из дорогого благовонного дерева. Тут были алмазы величиной с орех, прозрачней самой чистой росы, аметисты цвета слегка разбавленного вина, бирюза, которая рождается из костей умерших от любви, и рубины, горящие внутренним огнём.

В отдельном ларце хранились серьги, у которых всё поле покрыто мелкими цветами из разнопородного золота, и каждый лепесток при малейшем движении играл и переливался.

Было нагрудное ожерелье – чудесная пектораль с изображением пира богов. Небожители улыбались друг другу, точно живые.

А вот – зеркало, украшенное искусной гравировкой, и волшебный амулет с ликом Афродиты, заставляющий людей терять голову от любви.

Вот тяжёлый царский венец: чеканные золотые ветви, точно увитые гладкой лоснящейся лентой.

Вот литой узорчатый скипетр в огромных алмазах.

И вот, наконец, Пояс Власти – золотой пояс из семнадцати звеньев, из семнадцати камней, и на каждом – свой зверь; он был холоден, тяжёл, и походил на ледяную змею.

– Пояс Власти… – прошептала Кассандра.

И застыла.

– Что с тобой? – спросил её Приам.

– Показалось… Мне что-то почудилось! Какая-то мысль, или видение, но я не могу понять – к чему? Слишком всё коротко. Мгновенно.

– Что за видение?

– Как будто голоса, как будто тени… Вот здесь, сейчас. И вокруг – каменный Город. Большой. Больше, чем Троя.

– К чему это?

– Не знаю. Я почувствовала, что это уже было однажды. Да, это было. И, боюсь, не один раз.

– Это болезнь…

– Может быть, может быть, отец мой…

– Ты устала? Отдохнём?

– Нет, нет. Надо закончить нынешней ночью.

Заполненные мешки жрец затягивал верёвкой и прошивал, а потом запечатывал смолой и на смоле делал оттиск рисунчатой печатью.

Когда всё было закончено, Кассандра обратилась к царю:

– Я думаю, надо оставить вещи здесь, пока не соберётся сопровождение. А мы тем временем возьмём последнее сокровище Трои.

– Ты о чём?

– Эгида. Разве ты забыл о ней?

– Что ты говоришь, сумасшедшая? Без священной Эгиды богини Афины Трое не устоять.

– Трое не устоять в любом случае, – тихо сказала Кассандра, сворачивая кусок пурпура – тонкой ткани, выкрашенной драгоценной краской; тёмно-красная, с лиловым отсветом, ткань казалась в сумерках чёрной кровью.

– Бери последний мешок, Аменаа. Идём, царь, времени уже не осталось.

Когда вышли во двор, царь приказал начальнику караула отобрать воинов и лошадей для конвоя. Воин ушёл, а два старика и девушка отправились в храм.

Небольшой, из тяжёлых глыб, закопченный от времени и ладана, храм казался каменным ларцом для Страшной Богини.

Афина стояла в глубине, у ног её тлели угли. Кассандра зажгла два больших светильника, и огромные совиные очи Страшной уставились на пришельцев. Большая чёрно-золотая Эгида священным покровом покоилась на плечах богини.

– Не представляю, как мы будем её снимать… – прошептал Приам, дрогнув.

– Её вовсе не нужно снимать. Это не настоящая Эгида. Это искусный повтор – для людей. Подлинная лежит за на́осом, в тайнике.

Танцующей походкой гадалка зашла за Статую – в узкую незаметную дверь. Там, в темноте, она взяла тяжёлый бронзовый рычаг, вложила его между плит – тайник отворился.

– Вот Эгида Богини.

Волшебница расстелила пурпур. Тяжкий чёрно-золотой свиток, извлечённый руками стариков, в одно мгновение был схвачен чёрно-кровавым полотнищем и укрыт в мешок.

Пустой тайник закрыли.

Вышли на порог. Кассандра погасила храмовые светильники. И, пока Аменаа при свете царёвой лампы зашивал и опечатывал мешок, Приам раздавал приказы воинам.

Четыре квадриги стояли во дворе, и у каждой ждали по десятку воинов.

Их выстроили в цепочку – и быстро, тихо, без разговоров, повинуясь кратким приказам, латники принялись передавать друг другу тяжёлые мешки и укладывать их один за другим в приготовленные колесницы.

Последним положили мешок с Эгидой. В несколько минут всё было увязано.

– Давай прощаться, – тихо сказал Приам.

Жрец поклонился ему в ноги.

Они обнялись.

Кассандра поцеловала руку Аменаа, а тот погладил её по голове.

Не сказав больше ни слова, египтянин повернулся и пошёл к выходу. Он должен был показывать дорогу.

Приам подал знак. Тяжело, глухо постанывая, поползли засовы. И, хрипя, отворились створы ворот.

Квадриги отправились в путь, одна за другой они миновали каменный проём и спускались вниз, по откосу, вдоль великой стены. Глухо топали укутанные копыта лошадей, да раздавался по камням еле слышный шорох подошв.

– Что я вспомнила о Поясе? – шептала Кассандра, глядя, также как и рядом стоящий царь, вслед уходящим. – Нет, не могу понять…

Тёмное небо, мерцающее холодными звёздами, виднелось в открытый проём.

Ворота закрылись, и оно исчезло.

Книга четырнадцатая. ВИЗИТ К ЦЕЛЕРУ

Зима звенела в Кремле. Холод лютый, воздух стоит колоколом, страшно и прозрачно вокруг; Успенский собор громоздился, словно чудовищная глыба льда, а вверху, среди неугасимого пятисвечия крестов его, меж куполов, горели и позванивали серебром алмазные крупинки звёзд.

Тепло было в столетних домах, тепло у Целера, тепло и в тёмном доме напротив. У окошка в темноте сидел в засаде наблюдатель и смотрел за калиткой в доме Ерусалимского. Но уже далеко заполночь было, и в буйной голове чекиста от усталости начали кошмариться всякие картинки. Из-за печки кто-то глянул, чёрт его знает, кто; что же, в самом деле, товарищи, пропадать что ли совсем из-за старого хрыча? И стало мерещиться, мерещиться наблюдателю, и увидел он в окне вовсе не зимнюю, а летнюю ночь, и не Кремлёвская это улица была, а Владимирка, и рядом громоздились Пятницкие ворота. Потупилась буйная чекистская голова, и странный сон пришёл, а он об этом и не догадывался, и не заметил, как заснул.

Меж тем я шёл на свидание к Целеру, и никого не было в Кремле; и во всём мире никого не было.

И через этот неподвижный мистический воздух по серебряной тропинке, по разметённым искрящимся снежинкам я подошёл к калитке Целера.

О как божественно прекрасен был этот вечер! И каким беспредельным светом веяла с неба Луна!

Я подошёл к тёмной резной калитке и дважды нажал на кнопку звонка. Потом потянул за причудливую ручку щеколды – и калитка открылась. И когда я вступил на крыльцо – открылась и дверь в дом. Я вошёл.

– Наконец-то! – послышался тихий голос из темноты. – Скорее закрывайте дверь. Проходите.

И в тёмном небе этой летней ночи страшным вытянутым в коричневое небо Мавзолеем громоздились Пятницкие ворота.

– Глуши мотор, – сказал шофёру старлейт. В золотом свете фонаря лицо его почему-то казалось зелёным.

– Выходи.

Вышли оба.

Распахнулась над ними арка. Ворота жутко молчали, похожие одновременно и на Московский Кремль и на московский же Мавзолей. Но в прохладном летнем сумраке вовсе не дедушка-Ленин лежал, а наоборот – зияла огромная пустота, и в конце её горели два огонька.

– Потупчик, Петров! – зашипел старлейт в темноту. – Землю привезли?

Два папиросных огонька полетели на землю и погасли.

– Так точно! – раздалось из темноты.

– Чего орёте? – тихо рыкнул начальник. – Показывайте.

Посвечивая фонариками, Потупчик с Петровым пошли вперёд, а лейтенант направился за ними, скрипя ремнями и сапогами, – за ворота, направо.

– Вот… – Петров сверканул фонариком в глубину и там нарисовался сводчатый подвал с большим проломом. – Видать, купеческий. Горкомхоз тут недавно копал, ну и подумали – может какая древность. Мужик из музея приходил. «Нет, – говорит, – это восемнадцатый век, можете закапывать». Ну а мы слышали, что в яме надобность образовалась…

– Это вы верно подсказали, – кивнул лейтенант. – Подвал хороший, поместительный. А то на Петропавловском копать – одна морока, да и секретности никакой. Накопились, понимаешь. Подгоняй машину.

Шофёр вышел, и минуты через полторы, тихо урча и мерцая приглушёнными фарами, грузовик выехал из ворот, развернулся и подъехал к пролому.

– Снимайте брезент! – скомандовал начальник.

Потупчик с Петровым сдёрнули покров и под зловещим лунным светом показались трупы – около десятка полуголых тел, сваленных кое-как.

– Ну, что стоите? Бросайте их в яму, пока никто не видит. Жара, того и гляди смердеть начнут.

Петров глянул в кузов. Сверху лежал старик, седой, в длинной белой бороде, с раскрытым ртом и вытаращенными глазами. На лбу у него зияла отвратительная рана. Потупчик спустил борт машины.

И тут раздался стук.

Тёмные сени сменились небольшой прихожей, а затем – залой. В комнате на столе стояла тусклая лампа свечей на 15–20. стены были сплошь завешены коврами, заставлены книжными шкафами. Из резных рамок глядели старинные гравюры – лица философов, картины, писанные маслом, а в углу высился огромный киот с двумя десятками икон и разноцветными лампадами, которые играли на золоте окладов рубиновыми, изумрудными, сапфировыми искрами. Под киотом стоял заваленный ворохами рукописей стол; исчерченные листки и обрывки тетрадей лежали на полу, разорванные страницы догорали в камине, в противоположном углу мерцали алхимические приборы, а к столу подошёл высокий и сутулый старик.

– Наконец-то!

– Здравствуйте, Сергей Иванович.

– Приветствую вас. Садитесь сюда, молодой человек. Вот сюда, напротив меня, и быстрее к делу. С чем пришли?

– У нас там: В конце двадцатого века: всё перемешалось. Время сбилось.

– С каких пор это началось?

– Когда Марк умер.

– Марк? Этот мальчик-еврей?

– Мальчик? Ах, ну да, конечно же, он для вас мальчик. Да, этот самый Марк.

– Он умер своей смертью?

– Да вроде бы.

– Прекрасно. Он провокатор?

– В общем: да. Это, конечно, сложно, гораздо сложнее, чем на первый взгляд:

– Именно, именно. Я давно догадывался и о его шпионаже и о его сложности. И для чекистов он, конечно, не самое блестящее приобретение. Думаю, что они ещё не раз помянут его недобрым словом. Однако же мы отвлеклись.

– Да: Очень странные вещи у нас происходят. Инверсия времени: Мм: Как это Эйрена говорила? Да! Зеркала́ дракона. Отражение временны́х пластов.

– А, ну так бы и сказали. Как это происходит? Химеры?

– Да. И в основном – через меня!

– Мужские, женские?

– И те и другие, о Гермес! О, бедная моя голова!

– Ну что вы, право: Это же очень просто делается. Надо поговеть, сходить в храм, исповедаться как следует, причаститься. Сразу полегчает, я вас уверяю.

Пришлось выдавливать:

– Язычник я… Некрещёный…

Он секунду помолчал, пожал плечами:

– Так чего же вы хотите, молодой человек? Сами и виноваты.

Потом поморгал несколько раз бесцветными глазами:

– А впрочем, это даже к лучшему. Откуда идёт радиация?

– Из Трои. Видно, у них там что-то похожее.

– На что замкнуло? На что идёт повторение?

– На Пояс власти, на илионское золото.

– Так я и думал! Конечно! Никакая это не «инверсия», как вы изволили выразиться. Это порочный круг – непрерывное круговое движение времени. Как повреждённая пластинка у коломенского патефона. Я догадываюсь, в чём тут дело. Помните историю о Золотом руне колхидском?

– Да!

– Так вот: илионское золото – почти то же самое. Вам нужно будет, во-первых, связаться с ними, договориться, как переправить туда золото. И, во-вторых, самое главное – вам сначала нужно будет найти это золото. Узнайте у Марка, где оно, и возьмите.

– Но ведь Марк мёртв.

– Это не имеет никакого значения. Ведь по вашим часам я тоже мёртв, не так ли? Если вы разговариваете со мной – сможете поговорить и с Марком.

Раздался глубокий и звонкий бой часов за окном.

– Что это?

– Часы на Соборной колокольне. Их давно уже нет, но для меня они бьют. Как раз три часа. Время наше кончилось. Ступайте. Сейчас у меня будут гости.

– Это для них вы подготовили пороховые запалы?

– А, вы знаете! Да, сигнал подаётся со стола. Отличная штука, действует мгновенно. Кстати, вы не помните – понятые будут?

– По-моему нет. Они побоятся их брать.

– Тем лучше. Итак, моё земное время кончилось. А скоро кончится и время империи сатаны. Прощайте. Вам нужно выйти из дома и пройти через калитку. Ступайте же! Я уже слышу хруст их шагов на Площади!

Открыл я дверь, не оглядываясь, бросился вперёд, вышел за калитку…

И здесь

Время

сдвинулось.

Стучали в окно, и тут Петров понял, что паскудно заснул на боевом посту. Набросив полушубок, он метнулся в сени и вылетел на мороз.

– Никто не заходил? – бросил начальник. (Потупчик, словно собака без хвоста, торчал сзади).

– Нет, нет.

– Пошли. Решено брать его к:

– Ох, наконец! Надоело сидеть.

– А сидеть ты будешь. Взять-то мы его возьмём, но засада останется.

– Ах, ядрёна вошь…

– Помалкивай! Пошли.

Заскрипели шаги по снегу, зазвенел звонок, открыли калитку, быстро взошли на крыльцо, застучали, но дверь сама распахнулась внутрь – и кучей вошли в тёмные сени. Из соседней комнаты тянулась дорожка света. Входная дверь с улицы защёлкнулась сама собой, но никто внимания не обратил; все уже были в зале и, вытаращив глаза, смотрели на самоцветные огни, иконы, книги, ковры, заваленный бумагами стол и старика за столом – со столетним лицом и как бы слепыми глазами, седого, с бородой, совершенно белой, и стриженными редкими белыми волосами, в сером старом костюме.

– Приветствую вас, господа! Чем обязан – в столь позднее время?

У начальника морда сделалась тёмно-розовой от этого «господа», как от удара хлыстом.

– Гражданин Ерусалимский Сергей Иванович?

– Ерусалимский? – глумливо заскрипел старик. – Вас кто-то обманул, господа. Зовут меня – Целер. Запомнили?

– Целлер?

– Нет-нет! С одним «л», – рассмеялся старик и указал вошедшим на стулья:

– Присаживайтесь, господа, и чувствуйте себя как дома, в тот краткий миг, что нам отведён. У вас что же, – обратился он к начальнику. – И ордер имеется? Можно ли полюбопытствовать?

Прочёл бумажку и ласково произнёс:

– Вот с обыском у вас вряд ли получится.

Ясно было, как белый день, что старик спятил.

– Приступайте… – как-то неуверенно приказал начальник.

– Тс-с… – зашипел хозяин. – Сейчас, погодите. Вот ударит на колокольне перечасье, тогда, помолясь, и приступим.

– Какие часы? На какой колокольне?

– Да на Соборной же. Ах, впрочем, вы и не знаете, наверное, что в осьмнадцатом столетии, били часы, как раз обращённые со звонницы в нашу сторону. Да, друзья мои, часы те давно уже проржавели и рассыпались ржавчиной, но я, знаете ли, люблю их послушать всё-таки. Глагол времён, так сказать, металла звон. Вы любите Державина? Нет? Напрасно. Хороший был человек, хотя и не без странностей.

– Что вы слушаете его бред? Часы какие-то: Приступайте, – негромко скомандовал чекист.

И тут часы пробили перечасье. И все трое застыли, словно гвоздями прибитые к полу.

«Как же так? Осьмнадцатое столетие, Державин…» – пронеслось в тупых Петровых мозгах.

– Ну что же вы не приступаете, господа? Уже пора, час нашей смерти пробил. Приступайте, – и он тихо рассмеялся, а потом громче, громче и, наконец, его старческий хохот загремел, похожий одновременно и на хрип и на рычание. Он весь как-то выпрямился, и глаза его вспыхнули:

– Ну, коли так, – радушно прокричал он, сверкая синими огнями, невесть откуда вспыхнувшими в бесцветных глазах, – раз вы не хотите приступать, то позвольте уж мне!

И он коротко, почти без замаха, ударил о металлический кружок, лежащий перед ним на столе. Удар был так силён, что, кажется, даже искры брызнули, как если бы медный наконечник стукнул о кремнистую землю.