Текст книги "Колдун не знает (СИ)"

Автор книги: Роман Сяньсян

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Вскоре после убытия Оэлы в мир теней Нэмел рассказал страшилку про колдунов. Страшилка эта на самом деле была чистой правдой, но тогда я не сильно обратил на неё внимание. Я укладывал вещи, собираясь отправиться в путь к дальней хижине, когда староста Нэмел подошёл и выдал безо всяких там предисловий:

– Ты может быть не знаешь, но несколько лет назад у нас тут пропали несколько сирот. Как потом выяснилось, их утащили колдуны. Им было, кажется, пять лет, двенадцать и десять. Что-то около того.

– Для чего они были нужны колдунам? У них своих рабов разве мало, чтобы возиться с малолетками? Одна обуза, а толку около нуля.

– Тут, как говорят, дело именно в том, что сироты не были рабами. Ты слышал что-нибудь о жертвоприношениях, которые колдуны приносят своим проклятым богам?

– Ну, может быть и слышал. Может не слышал. Я не особый любитель разных тусовок, слухов и обсуждений. Основна часть всей этой болтовни не долетает до моих ушей. И это хорошо!

– Хорошо-то хорошо. Но ты бы всё же не ходил далеко от деревни.

*-*-*-*-*

Неужто Нэмел прислал ко мне всю эту компанию, не специально, конечно, по пути – чтобы притащить меня в деревню и продолжить дальше рассказывать свои сказки?

– Послушай, Эмела, а твой отец – он не хотел спросить, хочу ли я его видеть? Мне вообще-то тут неплохо, без дополнительного общества деревенского старосты, его слуг и родственников.

– И, что, моё общество тебе тоже неприятно?

Я не мог бы сказать, что общество Эмелы мне неприятно, но и сказать обратное не мог тоже. Она была конечно видной девицей. Но мне-то что? Мне исполнилось всего лишь одиннадцать. Длинные ноги и уже вполне оформившаяся грудь дочери старосты меня пока что не очень волновали как объекты вожделения. Это определенно было моим преимуществом.

– Не увиливай, красотка. Зачем твой отец меня зовёт?

– Точно не знаю. Но что-то насчёт того, что ребёнок не должен жить в одиночестве. И что-то ещё, да – он сказал что это достаточно срочно. Хотел было просто послать Мелека с Бооном-лодочником. Но Мелек ты же его знаешь – лентяй, болван и грубиян. Ляпнул бы чего не того. А Боон вообще иногда как скажет, потом год расхлёбывать после его речей. Поэтому отец к нему Мелека и приставил, чтобы говорил если что. Так-то толку от него, как от помошника немного. Ну и мне просто хотелось покататься на лодке.

– Подожди-ка. А что такого мне мог ляпнуть Мелек? Ты что-то скрываешь?

Эмела закусила губу, поняв, что сболтнула лишнего.

– Нет-нет, давай рассказывай. Так зачем на самом деле меня зовёт твой отец? И почему ты приплыла с ними?

– Олел. Я не хотела говорить. Но видимо придётся.

– Ну говори уже, говори!

– Олел, вчера приплыл корабль с Жемчужной Отмели.

– И? Мне что-то передали из дома?

ОстровЖемчужная Отмель был одним из крупнейших в Архипелаге, почти сто километров в длинну и около тридцати в поперечнике. Лежал он к северо-западу от Змеиного острова, и был ближайшим соседом моего родного Жемчужного Берега, где жила моя семья.

Они, по сути, были дополнением друг друга – изогнутый бумеранг Жемчужной Отмели с трех сторон охватывал Жемчужный Берег. И настолько же, насколько была велика Отмель, настолько был мал Берег. Кто-то сравнивал форму Жемчужного Берега с крабом, кто-то со звездой: от возвышавшегося в центре конуса потухшего вулкана расходилось несколько ответвлений: так застыла лава во время древнего извержения, а потом вид острова окончательно сформировали кораллы.

– Жемчужная Отмель поглощена колдунами. Этому кораблю удалось уйти только потому, что толпы зомбированных адептов сосредоточились на разграблении портовых складов.

– Значит и Жемчужный Берег…

– Похоже что так. К сожалению. Капитан корабля говорил, что они видели пламя пожара над Жечужным Берегом. Извини, но ты всё равно узнал бы. Сочувствую… И ещё – на корабле сюда прибыли кое-кто из твоих родных.

Всё, что она сказала, обрушилось на меня, как пыльный мешок с мукой на голову зазевавшегося портового грузчика. Я просто не мог ничего ей ответить. Сидел и молчал.

– Эй, Олел! Олел! Ты понял, что я сказала тебе? Олел? Ты меня слышишь?

– Я понял, – мне пришлось ей ответить, – а кто именно прибыл?

– Имена я не спрашивала. Молодая женщина с двумя маленькими детьми.

– Это Усала.

– Кто она?

– Моя старшая сестра. Когда мы отплываем?

Глава 7

В этой главе ГГ поближе знакомится с влиятельными людьми, катается в паланкине и встречает сестру.

– Эй, Олел! Олел! Ты понял, что я сказала тебе? Олел? Ты меня слышишь?

– Я понял, – мне пришлось ей ответить, – а кто именно прибыл?

– Имена я не спрашивала. Молодая женщина с двумя маленькими детьми.

– Это Усала.

– Кто она?

– Моя старшая сестра. Когда мы отплываем?

– Мы отправимся, как только поменяется ветер.

Ветер, если не считать времени штормов, дул вдоль вытянутых берегов Змеиного острова только в двух направлениях – или с юга (с утра), или с севера (к вечеру). Так происходило оттого, что острова в этой части архипелага плотно теснились рядом друг с другом.

Ветрам оставалось дуть лишь в разделявших соседние куски суши проливах. Эти проливы так и назывались – Западный Змеиный пролив и Восточный Змеиный пролив. Почему они меняли своё направление раз в сутки? Как-то я поинтересовался у Эолы, и тот долго что-то обьяснял про приливы и отливы, я так толком и не понял.

Восточный пролив был намного шире и мельче Западного. Из-за отмелей по нему было не слишком удобно ходить торговым кораблям, зато его любили рыбаки – тут всегда паслись целые косяки рыб. Восточный залив был ограничен, кроме Змеиного острова, длинной цепью бесчисленных необитаемых, совсем мелких островков и островочков.

Большинство из них не имели никаких названий. Были там, впрочем, Большой Зуб, Гнилой Зуб и Ломанный Зуб. Вся же цепь называлась просто Зубами, а на картах обозначалась как Волчьи Зубы, чтобы не путать с двумя другими зубастыми цепями – Акульими Зубами на крайнем юге архипелага и Драконьими Зубами на севере.

Западный пролив граничил с довольно крупной Волчьей Головой – сильно гористым, почти необитаемым островом. Была там одна рыбацкая деревушка, да и в той жило человек сто, не больше. Название Волчья Голова остров получил по покрытой снегами двугорбой вершине, называемой Сахарным Волком.

Снега эти никогда не таяли. Вершина как бы взметнулась над плотно заросшими склонами и при взгляде издалека напоминала насторожившуюся волчью голову с остро торчащими ушами. Никаких волков здесь никогда не было, впрочем как и на Змеином острове змей.

Лодка скользила в Западном проливе. Берег Змеиного острова здесь почти везде был обрывистый. Его и называли – Западный Обрыв. Если посмотреть сверху, Змеиный остров больше всего напоминал длинную доску, косо упавшую в океан одним боком. Восточный берег полого спускался от западного обрыва в Восточный залив, а западный стоял торчком над Западным.

Ночь всегда наступала резко, как будто на мир накидывали черное покрывало, расшитое звездными россыпями. Я стоял на корме и любовался закатом, разукрасившим небеса и гребни волн своими багровыми отсветами. Эти мгновения были восхитительны, но так коротки!

В волшебных преданиях говорилось о странах далеко на севере, где солнце опускается за горизонт медленно и можно смотреть на закаты и рассветы намного дольше. Нужно будет обязательно проверить, правда ли это. Ещё несколько мгновений и последние лучи скрылись за Сахарным Волком.

Моё созерцательное настроение было нарушено раздавшимся совсем рядом сопением и покашливанием. С фонарем в руке ко мне приближался лодочник Боон. Чего хотел от меня старый хитрец?

– Ночью постоим здесь, чтобы не напороться на что-нибудь в темноте, а утром отправимся дальше. До деревни уже совсем немного. Но ночью не пойдём. – Боон поставил фонарь на палубу и прислонился к борту рядом со мной.

Лодочник Боон был известен в деревне своей предприимчивостью и способностью обжулить кого угодно. Впрочем делал он это всегда настолько изящно, честно смотрел своими небесно-голубыми глазами (что большая редкость в наших краях) на собеседника, говорил всегда только то, что приятно слышать, всем своим видом излучая понимание, дружелюбие и желание пойти на встречу во всех вопросах. Боону легко верили.

Благостную картину бооновского облика нарушал крупный, хищный нос, нависавшей над топорщившейся щетиной рыжих с проседью усищ. Когда-то и сам Боон был тоже вполне рыжим, но с возрастом поседел.

Я даже подумал однажды, не приходится ли он моему учителю, целителю-отравителю Оэле, родственником? И имел неосторожность спросить об этом самого Оэлу. Пикантность ситуации была в том, что Оэла и Боон не слишком-то дружили, даже не здоровались при встрече. Хотя открыто и не конфликтовали и в лицо друг другу не плевали.

Оэла тогда красноречиво зыркнул и процедил сквозь зубы: – Чтобы никогда больше ты не упоминал при мне имя этого хитрого ублюдка!

И я не упоминал. Как позже выяснилось из необъятного источника деревенских слухов и сплетен, которыми я не интересовался, но не мог не слышать, они действительно были дальними родственниками. Боон как-то раз обвёл Оэлу вокруг пальца в какой-то сомнительной хозяйственной сделке, после чего между ними всё было кончено, как не старался Боон очаровать Оэлу своими коварными речами и улыбками.

Ну а теперь этот хитрый ублюдок чего-то от меня хочет.

– Какой чудесный был закат, Олел!

– Угу.

– Мне очень жаль, что у тебя на родине произошло всё это.

– Угу.

– Правда, жаль. Это всё чудовищно.

– Боон, а чего тебе от меня надо? Давай говори прямо. И не пытайся распускать передо мной павлиний хвост своего убеждения. На меня даже колдовство не действует, а ты и подавно не подействуешь.

– Что ты, что ты, малыш Олел! Почему ты так плохо думаешь обо мне? Ну да, мы как-то раз не сошлись с твоим учителем во мнениях, но…

– Боон, не желаю ничего этого слушать. Говори, что тебе надо. И не называй меня малышом. Ты мне не отец и не мать.

– Не сердись, Олел, я ведь это от доброты. Ну, раз ты настаиваешь – слушай, я тут подумал: сейчас у тебя будет много разных забот, всё таки родственница приехала, да ещё с детьми, и всё это так как-то навалилось.

– Короче, Боон. Или, клянусь, напущу на тебя порчу!

– Не надо порчу! Что я такого сделал? Ладно, Олел, если хочешь короче, так я буду краток. Узнал я тут, что твой учитель, целитель Оэла завещал тебе всё свое хозяйство. Но вот скажи, зачем тебе столько? Отдай мне рыбосушильню!

– Просто так взять и отдать? В подарок? Я, Боон, конечно, наслышан о твоей наглости, но не до такой же степени!

– Что ты, что ты! Это я просто не так выразился. Конечно же не просто так. За долю от продаж рыбы. Ты ещё не совершеннолетний, но мы можем заключить устную договоренность. Я как бы просто буду тебе помогать.

– И за какую долю я буду принимать твою просто помощь?

– А разве дядюшка Боон когда-то кого-то обидел? Развее Боон жадный?

– Ну вообще-то много кого. И да, ты жадный, дядюшка Боон. Ты охрененно жадный и все об этом знают.

– Неправда. Боон совсем не жадный. Это его каждый норовит обидеть, а он добр и щедр.

Все эти обильные самовосхваления мне кого-то напоминали. Прослеживалась генетическая связь, явно прослеживалась и не только во внешности. Но в том случае, с Оэлой, все эти обильные словеса хоть имели под собой основания. А Боон тем временем продолжал исполнять свою заманчивую песнь.

– Послушай, я хочу внедрить новую методику сушки рыбы. Она даст нам колоссальный рост производительности! До сих пор мы просто сушили рыбу на ветру, но я узнал что-то намного более многообещающее!

– И что же?

– Копчение! Рыба выкладывается в специальные бочки, подо дном которых разжигается огонь из специальных дров, чтобы образовался дым, да не абы какой дым, а правильный.

И на этом правильном дыму рыба как бы сохнет, но при этом остаётся сочной. И не портится! Вот, попробуй! – лодочник вытащил из кармана своей куртки и протянул мне пахнущий дымом рыбий хвост.

– Нет, Боон, ешь это сам. Мне что-то не хочется. Аппетита нет.

– Ну как хочешь, Олел, как хочешь. Но я тебе открою одну истину, если ты её ещё не знаешь – чтобы получать выгоду, совсем не обязательно торговать тем, что любишь сам.

– Возможно, Боон. И что с того? Ты так много всего сказал, но я не услышал цифру. Какую часть ты будешь отдавать мне?

– А то, что эту копченую рыбу отрывают с руками торговцы с Золотой Цепи. У них там в пустыне скука. Кроме драгоценностей, которые они добывают в рудниках, никаких развлечений. И что они делают?

– И что они делают?

– Они замачивают в воде зерна пшеницы, которые покупают на Севере, добавляют туда шишки хмеля, которые везут оттуда же, варят всё это и пьют. Получается почти как перезревшие плоды, но как-то не слишком вкусно. А чтобы было вкуснее, они пожирают со своим напитком копченую рыбу.

– И что, Боон, хочешь ты сказать, что у них рыбы меньше, чем в других местах? Океан большой.

– Океан большой, Олел, ты прав. Но для того, чтобы коптить рыбу, одной рыбы недостаточно. Как я уже говорил, нужна древесина и желательно особого сорта. В их пустыне так уж вышло, что ничего не растёт, кроме колючих кустов, которые сгорают за мгновение без всякого дыма. Не на чем им рыбу коптить, Олел. Вот они её и покупают. А им есть на что покупать, ты уж поверь.

– Сколько, Боон, сколько?

– Пятая часть. Тебе.

– Что-что? Я очень плохо тебя слышу, Боон.

– Четверть тебе.

– Совсем не слышу тебя, Боон. Что это стало с твоим голосом? Почему ты говоришь так тихо?

– Треть, Олел. Треть. Не больше.

– Нет, Боон. Сегодня совсем беда у тебя с голосом. Я ничего не слышу.

– Ты меня хочешь разорить? Ты знаешь, как сложно это всё организовать? А секрет технологии? А как выбрать правильные дрова?

– Да какой секрет технологии, Боон? Этот секрет давным-давно всем известен. Берёшь глиняную бочку и укладываешь на противни рыбу слоями, лучше предварительно выпустив из неё кишки. Жгёшь внизу дрова, дым идёт вверх. Вот и вся технология. Короче, добрый дядюшка Боон, или моя половина, или я и без твоей помощи обойдусь.

– Согласен! Хотя это грабёж!

– Боон, Боон, старый ты лис! Я же сказал, на меня колдовство не действует.

Наконец настырный делец отвязался от меня и удалился на другой конец лодки. Я вытянулся тут же на корме, накрылся куском ткани и уснул, глядя в черноту ночи.

*-*-*-*-*

Любоваться восходами – ничуть не худшее занятие, чем закатами. Но так думают далеко не все. Так думают люди, которые спят ночью.

Я к таким людям не то чтобы совсем не отношусь, но вставать в дикую рань, чтобы восхититься пришествием солнечного диска в мир я не готов. Но кого это волнует?

Едва забрезжили первые лучи, по палубе затопали, Мелек бросился поднимать парус, Боон – отвязывать канат от ствола прибрежной пальмы, ну а красотка Эмела просто слонялась без дела.

И все они производили такое количество шума, словно их было не трое, а как минимум триста. Окончательно меня разбудила собачонка Боона – я, кажется, забыл про неё упомянуть?

Боон везде таскал за собой свою любимую маленькую и очень визгливую собачку. Вечером собачонку было не видно – не слышно: ветер поддувал довольно прохладный, и любящая тепло животинка залезла в свой ящик – а у неё был шикарный утепленный собачий ящик, сделанный по заказу лодочника одним искусным мастером. Свою собачку Боон любил.

Так вот эта самая собачка с утра пораньше выбралась из ящика и, дрожжа всем телом от утренней свежести, направилась на прогулку. Подойдя ко мне, опасная мелкая тварюга задрала заднюю лапу в крайне опасной близости от моего лица. К моему счастью, путь животного сопровождался тявканьем и скулежом, так что к моменту задира ноги я уже проснулся. Пришлось очень резко проснуться и вскочить на ноги.

Рассвет действительно прекрасен. Древние предания говорят, что бывают миры с двумя и даже тремя солнцами, причём разных цветов. Там, должно быть, и вовсе можно увидеть невообразимые картины, и не только два раза в сутки.

Очень скоро показалась наша деревня, а ещё раньше – лодки рыбаков, отплывавших на утреннюю ловлю. Заря подсвечивала паруса их лодок ярким багрянцем, в пролив словно расцвели сотни ярких цветочных бутонов. Как обычно происходило каждое утро, образовалось кратковременное затишье.

Рыбаки старались поскорее выйти из деревенской бухты, чтобы наполнить паруса свежим северным ветром и отправиться в места ловли. С вершин утесов и скал поднимались ночевавшие на них птицы и с криками устремлялись вслед рыбакам. Кружились над лодками в ожидании, когда вытащат наполненные уловом сети.

Тогда для них наступало время завтрака, а для рыбаков – время махать шестами, отбиваясь от пернатых бандитов. Птицы пролетали так низко, что, казалось, вот-вот заденут голову крыльями, и орали при этом так, что казалось – я непременно оглохну.

За последний час пути парус совершенно обвис, Мелек и Боон толкали лодку, отталкиваясь от дна шестами. Не везде это было легко, местами приходилось продираться через целые поля водорослей. В конце концов мы добрались до деревенского причала, и вот уже крики моряков, торговцев и рабочих стали громче, чем крики птиц.

Деревней место под названием Хвост Змеи называли скорее по привычке. Фактически она уже давно стала городом, со всеми городскими признаками: бурной торговлей в порту, высокой стеной и прячущимися за ней хижинами. Особенно выделялась хижина старосты Нэмела, отца Мелека и Эмелы.

Это была не хижина, а настоящий дворец: три этажа, плетёные из прочного тростника башни на собственной стене. Причём стена вокруг хижины старосты была почти в два раза выше, чем внешние стены. От этой внутренней стены до ближайших строений пролегало обширное пространство, примерно на один полёт стрелы. И всё это пространство прекрасно простреливалось.

Лодка ткнулась в причал, на котором нас уже встречали несколько слуг. Слуги тут появились на так давно. Целитель-отравитель Оэла рассказывал, что при прежнем старосте никаких слуг не было. Но когда старостой стал Нэмэл, они появились.

Здесь, на причале, их было человек десять. Четверо из них притащили новомодный паланкин, в которые немедленно впрыгнула Эмела.

– Эй, Олел, не хочешь прокатиться со мной?

– А что, Эмела, давно ты вот так ездишь в паланкине?

– Не очень. Пару месяцев. Папа подарил на день рожденья. А ему подарили какие-то купцы. Сейчас на юге очень популярно так перемещаться. Залезай, Олел! Тут ещё найдётся для тебя место!

Слуги, собиравшиеся тащить паланкин, посмотрели на меня не так чтобы одобрительно. Эмела заметила их взгляды.

– А вы, ленивые свиньи, рожи-то свои не кривите, – мда, таких ноток я у нё в голосе раньше не слышал, – мы с Олелом весим вдвоём как один взрослый. Будете гундеть, пойду пешком, а к вам посажу Боона. Ну и собачку его с ним, куда без неё.

Боон был мужчина не самого хрупкого телосложения. Слуги сделали вид, что всем довольны.

– Мы всем довольны, госпожа Эмела. Никакого недовольства.

– Точно?

– Точно-точно, госпожа Эмела.

Сначала я хотел отказаться от предложения этой красотки, входящей во вкус власти, но потом подумал – а почему нет? Кого я жалею? Слуг, не имеющих ни капли собственного достоинства?

В Хвосте Змеи не было рабов. Все слуги были вольнонаёмными, и почти все с других островов. Ну ещё бы, никто не хотел ославиться в этой роли. Разве мыслимо представить, что твои земляки будут тыкать в спину и говорить – да он у меня горшок выносил!

В слуги шли не оттого, что были поставлены в безвыходное положение судьбой. Таких вообще не было – круглый год тепло, бананы на деревьях растут бесплатно, рыбы в океане завались. Нет, хотели чего-то большего. Например – завести собственных слуг!

Так что я залез в паланкин к Эмеле, четверо амбалов подхаватили его и бодрой рысью направились в сторону дворцовой хижины старосты.

На остальных Мелек с Бооном нагрузили привезенный с собой груз. Прежде чем навестить меня в моем пристанище отшельника, лодочник с помошником встретили торговый корабль на входе в пролив и перекидали к себе некоторое количество товара. Ну а что – было бы наивным думать, что лодка старосты прибыла за мной специально.

Нэмэл пока что не успел обзавестись достаточным количеством желающих его смерти, поэтому хижину свою никак не охранял. Слуги беспрепятственно занесли паланкин в ворота и поставили на землю рядом с центральным входом.

Да, в этой хижине было несколько входов-выходов: кроме центрального ещё три, по одному с каждого торца. Не то чтобы в этом была какая-то необходимость, но староста увидел подобное устройство в аристократических деревнях горячо любимого им юга.

Помыслить свой дом вне последних архитектурных трендов представлялось Нэмэлу невозможным и крайне глупым. Раз судьба улыбнулась и сделала тебя большим человеком, то и от жизни надо откусывать большими кусками!

Высадив пассажиров, двое из слуг удалились с паланкином, а двое остались с нами. Шли сзади, обмахивая нас веерами на длинных рукоятках. Всё это казалось мне каким-то вычурным. Наверное, моё отношение было заметно, и Эмела прыснула со смеху:

– Эй, Олел, а ты, похоже, чувствуешь себя не в своей тарелке?

*-*-*-*-*

Я, Олел, сын рыбака и ученик целителя – отравителя Оэлы, который утверждал, что не подвержен действию ядов, но, по всей вероятности, был отравлен, стою во входном зале дворцовой хижины деревенского старосты Нэмэла рядом с его дочерью Эмелой.

Я пришел сюда вовсе не для того, чтобы слушать её глупый смех и такие же глупые вопросы. Я пришел сюда для того, чтобы увидеть свою сестру, бежавшую от колдунов, которые, похоже, уничтожили мой родной остров, Жемчужный Берег.

– Эмела, нет ничего смешного. Где моя сестра?

– А это ты спросишь у папочки. А вот и он.

Со второго этажа по лестнице сползал староста Нэмэл. Был он не то чтобы толст, но грузен. Ходил вперевалку и время от времени останавливался, чтобы перевести дух. Был староста Нэмэл мужиком, вообщем, не злобливым, но, как говорил мой мертвый учитель Оэла, незлобливость его была слишком мало связана с должностью. Можно сказать, что вообще никак не связана.

Я предположил, что староста начнёт проводить такую же компанию высосанного из пальца фальшивого сочувствия, как это делал его лодочник Боон. Но староста не стал ничего говорить, а просто молча протянул руку для приветствия. Рукопожатие очень многое может сказать о человеке.

Но пока оно скажет, нужно быть готовым к неожиданностям. Хорошо, когда рукопожатие крепкое, но не ломает кости. И у Нэмэла оно было именно таким. Таким, как надо. Нэмэл как бы демонстрировал – смотри, я настоящий. Вот моя лапа, она не такая, как у всяких там хлюпиков, которые норовят еле-еле прикоснуться к тебе, но и не такая, как у грубиянов, ломающих пальцы своим внезапным дружеским пожатием.

Рукопожатие Нэмэла было спокойным, твёрдым – но не слишком, не чрезмерным.

– Здравствуй, здравствуй, малыш Олел!

– Здравствуйте, староста Нэмэл, – вообще-то мне то чтобы очень хотелось, чтобы Нэмэл здравствовал, но я решил придержать при себе это хотение. К тому же меня бесило, что он называет меня «малышом». Но говорить об этом я не стал. Староста всё таки. Мало ли какую гадость может сделать.

– Ты давно на нашем острове?

– Это как посмотреть, староста Нэмэл. Ведь время для всех течёт совсем не одинаково. С тех пор, как лекарь Оэла взял меня в ученики прошло чуть меньше года.

– А можно и по другому сказать: почти год. Так значит, ты уже стал наш! К тому же, говорят, что в детстве ты убил колдуна с помощью маленькой желтой ядовитой змеи?

– Это правда, староста Нэмэл.

– Видишь, Олел, змея – твой счастливый знак. И наш остров – Змеиный. Случившиеся события, я имею ввиду события на твоём острове, они крайне меня опечалили, и я безмерно сочувствую..

Да, остров Змеиный. И у жителей этого острова есть не самая превосходная, с моей точки зрения, привычка никогда не подходить к делу прямо. Сначала тебя замучают вступлениями, отвлечениями и тонкими намёками. Поэтому я решил, что называется, подстегнуть развитие беседы.

– Староста Нэмэл, могу я увидеть свою сестру?

– Конечно, малыш Олел. Конечно. А потом я хотел бы с тобой обговорить одно дело. Но сейчас действительно, иди, поговори с сестрой. Слуга проводит тебя.

Долговязый дворецкий, нанявшийся к Нэмэлу, кажется, откуда-то с Севера, склонился в раболепном поклоне.

– Следуйте за мной, молодой человек.

Да уж, нахватался Нэмэл у аристократов. Смешно это всё звучало. Следуйте за ним. Было бы куда следовать – вся дворцовая хижина вмещала комнат десять от силы.

И верно – всё следование уложилось меньше чем в минуту. Дворецкий провёл меня через проходную комнату, где Нэмэл хранил сушеную рыбу и другие съестные запасы, на кухню. Там, с самом углу я увидел Усалу. Бедняжка выглядела не очень хорошо: исхудавшая, с большими темными кругами под глазами. Рядом стояла детская люлька, которую она медленно раскачивала и бубнила под нос заунывную тоскливую песню.

*-*-*

 
Спи, дитя, спи
Ночной светит нам огонёк
Дом наш теперь далёк,
Дом наш теперь далёк,
Но ты спи, дитя моё, спи.
Спи дитя, спи
Птица ночная над нами летит
Дом её, как и наш, далёк,
Дом её, как и наш, далёк,
Но ты спи, дитя моё, спи
 

*-*-*

Тут же рядом сидел мальчонка лет шести. В руке у него был мячик на верёвке, он бросал его о стену, а потом, не вставая с места, подтягивал за эту верёвку обратно. Выражение его лица ничего не выражало, и не изменялось. Было как у куклы. Рядом на плите булькали какие-то кастрюли, и повар, такой же долговязый как дворецкий, что-то мешал в них длинной поварёшкой. У Нэмэла была целая армия слуг.

Я не удержался и крикнул с другой стороны кухни: – Усала! Сестра! Это я, Олел!

Сестра посмотрела в мою сторону и кивнула. При этом не было заметно, чтобы она обрадовалась, или огорчилась. Мальчик рядом с ней подтянул свой мяч и спрятал его в карман. Ребёнок в люльке захныкал.

– Олел! Мы так рады тебя видеть.

– Да ну?. Хотя какая тут может быть радость. Рассказывай, сестра.