Текст книги "Золотое дно. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Роман Солнцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 13 страниц)

Лада быстро разбросала карты по столу, затем собрала и, еще раз перемешав, выстроила три вертикали. Чушь какая-то! Что могут карты?

– Так. Теперь давай руку. Левую, левую!.. – Она цепко ухватила когтистой лапой его левую ладонь и долго всматривалась в нее. – Во-первых, жить ты будешь долго. Я тебе обещаю. Будешь, конечно, мучиться… почему – не знаю… хотя чё тут гадать? Отчего мучается наша сраная интеллигенция?.. Во-вторых, Лева, тебя тоже догонит твоя любовь.

– Я люблю Галю, – быстро ответил Хрустов, страшась, вдруг эта стерва что-то недоброе нагадает. – И догонять не надо.

– А вот догонит. Я же не говорю, что свататься к ней пойдешь… Этот же не свататься пришел, а по мужскому делу… В третьих, – Лада, закурив, долго молчала, зачем-то поглядывая на меня. – Да, потеряешь дорогого человека. Не обо мне, конечно, речь. – Она вдруг захохотала, выпуская дым к потолку кольцами. – И на этом хватит. Человек ты добрый, но глупый. Каким был, таким остался. На таких воду возят. – И отпустив хрустовскую ладонь, раскрыла свою. – Чтобы не шибко мучиться над моими словами, заплати одну копейку.

– Давай-давай!.. – закивал Никонов, садясь и допивая из горлышка пиво. – Так надо.

«И там копейка, и тут копейка», – почему-то подумал я. Хрустов рылся по карманам.

– У меня нет.

– Лёва, держи, вот полтинничек, – предложил я.

– Ну, давайте полтинничек. – Она бросила монетку на стол, к зеркалу. – А вам погадать? Боится. И правильно боится. Кофе пить будете? У меня бразильский. Нет? Тогда подите, за дверью постойте…

Мы с Хрустовым вышли и еще с полчаса бродили по дворе, между старыми домами. Из чьего-то окна неслось потрескивая популярное трио из мюзикла «Нотр Дам де Пари»:

– Я жизнь свою отдам за ночь с тобой… – Что-то в этом роде.

Наконец, появился сумрачный Никонов, не стал ни оправдываться, ни объясняться.

– Скажешь, был у Вараввы. А Варавве я позвонил с сотового. Песни пели. – И вдруг сильно обнял Хрустова. – Лёвка! Ты думаешь, я свою Таньку не люблю?.. мать мои детей?.. А вот так вот что-то вот тут и от этой застряло… – Он ткнул пальцем себе в горло. И просипел. – Жалко бабу. Так замуж и не вышла.

Мы медленно шли вдоль Зинтата к баракам.

– Она сейчас что сказала: все девки были в Левку влюблены. – Никонов привычно хохотнул. – Ты, наверно, их всех перепробовал, как сметану в горшочках? А? – Сергей Васильевич игриво ткнул Хрустова локтем в бок.

Лев Николаевич страшно смутился.

– Как ты так можешь?! Если я любил, я платонически любил!

– Как Платон? А у Платона дети откуда были?

– При чем тут Платон?.. Я их пальцем не тронул.

Сергей Васильевич расхохотался.

– А зачем пальцем-то?! А мою Таньку ты точно, не это?.. – И неожиданно Никонов выпрямился, обтер ладонями лицо – возле первого барака в темноте стояла его жена. И Сергей Васильевич как бы продолжил разговор. – А вот у тебя в летописи было всё лучше, чем у Вараввы. Таня! Варавва тоже пишет летопись, но тот всё байки собирает. А у Левки-то было, а?!

Татьяна Викторовна, за многие годы прекрасно узнавшая своего мужа, все его уловки, с затаенной горечью смотрела на грузного Никонова. И лишь одно сказала:

– Идем отсыпаться. Спасибо, Лёвчик! И тебе, Родя!

33

Утром вся наша честная компания сидела в стеклянном здании местного маленького аэропорта. Его и аэропортом не назовешь – вертолетная площадка, один полуразобранный вертолет накрыт серозеленым брезентом, другой готовят к полету. Поодаль замерли два стареньких Ан-2 с амбарными замками на бортах.

Поначалу по предложению Ищука женщин брать не хотели, но женщины сами настояли, что полетят. Понять их можно – боятся за здоровье пожилых мужей.

Инна-маленькая осталась дома, она будет каждый день ходить в больницу к Илье, пока ему не позволят подняться.

Неожиданно добавилась к нашей группе молоденькая супруга Ищука, внешне скромно, но очень дорого одетая, чернявая малышка, вроде Марины в те, легендарные годы. На юной даме серебристый джемпер и ветровка, вельветовые брючки малинового цвета. На левой кисти цепочка, на правой руке кольцо и перстень с огненным рубином.

– Меня зовут Ульяна, – хихикнула она. – Муж смеется, что я улей, жужжу, как пчелы. А я только по одной причине жужжу – когда он курит.

Ищук, услышав ее слова, радостно заорал:

– А в полете никто не курит! Уважим нашим мадам! – И отвернувшись к Никонову, продолжал уверенным властным баритоном. – Нет, если объединим обе структуры… обводной туннель беру на себя. Мигом достану такие деньги.

И здесь он о своем, подумал я. Что же там, в тайге-то будет? Выездное заседание всех начальников округи?! То-то одних палаток штук пять, шампанского и красного вина два ящика, да и водку берут, китайских яблок ящик, топоры, мешки с древесным углем (надо полагать, для жарьбы шашлыков) и даже вязанка мелких березовых полешков для растопки.

После дождей немного похолодало, температура плюс семнадцать. В тайге, да еще на горах, будет холоднее. Нам всем выдали поверх наших одежд штормовки, желающим – свитера и крепкие ботинки. Мы сейчас все похожи, как геологи, позирующие перед фотокамерой.

На груди Никонова висит мощный бинокль на ремешке. В ногах у Ищука – фото-ружье, а также небрежно завернутые в брезентовые полога боевые карабины и ружья. Время от времени он поднимает одно из них – я заметил, это снайперская винтовка Драгунова с оптикой – и, сдвинув игриво-сурово брови, как бы целится в неких врагов. Наверное, надеется поохотиться на кабана или медведя…

– Ну, и как ты себе это представляешь – объединить? – тем временем спрашивал тоненьким, невинным голоском Никонов. – Кто разрешит? Насколько я знаю, у РАО больше половины акций.

– Да, – соглашался Ищук. – Но, Сергей Васильевич! Но, дорогой! Акции можно немножко размыть… совершить масенькую эмиссию… Верно, Валерий Ильич? Он проводит собрание акционеров, переизбирает совет директоров… туда вводим наших… я у себя тоже, проголосуем… И будет мощная система. Если еще ты поддержишь через вице-премьера… И если Васильева попросишь… С его мнением до сих пор считаются.

– Но, старина!.. в Москве много желающих ножку поставить… – пропел Никонов. – У них там всегда чешутся ноги.

– А мы на народ обопремся. С молодежью погуторим. Старшее-то поколение осторожничает, даже если нужно всего на всего нагнуться, чтобы поднять с асфальта валяющую денежку, – вдруг розыгрыш?! А молодые соображают.

– Это мысль, – вдруг кивнул Туровский. Интересно, что он имеет в виду? Через Илью повлиять на молодежь? А что она может, молодежь? Акции-то не у нее? Разве что для защиты, выстроить заслон, если вдруг заявятся собровцы из Саракана…

– Мы могли бы и вашу ГЭС, Сергей Васильевич, в эту систему прихватить… – продолжал Тарас Федорович. – Почему бы нет?! И выходим на Китай с дешевой энергией. И будете вы как минимум замминистра, я обещаю. А уж обводной канал, повторяю, прорубим, как ветку метро, за год. Как раз к очередному таянию снегов, к августу. Верно я говорю, Валерий Ильич? Навсегда отгородим от опасности южную Сибирь.

Туровский молчал, улыбаясь своей мудрой и печальной улыбкой.

Вдруг Хрустов раздраженно воскликнул:

– Бл-л-люменталь!.. Да можешь ты хоть раз свою маску снять?

– Какую маску? – недоуменно посмотрел на него Валерий Ильич.

– Ой, ты чудо с перьями!.. – засмеялась-зажурчала Татьяна Никонова, целуя в щечку Хрустова. – Все такой же, милый наш Левка!.. Спал-спал и проснулся?!

Все-таки прорывается в Хрустове неприязнь к Валерию Ильичу, отметил я. Но на это уже никто внимания не обращает. Говорят о деле.

– Понимаю, надо через Москву, – произнес веско Тарас Федорович, как бы отвечая на опасения Туровского. – Согласен. Но главное – здесь договориться. И его уговорить. Я бы не недооценивал этого старичка.

О ком это они? О Хрустове? О Валевахе? Что им Хрустов и Валеваха?!

О Васильеве? Почему-то недомолвками. Мне снова стало тягостно из-за двусмысленности своего положения.

Словно поняв мое состояние, Хрустов положил руку мне на плечо. И проворчал в сторону Никонова:

– Что вы шкуру неубитого медведя делите?.. И при чем тут обводной канал? Да ни хрена ей не будет! Она вон что зимою пережила… пропустит воду… а колодец размолотит – новый построят. Да, Валерий Ильич?

Хрустов как бы пытается извиниться за свою грубость. Туровский кивнул ему, достал трубку и пошел курить на крыльцо.

Никонов тонко засмеялся (то ли над маневром Туровского, то ли над упрямством Ищука) и, переводя разговор на иное, воскликнул:

– Вот сидим мы тут, а кем мы были?.. Ах, как жалко, Ивана Петровича нету… При теперешней свободе-то, а? Открыли б золотомоечную артель или еще что. Уверяю, стали бы мы сейчас богатейшими людьми!

Ищук подмигнул.

– Ну, я думаю, вы и нынче не бедный, Сергей Васильевич!..

– Как сказать… – зевнул Никонов. – До вас мне далеко! Да и до Валеры!

Хрустов дернул себя за бородку, слегка оживился – разговор принял интересный оборот. Он давно уже не любил пустые разговоры, хотя в юности много сердечного пыла отдал именно таким.

– Взять министров… – заговорил он. – Оклад известен… Но когда один из них свадьбу дочери устраивает в Сицилии! Или генералов взять, дворцы под Москвой – красный пояс… мрамор, медь… Значит, казнокрады?! Не завидуй, Серега. Всех посадим!

Игриво глядя, бровастый и усатый Ищук приложил ладонь к виску, как солдат:

– Могу доложить, товарищ генеральный прокурор, лично у меня нет дачи. Когда мы в Москве с Ульяной, живем в той же хате, в какой жили до моего назначения. А здесь казенная фатера. Меня снимут с должности – другой будет жить.

– Ой, какие у вас разговоры скучные… – пропела его жена. – Вы и там про это будете?

– Нет, мы там глухарей слушать будем… «ток-ток»… знаешь, как они выступают друг против дружки? Крылья расщеперят… харя красная, как у одного сибирского губернатора… «ток-ток»…

– Конечно, ток, – как бы смиренно согласился Хрустов. – Что же еще другое?!

– Перестань! – теперь вспылил неожиданно Никонов, поднялся и заходил по «залу ожидания» взад-вперед. – Хватит, Лёвка! Сколько можно??? Социализм накрылся галошей. Каждый живет, как хочет. Захочу – буду жить лучше. Только ведь жить лучше – это, брат, столько забот, что не пожелаешь! В теперешней-то России, где готовы поджечь соседа, если у него машина длинее или окна финские. – И пригнувшись, заглянул в глаза насупленному Хрустову. – Церквушку мою спалили.

– Спалили?! – поразился Лев Николаевич. – Как?! Это ж…

– Кощунство, кощунство! Братки дальневосточные. Их главарь тоже там построил… Моя-то была деревянная, из красного кедра… а у него кирпичная… Мне патриарх орден дал, а он обиделся… он-то в зоне сидит, думал – церковь грехи отпустит, да и прокуратура заодно дело пересмотрит… – Никонов обнял молчащую до сих пор жену. – Я уверен, ничего у него не выйдет.

– Конечно, ужасно… – пробормотал Хрустов. – Церковь… сколько труда…

Никонов глянул на часы:

– Скоро полетим, товарищ генерал?

Ищук тоже глянул на свой «ролекс»:

– Вот приземлится вертолет губернатора, вместе и рванем. Вы все его хорошо знаете? Маланин Владимир Александрович.

Никонов комически отшатнулся. Хрустов – простите мне рифму – страдальчески улыбнулся. И мы с Бойцовым переглянулись. Еще бы нам не знать бывшего комсорга стройки Вовку Маланина! Розовощекий такой, большой был мальчик. Великий болтун. Заведет речь – на палец смотрит, приковывает внимание аудитории. У какого-то артиста подсмотрел. Еще у него два зуба выпирали, как у зайца, и всегда казалось, что он смеется, рад людям.

– Вот, наш истец… а нам на шею песец… – Ищук, как бы подражая Никонову, приобнял свою томную жену. – Судебное разбирательство на предмет незаконности приватизации ГЭС. Допрыгался Валерий! Надо было сразу объединяться… а теперь будут сложности.

– Разберемся, – небрежно пробормотал Никонов.

Вернувшийся с крылечка Туровский услышал слова Тараса Федоровича, привычно усмехнулся и кивнул на люстру. Мол, что я… надо мной есть люди.

– Был я сейчас у Валевахи… – продолжал Ищук. Ему явно не терпелось, он, видимо, мечтал всю эту нашу компанию доставить на встречу с Маланиным разгоряченной всяческими несправедливостями, раскаленной, как кочерга. – Говорю, Андрий, а чего бы тебе не пробить идею свободной зоны? Мы бы поддержали. А, Сергей Васильевич? И вы бы через нас торговали хоть энергией, хоть японскими машинами…

– Идея, достойная обсуждения, – согласился Никонов. Широко зевнул (я помню, он всегда так делает, когда хочет уйти от разговора), уселся удобнее, запел.

– Постой, пар-ровоз, не стучи-чите, колеса…

Кондуктор, нажа-ми на тормоза…

Я к маменьке родэнной с последним, брат, поклоном

Решился показаться на гл-лаза…

– А чего бы его не взять с нами? – настаивал Ищук. – Подумаешь, Маланин против…

Никонов задумался или сделал вид, что задумался.

Кстати, я прекрасно знал Валеваху. Он не раз самолично привозил в наш музей всякие фотографии, вымпелы… Смеялся: «Я ишо потеряю, а тут в схроне полежат…» Разумеется, имя его гремело в Сибири. Его опыт перенимали, его бригаду несчетный раз делили, отнимая у него хороших специалистов – и те становились ядром новой бригады, в которую вливались новички, неумехи с гитарами и усиками, насморком и наколками. Так отщипывают от хорошего теста, когда не хватает дрожжей. Сам Валеваха, судя по фотографиям, был некогда бравый паренек с черными бровями и красным ртом, пел, как соловей, но с годами располнел, ходил, корячась.

Конечно, так работать, как работала его бригада, могли бы и другие – если давать им вне очереди бетон, щиты, вибраторы, а самое главное – широкий фронт работ, не то, что в блоках у Майнашева или Хрустова – там, помню, приходилось устанавливать сложную криволинейную опалубку… лес арматуры… цирк да и только! Но ведь неизвестно, как поведет себя другой бригадир, если его прославишь. Валеваха же оставался подчеркнуто скромным, на собраниях гулко с места хвалил руководство и весь народ стройки:

– Що я скажу лычно – да, мы прыложили усе свои силы, перевыполнили план, но в этом не только наша заслуга, но прежде усего – нашего парткома, штаба, усего нашего коллектива. Нам мнохие помохали – и наша победа – ваша победа! Спасибо, громадяне!

– Бр-рось ты, – как-то одернули его другие бригадиры. – Кто тебе помогал?

– А ты! – нашелся Валеваха. – У нас шпилек не було, уж где я ни бехал – нет. А брихадир Петров поделился! Может, без него бы и не смогли уйтянуть план…

Он стоял перед всеми, краснощекий, огромный, радостно уставясь узкими карими глазками на Петрова, и можно было подумать, что они – лучшие друзья. В расшитой украинской рубашке, в широченном костюме, он всегда споначалу садился в глубине зала и его приходилось выкликать в президиум раз семь, пока он с видимой неохотой, с виноватой улыбкой, кому-то жестами объясняя в зале, мол, потом договорим, видишь – против воли ухожу, почесывая затылок, весь какой-то уютный, надежный, шел вразвалку к красному столу на сцене…

И вот он теперь – мэр Виры. А что? Вполне заслуженно. Хоть и ругает его Лёва Хрустов. Да и какая власть абсолютно честно считала голоса после выборов? Вряд ли такая найдется.

– Нет, пусть он тут, – туманно произнес Никонов. – Хотя согласен – это наш мужик.

Татьяна Викторовна прислонила голову к его плечу и так замерла. Ищук замолк.

Галина Ивановна, тихо сидевшая возле хрустовского старого рюкзака, вдруг вскинулась, достала сотовый телефончик (подарок невестки), набрала номер:

– Сынуля, как ты?.. Нет, еще не улетели. А ты там не голодаешь? Хорошо, хорошо, будем созваниваться. Привет Инночке. – И отключив аппарат, разрумянившись от волнения, спросила окружающих. – А вы не проголодались? Пироги еще теплые! И рыбочка есть.

– Потом, – ласково отвечал Никонов. – Ну где, блин, этот губернатор?!

Хрустов, косясь на новенький телефончик в скрюченных пальчиках жены, молча сидел. Трудно было смиряться, привыкать к подаркам, но что же теперь делать?! Хрустов отвернулся и нахохлился.

Я вышел подышать на крыльцо. Вертолета в небе еще не было видно. Само небо над тайгой было синим, как на старинном фаянсе. Ни единого облачка. На сопках редкие березы средь сосен и елей уже пожелтели.

Следом за мной вышел Бойцов, а за ним снова Туровский со своей трубкой.

– Ты же понимаешь, Алексей Петрович, всегда власть виновата. «Дирекция, дирекция». А я пришел на станцию – числилось две тысячи народу. В первый же год сократил восемьсот. И еще думаю уволить сотни три. И все равно я, так сказать, не любим!

Бойцов усмехнулся:

– Помнишь, у Пушкина, Борис Годунов?

Мне счастья нет. Я думал свой народ

В довольствии, во славе успокоить,

Щедротами любовь его снискать —

Но отложи пустое попеченье:

Живая власть для черни ненавистна,

Она любить умеет только мертвых.

Если твоя совесть в собственных глазах чиста, не грызи себе печень.

– Те, кого я оставил, толковые рабочие, инженеры, получают у меня хорошие деньги. По-моему, все уже в Испанию съездили. Если у кого предпенсионный возраст, я не гоню метлой на улицу, плачу последние пару лет добавок… я же понимаю, госпенсия мала. Нет, совесть моя чиста.

– Хорошо, если так, братишка, – кивнул угрюмый Бойцов.

– Я создаю дочерние предприятия… – полузабытое слово «братишка» в краску вогнало Туровского, он обрадовался, заторопился с рассказом. – Зову туда молодежь… у меня форелевое хозяйство, дворец спорта с бассейном, там всегда народ, стоимость абонемента мизерная… салон красоты… Но всё это мелочь… в один прекрасный день всё может как на салазках…

Туровский замолчал. Алексей Петрович спросил:

– А много надо денег?

– Да с полмиллиарда долларов. Два туннеля с этой, правой стороны, сечение десять на пятнадцать, длина полтора кэмэ, скальный грунт. Когда опасный паводок, будем гнать здесь. Но еще один год потерян.

– Я смотрел в интернете перед прилетом… У тебя в двух кризисных паводках водосброс оба раза разрушался. Может сработать универсальный закон сказки – в третий раз…

– Тебе смешно?! А откуда взять деньги. Мы только-только ушли от долгов. А не платить людям не могу. Тогда ГЭС просто встанет. Вот и смотрю, в чью пасть шагать…

Бойцов кивал своим мыслям, молчал.

– Может, правда, пригласить Васильева, он умный, посоветует, как вести себя в этой ситуации. Да и связи в министерствах…

– Всех стариков давно заменили. Другие времена. Я звонил одному очень известному адвокату насчет маланинского иска. Просит треть лимона. Долларов.

– Аппетиты! – хмыкнул Бойцов.

– Начитался пугающих прогнозов… Наверное, думает: куда я денусь?!

На крыльцо вышли Ищук и Никонов:

– Летит, Вова-корова… – приложив ладони ко лбу, стали всматриваться в небо. – Вон! Тащится муха!

И действительно, со стороны севера появился зеленый вертолет МИ-8, он прошел над маленьким аэропортом и сделал круг.

– Всё! Потянулись за ним… Родя, зови народ!.. Собираем монатки!..

И через несколько минут мы уже грузились в крылатую машину, на борту которой были огромные буквы: САРАЗ.

34

Мы вылетели в верховья Зинтата в одиннадцатом часу. И с удивлением все заметили – в небо над Саянами сгустилась тень, это не смотря на то, что раскаленное солнце давно зависло над землей. Очевидно, там растут тучи.

Опасливый Туровский поднялся к летчикам, переговорил по рации с Маланиным, вернулся в салон. Как он сообщил нам, он попытался уговорить губернатора перенести экспедицию на завтра-послезавтра, но тот сказал, что узнавал у синоптиков Саракана – грозы в ближайшие дни точно не будет. Да и пилоты обоих бортов классные – прежде работали в заполярной авиации.

В вертолете директора завода летели Туровский, Никонов с женой, Ищук с женой, Хрустов с женой, Бойцов и я. Просился, как я уже понял, в горы с нашей группой и глава поселка Валеваха, но губернатор Маланин будто бы сказал: Андрей Никитич – мелкая сошка, будет только мешать. А скорее всего, Владимир Александрович прослышал про идею свободной зоны на небольшой площади с заводом и ГЭС в центре, и это ему очень не понравилось. Наверное, Маланин станет тянуть одеяло на себя и предлагать в качестве свободной зоны всю Саразию.

Полет над «зеркалом» проходил в нежаркий день, но море все-таки парило, наш МИ-4 скакал по воздушным ямам, словно лодочка по крутым твердым волнам.

В иллюминаторах было видно сверкающее внизу рукотворное море, которое по мере приближения к верховьям напоминало уже не столько зеркало, сколько огромную серебристую секиру, рубанувшую по зеленой ткани земли. Неужто заерзает и вырвется из берегов?

Губернатор летел перед нами в полукилометре, показывая дорогу. Ищук прокричал каждому в ухо, что Владимир Александрович позвал всех на особую заимку, что там палатки не понадобятся – у него в укромном месте стоит небольшой прекрасный отель. Он был построен в свое время специально для охоты, ждали Брежнева, но генсек неожиданно помер.

– Там даже сейчас можно покататься на лыжах. Владимир Александрович мечтает заполучить президента. Там бы еще евроремонт сделать… фуникулер повесить…

И еще директор САРАЗа сообщил, что Маланин пригласил с собой дорогого гостя из Москвы, бывшего начальника строительства Ю.С.Г. Васильева. Только неизвестно, успел ли прихватить его – может быть, Васильев дождется всех в Вире, когда вертолеты вернутся «со стрелки». Эту бандитскую формулировку Ищук произнес, подмигивая Никонову.

Тот весело откликнулся, сидя с сигареткой возле бочки с керосином:

– Базара нет, он наш отец…

Если Маланин вызвонил старика из Мосаквы, то, верно, надеется склонить его на свою сторону в предстоящем суде. А я, глядя на смутную улыбку Туровского, подумал, что «гэсовцы» надеются, что Альберт Алексеевич поддержит именно их. Хотя до сих пор не могу понять, какой исход суда будет справедливым по сути. Или сегодня понятие о справедливости так же лукаво, как понятие о нравственности в известной трактовке Ленина – всё зависит от классовой точки зрения. Но сегодня какие такие классы? Группы, семьи, властные структуры.

– Там глухари-то есть? – кричал в ухо Ищуку Никонов. – Рябчики?

Тарас Федорович кивнул, продолжая глядеть с хищной улыбкой сома (со свисающим усом) в иллюминатор.

– Все-таки надо было Валеваху взять, – пробормотал Туровский. – Для противовеса Маланину.

– Разберемся, – отвечал огромный Никонов. – Валеваху мы и по телефону достанем.

– В прошлом году было много воды, – продолжал Туровский скрипучим своим, слышным даже в грохоте машины голосом. – Продали сверхплановую электроэнергию на торгах по десять копеек – свели концы с концами. Часть энергии поставляли ему, – Валерий Ильич кивнул в сторону Ищука. – Он громко говорит, а потреблять может не больше трети нашей мощности.

– Погоди… – услышал и ощерился Тарас Федорович. – Пущу два новых цеха…

– Это когда еще будет. Что мы имеем? – словно жаловался Туровский. – Ноль.

– «Что мы имеем с гуся»? – хмыкнул Ищук и долго смотрел за стекло, где кривилось угрюмое, в зеркальных разводах море. – Сколько осталось до критической отметки?

Туровский подтянул губы к носу.

– Если продолжать сбрасывать такими же темпами, у нас неделя. Через неделю пойдет поверху. Твоему-то заводу ничего не грозит. Ты далеко.

И начальники снова замолчали. Галина Ивановна, Татьяна Викторовна и Ульяна сидели в передней части салона, под лесенкой, ведущей к пилотам. Ульяна, закрыв глаза, жевала жвачку, старшие женщины слегка напуганно смотрели на Никонова, который все продолжал курить в вертолете.

– Ильич, а когда у тебя очередное собрание акционеров? – неожиданно спросил Ищук.

– А что? Хочешь добавить себе акций?

Тарас Федорович молча покрутил головой.

Никонов пристально смотрел на Ищука.

– Здесь все свои, – продолжал Ищук. – Скажу, наконец, прямо. Если ни до чего не договоримся, лечу в Москву и, поскольку москвичи все лихо подбирают, что можно и нельзя, готов предложить им все свои.

– Шутишь? – блеснул масляными глазами Валерий Ильич.

– По-моему, нам не до шуток. Тебе до шуток?! Мы знаем ситуацию, они – нет. Конечно, за бесценок не скину… но… – Он мигнул Туровскому. – Все равно ты меня не слушаешь. Если бы согласился в прошлом году, я бы уже один тоннель точно пробил. А сейчас… Если вода разрушит «маму», мой завод просто взорвется…

Ульяна услышала мужа, сделала плачущее выражение лица.

– Ну, па-апа!..

– Детка, сиди и молчи. Господа, вода, попадая на расплав, превращается в плазму – кислород и водород… химию проходили? – Он показал белые зубы. – А кислород и водород – бабах… и в радиусе на много километров очень светло!

– Перестань городить ахинею, – заскрипел Туровский. – Опять за свое. Ты сорок раз успеешь отключить энергию…

– И какая от этого радость? Все мои ванночки, мигом остынув, превратятся в огромные болванки. После этого дешевле построить завод на новом месте.

Сергей Васильевич, который внимательно, даже напряженно слушал новые излияния Ищука, положил тяжелую ладонь ему на плечо.

– Тарас, а давай я куплю у тебя бумажки?

– Ты?! – Ищук заиграл толстыми бровями. – Сергей Васильевич, дорогой, тебе-то зачем это надо? Попробуешь сыграть на повышение? Выше моей цены вряд ли тебе дадут. Рынок есть рынок. Там никого не уважают ни за опыт, ни за связи.

– Нет, я перепродавать не собираюсь. Возьму себе.

Валерий Ильич в недоумении воззрился на Никонова.

– Я думаю, ты уж не завинтишь цену выше той, что готовил для москвичей? – продолжал Сергей Васильевич.

– Правда, не базаришь? – удивился Ищук. – Продам… ну, с самым крохотным дисконтом… чтобы только вернуть инфляционную потраву… Я вижу, ты богатый.

– Нет. – Сергей Васильевич был очень серьезен. – Но я займу. Соберу. И мы… Валера, я… как бы заново породнимся.

– И я могу войти в долю, – кивнул Алексей Петрович. Он тоже всё слышал.

Начальники производств снова замолчали. Но я понимал: их отчаянные игры ничего не решают. Шаг скорее символический. Завтра акции ГЭС могут уже и ни копейки не стоить…

– Хорошо еще – радиостанции мира панику не подняли. Хотя могут… МЧС второй месяц гоняет народ по холмам… Эх, блин! – Никонов обернулся к Хрустову. Тот, казалось, дремал, но рыжие веки у него дергались. – Лёвка!.. Держи хвост пистолетом. Сейчас сядем. Эх, жаль – мы уже немолодые!.. – Никонов протянул руки и обнял Туровского и Хрустова, едва не ткнув тлеющей сигареткой Льву Николаевичу в бороду. – Прочти стихи, Алеша! Мы услышим!

Бойцов, как Будда, смотрел мимо него. Пожевав губами, он тоже закурил, тонкая сигаретка сладко завоняла. О чем думал сейчас этот человек?

– Ну, почему всё так весело начиналось, и так тяжело дается продолжение? – пробормотал он. – Сил вложили – куда уж больше… Как будто согрешили тогда все под завязку.

– Неправда! – не выдержал я, случайный свидетель. – Вы были безгрешны!

– Ой, тоже чудо с перьями!.. – услышала издалека Татьяна Викторовна и расхохоталась. – Помню, красное кашне намотает на шею и ходит, на нас смотрит, как гипнотизер… О-ой!..

Вертолет круто пошел вниз и в строну. Кажется, мы заходим на посадку… Что-то нас ждет. Какие еще разговоры, какие ссоры и какие неожиданные дружбы…

Один из пилотов спустился вниз из кабинки и сообщил, что не надо бы больше курить. Дымившие пассажиры-начальники (Никонов и Бойцов) потушили окурки о каблуки.

Тайга со сверкающими бело-лиловым огнем снежными шапками гор быстро приближались по левому борту. Зеркало моря сузилось и осталось позади. Не надо никаких биноклей – видно и без них: по лощинам, по распадкам вспухают, текут, подпрыгивая, ручьи… небо темнеет, хотя еще и полдень впереди… Наверное, все же громыхнет.

Наконец, внизу показалась широкая поляна на холме, окаймленная аккуратными елочками или кедрятами, у края сумеречного леса мерцают красными, жестяными, на манер черепичных, крышами два больших деревянных дома в два этажа, соединенных понизу крытым переходом. И стоят трое мужичков с ружьями, машут руками.

Вертолет приземлился, погнав серебристую пыльцу с одуванчиков. Здесь, на высоте, лето всегда царит позже.

– Ну что, господа, на выход? – скомандовал Тарас Федорович.

Встреча в горах

35

Пошатываясь после скачки в небесах, опираясь о стенки, все поднялись.

И едва гуськом сошли на зеленую землю, под сладковатый холодный ветерок, как и вторая лопоухая, подлиннее корпусом машина опустилась на расстоянии полусотни метров, пошумела, подрулила поближе. Кто же там?

Открылась дверца, остановили свое кружение длинные лопасти, и из зева вертолета, улыбаясь, вышел хозяин области Маланин. За его спиной маячил рослый парень в пятнистой форме десантника – видимо, охранник.

За два с половиной десятка лет, прошедших со времени перекрытия Зинтата, Владимир Александрович крепко раздался в теле, румянец на щеках стал еще более ярок – словно приклеены два красных листочка. Разве что огромные сверкающие очки скрадывают это цветение. И точно так же, как в ХХ веке, перед тем как сказать слово, Владимир Александрович поднимает палец и смотрит на него, привлекая внимание, выжидая паузу.

– Товарищи… я рад, что, наконец, поговорим без посторонних… – Он обнял Ищука и пожал руки Никонову, особенным взглядом заглядывая в глаза. – Знаменательная встреча… знаменательная встреча… как же, как же, помню.

– Вова!.. – вскликнула Татьяна Викторовна. – Какой большой стал… а худенький был! – Она его поцеловала. – Тростиночка!

– Здрасьте, – за руку поздоровалась с ним Галина Ивановна.

– А это кто? – умильно залепетал губернатор, подходя к юной даме, жене Ищука, – так разговаривают с малыми детьми. – Кто эта красоточка?.. Дай пальчик. – И Маланин, целуя кокетливо протянутый мизинец, вдруг сделал вид, что хочет его скушать…

Когда отсмеялись, Маланин сделал серьезный вид и принялся здороваться с остальными гостями. Он, конечно, всех помнил, тискал руки и заглядывал в глаза. Когда удивленно глянул на меня, Хрустов буркнул:

– Из музея истории Сибири, хороший человек.

– Очень, очень хорошо, – отвечал с чиновничьей улыбкой Владимир Александрович, не отрывая глаз от Бойцова. – Плохих не держим. Насколько мне известно, Алексей Петрович, вы теперь советник у премьер-министра.

– Так говорят, – отвечал скромно Бойцов. – Но в других сферах. Нефть, нефть.

Тем временем из губернаторского вертолета осторожно с лесенки ступил на цветочную поляну сутулый старик как бы в чужом, слишком просторном для него белесом костюме. Да кто же это?! Хрустов не сразу признал бывшего секретаря обкома КПСС Семикобылу. Он-то сюда зачем?!

И следом выпрыгнул, как заяц, смешной, сухопарый, чем-то похожий на Хрустова, только старее его на многие годы, темноликий Альберт Алексеевич Васильев.

– Альберт Алексеевич! – завопили Татьяна Викторовна, Никонов и Хрустов. – Вы?!

– Всех, всех обнимаю длинными руками, – забормотал Васильев, с улыбкой оглядываясь по сторонам и кивая. – Всех люблю. Валерий Ильич! – Он облапил Туровского. – Сергей? – Кажется, у зоркого прежде Васильева подсело зрение. – Никонов? Тоже стал большой «начальничек-крышка-чайничек»? Тебя скоро знаешь, как будут называть? «Бывший Васильев». И знаешь, почему? Бабки в Москве увидели Ельцина на улице: «Смотрите, бывший Путин идет!» А это Хрустов?! Лев, ты все такой же! Ты даже не лев, ты тигр! Бойцов?! Вернулся? Не остался в чужом капиталистическом раю? Рад, рад… – Обнимая Алексея Петровича, кивнул Ищуку. – Не было бы счастья, да несчастье помогло, так говорят?