Текст книги "Золотое дно. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Роман Солнцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 13 страниц)

– Поехали. Спать хочу, не могу, – пробурчал Никонов.

– Верно, утро вечера мудреней, – изрек Ищук. – Да и в тайге без лишних ушей легче говорить.

– А здесь какие уши?! – пожал плечами Туровский.

К счастью, они не покосились ни на меня, ни на Хрустова. Да и какие мы им соперники в их прожектах…

Над Вирой дождь еще сыпался, теплый и редкий. Молнии продолжали сверкать, но далеко, в северной стороне, громы катились долгие и глухие…

Ищук уехал на своей машине, Туровский в джипе отвез нас троих – Хрустова, Никонова и меня – на гору, к дому, где живет Хрустов.

– Ну? – спросил он, пожимая руку Никонову. – Понял?

– Да, фрукт еще тот, – отвечал хмуро Никонов. – Но и ты ведешь себя… Ладно, до завтра, Валера!

Мы поднялись в квартиру. Татьяна Викторовна и Галина Ивановна встретили нас упреками:

– Что же так долго? Голодненькие, небось! Давайте к столу…

Какая еда?! Мы отказались от ужина – с ног валила усталость – и через какое-то время уже покоились в своих постелях.

Но я долго не мог уснуть. Я прикидывал так и этак, гадал, о чем же столь сурово могли поговорить в кабинете главного инженера Туровский, Ищук и Никонов. Завтра, наверное, выяснится. И почему-то без Хрустова они беседовали. Может быть, поберегли его нервы, а может быть, опасаются его… Черт побери! Ведь именно он завтра поведет грандиозную демонстрацию бывших строителей ГЭС к плотине…

18

Когда я проснулся (я спал на диванчике в большой комнате), желтый косой свет залил пространство передо мной, срезая спинки стульев, а на кухне – я услышал – разговаривают Хрустовы.

– Дождя нет… пойду в пиджаке…

– Надень плащ. С утра холодно.

– Что я буду, как Штирлиц?!

Схватив одежду, я прошмыгнул в ванную, быстро умылся, там же оделся и выскочил к тому времени, когда Хрустов уже обувал ботинки в дверях.

– Я с тобой! – попросился я.

– Если не боишься милиции… – проворчал он, и мы вместе вышли на улицу.

Никаких народных колонн еще не было – стояли поврозь кучки людей, кто-то держал над собой красный флажок, кое у кого под мышкой ерзали свернутые плакатики. К Хрустову подошел грузный старик в вязаном жилете, в старых сизых варенках. Я вспомнил его – это Алексей Варавва. Он протянул Льву Николаевичу радиорупор и кивнул мне:

– Приехал? – Цепкая у деда память.

Дул ветер с Саян, тучи жидкие и длинные ползли в сторону степей. Погода не должна помешать митингу. К двум лидерам подбежал остроносый паренек в тельняшке и пятнистых штанах:

– Дядь Лёв, дядь Леш… у меня ракетница, поторопить народ?

Хрустов глянул на старые наручные часики:

– Подождем. До восьми еще пятнадцать минут.

– Думаешь, за час управимся? – спросил Варавва. – Надо управиться, чтобы не обвинили, что срываем рабочий день господам из дирекции. Или устроим живой коридор?

– Термидор… – проворчал Хрустов. – Будем в упор на них смотреть, пусть идут.

Снизу, со стороны старых двухэтажных панельных домов и бараков, показалась толпа человек сорок. Это были пожилые люди, старики и старухи. Они несли транспаранты:

«ВЕРНИТЕ НАМ НАШУ ГЭС!»

«ГДЕ ОБЕЩАННЫЕ ЛЬГОТЫ?»

«ЧУБАЙС, НЕ ХОЧЕШЬ ЛИ АЙС-ВАЙС?»

Подкатила и неподалеку остановилась серенькая «четверка», из нее вылез усатый директор САРАЗа. Ишь, на скромной машине приехал, психолог.

Он подошел к нам, картинно обнял Хрустова. Тот стоял, выпрямясь, не понимая, чем обязан такому вниманию.

Ищук поздоровался крепко за руку с Вараввой, со мной и с пареньком.

– Молодцы. Свои права надо завоевывать. – И поправил ворот рубаки под пиджаком, как бы нечаянно выставив серебряный крестик над волосатой грудью.

«Интересно, – подумал я. – А чего ему-то здесь надо?»

Небо на мгновение очистилось, засверкало как синий лед. Хрустов включил радиорупор и поднес к губам:

– Внимание!.. – Эхо шарахнулось от домов к домам. – Внимание! Строимся… идем вниз к дирекции.

Народ слушался. Но не получалось сегодня грандиозной колонны, всего набралось сотни полторы людей. Но и этого немало на свежем сквозняке, да и без особой, я думаю, надежды, что эти манифестации что-то могут дать страждущим…

Неожиданно подрулили на черном джипе телевизионщики из Москвы и Никонов с ними (он уже встал? Он уже где-то побывал?!). Парни включили свои телекамеры, Сергей Васильевич подозвал к себе жестом нескольких признавших его стариков – и вот они обнимаются, и вот уже все хохочут, аж до слез, а Никонов продолжает травить анекдоты или рассказы из своей жизни…

Хрустов побледнел от негодования. Он рявкнул в радиорупор:

– Сергей Васильевич!.. у нас серьезный день, а ты!..

Но тот уже сам шагал к Хрустову.

– Да, йотыть, понимаю, базара нет… Только так скажу: если собрались по серьезному делу, не умирать же заранее! Еще, может, отвоюете кое-что! – Он с размаху, как хозяин этих мест, шлепнул ладонью по ладони Ищука.

«Интересно, – подумалось мне. – Как-то странно они ведут себя сегодня, что Ищук, что Никонов».

– А вы снимайте! – крикнул Сергей Васильевич подступившим к голове колонны журналистам. – Вот, Льва Хрустова снимайте… Алексея Варавву… Ба, а это кто?!

Подъехала еще одна машина, белая «Волга», из нее еле выполз толстяк с гуцульскими усами. Глядя насупленно в землю, слегка косолапя, он приблизился к нам. Он был в широком чиновничьем черном костюме, при галстуке темнокрасного цвета, за ним следом шагал, я полагаю, охранник, рослый бритый наголо парень в темных очках, тоже в костюме.

– Валеваха! – закричал Никонов, раскидывая руки. – Андрей, дорогой!

– Для тебя дорогой, для кого говно на вилах… – проворчал мэр Виры, сверкнув злыми коричневыми глазками на Хрустова. И подставив мясистую розовую щеку губам Никонова, продолжал, обращаясь к бузотерам. – Я вам давал разрешение на общественную акцию? Вы очень хотите большого шума? Вот, тут и телевидение… давайте, давайте! У нас теперь кто нарушает закон, в героях ходят! В Страсбург пишут!

Хрустов, сопя, поднес к губам радиорупор и направил его на Валеваху.

– Знаешь, что? А пошел ты… – Но рупор мигом был выхвачен из его рук Ищуком.

– Ничего не было, ничего и не будет, – сказал, смеясь, усатый, как Валеваха же, директор САРАЗа. – Мы два хохла, договоримся. – И передал рупор Никонову.

Хрустов обернулся к народу, махнул рукой.

– Пошли-и!.. – И двинулся вперед, и нестройная колонна последовала за ним.

Я обратил внимание, что по сигналу Никонова телевизионщики отключили камеры и побрели к машине, закуривая, перебрасываясь шутливыми фразами.

– Ты пожалеешь! – рявкнул Валеваха и достал сотовый телефон.

– Перестань, Андрей! – попытался его умиротворить Никонов. – Пошумят да разойдутся. Видишь, я и журналистов отправил…

– При чем тут журналисты?! Сергей Васильевич, это не шуточки! Люди в окнах видят: Хрустов плюет на закон, выводит народ против власти. Значит, что думают люди в окнах? Что в Вире власти нет. Что в Вире анархия. А меня, между прочим, народ избирал…

Я не слышал, что далее говорил Валеваха и вызвал ли он милицию, я пробежал вперед. Где-то в стороне через радиодинамик грянула песня «Вставай страна огромная», там тоже стояли люди, с портретом Сталина на палке и красными флагами. Видимо, коммунисты. Они присоединились к колонне.

Никонов хмуро смотрел вокруг. Ищук между тем был весел. Он что-то насвистывал, как мальчишка, он явно радовался выступлению людей. А чего ему не радоваться? Не на его же заводе бузят?..

Мы спустились на берег Зинтата и, наконец, сгрудились перед зданием дирекции с алюминиевыми полосами между окон. И увидели, что вход перекрыт крашеными в зеленое металлическим перильцами, слева, в тени, замерли три синих милицейских машины, в них сидят люди. Через открытую дверцу одного из «уазиков» видно – у парней в руках поблескивают наручники, поматываются резиновые дубинки.

– Товарищи! – выйдя вперед и обернувшись к людям, крикнул сорванным голосом Хрустов. Подбежал, вырвал у Никонова мегафон и снова рявкнул во всю силу, но усилитель звука не работал. – Что за черт! Уже испортили враги… Обойдусь! – И с надсадой. – Товарищи! Мы с вами строили нашу плотину… нам обещали…

Никонов зашептал мне и Ищуку:

– Не портил я эту хреновину… видно, батарейки сели…

– Это не важно, – хмыкнул Ищук. – Главное – и тут Валеваха прав – несанкционированный митинг. Или арестуют Льва Николаевича, или штраф влепят… ну, на штраф мы деньги найдем, верно? – Ищук продолжал улыбаться.

Хрустов закончил, на его место встал Варавва.

– Где, где самозванцы?! – возопил он. – Почему не выходит Туровский?! Он же с нами строил… продался москвичам?! Ну, тут уж, понятно, не тридцать сребреников… тут побольше… но посмотреть в глаза бывшим своим товарищам по бригаде обязан?!

Из дверей дирекции появился человек. Но это был не Туровский. Какой-то белобрысый худой старикан.

– Кто это?! – спросил я у Сергея Васильевича.

– Да тезка мой, Серега Помешалов, он раньше в штабе с Валеркой работал. Трус до мозга костей. А где же сам Валера? Вчера твердо обещал быть.

И словно отвечая на вопрос Никонова, а также на немой вопрос толпы, заместитель директора Помешалов тихим покаянным голосом объявил, что директор ночью улетел в Москву, его срочно вызвали.

– Вот сволочь!.. – сплюнул Варавва. А Хрустов швырнул радиорупор в сторону, на газон с цветами.

– Надо же! – поразился Никонов. – Улетел. И слова не сказал, Утконос!

Ищук рассмеялся.

– Коварный человек. А как же тайга? – Задумался, достал сигаретку. – Полетел властям доложить. Напрасно. От этого акции только упадут в цене. Как думаете, Сергей Васильевич?

Никонов не ответил, он изумленно, открыв рот, смотрел вперед.

– Откуда ты, дедушка? Братеники, это же Семикобыла!

И в самом деле, возле Помешалова появился, опираясь на трость, согбенный, но еще крупный старик с большим мятым лицом, он сиплым голосом что-то произносил. Я вслушался.

– Вы правильно делаете, мои земляки. Это наш труд… это ваша молодость… я целиком на вашей, вашей стороне…

– Молодец, Григорий Иванович! – крикнул ему Хрустов. – Хоть ты и коммуняка, правильно говоришь!

Но в эту минуту из двух машин выбежали семь или восемь милиционеров, схватили под руки Хрустова и Варавву, мигом сунули их на задние сиденья, и через мгновение этих машин уже не было – укатили, распугивая людей сиреной. А перед толпой появился Валеваха и гаркнул:

– Немедленно разойтись! За три минуту не разойдетесь – в вас будут направлены брандспойты, а воды в Зинтате много, сами знаете… Закон есть закон. Если бы Левка пришел ко мне, попросил по-человечески, я бы разрешил митинг, а он считает: он тут главный, а я не легитимный… А он, стало быть, легитимный.

Я зашептал Никонову и Ищуку:

– Что же теперь будет? Может, в Москву на НТВ позвонить?

– Позвоним, позвоним, – пробормотал Ищук.

Мы подождали, пока Никонов пообнимается с Семикобылой. А когда вместе поднялись в гору и целой делегацией – Никонов, Ищук, я и беззубый дед с портретом Сталина – прошли в отделение милиции, нас встретил дежурный, молодой парень с трубкой, прямо-таки Шерлок Холмс. Он вынул трубку изо рта и с улыбкой доложил, что Хрустова и Варавву по распоряжению Валевахи отпустили домой. Что Хрустов упирался, не хотел уходить, звал майора. А майор сейчас в Саракане. И что сейчас лидеры, должно быть, уже дома.

Так закончилась несанкционированная демонстрация, организованная Львом Николаевичем.

19

Весь день Хрустов не выходил из спальни. Как доложила Галина Ивановна шепотом, конфузливо улыбаясь: он плакал. Она носила ему обед – не стал есть…

– Да ну!.. – громко восклицал, сидя за столом, Сергей Васильевич. – Всё путём, Левка! Главное, ты сделал втык Валерке. Пусть побольше считается с интересами народа.

«Интересно, – подумал я. – Теперь он как бы на стороне Хрустова. Что-то произошло между ним и Туровским? Когда? Или он с Ищуком нашел общий язык? Приглядеться бы попристальней к Тарасу Федоровичу. Теперь уж когда в тайгу полетим. Если полетим. Если меня возьмут».

– Вот я, например, у себя на ГЭС, – продолжал Никонов, пригубив рюмку водки и перекрестив пальцем оба своих ордена на груди. – Я оплачиваю счета по электричеству своим рабочим. А когда ГЭС запустим, они все у меня, кто работал, будут бесплатно пользоваться электричеством.

– Здорово, – откликнулась Галина Ивановна.

– А как же, – хмыкнула жена Никонова. – Сережа понимает.

Хрустов не откликался.

Раздался звонок в дверь.

– Наверно, Туровский, – прошептала Галина Ивановна и встала. Но на пороге появился Илья.

Он приехал один, без невесты. Пробурчал, склонясь, переобуваясь в домашние тапочки, что Инночке после вчерашнего перелета не здоровится, что, кстати, Туровский звонил из Москвы, прилетает завтра утром. И что если погода будет хорошая, можно будет выбраться на вертолете в тайгу.

– Только Инну я туда не возьму, – пророкотал садясь за стол Илья. – Девушка боится вертолетов, они падают.

– Тогда и тебе там делать нечего, малыш, – улыбнулся Никонов. – Какая же это свадьба.

– Да ну, еще медведь выйдет… или зэк какой… – поддержала мужа Татьяна Викторовна.

– Мы здесь подготовим застолье, – сказал Илья. – Снимем кафе «Кантегир». Я договорюсь. Я поехал?

– А обед? – ахнула мать. – Борщ сварила.

– Мы уже пообедали. – И густым шепотом сын спросил. – Папа переживает?

Никонов изобразил руками что-то вроде волн в воздухе. Дескать, отдыхает, все будет славно.

– Посиди, посиди с нами, – попросил он Илью. – Как жизнь-то? Чего уж тигр так горячится. Это же не прихоть Валеры. Так по всей стране получилось.

Илья посмотрел на мать. Та быстро улыбнулась.

– Что я могу сказать, дядя Леша? Я еще пацаном работал в геодезической экспедиции, мне было наплевать на приватизацию. Это девяносто второй, папа?

Отец не ответил. Мать, во все глаза глядя на красавца-сына, кивнула.

– Обсуждалось два варианта. Была у стариков идея выкупить ГЭС – продать все коттеджи, машины, золотые колечки и выкупить. Это папа предложил. Смешная, конечно, идея, хотя народу тысячи… только вот как оценивать «маму», тогда никто не знал. Варавва и сгорел на этой неудаче! Он все продал, а когда понял, что ни к чему его крохи, выкупить обратно не смог… построился заново и сердце надорвал… ладно еще, сестра ему из Минусинска корову подарила… Тем временем было создано открытое акционерное общество, акции поделили между собой всякие наши начальники, прежний директор, его замы… Один из них застрелился, у него, сказывали, было на два миллиона долларов этих бумаг. Может, прижали, семье стали угрожать… Но тогда и рядовые работники кое-что получили, просто люди с ГЭС, не инженеры даже, купили машины… даже те, кто успел всего год отработать…

– Но не строители!.. – проворчал сипло из спальни Хрустов-старший.

– Не строители, – подтвердил басом Илья. – Всего тысячи полторы. Сейчас-то меньше. Тут же еще работники непромышленных производств: теплицы, форельного хозяйства… А десять тысяч строителей остались в стороне. Я хоть и был в системе РАО ЕЭС, вернее, в «Ленгидропроекте», тоже, конечно, ничего не получил… По моим наблюдениям, случилось обыкновенное воровство. Вот, папа, о чем бы ты в летописи написал!..

Хрустов-старший не отвечал. Илья понизил голос.

– Нам с папой, помнится, прислали письмо: можете выкупить несколько штук за наличные… но тогда по полгода не платили… единственное, что я сделал – свой ваучер перевел… потом эти акции продал, нужны были деньги… четыре миллиона теми деньгами… экспедиция закрылась, я не работал… Это уже какой год?.. Меня пригласили возглавить геодезию на ГЭС. Смешно, что за служба геодезии на ГЭС?! Наши люди – специалисты экстракласса… я посмеялся… тогда многие уезжали… да и какой строитель пойдет на ГЭС замазывать швы в асфальте?! – Илья выглянул за дверь, кивнул, вернулся. – Ну-с, когда они там все это проакционировали… естественно, наехали всякие родственники… знакомые… школу открыли – готовить детей себе на смену…

При этих словах вышел из спальни Хрустов-старший.

– Есть анекдот про генерала, – сказал он, глядя тоскливо на сына. – Пацан спрашивает: «Папа, я буду капитаном?» – «Будешь, сынок». – «А адмиралом?» – «Нет, у него свой сын подрастает». Пойду, приму душ.

– Только не ледяной! – воскликнула Галина Ивановна.

Хрустов не ответил, захлопнул за собой дверь.

– Но работать-то надо, – продолжал Илья. – Бывало, например: главный инженер СибГЭСстроя, а его берут на должность прораба, а то и просто мастером… Я к тому времени уже – зам. начальника экспедиции по изысканиям, меня в эту геодезию при ГЭС взяли за Христа ради, случайно (нет, папа, не из-за тебя! Парня одного, сына начальника, забрили в армию на два года, надо было заменить)… и оформили-то техником. А другие из «Ленгидропроекта» уехали. Всех кинули.

Никонов курил и внимательно смотрел на молодого Хрустова.

– Ну, а Ищук? – спросил он. – Что про него знаешь? Что слышал?

– Ищук?.. ГЭС продавала его заводу ток даже ниже себестоимости… до сих пор цена была – вы же слышали? Это самая дешевая энергия не только в России, но и в мире. А на ремонты где денег взять? Нужно повышать тариф. А Туровскому это делать не давали, да вы сами знаете – дядя Валера трус. Поэтому, слава богу, договорились – сверхплановую энергию продавали на торгах.

– Откуда она? – удивился Никонов. – Впрочем, ясно… у меня-то воды мало.

– А у нас – хоть захлебнись. Вот и продавали, иногда по десять копеек киловатт. Желающих тьма, ведь энергия идет напрямую, не через посредников, там-то накрутят. И мы за счет этого два года держались… Но вот чтобы обводной туннель проколотить… Да и на ремонт колодца… Такая система гашения была опробована, кстати, в Индии, но там, сами знаете, нет таких плотин… полсотни, сто метров, а у нас двести пятьдесят… Водосбросные лотки и водобойный колодец внизу – идея хорошая, только ведь вода цепляет малейшую щелочку, разъедает… происходит кавитация, бурление, микровзрывы воздуха выщербляют стенки… я на пленку снимал, могу кино показать, как река разбирала блоки с эту комнату… таскала по колодцу, разрушая сами стенки…

– Если сброс будет долгим, – согласился Никонов, – колодец рассыплется, как сахарный… а там и ножки самой плотины поедут…

– У нас все давно рассчитано. Нужны только деньги.

– Нет, мальчик, не деньги, – ласково возразил ему Никонов. – А очень большие деньги. Здесь гранит мощный… когда рубили на левом берегу подъездной тоннель, ты же видел – даже потолки не крепили, опылили немного цементом и всё… – Сергей Васильевич потрепал за плечо Илью. – Вот если бы пробить в ЮНЕСКО нашу ГЭС как памятник истории… А?! Как всемирную ценность.

– Увы, в Южной Америке есть не менее грандиозные плотины… – ответил Илья.

– Так что же делать? Вечный русский вопрос. Кто виноват – понятно. Никто. А вот что делать?

– Уезжать всем отсюда, – тихо сказала жена Никонова. Она сидела в стороне, листала местную многотиражку, разглядывая незнакомые лица на фотографиях.

– Всем не уехать… – пробормотал Сергей Васильевич.

И старые люди за столом заозирались, словно разом вспомнили, какая гигантская, не поддающаяся сознанию человека силища висит сейчас над ними.

Но зачем в таком случае рисковать в эти дни, лететь куда-то в тайгу? Однако, словно услышав мои слова, вдруг Никонов повернулся ко мне:

– Посмотрим, что в горах… сколько снега… – И снова к молодому Хрустову. – Илюха, ты про Ищука толком ничего не сказал. Стран-н-но себя ведет.

– Про него дядя Валера может рассказать. Но он его боится, факт. Ищук вылез на дружбе с Чубайсом. А потом, говорят, его же и подставил. Зарвавшийся пацан, он был никто. А взлетел – скупал акции САРАЗа. Ему братья Черные выделили деньги… скупал – вплоть до угроз… Не продашь – крупно пожалеешь… Он якобы закончил университет, а он его просто не мог кончить, какой? Где? Все время здесь крутился. Да, пап?

Выйдя из ванной и оглаживая мокрую голову, отец сел к столу. Илья подвинул отцу стакан с минеральной водой, и тот, все с тем же потерянным, серым лицом, стал машинально пить.

– Диплом явно купленный, – продолжал сын. – Песни – да – хорошо поет. Я думаю, песнями и обаял старого президента. Окружил себя братками, на заводе разборки устраивались – куда тебе «Бандитский Петербург»… ножами резали друг друга! Потом одного своего приятеля сунул в правительство, братьев Черных кинул, конечно… разделил завод на две части, произвел эмиссию, акции растворил… те потеряли основной пакет… и завод стал принадлежать ясно кому.

– Есть такой анекдот, – снова, не глядя ни на кого, пробурчал Хрустов-старший. – Два червяка возятся в навозной куче. «Папа, а вот в яблоке жить хорошо?» – «В яблоке хорошо». – «А в апельсине жить?» – «Ой, хорошо и в апельсине». – «А почему же мы-то здесь?» – «Понимаешь, сынок, есть такое понятие – Родина».

– Вы, дядя Сережа, с ним осторожней, – сказал Илья. – Он ничего зря не делает.

– Да с ним все понятно, – протянул Никонов. – Если бы присоединил станцию, платил бы за энергию копейки, а заодно и с налогами мухлевал… можно выстроить схему, например, ГЭС оформить как дополнительный цех… не придерешься… Но фиг ему!

– И вы не очень заблуждайтесь насчет его патриотизма, – уточнил Илья. – Мать у него в Швейцарии, жена в Испании, дочь в Англии.

– Да это ради бога! Человек волен жить, где хочет. Только вот почему он брякнул, что готов продать акции ГЭС, которые у него есть?

– Он так сказал? – Илья аж отъехал на стуле от стола. – Так, говорят, играл Таль. Швырял фигуры.

– Да, он так сказал. – Никонов словно только что услышал вопрос Ильи. – Почему? Я совершенно уверен – плотина выстоит. Ты завод продавай, коли уж на то пошло.

– Он хитрый-митрый-конопатый, убил бабушку лопатой. – Илья поднялся. – Мне пора.

– А если что, Илья, – переезжай с Инкой ко мне. Квартиру дам сразу большую, двухуровневую. А работа будет еще интересней.

Илья не ответил. Мать, глядя на сына, промолвила:

– Ты бы поел… худенький стал… всё бегом, бегом… поешь шанежки.

– Спасибо. Я подумаю, Сергей Васильевич, – ответил младший Хрустов. – Всем до свидания.

И когда он ушел, снова наступило молчание. Тяжело было смотреть на Льва Николавича, лицо его выражало страдание. Он кусал губы, сжал в руке изо всех сил бокал с водой.

– Значит, так? Если меня не убедил, начинаешь отнимать сына? Думаешь, и я потянусь, брошу этот фронт?

Никонов вдруг разозлился.

– Да ну тебя на хер!.. «Фронт»! Не надоело играть?! «Фронт»! «Лидер», предводитель народа! И сколько вышло народа? Обиженных тысячи, а вышло сто. Не умерли же остальные? Как-то пристроились, живут? А ты мешаешь им жить, продолжаешь распалять, соль сыплешь на раны… Ты, Левка, провокатор!

– Я провокатор?! Да народ уже изверился… вот почему не вышел… А вот если я, например, повешусь на площади – и до остальных дойдет! Что уже край! Что терпеть унижения и ложь больше невозможно! И тебе этого… с двумя орденами… не понять! Ишь, ему и церковь грехи отпустила, и правительство любит! Только ведь честных людей они не любят, потому что сами воры! У них у всех бизнес, хотя по закону власть не имеет права…

Не дослушав его, Никонов, отодвигая стол, громоздко поднялся и зашагал прочь из квартиры.

– Сережа! – за ним выскочила Татьяна Викторовна. – Мы сейчас вернемся. Сереженька!..

Но Никоновы ночевать не вернулись.

– И не звони! – ярился Хрустов, когда Галина Ивановна попробовала по телефону выяснить, не в гостинице ли Никоновы. – Он не друг мне! Чужой он давно! Самовлюбленный батон с деньгами! Фофан! Был бы жив Климов, он бы ему дал щелчка по кумполу!..

20

Утром явилась Татьяна Викторовна, вошла с улыбкой, как бы ничего и не случилось, пояснила, что забрели в гости к Валевахе и у него остались. Звонили сюда – было занято. Ночью послали телеграмму Алексею Бойцову в Индию. Ну было дело, немного выпили.

– Не сердись, Левушка, – попросила Татьяна Викторовна Хрустова. – Он тебя очень любит. Он вчера только о тебе говорил. Вспоминал, как вместе работали. Как мы с Нинкой у вас блоки принимали.

Хрустов в мятой рубашке, не побрив щек, со всклокоченными кудрями молча пил чай. Галина Ивановна радостно кивала – гости возвращаются. Да и Валевахи – не такие уж плохие люди, Лёва.

– Когда мне было худо, Левушка, когда мы в ссоре были с тобой однажды, я у них вечер целый провела.

И улыбаясь, не давая взорваться Хрустову, стала рассказывать.

Галя (как уже понятно, в летописи – Таня) очутилась в морозную жуткую ночь в их жаркой трехкомнатной квартире, с новой румынской мебелью, с радиоприемником и цветным телевизором, который тогда, правда, еще не показывал в цвете – в Саянах только строили ретранслятор.

После барака, тесноты, после скудной пищи и бедноватой одежды Галя словно в рай попала. Зеркала. Зачем столько зеркал?! Люстры. Зачем столько лампочек?! А семья здесь милая. У Валевахи старшая дочь, Оля, заканчивала тогда школу, ласковая, смуглая украиночка, обняла отца и замерла, опустив длинные ресницы. Другая дочурка, лет трех, сосредоточенно гуляла с куклой в руках и с автоматом – видимо, подарком ее кавалера, ибо на полу валялся явно не девчоночий пиджачок с якорями. Жена у Валевахи, Устинья, полноватая, красногубая, с тремя золотыми кольцами на руках, кассир в магазине, водила Галю из комнаты в комнату.

«Вот живут! – пытаясь насмешливо оценивать все вокруг и тем не менее поддаваясь гостеприимству Валевах, думала она. – А что? Все это для жизни. Они же не на перекладных. Они тут обосновались».

Книги занимали целую стену: здесь и «Библиотека приключений», и «Всемирная серия»… Пушкин, Кочетов, Леонов, Шолохов, В.Федоров, Шукшин, Ленин… Вот где она сможет попросить что-нибудь – в поселковую библиотеку зайти до сих пор не могла решиться… Есенина бы для души. И какой-нибудь роман о строителях. Чтобы немного понять происходящее вокруг.

Но, словно поняв ее желание, Валеваха расхохотался и показал на замочки, которыми замыкалась каждая полка – через корешки книг пропущена стальная тонкая леска, попробуешь вынуть книгу – не вынешь.

– Это чтобы не украли. Пусть стоят, дождутся нашей старости. Сейчас читать некогда.

– У нас и «жигуленок» есть, – сказала Устинья, – Андрей бы тебя покатал, да тут сплошной гололед, пленка на бетоне… опасно.

По стенам со всех сторон висели ковры, как отвесные поляны с красно-зеленой травой, мерцали ружья, смеялись желтыми зубами патронов патронташи, на полках стояли вазы и всевозможные Буратино, на полу чернела разостланная медвежья шкура.

– Соловья баснями не кормят, – потер руки Валеваха. – Сидайте, будем исть. Позови соседа, – обратился он к жене, – наверно, оголодал…

Галя села за стол и обомлела. На полиэтиленовой скатерке лежала огромная как гитара располосованная нельма, морозно-розовая, ее правый бок, с редкими красноватыми косточками, симметричными, как следы ковки на дорогом ноже, так и просился: попробуй меня! В тарелке догоняли друг друга пестрые соленые хайрюзята, не больше ладони, а в белой чаше – мелкие скользкие маслята, а в другой – с синими цветочками – рыжики, размером с ухо, и очень похожие на ухо. Галя, как решила, что они похожи на ухо, так и есть потом не смогла. Зато все остальное ей понравилось: и брусника с капустой, и мясо с брусникой. Наливали спирт, а может быть, самогон, чистый и сладковатый.

Впрочем, Галя отвлеклась – хозяйка-то вернулась вместе с худеньким невысоким человеком в очках. Он был лыс, чрезвычайно подвижен, похож на старого мальчика.

– Игорь, – буркнул он Гале. – Игорь Михайлович..

– Ивкин, – многозначительно добавил Валеваха. – Директор бетонного… Но не бойся – свой человек, не укусит.

– Перед лицом этой рыбы все мы равны… – грустно пошутил Ивкин. – Месяц сегодня светит. Нервный, зараза.

Он не смотрел на Галю. Почему же так запомнился?! Потому ли, что позже Галя узнала, что он умер от инфаркта? Работал, не жалел себя… Из разговоров она поняла, что жена Ивкина уехала на курорт, что дома готовить некому. Галя с удивлением отметила, как, выпив всего рюмочку, он тут же опьянел и удивленно засмеялся, глядя на Галю. Глаза у него стали совсем бессмысленными.

– А-а, это ваша сестра приехала? – наконец, понял Ивкин. – Это про нее мне Васильев?.. И это про нее треплются всякие бяки?.. Ах, месяц сегодня!

Под взглядом Валевахи он, наконец, сконфузился и замолчал, и больше ничего не говорил – пил, когда ему Валеваха наливал, и ел, когда Устинья вилкой тыкала в тарелку: ешь!

– И ты не спи, – толкнула Галю в бок Устинья. – Знаю я общежитскую вашу еду.

– Давай, давай, – поддакивал с другого боку Валеваха. – Знаю я холостячек-гордячек.

Дома он говорил почти безо всякого украинского акцента. Хлопал себя комично по брюху, подскакивал: «Больше влезет!», вообще показался Гале очень славным, добрым человеком, и ей было тут, в чужом тепле, хорошо. Только Ивкин все-таки напился, а может, он болен – отвернулся к телевизору, хотя там показывали какие-то станки, ничего интересного, сидит, а щеки блестят от слез.

Валевахи, видимо, привыкли к нему такому – не обращают внимания. Оставив Ивкина одного у телевизора, повели молодую гостью в другую комнату, усадили под торшером на диванчик и принялись показывать малиновые папки с почетными грамотами Валевахи, его медали, ордена, кубки, фотографии космонавтов с автографами…

– Мы строили Светоград! – ворковал Андрей Никитич, ласково обнимая жену. – Слышала? Есть Москва, есть Париж. И есть Светоград! Ты знаешь, Галя, с чего начинали? С голой земли. Наша палатка в музее, в Москве. Веришь, нет? Старая, ободранная, в пятнах воска от свечей. Скажу по секрету. – Валеваха залился смехом, краснея от удовольствия. – Ой! Когда сказали, что ее заберет в Москву секретарь ЦК комсомола, собрались мы – все, кто жил в ней, в этой палатке номер один – Валерка тоже… расстелили на полу у меня… а мы уже в квартирах жили, когда о той палатке вспомнили… ну, расстелили, смотрим – а она еще вовсе ничего, даже не рваная… романтики мало… Я говорю: хлопцы, давайте маленько порежем, помнем… дырки прожгем… и такое веселие на нас напало. Москвичи ведь думают, у нас тут медведи с утра до вечера к нам на порог лезут… я спичкой одно место попалил, Валерка – ножом, Толька Ворогов – вилкой, пусть, говорит, думают – когти медвежьи или рыси. И первым Туровский опомнился. Стойте, кричит. Что мы делаем? Это же реликвия, мать вашу! В какой жили, такой и сохранить надо. Зачем приукрашивать свое прошлое? – Валеваха говорил и хлопал по привычке то жену по коленке, то себя, а то и, забывшись, Галю. – Застыдились мы, хотели даже документ составить: мол, считать дырки такие-то недействительными, а такие-то действительными… а потом махнули рукой – пускай. Я тебе по дружбе, ты-то больно не трезвонь! – снова залился смехом счастливый большой человек. – Ой, умора!.. Ну, было!

Валеваха кивнул на жену:

– А она, знаешь, какой была? – Он достал фотографии. – Во, смотри! Смотри! Это она! Тростинка?!