Текст книги "Золотое дно. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Роман Солнцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

– Лёвочка… Лёвочка…

Хрустов, не отвечая, в каком-то странном, полусогнутом виде шагнул в сторону и, быстро уйдя в другую комнату, – было слышно – упал на постель. Наверно, в обиде зарылся в подушку. Была у него в юности такая привычка.

Жена тихо сказала:

– Что делать, нервы… – и вдруг, пристально посмотрев на распаренного Никонова, взяла бутылку кедровки и поднесла горлышком к носу. – А-а, так вы всю выпили… тут сплошная вода… думаю, чего он так?.. Ой, Сережа, у него же может случиться приступ.

– Да я один, один пил, Галка! – оправдывался огромный Никонов.

Галина Ивановна прошла к Хрустову.

Татьяна Викторовна, сделав круглые глаза, погрозила мужу кулаком.

– Да там было-то градусов пятнадцать… – пролепетал Никонов. – Танька, видишь, я-то нормальный?

– Может, скорую вызвать? – громко спросила гостья.

Из спальни на цыпочках выплыла Галина Ивановна, дирижируя руками, как улыбающееся привидение:

– Тс… ничего-ничего… кажется, уснул. А может, и вы отдохнуть хотите? Я вас в детскую определила. А как сын забежит, подниму.

– Но сейчас Валера придет, – прошептал Никонов.

И в эту минуту в дверь позвонили.

– Открывайте ему сами! – крикнул из спальни Хрустов. Он все слышал. И обо всем помнил. И Галина Ивановна пошла к двери.

10

Позже переговорив с Туровским, я увидел события этого дня еще и с другой точки зрения. Так делал, если помните, Лева Хрустов в своей летописи. Кстати, вы обратили внимание: никто более про нее не упоминал? Очевидно, Илья в самолете рассказал Никоновым, как отец заставил свои бумаги сжечь…

Так вот, у Хрустовых ждали Туровского, а сам Валерий Ильич в эти минуты ждал звонка Ильи Хрустова и еще одного очень важного человека. Туровский затеял замечательную идею, и уж как-нибудь, но Лев Николаевич не сможет испортить праздник.

Туровский восседал в кабинете на верхнем этаже трехэтажного красного здания, облитого меж окнами по вертикали алюминиевыми полосами (в народе кличка – «выставка галстуков») – подарок Сараканского алюминиевого завода. Да и как не подарить матери-кормилице с ее электрическим молоком?

На столе у директора сверкает куча иных подношений, и все оттуда же: генеральный директор САРАЗа, веселый хохол Тарас Федорович Ищук всучил Туровскому в день его рождения серебряную статуэтку полуголого Ахиллеса, стоящего на одной ноге, вернее – на пятке, приваренной к серебряному же макету ГЭС. Юмор заключается здесь в том, что, когда вы включаете крохотный рубильник, у Ахиллеса в плавках начинает пульсировать красный свет.

И еще на столе имеется игрушечный самолетик (алюминий, как известно, идет прежде всего на авиацию), и если вы тронете пропеллер, то самолетик начинает насвистывать песенку «Ах, какая женщина… мне б такую». Тоже подарок Ищука. Наверное, с возрастом у многих известная тема начинает занимать большое место в жизни…

Когда в этот свой приезд я встретился с Туровским, он очень тепло отнесся к нашему возобновившемуся знакомству. Сам не понимаю, почему. Он точно вспомнил меня, мой красный шарф, мой скромный фотоаппарат «Смена». Ведь именно этим аппаратом я увековечил его в штабе: смуглый парень с усиками дерзко смотрит прямо в объектив, на столе перед ним желтая каска, за спиной – портрет Гагарина с автографом. Этот фотоснимок третье десятилетие висит в музее Сибири.

Я подумал, теперешнему Туровскому, возможно, не хватает общения с людьми, которые от него не зависят. В своих беседах со мной он был откровенен, даже, пожалуй, чрезмерно. Может быть, его вводила в заблуждение моя привычка постоянно кивать, когда я слушаю другого человека. А возможно, к старости он стал более насмешлив и безжалостен к самому себе… Не зря же сказал Никонов: Утконосу ничего уже более не нужно, он всё получил… И вообще собирается сматываться в Москву…

Мне он рассказал, что его жена Инна в последние годы живет вдали от него, в столице, у Туровских там вторая квартира. Наверное, у нее любовник. Дочь закончила Иняз, тоже – яблоко от яблони… еще недавно изображала юную светскую львицу… и кажется, наконец, эта дурь кончится. Инна-маленькая повенчана, всё состоялось вроде бы по любви. Она красотка и он красавец. Флаг в руки и вперед!

Когда же сам Валерий Ильич встречает вдруг на улицах поселка смазливую юную женщину, сладкий холод пронизывает его нутро, но директор ГЭС говорит себе: нет, ты не имеешь права, тебя здесь все знают, не хватало еще провокации, а потом и обвинений в аморальности.

Но сегодня, в день прилета вместе с Никоновыми в Виру, что-то в груди у него проснулось и завопило: юность, юность наша где?! Мы же были парни что надо, нас все любили!.. я на этой Таньке Никоновой, тогда Аньке Пчелиной, едва не женился… а женился на другой, на Маринке. О, Марина!.. Прости меня.

Она заболела от укуса клеща, ее парализовало… И не долго прожила… Славная была девчонка… вот ее, ее любил Валерий… до онемения в теле, до опустошения… Нынешняя жена Инна Илларионовна была выбрана им уже позже, года через три после смерти Марины…

Грызя трубку, которую он давно не курил, да и прежде-то покусывал для красоты профиля (всегда берег здоровье), Туровский в ожидании телефонных звонков с усмешкой раздумывал, как, верно, сейчас старые дружки поминают его, перемывают косточки. Впрочем, Никонов подготовит почву. Учитывая вздорный характер Хрустова, чем дольше будет ожидание прихода третьего члена команды, тем лучше. О, Левка, доморощенный философ! Вечный борец за всеобщую справедливость! Где она, где эта всеобщая справедливость?

Лёвка не может простить, кроме всего прочего, что Валерий не уберег Марину. «Тоже, петух вселенной… А мне ее не жалко?! Он, видите ли, училась с ним в одной школе… она, видите ли, к нему на стройку приехала… и если бы не Галка, он бы на ней женился… Ну, а то, что заболела… что же, я должен был сидеть сиднем возле нее и год, и два, и три? А кто будет исполнять обязанности начальника штаба на стройке? Милый, ты не имеешь представления, какая это была бешеная работа! 24 часа в сутки! До молний в мозгу!»

Туровский протянул руку, взял самолетик со стола и запер в нижний ящик. Хотел убрать и Ахиллеса – но не сегодня-завтра заявится в гости генеральный директор САРАЗа, обидится ж, не узрев подарка на столе. А ссориться с ним даже по мелочи не стоит: Тарас Федорович женат не абы на ком – на дочери прощенного властями олигарха-волкодава Циллера, и сам вхож в правительство. И если что случится, только они и помогут.

Хотя, с другой стороны, дружба с Ищуком опасна.

Кстати, Валерий Ильич именно у него решил попросить вертолет для Никонова, в тайгу слетать. Как только дождь утихомирится. И чего Сергей Васильевич рвется туда?

У дирекции ГЭС имелся и свой вертолет, но весной, во время облета «зеркала», отказал двигатель, с трудом сели на лысом склоне горы, используя режим ротации. До сих пор чинят в сараканском аэропорту.

В тайге можно будет отпраздновать свадьбу дочери, а заодно обсудить один вопрос, о котором не ведают пока ни Хрустовы, ни даже Никонов. Много сейчас волков точат зубы на наше молоко…

Вошла секретарша Ирина Николаевна, миловидная женщина лет тридцати, истинно русская красотка, чуть полноватая, вся в красном (шефу нравится красный цвет, у него и жена носит вишневые и бордовые платья):

– Звонят из электротехнического… третий агрегат греется.

– Главный инженер не вернулся? – Юсов уехал неделю назад в Красноярский край, на тамошнюю ГЭС, технари проводят совещание. У Юсова уважительная, но длинная кличка: «Ротор-статор-подпятник-вал»… предмет его круглосуточных забот. – А что «зам» говорит?

– Говорит, надо останавливать.

– Легко сказать. – Четыре гидроагрегата на профилактике, шестой стоит на стрёме. Если остановить третий и запустить шестой, и если вдруг ОДУ (Объединенное диспетчерское управление) потребует добавить энергии (а у них вечные сбои), где взять? – Я подумаю. Сильно греется?

– Они на линии.

Туровский нажал кнопку на пульте:

– Здравствуйте. Что там?

– Пока что в пределах… но мне не нравится, – отвечал дежурный Андреев. – Не запороть бы, Валерий Ильич.

– Что там может случиться?

– Могла выкрошиться пластинка из ротора. Ну и гуляет…

– Тьфу на тебя. Немедленно остановить.

– Но непохоже. Если бы… я бы…

– Тогда дождись Юсова. Вы спецы, вы и решайте. – Туровский гримасой обиженно расквасил себе плосконосое лицо и вопросительно глянул на дородную красавицу. – Что-нибудь еще?

Ирина Николаевна слегка повела выпуклыми, кукольными яркосиними глазами в сторону приемной.

– Варавва.

О, этот Варавва, знаменитый некогда шофер и крановщик, золотые руки и орлиный глаз. Именно ему было поручено сбросить первый куб в проран, когда перекрывали Зинтат, а главное – именно он опускал на пару с Антониной Кошкиной, сидя на мостовых кранах друг против друга, первый ротор – как ведро в ведро – 900-тонный ротор в статор, где зазор – двадцать пять миллиметров. Фантастическая точность! Алексей Варавва усадил за свою жизнь в гнезда около сотни роторов на просторах СССР и вот, остался доживать в Вире. Чего ему надо? Доит корову, лицом свеж, как баба. Да и баба его краснощека, звонкая хохотушка, не смотря на возраст.

– Что опять принес?

– Воззвание ко всем строителям ГЭС России.

– Попроси оставить бумагу, скажи – я занят, прочту и сам ему позвоню…

Секретарша кивнул и выплыла из кабинета.

Туровский слышал через две двери гулкий мощный голос Вараввы, как тот ругает директора, власть: «Переродились, христопродавцы… чубайсово отродье… завтра мы вам покажем!» и еще долго топотал ногами, уходя к двери на выход и возвращаясь. И наконец, в приемной стало тихо.

«Собираются митинговать? Под таким ливнем? Дурачье…»

В окне блеснула молния, вторая, третья, пророкотал гром по всем окрестностям, и зазвонил телефон.

– Валерий Ильич, завод, Ищук.

– Соедини, – болезненно заволновался Туровский. И услышав жаркое дыхание в трубке, торопливо пробормотал. – Здравствуйте, Тарас Федорович, хорошо, что застали… у меня гости… – Может быть, только вертолет попросить, а с его приездом повременить? От оглушительных предложений Ищука, отдающих коварными интригами (например, взять да объединить ГЭС и САРАЗ), у Валерия Ильича болит сердце. Хотя, с другой стороны, лучше именно при Никонове переговорить бы с этим Ищуком. Сергей Васильевич – человек со стороны, свежими глазами и ушами может многое понять, что вдруг да проворонит Туровский.

– А, слышал, слышал… – отозвался Ищук. – Кто же не знает Сергея Васильевича? С вами летел мой заместитель по имиджменту… поведал. А хочешь, завтра сядем рядком и погуторим. А? А?

И Туровский мигом согласился. Наверное, судьба – два старых друга-приятеля встретились, чтобы отразить атаку нового русского. Ищуку всего тридцать лет! С ума сойти, и как только преуспел?! В конце концов, если он начнет психологически давить, напустим на него Лёвку Хрустова – этому черт не брат! Он может и рабочих САРАЗа поднять на маленькое восстание, недовольных в любом коллективе хватает. Попробуй подыши фтором и бензопиреном!..

«А не получится разговора – я в Москву, и ну вас всех на фиг!

А может, в тайге Тарас и отмякнет… забудет про околокремлевские свои замашки… вспомнит, что тоже смертен… не отнимет у меня мою единственную радость – эту ГЭС… Но, с другой стороны, местная столица – Саракан – точит когти на федеральную собственность… О, Ельцин с его пьяной фразой: берите суверенитета, сколько хотите! В этой ситуации с кем дружить???»

Что-то нету от Ильи звонка. Договорились же в дороге: вместе подъедем к Хрустовым. Или мальчишка дрейфит? Конечно, будут ахи, охи, крики, слезы… Но теперь – только вперед!

В окнах темнела, высилась, казалось бы, до небес серо-лиловая стена – плотина, время от времени освещаясь молниями. И страшно, и весело вспомнить, представить, что там – совсем рядом, над дирекцией, над городком Вира – замерло огромное, необъятное море воды. Отгороженное вот этой бетонной перепонкой.

Река трудится, земля вибрирует от грохота великой силы, крутящей турбины… вибрируют столы, стулья, стаканы… но к этой вибрации все живущие здесь давно привыкли, как привыкаешь к собственному живому пульсу в пальцах, в висках…

Туровский глянул на часы и, сморщась, набрал номер сотового телефона Ильи (сам ему подарил в Москве).

– Да?! – услышал басок молодого Хрустова. – Извините, Валерий Ильич… выезжаем… с платьем какая-то заминка… Давайте там и встретимся. Ага?

11

И вот он явился к Хрустовым, старый друг Валерий Ильич Туровский. Всё тот же, только стал чуть ниже Утконос, в кожаном пиджаке, в кожаных брюках, в кожаной кепке. С ним рядом – молодой человек, держит тяжелую сумку. Охранник, что ли, с автоматом?

– Здравствуйте, родные… – мягко проговорил Туровский, склонив голову, и знаменитая улыбка под его плоским носом искривила тонкие губы. – Я с удовольствием оставил работу…

– Навсегда?! – появляясь из спальни, в лоб, крикнул Хрустов.

– Лева!.. – ахнула Галина Ивановна.

Но Туровского смутить невозможно. Все так же сердечно улыбаясь, он помедлил – как бы подумал о чем-то – и тихо молвил:

– Если вы решите, чтобы я ушел навсегда… в эти дни… я уйду. Тем более… – задумчиво добавил, – есть на кого оставить… Галочка! Галина Ивановна!.. – Он кивнул молодому человеку, и тот вынул из сумки несколько бутылок шампанского. – На стол. Галочка!.. я ничего не забыл и все так же люблю тебя. – Туровский повернулся к Татьяне Викторовне, которая с улыбкой воззрилась на смешного ныне, пузатенького господина. – Таня! Рад тебя видеть каждый день! Я все помню, Таня… и как прежде, обожаю тебя. – Туровский протянул руки к Никонову, и они обнялись. – Сережа!.. И верится, и не верится, что вместе летели… сегодня подумал: а вдруг сон?!

Молодой человек, откланявшись, тихо исчез. Никонов хлопнул Хрустова по спине:

– Лёва! Ну, подай же руку, блин! – Схватил холодную кисть Льва Николаевич и всунул в мягкую лапу Туровского. – Ну?! Вот он перед тобой, бывший начштаба… Ведь хороший был парень! Круглые сутки крутился… А? Ты писал мне, что сочиняешь летопись стройки… Его не забыл вставить?

Хрустов, осторожно отняв руку, ничего не ответил.

– Что, книгу пишет? – с радостью в лице подхватил новый гость. – Мы издадим! Верно, девочки? Почему нет? У меня, например, одних фотографий коробок десять. И уверяю вас – меня самого там почти и нету. Верите? – И грустными глазами усталого занятого человека оглядел всех, и никто не усомнился в том, что он говорит правду.

– Что же мы у порога?.. – зарозовев, спохватилась хозяйка. – Товарищи… друзья…

Валерий Ильич слегка задрал манжеты и взялся за дело лично – очень ловко, с коротким шипением из-под пробки, откупорил две бутылки шампанского, шампанское оказалось марочным – «Абрау», и даже женщины выпили. И не прошло получаса, как Никонов с Туровским весело убедили их (только Хрустов молчал, всё ножом сгибал и разгибал зубья старой алюминиевой вилки), что надо непременно вместе слетать в тайгу и повспоминать юность… и лучше прямо с утра… кажется, тучи уходят…

– Главное, что есть вертолет, – сказал веско Валерий Ильич. – Возьмем еще кое-кого и полетим.

– Кого кое-кого? – спросил Никонов, подмигивая жене и Туровскому. – Большой секрет?

– Телевизионщиков?.. – ядовито хмыкнул Хрустов.

– Телевизионщиков – ни в коем случае! – Никонов был серьезен. – Мало ли о чем мы будем говорить. Вот на плотину с ними поднимемся на часок – пусть снимут нас и валят домой.

– Сделаем, – кивнул Туровский. – А полетит с нами директор САРАЗа, Ищук.

Никонов изумился.

– Надо?

– Да. И мне очень нужно, Сергей Васильевич, чтобы рядом при этом был Лев Николаевич, – сказал Туровский очень спокойным голосом, как будто и не видел, какими глазами на него зыркает хозяин квартиры. – Этот Ищук… он же как танк… я старый кузнечик перед этим молодым танком.

– Разберемся, – небрежно бросил Сергей Васильевич.

Посеревший лицом Хрустов в разговор не встревал. Он мучительно улыбался жене и Татьяне Викторовне, видимо, не совсем понимая, о чем говорят, не договаривая, уверенные в себе мужчины. Вернее, он понимал суть: хотят прихватить с собой директора САРАЗа, молодого олигарха. Дружить желают, одна шайка-лейка…

– Где же Илюха?! – простонал Хрустов. Ему, я видел, стало тоскливо до смерти.

– Наверно, плохо перенес самолет, – предположила Галина Ивановна. – Ах, жаль, у него еще нет телефона…

– Телефон поставим, – отозвался Туровский, переглядываясь с Никоновым и жуя пучок замороженной петрушки.

– Сами купим, – не удержался Хрустов. – Если работает у тебя, еще не значит…

– Да подожди ты! – вдруг закричал и поднялся во весь свой могучий рост Никонов. – Чего мы ходим вокруг да около?! Они сейчас подъедут! Ты послал за ними машину?

Туровский с вечной своей печальной улыбкой кивнул.

– За кем? Кто? – не поняла Галина Ивановна.

За столом поднялась Татьяна Викторовна и объявила, ослепляя всех черными глазищами и белыми зубами:

– Милые мои!.. Мы счастливы, что сможем вместе с вами разделить общую радость. Это так прекрасно, что нынешняя молодежь не просто бежит в ЗАГС, а сначала идет в храм… Где же наши повенчанные?

– Так он все-таки на ней женится?! – проскрипел Хрустов, с ненавистью глядя на Туровского, на его вдруг замкнувшееся темное лицо. И схватился за сердце.

Галина Ивановна подскочила к нему и, обняв, поцеловала в лоб:

– Ну, не ты же, не ты женишься… Ты про меня забыл?

Никонов захохотал. Туровский невозмутимо улыбался, дожевывая пучок петрушки.

12

За столом длилось молчание, когда вновь зазвонили в дверь – и, не дожидаясь, пока ее откроют, сами ее открыли – и на пороге предстала юная чета.

Невеста сбросила с себя серебристый плащ на руки Илье, и осталась вся в белом, как будто только лишь из-под венца. Личико ее, слегка надменное, раскраснелось, словно кукольное, но папины печальные глазки смотрели испытующе. Илья, сын Хрустовых, в строгом сером костюме, при бордовом с блестками галстуке, стоял, смущенно потупившись. И может быть, прежде времени цеплял одним ботинком другой ботинок, чтобы сбросить их – в квартире у родителей всегда чистота. Осознав это, он еще больше смутился и замер, дерзко вскинув лохматую, как в юности у отца, голову.

Из того, что я узнал позже: дочь Туровских и сын Хрустовых познакомились, когда Валерий Ильич вернулся в Саяны с Вилюйской ГЭС, где проработал директором несколько лет (это уже в конце ХХ века). Инна здесь заканчивала школу. А Илья работал на ГЭС. Вира – поселок маленький…

Илья, может быть, из какого-то упрямства в свое время и познакомился с Инной-маленькой. И прекрасно сегодня понимал, что придя с ней к родителям за благословением, может ожидать чего угодно: и великого отцовского гнева, и слез матери, всю жизнь молча, но твердо разделявшей любое мнение Хрустова-старшего. Лев Николаевич не однажды более чем определенно высказывался, что сыну не следует дружить с девицей, испорченной неправедными богатствами отца. Это чужие люди, втолковывал отец. Как марсиане, понимаешь ли. Вернее, роботы, получившие российское гражданство.

Надо признать, когда Инна-маленькая вместе с матерью своей переехала в Москву, Илья полагал, что к этой девушке его более не тянет. Его воспоминания о ней охлаждало еще и то обстоятельство, что, работая инженером на ГЭС, он видел каждый день ее отца, с его забавным утиным носом и многозначительной угрюмой ухмылкой. Иногда Илья даже злился на директора за то, что Инна все же чем-то на отец похожа… нет, носик у нее ровненький, славный, а вот взгляд порой такой же…. И однако, неделю назад полетев в Москву в командировку, как теперь он понимал, придуманную Туровским (а отказаться не нашел разумного предлога), и встретившись там в аэропорту с Инной-маленькой, увидев ее ангельское личико, Илья был сражен. Она показалась ему самой родной на свете. И почему их кто-то должен разлучить?

Все дальнейшие дни в Москве прошли словно в некоем божественном опьянении. Да надо сказать, и сам Валерий Ильич здесь показался ему совсем другим человеком: хохотал, как мальчишка, по любому поводу, смешно пародировал то Льва Николаевича с его рычащим баском, то хохла Варраву, грозящему небесными карами Чубайсу и Гайдару. И рассказал жутковатую историю, как они с Инной-большой, еще молодыми, наткнулись в тайге на медведя… ничего у Валерия Ильича с собой не было, даже ножа… Так он схватил с земли палку и закричал: – Уходи!.. – И медведь, пятясь убежал, подпрыгивая задом… Неужто не врет? Смелый дядька! И еще рассказал Валерий Ильич в одном из ресторанов (они каждый день ужинали в каком-нибудь хорошем ресторане вчетвером), как во время строительства ГЭС, только перекрыли Зинтат, перед Новым годом, в самые морозы вдруг начала перед плотиной подниматься вода… Оказалось, чем-то забиты донные отверстия! Вся Сибирь встала на уши. Если бы вода пошла поверху, погубили бы стройку, городок строителей, всё покрыли бы льдом… И он, Туровский, будучи начштаба, лично опускался в подводном снаряжении на глубину двадцать метров, посмотреть, что там, с донными… и потом у него кровь шла из ушей… на какое-то время оглох… Он испугался, что таким и останется… а когда слух восстановился, долго говорил шепотом… а если начинали кричать товарищи или рядом громко тарахтели механизмы, уходил, зажав уши, прочь…

– Вот почему мне понравилась Инночка-былиночка, – хмуро-загадочно улыбался Туровский, глядя на свою ныне располневшую жену всю в блестках, стянутую в талии на манер актрис, играющих дам Х1Х века, так чтобы груди выпирали шарами. – У нее голос, как у струящегося шелка. Правда, дочь?

– Правда, – так же загадочно улыбалась Инна-маленькая. – Если не ругаются.

– Когда человек сердится, он включает все ресурсы, как ракета, взлетающая с космодрома… – пояснял, веселясь, Туровский. И переводил взгляд на Илью. – Папу твоего я очень, очень люблю… честный, яркий человек… но по старой памяти побаиваюсь единственно из-за голоса… громко басит…

У Инны маленькой голос тоже шелковый, как у нее мамы, губками еле шевелит, некоторых слов даже не расслышишь, но, конечно, догадаешься, что хотела сказать красавица… Маленькая, тонкая, что-нибудь вспоминая, пальчики ломает, вся такая беззащитная… На Илью смотрит с обожанием, открыв ротик…

Всё кончилось тем, что на пятый день командировки Илью с Инной обвенчали.

Чтобы не обижать родителей Ильи, решили свадьбу устроить в Вире.

И вот, прилетели…

Где мне взять великий талант, чтобы описать все многообразие взглядов, жестов, которые можно было наблюдать в эти минуты, когда молодые люди переступили порог и картинно замерли? Великий Гоголь сочинил огромнейшую ремарку к финалу своей комедии «Ревизор», буквально каждому актеру разъяснив, как и где он должен стоять, в какой позе, с какой гримасой… Здесь же, в нашей повести, представителей старшего поколения, собравшихся в квартире Хрустовых, всего шестеро: Лев Николаевич и Галина Ивановна, Сергей Васильевич и Татьяна Викторовна, да отец невесты Валерий Ильич, да я, случайный свидетель событий…

А вот не стану ничего разъяснять! Разве что в двух словах. Я надеюсь, великая растерянность Хрустовых-старших вам вполне понятна… у Галины Ивановны уже и слезки покатились по щекам… от радости – сын женится… и конечно, от великой тревоги – как Левушка себя поведет… Сам Хрустов возвысился над столом, серый, как бетон, лишь дергал уголком сухого рта, словно хотел бы что-то сказать, да не мог… Только сейчас до него долетел смысл недосказанных слов и не разъясненных улыбок в предыдущих разговорах с Никоновыми… Никонов же стоял перед молодыми, раскинув длинные руки, как будто это он был отцом если не Инны, то уж, верно, Ильи. А его супруга уже порхала перед молодыми с серебряным подносом в руках, на котором поблескивали фигурные, затейливо изготовленные из серебра рюмки, наполненные всклень шампанским.

– Это вам от нас. Пригубите.

Илья, еще более закаменев от волнения и сейчас весьма напоминая своего отца, посмотрел на мать – та машинально кивнула. И Хрустов-младший подал одну рюмку Инне-маленькой, другую взял сам, и они, чокнувшись, приложились губами к вину. Затем Татьяна Викторовна приняла от молодых рюмки и крикнула:

– Горько!..

Хрустов-старший словно очнулся от забытья – потерянно улыбаясь, боднул воздух, тоже словно бы кивнул. Галина Ивановна бросилась обнимать молодых. Туровский совершенно спокойным голосом сказал Хрустову:

– Инка сказала, что прилетит, если именно здесь надумаем играть свадьбу.

– Как же без свадьбы! – вытаращил глаза Сергей Васильевич. – И конечно, здесь! Я специально задержусь… верно, Танька?!

– Ну! – по-сибирски отозвалась-согласилась жена Никонова…

13

Молодые сидели за общим столом, но спиртного не пили.

– И правильно, – шептала мать, поглаживая руку сыну. – Воздерживайтесь… – И с мольбой во взгляде взглядывала на Льва Николаевича. Но тот, к счастью, надолго замолчал. Он сидел, опустив голову.

Чтобы было веселей, роль заводилы взял на себя Никонов. Смеясь тоненьким голоском, он вспоминал всякие забавные истории из времен строительства ГЭС, причем истории, где хотя бы косвенно восхвалялся Хрустов. Но Лев Николаевич и этого будто не слышал, по-прежнему безмолвствовал, как шкаф или, точнее, зеркальный шкаф, – на его измученном лице иногда смутно как бы отражалось кое-что из того, что происходило вокруг…

– Помнишь, на первое мая полез флаг на скале менять?.. Это было, когда ты с Галкой познакомился…

– К этому времени мы уже были в ссоре… – тихо уточняла жена Хрустова.

Илья – тоже характер. Слушал-слушал и несколько бранчливо, как отец, вдруг потребовал крепкого чаю. Мать сбегала на кухню и, мигом заварив, принесла. И сын молча пил, налегая на сладкое (на ватрушку со смородиной, которую испекла мама). И допив, перевернул чашку, деловито спросил у Никонова:

– Ну-с, а как дела на Дальнем востоке? Как рабочий класс?

Сергей Васильевич от неожиданности звонко-заливисто засмеялся. И глянул иронически на старшего Хрустова:

– Он у тебя тут кто, Ленин? Или Троцкий?

– Он у нас как папа в молодости, – нежно ответила мать. – Учит смыслу жизни всех, кого ни встретит. Недавно вот молодежь к нему местная привязалась, синяк поставила…

– А чего они пьяные фонари бьют? – буркнул Илья. – К девушкам пристают?

– Во! – продолжал хохотать Сергей Васильевич, влюбленно глядя на молодого парня. – Копия! Лёвка сам был таким!

– Я не был таким, – не выдержал Хрустов, но говорил тихо, будто через силу. – Да, мы верили в одно учение и разочаровались в нем. Других учений не знали. А у этих, что ни день, всё что-то новое… то дзен, то Вишну…

– Ну и что? – пробасил сын, вытирая салфеткой лоб. – Мир меняется, батя. Меняется и метр. И хватит об этом. Твой велосипед, вижу, стоит в коридоре. Я налажу. Но не торопи – вот подсохнет на улице. Сейчас ехал – на повороте занесло.

– Тебя на другом повороте занесло, – продолжал бурчать отец. И, не глядя, раздраженно пояснил Никонову. – Организовывает движение «Нарконет»… ну, в смысле нет наркотикам… А тут словами не возьмешь. Да еще в ночных переулках. Надо молодежь в военные отряды сколачивать.

– То-то пенсионеров ты колоннами по два водишь – еще более миролюбиво отозвался сын и улыбнулся невесте, которая ответила ему такой же нежной улыбкой.

– Ой!.. – Никонов перестал смеяться, съел ложечку варенья, ласково пропел Галине Ивановне. – Богоугодная смородинка! А я там храм построил.

– В смысле – церковь? – сдвинув брови, уточнил младший Хрустов.

– Ну, да. Небольшую… на свои кровные…

Лев Николаевич спросил, по прежнему не глядя на него:

– Сколько же ты зарабатываешь?

– Ну, не один же год я строил ее. Вот, орден мне Алексий вручил. Говорят, по телику показывали.

– А мы не видели!.. – расстроилась Галина Ивановна. – Так у тебя теперь два ордена?

– Ну, да. Светский… за заслуги перед отечеством… и особый крест… Но я тоскую по родным краям… – Он положил длинную руку на плечо Льву Николаевичу. – Меня же после Севера командировали заместителем начальника… Оказалось, наш опыт уникальный. Вот, стал руководителем ВостокГЭСстроя. Но все время ищу в газетах про наши Саяны, про Виру… про тебя, Лёвочка. – И он кивнул Хрустову-младшему. – Телевизионщиков привез, пусть покажут стране ее героев.

– Вас, конечно, первого? – баском уточнил Илья, протягивая руку к конфетке.

– Ну, какие же они оба кобры ядовитые!.. – воскликнул Никонов. И очень серьезно ответил. – Нет, прежде всего – твоего отца. Живая легенда. – И нажимая на плечо старшего Хрустова, успокаивая его, добавил. – Жаль, что сожгли вы летопись. Там, я думаю, была одна правда.

– Тонны бетона… переходящие красные знамена… – процедил старик Хрустов.

– А вот, говорят, была на стройке одна секретарша в красной юбке… – Илья обратился к Никонову. – Ее прозвали Переходящим красным знаменем.

Мать Ильи напрасно делала строгие глаза, пытаясь остановить сына.

– Ах ты, шкет! – залился пронзительным смехом Никонов. – Уж не на тебя ли, Таня, намекает добрый молодец?

– Сын!.. – окликнула мать. – Что ты такое говоришь?!

Татьяна Викторовна картинно улыбнулась во все белые зубы.

– Ну и что? – продолжил весело Никонов. – Была она, была секретаршей у трех начальников стройки. Их меняли, как перчатки, а вот Танечку не трогали – у ней память на лица, на факты – куда тебе магнитофон!

Гостья прикоснулась тонкими пальчиками в кольцах к руке молодого человека, который, наконец, смутился.

– Ну, рассказывай, рассказывай, Илюша. Что еще знаешь о нашей стройке?

– Ни фига, – покраснев до корней кучерявых волос, грубовато ответил юноша. – Только то, что в летописи читал. Я тупой.

– Ну уж, тупой! – воскликнула мать, вставая и садясь. – Золотые руки! Любые часы… да что часы – любую машину разберет и соберет!.

Никонов засмеялся, раскинул руки:

– А у нас там этих машин – море!.. везут из Японии… халтура! Только сядешь – встает колом… можешь фирму организовать! Станешь миллионером! Хочешь с нами – полетели?

Идея была новая, непродуманная. Илья хмуро переглянулся с родителями.

– Я понял! – И поднялся.

– Что, Илюша? – спросил Никонов. – Что понял, расскажи!

– Вы, дядя Сережа, прилетели разрушить нашу общественную жизнь. Вас, наверное, бывший обком партии вспомнил, он же областная администрация… пригласили вырвать, так сказать, взрыватель из смеси селитры с сахаром. Так, папа?..

Никонов со взвизгом рассмеялся. Старший Хрустов молча, исподлобья глядел на сына. Наверное, ему нравилось поведение Ильи, но все же он встал на защиту Сергея Васильевича.

– Насмотрелся телевидения. Сергей у нас был лучший стропальщик. За друзей стоял горой! А сюда залетел по дороге домой…

Хоть Никоновы при этих словах и улыбались, было видно, что вздорная фраза Ильи их задела.