Текст книги "Золотое дно. Книга 2 (СИ)"

Автор книги: Роман Солнцев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 13 страниц)

– Может, Лёвку позовем? Зайди к нему, пригласи.

«Ага, вот в чем дело… самому зайти и пригласить неловко… Как бы придется снизойти. Тем более, что неизвестно, что ему ответит прямой человек Хрустов».

– Нет, я могу и сам… – слегка покраснел Маланин, делая вид, что сейчас поднимется и пойдет… но не встал, только вынул платок из кармана, отер лоб. – Устал. Я с утра уже произвел облет берегов… вода нарастает… МЧС требует отселять села, предприятия… легко сказать! А где взять технику, денег?! Мой предшественник оставил мне нищую область, веришь? Одна радость – ГЭС, да и та начинает зубы показывать…

Слушая его, я уставился против воли на его два выступающих спереди зуба, как у зайца, на его улыбку, и подумал: он, конечно, поступил психологически точно, отправив женщин домой. Не важно в чем, но мы все ему уже уступили. И теперь он, как бульдог, цапнувший за штаны, не отцепится, а будет сантиметр за сантиметром всасывать нашего брата…

– Сейчас, – кивнул я и вышел искать Хрустова. Надо поделиться со Львом Николаевичем своими мыслями. Есть у меня одна идея.

Я помнил – при заселении Хрустовы зашли в соседнюю комнату. Я толкнул дверь – Лев Николаевич словно ждал кого-то, стоял у окна лицом ко входу.

– Ты?.. – он удивился и посветлел лицом. Видимо, боялся, что заявится кто-то из неприятных людей.

– Ко мне Маланин забрел, сказал: «Это я, Вова». Просит тебя зайти.

Хрустов зло хмыкнул, подумал, глядя в пол, и кивнул.

Когда мы с ним прошли в мою комнату, губернатор стоял.

– Лёвочка, – начал он, – друг мой. Ты помнишь, ты с девчонкой спал в квартире для гостей, я тебя не заложил… и когда ты пьяный ругал советскую власть, я не написал никуда, хотя был обязан… и неизвестно, как бы твоя жизнь сложилась…

– Лучше бы написал, – брезгливо дернул щекой Хрустов.

– Брось, не хорохорься… Один начальник, например, предлагал тебя сдать в психушку… сказать, кто?

– Дело прошлое.

– Боишься? Как хочешь. Теперь к делу. Я знаю, я всё знаю, ты не согласен с приватизацией ГЭС. И я не согласен. Ты на стороне рабочих, строителей. И я на их стороне, потому что они граждане моей области. Они меня избирали. Вот я и прошу тебя на нашем вечернем заседании выступить. Ты, может быть, сам недооцениваешь себя. В этой компании твое слово может очень много значить. Васильев, прости, не знаю ваших прежних отношений, очень высокого о тебе мнения. Пока летели, все расспрашивал. Скажи два слова за обойденный народ, когда продолжим разговор. – Маланин отчески улыбнулся белыми, неестественно красивыми зубами. – Если по каким-то причинам я тебе не нравлюсь, если в юности был, может быть, менее принципиальным, чем ты… это же не должно влиять на борьбу за справедливость, так? Мы не можем жить по принципу: нравится – не нравится, согласись? «Если не мой друг, ни за что не поддержу, даже если он прав».

– Нет, конечно, – хмуро ответил Хрустов. – Ладно.

– Я рад, – схватил его за руки Маланин. – Я ведь могу тебя назначить здесь своим советником. Официально. Чтобы ты не бедствовал.

Хрустов страшно смутился, замотал головой.

– Нет… я нормально живу…

– Я ведь не в шкурном смысле, – Маланин пригнулся, заглянул в глаза Льву Николаевичу. – Главное, чтобы ты с еще большей уверенностью защищал наши позиции. Ведь что сделал Утконос? Всё подгреб под себя. И тут уж не важно, родня вы с ним или нет. Для тебя же правда превыше всего? Согласен, что неправильно поступили все эти чубайсята, ведь так?

– Но постой… я не об этом! – заволновался хрупкий Хрустов. Он что-то хотел сказать, но потерял мысль. Маланин давил на него правильными в общем словами. – Как же сегодня-то быть, спасать?..

– А-а, ты про это?! Обойдется, не в первый раз!.. – И губернатор, кивнув в знак ободрения мне, неспешно выплыл из комнаты.

Хрустов оторопело смотрел ему вослед.

– Надо с Сережей переговорить. И с Алексеем.

– Я думаю, Маланин пошел как раз к ним, – сказал я. – А у меня, Лёва, такая идея. Вот он обходит всех… надо нам ему поулыбаться, а самим сойтись и сочинить общее заявление. А потом зачитать ему.

– А что там написать? Мол, не дадим ради ваших политических амбиций хапать федеральную собственность? А чем лучше, когда половина акций у частных лиц, а рабочие брошены?

– Я не знаю. Просто чувствую, нужно сделать ответный мощный психологический удар. И тогда можно будет с ним говорить как бы на равных.

– Ты не дурак, – уныло согласился Хрустов. – А я в эти дни никак не могу сосредоточиться. – Он не договаривал, но я понимал: свадьба… родство с Туровским… а тут еще избили сына, обидели юную жену…

Лев Николаевич кивнул мне, и мы вышли в коридор.

39

Мы нашли их по голосам. Они оказались в комнате напротив – то ли Алексей Петрович зашел к Сергею Васильевичу, то ли наоборот. Они шепотом кричали друг на друга. Увидев, что явился Хрустов (я же для них был как прозрачная и не особенно мешающая тень), Никонов яростно махнул рукой:

– Закрой с этой стороны! И стой тут!

И продолжал, взяв за плечи Бойцова, низкорослого, крепкого, на вид полусонного, с нависшими веками:

– Ты в этих прекрасных странах забыл про Россию… какая она… Страна привыкла к халяве! И хоть какую демократию объявляй, мы с неба ждем бесплатного золотого дождя! Но желательно – именно над нашей деревней или хотя бы над нашим районом! Вот у нас, на Дальнем востоке, леса горели… рядом с моей ГЭС, кстати. Я приехал в Болтаевку, говорю: тушить надо, вот-вот Каргино загорится, это в полусотне кэмэ, там ваши братья-строители, будут автобусы, приглашаю всех, кто смел, завтра в девять утра. И что ты думаешь – пришло трое, да и к тому же главный вопрос: сколько заплатят? Когда Каргино сгорело, губернатор выделил деньги на восстановление сотни домов. И тут же сама Болтаевка запылала… скорее всего сами и подпалили… пусть нам тоже канадские домики ставят!

Бойцов хмуро, как-то даже отстранясь, смотрел на Никонова. Движением плеч скинул с себя руки Сергея Васильевича.

– Ты зачем мне это говоришь? Я что, там телевидение не слушал, газет не читал? Да и здесь уже второй год!

– Так за кого ты? Тут три варианта… губернатор, Ищук и я.

– А ты-то тут с какого припеку?

– Не догадываешься? Я у Валеры бумажки уже купил. Он вообще хочет отойти в сторону. В лучше случае, числиться, как английская королева. Я и у коллектива подберу по мелочи. Мы Вовке Маланину ГЭС не отдадим.

– Ух ты, какой азарт.

– Я понимаю, льготы своим, кто строил ГЭС… верно, Лёва? А тут целый регион, как колесо на шею!

– Ты за справедливость.

– Да!

– Но за странную справедливость. В отдельном микрорайоне. Вира на одном берегу, Красное село на другом. Строили люди и оттуда, и отсюда. Но поскольку Красное относится к другому району, там должны платить за свет два раза больше?!

– С Красным можно отдельно разобраться.

– А с другими поселками вокруг ГЭС… с ними кто разберется?!

– Базара нет, можно разобраться! – махал руками Никонов. – Списки, небось, сохранились, кто строил нашу матушку… Вот и им устроить льготы. А остальные пусть платят, как положено. Так сказать, адресная политика. Пусть наши старики доживут свои годы, пожиная, так сказать, плоды.

Бойцов невозмутимо переждал слова Сергея Васильевича.

– Послушай, а бетонщиков надо считать? А тех, кто варил нам в Саракане железо? А шоферов? Да вся область строила! И не только эта область! А Красноярский край? А новосибирцы?

И оба споривших повернулись к Хрустову. Лев Николаевич вцепился пальцами в бородку, кусал губы. Я понимал, он испытывает чувство раздвоенности: вроде бы и Алексей Петрович прав, и Сергей Васильевич тоже прав, но главное же не в этом. Что сегодня-то делать??? И зачем сюда полетели? Или уже решено: будет жуткий паводок, МЧС не зря всё лето готовило народ. И эти начальники думают про день, когда всё кончится.

– Лёша, ты за кого? – спросил, наконец, запинаясь, Хрустов.

Бойцов пожал плечами.

– Да он ни за кого! – завопил Никонов. – Смотрит, как Будда, с небес, усмехается. Ему орден дали, сам президент после Индии его принял! Такие контрольные функции вложил в руки. Позвони он сейчас в Москву – и сместят на фиг Вовку-морковку.

– Во-первых, орден дали и тебе, – спокойно отвечал Бойцов. – Во-вторых, ни за что не смещают. Скоро выборы, он сам по себе сгорит.

– Не сгорит. Если народ поднимет – не сгорит. Вон, Лёвке уже сулит место своего наблюдателя. Так, Лёвка?

Хрустов страшно смутился. А я удивился: откуда Сергей Васильевич знает? Подслушивал? Вряд ли. Видимо, Маланин сам и доложил. Прием, который применяют следователи: «Твой товарищ уже сдался… зачем ты-то упрямишься?»

– Я… я ему ничего не обещаю, – пробормотал Лев Николаевич. – Мало ли чего ему хочется.

– Может, и тебе, Алексей, что-нибудь пообещал? – Вдруг Никонов повернулся к Бойцову. – Бензоколонки в Саракане… завод цемента…

Алексей Петрович не стал и отвечать, только глаза в раздражении закрыл.

– Ну, извини… – тут же пошел на попятный Никонов. И комически поглядывая на дверь, расхохотался. – Мне-то он, знаешь, что посулил? Говорит, не надумал в родные края возвращаться?

– И что ты ответил? – удивился Хрустов. – Это было бы здорово.

– Да подожди ты! – Сергей Васильевич отдернулся, как от удара током. – Когда я был редиска, фофан?! Жаль, Ивана Петровича нет… я через столько прошел… меня не купишь! – И шепотом. – Если поддержу, пообещал дачу в Саянах. Где-то неподалеку, в этом раю. Говорит, и дизель даст, чтобы ток гнать, и котел, чтобы отопление… вокруг кабаны дикие бегают… брусники море…

– А вообще-то… если бы вернулся… – с надеждой пробормотал Хрустов. – Мне одиноко здесь, Сережа!

– А мне там не одиноко?! Но кто-то же должен! Ну вас на хер!.. – выругался Сергей Васильевич и, шагнув в угол комнаты, сел на тумбочку. И с минуту молчал. – У меня мама тут в Сибири похоронена, тетушки есть, я бы с радостью вертанулся. Но, видно, там на бетон и хлопнусь при очередном сердечном кризе.

– А зачем тогда тебе там акции? – тихо спросил Бойцов. – Я думал, ты сюда переедешь.

– А чтоб чужие нашу радость не увели!!! – заорал высоким голосом, почти фальцетом, Никонов. Лиц его побагровело. – Понял?! Нет, ты понял?! Мы вместе купим и… Ты же сам не собираешься сюда?

– А почему нет? – невозмутимо отвечал Алексей Петрович. – Везде можно жить. А тут – чем тебе не Шамбала…

В дверь постучали, и поскольку никто из нас не откликнулся, никто и не вошел.

– Наверное, Утконос, – пробормотал Хрустов. – Что он таким трусом стал?.. Послушайте. Я всё думаю про водоводы… про ремонт колодца… У вас есть такие деньги?

Никонов и Бойцов переглянулись.

– Прямо вот сейчас – нет, конечно, – ответил Алексей Петрович.

– А Маланин найдет такие деньги?

– Если объединится с Ищуком, может найти. И насчет акций я уверен – не продаст ни одну. Так что, господа романтики, надо что-то другое придумать. – Бойцов повесил пиджак на спинку стула и лег на кровать. И кивнул Хрустову. – Ложись рядом, полежи.

А мы – Никонов и я – остались стоять.

– Нет, позовем и Валеру! – Никонов сильно постучал кулаком по стене справа от окна. – Я не понимаю, почему РАО ЕЭС до сих пор…

В дверь заглянул Туровский.

– Еще рано, – сказал он, глядя на часы. – Или есть информация?

– Есть, – зло бросил Сергей Васильевич. – Заходи. Я не понимаю, почему Москва, почему Чубайс тянет резину… почему нужно искать спонсоров… у фирмы невероятные доходы…

Туровский кисло улыбнулся.

– Денег никогда не бывает много. Надо внедряться в Грузию… в Армению… в Китай… А тут… что тут? Ну, сметет – проглотим и дальше будет жить.

– Не каркай, – Никонов сел на койку рядом с Хрустовым. – Я узнавал… у Маланина в бюджете ноль. Он обихаживает Тараса… если тот через своего зятя олигарха хапнет ГЭС, то на бесплатной энергии, конечно, наварит денег много… тут ему Маланин может поблажки сочинить… да и у власти останется…

Туровский сел на стул и опустил красноухую голову с утиным носом.

– Знаете, – тихо сказал он. – У меня в мозгах пламя. Я скоро с ума сойду. Даже если забыть об опасной ситуации… ГЭС стареет. Слишком долго строили. Нет, у меня нет серьезных проблем с генераторами, трансформаторами. Они все-таки пока надежны. Другое дело – АСУ, компьютеры. Все устарело, как телега. Жизнь компьютера, сами знаете, пять-шесть лет. Систему управления станции надо менять срочно.

– Может быть сбой, – кивнул Никонов.

– Насчет водоброса… – продолжал Туровский. – Можно решить за счет заемного капитала. Наши банки, наконец, начинают работать с «длинными» деньгами, могу взять кредит на десять лет. За это время смешно не рассчитаться при нашей дешевой энергии. На внешнем рынке будем продавать по максимуму – и это все равно дешевле, чем у других ГЭС.

– Это если мы не погибнем, – уточнил Никонов, садясь рывком на кровати, как ванька-встанька.

– И если Маланин не заблокирует мои попытки взять деньги у банков. Губернатор может всё… через правоохранительные инстанции, через суды… По поводу основного иска… – Туровский печально усмехнулся, достал трубку. Долго прикуривал от зажигалки. – Сказать прямо, спор не имеет юридической перспективы, мы, несомненно, в суде выиграем. Но Владимир ведет себя не очень прилично – уже сейчас использует административный ресурс. Каждую неделю – то налоговая… то СЭС… то счетная палата… все эти бесконечные проверки мешают работать, да и пугают людей. Того и гляди собровцев пришлет, всех на пол положит. Я считаю, так поступать непорядочно, чью-то правоту или неправоту может доказать только суд.

Старые друзья молча дослушали его усталую, неторопливую речь.

– И конечно, все это имеет смысл, если нас боженька пощадит… – Валерий Ильич глянул на часы. – Живем на авось, как и раньше. Каждый выплывает, как может. Поэтому страшно рад, что вы приехали. На миру и смерть красна.

– Ничего, поборемся! – сказал Никонов. – Чужаков не пустим. Демагогам укажем их место.

Туровский потер себе уши.

– Сейчас позовут. Я считаю, зря стариков привезли. Альберт Алексеевич, кажется, валерьянку пьет, я проходил мимо двери.

– Да брось, нашего Васильева полетом на «мухе» не свалишь! – подмигнул Никонов. – Уж какие мы пережили ужасы…

– Но почему, ребята, – уже второй раз спросил Бойцов, – почему нам тогда было все равно легко, радостно… а сегодня… Или вся жизнь молодая наша была обманкой?

Вдали невнятно прогремел гром или показалось? Наверно, все же будет гроза. Придется здесь ночевать.

40

В комнату, где мы собрались для разговора, вдруг заглянул с бегающими глазами губернатор Маланин:

– Пардон! Господа, маленькая неприятность! Григорию Иванычу худо… обсуждение отложим на час-два.

– Может, врача вызвать? – встрепенулся Туровский. – Вертолеты же у вас на связи.

Маланин сделал успокоивающий жест рукой.

– Мой секьюрити кончил «мед», знает. А пока – без паники, отдохните. Дед отлежится, укол ему сделали. – И уже от дверей – негромко пропел. – «Соловьи, соловьи, не тревожьте солдат…»

Когда он, очень довольный собой (всем распорядился!) ушел, Бойцов усмехнулся.

– А ведь был такой лопух. Или притворялся? И как раз «из такого сора растут стихи, не ведая стыда?» Пойду по полянке поброжу.

– Я с тобой, – отозвался Хрустов. – Надо бы только нашим женщинам позвонить?

Никонов протянул ему сотовый телефон.

– От меня привет.

Хрустов торопясь потыкал в кнопки, приствил к уху, но телефон молчал. Сергей Васильевич глянул на крохотный экран с непонятными тире.

– А, тут же нет охвата… надо спутниковый… у губернатора.

– Поди, догони его!.. – взмолился Хрустов. – Сережа! У меня Галя что-то сильно плакала, когда уезжали. И про сына бы узнать.

Никонов кивнул и вышел.

– А мне звонить некому, – тихо сказал, глядя в окно, Алексей Петрович.

– Как же ты Олю потерял?! – поразился Лев Николаевич. – Она же чудесная.

– Была.

– Значит, ты ее не любил… всю жизнь холодный, как камень. Только в стихах…

– Да как сказать, Лёва. Любил! И она любила. Когда, помнишь, ты меня на вокзале встретил, а я уезжал… единственная девчонка была у меня знакомая – это она. Но она была влюблена по уши в него.

Алексей Петрович кивнул на Валерию Ильича.

Туровский мрачно вскинулся.

– Да перестаньте! Мало ли, кто когда кого любил…

– А ты помолчи! Змей Горыныч! – вдруг рявкнул Хрустов. – От имени наших девчонок за одну Марину я должен бы тебя убить, как комара ботинком.

Туровский показал зубы.

– А ты что, их адвокат или евнух?

Хрустов бросился к старому другу и врагу, схватил за грудки, поднял с стула.

– Пп-продажная шмакодявка!.. Здесь, среди своих, я могу…

– Лёвка! – укоризненно протянул Бойцов. От его легкого толчка в плечо Хрустов отлетел к подоконнику. – Прекрати! Был пацан и остался… Я ее любил. Но бывают мужчины красивее нас. И богаче. – Алексей Петрович снова лег спиной на постель, закрыл глаза. – А как познакомились… Я закаливался, ну, вроде как морж, с Сашкой Иннокентьевым в ледяной воде купались. Однажды идет, увидела. И решила тоже. Пару раз окунулась, я ее отговорил… тоненькая, слабая… но отчаянная, да. Она мне тогда и рассказала, где ее мама живет. Когда с твоей Танькой у меня ничего не получилось, я уехал учиться в ВКШ, мне Майнашев дал рекомендацию… потом МГИМО… А за границу тогда можно было ехать только женатому… Про нее вспомнил… Написал письмо, второе, третье – и уже не ждал ответа… вдруг ответила, что замужем. Я с горя быстро женился… Нет, Наталья была хорошая девчонка, вы ее не знаете… она утонула, купаясь в море… И вот, снова вспомнил про Олю… уже от тоски великой… Она мне обрадовалась… она тогда уже развелась, была свободна… – И слегка кривляясь, в нос, Бойцов закончил. – Но недолгим было счастье эвенка.

Вошел размашистыми шагами Никонов, подал Льву Николаевичу тяжелую трубку с выдвижной антенной.

– Набираешь, как обычно.

Хрустов, торопливо тыкая в кнопки, пару раз ошибся, попал в Абакан, наконец, радостно замигал друзьям:

– Алло? Это я, Лёва. Кто? Нет, это я говорю – Лёва… – Он засмеялся, пояснил друзьям. – Такое эхо получается, будто сам с собой говоришь…Танечка, ты?.. А где Галя? Мы в порядке. Пока тихо, никакой грозы. А Галя где? На кухне? Что?.. Как в больнице?.. Почему??? – И послушал с минуту, растерянно передал трубку Никонову. – Она у сына. Говорит, Илюхе лучше. А Инну он отправил в Москву. В больнице жить рядом с ним не разрешают, а дома одна она боится.

Тем временем Сергей Васильев дослушал то, что сказала его жена.

– Но главное – все нормально? Галке привет. Держитесь. Прилетим – наведем порядок. – И отключив телефон, пояснил Алексею Петровичу. – Нет порядка в стране. За границей, конечно, порядок.

– Да перестань ты мне по эту заграницу! – воскликнул Бойцов, поднялся и вышел вон из комнаты.

Никонов недоуменно посмотрел ему вслед. Туровский махнул рукой.

– Уже второй раз… – сквозь слезы хрипел Хрустов. – Первый раз чуть глаз не вышибли палкой.

Он сел на пол и более на слова друзей не отзывался. Я понимал его: сейчас бы полететь домой, к сыну, но это никак, никак невозможно.

Туровский глянул на часы и тоже покинул комнату. Никонов усмехнулся:

– В своей летописи ты его все-таки щадишь.

– А себя нет, – резко ответил Хрустов. – Ведь так? – Он потрещал пальцами. – Я шел через самоуничижение, чтобы показать – глаза мои чисты. А то в последнее время стали рисовать прошлое очень красивыми красками.

Сергей Васильевич вдруг присел рядом на корточки, как сиживал Климов, и внимательно заглянул ему в лицо.

– Лёва! Тогда какого хера ты не принимаешь нового времени?

– Нового? – Хрустов кивнул на дверь. – Ты считаешь его за новое? Его творцы – богатые циники, выкормыши именно вчерашнего строя. Надо будет – еще одну революцию совершат – и снова сядут нам на шею…

– Так не позволяй! – Никонов полуобнял Хрустова. – Вот будут выборы – выдвинься хоть в президенты. Нынче свобода.

Теперь уже Хрустов долго и насмешливо разглядывал своего старого друга. Мне показалось, Никонов смутился. Он привычно хохотнул, поднялся (ноги устают от непривычной позы) и сел на стул, раскинув длинные ноги и свесив живот на ремень. Каким же массивным стало его лицо, длинноскулое, с шишковатым носом, а был ведь парнишка – жердь с белесыми глазами. Вообще, как все изменились! А я? Да что я, кто я?!

– Ладно, – пропел Никонов. – Хочешь – воюй! Я тебя люблю.

Вошел Туровский.

– Ну, все кости перемыли?

– Да о чем ты, Валера! Тоже самоед. Скоро там?

– Откладывается на часа два. Старик задыхается. Тут же высоко, кислорода мало. Дай трубку.

Туровский набрал номер.

– Приемная? Ирина Николаевна, это Валерий Ильич. Что нового? Так. Понимаю. Ясно. Но отсюда нет связи! Между нами гора. – Он усмехнулся. – Высокая, как Никонов. Думаю, завтра часов в девять.

Отключив и передав телефон Никонову, Валерий Ильич продолжал:

– Ты, Лева, мне как-то сказал: куда смотрели проектировщики. Все упирается в это. Но кого сейчас найдешь? И так во всем. Вот придумали хороший самолет ЯК-сорок… начинают его увеличивать, чтобы больше народу посадить, больше денег выручить… а он разваливается в воздухе. Вроде увеличивают во все стороны одинаково, а законы гидродинамики уже другие. Так и здесь. Мы же никогда не забудем, как в семьдесят девятом…

– Еще бы…

– Гигантомания наша. Долго будем расхлебывать, не зная, что делать с нашими самыми большими в мире мартенами, плотинами… и боюсь, не окажется ли если не нынче, так на будущее лето судьба Ю.С.Г началом крушения всей старой империи, которая всегда держалась на преувеличениях.

– Империи давно нет, – буркнул Никонов. – Россия.

– А она что, не империя? Национальные республики… субъекты федерации… пестрое одеяло, начиненное гранатами, порохом, ядом… Спасибо товарищу Сталину и товарищу Ленину… – И Туровский шепотом сказал. – Вы, возможно, и не знаете: местные националы партию организовали: «Долой русских… ГЭС наша… руды наши…» А здесь их, между прочим, всего процентов десять. А попробуй, скажи слово поперек… Подожди, еще и это покажет себя. Погубим плотину – обратятся в ООН или еще куда… в Страсбургский суд… мол, русские нас нарочно топят…

Никонов тонко хохотнул, недоверчиво замотал головой.

– У тебя фантазия…

Хрустов угрюмо оборвал его:

– Помолчи. Я нынче со всеми их лидерами познакомился… безмозглые тщеславные алкаши… Есть пара мужиков, тот же Майнашев, но он всякий. А черные дрожжи бродят…

Туровский сказал жалобным тоном Никонову.

– Если даже обойдется, сразу не уезжай, милый. Ты все-таки… тебя знают… Ладно, Сергей?

– Разберемся, – ответил Никонов, вынул из кармана плоскую стеклянную фляжку с коньяком, протянул ему, затем Валерию Ильичу и мне. Но никто не стал пить.

41

Мы вышли на крыльцо. Охранников не было видно, зато над трубой второго дома вился дымок, пахнущий хвоей. И переглянувшись с Никоновым, у которого тут же затрепетали ноздри, догадался – там сауна, гостям готовят баню. Истинно – пир в время чумы. Но пока ни о чем не договорились и пока не прилетели вертолеты, что делать-то?

Бойцов ходил вдали по зеленой поляне, сцепив руки за спиной, как зэк на прогулке.

Никонов, опустившись рядом со мной на плоский холодный камень (холодный, не смотря на горячее слепящее солнце!), вновь набрал квартиру Хрустовых.

– Таня?.. а как наш Дальний ближний родной Восток?.. Ясно. Молодцы.

Я поднялся и отошел подальше, и все равно расслышал:

– Ну, поверь, уж тут никаких девчонок. До завтра. Я думаю, всё обойдется. Да чего ты, бабочка моя?.. Не плачь… – И Никонов отключил связь.

В небе гнездились, медленно поворачиваясь и меняя цвет – розовый на сизый – облака. Ну и что, если соберется гроза? Прохохочет и пройдет. А вот как беду великую миновать? Не об этом ли тревожится жена Никонова там, в поселке ГЭС?

Хрустов вдруг наклонился и упал на колени… я испугался: вдруг у Льва Николаевича с сердцем плохо. Я быстро подошел к нему:

– Что, Лёва?!

С расслабленным лицом, словно плача, он держал осторожно двумя пальцами за стебель, не отрывая от земли, белый цветочек, вроде маленького вертлявого белого зонтика (по-моему, ветреница).

– Как же давно я не видел цветов. А этот красный кто?

– Саранка. Просто выгорела на солнце, – ответил я.

– Нет, конечно, я видел цветы, срезал, дарил… но вот так посмотреть на них, на эти нежные жилочки… на ворсинки… Ну, почему они разного цвета? Если бы были одинаковые, серые или зеленые, их бы столько не рвали… – Хрустов погладил краешек желтого цветка подорожника. – И деревья живут какой-то своей жизнью… умрем и не узнаем… и маму я давно не видел…

Лев Николаевич лег на траву и закрыл глаза.

– Сергей Васильевич? Лев Николаевич? Мальчики! – послышался издали насмешливый (или просто старчески дребезжащий) голос, я обернулся – конечно, это Васильев идет к нам по цветущей земле.

Никонов вскочил с камня.

– Альберт Алексеевич!.. Как же я рад, что вы с нами… в эти дни…

Желтолицый, сухой и сутулый, со взглядом исподнизу, с вечной полуулыбкой сильного человека, Альберт Алексеевич ответил, как мог ответить только он:

– Не только в эти дни. Я с вами уже два века, не заметили? И все-таки, кажется, друг другу не надоели?

Никонов, возвышаясь над ним, не нашелся что сказать. Он, как я помнил да из летописи знал, никогда не был остроумен, но всегда оставался сентиментальным. Взмахнул руками, мотнул головой, стряхивая слезы.

– Садитесь… рядом посидим… – предложил бывший начальник стройки, сбрасывая и расстилая на траве кожаный пиджак. – Какой вид, товарищи. С ума сойти.

В самом деле, на оранжевом косом свету катящегося в тучах солнца, горы сказочно сияли, заходя друг за дружку и выглядывая, как карты в руке у жуликоватого игрока. В распадках было черно, словно в аду, лишь медвежьим оком оттуда выблескивали ручьи, тянуло холодом и тревогой. Но над ними, выше, слепя, царил розово-сизый саянский мрамор, замерли серебряные ледовые гольцы – казалось, там дышит вечный покой. И даже если гроза мимо прогремит – серебряной ресницей не шевельнут.

– Вот здесь дожить своё и умереть… – вздохнул Васильев. – Кстати, Вовка предлагает. – Он имел в виду, конечно, Маланина.

– Не рано ли?.. – только и ответил Никонов, не зная, всерьез ли вспомнил Альберт Алексеевич слова Маланина, тут нельзя опростоволоситься.

– Но если поздно, это может не иметь никакого смысла, – усмехнулся Васильев. – Как думаете, Валерий Ильич?

– Конечно, – как бы поддакнул, но – по сути – неопределенно ответил подошедший Туровский.

Никонов рассмеялся, рассмеялся и Туровский. Понял, что привычно применил уловку.

– Спиноза, Саванарола, он же Хрустов? Что скажете, милый человек?

Хрустов насупленно молчал. Наконец, буркнул:

– Красивые места.

– Потому и грехи не пускают! – продолжал Васильев. – Как вспомню – взорвали гору мрамора… когда дорогу вели на створ… белый был мрамор, как сметана… Сколько Венер могло получиться из той горы, сколько Аполлонов! А? Кстати, где-то на этом берегу в тайге охотник жил, Степан Аполлонович… забавное отчество, правда? Просил с пенсией помочь… я пообещал, но забыл…

«Вы забыли?!» – хотелось, наверно, воскликнуть всем нам – знали, какая бессонная память у бывшего начальника стройки.

– Жив ли он?.. Если умер старик, у кого прощение просить? Я не очень верю в бессмертие души. Если жив… я его уже не найду. Супер-стар.

Помолчали.

– Альберт Алексеевич, но все наши любят вас… вспоминают… – заговорил Никонов. – Наверно, пишут вам, ага? Я-то многих потерял… ну, кого в Вире сейчас нет. Я-то рано уехал…

– Знаю, знаю, – рассмеялся Альберт Алексеевич. – Запутался меж двух любвей? «Гарун бежал быстрее лани».

– Но я на Северную ГЭС! – стал оправдываться смущенно Сергей Васильевич. – А потом меня на Дальний Восток пригласили…

– Как же! Я рекомендацию подписывал.

– Вы?!

– А кто же?.. Я за всеми вами слежу. – Альберт Алексеевич улыбался все той же, демонической полуулыбкой. Посмотрел на Хрустова, на меня, перебросил взгляд вдаль – на Бойцова. – Но не так, как за мной следили…

– Титов?

– Неважно! Зла не держу, Сережа. – Васильев сидел на жарком свету, закрыв глаза. – Такая была эпоха. У меня хорошая пенсия, с моим мнением министры считаются. А Титов… умер от инсульта. После пуска его забрали в Москву, должность показалась маленькой, он страдал… В Москве слишком много руководителей, не могут все быть большими, так, Сережа? А мой Понькин, после того, как всем дали ордена, и ему тоже, на банкете выпил лишнего и ослеп. Жена увезла в Крым, он там угас, бедняга. – Альберт Алексеевич открыл глаза, сорвал травинку, долго ее разглядывал. – Ваш бывший бригадир Майнашев председатель госсовета у Маланина. Ну, кто еще вас интересует? Я всё помню, молодые люди.

Вдали медленно, словно нехотя прогремело, и еще, и еще раз. Явно близилась гроза.

– Вот мы тут сидим на горе… – вздохнул Хрустов. – А там внизу, на дне, – народ. Если что, начальники-то спасутся. Я подумал, во всем теперь так…

– Встаем, – Васильев отпустил травинку в струящемся на косом свету воздухе, легко поднялся. – Лёва прав, дело-то стоит.

42

Когда, наконец, вновь собрались за столом, рядом с Маланиным сидел и старик Семикобыла, лицо в розовых пятнах, ладони прижаты к столу, чтобы не дрожали.

«Господи, ему-то какой был смысл лететь в этот зной? – пожалел его я. Мы с Хрустовым переглянулись. – Неужто не рисуется, до самых последних сил тревожится за ГЭС? Или имеет свой, особый, денежный интерес?»

Самое странное: после всего, что я услышал, у меня не было сейчас на душе предпочтения никакой точке зрения. И вообще, чем больше говорили эти значительные люди, тем больше я понимал: никто не говорит главного, не открывает своей козырной карты. Никонов обнимался со всеми подряд, звонко хохотал. Ищук был улыбчив, как гармонист. Бойцов становился все мрачнее, что-то записывал в блокнот. Зачем ему?! А может быть, и он здесь неспроста?

– Господа! Товарищи! – улыбаясь и глядя на палец, навис над столом, роскошно накрытом для ужина, Маланин. – Мы все живы, здоровы, мы все патриоты, все мы за наш бедный исстрадавшийся русский народ… и не только русский, – покосившись на Бойцова, вдруг поправился он, – хотя… – а вдруг обидел? – все мы русские, так? И вот, должны, как люди, строившие нашу красавицу, ну, кроме Тараса Федоровича… должны, так сказать, решить, так сказать, как нам быть. Мы отзываем иск и – дирекция идет нам встречу с распростертыми объятиями. Или – мы начинаем войну. Пока отдыхали, кое с кем перекинулись мнениями. Конечно, дело тут не в количестве. Дело в совести, как говорит Григорий Иванович.

Семикобыла, переводя дух, кивнул. За окнами быстро темнело. Воздух стал влажный, справа, со стороны юга, над поляной блеснул свет. Молния.

– Сама природа нас подталкивает к единению. Если мы пойдем против самовлюбленной Москвы, если мы скажем – энергия наша, мы сами хозяева, как на некоторых других ГЭС… а есть, есть такие в России… народ нас поддержит плечами. И ему будет что защищать. Ибо патриотизм – это самая великая сила, так?