Текст книги "Девять принцев Амбера .Тетралогия"

Автор книги: Роджер Джозеф Желязны

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 49 страниц) [доступный отрывок для чтения: 18 страниц]

3

Гнев и скорбь сжали мой мир железным кольцом. Казалось, они стерли мою память о более счастливых временах, о друзьях, которых я любил, о странах, в которых мне довелось побывать, о возможностях, что открывались передо мной. От потрясения и внезапно нахлынувшего горького чувства, я потерял способность смотреть на мир объективно, судить обо всем, учитывая разные точки зрения. Сам того не желая, я отказался от широчайшего диапазона выбора, который нам предоставляет жизнь, и таким образом сузил и свою собственную свободу Воли. Мне моя апатия была не по душе. Но я перешел какой-то допустимый предел и не мог больше взять ее под контроль, так как у меня возникало противное чувство, будто я делаю уступку детерминизму, и это меня крайне раздражало. Все что несло в себе некую злостную цикличность маятниковой дуги. Раздражение, едва возникшее, тут же начинало подпитывать первоначальные переживания, и я вступал в фазу бесконечного самовозбуждения, как колебательный контур. Есть два способа выйти из такой ситуации. Простейший – это атака в лоб, чтобы в один миг устранить причину. И более сложный, который обладает философской природой. Заключается он в том, чтобы уйти в тень, будто бы уступить, а тем временем вернуть контроль над собой и своими чувствами. Предпочтительней именно этот сложный путь – атака в лоб легко может закончиться сломанной шеей. Я припарковал машину на первом попавшемся свободном участке, открыл окно, раскурил свою любимую трубку. И поклялся, что не сдвинусь с места, пока не остыну окончательно. Я всегда слишком сильно на все реагирую. Похоже, что это фамильное. Но мне не хотелось поступить так, как поступали другие. Ведь это им самим причиняло массу хлопот. Такая «все-или-ничего» реакция может быть и оправдывает себя, если вам всегда и во всем везет, но на этом пути можно ждать и трагедий, если против вас выступает что-то необычное. А сейчас, кажется, есть основания подозревать именно такой случай. Следовательно, я был просто болван и дурак, и я повторял себе это до тех пор, пока не поверил. Потом я прислушался к своему более спокойному «я», и оно согласилось, что я в самом деле дурак – потому что не понимал собственных чувств, когда еще не было поздно и можно было что-то поправить, потому что выдал свои возможности и власть, а потом отрицал ответственность за последствия, потому что за все эти годы не разгадал особой природы врага и потому что даже сейчас упрощал грозящую опасность. Нет, схватить Виктора за горло и попробовать выколотить из него правду – едва ли бы это дало что-нибудь. Я принял решение двигаться вперед осторожно, на каждом шагу заботясь о прикрытии. Жизнь – сложная вещь, сказал я себе. Сиди тихо, собирай информацию, размышляй. Я медленно выпустил на волю накопившееся внутри напряжение. И мой мир, так же медленно, снова вырос, расширился и внутри него я обнаружил вероятность того, что «Н» действительно знал меня, хорошо знал и мог в самом деле подстроить события так, что я отброшу сомнения, перестану думать, анализировать и поддамся мгновенному чувству. Нет, я не стану, как остальные… Я еще довольно долго сидел и раздумывал, потом вновь завел машину и медленно вырулил на дорогу.

Это было мрачное четырехэтажное здание из кирпича. Оно стояло на углу. Несколько нанесенных из распылителя нецензурных ругательств темнели на стене со стороны улочки и заднего двора. Эти надписи, несколько разбитых окон и пожарную лестницу я заметил, пока шел вдоль фасада здания. «Склады Брута» – прочитал я надпись в подъезде. На улице как раз начался небольшой дождик. В подъезде воняло мочой, на пыльном подоконнике валялась пустая бутылка из-под виски «Джек Даниэльс», на облезлой стене висело два почтовых ящика. На одном была эта самая надпись. «Склады Брута», на другом – две буквы: «В» и «М». Оба ящика были пусты. Я ступил на лестницу, ожидая, что ступени затрещат. Но они даже не скрипнули. На втором этаже в коридор выходили четыре двери без ручек. Все они были закрыты. Сквозь матовые стекла в верхней части дверей в глубине комнат можно было рассмотреть что-то вроде картонных ящиков. Было совершенно тихо. Я спугнул черного кота, дремавшего на ступеньках следующего пролета. Он выгнул спину, показал мне свои мелкие острые зубы, зашипел и умчался наверх. На третьем этаже в коридор тоже выходили четыре двери. Три явно давно не открывались, четвертая была до блеска выкрашена черным шеллаком. На ней была привинчена медная табличка с надписью «Мелман». Я постучал. Ответа не последовало. Я вновь постучал. Результат был тот же. Изнутри не доносилось никаких звуков. Вероятно, это была его жилая квартира, а мастерская находилась на четвертом этаже, где можно было устроить стеклянный потолок. Поэтому я принялся взбираться по последнему пролету. Добравшись до верхнего этажа, я заметил, что одна из четырех дверей слегка приоткрыта. Я остановился и прислушался. Изнутри доносились шорохи – там кто-то был. Я громко постучал и услышал, как человек в комнате шумно вздохнул. Я толкнул дверь и увидел его. Он стоял ко мне лицом примерно в двадцати футах от меня, в свете большого потолочного окна. Высокий, широкоплечий, с темными глазами и черной бородкой. В левой руке он держал кисть, в правой палитру. На нем были джинсы, спортивная майка и испачканный красками фартук. Полотно на мольберте изображало что-то вроде мадонны с младенцем. Набросок. В мастерской было много других полотен в подрамниках, но все они стояли лицевой стороной к стене или были накрыты тканью.

– А вы, случайно, не Виктор Мелман?

– Он самый, – кивнул он равнодушно, без улыбки, но и не нахмурившись. Затем положил палитру на ближайший столик, сунул кисть в банку с раствором. Вытер влажной тряпкой руки и спросил:

– А вы сами кто? – он отшвырнул тряпку и снова повернулся ко мне лицом.

– Мерль Кори. Вы знаете Джулию Барнес? Верней, знали ее?

– Этого я не отрицаю. И, употребив прошедшее время, вы, кажется, хотели сказать…

– Да, она мертва. И я хочу с вами об этом поговорить.

– Хорошо, – согласился он, развязывая тесемки фартука. – Тогда пойдем вниз. Тут негде присесть.

Он повесил фартук на гвоздь возле двери и вышел первым. Я последовал за ним. Повернувшись, он запер дверь мастерской, и только тогда зашагал вниз по лестнице. Двигался он плавно, едва ли не грациозно. Я слышал, как барабанит по крыше дождь. Тем же самым ключом он отпер черную дверь на третьем этаже, а открыв ее, отступил в сторону и жестом предложил мне войти. Я прошел через прихожую, мимо кухни, где все полки и столы были завалены грязной посудой, пустыми бутылками и картонками. К буфету прислонились чуть не лопающиеся мешки с мусором. На полу были какие-то липкие пятна, и воняло одновременно, как на фабрике специй и на скотобойне. Гостиная оказалась довольно большой комнатой с парой удобных черных диванов, стоящих друг против друга по обе стороны восточных ковров и разнообразных столиков. В дальнем углу громоздилось красивое концертное фортепиано. Стена за ним была украшена тяжелой красной драпировкой. Многочисленные низкие книжные шкафы заполнили книги по оккультизму и стопки журналов, они были придвинуты поближе к креслам. Из-под самого большого ковра виднелась часть какой-то геометрической фигуры, вполне возможно, что это была пентаграмма. В гостиной чувствовался затхлый запах ароматических эссенций и марихуаны. Справа аркообразный коридор вел в другую комнату, слева была закрытая дверь. На стенах висели картины полурелигиозного содержания, очевидно кисти хозяина. Они чем-то напоминали Шагала. Очень неплохие картины.

– Присаживайтесь.

Он показал на кресло, и я сел.

– Пива не хотите?

– Спасибо, нет.

Он опустился на боковой диван, сцепил пальцы и уставился на меня в упор.

– Что случилось? – спросил он.

Я вместо ответа тоже уставился на него.

– Джулия Барнес начала интересоваться системами оккультизма, – сказал я наконец. – И к вам она пришла, чтобы узнать о них больше. Сегодня утром она умерла при чрезвычайно странных обстоятельствах.

Левый уголок его рта дрогнул. Это была единственная реакция.

– Да, она интересовалась такими вещами. Джулия просила у меня наставления, и я руководил ею.

– Я хочу узнать, почему она умерла.

– Время ее истекло, – заявил он, продолжая пристально смотреть на меня. – В конечном счете, это происходит с каждым.

– Она была убита зверем, который не имеет никакого отношения ко времени. Вам известно что-нибудь об этом?

– Вселенная – более странное место, чем многие из нас себе представляют.

– Вы что-нибудь знаете или нет? – повторил я свой вопрос.

– Я знаю о вас, – улыбнулся он впервые за весь наш разговор. – Она о вас рассказывала, естественно.

– То есть?

– То есть, я вас знаю, и знаю, что вы сами более чем разбираетесь в подобных вещах.

– И?

– Искусство имеет свойство сводить нужных людей вместе в нужный момент, если идет большая работа.

– И вы думаете, что в этом все дело?

– Я это знаю.

– Откуда?

– Мне это было обещано.

– Выходит, вы меня ждали?

– Да.

– Любопытно. Не могли бы вы рассказать об этом подробнее?

– С большим удовольствием. И даже кое-что покажу.

– Вы сказали, что вам было что-то обещано. Каким образом? И как?

– Скоро вы все поймете.

– И смерть Джулии – тоже?

– Да, в некотором смысле.

– Вы хотите, чтобы меня осенило озарение? Но как можно этого добиться?

Виктор улыбнулся:

– Я хочу, чтобы вы просто кое-что посмотрели.

– Ладно, показывайте. Жду с нетерпением.

Он кивнул и поднялся.

– Это здесь, – показал Виктор на закрытую дверь.

Я тоже поднялся и пошел за ним. Он сунул руку за пазуху, извлек цепочку, снял ее через голову, и я увидел, что на ней висит ключ, им он открыл эту дверь.

– Входите, – пригласил он, распахивая ее и делая шаг в сторону.

Я вошел. Комнатка была небольшая, и в ней было темно. Виктор щелкнул выключателем, и из плафона под потолком разлился неяркий голубой свет. Я увидел прямо напротив меня окно, стекла которого были закрашены черным. Мебели здесь никакой не было, если не считать небольших подушек, раскиданных по полу. Часть стены справа покрывала черная драпировка. Все остальные стены были совершенно пусты и лишены украшений.

– Я смотрю, – сказал я Виктору. – И жду.

Он засмеялся и попросил:

– Немного терпения. Вы имеете представление, что именно меня интересует?

– Вы каббалист, – уверенно заявил я.

– Да, точно. А как вы определили?

– Люди, занимающиеся восточными дисциплинами, всегда тяготеют к аккуратности, порядку, опрятности. А вы, каббалисты, отличаетесь неряшливостью.

Он фыркнул.

– Но все зависит от того, что для человека самое важное.

– Согласен.

Он пнул подушку, отлетевшую в центр комнаты, и предложил любезно:

– Садитесь.

– Я постою.

– Ладно, – он пожал плечами и начал тихо что-то бормотать.

Я терпеливо ждал. Через некоторое время, все еще что-то тихо шепча, он подошел к черной драпировке и молниеносным движением отдернул занавес. Я напрягся. Это было рисунком каббалистического Дерева Жизни, изображающего десять сфер и некоторые из их клипфотических аспектов. Оно было нарисовано великолепно, и это чувство узнавания, поразившее меня при первом же взгляде на рисунок, было очень беспокоящим. Это была не стандартная продукция из какой-нибудь лавки, это был оригинал. Но стиль… стиль не походил на стиль работ, висящих в гостиной. Однако, чем-то он был мне знаком. И чем дольше и внимательней рассматривал я дерево, тем отчетливей понимал, что оно было нарисовано той же рукой, что изготовила Карты, найденные в квартире Джулии. Мелман продолжал что-то шептать, пока я рассматривал картину.

– Это ваша работа? – спросил я его.

Он не ответил. Вместо этого он подошел к картине и указал на третьего софирота, которого зовут Вивах. Я присмотрелся. Изображал он, кажется, волшебника перед черным алтарем, и… Нет! Я не мог поверить. Этого не должно было быть… Я почувствовал возникновение контакта с этой фигурой в темном. Это был не просто символ. Он был реален, этот волшебник, и он призывал меня. Он вырос, стал объемным. Стены комнаты вокруг меня начали мерцать и таять… Я уже был почти… там. Это была небольшая поляна посреди густого леса. Вечерело. Кровавый свет освещал алтарь передо мной. Волшебник, лицо которого было закрыто капюшоном, что-то делал с предметом, лежавшим на камне, пальцы его двигались слишком быстро, чтобы я мог уследить за ним. Откуда-то послышалось протяжное, похожее на пение, тихое бормотание. Наконец, волшебник поднял предмет правой рукой, держа его перед собой. Это был черный обсидиановый кинжал. Он положил левую ладонь на алтарь, провел рукой над гладким камнем, отбрасывая все остальное на землю. И взглянул на меня:

– Иди сюда.

Тупая простота этой просьбы заставила меня улыбнуться. Но вдруг я почувствовал, что ноги мои пришли в движение помимо моей воли, и понял, что на меня наложено заклятье в этом краю мрачной тени. И я мысленно поблагодарил другого дядюшку, который обитал в самом дальнем краю, какой только можно вообразить, и заговорил на языке тари, накладывая собственный заговор, которому он меня научил. Воздух пронзил ужасный вопль, словно какая-то ночная птица ринулась вниз на добычу. Волшебник не дрогнул, и ноги мои не были освобождены от оков чужой воли, но теперь я мог поднять руки. Я держал их на нужном уровне, и когда они коснулись края алтаря, я помог себе призывающим заговором, и мог уже ступать, хотя передвигался, как робот на механических ногах. Локти мои согнулись. Волшебник замахнулся кинжалом, целя в мои пальцы, но это уже не имело значения. Я вложил в толчок весь свой вес и покачнул камень алтаря. Он наклонился и перевернулся. Волшебник поспешил отскочить, но алтарь придавил ему вначале одну ногу, а затем и вторую. И как только он упал, я сразу же почувствовал, что свободен от заговора. Я снова мог нормально двигаться, и сознание мое было ясным. Он подтянул ноги к груди и покатился вниз, пока я перепрыгивал через алтарь, чтобы добраться до него. Я бросился в погоню, но он прокатился вниз по некрутому склону и пропал в темноте среди кряжистых деревьев. Едва я достиг края поляны, как увидел глаза, сотни диких глаз, сверкающих в темноте, – внизу и вверху. Пение стало громче и доносилось, казалось, из-за моей спины. Я быстро повернулся. Пение не умолкало. Алтарь по-прежнему лежал на боку. Рядом с ним стояла другая фигура в плаще с надвинутым капюшоном. Этот человек был гораздо выше первого. Он монотонно пел, и голос его был мне знаком. На запястье моем, предупреждая об опасности, пульсировал Фракир. Я почувствовал, как вокруг меня плетется заговор, но на этот раз я был готов. Один только призыв, и ледяной ветер смел этот заговор, словно дым. Одежда моя затрепетала, зашуршала, меняя цвет, покрой и фактуру ткани… Пурпурный и серый… светлые брюки, темный плащ, кружева на груди. Черные сапоги и широкий пояс, за который заткнуты перчатки с отворотами. Мой серебряный Фракир, теперь видимый, сиял браслетом на левом запястье. Я поднял левую руку, прикрыл правой ладонью глаза и вызвал ослепительную вспышку.

– Умолкни, – сказал я.

Песнопение прекратилось. Капюшон сдуло с опущенного лица, и я увидел перед собой искаженные страхом черты Виктора Мелмана.

– Хорошо. Ты меня призывал, – произнес я, и вот он, я, да поможет тебе небо. Ты сказал, что мне все станет ясно. Еще ничего не ясно. Начинай.

Я сделал шаг вперед.

– Говори! Добровольно или под кинжалом, но ты заговоришь. Выбирай сам, как лучше.

Он откинул голову и взревел:

– Хозяин!

– Давай, вызывай своего хозяина любыми средствами, – подбодрил я его. – Я подожду. Потому что он тоже должен ответить мне.

Он снова позвал, но ответа не было. Виктор бросился наутек, но я был готов к этому и произнес призывающий заговор высшего уровня. Лес вокруг поляны рассыпался в прах до того, как он успел добежать до деревьев. И прах их исчез, унесенный ураганным ветром, который прилетел оттуда, где должна была быть полная неподвижность и тишина. Ветер вихрем окружил поляну, возводя непроницаемую стену со всех сторон, уходящую в бесконечность сверху и снизу. Мы стали единственными обитателями круглого острова в ночи, всего в сотню метров в диаметре, и края его медленно сходились.

– Он не придет, – сказал я. – И тебе отсюда не уйти. Он не в силах тебе помочь. Никто тебе здесь не поможет. Тут царствует высшее волшебство, и не оскорбляй его, профан, своим присутствием. Знаешь ли ты, что лежит за стеной смерча? Хаос… И я отдам тебя Хаосу, если ты не расскажешь мне о Джулии, о своем хозяине и о том, как ты осмелился перенести меня сюда.

Он отшатнулся в сторону от границы Хаоса и повернулся лицом ко мне.

– Верни меня в мой дом, и я расскажу тебе все, прошу тебя.

Я покачал головой.

– Убей меня, и ты никогда не узнаешь правду!

Я пожал плечами:

– В таком случае ты все равно мне расскажешь, чтобы остановить свои мучения. А потом я отдам тебя Хаосу, – и я двинулся на него.

– Подожди! – он поднял руку. – Подари мне жизнь за то, что я тебе скажу.

– Я не торгуюсь. Говори.

Смерч вертелся вокруг нас, и наш островок медленно уменьшался. Сквозь шум ветра доносились голоса, бормочущие полупонятные слова, мелькали обрывки и куски силуэтов. Мелман отшатнулся, видя перед собой крошащийся край реальности.

– Хорошо, – громко сказал он. – Да. Джулия пришла ко мне, как мне это и обещали, и я кое-чему научил ее… не тому, чему стал бы учить ее год назад, а кое-чему из нового, чем я сам овладел лишь недавно. Так мне тоже было велено сделать.

– Кто велел? Назови имя своего хозяина!

Он поморщился и объяснил:

– Хозяин был не настолько глуп, чтобы сообщать свое имя. Ведь тогда я смог бы попытаться обрести над ним власть. Как и ты, он не человек, а существо из какой-то иной плоскости.

– Это он дал тебе картину с Деревом?

Мелман кивнул.

– Да, и он на самом деле переносил меня в каждый софирот. Там существует магия. Там я обрел силу.

– А Карты? Их тоже он нарисовал? И дал тебе, чтобы ты передал их Джулии?

– Я ничего не знаю ни о каких Картах.

– Вот этих! – воскликнул я, извлекая Карты из-под плаща и рассыпая их веером, словно фокусник. Я подошел к нему, сунул их ему в лицо и позволил как следует рассмотреть. А затем убрал их, прежде чем он догадался, что Карты – это возможность побега.

– Раньше я их никогда не видел.

Граница эрозии нашего островка продолжала приближаться к нам. Мы отодвинулись поближе к центру.

– И это ты послал существо, убившее Джулию?

Мелман энергично потряс головой.

– Нет, не я. Я знал, что она должна умереть, потому что он сказал, что ее смерть приведет тебя к нему. И еще он сказал мне, что убьет ее зверь из Нетцаха… но я никогда не видел зверя и не имею к его вызову никакого отношения.

– А зачем он хотел, чтобы ты со мной встретился и перенес меня сюда?

Виктор неестественно захохотал.

– Зачем? – повторил он. – Чтобы убить тебя, конечно. Он сказал, что если я принесу твою жизнь в жертву в этом месте, то обрету твою власть. Он сказал, что ты Мерлин, сын Ада и Хаоса, и что я стану величайшим магом из всех, если смогу тебя заколоть…

Теперь наш мир имел в лучшем случае сотню метров в диаметре, и степень его сокращения увеличивалась с каждой минутой.

– Так ли это? – поинтересовался он. – Добыл бы я это, если бы сумел?

– Власть, как деньги. Обычно ее можно добыть, если ты в достаточной мере умен. И если это единственное, чего ты желаешь в жизни. Добыл бы ты ее? Не думаю.

– Я говорю о смысле жизни. Ты ведь понимаешь меня?

Я покачал головой:

– Только дурак верит, что в жизни есть единственный смысл. Но довольно! Опиши своего хозяина.

– Я его никогда не видел.

– Как это?

– То есть, я его видел, но не знаю как он выглядит на самом деле. Он всегда был одет в толстый черный плащ с капюшоном. Я даже не знаю, какого цвета у него кожа.

– А как вы повстречались?

– Однажды он возник прямо в моей мастерской. Я обернулся, а он уже там стоял. Он предложил мне знания и силу, сказал, что за службу ему многому меня научит.

– А откуда ты взял, что он это может?

– Он взял меня с собой в путешествие по иным мирам.

– Понятно.

Остров, где обитали мы, был теперь размером с большую комнату. Голос вихря становился то насмешливым, то доброжелательным, то пугающим, то печальным, то злым. Постоянно перемещались окружающие нас фрагменты видений. Земля тряслась беспрерывно. Свет был красным и зловещим. У меня появилось желание прикончить Мелмана прямо сейчас, но вполне возможно, что Джулию и вправду погубил не он…

– Твой хозяин сказал, почему он хочет убить меня?

– Мелман провел языком по губам и повернулся, с ужасом глядя на наступающий Хаос.

– Он сказал, что ты его враг, – объяснил он. – Но почему – не объяснил. Он говорил, что все должно случиться сегодня. Он хочет, чтобы это случилось сегодня.

– Почему сегодня?

Он усмехнулся:

– Думаю, потому что сегодня Вальпургиева ночь. Хотя об этом он тоже никогда не говорил.

– И это все? И он никогда не упоминал, откуда он?

– Однажды он упомянул место, называемое Средоточье Четырех Миров, так, будто оно имело для него очень большое значение.

– И ты никогда не думал, что он просто использует тебя в своих гнусных и мелких целях?

Мелман усмехнулся.

– Конечно, я знал, что он использует меня. Мы все кого-нибудь используем. Так устроен мир. Но за это он платил знанием и властью. И мне кажется, что его обещание может быть еще исполнено.

Он точно старался рассмотреть что-то за моей спиной. Это был самый древний в мире трюк, но я обернулся. Там никого не было. Я немедленно повернулся к нему лицом. Мелман держал в руке черный кинжал. Видимо, он прятал его в рукаве. Он кинулся на меня, монотонно бормоча новое заклятие. Я отступил на шаг и накрыл его плащом. Он выпутался из его складок, быстро отступил в сторону, рубанул воздух, развернулся и снова напал. Теперь он двигался на полусогнутых ногах, стараясь взять меня снизу. Губы его продолжали шевелиться. Я ударил ногой по руке, сжимающей кинжал, но он успел ее отдернуть. Тогда я поймал развевающийся плащ за левый край и намотал на руку. Когда он нанес новый удар, я блокировал выпад, схватил его за плечо и сжал бицепс. Полуприсев, я потащил его вперед, на себя, ухватил за левое бедро правой рукой, потом выпрямился, поднял его высоко в воздух и швырнул прочь. А потом вдруг понял, что я наделал. Полностью сосредоточив внимание на противнике, я не заметил, как быстро приближаются границы уничтожающего ветра. Грань Хаоса была сейчас гораздо ближе, чем я думал, и у Мелмана осталось время лишь на самое краткое из проклятий, прежде чем смерть унесла его туда, где он уже не сможет кого-либо проклинать. Я тоже выругался, потому что был уверен – из Мелмана можно было еще кое-что выудить. Стоя в центре своего сокращающегося мира, я огорченно покачал головой. День еще не кончился, а уже стал днем моей самой памятной Вальпургиевой ночи.