Текст книги "Мистериум"

Автор книги: Роберт Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– Вы приехали из города? – спросил Декс.

– Ага, заночевал в Ту-Риверс. Пришлось менять генератор. Я бы с радостью уехал, но на другом конце шоссе, в трёх милях за карьером, та же история. Тупик. Думаю, мы тут заперты, если только они не пропустили какую-нибудь дорогу.

– «Они»?

– Те, кто это сделал. Ну, вы понимаете. Может, остался какой-нибудь путь из города, но я в этом сомневаюсь.

Женщина снова сказала:

– Как такое возможно? – Судя по выражению её лица, подумал Декс, она задавала этот вопрос уже не раз и не два.

Он не мог её винить. На его взгляд это был правильный вопрос. Собственно, единственный. Но он не мог на него ответить, и чувствовал, как по пятам тайны следует его собственный страх.

∞

Говард Пул гнался за пожарной командой до самой бывшей оджибвейской резервации. Когда он выбрался на гребень, где недавно были шеф Халдейн со своей командой, и увидел научный городок в вуали синего света, сразу всплыли непрошеные воспоминания.

Воспоминания о словах, которые как-то вечером сказал ему Алан Стерн – физик Стерн, который, возможно, погиб во время ночных событий; Стерн, его дядя.

Говарду тогда было шестнадцать; математик-вундеркинд с интересами в области физики высоких энергий на пороге стремительной академической карьеры, которая одновременно возбуждала и пугала. Стерн в то лето приехал на неделю погостить. Он был знаменитостью: его фотография появлялась в журнале «Тайм», где «один из величайших представителей нового поколения американских учёных» красовался на фоне шеренги радиотелескопов где-то на западе. Он давал интервью национальному телевидению и публиковал статьи до того насыщенные математикой, что они выглядели оригиналами греческих папирусов. В шестнадцать Говард буквально боготворил своего дядю.

Стерн приходил в их дом в Квинсе, лысый и с экзотической бородой, бесконечно терпеливый к выслушиванию сплетен, любезный за столом и скромный, когда дело касалось его карьеры. Говард и сам научился терпению. Он знал, что рано или поздно его оставят наедине с дядей, и разговор начнётся, как всегда, с заговорщической улыбки Стерна и его вопроса: «Ну, что ты узнал о мире?»

Они сидели на заднем крыльце, наблюдая за светлячками, субботним вечером в августе, и Стерн ослеплял его сияющими вершинами науки: идеями Хокинга, Гута, Линде, своими собственными. Говарду нравилось, как от этих разговоров он чувствует себя и карликом, и великаном – подавленным величием ночного неба и одновременно частью его.

Затем, когда разговор начал затихать, дядя повернулся к нему и сказал:

– Говард, ты когда-нибудь задумывался о вопросах, которые мы не можем задать?

– Ты хотел сказать, на которые мы не можем ответить?

– Нет. Которые не можем задать.

– Я не понимаю.

Стерн снова откинулся на спинку стула и сложил руки поверх своей худой аскетической груди. Его очки в свете лампы над крыльцом казались матовыми. Стрекотание сверчков вдруг стало громче.

– Подумай о собаке, – сказал он. – Подумай о своей собаке – как её зовут?

– Альберт.

– Да. Подумай об Альберте. Он здоровый пёс, верно?

– Да.

– Умный?

– Очень.

– Получается, он нормально функционирует в терминах собачности. Типичный представитель своего вида. И он способен учиться, ведь так? Выполнять трюки? Учиться на собственном опыте? И он осознаёт своё окружение; он различает тебя и твою мать, к примеру? Он не дефективный и не в коме.

– Да.

– Но, несмотря на всё это, его понимание имеет границы. Это очевидно. Если мы говорим о гравитонах или преобразованиях Фурье, он не способен следить за нашим разговором. Мы говорим на языке, которого он не знает и не может знать. Эти концепции невозможно перевести; вселенная его ментальности попросту не способна их вместить.

– Допустим, – сказал Говард. – Я что-то упускаю?

– Мы сидим здесь, – сказал Стерн, – задавая глубокомысленные вопросы, мы с тобой. О вселенной и как она началась. Обо всём сущем. И если мы задаём вопрос, то, вероятно, рано или поздно мы сможем на него ответить. Так что мы полагаем, что знанию нет предела. Но, возможно, твой пёс делает ту же самую ошибку! Он не знает, что находится за пределами ближайших окрестностей, но если окажется в незнакомом месте, то может применить к нему исследовательский инструментарий, доступный ему, и вскоре он начнёт его понимать – в своей собачьей манере, с помощью зрения, обоняния и прочего. Его знанию также нет предела, Говард, кроме пределов, которые он не способен обнаружить. И так ли мы отличаемся от него? В конце концов, мы – млекопитающие, представители того же самого направления эволюции. Передний мозг у нас больше, но разница всего лишь в несколько унций. Мы задаём больше, гораздо больше вопросов, чем твой пёс. И мы можем на них ответить. Но если у нашего понимания в самом деле есть границы, они будут невидимы для нас так же, как они невидимы для Альберта. Поэтому: есть ли во вселенной что-то, чего мы не можем знать? И сможем ли мы когда-нибудь наткнуться на какой-то намёк на это, какое-то указание на тайну? Или она навечно останется вне нашей досягаемости?

Дядя поднялся и потянулся, всмотрелся во тьму за перилами крыльца и зевнул.

– Это вопрос для философов, а не физиков. Но, должен признать, он мне очень интересен.

Говарду он тоже был интересен. В ту ночь он не выходил у него из головы. Он лежал в постели, раздумывая о пределах человеческого познания, а звёзды горели в его окне, и слабый бриз охлаждал его лоб.

∞

Он не забыл тот разговор. И дядя не забыл. Стерн упомянул о нём, когда пригласил Говарда к себе в Лабораторию Ту-Риверс.

– Это кумовство, – сказал Говард. – Кроме того – хочу ли я эту работу? Ты знаешь, все только о тебе и говорят. Алан Стерн сгинул в недрах какой-то федеральной программы, какая потеря!

– Ты хочешь эту работу, – ответил ему дядя. – Говард, ты помнишь тот наш разговор?

И он вспомнил его, слово в слово.

Говард пристально посмотрел на дядю.

– Хочешь сказать, что занимаешься тем вопросом?

– Больше того. Мы с ней соприкоснулись. С Тайной. – Стерн улыбался – несколько широковато, по мысли Говарда. – Мы наложили на неё лапу. Это всё, что я могу сейчас сказать. Подумай об этом. Позвони мне, если заинтересуешься.

Поневоле заинтригованный – и в отсутствие лучших предложений – Говард позвонил.

Он был проверен, одобрен и внесён в платёжную ведомость Министерства Обороны; три дня назад он приехал, и ему устроили экскурсию по части зданий комплекса… однако никто не объяснил конечную цель, фундаментальную причину существования этих бесконечных помещений, компьютеров, бетонных бункеров и стальных дверей. Даже дядя смотрел на него свысока и загадочно улыбался: всё станет ясно в своё время.

Он выехал на возвышение и увидел подёрнутые синим светом здания; увидел поднимающийся из центрального бункера дым. Хуже того, он увидел грузовик пожарной охраны и машину сопровождения, осторожно спускающиеся вниз по подъездной дороге; их было видно смутно и нечётко.

Он понятия не имел, что означает эта световая вуаль. Он лишь знал, что она представляет собой какую-то катастрофу, трагедию странной и необычной природы. В компаунде ничто не двигалось, по крайней мере, снаружи зданий. Там была собственная пожарная команда, но её не было видно нигде поблизости от дымящего центрального бункера – во всяком случае, Говард ничего такого не видел. От синего света в голове поплыло.

Возможно, они все мертвы. Включая дядю, подумал он. Алан Стерн был в самом центре проекта, уж это-то очевидно; Стерн был его лордом, его шаманом, его направляющей силой. В катастрофе с массовыми жертвами первым погиб бы Стерн. Вся эта флюоресценция намекала на некую разновидность радиации, хотя Говард не мог сказать, какую именно – что-то достаточно мощное, чтобы выбивать протоны из воздуха. Он знал, что в лабораторном комплексе имелись радиоактивные материалы. Он видел предупреждающие знаки на закрытых бункерах. Ему выдали плёночный индикатор, как только он прошёл через ворота.

Вот почему он приехал сюда следом за машинами пожарной команды Ту-Риверс. Он не думал, что пожарные-добровольцы из маленького городка подготовлены и экипированы для борьбы с радиоактивным пламенем. Вероятнее всего, они вообще не подозревали о подобной опасности. Их ошибки могут быть смертоноснее, чем они способны вообразить. Поэтому Говард выскочил из машины и рванул вперёд, намереваясь их предупредить – пока не поздно.

Однако он увидел, как грузовик замедлился и остановился, а потом, раскачиваясь, начал сдавать назад.

И он поехал вниз по склону ему навстречу.

∞

Заместитель шефа Халдейн видел переваливший через возвышенность гражданский автомобиль, но был слишком потрясён, чтобы беспокоиться о нём. Он выбрался из своей машины, где его вырвало на молодую траву у края дороги, затем сел на гранитный валун, обхватив голову руками; в желудке по-прежнему бурлило.

Он не хотел никого видеть, не хотел ни с кем говорить. Важнее было то, что он находился за краем синего света, что он отыскал обратный путь из мира безумия. Он испытывал громадное облегчение. Он сделал глубокий очистительный вдох полной грудью. Уже очень скоро он снова окажется в своём нормальном доме в нормальном городке Ту-Риверс, и кошмару придёт конец. Все эти здания могут сгореть дотла – ему будет всё равно. Так даже лучше.

– Шеф?

Он сплюнул на землю, чтобы избавиться о привкуса рвоты во рту. Затем поднял голову. Перед ним стоял гражданский в джинсах и выглаженной хлопковой рубашке, предположительно, человек из автомобиля – хотя внешне он походит на мальчишку, подумал Халдейн, с его розовой кожей и пучеглазыми очками. Халдейн ничего не ответил, лишь ждал, когда это явление объяснит своё присутствие.

– Я Говард Пул, – сказал гражданский. – Я там работаю. Вернее, собирался работать – работал бы, если бы этого не произошло. Я приехал, потому что думал, что если вы станете тушить пожар, то должны знать, что там может быть радиация, мелкодисперсные частицы в дыму.

Пулу явно было очень не по себе.

– Мелкодисперсные частицы, – повторил Халдейн. – Спасибо, мистер Пул, но я не думаю, что мелкодисперсные частицы сейчас наша самая большая проблема.

– Я видел, как вы повернули назад.

– Точно так, сэр, – сказал Халдейн. – Именно это мы и сделали.

– Могу я спросить, почему?

Некоторые пожарные сумели, наконец, совладать с тошнотой и собирались позади Пула. Там были Крис Шенк и Том Стаббс; оба выглядели деморализованными и оцепенелыми под своими шлемами и потёртой униформой.

– Вы здесь работаете, значит, знаете об этом месте больше меня, – сказал Халдейн.

– Нет. Я ничего не понимаю, – ответил Пул.

– Это словно перейти черту, – высказался Крис Шенк. Старина Крис, подумал Халдейн, никогда не забывает открыть рот в момент, когда лучше держать его закрытым. – Мы поехали вниз, чтобы оценить риски, и, знаете, там было странно, со всем этим светом и прочим, но потом мы пересекли какую-то границу, и внезапно оно появилось – ну, чувство, что вы не соображаете, куда двигаться и откуда вы пришли. – Он покачал головой.

– Там были какие-то штуки, – добавил Том Стаббс.

Халдейн нахмурился. Да, он и сам это почувствовал. Какие-то штуки там. Но ему не хотелось выдавать себя, заявляя об этом. Отсюда пространство между ним и военным заводом выглядело пустым. Странным, мерцающим, но явно пустым. Так что он видел… что? Галлюцинации?

Однако Крис Шенк энергично закивал.

– Точно, – сказал он. – Я видел…

– Скажи ему, – сказал Халдейн. Если они собираются об этом говорить, то рассказать надо всё.

Шенк опустил голову. Благоговение и смущение пробегали по его лицу, как свет и тени.

– Ангелов, – сказал он, наконец. – Вот что я там видел. Всевозможных ангелов.

Халдейн уставился на него.

Том Стаббс энергично замотал головой.

– Не ангелов! Никак нет! Мистер, там был Иисус Христос собственной персоной!

Пул, ничего не понимая, переводил взгляд с одного пожарного на другого; субботняя тишина вдруг будто сделалась громче. В неподвижном воздухе каркнула ворона.

– Вы оба с дуба рухнули, – сказал шеф Халдейн.

Он обернулся посмотреть на ничейную территорию исследовательского комплекса, так густо укутанного светом, словно на него свалился кусок неба. Он знал, что там видел. Он хорошо это запомнил, несмотря на охватившие его тошноту и дезориентацию. Он помнил это. Помнил это во всех деталях. И будет помнить всегда.

– Там не было ангелов, – сказал он, – и уж тем более никакого Иисуса Христа. Там были одни лишь чудовища.

– Чудовища? – переспросил Пул.

Халдейн снова сплюнул на сухую землю; он уже устал от всего этого.

– Вы меня слышали, – сказал он.

∞

В тот день по городу распространилась не паника, а глубокое непроходящее беспокойство. Слухи ходили между задним двором, главной улицей и воротным столбом, каждый слышал о сверхъестественных баррикадах девственного леса к северу и югу на шоссе. Кое-кто также слышал об утверждениях Криса Шенка о том, что вокруг комплекса физических исследований Ту-Риверс летают ангелы. Некоторые даже верили рассказам Тома Стаббса о том, что случилось Второе Пришествие; что Иисус Христос, ростом двести пятьдесят футов и облачённый в белые одежды вот-вот явится в город – что утром в воскресенье опровергали во всех церквях города. В то воскресенье все церкви были набиты битком.

Уик-энд прошёл без электричества, телефонной связи и адекватных объяснений. Большинство людей оставались со своими семьями и убеждали друг друга, что скоро всё прояснится, снова появится свет и телевизор вернёт происходящему смысл. Запасы продуктов в немногих открытых магазинах начали подходить к концу. Большой супермаркет в Ривервью-молле оставался закрытым, и говорили, что в отсутствие электричества для холодильников так даже и лучше – после двух дней тёплой весенней погоды там, должно быть, воняет, как в аду.

Субботним вечером Декс Грэм и Говард Пул обменивались впечатлениями о том, что они видели. Поначалу они старались не слишком напрягать способность собеседника верить в необычайное; потом, когда стало ясно, что каждый из них стал свидетелем чуда, они отбросили осторожность. Утром они отправились картографировать периметр городка. Декс вёл машину, а Говард сидел на пассажирском месте со свежей топографической картой, карандашом и кронциркулем. Говард был потрясён на южной оконечности шоссе, затем точно и аккуратно нанёс её на карту. То же самое они проделали с северной оконечностью. Затем они проследили частные дороги, лесовозные дороги и широтные участки сельских дорог. Каждая из них внезапно упиралась во влажный сосновый лес. На западной оконечности окружной дороги № 5 Говард нарисовал карандашом на карте кривую и сказал:

– Пожалуй, на этом можно закончить.

– Да, это становится несколько однообразным.

– Более того. – Говард положил карту на приборную панель. Он отметил каждый тупик и соединил их вместе: правильный круг, как отметил Декс, с городком Ту-Риверс в юго-восточной его четверти.

Говард принялся отмечать центр круга с помощью кронциркуля, но Декс уже видел, где он расположен: в старой резервации оджибвеев, в Лаборатории физических исследований Ту-Риверс, где Говард видел вуаль синего света и где шеф пожарной команды видел чудовищ.

∞

В воскресенье пилот Кельвин Шепперд поднялся в воздух с воздушного причала на западном краю озера Мерсед и полетел к Детройту – или месту на карте, где обычно находился Детройт.

С воздуха круг, нанесённый на карту Дексом Грэмом и Говардом Пулом, был хорошо заметен. Он был виден так же ясно, как и на карте. Ту-Риверс – бо́льшая часть округа Байард – был пересажен (именно это слово пришло ему на ум: пересажен, как поникший фикус его жены) в лес белых сосен, который, должно быть, покрывал Мичиган ещё во времена Жолье и Ла-Саля[5]5
  Французские землепроходцы, первыми из европейцев исследовавшие район Великих озёр и верховьев Миссисипи.


[Закрыть]. Шепперд, человек спокойного нрава, ничего не понимал, но отказывался этого бояться; лишь наблюдал, делал записи и накапливал информацию для дальнейшего использования.

Ещё одним тревожным фактом стало то, что радиомаяк не принимал сигналов. Само по себе это было не страшно – Шепперд был достаточно старомоден, чтобы рассчитать курс с помощью схемы визуальных ориентиров и линейки, а его навыки устного счёта прекрасно сохранились. Он не был из числа современных пилотов, летающих только по маршрутам RNAV[6]6
  RNAV (aRea NAVigation) – метод навигации в воздушном пространстве, полностью покрываемом сигналами навигационных радиомаяков.


[Закрыть] и без компьютера беспомощных. Но это радиомолчание было необычно.

Он полетел на юг по компасу вдоль Нижнего Полуострова[7]7
  Имеется в виду территория между озёрами Мичиган и Гурон, на которой расположена южная часть штата Мичиган.


[Закрыть], пока не показался залив Сагино́. Он должен был пролететь над Бэй-Сити, а потом слегка изменил курс, чтобы пройти над городом Сагино, но ни того, ни другого города, похоже, не существовало. Он заметил несколько поселений – фермы, шахты, лесозаготовки. То есть люди внизу есть. Но лишь когда в поле зрения появилась река Детройт, он увидел что-то, что можно бы было назвать городом.

Детройт был городом. Почти настоящим. Но это не был Детройт, который Шепперд знал. Это был город, которого он никогда в жизни не видел.

Здесь было воздушное движение, большие, но непрочные на вид самолёты, которые он не мог опознать, летели преимущественно на юг; однако не было слышно ни разговоров диспетчеров, ни радиомаяков, лишь шипение в шлемофоне – что делало пребывание здесь опасным. Он заложил широкую дугу на малой высоте над городской окраиной, над длинными крытыми жестью зданиями, похожими на пакгаузы, жмущиеся к берегу реки. Тут были и здания повыше из какого-то тёмного камня, узкие улицы, запруженные транспортными средствами, которые он не узнавал, некоторые – запряжённые лошадьми. С высоты полёта Шепперда всё это казалось диорамой, музейной инсталляцией, чем-то ненастоящим. Ясно, как день, подумал он – не настоящим.

Он увидел достаточно, чтобы занервничать. Он полетел домой с солнцем на кончике крыла, пытаясь ни о чём не думать; всё это казалось слишком хрупким, чтобы выдержать вес мыслей. В течение всего долгого обратного пути он беспокоился о том, что в его расчётах ошибка или что Ту-Риверс за время его отсутствия исчез, и он будет вынужден садиться где придётся.

Но он хорошо знал эту местность даже без рукотворных ориентиров, так же хорошо, как знал свою жену Сару. Эта земля была его семьёй. Она не предаст его. И ещё до наступления ночи он снова оказался на спокойной глади озера Мерсед.

Он никому не рассказал о том, что видел, даже Саре. Она бы назвала его сумасшедшим, и это было бы невыносимо. Он подумал о том, чтобы рассказать кому-то из властей. Начальнику полиции? Мэру? Но даже если они ему поверят, чем эта информация им поможет? Ничем, решил он. Абсолютно ничем.

Он решил повторить путешествие, хотя бы лишь для того, чтобы убедить себя в реальности того, что он видел. В понедельник утром он дозаправился на причале и взлетел. Он проложил тот же самый курс на юг. Однако Ту-Риверс едва скрылся за зелёной линией горизонта, когда Шепперд повернул назад с бешено колотящимся сердцем и рубашкой, насквозь промокшей от пота.

Что-то его напугало. Что-то в сочетании дикого соснового леса и тёмного угловатого города отпугнуло его. Он не хотел больше этого видеть. Он и так уже видел слишком много.

∞

В понедельник днём над городком Ту-Риверс пролетели три странного вида самолёта. Шум заставил жителей высыпать на улицу, где они, прикрыв глаза от солнца, уставились в безоблачное июньское небо. В целом самолёты выглядели привычно, но довольно старомодно – одномоторные, с пропеллерами, металлические листы обшивки блестят на солнце. Эмблем на крыльях с такого расстояния было не разобрать, но большинство пришло к выводу, что самолёты эти военные.

Кельвин Шепперд подумал, что они похожи на винтажные P-51 времён второй мировой войны, и удивился, что могло привлечь их сюда. Может быть, это его вина. Может быть, он появился на каком-нибудь радаре. Кто знает, какого уровня тревогу он мог поднять.

Но эта идея ему не понравилась, и, как большинство идей, что приходили ему в голову с прошлой субботы, Шепперд держал её при себе.

Он смотрел, как три странных самолёта делают ещё один круг, а потом улетают на юг, превращаясь в бледные точки на бледном горизонте.

∞

Эвелин Вудвард потратила последние отложенные на хозяйство деньги на продукты и упаковку батареек для радиоприёмника. Батарейки были опасной роскошью – денег мало, и кто знает, когда банк откроется в следующий раз – но она всё ещё верила в радио. Это была линия жизни. В течение каждой долгой зимы хотя бы раз или два сосновый сук падал на электрические провода, и пока электрики боролись с погодой, дом становился холодным и тёмным. В такие времена Эвелин слушала радио. Об отключении электричества объявляли по WGST, перечисляя пострадавшие округа. Спокойствие диктора было заразительным. Слушая его, ты знал, что проблема временная; что люди над ней работают, чиня повреждения впотьмах на ветру.

Несмотря на то, что рассказали Декс и Говард Пул, вопреки тому, что кризис, никак не вязавшийся с отличной июньской погодой, явно затянулся, Эвелин всё ещё тешила себя надеждой, что радио оживёт. Пусть WGST и не работает, но была ведь та, другая станция, тот странный обрывок передачи, наверняка не такой зловещей, как представил её Декс.

Она заменила батарейки и вывернула громкость так, что всё кухня заполнилась треском статики, но голосов сквозь него не было слышно. Ничего, подумала она. Потом.

Радио было интимной вещью. Она выключала его, когда кто-то заходил на кухню, особенно Декс или Говард. Она боялась показаться глупой или наивной. Она и так считала себя глупой и наивной; посторонней помощи ей в этом не требовалось. Так или иначе, найти время наедине с собой оказалось нетрудно. Вечером, когда Декс и Говард собирались в гостиной, где Декс повесил старый штормовой фонарь, и разговаривали про то, что случилось – словно разговорами они могли придать этому смысл, словно могли похоронить его под массой слов. Эвелин тогда уходила на кухню и садилась в сгущающейся тьме перед приёмником: в воскресенье вечером, в понедельник вечером.

Самолёты прилетали в понедельник; это событие весьма её обрадовало. Декс, разумеется, придумал их визиту какое-то параноидальное объяснение. Для Эвелин же самолёты означали нечто совсем простое: проблема, в чём бы она ни заключалась, привлекла чьё-то внимание. Над ней работают; её решат.

В тот вечер радио снова заговорило. Когда Эвелин услышала голоса, слабые и прерываемые треском, она улыбнулась про себя. Декс ошибался. Скоро всё наладится.

Она сидела за кухонным столом, держа приёмник у уха; за пыльным окном угасал закат. Она прослушала пятнадцать минут радиопьесы (на этой станции были радиопьесы) о полицейских, которые были очень религиозны, или о священниках, которые работали полицейскими – она не разобралась. Актёры говорили с густым акцентом. Иногда акцент казался французским, иногда – британским; время от времени они использовали чудны́е слова. Должно быть, европейская пьеса, подумала Эвелин. Какой-нибудь авангард. Потом была реклама Смеленной на Каменных Жерновах Муки от Мюллера: «в нашем качестве не усомнится никто», исполненной похожим голосом. Затем сигналы точного времени и новости.

Согласно выпуску новостей, в Юкатанском проливе состоялось морское сражение, в котором все стороны понесли огромные потери. «Логос» получил повреждения и сумел добраться до Галвестона, однако испанский «Нарваэс» затонул со всей командой. Сухопутная кампания столкнулась с ожесточённым сопротивлением в холмах Куэрнаваки.

День Вознесения Господня, продолжал диктор, был отмечен фейерверками и народными гуляниями по всей стране от побережья до побережья. В Нью-Йоркской бухте праздник омрачила трагедия: огненное шоу случайно подожгло склад смолы и дёгтя на джерсийской стороне; в пожаре погибли три ночных сторожа.

Демонстрация пацифистов в Монманьи[8]8
  Небольшой канадский город в Квебеке на реке Святого Лаврентия.


[Закрыть] была разогнана полицией. Хотя утверждалось, что это была студенческая демонстрация, прокторы заявили, что большинство арестованных оказались отступниками, членами профсоюзов или евреями.

Больше новостей в следующем часе, но сначала: не начинайте нового Вознесения без новой шляпы! Заказывайте в «Шляпной Роберж» и «Ярдгудс» – шляпы для любого бюджета!

Эвелин резко выключила приёмник, с трудом удержавшись от того, чтобы швырнуть его через всю кухню.

∞

В отсутствие телевизора Клиффорд Стоктон провёл бо́льшую часть последних трёх дней в компании велосипеда.

Велосипед был больше чем средством передвижения. Он был ключом к тайне. Клиффорд интересовался событиями, что обрушились на Ту-Риверс, не меньше любого взрослого – может быть, даже больше, потому что никакие объяснения он сразу не отвергал. Пришельцы, монстры, чудеса: для Клиффорда всё это было возможными версиями. Своих теорий у него не было. Он слышал, как его мать громко, хотя и нервно, смеётся над идеей о том, что над военным заводом летают ангелы. Клиффорду идея с ангелами и самому не нравилась – он не знал, чего можно ждать от ангела. Но он её не исключал. Он попытался подобраться поближе к правительственному комплексу на велосипеде; однако полиция Ту-Риверс перегородила подъездную дорогу машиной и заворачивала любопытных, так что самостоятельно подтвердить эту версию он не смог.

Но он не сильно об этом переживал. На велосипеде до завода ехать долго. Были тайны и поближе к дому.

К примеру, тайна Колдуотер-роуд. На протяжении нескольких миль Колдуотер-роуд идёт на северо-восток мимо цементного завода. Его территория была подготовлена под застройку, и туда подвели водопровод и электричество – пожарные гидранты торчали из земли на каждом участке, словно какие-то тропические растения. Однако строить дома ещё не начинали. Почти никто не ходил по Колдуотер-роуд (только, как он слышал, подростки по ночам), и Клиффорду это нравилось: у него почти не было друзей среди детей его возраста. Клиффорд был худ и близорук, любил читать книги и смотреть телевизор. Одиночество ему нравилось. На Колдуотер-роуд он мог проводить весь день среди заросших кустами полей и островков леса, не боясь, что ему помешают. Здесь было хорошо.

Но с субботы Колдуотер-роуд изменилась. Массив пустующих участков оказался разрезанным напополам лесом, который Клиффорду казался очень, очень старым. Это была тайна гигантских масштабов.

Лес был густой и прохладный. Его суглинистая почва была влажной и резко пахла. Лес одновременно манил и пугал. Клиффорд не решился зайти далеко в его чащу.

Вместо этого его заинтересовал край леса: прямая линия, рассекавшая участки под застройку. Возможно, она чуть-чуть искривлялась – если встать у дальнего края расчищенной территории и посмотреть на северо-восток вдоль кромки леса – но уверенности в этом не было.

Не все деревья были целыми. Там, где сосновый ствол пересекал границу, он был аккуратно срезан. Обрезанные деревья выглядят жутко, думал Клиффорд. Сердцевина бледно-зелёная и сочится липкой жёлтой смолой. С одной стороны – зелёные ветви, густо усаженные хвоей. С другой – ничего.

Он попытался вообразить некую силу, окружившую Ту-Риверс, вырезавшую его из мира, словно формочка для печенья, и поместившую его сюда, где бы оно ни находилось: в какую-то дикую местность.

Он слышал фразу «непролазная глушь» и думал, что это она самая и есть – однако оказалось, что глушь эта непролазна не совсем.

Если в конце Колдуотер-роуд повернуть налево и пойти в направлении линии раздела пустующих участков и леса по зарослям кустарников и через невысокие холмы (с которых был виден цементный завод и, далеко за ним, мешанина тупичков, в которой где-то затерялся и его дом), а потом бросить велосипед и продраться через ягодники, дикие цветы и бурьян, то выйдешь к дороге.

К дороге через новый лес, которая шла к Ту-Риверс, но кончалась здесь, так же, как все городские дороги кончались на границе леса.

Это была широкая дорога, на которой деревья были выкорчеваны, а подлесок утрамбован словно бы колёсами грузовиков. Возможно, по ней вывозили брёвна, но, может быть, и нет; Клиффорд не делал никаких допущений.

Он прошёл по этой дороге несколько ярдов, прислушиваясь к шуму сосен вокруг и принюхиваясь к резкому запаху мха. Это был словно другой мир. Он не стал уходить далеко. Он беспокоился, что связь между этим лесом и Ту-Риверс разорвётся у него за спиной; что он повернёт назад и не найдёт ни велосипеда, ни своего дома, ни города; только деревья и эту примитивную грунтовку, её начало или место, куда она ведёт.

В понедельник, возвращаясь домой с Колдуотер-роуд, он увидел три самолёта, кружащие над городом. Клиффорд плохо разбирался в самолётах, но даже ему было очевидно, что они какие-то старомодные. Они кружили, и кружили, и кружили, а потом улетели прочь.

Кто-то видел нас, подумал он. Кто-то знает, что мы здесь.

∞

Он провёл день дома с мамой, которая была напугана, но старалась не подавать виду. Они открыли банку чили по-техасски и разогрели её над свечным огнём. Мама в тот вечер включила переносное радио, и некоторое время звучала музыка, хотя и совершенно незнакомая им с Клиффордом: печальные, надрывные песни. Потом послышался мужской голос, тут же потонувший в треске помех.

– Не знаю этой станции, – рассеянно сказала мама. – Понятия не имею, откуда она.

∞

Утром Клиффорд снова поехал к лесной дороге.

Он был там, когда над городом снова пролетели самолёты. В этот раз побольше размером, с ощетинившимися двигателями крыльями. Самолёты выбросили в июньское небо чёрные точки: бомбы, затаив дыхание, подумал Клиффорд, но точки превратились в надутые купола – парашюты с висящими под ними людьми дождём опускались на город.

И он ощутил, как задрожала под ногами земля, и нырнул в лесную тень и перепугано смотрел из-за края дороги, как колонна бронированных машин с рёвом ползёт мимо в удушающих клубах пыли и дизельной копоти; на них ехали люди в чёрных униформах, вооружённые винтовками со штыками, и ни один из них не знал о Клиффорде, который смотрел, как они выезжают из леса на кустарниковую пустошь и, громыхая, едут через незастроенные участки к серой ленте Колдуотер-роуд.