Текст книги "Мистериум"

Автор книги: Роберт Уилсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 18 страниц)

Глава пятнадцатая

– Мы познакомились в баре, – сказала Рут Винтермейер. – Звучит вульгарно, да? Но на самом деле мы встретились, потому что он прочитал мою книгу.

Она зажгла сигарету, затянулась и на мгновение прикрыла глаза. После происшествия в лаборатории, рассказала Рут, она поехала в местный бакалейный магазин и забила сумку блоками сигарет. Позже она заставила себя выкуривать лишь по одной сигарете в день – «Просто чтобы ощутить вкус прежних времён». У неё оставалось ещё два блока.

Говард Пул сидел в кресле напротив неё; в пиджаке ему было жарко, но без него – холодно. Как и остальные горожане, Рут неохотно включала обогреватели на полную мощность – словно электричество тоже можно было приберечь на чёрный день.

– Я состояла в Историческом обществе, – продолжала Рут. – Написала книгу об истории Полуострова от колониальных времён до Гражданской войны. Чисто любительское исследование. Моей степени уже тридцать лет, а книги моего издателя не продаются восточнее Великих озёр. Но, думаю, в масштабах Ту-Риверс книга сделала меня интеллектуалом.

Ваш дядя позвонил, и мы встретились. Он интересовался историей города. Словно бы пытался стать местным. Он отказался жить в предоставленном правительством жилье – когда я с ним познакомилась, он снимал комнату в «Блю Вью». Весьма нетрадиционно. Правительство желало, чтобы он жил внутри периметра, но Стерн и слышать об этом не хотел. Он был научной знаменитостью и имел возможность вести себя как примадонна. Я думаю, что ценой владения Стерном было потакание его причудам. – Она помолчала. – Не то чтобы служба безопасности махнула на него рукой. Когда он начал со мной видеться, то внезапно они заявились сюда, ну, вы знаете, эти парни в костюмах-тройках – сидели в припаркованной напротив машине, задавали обо мне вопросы в банке, проверяли кредитную историю и всё такое прочее. Думаю, я прошла проверку. Угроза безопасности из меня невеликая.

– То есть вы встречались?

– Это так вас удивляет?

– Нет. Просто я никогда ничего не слышал о его личной жизни. По правде говоря, я не был уверен, что она вообще у него была.

– Личная жизнь?

– Романтические отношения. Я думал, всё ушло в интеллект.

– Я знаю, о чём вы. С интимностью у него было не вполне. Частично он всегда был не здесь. Говард, вы всегда называете его «Стерн»?

– Все в моей семье звали его Стерн. Кроме моей матери, когда они оставались вдвоём. И даже тогда – она называла его Аланом, но я не ощущал настоящей привязанности. Она говорила, что он всегда был особняком, даже в детстве. Стерны были большой семьёй. У них был большой дом на Лонг-Айленде. Они не были богачами, но определённо не бедствовали. Я думаю, получили какое-то наследство.

– Набожная семья? – спросила Рут.

– В лучшем случае агностики.

– Просто он много говорил о религии.

– У него были довольно странные идеи.

Рут загасила окурок и откашлялась.

– Наверное, нам стоит поговорить об этих странных идеях.

∞

Разговор затянулся на целый день. В обед Рут накормила его сандвичами и кофе. («Молотый кофе со склада на Пайн-стрит. Выдохшийся, и цикория в нём больше, чем чуть-чуть. Но зато горячий».) И когда уже близился комендантский час, а в окна посыпался новый снегопад, начал вырисовываться портрет Стерна.

Алан Стерн, аутсайдер. Тот, кто держится особняком даже в детстве. Стерн-искатель. Его религиозность не была так уж необъяснима, думал Говард. Это не такая уж редкая мотивация среди учёных, которых Говард знал, хотя редко кто из них признавал это. Одной из вещей, привлекавших людей в космологию, было обещание того, что вселенная, возможно, раскроет пару секретов… а может быть даже самый главный секрет: даст взглянуть на скрытый порядок вещей.

Но истинная наука всегда осторожна; она бредёт на ощупь во тьме.

– Стерну этого было недостаточно. Он хотел большего. Он всегда играл с глобальными системами. В его собственной области его внимание привлекали люди типа Гута и Линде, бесстрашные теоретики; или Гегель, платонизм, гностики…

– О, гностицизм – он обожал рассуждать об эллинистическом и христианском гностицизме. Питал к ним неподдельный интерес. Я позаимствовала некоторые из его книг…

– Но это не было просто хобби. Он что-то в них видел.

– Себя, – тут же ответила Рут. – Он видел в них себя. Что бы вы назвали базовой гностической идеей, Говард? Думаю, то, что существует тайный мир, скрытый от нас, но в который мы можем отыскать путь, либо прорубить его – поскольку мы есть несовершенные отражения совершенных душ, помещённые в несовершенный мир.

– Исторгнутый плеромой, – добавил Говард. – Миром Света.

– Да. Гностики говорили: «Ты можешь найти туда путь, потому что ты его часть. Ты жаждешь его. Это твой изначальный истинный дом».

Говард представил себе Стерна одиноким ребёнком, вероятно, слишком хорошо осознающим свою неуклюжесть и незаурядный интеллект. Он, должно быть, очень остро ощущал его, тот утраченный мир, из которого он выпал в царство низких материй.

– И мы в самом деле живём в порочном мире, – сказала Рут. – Он всегда осознавал это. Когда мы смотрели новости по телевизору, вид войн и голодающих детей как будто причинял ему физическую боль.

– И это превратилось в навязчивую идею, – сказал Говард.

– По меньшей мере.

– По меньшей мере? Рут, вы сомневаетесь в его здравом уме?

– Не хочу судить. Я знала его всего лишь чуть больше года, Говард. Мы были близки. Я любила его. Или думала, что люблю. Я могу лишь сказать, что за это время он изменился. Может быть, на него повлияло что-то в лаборатории. Он стал проводить больше времени за книгами. Он изучал религиозные споры, забытые всеми сотни лет назад. Хуже того, он хотел вести эти споры со мной. – Она беспомощно развела руками. – Я не особенно верю в Бога. Я не знаю, является ли зло созидательной силой. Меня интересуют вещи типа шопинга. Или государственного долга, если взыграют амбиции. Но не теология.

В комнате на мгновение повисла тишина. Говард услышал, как постукивают снежинки в оконное стекло. Он отхлебнул кофе.

Рут вертела в руках сигаретную пачку, но не закуривала.

– Сложно не увидеть связь, – сказал он.

Она тут же кивнула.

– Я думала об этом. Такой вот сценарий получается: Стерн одержим гностицизмом. Он руководит Лабораторией Ту-Риверс. Там что-то случается, одному Богу известно, что именно, и мы переносимся в место, где существует могущественная церковь, проповедующая одну из версий гностического христианства.

– Не знал, что вам об этом известно.

– Я слышала, как солдаты на продпункте ругаются, поминая имена Самаэля и Софии Ахамот. Деталей я не знаю.

– Если такая связь действительно есть, – сказал Говард, – что из этого следует? Что Стерн каким-то образом перенёс нас сюда?

– Каким-то образом. Да, именно это и следует. Я, правда, не представляю себе, что это значит в практическом смысле.

– То, что случилось в лаборатории, возможно, происходит до сих пор. Это происшествие на Бикон-стрит…

– Бог в столбе синего света?

– Бог или кто-то ещё. – Говард помедлил. – Знаете, я ведь действительно думал, что найду его здесь. Рут, я… у меня по-прежнему очень сильное чувство, что Стерн жив.

– Да. У меня точно такое же.

Они уставились друг на друга.

– Но если он жив, – сказала, наконец, Рут, – я не знаю, где он может быть, кроме как в лаборатории, а я думала, что она уничтожена.

– Возможно, и нет, – подумал Говард. Он вспомнил здания, охваченные светом; светящиеся фигуры, бродящие по земле оджибвеев.

Рут поднялась.

– Говард, уже поздно. Как бы там ни было, с комендантским часом шутки плохи. Но прежде чем вы уйдёте, я хочу вам кое-что показать.

∞

Она повела его вверх по лестнице и подвела к двери в дальнем конце полутёмного коридора.

– Раньше это была гостевая спальня, – сказала Рут. – Он устроил там себе кабинет.

Дверь открылась в крошечную комнатку, заставленную книжными стеллажами, которые были завалены книгами, принадлежавшими, как предположил Говард, его дяде. Рядом лежали физические журналы и религиозная эзотерика, труды по филологии и фоторепродукции арамейских кодексов. Стерн учился читать по-арамейски? Маловероятно, подумал Говард, но вовсе не невозможно.

Это явно была комната Стерна. Свитер висел на спинке деревянного стула, стоящего у дубового письменного стола с электрической пишущей машинкой на нём. Компьютера не было.

Комната пахла Стерном – застарелым запахом трубочного табака и старой бумаги. У Говарда закружилась голова от воспоминаний, которые он навеял.

– Я здесь нечасто бывала, – сказала Рут. – Он этого не любил. Даже не убиралась здесь. Я и сейчас сюда редко захожу. Здесь мне как-то не по себе. Но я кое-что нашла. – Она взяла со стола толстую пачку отпечатанных на машинке листов, перетянутых резинкой. – Он оставил вот это.

Говард взял у неё рукопись.

– Что это?

– Его дневник, – ответила она. – Который он никогда не показывал людям из лаборатории.

На верхней странице было отпечатано единственное слово ЖУРНАЛ. Говард смотрел на него округлившимися глазами.

– Вы это читали? – спросил он.

– Совсем чуть-чуть. Там что-то техническое. Я ничего не поняла. – Она пристально посмотрела на него. – Может быть, вы поймёте.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Наша работа даёт богатый урожай невозможностей. Полагают, что фрагмент, возможно, вообще не является материей в нашем обычном понимании – помимо массы и объёма он лишён свойств, которые мы могли бы назвать материальными. Он не может быть разделён на части. Его структура лишена грануляции, однородна даже при большом увеличении, хотя оптическое сканирование по ряду причин может давать ненадёжные результаты. Его излучение нарушает закон обратных квадратов, словно кривизна окружающего пространства нарушена присутствием невероятно огромной массы, однако фрагмент могут поднять четверо умеренно сильных мужчин (хотя никто из нас не глуп настолько, чтобы прикасаться к нему). Похоже, что он создаёт высокоэнергичные фотоны из окружающего воздуха и переизлучает их, сдвинув к красной стороне спектра. Этот эффект распространяется и на отражённый свет: фрагмент кажется непропорционально далёким, когда вы удаляетесь от него; другими словами, он словно уменьшается в размерах по мере того, как расстояние до него увеличивается! Обратное тоже верно, что и делает измерения в непосредственной близости почти невозможными. На микроскопических расстояниях фрагмент выглядит однородной структурой огромной, как поверхность звезды, к счастью, не обладающей такой же энергией. Хоть это и затрудняет обращение с ним, вероятно, подлинное чудо состоит в том, что трудности не так уж велики.

Какое счастье быть свидетелем этих тайн. Как странно то, что фрагмент происходит с раскопок в ближневосточной пустыне. Начертите вокруг этого места окружность радиусом в тысячу миль, и в неё попадут столетия религиозной мысли: Моисей, Иисус, Митра, Манкс, Валентин…

Вспомним идею Линде о наблюдаемом космосе, возникшем из «пены» возможных конфигураций пространства и времени: втиснутом в массив иных вселенных, похожих и непохожих, и перепутанном с ними. Во сне я видел фрагмент как нечто целое, как своего рода челнок для путешествий по кротовым норам между смежными островами творения.

Во сне это транспортное средство было собрано светящимися существами, странными и непостижимыми: обитателями плеромы? Использование приборов для проникновения (неудачного) в тайну Сотворённой Материи разбросало фрагменты ур-вещества по бесчисленным островам пространства-времени, включая наш…

Мы собираемся облучить фрагмент высокоэнергетическими частицами. Постучаться в двери Небес…

Из тайного дневника Алана Стерна

Глава шестнадцатая

Когда Bureau de la Convenance сотрудничает с военным ведомством, думал Саймеон Демарш, всё становится возможным.

Испытательный помост был возведён в его отсутствие. Он высился посреди участка голой земли в лесу в двух милях к западу от разрушенных лабораторий и выглядел обманчиво просто: стальная турель, которую можно бы было принять за сторожевую вышку. Рядом стоял кран, готовый поднять бомбу и опустить её в предназначенную для неё люльку.

Сам же образец бомбы – вернее, её части, требующие финальной сборки – прибыли на двух усиленно охраняемых грузовиках с аэродрома Фор-ле-Дюк в сопровождении нервничающих техников. Сейчас компоненты будущей бомбы были сложены под жестяным навесом неподалёку; ими под ослепительным светом прожекторов занимались те же самые гражданские, одетые в белые халаты.

Демарш шёл по полигону в сопровождении Клемента Делафлёра, атташе Идеологического отдела, который стал его главным соперником в Ту-Риверс.

Падающий снег окружал двоих мужчин и смягчал резкие очертания помоста и его бетонного основания. Снег, однако, ничуть не смягчал настолько же резкие черты лица Клемента Делафлёра. Он был минимум на десять лет старше Демарша и гораздо ближе к конфирмации в качестве полноправного цензора. Его морщины представляли собой геологию древних гримас неодобрения, глубоко въевшихся в лицо в ходе десятилетий политического маневрирования. В Средоточии Бюро у Делафлёра было больше друзей, чем у Демарша – возможно, в их число входил и цензор Бизонетт, чья служебная лояльность распространялась в одну сторону, а личная, по-видимому, совсем в другую.

Всё это означало, что Демарш не мог в открытую усомниться в разумности казни через повешение двенадцати городских подростков. Он мог лишь на это намекнуть – причём весьма деликатно.

Делафлёр же решил действовать более прямолинейно.

– То, что они делали, было мятежом, и предпринятые мной действия были в рамках данных нам инструкций. Вы знаете это так же хорошо, как и я.

Над лагерем разнёсся звон полуденного колокола. Демарш дождался, пока он угаснет в окружающем полигон заснеженном лесу. Что же ему сказать? Его собственное положение неясно. Он помнил, как вернулся в город и обнаружил маленькие тела, свисающие с фонарных столбов, словно мешки с зерном. Он приказал их снять.

– Я не хочу спорить о справедливости этого акта. Или о ваших полномочиях отдавать такие приказы. Лишь о том, насколько разумно возбуждать враждебные настроения. – Он кивнул в сторону испытательного помоста. – Особенно сейчас.

– Не вижу, почему меня должны волновать чувства людей, которые уже одной ногой в могиле.

– Чтобы избежать провоцирования ответных действий. – Военный патруль уже подвергся обстрелу из ружья со стороны безутешного родителя. Его ждала та же участь, что и потомка, только на менее публичной виселице.

– Мы можем с этим справиться, – заявил Делафлёр.

– Но надо ли это нам?

– Спорный вопрос. – И Делафлёр посмотрел на испытательный помост, словно он был ответом на любые возражения.

Возможно, так оно и было. Демарш узнал кое-какие подробности о природе нового оружия.

– Трудно поверить…

– Что она может сделать то, о чём они говорят? Да. Я сам в этом ничего не понимаю. Подумать только – всё вокруг будет разрушено или сожжено. Инженеры соорудили противопожарную полосу по периметру, иначе мы бы потеряли весь этот лес – мы могли бы сжечь весь Полуостров. – Он покачал головой. – Они говорят, бомба работает на том же принципе, что и само солнце.

– Невероятно. – Вот эти деревья будут растопкой, думал Демарш; а город – кирпичной печью; печью, полной мяса. От этого образа его передёрнуло.

– В этом есть и ваша заслуга, – сказал Делафлёр, хитро поглядев на него. – Ведь это была ваша идея изучить содержимое библиотек, верно? Что, как мне дали понять, значительно ускорило работы над бомбой. По крайней мере, на несколько месяцев. Конечно, они к тому времени уже и сами продвинулись достаточно далеко. Так что это не только ваша вина. – Улыбка Делафлёра стала бездонной. – И ни к чему делать вид, что вы так удивлены, лейтенант.

∞

Он проконсультировался с Делафлёром и адъютантом относительно планов эвакуации. В общих чертах он пришёл из столицы, но следовало позаботиться о деталях. Было что-то сюрреалистичное в том, чтобы обсуждать расписание бегства с этим чопорным и бесконечно привередливым функционером Бюро. Делафлёр был похож на многих иерархов, знакомых Демаршу: амбициозный, лояльный и совершенно лишённый совести. Предстоящая смерть десятков тысяч человек значила для него меньше, чем протокол этого забега к выходу.

Но разве не так и должно быть? Если смерть санкционирована Церковью и Государством, не абсурдно ли подвергать сомнению это решение? Если бы функционеры Бюро вели собственную политику и подчинялись собственной совести, разве результатом не была бы анархия?

И всё же было что-то зловещее в Делафлёре. Согласно учению Церкви каждая душа содержит апоспазма тейон – частицу Бога. Но если такая частица имелась в Делафлёре, она была спрятана очень, очень глубоко.

Когда переговоры завершились, он поехал сквозь сгущающиеся сумерки к дому, где жила Эвелин.

В спальне она смотрела на него уязвлено и с опаской – она всегда так на него смотрела с того дня, как он вернулся из столицы. Он знал, что она видела казнённых детей, хотя она и не говорила об этом.

Её круглые обиженные глаза напомнили ему Кристофа.

Наверху, напуганный её молчанием, он показал ей документы, полученные от Гая Марриса. Эвелин посмотрела на них без видимого интереса.

– Это я?

– Для определённых целей.

Разрешение на поездки синее, регистрация жёлтая, свидетельство о гражданстве зелёное, свидетельство о рождении и крещении розовое. Гай был основателен, как всегда.

– У меня рост не такой, как написано.

– Это неважно, Эвелин. На самом деле никто проверять не будет.

Она сложила бумаги и протянула ему.

– Мне это понадобится, только когда мы уедем из города.

– Да. – Он знал, что она догадывается о том, что должно произойти. Он не знал, о многом ли она догадалась. Они об этом не говорили; лишь обменивались взглядами.

– Когда? – спросила она.

– Решение ещё не принято.

– Как скоро, Саймеон?

Он понимал, что это измена. Но и документы тоже. Обратного пути уже нет.

– До конца месяца, – сказал он.

Глава семнадцатая

Декс поговорил с Бобом Хоскинсом, который направил его к одному из родителей из школьного совета, Терри Шумейкеру, который, в свою очередь, представил его бывшему наёмному пилоту, худющему типу по имени Кельвин Шепперд.

Они встретились в ресторане Такера, в маленькой задней комнатке, служившей кладовой в те ушедшие дни, когда еды было много и её требовалось хранить. Декс пожал ему руку и представился.

– Я знаю, кто вы, – сказал Шепперд. – Дочка моего брата, Клео, училась у вас пару лет назад. – Он помедлил. – Боб Хоскинс за вас поручился, но, если честно, я лично не хотел бы, чтобы вы участвовали.

– Могу я спросить, почему?

– О, это же очевидно. Во-первых, вы встречаетесь с той женщиной из здешнего мира.

– Её зовут Линнет Стоун.

– Имя не имеет значения. Важнее то, что я не знаю, о чём она рассказывает вам, и о чём вы – ей. И это проблема. Плюс, разве не вы были близки с Эвелин Вудвард из пансиона? Которая теперь спит с главным проктором?

– Городок у нас небольшой… – заметил Декс.

– Был, есть и будет. Я не могу игнорировать слухи, мистер Грэм, особенно сейчас.

– Слухи довольно правдивы, – сказал Декс. – Всё это правда. Может быть, эти женщины и наводят на меня подозрение, но благодаря им я получил доступ к кое-какой нужной вам информации.

– А именно?

– Боб Хоскинс сказал мне, что вы пытаетесь найти способ эвакуировать из города какие-то из местных семей.

– Боб Хоскинс, должно быть, очень вам доверяет, – Шепперд вздохнул и сложил руки. – Продолжайте.

Эвелин трижды приходила к нему домой со свежими новостями, бо́льшую часть которых она почерпнула из документов, которые Демарш оставил на столе без присмотра. Декс описал противопожарную полосу и бомбу; апокалипсис спешил в Ту-Риверс со скоростью курьерского поезда.

Шепперд стоял, опершись на стеллаж с одинокой галлоновой жестянкой бобов пинто, и слушал с застывшим выражением на лице. Когда Декс закончил, он откашлялся.

– То есть, сколько времени у нас осталось – неделя, две?

– Точно не могу сказать, но примерно так. И никакого предупреждения может не быть.

– Они должны будут эвакуировать солдат.

– Не думаю, что они планируют это делать.

– То есть, они просто бросят их здесь? Сожгут вместе с нами?

Декс кивнул.

– Господи… – сказал Шепперд. – Хладнокровные ублюдки. – Он покачал головой. – Однако держу пари, что уж прокторы точно уедут. Так что какое-то предупреждение будет… если что-то из того, что вы мне рассказали, правда.

Декс промолчал.

Шепперд засунул руки в карманы куртки.

– Полагаю, я должен вас поблагодарить. – Декс пожал плечами.

– Кстати, по словам Хоскинса он удивился тому, что вы с этим пришли к нему. Он считал, что вы больше говорите, чем делаете. Так что же заставило вас передумать?

– Двенадцать детей, висящие на столбах у мэрии.

– Это да… убедительная причина.

∞

Двенадцать детей, висящие на столбах у мэрии, думал Декс, пробираясь по заснеженной улице.

Двенадцать детей. Некоторых он знал лично; трое – его ученики.

Двенадцать детей: любой их них мог быть его сыном.

Мог быть Дэвидом.

Если бы Дэвид был жив.

∞

– Он тебе не поверил? – спросила Линнет?

Она сидела за кухонным столом в квартире Декса, грея руки о чайник с пайковым чаем. Небо за окном было синим; холодный ветер дребезжал разболтавшимся оконным стеклом.

– Он поверил мне, – сказал Декс. – Он не хотел, чтобы я это знал, но он мне поверил.

– Сколько человек в его группе?

– Тридцать, может быть, сорок взрослых с семьями. По словам Боба Хоскинса, они раздобыли несколько охотничьих ружей и даже пару автоматических винтовок. Что только люди не держат у себя в подвалах.

– Они надеются сбежать?

– Так я понял.

– Это не так много людей по сравнению с населением города.

– Есть другие подобные группы, но они не особо общаются друг с другом – и, возможно, правильно делают.

– И всё же, несмотря ни на что, погибнет очень много людей.

Он кивнул.

– Даже наши учёные. Не думаю, что нам позволят уйти. Мы видели слишком многое и опасность, что мы кому-нибудь об этом расскажем, слишком велика.

– Мы выберемся. Спасти хотя бы кого-то – это, вероятно, максимум, на что мы можем надеяться.

Он накинул пальто. Она спросила:

– Ты куда собрался?

– Одно незаконченное дело. Надо повидать Говарда Пула.

– Можно я пойду с тобой?

Он поразмыслил над этим.

– В шкафу есть ещё одно пальто. Своё оставь здесь. И обмотай лицо шарфом. Не хочу, чтобы нас узнали.

∞

Она шла по улице рядом с ним, опустив голову и держа его за руку. Она миниатюрна и безупречна, думал Декс, и, вероятно, обречена так же, как и каждый в этих притихших зимних домах.