355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Роберт Уилсон » Мистериум » Текст книги (страница 15)
Мистериум
  • Текст добавлен: 1 апреля 2017, 00:00

Текст книги "Мистериум"


Автор книги: Роберт Уилсон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Глава двадцать первая

Работа на испытательном полигоне то разгоралась, то затухала; многих гражданских работников отослали обратно в Фор-ле-Дюк. Батальон физиков и инженеров остался, чтобы запустить процесс, а потом изучить результаты. На круг очищенной от деревьев земли окончательно опустилась тишина; воздух стал холоден и плотен.

Очевидно, думал Демарш, пошли последние часы. Цензор Бизонетт прилетел на день из столицы в однодневный тур по Ту-Риверс перед самым его концом. Демарш стоял на заснеженной границе полигона, когда Бизонетт прошагал мимо в сопровождении толпы сотрудников Бюро; Делафлёр елейным голосом описывал каждую скучную деталь. Потом был ланч в одном из только что освобождённых жестяных ангаров; складные столы заставлены впервые привезённой в город нормальной едой: хлеб, мясо, свежий сыр, луково-картофельный суп в исходящих паром супницах.

Демарш сидел слева от цензора, Делафлёр справа. Несмотря на это кажущееся равенство, разговор в основном вёлся между Бизонеттом и атташе Идеологического отдела. Ещё одно свидетельства изменений в патронаже, подумал Демарш, и ещё более глубинных подвижек в геологии Bureau de la Convenance. Он чувствовал, что его оттирают в сторону, но был слишком безразличен, чтобы беспокоиться. Вино помогало в этом. Красное вино из бывших испанских погребов Калифорнии. Военные трофеи.

После еды всё внимание Бизонетта сконцентрировалось на нём одном, хотя лучше от этого не стало. Демарш ехал в машине цензора во время того, что должно было быть экскурсией по собственно городу, хотя за окружившими их машинами охраны рассмотреть что-то было затруднительно. Процессия двигалась на восток от фрагмента шоссе по испещрённой колдобинами дороге, мимо тусклых витрин и серых домов под затянутым тучами небом. Богатство города и его нищета были одинаково очевидны.

На Бизонетта город не произвёл особого впечатления.

– Я почти не вижу общественных зданий.

– Только школа, здание суда и мэрия.

– Не слишком много для поддержания гражданского духа.

– Ну, это довольно маленький город. То же самое можно сказать о Монманьи или Сюр-Мер.

– В Монманьи по крайней мере есть храмы.

– Здешние церкви…

– Просто увеличенные крестьянские хижины. Их теология так же убога. Как контурный рисунок христианства, без всяких деталей.

Демарш и сам думал примерно так же. Он кивнул.

Кавалькада проехала по Бикон-стрит и вернулась к мотелю, который Бюро конфисковало под свою резиденцию. Шофёр припарковался и вышел наружу, но не собирался открывать дверь машины. Демарш собрался было выйти, но Бизонетт коснулся его руки.

– Погодите.

Демарш напрягся, ожидая.

– Новости из столицы,  – сказал Бизонетт. – Ваш друг Гай Маррис покинул Бюро.

– О?

– Да. Без трёх пальцев.

Демарш окаменел. Три пальца – это было традиционное наказание за кражу собственности Бюро. Или за ложь иерарху.

– Я так понимаю, вы были с ним близки, – сказал Бизонетт.

Демарша замутило, закружилось голова. Он смог лишь кивнуть.

– К счастью, у вас есть и другие друзья. Ваш тесть, к примеру. Его помнят и уважают. Хоть он и очень стар. Никому бы не хотелось оскорблять его или его семью. Никому, пока он жив. – Бизонетт сделал паузу, давая Демаршу осознать сказанное. – Лейтенант, я полагаю, вы хотели бы сохранить свои пальцы.

Демарш снова кивнул.

– Поддельные документы, что дал вам Гай Маррис, при вас?

Они были в нагрудном кармане. Демарш ничего не сказал, но его рука скользнула туда.

– Дайте их мне. Не нужно больше ничего говорить. По крайней мере, сейчас.

Демарш поймал взгляд цензора. У него были голубые глаза цвета неба в дымке. Демарш хотел найти в них что-нибудь – апоплазма тейон или её противоположность, антимимон пневма, видимое отсутствие души. Но был разочарован.

Он вынул проездные документы Эвелин из нагрудного кармана и вложил их в его морщинистую руку.

Глава двадцать третья

Визит Бизонетта оказался для Делафлёра более хлопотным, чем он ожидал. Он отвлёк его внимание от ситуации, складывающейся в армейских казармах.

Двоих солдат поймали при попытке выйти из города в обход пропускных пунктов. На допросе они признали, что слышали о том, что город сожгут вместе с солдатами; что прокторы решили, что солдатами можно пожертвовать.

Что было правдой, однако не подлежало огласке. Это были опасные слухи, и их необходимо было остановить. Сегодня трое солдат пропали во время обычного патрулирования: может быть, убиты или захвачены горожанами, но вероятнее всего бежали.

Со всем этим нужно разобраться в течение двадцати четырёх часов, но за это время могло произойти ещё многое. Если солдаты поднимут мятеж, это может сильно осложнить дело. Делафлёр устроил свою резиденцию в мэрии и переоборудовал подвальные помещения в нечто вроде тюрьмы; там сейчас сидел Лукас Тибо, но Лукас был не единственным источником этой отравленной воды.

Делафлёр беспокойно метался по помещению, которое раньше было кабинетом мэра; отсюда открывался великолепный вид на город. Город был обманчиво тих. Неподвижен, если не считать ветра и падающего снега. Проблемы были загнаны под землю, но надолго ли? И погода сама по себе была проблемой. Не помешает ли снегопад испытанию бомбы? Он прислушался к болтовне по рации, которую военные установили для него, но то был лишь технический трёп. Обратный отсчёт ещё не начался.

Делафлёру хотелось ускорить время, толкать часы вперёд, пока они не опрокинутся.

В дверь постучали.

– Войдите! – сказал Делафлёр. И повернулся к ожидающему солдату.

– Цензор, женщины, которую вы приказали доставить, не было дома, – доложил солдат.

– Я не цензор, – раздражённо заметил Делафлёр. – Обращайтесь ко мне «патрон». Это у вас в уставе написано, Господи ты Боже мой.

Солдат склонил голову.

– Слушаюсь, патрон. Однако мальчишка – мы нашли мальчишку.

Делафлёр взглянул мимо солдата и увидел его в приёмной: ничем не примечательного мальчишку в очках и истрёпанной рубашке. Значит, это Клиффорд Стоктон, наказание Лукаса Тибо.

– Заприте его внизу, – приказал Делафлёр.

Возможно, слухи уже не остановить. Возможно, для этого уже слишком поздно. Но попробовать не повредит.

Он отослал солдата. Затем взял телефонную трубку, вызвал армейского командующего, полковника Требаха, и велел ему сегодня не выпускать своих людей из расположения части. Горожане постреливают, сказал он, и ему не хочется, чтобы кто-нибудь пострадал. Это, разумеется, была ложь. Даже две: никто не стрелял, по крайней мере, до сих пор, и ему было плевать, пострадает ли кто-нибудь. Удалось ли ему обмануть Требаха – кто знает?

Это странная работа, думал Делафлёр – затыкать дыры в дамбе, пока не придёт приказ её разрушить.


– Завтра, – сказала Эвелин Вудвард. – Не знаю, во сколько. Вероятно, около полудня. Я слышала, как он разговаривал с Делафлёром по телефону. У них какие-то проблемы с солдатами, так что никто не хочет тянуть.

Декс кивнул. Эвелин пришла к нему, по-видимому, в последний раз, принеся этот финальный фрагмент информации. Она выглядит замёрзшей, подумал он; исхудавшей, хотя под крылышком Демарша у неё, без сомнения, проблем с питанием нет. Её глаза оглядывали комнату без всякого интереса; она не улыбалась – да и чему сейчас улыбаться?

Он пообещал передать новости дальше. Потом сказал:

– Эвелин, ты можешь поехать с нами – в машине есть свободное место.

Он рассказал ей о Линнет и о планах побега. Она вроде не ревновала, и Декс предположил, что после всего, что было, у неё не осталось для этого душевных сил. Лишь взгляд стал немного тоскливым. Вот как сейчас.

Она покачала головой.

– Я поеду с лейтенантом, – сказала она. – Так безопасней.

– Надеюсь.

– Спасибо тебе, Декс. То есть, правда – спасибо. – Она коснулась его руки. – Знаешь, ты очень изменился.

Он смотрел в окно, как она идёт сквозь падающий снег.


Позже пришёл Шепперд с практически той же информацией, добытой из собственных источников: день «Д» завтра; конвой отправляется за час до рассвета.

– Спаси вас Бог, если вы не готовы; мы не можем ждать. Все просто едут на запад по бывшей Колдуотер-роуд и молятся об удаче. И не забудьте чёртов пистолет! Ради Бога, не оставьте его на столе.

Декс предложил ему сканер, но Шепперд покачал головой.

– У нас есть несколько. Полезные штуки. Слушайте частоту морпехов, если интересно, и сигнал на частоте около тринадцати мегагерц – мы думаем, это канал обслуги бомбы. По большей части там ничего не понятно, но мало ли. Но в целом не волнуйтесь на этот счёт. Главное – выехать вовремя. Я хотел бы, чтобы к рассвету все уже ехали на запад по этой колее. Я так понимаю, у вас есть машина?

Машина у него была, старенький «форд» на стоянке в подвале; он обычно ездил на нём на работу, когда погода была настолько поганая, что ходьба пешком превращалась в мучение. Он уже загрузил в кузов несколько канистр купленного из-под полы бензина.

Шепперд протянул руку. Декс пожал её.

– Удачи, – сказал он.

– Она нам всем понадобится, – ответил Шепперд.


Линнет пришла перед комендантским часом – ушла в самоволку, хотя никто уже за этим не следил; охрану перевели в другие места. Спать решили не ложиться. Линнет помогла Дексу загрузить в машину припасы; он заполнил бак резко пахнущим американским бензином.

В три часа пополуночи они в последний раз поели у Декса на кухне. Снаружи по-прежнему шёл крупный снег; ветер нёс его вдоль улицы и гремел оконными стёклами.

Декс поднял стакан с подогретой водой.

– За старый мир, – сказал он. – И за новый мир.

– Оба невообразимо странные.

Они ещё не закончили пить, когда услышали отдалённые звуки выстрелов.

Глава двадцать четвёртая

Индейцы уичоль из западной Сьерра-Мадре называли это ньерика – проход – и одновременно барьер – между миром повседневности и миром духов.

Ньерикой назывался также церемониальный диск, одновременно зеркало и лицо Бога. Он походит на мандалу. Четыре главных направления отходят от священного центра.

В изобразительном искусстве уичолей эти оси всегда изображаются на фоне пламени.


Говард добрался до шоссе до наступления темноты, но пересечь его не смог из-за нескончаемого потока транспорта, по большей части грузовиков и легковушек – прокторы и их имущество, немногочисленные армейские чины, последняя добыча из разграбленного города – всё направлялось на юг, в безопасность Фор-ле-Дюка. Должно быть, осталось совсем немного, подумал Говард.

Он вломился в заброшенную хижину неподалёку от дороги и, укрывшись в ней от снега, натянул на себя спальный мешок, чтобы не замёрзнуть, и стал ждать. Поспать возможности не было, да и времени, вероятно, тоже. Он устроился на древнем кресле-качалке из гнутого дерева, сделавшегося от холода ломким. Окна были серы от пыли.

Ожидание было самой тяжёлой частью. Всё было нормально, пока требовалось двигаться; не было времени для обдумывания следующего шага. Но когда приходилось ждать, он начинал бояться.

Он был так близок к смерти, как никогда до сих пор.

На время близость смерти парализовала его. Страх, казалось, засыпает его, как снег, ледяными кристалликами с тёмного неба. Говард поёжился и закрыл глаза.


После полуночи движение поутихло. Он пошевелился, встал на замёрзшие ноги – они болели – и сложил спальный мешок в рюкзак, чтобы унести его с собой.

Дорогу он пересёк бегом. Многочисленные следы колёс уже начали исчезать под свежими слоями снега; асфальт под ними был скользким и ненадёжным. Лес на противоположной стороне, на бывших землях оджибвеев, стоял тёмный и укрытый тенями. Говард включил ручной фонарь и принялся пробираться через лес вдоль грязной колеи на восток. Деревья были высокие; он прислушивался к звуку, с которым снежинки просеивались сквозь хвою. Каждое дуновение ветра сбрасывало на него каскады снега, который под лучом его фонаря превращался в поблёскивающий льдистый туннель.

Он миновал развилку. Налево шёл путь к испытательному полигону. Вперед – дорога к разрушенной лаборатории. Он пошёл вперёд, хотя эта дорога была не такая наезженная, полностью замёрзшая, и идти по ней было гораздо тяжелей.


Приближаясь к ближнему периметру лабораторного комплекса, он снова заметил призрачные фигуры, которые наблюдал прошлой осенью. В этот раз они были не такими страшными, хотя по-прежнему загадочными. Он их не интересовал; их вообще не интересовало ничто, кроме собственного передвижения – возможно, по кругу с центром где-то среди разрушенных зданий. Неупокоенные духи, подумал он. Прикованные к этому месту.

На самом деле они были даже красивы, эти почти человеческие фигуры из света, отбрасывающие вполне реальные тени среди деревьев; их отражения поблёскивали в бесчисленных призмах свежевыпавшего снега. Это выглядело, словно сами деревья пришли в движение и принялись исполнять грациозные пируэты в черноте ночи. У Говарда на глазах выступили слёзы, хоть он и не мог сказать, что послужило тому причиной. Ему показалось, что он шёл среди движущихся теней несколько часов. Помнить о том, что нужно держаться дороги, было очень трудно. Вообще было трудно помнить о чём бы то ни было.

Он помедлил, когда одно их этих созданий (если их можно так назвать) подошло к нему близко. Он затаил дыхание, пока оно двигалось ему наперерез. Он почувствовал тёплое покалывание на коже; снег поблизости начал таять и заблестел ледяной коркой. Он вгляделся в светящуюся фигуру, сквозь полупрозрачную зелень и раскалённое золото внешних слоёв в сложное переплетение индиго и фиолетового, распространяющихся вовне, словно звёздная корона, а потом угасающих, как дуга солнечного протуберанца. Его глаза были тенями, тёмными, как ночь. Оно не остановилось и не взглянуло на него.

Просто ушло своей дорогой. Говард вдохнул, глубоко и хрипло, и сделал то же самое.


Он добрался до территории комплекса, когда начало светать.

Он бесстрашно преодолел проволочные заграждения и пропускные пункты, построенные, а потом покинутые прокторами. Здесь не было ни души уже несколько месяцев. Здесь была тайна, которую прокторы объявили слишком страшной, чтобы над ней думать, и слишком опасной, чтобы мириться с её существованием.

Следы их деятельности были разбросаны под мягчающими сугробами: землеройная техника, ржавеющие жестяные ангары, несколько автомобилей, разобранных до осей и брошенных. Самой большой постройкой прокторов, оставшейся нетронутой, была кирпичная коробка без окон с широкими железными дверями, запертыми перекладиной с висячим замком. Говард направился к ней.

Купол синего света, окружающий расположение Лаборатории физических исследований Ту-Риверс, высился перед ним. Он никогда не подходил так близко к нему. Его заинтересовала граница, отделяющая «внутри» от «снаружи». Она была видна чётко и ясно. Внутри этой границы снега не было; трава была по-прежнему зловеще зелёной, с единственного дерева так и не опали листья… хотя всё это начинало искажаться и меняться, если он смотрел слишком долго. Странно, подумал Говард. А не распространяются ли какие-то эффекты охватившего лабораторию явления за пределы этой границы? Эти создания в лесу, к примеру. Да и здесь, в призрачном свете зари засыпанное снегом барахло выглядело необычно ярким, словно его периферийное зрение стало вдруг призматичным, расщепляя в радугу каждый луч, падающий под острым углом – и помойка показалась усыпанной самоцветами.


В свои последние дни Стерн рассматривал фрагмент в лаборатории как новый тип материи: квантовую материю, материальный объём которой составляет лишь малую часть её подлинного размера, который невозможно измерить, поскольку он находится за пределами наблюдаемой вселенной. То был обломок Протенои и вследствие этого он был непознаваем; на окружающую материю он влиял на квантовом уровне, коллапсируя волновую функцию реальности непредсказуемым и часто противоестественным образом.

Так ли это на самом деле, думал Говард? Если он перешагнёт эту границу синего света, окажется ли он в некотором смысле внутри фрагмента? Или он уже внутри него? Возможно, прокторы и их мир, вся их вселенная до самых дальних пределов уже находится внутри фрагмента – а иллюзией является то, что вселенная содержит фрагмент.

Это врата, барьер – ньерика.

Axis mundi – так его дядя это называл.


Прокторы оставили бо́льшую часть своего оборудования и добычи в этом защищённом от превратностей погоды хранилище. Папки, коробки с бумагами, вынесенными из ближайших лабораторных зданий; брошенные записные книжки, столы, устланные аэрофотографиями окрестностей, книги по физике, Библии. В углу грудой лежали белые халаты и свинцовые передники. А в шкафу без дверей – три костюма, которые Клиффорд описывал ему осенью: тяжёлые стёганые безрукавки со своеобразным капюшоном и шлем дымчатого стекла. Говард предположил, что безрукавка должна защищать от радиации. Он слышал о том, что шеф пожарной команды Халдейн умер после того, как заехал на своём грузовике в синее свечение. Шлем, похоже, должен рассеивать свет, которого он пока что не видел… некое невообразимое сияние, слепящий свет творения… но может ли что-нибудь от него защитить?

Он снял костюм с полки и облачился в него – без сомнения, напрасная трата усилий, но в нём он почувствовал себя менее уязвимым.

Затем он снова вышел на морозный воздух. Солнце лишь начало подниматься, осветив серый воздух под клочьями низких облаков. Он прошёл мимо покинутых построек, мимо алмазных полей ржавой техники к резко очерченной границей снега поверхности дороги и вступил в синий светящийся ореол.

Глава двадцать пятая

Когда наступило утро, испытательный полигон был тих и пуст.

Последний техник уехал в полночь. Наблюдательный бункер находился во многих милях к востоку – плита усиленного бетона с узкими прорезями окон. Мониторы передавали информацию о состоянии бомбы на ряды телеметрических консолей внутри бункера; их панели перемигивались разноцветными огоньками. Огоньки складывались в ободряющие узоры янтарно-жёлтого или зелёного цвета – всё шло согласно плану.  Всё идёт, как должно идти, думал Милош Фабрикант, по крайней мере, в узких пределах ответственности этих машин.

Фабриканта пригласили сюда в качестве наблюдателя, и он до сих пор не услышал убедительного объяснения тому, что прокторы выбрали именно это место для испытания нового оружия. Разве в Картахене бывает снег? Разве Испания заросла сосновыми лесами?

Однако прокторы, как всегда, следовали собственной логике. Он не настаивал. Фабрикант выполнил свою часть работы, состоявшую в извлечении обогащённых изотопов урана и применении их для постройке бомбы. Были построены три образца имплозионного типа, и новые были на подходе. Один из трёх сейчас покоился на помосте в лесу. Два других были отправлены на какую-то атлантическую авиабазу, и если первое испытание будет успешным, их сбросят на воюющую Европу. И да поможет Бог всем нам.

Он видел прогноз по выходу энергии, сделанный Средоточием Бюро, и он был ещё более чудовищным, чем получалось по его собственным расчетам. Он не знал, чьи цифры вернее. В любом случае, они поражали воображение. Добывать энергию из массы, словно мы сами архонты – какая невообразимая гордыня!

Быть здесь в этот момент – большая честь. И немалый страх.

Он повернулся к главному цензору, неприятному человеку по имени Бизонетт.

– Скоро ли…

– Через два-три часа, месье Фабрикант. Немного терпения, прошу вас.

Я вовсе не пытаюсь ускорить дело, подумал Фабрикант.


Саймеон Демарш всю ночь был на телефоне, разговаривая по очереди с Бизонеттом в бункере на полигоне, с Делафлёром в мэрии, с Требахом в расположении армейских частей и с комендантом в Фор-ле-Дюке. Из полумрака кабинета в доме Эвелин он наблюдал за парадом огней на том берегу озера Мерсед – огромный караван прокторов и высших военных чинов двигался в безопасные места на юг. Под падающим снегом процессия приобретала странную красоту. Она напоминала свечное шествие, отряд ренунциатов, совершающий полуночное паломничество в канун Вознесения.

Поток автомобильных огней иссяк задолго до рассвета. Из тех, кто покидал Ту-Риверс, в городе оставались лишь Требах, Делафлёр и сам Демарш, а также их шофёры. Делафлёр беспокоился насчёт беспорядков в казармах; он занял линию с Бизонеттом, и телефон Демарша молчал весь час до восхода солнца. Демарш сидел неподвижно в тишине, не спал, но и не бодрствовал по-настоящему… просто сидел.

Армейская машина приехала за ним на рассвете.

Он открыл дверь постучавшему в неё шофёру и сказал ему:

– Да. Хорошо. Подождите немного.

– Сэр, у нас совсем мало времени. – Водитель был молод и нервничал. – В городе неспокойно. И этот снегопад…

– Я быстро.

Он взбежал по ступеням наверх, в спальню. Эвелин была там. Наверное, тоже не спала. На ней было платье, которое он привёз из столицы – как это было давно. В нём она выглядела очень хрупкой. Хрупкой и прекрасной. Окно спальни выходило на наветренную сторону, и снег укрывал его целиком; Эвелин смотрела на него широко раскрытыми глазами из полумрака кружева и льда.

– Сейчас? – спросила она. – Мы уезжаем сейчас?

Что-то будто дёрнулось у Демарша внутри. Incipit vita nova, ошеломлённо подумал он. Начинается новая жизнь: не тогда, когда он вступил в Бюро, а сейчас, здесь, в этой комнате. Именно сейчас что-то остаётся позади; что-то брошено и покинуто.

Он подумал о Доротее, и воспоминание о ней было таким ярким, что её лицо словно повисло в воздухе перед ним. Он подумал о Кристофе и его настороженных глазах. Он оставил дом и отправился в место менее реальное, в импровизированное, собранное наскоро место, которому осталось существовать всего несколько часов.

Он подумал о Гае Маррисе, потерявшем три пальца на правой руке.

Водитель позвал его снизу. Эвелин нахмурилась.

– Это просто вызов, – сказал он. – Я нужен им в мэрии. Я скоро вернусь.

Он вышел из комнаты прежде, чем Эвелин успела ответить. Он не хотел знать, поверила ли она ему.


Эвелин сбежала вниз и подскочила к большому окну гостиной как раз когда машина отъехала. Её немного занесло на скользком от снега покрытии Бикон-стрит, затем она набрала скорость и скрылась на западе.

Когда звук мотора стих, она смогла расслышать другие звуки – звуки далёкой перестрелки, словно лопающийся попкорн – слабые, но несомненные.

Осталось ли ещё время, чтобы добраться до Декса Грэма? Эвелин сомневалась в этом… да и в любом случае ей не хотелось этого делать.

По большей части ей хотелось смотреть на снег. Он выглядел очень красиво, пока падал. Он поглощал внимание. Она сядет в спальне и будет смотреть, как на утреннем снегу образуются неровности и сугробы под дующим над замерзшими водами озера Мерсед ветром.

Будет очень здорово смотреть на всё это, когда, наконец, вспыхнет последний ослепительный свет. Но сперва она должна переодеться. Это платье больше ей не нравится. Она не хочет даже касаться его.


Клемент Делафлёр потерял телефонную связь с полковником Требахом и тут же связался с ним по радио. Требах кричал что-то о казармах, о своих людях, но его слова тонули в разрядах статики. Делафлёр сказал ему: «Уезжайте, ради Бога – неважно, как. Просто уезжайте». Но ответа не последовало. Рация Требаха тоже вышла из строя.

Делафлёр отправился искать собственного водителя. Он выполнил свои обязанности, проявив, как он полагал, значительное рвение в сложной обстановке, а все оставшиеся недоделки вскоре будут уничтожены, как в анекдоте про врача, который хоронит свои ошибки. Если Требах попал в переделку и будет вынужден остаться, то Делафлёр станет последним, покинувшим город… и это может произвести впечатление на цензора Бизонетта, который, кажется, сумел преодолеть свою неприязнь к Идеологическому отделу. В эти дни Делафлёр притягивал патронаж так же, как сахар притягивает насекомых. Эта мысль утешала.

Он вышел в приёмную, где его должен был ожидать шофёр. Здесь стояла ещё одна радиостанция, настроенная на волну испытательного бункера. Она издавала высокий свист, прерываемый пакетами непонятных данных и механическими контрольными сигналами. Меньше трёх часов до подрыва, отметил Делафлёр – довольно поздно для отъезда, но эта неразбериха с Требахом задержала его.

Куда подевался водитель? Другие сотрудники офиса, понятное дело, отсутствовали, он распустил персонал, благонадёжных прокторов и пионов, и отправил их с полуночным караваном. Водитель остался пить кофе из странного кофейника в углу. Но сейчас помещение было пусто.

Делафлёр метался по застланным ковровыми дорожками коридорам со всё возрастающей, но тщательно подавляемой тревогой. Он проверил туалет, но водителя там не было. Не было его в пустых кабинетах, все двери в которые приоткрыты, ни в мраморном фойе на первом этаже. На это совсем нет времени! Он внезапно ощутил, как убывают минуты, чего совершенно не замечал ещё час назад. На дорогах снег, местами опасно глубокий. Они должны выехать прямо сейчас.

С запада донеслись звуки стрельбы. Согласно последним докладам Требаха начались какие-то беспорядки на краю города: блокпост вступил в перестрелку с гражданскими автомобилями, предположительно пытающимися покинуть город по одной из лесовозных дорог. Требах послал туда подкрепление, которое должно было подавить сопротивление. Но стрельба время от времени вспыхивала вновь – плохой знак.

Может быть, водитель в подвале, подумал Делафлёр, среди водопроводных труб, бетонных стен и стальных решёток, где томятся Тибо и мальчишка Клиффорд Стоктон. Но нет, вряд ли. В любом случае, Делафлёру не хотелось туда спускаться – он боялся попасть в ловушку. И коридор внезапно показался ему слишком узким.

Он натянул зимнее пальто и вышел через главный вход на улицу – к чертям водителя, пускай горит, он поведёт машину сам. Но, сбегая по засыпанным снегом ступеням, он обнаружил, что пропал не только водитель. Машины тоже не было.

Делафлёр онемел от негодования.

Он поплатится за это бо́льшим, чем три пальца, подумал Делафлёр. Он заплатит головой! В столице не рубили голов со времён Депрессии, но в Комитете Общественной Безопасности ещё были люди, которые знали, как следует поступать с предателями.

Но это не имеет значения; транспорт ему сейчас нужен больше, чем месть. Ни одной машины не осталось. Его трусливый шофёр уехал на последней. Делафлёр ощутил волну паники, но велел себе думать, оставаться конструктивным. У него ещё осталась рация. Может быть, Бизонетт сможет послать кого-нибудь из бункера. Для этого ещё может хватить времени.

Он уже было собрался снова подняться по ступеням в мэрию, когда чёрный фургон с рёвом вылетел из-за угла Общественных Садов, и на мгновение у Делафлёра расцвела надежда: за ним всё-таки приехали! Но фургон вошёл в поворот на слишком большой скорости; он пьяно зарыскал из стороны в сторону, его занесло и выбросило на тротуар.

Какое-то время в фургоне было тихо, а потом из его распахнувшихся дверей начали выпрыгивать вооружённые люди, словно муравьи из потревоженного гнезда. Солдаты, явно пьяные и опасные.

Один из них прицелился в уличный фонарь и выстрелил; дождь стеклянных осколков присоединился к падающему снегу. Остальные тоже принялись палить. Не только пьяны, но и напуганы до смерти. Они знают, что должно произойти, понял Делафлёр. Знают, что обречены на смерть.

И знают, кого в этом винить.

Где-то над его головой разбилось окно. Его заметили, здесь, в тени здания мэрии? Вряд ли. Делафлёр вбежал в здание и запер за собой парадную дверь.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю