Текст книги "Цыпленок и ястреб"
Автор книги: Роберт Мейсон
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 25 страниц)
Душевые объявили запретной зоной на несколько дней, пока не приехали саперы, которые сожгли траву огнеметами и прочесали район с миноискателями. Они находили мины, подрывали их и потом место было вновь объявлено безопасным.
Полеты в Счастливую стали повседневной рутиной. Они мало чем отличались друг от друга – если, конечно, в один из них ты не станешь одним из тех американцев, которых убьют. Или одним из тех трех сотен ВК (как предполагалось). Тут, конечно, разница будет большая. Для нас же, живых, все это было лишь источником усталости и раздражения.
Уэндалл сказал, что ВК прогибается под нашим натиском, чтобы побольше узнать о том, как действует Кавалерия. Возможно, он был прав. Похоже, они контролировали ситуацию. Мы хотели, чтобы они стояли и сражались, а они этого не делали. Очень неприятно для "Первой Команды".
Чтобы доказать нам, что именно они – хозяева долины, они не просто приветствовали нас именно там, куда мы направлялись. Они еще атаковали нас в момент эвакуации десанта. А в промежутке между этим вели снайперский огонь из теней.
Я получал массу практики. Я научился очень хорошо летать в строю и на предельно малой. Повторяя все снова и снова, я научился действовать даже тогда, когда был перепуган до усеру. Я стал эффективным, оцепеневшим, отупевшим. Я узнал, что каждый может приспособиться ко всему; тебя будут интересовать лишь детали работы, какими причудливыми они бы ни были.
В ходе своего обучения должности командира я летал с разными пилотами, но по большей части с Лизом. Он научил меня разным штукам, которые потом не раз и не два спасли мне жизнь.
Мы вылетели на эвакуацию, чтобы подобрать десант, который высадили днем раньше. Услышали, как вертолеты во главе строя начали сообщать о попаданиях. Лиз объявил готовность пулеметчикам и сказал мне:
– Увидишь цель – сообщи.
Я слегка положил руки на управление; к тому времени для меня это уже стало абсолютно автоматическим рефлексом.
Наша рота – 16 машин – шла последней. Все пехотинцы уже отбежали от деревьев и сгруппировались по восемь человек. Сегодня на борт можно было брать восьмерых. (Точное количество зависит от плотности воздуха, на нее влияют температура, влажность и высота. Чем жарче и больше высота, тем разреженней становится воздух и тем меньше делается грузоподъемность. Этот предел вычисляется ежедневно).
Но тут случилась хуйня. После того, как каждый экипаж взял на борт восьмерых, остались четыре человека – они бегали между вертолетами и все их заворачивали. Увидев это, Лиз немедленно просигналил им, чтобы они бежали к нам. В замешательстве они подбегали то к одной машине, то к другой. Все были на нервах. Четырем "сапогам" очень не хотелось остаться на земле. Ричер выскочил наружу и замахал. Наконец, они поняли, что от них хотят и вернулись. Я не понимал, на что надеется Лиз. У нас уже были восемь человек на борту. Мне пришлось полетать на вертолете, который в подобный день чуть ли не скреб по верхушкам. Взять двенадцать было немыслимо. Умение, удача, опыт – в такой день ничто не поможет поднять с земли двенадцать "сапог".
Как только они втиснулись в вертолет, Лиз прибавил газу. Я почувствовал, как под винтом растет давление воздуха – и перегруженная машина медленно поднялась с земли. Лиз радировал Уильямсу, что мы сумели взлететь. Пока рота поднималась в воздух, Лиз оставался в висении. Я бросил быстрый взгляд на индикатор мощности. Он был, конечно, сломан, иначе не показывал бы, что мы используем ту мощность, что есть, на 105 процентов. Рота ушла за линию деревьев, я услышал, как они стреляют по джунглям, потом донеслись сообщения о попаданиях – и мы остались одни. Лиз мягко наклонил нос "Хьюи", дав ему разогнаться над землей, чтобы набрать подъемную силу. Он держался над травой, даже когда мы сблизились с деревьями. Приборы показывали, что мы используем мощность без остатка и места для нас больше не оставалось. Но потом он каким-то образом добавил еще. Вертолет застонал и поднялся над деревьями. Я почувствовал рывок, когда полозья задели верхушки. На взлете рота повернула влево, но Лиз двинулся вправо. Я следил за полянами и кустами, высматривая вспышки или дым, но ничего не видел. Мы набирали высоту куда медленней, чем обычно. Понадобилось много времени, чтобы достичь безопасной высоты, но нам это все же удалось.
– Откуда ты знал, что вертолет на такое способен? – спросил я.
– Очень просто. Это машина Ричера, – ответил Лиз.
– Ничего не понял.
– Единственная машина в нашей роте, способная столько поднять. Так, Ричер?
– Именно так, сэр. Даже еще больше, – зашипел у меня в шлемофонах голос Ричера.
Ричер сделал кое-какие тонкие, неуставные доработки в двигателе. Раньше я не летал на этом вертолете – Лиз придерживал его для себя – и все это стало для меня новостью. Учебный фильм, который я видел, доказывал, что подобное сработать не сможет, но оно сработало. На протяжении следующих двух месяцев этой машине предстояла бурная карьера. Она спасет массу жизней, пока я ее не уничтожу.
Может, вертолет и был мощнее прочих, но все же требовалась масса опыта, чтобы понять, где лежит предел и как выскрести абсолютно все до этого предела. У Лиза очень хорошо получалось это определять. Он был настоящим кладезем всяких трюков. Именно Лиз объяснил мне, что наша позиция в строю фиксирована лишь по горизонтали. Ты можешь – и он показал это несколько раз – уходить вниз или вверх, и строй от этого не разрушится. Он начинал быстро перемещаться вверх-вниз, оказавшись под огнем. Заходя на посадку в горячей зоне, он давил на педали, заставляя вертолет вилять хвостом. У Лиза была теория, что любое резкое движение машины сбивает с толку вражеских стрелков. Я тоже приучился это делать. Неважно, помогало ли такое на самом деле. Я считал, что помогало. Мне было чем занять себя в ситуациях, казавшихся безнадежными.
После долгого набора высоты с двенадцать "сапогами" мы нагнали нашу роту. В нескольких милях впереди ведущая рота батальона доложила о пулеметном огне в районе перевала, на 3000 футов. Пятидесятый калибр. С тяжелыми пулеметами мы еще не встречались. Наша рота ушла в сторону, чтобы не попасть под огонь. Голоса, прорывавшиеся сквозь помехи, были напряжены.
– Здоровые, как бейсбольные мячи! – чья-то реакция на трассеры пятидесятого калибра.
– Господи, Желтый-2 сбит!
– Желтые, расходимся! – они ломали строй.
Я видел эти трассеры за пять миль. Их полет вверх казался ленивым. Между каждыми двумя из них было еще четыре пули. Пулемет пятидесятого калибра бьет пулями в полдюйма диаметром и в дюйм длиной. Даже если просто держать этот кусок металла в руках, чувствуешь, насколько он увесистый. Вылетев из ствола со скоростью 3000 футов в секунду, он получает невероятную мощь и дальнобойность.
Батальон ушел в сторону от засады, оставив ганшипы разбираться с ней. Кроме того, я услышал, как полковник вызывает артогонь. Были сбиты пять вертолетов, два пилота убиты, остальных спасли. Одна машина получила 66 попаданий, но продолжала лететь. Этим можно было бы хвастаться, если бы на ней не погиб командир. До зоны "Гольф" ее довел второй пилот.
Наша рота вернулась в расположение дивизии, высадила там "сапог", которые провели в десанте два дня и взяла новую партию. Мы перебросили их к Лиме и доконца дня перевозили все больше и больше солдат и техники к этому бивуаку. Ближе к вечеру мы налетали по восемь часов. Я устал и мечтал, как доберусь до расположения дивизии. В такие дни дом – это место, где есть горячая еда.
Мечты не сбылись. Кто-то решил, что мы должны остаться в Лиме вместе с "сапогами".
Такое случилось во второй раз. Как и раньше, нас никто не предупредил. Ни у кого не было спального мешка или даже приличного выбора пайков.
Половина батальона, 32 вертолета, приземлилась в точке Лима. Мы привезли с собой "сапог", они попрыгали с машин и тут же присоединились к своим собратьям. Вскоре пехота образовала оборонительный рубеж вокруг этого клочка Вьетнама, вдруг ставшего важным. Тридцать два вертолета и их экипажи торчали посреди земли, контролируемой Вьетконгом и ждали, когда по ним начнут бить из минометов. И зачем мы это сделали? Зачем ждать здесь, в семи минутах от безопасной зоны Гольф?
– Ну, Боб, если нам нужно добраться сюда ранним утром, а так оно и будет, что делать, если перевал затянет? – так ответил Фаррис. Он стоял рядом с грузовой кабиной, копаясь в ящике с пайками и что-то искал.
– Пролететь над перевалом и сделать обратный круг, – сказал я.
– Тут есть одно "но", – Фаррис сжал челюсти, подбирая слова для продуманного ответа. – Если погода будет не очень плохой, мы сможем это сделать, но если очень, то нет. А если не сможем, нам придется ждать, пока туман не рассеется.
Он нахмурился, сделал паузу и взъерошил седеющие волосы:
– Это задержит задание, и кто-нибудь может погибнуть.
Он замолчал. Он нашел паек, из которого не вытащили пакет кофе и улыбнулся этому пайку, как старому другу. Пакетов кофе нам вечно не хватало. Мы воровали их из ящиков всегда, когда нужно было становиться лагерем, неважно, надолго ли.
– Теперь понял?
– Это-то я понял, – и я отрицательно покачал головой, когда Фаррис предложил мне банку с печеньем. – Чего я не понимаю, так это почему мы не планируем все заранее. Почему такие ночевки для нас – всегда неожиданность?
Слушая меня, Фаррис взял консервный нож Р-38 (он прилагается к каждому пайку) и поддел им крышку банки с печеньем. Обнаружились три больших печенья, которые он вновь предложил мне. Я опять отказался.
– Ну, – сказал он. – Это очень хитрый вопрос, почему мы не планируем заранее.
Он выбросил печенья в ящик с пайками и выдул крошки из банки. Потом нагнулся и поскреб ей по земле, чтобы набрать песка. Когда банка оказалась наполовину полной, он постучал ей по полу грузовой кабины, чтобы слой песка выровнялся.
– Иногда мы знаем, что останемся ночевать, а иногда нет.
Он согнулся с банкой до земли и протянул руку под брюхо "Хьюи", туда, где был сливной клапан. Какое-то время я видел только его ноги. Пропитав песок топливом, он вылез обратно.
– Когда мы знаем, что останемся, то планируем, – и он поставил банку, ставшую печкой, на землю. – А когда не знаем, то не планируем.
Он залез в ящик, достал еще одну банку печенья и открыл ее несколькими быстрыми движениями Р-38.
– Вот это, – и он оглядел все вокруг своими карими глазами так, будто увидел в первый раз, – пример того, как мы иногда не планируем заранее.
– Но ведь нас здесь могут обстрелять из минометов и мы потеряем большинство машин, так? – я твердо решил получить логическое объяснение. Он пробил несколько треугольных дырок у самого верхнего края "печки", чтобы пламя смогло гореть, когда наверху будет стоять банка с водой. Наконец, решив, что все в порядке, он установил "печку" футах в десяти от "Хьюи" и поджег. Из банки вырвался темно-оранжевый, коптящий язык пламени. Осмотрев свое творение, Фаррис сказал:
– Ага.
Взяв банку с водой с помощью сложенной крышечки, он поставил ее на огонь, чуть неровно, чтобы дать пламени выход сбоку. С той стороны, где плясало пламя, почти сразу стали появляться пузырьки.
– Так в чем причина того, что мы здесь вот так сидим? – спросил я. – Если мы потеряем вертолеты, это отбросит нас назад на недели, или месяцы. Если на то пошло, небольшое утреннее опоздание куда менее рискованно.
Вода закипела. Он снял банку с огня, сложив кусочек картона, чтобы не обжечься. Осторожно поставив кипяток на землю, сорвал верх пакетика с кофе и высыпал гранулы в воду. Они растворились и до меня тут же донесся аромат.
– Ты прав, – сказал он.
– Так почему мы здесь? – я был озадачен.
Фаррис высыпал из пакетиков в банку сахар и сухое молоко. Потом встал и сделал очень осторожный глоток, резко втянув в себя воздух.
– Не знаю, – и улыбнулся мне.
А увидев мой недоумевающий взгляд, сказал:
– На, – и протянул кофе. – Хочешь глотнуть?
Солнце уходило за перевал. Я оставил Фарриса наедине с его кофе и пошел искать Реслера.
Задержался у своей машины. Там Лиз разогревал себе еду. Наш ящик с пайками был почти пуст, все что там нашлось – несколько банок с омлетом, посуда, две-три мини-пачки сигарет и примерно пятнадцать консервных ножей Р-38. Нормальных пайков не было. Лиз сидел на корточках и говорил о Второй мировой со своим приятелем Готлером, бывшим пилотом Люфтваффе. Я сказал, что еще увидимся и ушел.
У Гэри выбор был куда лучше. Почти половину ящика занимали нераспечатанные пайки, так что я поужинал с ним.
– Ну посмотрим. У нас есть говядина с лапшой, тушеная говядина, спагетти с фрикадельками, цыплята и омлет, – так сказал Гэри, роясь в ящике.
– Цыплята, – ответил я.
– Правильно.
Мы уселись за еду. Последние лучи солнца погасли за перевалом. Начали собираться москиты и мы спустили рукава, чтобы защитить руки. В долине было душно и сыро, похоже, собирался дождь.
Мы говорили о войне. Я рассказал ему, как Лиз взлетел с двенадцатью "сапогами" на борту. А он рассказал, как получил пулю в остекление.
– Лечу, все нормально, а через долю секунды в плексигласе дырка, прямо напротив лица, – и он показал на свою ладонь так, будто это было лобовое стекло. – Ни малейшего звука. Просто взяла и появилась. И я секунду думал, то ли это последнее, что я вижу, то ли что. Я себя чувствовал полным идиотом, но спросил Нэйта, нет ли у меня крови на лице или еще чего. Когда он сказал, что нет, я понял, что жив. Одну вещь я теперь знаю точно: если мне попадут в голову, я этого не замечу. Будет очень быстро.
Внезапно материализовалось лицо Нэйта – он подошел к нам откуда-то из темноты и закуривал трубку. Нэйт уселся рядом с нами и шумно затягивался. Запах был приятный и я заметил для себя: бросить курить сигареты и перейти на трубку. Я сам не заметил, как начал выкуривать три-четыре пачки в день.
Трубка шипела. Когда Нэйт затягивался, озарялось его треугольное лицо с острыми чертами и небольшим ртом с серьезными складками. Когда огонек угасал, в пасмурной ночи был виден лишь силуэт – верх шапки и линия плеч.
Он продолжал курить, не говоря ни слова. В его присутствии мы с Гэри замолчали. Его опыт вертолетчика заставлял нас робеть. Офицер старой 11-й Воздушно-штурмовой. Один раз был сбит.
– Гэри рассказывал тебе, как в нас сегодня попали? – сказал он, наконец.
– Да, близко прошло, – ответил я.
– Близко. И говорят, что будет еще хуже.
– Кто говорит?
– Уэндалл в книжке прочитал. "Улица без радости".
Опять этот ебаный Уэндалл.
– Парень, который ее написал, знает, как ВК воевали с французами. Говорит, что когда мы двинемся дальше на север, Кавалерии здорово достанется, – он опять затянулся, но табак прогорел уже глубоко и его лицо не осветилось, в темноте лишь раздалось шипение.
– А что именно будет, он не говорит? – спросил Гэри и я услышал, как он мнет мусор, оставшийся от своего ужина. Гэри комкал каждую пластиковую тарелку.
– Он говорит, что когда мы пройдем дальше на север, зоны высадки станут такими, что на них поместятся всего один-два вертолета. Вьетконговцы выкапывают там яму и накрывают ее ветками. В этой яме один-два человека пережидают наш обстрел. А когда мы прилетаем, они выскакивают и изрешечивают кабины из пулеметов, – спокойно пояснил Нэйт.
Видимо, он прошел какую-то специальную подготовку, которая позволила ему говорить о таких вещах без тени страха. У него была даже книга, подкреплявшая его теории. Никаких контрмер он не предложил, поэтому о них заговорил я:
– Так что делать? Как не попасть в такую ловушку?
– Никак. Просто смотри внимательно, нет ли в зоне подозрительной кучи веток, – он сказал это так, будто речь шла о еще одном важном приеме, который должны выучить новички, а сам он и другие ветераны уже много раз видели эти подозрительные кучи.
Я начал вспоминать десанты – что там было с кустами? Припомнил неразбериху, треск пулеметов в дверях, запах пороха, вопли "сапог", безумие, творящееся в эфире. Но кусты? В жизни не задумывался о кустах. Как я все это выучу? Какой невыученный урок будет стоить мне жизни?
– Сколько всего требует внимания, – сказал я, надеясь, что кто-то скажет мне, что не нужно беспокоиться о кустах и есть какой-то контрприем.
– Ага, – согласился Реслер. – Помнишь этот большой лук со стрелой, Боб?
– Да, – и я зажег сигарету из третьей пачки. – Расскажи Нэйту.
– Боб был в другом вертолете, но мы оба это видели. Мы уже собирались садиться, но тут пилот ганшипа сказал, что видит что-то подозрительное.
– Это было в этом месяце? – перебил его Нэйт.
– Да. Когда ты рассказал про кусты, я вспомнил, что не заметил то, о чем говорил этот пилот ганшипа. Наконец, он спросил, видим ли мы то ли проволоку, то ли веревку, натянутую поперек зоны. Когда он это сказал, я ее тоже увидел, – на мгновение проглянула луна и я увидел, как Гэри ухмыляется. – Потом он говорит: "Смотрите, что будет". И пикирует, а мы летаем кругами. Он выпустил НУРС в середину площадки и взрыв оборвал веревку. И тут через всю поляну как пролетит такой здоровый шест – как стрела. Щ-щ-щух! Глазам не поверишь.
Гэри и я засмеялись, но Нэйт только пыхнул трубкой.
Неожиданно он резко поднялся, выколотил трубку о тыльную сторону ладони и убрал ее в нагрудный карман, так что чашечка свисала сверху.
– Значит, вам нужно стать такими же внимательными, как этот пилот ганшипа, если хотите жить, – и, дав этот бесценный совет, он обернулся, чтобы уйти. – Спокойной ночи, – и он растворился в темноте, чтобы навестить других своих приятелей.
Я собирал мусор от своего ужина и тут Гэри сказал:
– Знаешь, что-то в этом парне меня пугает. Может, это из-за трубки? Мой отец никогда не доверял людям, которые курят трубку.
Всю ночь шел дождь. Четверо из нас втиснулись в «Хьюи» и попытались заснуть. Сдвижные двери были открыты, чтобы воздух хоть как-то циркулировал. Я лежал на полу на животе, лицом к двери, скатав свою рубашку так, чтобы получилось подобие подушки. Лиз лежал на спине с другой стороны, накрыв себе форменной курткой грудь и лицо. Ричер ворочался у нас в ногах на нейлоновой скамейке. Стрелок полусидел, упершись в хвостовую переборку за своим пулеметом. Его голова склонилась вперед, подбородок прижался к груди. Может показаться, что Ричер устроился лучше всех. Как бы не так. Скамейка предназначалась для того, чтобы вместить четыре задницы, но не лежащее тело. Алюминиевые ребра, обычно проходившие между сидящими людьми, впивались в кости каждому, кто на свою беду пытался здесь заснуть. Других вариантов не было. Мы не взяли палатки и из-за дождя пришлось спать внутри вертолета.
Я не мог заснуть. Воздух был тяжелый, промозглый. Дождя хватало только на то, чтобы сделать воздух влажным, но не прохладным. Время от времени капля разбивалась о пол кабины, посылая брызги мне в нос. Я подвинулся ближе к двери, надеясь, что дождь отгонит москитов. Военный репеллент, который я позаимствовал у Ричера, нормально работал лишь несколько минут, потом выдыхался.
– Эй, Ричер, – прошептал я. – Не спишь?
– Угу, – и этот голос едва скрывал тоску от поражения в битве со скамейкой.
– Я возьму у тебя еще репеллента?
– Угу, – он поднялся в лунном свете, передал мне пластиковый флакон из своего нагрудного кармана и улегся обратно со вздохом.
Там едва хватало на один раз. Я нанес несколько капель на ладони, растер их, потом растер лицо. Если они не будут кусать меня в лицо, я смогу заснуть. Втер в волосы и руки то, что оставалось и поглядел на Лиза. Тот спал, накрывшись рубашкой. Луна выглянула из-за облаков и в ее свете я глянул на часы: 0200. Протянул флакон Ричеру и сказал:
– Держи.
Ричер молча привстал и взял флакон.
Улегшись, я услышал отдаленную стрельбу. Она длилась не больше минуты и прекратилась. Наверное, какой-нибудь нервный "сапог". Но, разумеется, это могло быть и началом нападения. Я представил, как наш лагерь выглядит сверху. Тридцать два темных силуэта вертолетов на земле светлого оттенка. По периметру одни "сапоги" прятались в своих одноместных палатках, пытаясь заснуть, а другие вглядывались в серую листву. Глядя на это мысленным взором, я не мог решить, что будет хуже: рвущаяся на нас волна ВК или минометный обстрел. Москит укусил меня в шею и я вернулся к реальности – алюминиевому полу и мороси. Черт бы побрал злобные маленькие мозги этих насекомых.
Я решил подумать о том, как ненавижу москитов. Я надеялся, что мои мысли создадут такую волну ненависти и отвращения, что это их отпугнет. Какое-то время я представлял, как буду их мучить: выдергивать крылышки, отрывать ножки, давить головки – и тут они перестали кусаться! Действительно улетели. Получается, я сделал великое открытие? Теперь нам не будет нужно принимать таблетки против малярии? Москитов отпугивает обычная ненависть? Но что будет, когда я засну? Они ведь вернутся? Вернутся, конечно. Небось, еще и с подкреплениями. Нужно сделать так, рассудил я. Собраться всем вместе и сосредоточиться на ненависти, всем, одновременно. Мы сможем согнать их в одну большую напуганную массу. Я увидел, как запускаю руку в этот шар, хватаю большую пригоршню и давлю, слушаю их писк ужаса, мольбы о пощаде, и улыбаюсь. А потом достаю еще пригоршню.
Потянуло кофе. Лиз уже встал. Я поднялся, чтобы посмотреть, где он. Ричер тоже ушел. По моим часам было 0530. Какое-то время, пока мой мозг просыпался следом за мной, я сидел и моргал. Лицо зудело. Руки тоже. Москиты победили.
Лиз сидел на корточках рядом с "Хьюи" и варил себе кофе. Через несколько минут я уже варил себе свой. К семи утра мы поели, напились кофе, покурили, провели предполетный осмотр вертолетов и были готовы смотаться отсюда к чертовой матери. Через три часа экипажи все еще болтались рядом с машинами. Кто мог, кемарил, остальные же, как я, тупо смотрели в никуда.
Фаррис и Шейкер собрали нас на совещание.
Бои в Счастливой прекратились. Вьетконговцы ускользнули от нас под покровом ночи. Пулеметы пятидесятого калибра тоже перестали стрелять. Если мы их уничтожили, то, по словам "сапог", на земле этому не было никакого подтверждения. Все приказы были задержаны еще на сутки.
Я с Лизом, плюс еще семь экипажей, должны были провести день за полетами "жопы с мусором" – в смысле, развозя людей и имущество по расположению дивизии. Все остальные возвращались домой, чтобы выкопать побольше канав и накорчевать побольше пней.
Для меня все это было хорошими новостями. Я очень надеялся, что вьетконговцы и дальше пойдут туда, куда и шли. К тому же, я был готов заниматься чем угодно, только бы не корчевать эти здоровущие пни.
Когда мы закончили полеты по снабжению патрулей, стемнело почти настолько, что уже можно было включать посадочные фары. Я завис над третьей дорожкой, выискивая площадку для посадки. Облетел несколько свободных, принадлежащих соседней роте. Там уже начали рисовать на панелях номера, обозначающие часть. Когда я нашел свободную площадку, принадлежащую нам, она была за полмили до места нашего расположения.
Пока мы садились, Лиз связался со штабом и оттуда выслали за нами грузовичок. Как сказал водитель, наш вертолет вернулся последним.
Закат давно кончился, но на западе еще виднелись тусклые отсветы. Грязь на дороге давала холодные отблески. Грузовик прокладывал себе путь по этой грязи, а мы глядели из кузова, как мимо нас проплывают стоящие "Хьюи".
Грузовик остановился у штабной палатки, мы выбрались наружу и попрощались с Ричером и стрелком: те отправились в оружейку, чтобы сдать турельные пулеметы, а мы с Лизом двинулись в штаб, чтобы передать туда отрывной листок из бортжурнала. По этим листкам в штабе вычисляли налет машин и экипажей.
– Добро пожаловать, поздние пташки, – сказал капитан Оуэнс каким-то фальшивым тоном.
– Мы не поздние, – ответил Лиз. – Просто вот столько времени ушло.
– Шучу, Рон, – сказал Оуэнс без улыбки.
Лиз протянул ему листок:
– Похоже, я просто устал.
– Сейчас нам обоим пожрать бы чего-нибудь горячего, – добавил я.
– А-а, – сказал Оуэнс. – Столовая закрылась час назад.
Ему было неловко.
– Повар нам оставил что-нибудь? – спросил Лиз.
– Надо спросить у него, – промямлил Оуэнс. Он забыл сказать повару, чтобы тот оставил нам поесть, но не извинился. Мы глянули на него со злобой. Ему ничего не стоило бы признаться в ошибке, но он уже научился огрызаться. В части вертолетчиков-штурмовиков он и его напарник мистер Уайт были единственными, кто не летал на боевые задания.
На следующее утро мы увидели особенно жалкий пример того, как скверно работала наша разведка. Мы с Лизом вели замыкающую машину в строю из 16 сликов. Весь батальон поднялся в воздух, чтобы окружить роту ВК, которая, по данным нашей разведки была на марше из долины Счастливой в долину Бон Сон, ближе к побережью.
Пройдя перевал, мы повернули по долине на север. Еще через двадцать миль три роты сликов разделились, чтобы высадить десант в разных точках, окружив цель. Рота ганшипов разбилась на три группы, чтобы прикрыть нас.
Пока строй снижался для захода на посадку, я оглядывал местность. На этот раз не было никаких деревьев и холмов. Ровная земля, сухие рисовые поля и песчаные плеши с травяными кочками. Слабо верилось, что здесь могла спрятаться рота ВК.
Ведущие машины сблизились и их стрелки открыли огонь. Насколько было видно мне, трассы втыкались в голую землю.
С высоты в сотню футов и примерно за милю от одинокого дерева я увидел две фигуры, бегущие к нему со всех ног. Тридцать с лишним пулеметов пытались достать их.
Когда мы приблизились настолько, что я различал фонтанчики песка из-под их ног, один из них выронил винтовку и обернулся, чтобы подобрать ее. Он лихорадочно озирался. Небо заполнилось трассами и все они летели в него. Когда он дотянулся до винтовки, песок у его ног вскипел и он так и продолжил свое движение вниз, падая сквозь вихрь пуль. Вероятно, он был мертв еще до того, как ударился о землю.
Его перепуганный спутник продолжал спасаться бегством. По мере нашего приближения по нему начинало бить все больше пулеметов. Я потрясенно наблюдал, как пули распахивают все вокруг него.
– Сдавайся! – заорал я. – Сдавайся, еблан тупой!
Он понял, что не добежит до дерева и залег в единственном укрытии, мелкой песчаной ложбинке. Стрелки превращали в пыль все вокруг него, но Лиз не разрешил пулеметчикам нашей машины открыть огонь. Ебаный гук, самый отчаянный храбрец, какого я только видел, перекатился и направил свою винтовку на весь наш штурмовой батальон, несущийся на него под грохот пулеметов. Мне показалось, что он успел сделать один или два выстрела, прежде чем его разнесли на куски.
Финальный результат вылета? Вот эти два ВК. Наверное, наши разведчики держали карты вверх ногами. Коннорс предположил, что они сочиняют разведсводки, пользуясь китайскими печеньями с сюрпризом.
В письме, которое я написал Пэйшнс 15 октября, я рассказал, как Нэйта сбили во второй раз. Он вместе с Кайзером вез "жопы с мусором" вдоль дороги 19, и тут удачный выстрел, попавший в двигатель, заставил их сесть. Райкер и Готлер немедленно последовали за ними и подобрали их. Прежде чем улететь, они сняли с "Хьюи" радиостанции и пулеметы, чтобы не давать вьетконговцам лишний шанс пополнить свою все растущую коллекцию трофеев. Нэйт гордо пыхтел трубкой, рассказывая нам о своем приключении – вот и еще раз он вышел из почти смертельной переделки невредимым. Все соглашались, что если бы рядом не оказалось еще одного вертолета, история могла сложиться и по-другому. Я решил для себя держаться повыше в безопасных районах.
Еще я рассказал – а точнее, горько пожаловался – что мне не дали запланированный однодневный отпуск в Сайгон. План заключался в том, что каждому давался шанс побывать там по крайней мере однажды, пока вертолет проходит профилактический ремонт, слишком сложный, чтобы Кавалерия провела его на месте. Экипажи, перегоняющие машины в большой центр в Тон Сон Нхат менялись, а потому небольшой отдых доставался всем. Такие путешествия занимали от одного до трех дней.
На этот раз была моя очередь. Отпуск на один день. Я ходил довольный, потратил несколько часов на то, чтобы привести вещи в порядок, заставил Морстона постричь меня и составил список покупок для всей моей палатки. Слинять из Кавалерии, хотя бы на один день – это было здорово.
Но план поменялся. Командировку сделали трехдневной и кто-то решил, что трехдневная поездка для молодого уоррента – это будет слишком жирно. Вертолет повели два капитана. Фарриса разозлила эта перестановка. Наверное, так решил Уильямс, которого я настолько впечатлил своим расстрелом радиокомпаса.
Вертолет с двумя капитанами поднялся в воздух, а я взял топор и пошел работать в зоне Гольф. Мое мнение о командире роты продолжало меняться к худшему.
17 октября я получил от Уильямса "квалификацию правого кресла". Это означало, что теперь я считался достаточно умелым, чтобы самому командовать экипажем "Хьюи" в воздушно-штурмовых операциях. Почти что настоящий "старичок". До конца дня я вкалывал в расположении роты и даже не обращал внимания на грязь.
Пришло время нового полета в Сайгон на профилактику и теперь в экипаж назначили меня и Райкера. Трехдневная командировка.
Мы не полетели в Сайгон напрямик – это означало бы полет над 250 милями территории под контролем ВК в не совсем исправном "Хьюи". Сначала мы добрались до Кинхон, потом повернули на юг и пошли вдоль побережья к Вунгтау. Оттуда до большого города оставалось лишь двадцать миль.
Мы летели на высоте в 5000 футов, воздух там был прохладным и никакие пули не могли нас достать. Мы только и думали о Сайгоне – парни из деревни, вдруг приехавшие в столицу. Борттехник и пулеметчик тоже были довольны. Мы перешучивались по переговорному устройству и делились планами – кто куда пойдет. В такие моменты даже Кавалерия кажется неплохим местом.
Мы шли на небольшой высоте к Тон Сон Нхат. Отсюда Сайгон казался морем жестяных крыш, протянувшимся на мили. Мы пролетали всего в сотне футов над хижинами и садами, а их хозяева махали нам.
– Видал? – сказал я. – Нам люди машут.
– И чего? – спросил Райкер.
– Они нас явно рады видеть. Они уж точно слышали, как мы там в горах работаем и воюем, пока жопа не отвалится. Никаких сомнений, что они пришлют делегацию счастливых, благодарных людей прямо к месту посадки.
– Никаких сомнений, – сказал Райкер, покачав головой.
Мы оставили "Хьюи" в техцентре, прыгнули в такси и по дороге в город глядели на окрестности влюбленными глазами. Таксист был явно бывшим пилотом-камикадзе. Его техника обгона состояла в том, чтобы надавить на сигнал, выехать на встречную и переть до упора. Этикет запрещал ему передумывать при любых обстоятельствах.