Текст книги "Цыпленок и ястреб"
Автор книги: Роберт Мейсон
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 18 (всего у книги 25 страниц)
– Ты не… больная, – я показал ей между ног, – да?
– Я? – ее лицо выразило боль. – Я? Не говори глупости. Я не больная.
– Чего я не могу, так это подцепить триппер, – сказал я.
– Вообще, – обиделась она, – я почти девственница.
Только я заметил, что наступила тишина, как меня толкнул Реслер:
– Боб, – прошептал он, – медсестры прибыли.
Полковник появился без предупреждения, зайдя через заднюю дверь и сопровождая обещанных медсестер. Я уверен, они и не подозревали, что стали источником того вдохновения, которое и воздвигло этот клуб. Похоже, им было невероятно неловко. Весь клуб молча вперил взгляды в четырех старушек, носивших форму высокопоставленных офицеров медицинской службы. Тут было отчего занервничать.
Старушки уселись за столик рядом с полковником. Музыка продолжала играть. Возникли два пухлых лейтенанта. Я продолжал глядеть на дверь, ожидая, кто войдет следом. Но это было все. После долгой минуты это понял каждый. Разговоры возобновились.
– Должны же быть в этой ебаной дивизии настоящие медсестры, – прорычал Коннорс. Банджо хохотал, утирая слезы.
– Они медсестры, – сказал Реслер.
– Ты прекрасно знаешь, о чем я, – сказал Коннорс. – Медсестры, понимаешь? У медсестры сиськи торчат вверх. А не свисают вниз. Блин, моя бабушка и то симпатичней.
Полковник оглядывался по сторонам, а его помощники переговаривались с медсестрами.
– Леди, – пьяный уоррент-офицер вышел вперед и вежливо поклонился медсестрам. – Дженнлльмены… – он кивнул лейтенантам. – Сэр… – новый поклон.
Полковник одарил уоррента очень неприятным взглядом. Медсестры рассмеялись. Когда уоррент повернулся, чтобы уйти, полковник несколько расслабился. Но в тот момент, когда наступила тишина и каждый взгляд был прикован к этой сцене, пьяный перданул с таким звуком, что у всех замерло сердце.
Полковник, его люди и медсестры подскочили. Побагровевший полковник начал подниматься из кресла, вероятно, чтобы убить наглеца. Но вдруг в клубе вновь стало шумно. Все хохотали. Каждый чувствовал себя, словно честь так пердануть выпала ему самому и полковник это понял. Он беспомощно осел обратно в кресло. Медсестры объяснили, что им пора обратно, и прямо сейчас.
Фаррис сказал:
– Пожалуй, вам, ребята, хватит пить и пора по домам. Завтра у нас большое задание.
Оно не было особо большим, просто долгим. Когда я вернулся из отпуска, мы выполняли ежедневные задания в горах, в сорока и пятидесяти милях к северу от Анкхе. Каждый день, с 0500, мы брали на борт «сапог» в зоне Гольф или в точке дозаправки, доставляли их в горы, высаживали в разных зонах, а потом забирали раненых и убитых у патрулей, которые уже были развернуты.
Для пилотов все это было не слишком плохо. Нас не убивали. "Сапоги", однако, хотя и не оказывались побеждены, несли потери от постоянного снайперского огня и коварных мин-ловушек.
После недели перевозок раненых и мертвых пол и переборки грузовой кабины здорово испачкались. Под сиденьями собралась засохшая кровь, а к металлу прилипли всевозможные клочки мяса. Когда становилось совершенно необходимо отмыть вертолет и вывести запах, пилот делал заход на мост, ведущий к Анкхе и сажал машину в воду.
Помывка "Хьюи" вызвала к жизни новую индустрию среди жителей Анкхе. Стоило нам приблизиться к мосту, как местные ребятишки сбегались к песчаным отмелям, готовые поработать.
Единственное, о чем нам приходилось беспокоиться, так это о том, чтобы не залить электронику. На все остальное ниже уровня пола вода не действовала. Я зависал над отмелями, держа полозья под водой, пока не находил место с нужной глубиной. Если вы следите за рулевом винтом, то все это безопасно. Стоило двигателю умолкнуть, как ребятишки хватали щетки и ведра и принимались отскребать машину. Борттехник, как правило, снимал сиденья, чтоб было удобней.
Я снимал ботинки и носки, клал их на верх приборной панели, закатывал штанины и добирался до берега. Пока я стоял на отмели, борттехник наблюдал, как идет дело, а основную часть работы выполняли мальчишки. Они даже забирались на крышу и заливали воду в выхлопную трубу – совершенно ненужный признак усердия.
Это был не единственный бизнес, процветавший на отмелях. Во-первых, была еще и "Кока-Кола". Во-вторых, русалки. Кока-кольное дело шло на эксклюзивной территории. Девочку, работавшую там, где я обычно приземлялся, звали Лонг. К отмелям летать приходилось часто и мы хорошо знали друг друга.
Лонг было лет десять, ее черные волосы спускались до талии. Глаза у нее были черные, а кожа темнее, чем у большинства вьетнамцев. Очень славная, радостная маленькая девочка.
– У тебя есть жена? – спросила она, когда мы встретились впервые. Я сказал, что да.
– Она такая высокая, как ты?
– Нет, у нее рост до моего подбородка.
– Ой, какая высокая. А у нее волосы на руках, как у тебя?
– Не как у меня, как у тебя, – и я легонько погладил пушок на ее руке.
– О, это хорошо, – и она засмеялась. Ей не приходилось видеть европейских женщин.
За несколько месяцев мы стали друзьями. Обычно, пока "Хьюи" отмывали, Лонг усаживалась рядом со мной на песчаном берегу и говорила о том, как будет хорошо, когда война закончится. Она считала, что это будет очень скоро. Вокруг ходили слухи о начале мирных переговоров [41]. Она не могла представить, что ВК способны победить солдат, марширующих по небу.
Когда вертолет был отмыт, борттехник, как правило, давал ему немного просохнуть. А потом раздевался и отправлялся "поплавать". На такое спортивное и оздоровляющее поведение его вдохновляли девушки постарше, которые оккупировали островки ниже по течению и изображали из себя русалок.
Русалки появились на реке на следующий же день после того, как из-за высоких показателей социальных болезней генерал закрыл Анкхе. Пока близ города строилась деревня, управляемая американцами и пользующаяся дурной славой, русалочий бизнес процветал. Сам я никогда не отдавался на волю течения, но судя по тому, что видел, и в самом деле получалось очень неплохо.
Рано или поздно вертолет просыхал, а борттехник возвращался с улыбкой на лице. Лонг поднималась, чтобы попрощаться. Стоя, она была всего на несколько дюймов выше меня, когда я сидел.
– До свиданья, Боб. Всего хорошего, – и она, улыбаясь, бежала продавать свои товары к другим "Хьюи", садившимся на отмелях.
Когда я вел машину к реке, то обычно пытался научить борттехника элементарным приемам пилотирования, чтобы если пилота ранят, он мог взять управление и опустить вертолет на землю, как говорится, одним куском. Результаты разочаровывали, потому что для их достижения никогда не хватало времени. Как следствие, мне ни разу не попался борттехник, который сумел бы выполнить самый рудиментарный заход.
То, что казалось мне самым элементарным человеческим умением – удержать вертолет в висении – почему-то не давалось даже самому толковому борттехнику. Но среди всех, кого я пытался учить, Ричер стоял особняком. Я летал с ним столько, что он почти научился зависать. И считаю, что в случае чего он смог бы посадить машину одним куском. Или двумя.
Ходили слухи, что в Иадранг опять становится жарко. Первый Девятого вынюхивал там врагов, а мы по-прежнему возили "жопы с мусором" по окрестностям базы. От таких полетов вертолетчики уставали, а машины страдали от механических эквивалентов апатии и разгильдяйства. Пригодных к полетам было меньше 50 процентов. В тот самый день, когда сбили "Чинук", четыре "Хьюи" в нашей роте были повреждены просто из-за неуклюжего пилотирования. Общая реакция на новость была такой: теперь водить надо на четыре "Хьюи" меньше. Все вымотались.
Как-то во второй половине дня в мой экипаж назначили свеженькое пополнение – капитана Герца. Другого новичка пристроили к Нэйту и мы собирались слетать в Кинхон и обратно, чтобы выяснить, что из себя представляют эти ребята.
Когда небо у нас за спиной стало тускло-оранжевым, мы пересекали перевал Анкхе, направляясь на восток. Герц управлял машиной с самого момента взлета. У него нормально получалось держаться рядом с Нэйтом. В воздухе мы немного поболтали. Он сказал мне, что в Штатах набрал большой налет.
В Кавалерии катастрофа в строю убила десятерых.
Мы слышали доклады и о других катастрофах, по всей стране. Умение летать в строю ночью было абсолютно критично. Крохотный проеб одного человека может угробить кучу людей – если винты схлестнутся.
Как только стемнело, Герц начал отставать от Нэйта. Я воодушевил его на то, чтоб придвинуться ближе. На слишком большой дистанции вы теряете перспективу ведущей машины.
– Подойди ближе, так, как днем в строю летаешь.
Герц приблизился к Нэйту примерно на два диаметра винта. К несчастью, еще он начал раскачиваться, то слишком удаляясь, то слишком сближаясь. Пытаясь погасить раскачку, он действовал слишком резко. Я молчал. Еще раз качнувшись в сторону Нэйта, он испугался и отстал еще сильнее.
– Надо ближе, – сказал я. – Если бы мы шли в нормальном строю, то всем бы крови попортили. А если Нэйт прямо сейчас решит сделать левый разворот, мы об этом не узнаем, пока не окажемся прямо над ним.
– Я просто для безопасности сдал назад.
– Знаю. Поверь на слово, ближе безопасней.
– Ладно.
Как только он занял нужное место, то опять начал раскачиваться. Как маятник – то к Нэйту, то обратно. Одно из двух: либо он знал какой-то совсем уж хитрый вертолетный фокус, либо у нас с Нэйтом получится коктейль из лопастей. В самый последний я понял, что никакого фокуса он не знал и схватил управление.
– Взял, – я резко взял ручку на себя и вернул нас на место.
– Это почему?
– Потому что ты врезался бы в Нэйта.
– Я и близко не был, – сказал Герц.
– Ты был достаточно близко, чтобы мне пришлось взять управление.
– Ну, я так не думаю.
– Хорошо, мы здесь в твоих интересах, не в моих. Давай еще раз.
Он опять взял управление и опять начал раскачиваться. Думаю, проблема у него была в страхе столкновения. Страх рациональный, но неправильно повлиявший на его оценку ситуации. Он реагировал слишком резко, наслаивая ошибки друг на друга, пока они не выходили из-под контроля. Когда его дико отшвырнуло назад, я спросил:
– Ты в порядке?
– Вас понял, – ответил Герц. Потом его понесло к Нэйту и я вновь взял управление:
– Взял.
Вот тут он вскипел:
– Так у меня управление не отбирал еще никто, и уж точно не уоррент!
Ах, так здесь у нас, значит, лакированный сноб, который ненавидит уоррентов.
– Что ж, капитан, сам я считаю, что ты должен благодарить меня за спасение твоей жизни. Мне ночные тренировки нужны, как лишняя дырка в жопе.
– Когда вернемся, я подам на тебя рапорт за нарушение субординации.
– Точно-точно. Ладно, пора и поворачивать. На обратном пути ведомым будет Нэйт. А ты возьмешь управление и развернешь эту штуковину на запад. Отдаю.
Герц взял управление. На обратном пути к зоне Гольф мы молчали. Я подумал, не положить ли машину в крутой вираж, отстегнуть ему ремни, открыть дверь – и одним мудаком меньше. Но это было невозможно.
Герц выполнил очень неплохой заход. Сказать по правде, единственное, что с ним было нехорошо – вот эта раскачка в строю. Я мог бы ему помочь, если бы он просто расслабился. На земле он распахнул дверь и выскочил наружу. Я заполнил журнал, записав себя, как командира, а Герца как второго пилота.
– Ну, как прошло? – спросил Гэри, когда я бросил свои вещи на койку.
– Паршиво. Этот новенький, Герц, собрался угробить меня с Нэйтом, а когда я перехватил управление, обиделся.
– А-а. Я только что слышал, как он на Фарриса орет.
– Чего говорит?
– Точно не скажу, но твое имя он назвал не раз.
Вошел ухмыляющийся Нэйт:
– Ну, Мейсон, здорово ты нового капитана взбесил.
– Да уж знаю. Он сказал, что подаст рапорт за нарушение субординации. Может, меня домой пошлют до срока.
– А вот тут тебе не повезло, – Нэйт уселся на мою скамейку. – В конце концов, Фаррис его отодрал.
– Правда? И что сказал?
– Сказал, что неважно у кого какое звание, а командиром был ты. И еще сказал: "Если Мейсон говорит, что ты шел слишком близко, значит, ты шел слишком близко".
– Правда?
– Ну, – Нэйт вертел в руках пластмассовую шахматную фигурку с доски, на которой я расставил шахматы до вылета. – А еще Герцу придется перед тобой извиниться.
Тут мне стало по-настоящему хорошо.
– Сгоняем партийку? – Нэйт взял две пешки.
– Никогда не откажусь, – ответил я.
Часть 3
Блюз стариков
Глава 10
Отстранен от полетов
Но маленькие люди все прибывали, ковыляя своей неуклюжей походкой, печатью всей жизни, в которой им приходилось носить на шестах тяжелые грузы.Бернард Б. Фолл, «Нью-Йорк Таймс Мэгэзин», 6 марта 1966.
Когда первый взвод девятой роты высадился в районе Чупонг, они захватили бойца АСВ, рассказавшего, что здесь еще как минимум тысяча человек. Через считанные секунды после этого взвод был прижат к земле плотным огнем. При попытках его эвакуации были сбиты два слика и погибли пятнадцать человек.
Для многих из нас это стало плохой новостью. Стратегия истощения превращалась в непрерывный цикл все новых захватов одних и тех же территорий.
– Хули никто не пошлет туда побольше войск? – сказал Коннорс. – Это все равно, что затыкать пятьдесят дыр одним пальцем!
Неделю за неделей журналы писали о потерях противника, которые, как мы знали, раздувались за счет крестьян. Цитировали генералов, говоривших, что мы обратили врага в бегство. Цитировали и Эл-Би-Джея, сообщавшего, что победа не за горами.
Теперь периметр зоны Гольф был заминирован, его обшаривали прожекторами, патрулировали и охраняли. За семь месяцев ВК смогли выпустить через него лишь несколько минометных мин, а преодолеть его сумела лишь горстка человек.
Когда восточный разум натыкается на такое сложное препятствие, то в поисках решения пускает в ход некое ментальное дзю-до. ВК задали себе вопрос: как проверить наши линии обороны, использовав американские вертолеты?
– Мейсон, ты с Реслером отправляешься к мосту и привезешь каких-то пленных, – сказал Фаррис.
Мы с Гэри поднялись в воздух с третьей стоянки и долетели до маленького поля возле юго-восточной части периметра. К нам подбежал второй лейтенант, державший свою М16 за прицел.
– У нас для вас двое подозреваемых, – сказал он. И указал на двоих детей; им было лет по двенадцать. Они улыбались "сапогам", угощавшим их шоколадками. Один неумело курил сигарету.
– Вот эти? – спросил я.
– Ну да. Мы их поймали слишком близко от периметра.
– Может, они не знали, что туда нельзя.
– Все они прекрасно знали. У нас приказ, задерживать каждого, кто подойдет слишком близко. Доставите их в клетку.
– Это где?
– Где финансовый отдел, знаете?
– Ага.
– В общем, на поле рядом есть загон из колючей проволоки. Легко найдете.
– Ладно.
Лейтенант подтолкнул пленников к вертолету. Лица у тех осветились совершенно детской радостью и они побежали к машине.
– А им не надо, скажем, глаза завязать? – спросил Гэри.
– Не, это ж дети, – ответил лейтенант.
Один из мальчиков уселся на сиденье, а второй свесил ноги из дверей, так, как сидели "сапоги". Мы с Гэри пристегнулись.
Возвращаясь к зоне Гольф, мы отклонились от маршрута и описали круг над расположением дивизии, чтобы войти на маршрут посадки после второго разворота. Мальчики смотрели во все глаза. Тот, что сидел на полу, толкнул второго и показал на что-то на земле. Оба рассмеялись.
Гэри сообщил на вышку, что мы идем к загону, и мы получили разрешение пройти над третьей стоянкой и дальше. Мы пересекли северный периметр, палатки пехоты, пролетели над сортирами и противоминометным радаром [42], над стоянкой «Скайкрейнов» и длинными строями «Хьюи». За вертолетодромом мы облетели палаточные городки и двинулись к полю.
Двое служащих вышли, чтобы принять пленных. Улыбающиеся мальчики выскочили и помчались, куда им показали. По загону образованному проволочным заграждением трехфутовой высоты, бродили пять-шесть пленных. Один из них помахал мальчикам. Они закричали приветствия. Не самое лучшее место, чтобы провести время, но нам сказали, что здесь все равно никто надолго не задерживается.
– После допроса мы либо передаем их АРВ, либо отпускаем по домам. Этих двух сучат, наверное, отпустят, – сказал сержант, отвечавший за все дело.
Вновь поднявшись в воздух, я ощутил, что нас обвели вокруг пальца. Эти двое только что провели полную воздушную разведку всего комплекса Первой Кавалерийской, даже не имея самолета.
Периметр, усеянный путаницей концертины, разными минами и наблюдательными вышками, подвергался постоянным контратакам природы. То есть, зарастал. После того, как были установлены минные поля, уже никто не мог выйти, чтобы скосить растительность. Свежие побеги не просто портили картину, они еще и могли скрыть приближение неприятеля. Решение было найдено: специальная команда будет распылять из дверей зависшего "Хьюи" дефолиант. Если двигатель откажет, с минного поля будет не выбраться. Человеку, которому взрывчатка действовала на нервы так же, как мне, казалось вполне вероятным, что давление под диском винта взорвет мину. А всякие палки и прочий мусор, который швыряет потоком? Список воображаемых опасностей был просто бесконечен. Но я никогда в жизни не задумывался о самом дефолианте [43].
Два-три дня этой работой занимались мы с Реслером. Как обычно, и эти небоевые полеты превратились в игру.
– Делай что хочешь, только не запутайся полозьями в концертине, – сказал Реслер.
– Ты чего? Думаешь, я свои крылышки купил на распродаже?
Мы медленно летели вдоль рядов концертины, совсем рядом с железными кольями, которые их поддерживали. Человек с длинным распылителем разбрызгивал туман химикатов. Туман кружился вокруг проволоки и вертолета. В конце трехсотфутового прохода мы слегка поднимались, разворачивались и двигались обратно, повторяя то же самое на параллельном курсе, десятью футами дальше. Один человек в грузовой кабине махал другому, на наблюдательной вышке. Тот махал в ответ и потом крутил пальцем у виска. Стоять на часах – паршивое занятие, но, по крайней мере, я был не идиот.
Три часа подряд мы с Гэри тщательно поливали каждый квадратный дюйм отведенного нам участка дефолиантом. Все это дело залетало в кабину, но у него не было ни вкуса, ни запаха. Вся защита самой команды распылявших состояла лишь из застегнутых воротников и шапок, надвинутых на глаза.
Одним утром мы вылетели в Иадранг, чтобы доставить посыльного. Посыльный нес сумку с важными сообщениями для разных командиров. Я такую работу любил больше всего. Никаких полетов в строю, горячих зон, орущих сапог и красных трассеров.
Пройдя перевал Мангянг, мы сели на маленькую площадку где-то к югу от Плейку. Посыльный выскочил наружу и сказал, чтобы мы заглушили двигатель. Так мы и сделали, а потом, бродя, наткнулись на группу старших офицеров, допрашивавших пленного солдата АСВ. Руки у него были связаны. Когда переводчик резко выкрикивал вопросы, то он лишь быстро качал головой. Грузный полковник злился и задавал вопросы вновь. Позади пленного стоял майор, доставший из кобуры пистолет 45-го калибра, но пока не поднимавший его.
– Скажи ему, чтоб говорил, а то мы его убьем, – сказал полковник. Переводчик АСВ ухмыльнулся. – Скажи!
Переводчик состроил суровое лицо и принялся орать по-вьетнамски, подчеркивая слова жестами. Пленный вздрогнул, но решительно покачал головой.
– Сказал, что убьем?
– Да. Ты сейчас говорить. Если не говорить, мы тебя убивать. Бабах, – и он стукнул кулаком по ладони.
– Хорошо. Еще раз скажи.
Он сказал, но пленный упрямо отказывался говорить.
– А, черт! – рявкнул полковник и негромко добавил. – Когда Нгуен опять будет спрашивать, майор, приставьте ему пистолет к голове.
– Есть, сэр, – майор поднял оружие.
Переводчик вновь накинулся на пленного, выпустив поток угроз, а майор толкнул его в затылок пистолетным дулом. Пленный дернулся и зажмурил глаза, ожидая взрыва. Когда переводчик перестал вопить, он покачал головой. Нет.
Полковник отодвинул переводчика и приблизился к пленному:
– Слушай, ты, гук паршивый. Быстро начал говорить. А то я размажу твои поганые мозги по всем джунглям.
Он придвинулся ближе:
– Майор, взведите затвор.
– Что?
– Взведите затвор, так, чтобы слышал. Он, похоже, не верит, что мы его сейчас грохнем.
– Но мы не можем, сэр.
Полковник развернулся к майору:
– Я это знаю, и вы это знаете. Но он не знает. Взводите.
– Есть, сэр.
Майор неловким жестом оттянул затвор и отпустил его с лязгом. Этот звук заставил пленного подскочить. Похоже, он приготовился к смерти. Он опустил голову. Майор приставил ему пистолет к основанию затылка. Но не успел переводчик открыть рот, как пленный начал медленно качать головой. Нет.
– Ладно, ладно, передохнем немного, – сказал полковник. – Вот же чертовы гуки.
Он оглянулся и увидел нас с Гэри:
– А вам чего надо?
– Распоряжения из дивизии, сэр, – посыльный вручил полковнику толстый конверт и отдал честь.
– Отлично, – кивнул полковник. – Ебаные бумажки найдут тебя везде, куда ни залезь.
– Так точно, сэр, – ответил посыльный.
Полковник оторвался от бумаг:
– И дальше что?
– Мне нужна ваша роспись на первой странице, сэр.
– Сейчас, сейчас, – он принялся шарить по карманам в поисках ручки, а потом увидел, что пленный внимательно его разглядывает. – Майор, завяжите этому косоглазому глаза. И скажите ему, что я приказал его расстрелять.
– Сэр?
– Скажите-скажите, – полковник устало покачал головой. – Господи, майор, ну элементарные же вещи. Сейчас я ненадолго отойду, а вы поговорите с ним по-хорошему и объясните, что у него еще есть шанс спасти свою жалкую шкуру. Может, он так разговорится. Понятно?
– Вот вам ваша первая страница, – полковник протянул бумагу посыльному и посмотрел на меня. – Хорошая погода для полетов.
– Так точно, сэр.
Он кивнул несколько раз, словно соглашаясь с несколькими вещами, а потом мрачно глянул на меня:
– Ну?
– Есть, сэр, – ответил я торопливо. – Уже идем.
Я сплюнул кровь. Я бросил курить и теперь она собиралась где-то изнутри щек. Я сидел за столом в кухонной палатке и пытался сообразить, как привести в порядок толстую пачку бумаг – доклад о летном происшествии. С тех пор, как я схватил сильную простуду, то попал в аварийную комиссию. Рота продолжала работать неподалеку, но говорили, что через несколько дней нас отправят на Индюшачью Ферму.
Чувства у меня были смешанные. Занимаясь такой работой, я пребывал в безопасности лагеря, но почему-то ощущение, что меня оставили позади, вынести было тяжело. Дебильная эмоция! Уж лучше разбираться с горами бумаг, чем летать. Так почему мне так погано? Кто я такой? Лемминг? Расслабься и получай удовольствие, пока можно.
"Командир экипажа заявляет, что не знал о том, что зона высадки заполнена труднозаметными пнями", – говорилось в докладе. – "Летательный аппарат приземлился на крупный острый пень, что привело к потере аппарата". Да кому какое дело? Почему на этой чертовой войне надо отписываться по каждой аварии? И с какой стати пилот должен знать обо всем? У него что, рентгеновское зрение?
– Ничего, если я тут присяду? – к моему столу подошел сержант Райлс.
– Запросто.
Он отодвинул папку и поставил на свободное место крышку от фляги.
– Надо передохнуть от чертовых снабженцев, – объявил Райлс.
– Ага. Там становится туговато, – и я возненавидел себя за цинизм к еще одному человеку, оставленному позади. Он-то был чистейшим ротным неудачником. Райлс постоянно пил, таская спиртное из пилотских запасов, пока те были на задании. Когда-то он был мастер-сержантом, но из-за пьянства его разжаловали в рядовые первого класса. Мы все равно звали его сержантом, потому что он слишком расстраивался, слыша слово "рядовой".
– Ну, не так уж и туговато, – засмеялся он.
Если Райлс – неудачник, то кто тогда я? Я ощутил отвращение.
– Сержант, я бы рад поболтать, но надо разобраться со всей этой дрянью.
– Ага. Не обращайте на меня внимания. Мне все равно пора. Надо готовиться к генеральной инспекции.
– Угу, – я на секунду оторвался от бланка.
– Ненавижу эту пакость. Проводили когда-нибудь генеральные инспекции?
– Никогда. И никогда не стану.
Райлс встал, ожидая, что я что-нибудь скажу. Молчание сказало само за себя и он, наконец, поплелся прочь. Я хотел окликнуть его и извиниться за свои мысли, но не стал.
Пока колонна тащилась по Дороге-19, я думал о британцах, попадавших в американские засады. Повар выдал мне М16, я сидел в джипе и винтовка лежала у моих колен. Я подумал, что мое звание соответствует британскому «красному мундиру» и завернул воротник вовнутрь. Благодаря своему отстранению от полетов, я стал офицером, отвечавшим за нашу первую наземную колонну, идущую в Плейку.
– Группа "Мобиль-100" как-то раз отправилась из Анкхе в Плейку, – сказал Уэндалл.
– Это кто?
– Французский эквивалент Первой Кавалерийской, – объяснил Уэндалл. – Они шли длинными караванами по этим же дорогам, пытаясь разбить Вьетминь. Группу 100 уничтожили близ перевала Мангянг.
– Ну, спасибо, Уэндалл. Отличные новости.
– Вообще-то, это история. История может преподать урок, сам знаешь.
– И чему все это должно меня научить?
– Я бы на твоем месте не спал по дороге. Удачно прокатиться.
Разница с французами была в том, что у нас по всей дороге стояли патрули. Впрочем, это не подавило моих страхов. Я очень скептически относился к безопасным зонам высадки, дорогам, мостам и лагерям. В ходе всего пятидесятимильного пути я всматривался в слоновую траву по обочинам, на каждом узком участке сжимался в ожидании взрыва, и привставал, когда мы пересекали каждый мост. Когда мы все же добрались до Индюшачьей Фермы, я немедленно нашел врача и потребовал допустить меня к полетам.
– Извините, но у вас все заложено. Если я разрешу вам летать, станет только хуже. Зайдите через несколько дней.
Пока вертолеты были на задании, сотня людей в сыром тумане выволокла громоздкие палатки из грузовиков и принялась устанавливать их. Меньше, чем за час плоское, травянистое поле близ лагеря Холлоуэй превратилось в палаточный городок. На треногах устанавливались водяные мешки. Была поставлена кухонная палатка, и пока люди сваливали рядом с ней ящики с пайками, повара принялись готовить ужин.
По ходу всего этого дела я бродил вокруг, удостоверяясь, что имущество нашей роты доставлено в нужные палатки. Потом моим единственным делом стала борьба с собственными мыслями. Я в одиночестве сидел на своей раскладушке, пил кофе и курил. Смешанные чувства изводили меня. Тот факт, что не считая меня единственными пилотами на земле были штабные близнецы, ничуть не улучшал настроения.
Как только раздались первые звуки возвращавшихся машин, я вышел наружу и принялся смотреть. "Хьюи" выскакивали из тумана один за другим и со всем нарастающим грохотом заходили на поле к западу от лагеря. Все новые и новые машины зависали, чтобы приземлиться. Все поле превратилось в сплошной танец вращающихся лопастей, покачивающихся фюзеляжей и пыльных вихрей. Рев турбин затих, лопасти вращались лениво и останавливались. Экипажи побрели к лагерю. Вернулись все.
Я был как брошенный ребенок, вновь увидевший семью. Вскоре палатка заполнилась знакомым шумом.
– Слушай, Нэйт, подрежешь меня так в следующий раз, и я…
– Да пошел ты на хуй, Коннорс. Если бы ты видел, что делаешь, с дистанцией было бы все в порядке.
– Господи, я даже не знаю, кто здесь хуже, ты, или Конг.
Приятно было слышать.
Мои десять дней на земле тянулись бесконечно. Наш батальон провел еще два дня на Индюшачьей Ферме, прежде чем собраться и отправить севернее, в Контум. Я вновь путешествовал в автоколонне.
Мы нашли старые французские казармы, в которых вьетнамцы устроили стойла и курятники. После долгой приборки эти казармы стали нашим контумским лагерем. Я заходил ко врачу каждое утро, но он вновь и вновь давал мне лекарства и не допускал до полетов.
Наконец, через два дня в Контуме, я получил допуск. Меня назначили в экипаж к Райкеру. Когда я шел к стоянке, то чувствовал себя почти невесомым от радости. Моя работа стала моим домом и я был рад, что возвращаюсь домой.
В утреннем тумане вертолеты казались призраками. Мы взлетали поодиночке, чтобы собраться в строй выше, где тумана не будет. Поднимаясь над смутными силуэтами деревьев, мы увидели, как планета исчезает. Райкер, знавший, куда надо лететь, сказал мне, чтобы я повернул влево. Стоило мне это сделать, как прямо перед нами промелькнул призрак "Хьюи". Я рванул управление, но не это спасло нас от столкновения в воздухе. Нам просто повезло.
Нашей задачей было снабжение поисковых патрулей. Мы шли в строю еще с тремя машинами, пока не оказались в тридцати милях севернее Дакто, а потом повернули на запад, чтобы найти тех, кто нам нужен.
Мы заглушили двигатели; "сапоги" вытаскивали запечатанные контейнеры с горячей пищей. Подошел сержант и пригласил нас присоединиться к завтраку. Так мы и сделали. Горячая яичница из порошка, бекон, белый тост и кофе. Устроившись на полу "Хьюи", мы ели молча. Туман начал рассеиваться, темные тени вокруг нас стали выше и оказалось, что это горы.
Командир взвода, худощавый второй лейтенант подошел, чтоб потрепаться.
– Нашли что-нибудь? – спросил его Райкер.
– Только заброшенные лагеря, – лейтенант хлопал себя по карманам в поисках сигарет и я предложил ему "Пэлл-Мэлл". – Спасибо.
– Говорят, что ВК не хочет воевать с Кавалерией.
– Не могу их обвинять, – сказал лейтенант. – Каждый раз мы из них вышибаем говно.
Ну да, пока у нас есть вертолеты, "Фантомы" и В-52, подумал я.
– Может, война почти закончилась.
– Может, и так. Все время болтают о переговорах. Джонсон прижал их на севере, а мы плющим их здесь. Может, они и видят, что победить им никак.
– Точно, – сказал Райкер. – Непонятно, как пидоры мелкие вообще могут продержаться дольше. Макнамара говорит, что нас осталось дел меньше, чем на год. Кое-кто даже болтает, что не придется служить командировку до конца.
– Вполне возможно, – сказал лейтенант. – По крайней мере, Дакто наш.
– Есть у нас парень в роте, зовут Уэндалл. Он говорит, что то же самое вьетнамцы сделали с французами, – сказал я.
– Что сделали? – спросил лейтенант.
– Заставили их думать, что они побеждают. Позволили разбить лагеря и все такое, а потом – бабах!
– Сейчас война совсем другая, – лейтенант выкинул сигарету в росистую траву. – Французы не могли так передвигаться, как мы.
Он хлопнул по полу "Хьюи":
– Вся разница вот в таких машинах. Как можно партизанить против армии, которая способна в любой момент оказаться где угодно? [44]
– Да, тут вы правы, – ответил я. – Нечего Уэндаллу умничать.
– Похоже на то, – отозвался лейтенант.
– Ну, – сказал Райкер. – Теперь понятно. Вернуться домой пораньше, натрахаться, а потом уже и вещи разобрать.
