Текст книги "Страж"
Автор книги: Роберт Маселло
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 24 страниц)
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
До рассвета оставалось совсем недолго. Всего несколько мгновений назад небо было непроницаемо-черным, а теперь оно стало цвета глубокого, темного индиго. Эзра быстро шагал по тротуару, глядя прямо перед собой, скрестив руки на груди и придерживая полы плаща.
Он не знал, куда идет. Он только понимал, что должен выйти из своих комнат, из этой квартиры, что должен продолжать двигаться. Ему нужно было побыть среди людей, хотя бы даже тех немногих людей, что находились на улице в такой ранний час. Мимо проносились автобусы, возвращались в гаражи такси. Эзре хотелось, чтобы его окружала хоть какая-то жизнь. Будничная, самая обычная.
Ему нужно было забыть о том, что произошло ночью.
Он работал. Чем еще он мог заниматься? Свиток постепенно собирался воедино, гораздо быстрее, чем он ожидал. Обрывки занимали свои места. Эзра проводил за работой часы напролет, теряя счет времени, как обычно. CD-плеер переключался на следующий диск, «Императорский концерт» Бетховена. Наступили короткие мгновения тишины. Затянутыми в хирургические перчатки пальцами Эзра осторожно поместил обрывок свитка между двумя другими. Написанный мелкими завитушками текст, к его радости, похоже, совместился и обрел смысл. Но когда он склонился ниже к чертежной доске, чтобы лучше разглядеть свою работу, он услышал так же ясно, как биение своего сердца, голос, шепчущий ему в ухо. Слова были непонятные, словно из неведомого языка, но их смысл, как ни странно, был прост. Слова означали: «да» и «продолжай».
И ощущение было такое, словно тот, кто произносил эти слова, находился совсем близко, за плечом Эзры.
Эзра вскинул голову и резко повернулся на вертящемся стуле… Волосы у него на затылке встали дыбом, сердце стучало так, словно хотело выскочить из груди.
Никого. Комната была пуста.
Но он слышал голос. И почувствовал теплое дыхание, коснувшееся его щеки.
Негромко зазвучала музыка.
Эзра встал со стула и ощутил слабость в ногах. Шторы на окнах, двойные, тяжелые, которые по его просьбе повесила Гертруда, шевелились. Едва заметно, но шевелились. Неверными шагами Эзра пошел к окну. Прикоснулся к шторам. Резко раздвинул их.
Он ощутил едва заметный сквозняк. Холодный ветер прорывался в комнату через щели в балконной двери. Но дверь была закрыта, балкон был пуст.
Он был в комнате совсем один.
Эзра вернулся к чертежной доске и посмотрел на свою работу. Поверхность доски теперь была наполовину покрыта совмещенными фрагментами свитка, над восстановлением которого Эзра так мучительно трудился. Отчасти был готов перевод. Это действительно была Книга Ангелов, также известная ученым под названием «Утраченной Книги Еноха». Эзра не ошибся. Он оказался совершенно прав. Это был рассказ Еноха о его странствии на Небеса и о том, что он там увидел. Об испускающих неземной свет ангелах, стоящих у престола Бога. И о других ангелах, падших. О грядущей битве. О наказании, постигшем Землю. Это был сон, это было пророчество… и оно принадлежало Эзре. Никто не видел этого свитка, никто не читал его несколько тысяч лет. Порой это открытие казалось Эзре чем-то вроде молота внутри его разума, молота, который мог разбить на куски его череп.
«А может быть, именно это сегодня ночью и произошло, – размышлял Эзра на ходу. – Может быть, в моем черепе образовалась крошечная трещинка, всего на долю секунды, и в эту трещинку проник звук голоса… Может быть, он исходил вовсе не снаружи, а изнутри моей головы. Что-то вроде двойного сознания…»
По Первой авеню с оглушительным воем сирены пронеслась пожарная машина, а за ней – несколько такси. К тротуару подъехал лимузин, из него вышла девушка в блестящем вечернем платье, с туфлями в руке. Прямо перед Эзрой поперек тротуара друг за другом прошествовали голуби. «Совсем как „Битлз“ на обложке „Abbey Road“ [28]28
На обложке альбома «Abbey Road» участники группы «Битлз» друг за другом переходят улицу по «зебре».
[Закрыть]», – подумал Эзра.
Небо еще было темно-синим, но солнце уже всходило.
Эзра шел вперед. Когда ему пришлось остановиться на углу и ждать зеленого света светофора, он продолжал шагать на месте. Ему важно было ощущать движение, тратить энергию, нужно было слышать, как стучат подметки по асфальту, как шуршат шинами проносящиеся мимо автомобили. Он был готов слушать какие угодно звуки, лишь бы не голос, шепчущий ему на ухо.
Работник цветочного магазина мыл тротуар перед входом, поливая его из шланга. Он остановился и пропустил Эзру.
Около японского ресторанчика, в который Эзра иногда заходил поесть, на тротуаре стояла тележка, а на ней – деревянный лоток со свежей рыбой. Когда Эзра проходил мимо, ему показалось, что одна крупная рыбина со сверкающей серебряной чешуей смотрела на него мертвым глазом.
Эзра ускорил шаг. С каждой минутой на улице становилось все больше машин. Взошло солнце, небо было ясным. Хозяин корейского кафе поднимал тяжелые металлические жалюзи на окнах и двери.
Эзра шел вперед. Чем дальше он уходил от дома, тем лучше себя чувствовал, тем тише звучал голос у него в ушах. Так приятно было шагать по улице, дышать утренним воздухом, ощущать пульс жизни. «Пожалуй, стоит делать это регулярно, – подумал Эзра. – Устраивать себе долгие прогулки, чтобы хорошенько размяться».
Он сам не заметил, как оказался на углу Восемьдесят девятой улицы, на которой жил дядя Мори. Он это понял, когда остановился около венской кондитерской, где его дядя покупал себе датское печенье. Дверь кондитерской была заперта, но внутри горел свет, и Эзра увидел женщину, ставящую на витрину поднос с оранжевыми бисквитами, испеченными к Хеллоуину.
Эзра осторожно постучался в стеклянную дверь. Разве не приятный будет сюрприз для дяди, если он принесет ему с утра его любимое лакомство?
Женщина обошла прилавок, вытирая руки о передник.
– Вы открыты? – спросил Эзра через дверь. – Могу я у вас что-то купить?
Женщина наклонилась ближе к стеклу и отшатнулась.
– Мы закрыты, – сказала она и отвернулась.
Закрыты? Эзре показалось, что в первый момент женщина потянулась к дверной ручке, чтобы впустить его. В котором же часу открывается кондитерская? Он сделал шаг назад, чтобы посмотреть, указаны ли на двери часы работы. И увидел в стекле свое отражение. Мужчина с остекленевшими глазами, всклокоченными волосами и трехдневной щетиной на щеках и подбородке, в незастегнутом плаще. Он только теперь заметил, что на одной туфле не завязан шнурок.
Удивляться было нечему. Он подумал, может быть, постучаться еще раз и убедить женщину в том, что он в своем уме, но она уже исчезла за прилавком. Наверняка ждала, когда он уйдет.
Эзра перешел на другую сторону улицы и пошел вдоль квартала одинаковых домов из темного песчаника. Его дядя жил на третьем этаже. Эзра знал, что Мори спит плохо и рано встает. Он остановился перед подъездом. На асфальте валялась пустая пивная бутылка. Эзра запрокинул голову и посмотрел на дядины окна. Конечно, в них горел свет.
Эзра нажал кнопку домофона, но, зная своего дядю, не стал дожидаться ответа, а просто отошел немного назад. Он знал, что Мори подойдет к окну и посмотрит вниз, чтобы узнать, кто к нему пожаловал.
Увидев, как шевельнулась штора, Эзра помахал рукой. На него смотрел дядя, одетый в банный халат. Смотрел так, будто пытался обработать в уме маловероятную информацию. Потом он опустил штору, а когда Эзра вернулся к подъезду, дверь уже была отперта.
Дверь своей квартиры Мори открыл, когда Эзра поднялся на лестничную площадку.
– Какого черта ты тут делаешь, да еще в такую рань? – вопросил Мори, нахмурился и добавил: – Твой отец? С ним все в порядке?
– Насколько мне известно, у него все прекрасно. Они с Кимберли все еще в Палм-Бич.
Эзра вошел в кухню. Квартира у Мори была «железнодорожной» планировки. [29]29
При такой планировке все комнаты в квартире смежные и вытянуты в одну линию, коридора нет.
[Закрыть]Последней была кухня, перед ней спальня, потом – гостиная, если ее можно было так назвать.
– Кофе хочешь? – спросил дядя, указав на банку растворимого кофе «Фолдер» на столе. – Я как раз себе заваривал.
– Да, было бы здорово. Я остановился около венской кондитерской, чтобы купить тебе датского печенья, но меня туда не впустили.
Мори усмехнулся и сказал:
– Я бы не стал их осуждать за это. Видок у тебя такой, будто ты только что сиганул из окна Бельвью. [30]30
Психиатрическая клиника в Нью-Йорке.
[Закрыть]
Эзра примерно так себя и чувствовал. Призрачный голос, негромкий, вкрадчивый, зловещий, снова зазвучал у него в голове.
Мори взял с посудной полки еще одну кружку, насыпал в нее немного кофе из банки.
– Ты любишь покрепче? – спросил он и, когда Эзра кивнул, добавил еще, налил в кружку кипяток и отправился в гостиную.
Дядя устроился в белом кресле-качалке (с подогревом и массажем), а Эзра сел напротив него на диван. Со стен облетала штукатурка. Иногда она закручивалась в рулончики и становилась похожа на свитки.
– Я все еще жду ответа, – сказал Мори. – Рановато ты пожаловал ко мне с визитом. Что стряслось?
Эзра сделал глоток кофе.
– Не смог заснуть и решил прогуляться.
– Гертруда мне говорила, что ты теперь вообще не спишь по ночам. Говорит, не ложишься до рассвета, а встаешь к вечеру. Чем ты занимаешься по ночам, Эзра?
– Работаю.
– Почему нельзя работать днем, как делает большинство людей?
– Ночью лучше. Тише, спокойнее. Никто не отвлекает.
Да, никто его не отвлекал, до сегодняшней ночи.
Мори его ответ не убедил.
– А что твоя врачиха говорит? Ну, эта, Нойманн?
– Я с ней это не обсуждал.
– А может, стоит обсудить? Она же тебе дает какие-то таблетки, ну, от перепадов настроения или как это там называется?
– Да, – ответил Эзра, глядя в чашку и любуясь тем, как свет лампы отбрасывает радужные кружки на поверхность горячего кофе. Он не рассказывал Нойманн о своей бессоннице. Он знал, что если расскажет, то она пропишет ему какое-нибудь снотворное, а он вовсе не хотел спать по ночам. Сон ему не был нужен, когда он был занят такой волнующей работой, по своему значению равной прорыву в науке. Ему от Нойманн были нужны только такие лекарства, которые помогали сосредоточиться на работе и быть спокойным.
Вот почему он не хотел и не мог рассказать ей о голосе, который услышал этой ночью. Не мог рассказать и своему дяде. Он знал, к чему это приведет – в лучшем случае к бесконечным сеансам психотерапии, а в худшем – к принудительным обязательствам. Свиток мало-помалу восстанавливался, фрагмент за фрагментом. И это было такое занятие, от которого дух захватывало. На самом деле Эзра лучше кого бы то ни было знал, что такая работа лишила рассудка многих его предшественников. Первым, кто ощутил на себе проклятие этого труда, был Шапиро [31]31
В 1878 году Моисей Шапиро, крещеный еврей, показал в немецком консульстве в Бейруте необычную находку – 15 пергаментных свитков с письменами, которые, по его словам, были найдены арабскими пастухами в пещере в холмах Палестины. Шапиро торговал в Иерусалиме предметами старины и надеялся получить за свои находки огромные деньги. Однако его репутация была «подмочена» скандалом с предыдущими фальшивыми находками и он столкнулся с недоверием чиновников. Но через несколько лет были опубликованы статьи немецких исследователей Ветхого Завета, и Шапиро понял, что в его руках настоящее сокровище. В 1883 году он завершил перевод рукописей и отправился с ними в Берлин для экспертизы, где свитки снова сочли подделкой. Он попытал счастья в Англии, но и там удача ему не сопутствовала. В марте следующего года, не выдержав позора, Шапиро застрелился в номере гостиницы в Роттердаме. Рукописи, принадлежавшие ему, были выставлены на аукционе «Сотби» и проданы за 10 фунтов 5 шиллингов каким-то книготорговцем. В дальнейшем их следы потерялись.
[Закрыть]– тот самый человек, который оказался обладателем нескольких древних рукописей из района Мертвого моря. В его время такие находки считались подделками. Ученые полагали, что в таком неблагоприятном климате столь древние рукописи попросту не могли сохраниться на протяжении стольких веков. После мучительных лет профессионального непризнания Шапиро пустил себе пулю в висок в роттердамской гостинице. Потом, после ошеломляющих находок в Кумране в 1947 году, Шапиро был реабилитирован (вот только что ему толку было от этого?), и другие ученые продолжали изыскания с того места, на котором он их бросил, и очень часто результаты оказывались плачевными. Расшифровщики древних свитков имели печальную известность: зачастую они впадали в безумие и отчаяние, становились алкоголиками и наркоманами, проявляли склонность к самоубийству. Об одном суициде Эзра знал лично. Это была австралийка – самый выдающийся авторитет в области богословия ессеев. Она работала со свитками из района Мертвого моря, хранящимися в Библейской сокровищнице в Иерусалиме. Не прошло и двух лет, как она превратилась в безумную, бредящую фанатичку, пророчащую скорый конец Света и спасающуюся от вездесущего призрака, которого она называла «Человеком Тени». На конференции в Хайфе она выбежала к трибуне и, прокричав что-то насчет Сыновей Света, подожгла себя. Она жутко обгорела, но осталась жива, ее отправили в Мельбурн, где, как слышал Эзра, она потом жила, накачанная транквилизаторами, в частной психушке.
Эзра знал: если взялся за изучение древних свитков – держи себя в руках.
– Гертруда звонила мне вчера, – сказал дядя Мори. Эзра оторвал взгляд от кружки с кофе. – У нее есть новости, и она хотела рассказать тебе о них сегодня, когда ты проснешься.
– И что она собиралась мне сказать?
– Твой отец и Кимберли скоро вернутся из Палм-Бич. Будут в Нью-Йорке через пару дней.
Да, это была всем новостям новость. Сразу после перепалки за ужином они быстренько собрали чемоданы и удрали, не сказав ни слова, туда, где было тепло и уютно.
– Что ж, твой отец не из тех, с кем легко поладить, – признался Мори. – Порой я диву даюсь, как твоя мать с ним ладила столько лет. Но если ты хочешь жить в его квартире, а Гертруда мне говорит, что ты хочешь там жить, – тебе надо постараться найти с отцом общий язык. Ты уж как-нибудь смири себя, Эзра.
Конечно, дядя был прав, хотя Эзра понятия не имел, как должны выглядеть его старания. Будь жива его мать, никаких проблем не было бы. Она гордилась всем, что бы он ни делал: нарисовал лошадку, угадал верный ответ в какой-нибудь телевизионной игре. А вот отцу всегда казалось, что Эзра все делал недостаточно хорошо. Отец никогда не верил, что из него что-нибудь получится. Он никогда не понимал того, чем интересовался его сын, что ему нравилось. Сэм Метцгер умел делать одно – делать деньги. Он знал, как надо строить дома, многоуровневые парковки и торговые центры. Все, к чему он прикасался, обращалось в золото, а все, к чему прикасался Эзра, превращалось в пыль.
Но свиток должен был все изменить. Эзра вот-вот должен был совершить нечто такое, что заставит весь мир заметить его. И тогда его отец будет вынужден признать его, признать, что Эзра сделал что-то стоящее – нечто такое, чего даже он, великий Сэм Метцгер, не смог бы сделать. Когда этот день настанет, он будет самым прекрасным в жизни Эзры.
И очень скоро он должен был наступить.
Но что ему было делать теперь ради примирения? Испечь пирог? Положить на подушку в отцовской спальне записку с извинениями?
– Я попробую, – коротко ответил Эзра.
– Вот и хорошо. Так и сделай, – сказал Мори, поставил чашку на пол и с трудом встал с кресла-качалки. Лучи утреннего солнца пробивались сквозь грязные стекла. – Что касается меня, я готов отведать датских печенюшек. А ты?
– Я угощаю, – сказал Эзра.
– Уж лучше я, – возразил Мори. – Тебя туда, пожалуй, опять не пустят.
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ
– Можно мне задать вопрос профессору Руссо лично? – спросила Кэти.
Картер, стоявший рядом с другом на лекционном подиуме, сказал:
– Прошу вас.
Кэти встала и положила руки на спинку стула, стоявшего перед ней. Руссо и Картер находились по обе стороны от проекционного экрана, на котором красовалось выполненное художником изображение птеродактиля в полете.
– Профессор Кокс полагает, что птицы являются современными потомками динозавров, – сказала Кэти, – и что некоторые динозавры, включая того, окаменелые останки которого мы видели на прошлом занятии, в действительности имели оперение. Я понимаю, что это предмет серьезного спора, но какой стороны в этом споре придерживаетесь вы?
Картер предполагал, что Кэти попытается его подколоть – эта студентка была самой умной в группе, и сейчас ей представилась уникальная возможность столкнуть их с Руссо. Она словно бы догадалась, что этот вопрос – один из немногих в палеонтологии, по которым у них с Руссо не было согласия.
Руссо сунул руки в карманы твидового пиджака. Похоже, он пытался сообразить, как ответить на этот вопрос: правдиво или защитить точку зрения друга.
– Да, вы правы. По этому поводу много спорят, – проговорил он, чтобы потянуть время. Когда он вынул руки из карманов, в одной руке у него оказался коробок спичек, а в другой – смятая пачка «Национали». Он вынул сигарету и чиркнул спичкой, несколько студентов засмеялись, и Картеру пришлось сказать:
– Джо, боюсь, тут нельзя курить.
Руссо на секунду замер. Он, похоже, сам не заметил, как у него в руках оказались эти предметы.
– Да, конечно, – сказал он, погасив спичку.
– Я читала, что на Мадагаскаре нашли окаменелые останки, – продолжала Кэти, – какого-то животного, у которого были оперенные передние конечности, как у птицы. Но лапы у этого животного больше походили на лапы динозавра.
– Да, и я полагаю, что там была допущена ошибка. Думаю, что там при раскопках были обнаружены останки разных животных. Для меня, – сказал Руссо, бросив на Картера извиняющийся взгляд, – тут слишком много, как это сказать… недостающих звеньев. К примеру, у птиц я не вижу зачатков большого пальца, – он поднял руку и пошевелил большим пальцем, – который мы можем видеть у динозавров. Я согласен, есть некоторое сходство между птицами и одной ветвью древа динозавров…
– Тероподами? – продемонстрировала свои знания Кэти.
– Да. Вы внимательно слушали своего профессора, – с улыбкой сказал Руссо. – Но я не вижу четкой связи птиц даже с тероподами, которые были хищниками. – Он пожал плечами. – Но такова наука. Споры, дискуссии, открытия. Может оказаться, что я ошибаюсь, а мой друг Картер прав. Такое возможно. Но поскольку вы учитесь у него, а не у меня, думаю, вам стоит соглашаться с его точкой зрения.
По аудитории прокатилась волна смеха. Картер был готов попросить тишины, но тут вмешался другой студент:
– А в Европе существует согласие по этим вопросам, и отличаются ли воззрения европейских ученых от воззрений американских? Какой точки зрения, к примеру, придерживается итальянское научное сообщество?
– Вы ходите, чтобы я говорил от имени всей Европы? Или всей Италии? – широко раскрыв глаза, проговорил Руссо.
Картер улыбнулся.
– Говори, Джо. Никто не подслушивает, насколько мне известно.
Руссо вышел на середину кафедры, а Картер отошел в сторону, в тень. Сегодня ему больше хотелось держаться в тени. Он плохо спал ночью, и даже теперь его мысли возвращались к тому, что произошло при доставке окаменелости…
Наконец-то ничто не мешало ему взяться за собственные исследования, и он со всей страстью окунулся в работу. Он снял цепи, которыми камень был прикреплен к тележке, оборвал ленты желтого скотча с пластиковой упаковки. Затем осторожно разрезал полиэтилен сверху так, что упаковка раскрылась, будто лепестки. Все куски полиэтилена упали в лужицу под тележкой. Сам камень был просто чудесен – массивная, пузырчатая глыба с ярко выраженной бороздчатостью. По всей поверхности камня сверкали вкрапления различных минералов. В геологии Картер никогда не был особенно силен, но даже невооруженным глазом он (да не только он, кто угодно) мог видеть, что эта порода прожила долгую, богатую событиями жизнь…
– В Италии, – говорил тем временем Руссо, – возможно, вследствие того, что у нас нет такого доступа к современной технике (наше правительство очень скудно финансирует науку), мы любим размышлять, теоретизировать. Затем мы пытаемся добиться того, чтобы доказательства подтверждали наши теоретические предположения.
Студенты снова рассмеялись. Еще один из них задал вопрос. К радости Картера, Руссо чувствовал себя все более свободно. Картер видел, что его друг – хороший лектор, и догадывался, что он пользуется популярностью у своих студентов в Риме…
Но в тот вечер, когда в лабораторию доставили камень, Руссо проявил гораздо меньше интереса и энтузиазма, чем ожидал Картер. Возможно, он уже успел слегка остыть. Джо держался в стороне, время от времени что-то комментировал, высказывал свое мнение, а Картер увлеченно осматривал камень, забирался на него, словно ребенок, карабкающийся на дерево. В какой-то момент он даже распластался на глыбе, пытаясь представить, какое существо окаменело внутри него, в какой позе оно лежало, какие кости сохранились, что они могли поведать ему об эволюции и доисторическом мире.
– Ты бы поосторожнее валялся на этой бомбе с часовым механизмом, – посоветовал Картеру Руссо, имея в виду полости, наполненные летучими взрывчатыми газами, которые, как они оба предполагали, могли находиться внутри камня.
– Пока я не проколю эту штуку, мне, по идее, бояться нечего, – ответил Картер. Но он понимал, что со временем дойдет и до этого. Рано или поздно они должны были решить, каким способом добраться до основной массы окаменелости – долотом, пескоструйным аппаратом, отбойным молотком или лазером. Пока же были видны только длинные скрюченные лапы странного окаменевшего существа, казалось пытавшегося выбраться на волю из недр каменной глыбы. Картер, повидавший бессчетное количество окаменелостей со всего земного шара, никогда прежде не встречался ни с чем подобным. Было почти невозможно описать словами этот объект тому, кто не видел его собственными глазами. В этих останках было что-то особенное, невыразимо живое. Иначе сказать было нельзя. Когда Картер провел рукой по суставчатой лапе (устоять было невозможно!), у него не возникло ощущения, что он прикоснулся к чему-то безжизненному, окаменевшему. Наоборот, ему показалось, что он прикоснулся к чему-то… дремлющему. И хотя он понимал, что ошибается, что это невозможно ни с какой точки зрения, у него было отчетливое ощущение, что окаменелость заметно теплее, чем порода, примыкающая к ней…
– Тазовые кости, а также лобковые кости у мадагаскарского ископаемого весьма примитивны, – объяснял Руссо студентам. – Для позднего мела это необычно.
– А как вы считаете, почему это могло произойти? – спросила Кэти.
– Вероятно, дело в изоляции. На острове любой вид способен просуществовать дольше, чем на материке, он может эволюционировать по-своему, с собственной скоростью, в своей особой природной нише.
«Очень верно, – подумал Картер, – и этим вполне могут объясняться некоторые аномалии мадагаскарской находки. Но как быть с нашей роскошной окаменелостью с озера Аверно?» На протяжении тысячелетий итальянский «сапожок», как любые другие нынешние страны и континенты, смещался и изменялся, но вот уже две сотни миллионов лет он оставался составной частью того, что ученые именовали Лавразийским континентом. Апеннинский полуостров не был подвержен серьезному внеземному воздействию в виде падения крупных метеоритов, и даже образование Альп, имевшее место в кайнозойскую эру, можно было не считать в геологическом смысле большим событием.
– А могу я задать вам в некотором роде личный вопрос? – спросила Кэти.
Картер отвлекся от размышлений.
– Задайте, а я скажу, могу ли я вам ответить, – добродушно отозвался Руссо.
– Зачем вы здесь, в Нью-Йорке? Вы просто гостите у вашего старого приятеля, профессора Кокса, или вы занимаетесь тут какой-нибудь работой?
Удивительно, как эта девчонка порой попадала в точку. Руссо растерялся и посмотрел на Картера. Как раз в этот момент прозвенел звонок. В аудитории стало шумно.
– И того и другого понемногу, – ответил Картер за своего товарища. – Хорошая новость – профессор Руссо будет вам доступен для неформального общения. Плохая новость – та работа, которой мы занимаемся, как бы выразиться… вас не касается. Жду всех на следующей неделе. Не забудьте закончить свои семестровые работы и оставить их для меня в деканате.
Студенты направились к выходу, а Картер повернулся к Руссо.
– Ну, как тебе понравилось преподавать в Штатах?
Руссо медленно покачал головой.
– Не так уж плохо. Но было бы гораздо лучше, если бы можно было курить.
– Придется тебе обратиться к декану за специальным разрешением.
– Что, можно обратиться?
– Если честно, нет.
После обеда в факультетской столовой, где Руссо имел сомнительное удовольствие познакомиться с деканом, Стэнли Макки, Картер до конца дня трудился в лаборатории. Доставили аргоновый лазер, и техник с медицинского факультета несколько часов подряд обучал Картера и Руссо тому, как с ним обращаться. В целом принцип работы лазера Картер себе представлял, но начать работу с ним собирался не раньше следующей недели, он хотел для начала посмотреть, как лазер поведет себя с фрагментами челюсти смилодона, не так давно подаренными университету. Этот материал не имел большого научного значения, и в нем не было опасных газовых полостей.
Ровно в шесть часов вечера, когда Картер внимательно читал главу инструкции по пользованию лазером, послышался автомобильный гудок, прямо около металлических дверей лаборатории.
– Картер? – окликнул друга Руссо.
– Да? – отозвался Картер, не отрывая глаз от книги.
– Твои друзья. Похоже, это они приехали.
Картер не сразу поверил. Он посмотрел на часы. Он договорился с Бет, что будет готов ехать за город в шесть, а она, чтобы ему было проще, условилась с Беном и Эбби, что они подъедут на машине прямо к лаборатории.
Картер сунул руководство по работе с лазером в дорожную сумку, где лежали его вещи, и надел кожаную куртку.
– Ну, как думаешь, справишься тут без меня? – спросил он у Руссо.
– Я уже большой мальчик, – ответил Руссо. – И сегодня пойду на нью-йоркскую вечеринку, – сказал он, помахав хеллоуинской открыткой-приглашением от Билла Митчелла. – Желаю хорошо провести время.
Снова послышался гудок. Картер поспешно выбежал на улицу.
Бет сидела на заднем сиденье. Картер уселся рядом с ней.
– Прошу прощения, – сказал он и поставил сумку себе под ноги. – Надеюсь, я не заставил вас долго ждать.
– Нет проблем, – отозвался Бен, обернулся, чтобы посмотреть в заднее стекло, и немного отъехал назад.
– Мы собирались остановиться по пути и поужинать, – сообщила Эбби, сидящая рядом с мужем. – Примерно в полутора часах от города есть чудесный маленький ресторанчик, с лосиной головой над стойкой бара и всякое такое.
– Звучит заманчиво, – сказала Бет и сжала руку Картера. «В последнее время, – подумала она, – рядом на заднем сиденье мы сидим только в такси. А сейчас все гораздо романтичнее».
– Бет говорит, что ты сейчас трудишься над чем-то потрясающим, – заметил Бен, ведя машину на запад, по загруженной транспортом Хаустон-стрит.
– Ты мог бы рассказать, что это за работа, – спросила Эбби, – или это что-то строго секретное?
Бет гадала, как ответит Картер. Обычно он почти не говорил о своей работе, а о теперешнем проекте – особенно, и Бет чувствовала себя немного виноватой из-за того, что вообще упомянула об этом в разговоре с друзьями.
– Я прежде ничего подобного не видел, – сказал Картер. Изумление, прозвучавшее в его голосе, удивило даже Бет. – Очень крупная глыба явно вулканической породы, но при этом в ней окаменело прекрасно сохранившееся ископаемое.
– А это редкость? – спросил Бен через плечо, лавируя между другими машинами, пытавшимися, как и он, выбраться на Вест-Сайдское шоссе.
– Это не просто редкость, это практически невозможно. Тем более что, судя по имеющимся у нас эмпирическим данным, этот камень – почти ровесник расплавленного ядра нашей планеты, самой Земли.
– Но как такая древняя порода может содержать ископаемое? – удивился Бен. – Даже банкиру известно, что жизнь на Земле началась значительно позже.
– Вот именно поэтому наша находка так загадочна.
Картер говорил так взволнованно, немного подавшись вперед, что Бет, глядя на него, подумала, что он похож на мальчишку.
– Мы взяли пробу непосредственно с окаменелости…
– А я думала, что вы еще не пользовались лазером, – вмешалась Бет.
– Не пользовались. Мы все сделали по старинке, с помощью долота. Скололи маленький фрагмент с кончика когтя.
– И что, по-твоему, это докажет? – спросил Бен.
– Мы отправили материал в медицинскую лабораторию, чтобы с помощью углеродного датирования определить приблизительный возраст материала. Самое потрясающее, что мы получили совершенно нереальные результаты.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросила Эбби. – Что значит «нереальные»?
– Это значит, что наша окаменелость старше любой когда-либо существовавшей в мире формы жизни. Она старше динозавров, низшего планктона, мха, амеб. Это существо жило, если хотите, до зари времен.
Несколько секунд все молчали.
– Такое впечатление, что это эпизод из «Секретных материалов», – наконец признался Бен.
– Либо вам попался инопланетянин, – добавила Эбби.
Картер откинулся на спинку сиденья.
– Похоже на то, верно? – Он посмотрел в окошко. – Я взял с собой кое-какие книжки и статьи, чтобы проштудировать их в выходные, – сказал он. – Так что, может быть, в вашем новом доме я сумею разгадать эту загадку.
У Бет заныло сердце. Она предвкушала долгие прогулки по лесу, потом уютные вечера у горящего камина. А теперь она представила, как будет гулять по лесу одна, а Картер будет торчать в доме со своими книжками и лабораторными отчетами. Это совсем не входило в ее планы. Ей хотелось быть рядом с мужем, чтобы они поработали над планом по увеличению семейства… Если Картер не изменился окончательно и бесповоротно как человек, она могла на кое-что рассчитывать. Мальчишка, который жил в ее супруге, обожал динозавров, но мужчина, который жил в нем, любил «Викториас сикрет». [32]32
«Викториас сикрет» («Victoria's Secret») – американская компания по производству женского белья.
[Закрыть]И Бет приготовила супругу несколько маленьких шаловливых сюрпризов.
Она рассчитывала, что в ее сражении с динозаврами счет все же будет один – ноль в ее пользу.
Ресторанчик оказался именно таким, каким его описала Эбби, – темные кабинки, простая еда и голова лося с печальными глазами над барной стойкой. Хэммонды начали ссориться еще в машине, а когда Бен выпил лишнего, все стало еще хуже. Может быть, накопился стресс, связанный с покупкой дома и выездом из города через бесконечные «пробки». Наверное, сказывались и неудачи с зачатием ребенка. Бет все понимала, но от этого было не легче. После ужина Эбби настояла на том, что дальше машину поведет она. Они с Беном немного поругались насчет ключей от автомобиля, наверное, они оба думали, что их перепалка выглядит весело, но это было не так. В итоге Эбби победила и Бен отдал ей ключи.
Чем дальше, тем более темной и безлюдной становилась дорога. Небольшие города и поселки выглядели заброшенными, покинутыми. Бет уже начала жалеть о том, что согласилась на эту поездку. «Простит ли меня Картер? – с тоской думала она. – Но теперь уж ничего не поделаешь, слишком поздно».
Примерно пятнадцать минут они ехали по двухполосной дороге в полной темноте, вдруг Бен проговорил:
– Сбавь скорость, это здесь.
– Что? Где сворачивать? – спросила Эбби. – Я не вижу!
– Да вон же, за тем большим дубом!
– Каким дубом? Я не смогу отличить дуб от вяза даже днем.
– Большое дерево, которое ты только что проехала, – сказал Бен. – Говорил же, вести машину надо было мне.
Эбби повела машину медленнее и вскоре свернула на проселочную дорогу. Неподалеку виднелась большая канава, вдоль которой стояли оранжевые конусы, которые обычно ставят при дорожных работах.
– Меняют водопровод по всей округе, – объяснил Бен. – Прежний был проложен примерно во времена Гражданской войны.
