Текст книги "Страж"
Автор книги: Роберт Маселло
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)
ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ
Как только Рейли ушел из галереи, Бет быстро убрала в папку незаконченные планы праздничной вечеринки и поспешила к выходу. Она взяла такси и доехала до дома и, как и ожидала, Картера там не застала. Прошлую ночь он провел в больнице Святого Винсента, и она догадывалась, что сегодня он тоже там. Бет взяла небольшую дорожную сумку, только что распакованную после поездки за город, сунула в нее бритвенный станок Картера, пену для бритья, свежие носки, смену нижнего белья и чистую сорочку.
В больнице Бет совершила ошибку: она вошла в здание через приемный покой отделения неотложной помощи и оказалась в сущем бедламе. Повсюду бродили десятки людей, многие были серьезно ранены, но им еще не успели сделать перевязку. Другие лежали на стоявших вдоль стен каталках, похожих на ожидающие вылета самолеты в аэропорту. Медсестра по интеркому называла фамилии, вызывала врачей-специалистов, напоминала только что поступившим пациентам о том, что они должны заполнить соответствующие бумаги, а самое главное – иметь наготове подтверждение о наличии медицинской страховки.
Поглядывая на стрелки на полу и знаки на стенах, Бет, преодолев несколько длинных коридоров, добралась до общей регистратуры. Там ей сказали, что Джузеппе Руссо проходит курс лечения в отделении интенсивной терапии на пятом этаже. Бет поспешила к лифту.
По сравнению с приемным покоем пятый этаж напоминал космическую станцию. Дневной свет, приглушенные звуки, стерильно чистые коридоры, закрытые двери. По пути к посту дежурной медсестры Бет увидела двух врачей, которые тихо переговаривались, изучая медицинскую карту какого-то пациента, затем ей встретился санитар, везущий спящего пациента в кресле-каталке. Высокий мужчина в красном пальто, подозрительно смахивающем на женское, низко наклонился к баллону с питьевой водой. На синем пластиковом стуле, опустив голову и понурив плечи, сидел Картер.
– Есть новости? – спросила Бет мужа.
Картер медленно поднял голову. Глаза красные, усталые, небритый.
– Нет, пока нет. Он все еще без сознания.
Бет села рядом с ним, положила руку ему на плечо.
– Тебе удалось поговорить с врачами?
– Несколько часов назад. Лечащий врач, ее зовут доктор Баптисте, сказала, что мне дадут знать, как только произойдут какие-то изменения.
Бет погладила его по плечу.
– А она не сказала тебе, когда могут произойти изменения? В смысле… – Она запнулась в поисках подходящих слов. – Как ей кажется, Джо может прийти в себя этой ночью? Или завтра? – И хотя она не сказала этого в слух, но про себя добавила: «Вообще?»
Картер покачал головой.
– Неизвестно. – Он откинулся на спинку стула и вытянул длинные ноги. – Вот почему я не хочу уходить. Он может очнуться в любое мгновение, никто не знает, когда, а мне хотелось бы быть рядом с ним, в то время.
Бет знала, что он так скажет.
– Я принесла тебе кое-что. Подумала, может быть, тебе это понадобится. Бритва, одежда, книжка с твоей тумбочки.
– Спасибо. Внизу есть общественная ванная. Позже схожу помоюсь.
Было довольно тихо. Слышались только негромкие разговоры медсестер у регистраторской стойки, порой открывались или закрывались двери, доносился чей-то голос из динамика интеркома. Бет надеялась, что Картер пойдет домой, но не удивилась тому, что он решил остаться. Она понимала, что муж не только искренне переживает за друга. Она знала, что он чувствует себя ответственным за случившееся. За гибель Билла Митчелла. За страшные ожоги и раны Руссо. Сейчас Бет могла только молиться о том, чтобы Джо остался в живых.
– Знаешь, – сказала она мягко, – если ты хочешь сходить домой и несколько часов поспать, я могла бы остаться здесь. Если появится доктор Баптисте и будет искать тебя, я тебе позвоню.
– Нет, все нормально. Я должен быть здесь.
Бет не сразу сказала то, что хотела сказать.
– То, что случилось, просто ужасно. Но ты должен помнить: ты ни в чем не виноват. Ни в чем. Ты не сделал ничего плохого.
Картер молчал.
– Произошел несчастный случай. Ужасный, непредсказуемый несчастный случай.
Выражение лица Картера не изменилось. Бет знала, что он слышал ее слова, но догадывалась, что они не возымели никакого действия. Может быть, настанет день, когда он сможет избавиться от чувства вины, но сегодня (Бет это сердцем чувствовала) было еще рано говорить об этом.
Двери палаты с легким шорохом открылись. Вышла врач – молодая женщина с темными волосами, собранными в пучок, и кожей цвета корицы. Она подошла к Картеру и Бет. Картер посмотрел на нее, и в его взгляде было больше страха, чем надежды.
Врач, видимо, заметила это и поспешно кивнула и едва заметно улыбнулась.
– Только не ждите слишком многого, – сказала она. – Ваш друг пришел в себя.
Картер не сразу осознал смысл слов врача.
– Это ведь очень хорошая новость, правда? – сказала Бет. – То есть… Если он очнулся и разговаривает…
– Я не сказала, что он уже разговаривает, – прервала ее доктор Баптисте. – А вы его родственница? – спросила она у Бет. В ее речи чувствовался легкий карибский акцент.
– Нет. Я здесь с мужем, – ответила Бет и сжала руку Картера. – Мы друзья Джузеппе.
– На самом деле мы – его единственные друзья, – добавил Картер, – в этой стране.
– Тогда вам нужно обязательно как-то связаться с его родственниками, где бы они ни находились. В любое время может настать момент, когда придется принимать решения.
– Решения? – переспросила Бет.
– Относительно лечения и ухода…
– А вы не можете просто поговорить с самим Джо… обо всем? – спросил Картер.
– Вы должны понять, что ваш друг пока находится в критическом состоянии. Мы не можем рассчитывать на то, что он пробудет в сознании достаточно долго для того, чтобы принимать осмысленные решения. В данное время мы стараемся поддержать его состояние на уровне стабильного. Позже, когда у нас появится возможность заново оценить серьезность травм – а у него не меньше двадцати пяти процентов кожи поражено ожогами третьей степени, – мы будем решать, как быть дальше.
Ожоги третьей степени? Насколько знала Бет, это были самые ужасные ожоги, какие только могли быть.
– Но сейчас, – сказала доктор Картеру, – думаю, ему было бы хорошо увидеть знакомое лицо. Вы хотите повидаться с ним? Но пробыть у него можно всего несколько минут.
– Да. Конечно, – ответил Картер и встал.
Бет тоже была готова встать, но доктор покачала головой.
– Увы, в палату может войти только один посетитель.
– Я посижу тут, – сказала Бет Картеру. – Иди.
Доктор Баптисте пошла первой. Картер вошел в застекленные двери палаты интенсивной терапии.
Он почти сразу обратил внимание на то, что воздух в палате был прохладнее и свежее, чем в коридоре. Слышались негромкие звуки: гул и жужжание аппаратуры, стоящей у кроватей пациентов. Подойдя к посту медсестры, полукруглой стойке, на которой стояло несколько включенных мониторов, доктор Баптисте дала Картеру бумажную маску.
– Мы должны заботиться о том, чтобы не осложнить состояние больного никакой инфекцией, – сказала она, когда Картер надел маску, закрывшую нос и рот. – Кроме того, ни в коем случае не допускайте никакого физического контакта с мистером Руссо. Нельзя обниматься, пожимать руку, короче, никаких прикосновений.
Она отошла от стойки, и Картер последовал за ней в другой конец палаты. Подходя к последней кровати, занавешенной непрозрачной белой шторой, Картер почувствовал, как часто забилось его сердце. «Как выглядит Руссо? Может быть, он так перевязан, что я его не узнаю?» Картер мысленно подготовился к самому худшему.
Доктор Баптисте остановилась около кровати и проверила одну из капельниц. Их было несколько. Кроме трубочек от капельниц к кровати тянулось множество проводов, подсоединенных к мониторам и лечебной аппаратуре. Самого Руссо было почти не видно. Простыня была подвешена в нескольких дюймах над его телом – может быть, потому, что даже тонкая ткань могла вызвать боль, прикоснувшись к обожженной коже? На голове Руссо белела бумажная шапочка, похожая на корону, все его лицо было покрыто толстым слоем антисептической мази. Глаза были большие и темные. По его взгляду Картер догадался, что Руссо отчаянно хочет что-то сказать. Как только Картер остановился у кровати, Руссо перевел взгляд на него.
– Привет, Джо, – тихо проговорил Картер и подумал: «Боже, что же произошло в лаборатории?»
Картер не знал, что еще сказать. Он был в ужасе от того, как выглядел его друг, но старался этого не показать и был рад тому, что его лицо закрыто бумажной маской.
– Мне так жаль, – сказал Картер и потянулся к руке Руссо, лежавшей поверх простыни, но доктор Баптисте поспешно напомнила ему:
– Никаких прикосновений, пожалуйста.
– Простите, я забыл.
– Боюсь, ваш друг пока не сможет вам ничего ответить.
«Интересно, почему? – удивился Картер. – Ведь Джо явно в сознании». Но тут он заметил дыхательную трубку между обгоревших, потрескавшихся губ Руссо.
– Если он сумеет, – сказала доктор Баптисте, – он может попытаться воспользоваться этим. – Она протянула Картеру белую блестящую дощечку и специальный маркер. – Но он получил такую дозу успокоительных и обезболивающих препаратов, что вряд ли способен связно излагать свои мысли. – Она проверила показатели на мониторах и добавила: – Не больше пяти минут.
С этими словами она удалилась.
Как только она ушла, Руссо негромко застонал и перевел взгляд на дощечку. Картер отдал ее ему. Руссо поднял другую руку (Картер заметил, что ногти у Руссо стали похожими на черные полумесяцы) и взял маркер.
Чтобы Руссо было легче писать, Картер поддерживал дощечку. Руссо стал коряво выводить буквы ярко-зеленого цвета. Картер повернул дощечку к себе и прочел: «Билл?»
Билл Митчелл. Картер покачал головой.
– Он не выжил.
Руссо моргнул, потом взял маркер и написал на дощечке слово «лазер».
Что можно было ответить?
– Лазера нет. Пожар уничтожил все.
Включая, конечно, и окаменелость. Но Картеру не хотелось сейчас говорить об этом.
Но Руссо едва заметно покачал головой и указал маркером на слово «лазер».
Лазер? Но тут Картер догадался.
– Лазер был включен, когда начался пожар?
Руссо кивнул.
– Пожар начался из-за лазера?
Руссо снова кивнул.
Но Руссо вряд ли бы стал пользоваться лазером без помощи Картера. Картер знал, что Руссо не настолько хорошо знает английский, чтобы разобраться во всех тонкостях руководства по пользованию прибором. Картер стер слова с дощечки. Может быть, Руссо хотел сказать, что Билл… Билл Митчелл…
– Билл работал с лазером?
Руссо в знак согласия моргнул.
– Он каким-то образом проник в лабораторию?
Руссо еле заметно кивнул, взял маркер и написал слово «окаменелость».
Картер так старался обойти эту тему.
– Все в лаборатории, – медленно выговорил он, – уничтожено.
Руссо отрицательно покачал головой, неотрывно глядя на Картера.
– Нет? – Но что он мог иметь в виду? – Тебе удалось что-то сохранить?
Картер помнил, что они сумели взять крошечные пробы окаменелости и породы и этот материал пока находился в другой лаборатории, где его исследовали. Но, похоже, Руссо хотел сказать что-то другое.
– Прости, Джо, но я тебя не понимаю.
Может быть, сказывалось действие седативных препаратов?
Руссо снова взял маркер и слегка дрожащей рукой вывел слово «живой».
Что он мог иметь в виду? Картер мог предположить только одно – Джо говорит о себе.
– Да, ты живой, – с улыбкой проговорил Картер. – И настанет день, когда, веришь ты или нет, ты снова станешь заниматься всем, чем занимался раньше. – «Но так ли это будет?» – с грустью подумал он. – Даже нырять будешь.
Однако взгляд Руссо стал еще более встревоженным. Картер неверно его понял. Джо указал маркером на слово «окаменелость», потом – на слово «живой».
Картер молчал. Руссо снова показал маркером на слова.
Теперь смысл стал понятен, но невероятен.
– Ты хочешь сказать мне, что наше ископаемое оказалось живым?
Нет. Руссо застонал и нахмурил брови. Общение явно стоило ему больших усилий. Он снова взял маркер и, зачеркнув пару букв, заменил их двумя другими. Картер прочел: «Окаменелость живая».
И понял, что больше им с Руссо сегодня общаться не стоит. Джо явно находился под воздействием лекарств. Что ж, возможно, это было к лучшему.
– Ладно, – кивнул Картер. – Я понял. – Он подбадривающе улыбнулся. – Доктор сказала мне, чтобы я не задерживался дольше пяти минут, но завтра с утра я к тебе приду.
Картер положил дощечку и маркер на прикроватную тумбочку и посмотрел на Руссо. Взгляд у больного был усталый и измученный. «Похоже, вреда от моего визита больше, чем пользы», – подумал Картер.
– Не переживай за окаменелость, за лабораторию и все прочее, – сказал Картер. – Просто постарайся немного поспать.
Картер изобразил самую веселую улыбку, на какую только был способен, и отвернулся от кровати. Как ни стыдно ему было в этом себе признаться, но он испытал огромное облегчение, потому что ему больше не нужно было смотреть на лицо друга. Он дошел до двери и обернулся. Руссо по-прежнему не спускал с него глаз. Картер махнул рукой на прощание, но Руссо не отреагировал. Картеру показалось, что друг уже не видит его. Джузеппе Руссо словно бы смотрел сквозь него, в какие-то мрачные, темные глубины.
ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ
Труп унесли. Спрятавшись в тени, он видел, как тело накрыли полотном и унесли. «Что они собирались сделать с ним? Зачем они вообще это делали?»
Положили под мигающие огни и быстро унесли.
«Как их много». Он все еще не мог этого осознать. Повсюду вокруг него мир кипел жизнью.
Он сделал глубокий вдох, насладился воздухом. Запахами и вкусами, которых он не знал и не понимал. Но скоро поймет. Скоро он узнает все эти запахи и вкусы. Он уже учился их распознавать.
Он притаился в темном углу, в том месте, где обрел свободу. Если его освободили здесь, то, быть может, другие по-прежнему томились здесь же в заточении.
Другие – такие же, как он.
Он наблюдал. Все больше и больше людей входили и выходили. Они принесли какие-то орудия и свет и полили все вокруг водой. Дым постепенно развеялся. Наблюдая, он быстро познавал этот мир. И быстро понял, что делают эти люди.
Это продолжалось всю ночь, а когда взошло солнце, он отступил еще дальше, в темный дверной проем. Он закрыл лицо красной накидкой. И стал ждать.
И он увидел человека, пришедшего сюда, куда больше не приходил никто. Вскоре человек выбежал, источая запах страха и горя, и поскольку снова настала ночь, он без труда пошел за этим человеком. По улицам. Среди огней. И людей. Как их много. Идти пришлось недалеко.
Туда, где, как он понял, держали второго.
Того, которому было сказано, что страдания – это дар.
Того, который был еще жив.
«Это враги, – думал он, – или друзья?»
Воздух. Воздух здесь был наполнен множеством запахов. Он обернулся. Позади него стоял забор из ржавой проволочной сетки. А за забором – большой дом. Он сразу понял, что внутри никого нет. Дом, выстроенный из кирпичей, красных, как его накидка. Окна кое-где были забиты деревом, а в некоторых блестели разбитые… стекла. Да, это так называлось.
Он быстро учился. Он слышал это слово. Его произносили люди в том месте, где он обрел свободу. Он не только наблюдал… он слушал. Речь некогда была тем даром, который приносили людям такие, как он. И теперь получалось, что дар возвращается ему. Так и должно было быть. В этом была справедливость.
Занимался рассвет. Он повернулся к ограде и длинными, необычайно красивыми пальцами (не хватало только самого кончика среднего пальца на правой руке) раздвинул звенья проволоки. Затем он шагнул в образовавшийся проем и наступил на воду и землю. «Грязь». Он поднялся по полуразвалившимся ступеням и заглянул в окно сквозь щель в шершавых досках. Внутри он увидел пустоту. Тени. Мрак. Уединение.
И все это влекло его к себе.
Но больше всего ему понравился воздух внутри покинутого дома. Воздух был старый, его наполняли запахи, которые были ему знакомы… запахи крови, слез и смерти. Они копились здесь годами.
Но что такое были эти годы в сравнении с великим промыслом? Ничто. Пустяк.
Но сейчас, в этом странном мире, где он пробудился, это место могло послужить ему… «приютом». Он улыбнулся. Хорошее слово. Новое. Выловленное прямо из воздуха.
Он думал о том, как много ему нужно сделать.
ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ
Картер ни разу в жизни не писал надгробных речей. Тем более трудно было ему написать надгробную речь о человеке, которого он так мало знал, – о Билле Митчелле. Что еще хуже – этого парня он недолюбливал, а теперь нужно было восхвалять его достоинства и, видимо, говорить о том, какие большие надежды он подавал как ученый. Благодаря газетным статьям и обстоятельствам гибели Митчелла в лаборатории, которая была детищем Картера, у людей создалось впечатление, что они были не просто коллегами, а закадычными друзьями. И теперь, после того как жизнь Митчелла так трагически оборвалась, Картер никак не мог сказать ничего иного.
В последний раз он надевал темно-синий костюм на факультетский вечер, во время которого было официально объявлено о его назначении заведующим кафедрой. Он и тогда здорово нервничал, но в тот раз от него, по крайней мере, не требовалось ничего сверхординарного. Нужно было просто встать, принять дощечку с фамилией для двери кабинета и поблагодарить разных профессоров и администраторов за то, что они удостоили его такой высокой чести. Теперь же Картеру нужно было не просто произнести речь. Нужно было почтить память человека, который был в некотором роде сам повинен в своей смерти. Повинен в том, что лучший друг Картера лежит в больнице, изуродованный до неузнаваемости, а все из-за того, что Митчелл не удержался от соблазна включить прибор, пользоваться которым не умел.
– Не уверен, что выдержу, – признался Картер в разговоре с Бет.
– Ты должен перестать так думать, – сказала ему жена. – Иначе это будет слышно в твоем голосе.
– И как же, интересно, сделать так, чтобы не было слышно?
– Ты должен все время напоминать себе, – стараясь успокоить его, сказала Бет, – что произошел несчастный случай. Ужасный несчастный случай, и никто не заплатил за случившееся дороже, чем Билл Митчелл.
– Ты об этом Джо скажи.
В итоге Картер написал несколько слов о том, с каким энтузиазмом Митчелл относился к своей работе, о том, с каким рвением он преподавал палеонтологию студентам-старшекурсникам в университете, как обожал музыку в стиле рэп. Он очень наделся, что на месте сумеет каким-то образом связать эти тезисы воедино и его речь получится более или менее убедительной. Но только где ему придется стоять? На кафедре? У трибуны? Где?
Они вышли из дома, почти не имея времени в запасе, и когда добрались до похоронного бюро «Братья О'Бенион», в ритуальном зале уже собралось довольно много людей, пришедших проститься с Биллом Митчеллом. Картер был представлен родителям Билла, с которыми уже говорил по телефону, – пожилой супружеской паре из Квинса. Естественно, они были в шоковом состоянии. Вдова Билла, Сюзанна, познакомила Картера с другими родственниками, а потом отвела в сторону и поблагодарила за то, что он согласился сказать слово во время прощания.
– Я знаю, что Билл вами по-настоящему восхищался, – сказала она. Блондинка, бледная, а сегодня – еще бледнее, чем обычно, с почти невидимыми ресницами. – Он всегда с восторгом говорил о вашей работе на Сицилии, о том, как вы прославились.
Картеру стало еще более не по себе.
– И я знаю, он мечтал о таком дне, когда смог бы поработать вместе с вами над каким-нибудь проектом. – На ее глаза набежали слезы, она промокнула их смятым бумажным платочком. – Наверное, из-за этого все так и вышло. – Слезы потекли ручьями. – Как это похоже на Билла. Он совсем не умел ждать, всегда торопился.
Она разрыдалась. Картер, повинуясь порыву сострадания, обнял ее, но от этого стало только хуже. Он, сам того не сознавая, отвел ее в сторону, и она уткнулась лицом в его плечо и стала горько плакать. Бет сочувственно посмотрела на мужа и пошла к сотрудникам факультета, пришедшим на прощальную церемонию. Несколько минут спустя, к величайшему облегчению Картера, появился директор похоронного бюро и попросил всех сесть.
Гроб стоял на подставке, задрапированной красной тканью. Крышка, естественно, была закрыта. Как слышал Картер, Митчелла при взрыве разорвало на куски. Некоторые части тела и кое-что из одежды, в частности туфли, так и не удалось найти. Сочли, что все это сгорело при пожаре. Сюзанна что-то торопливо говорила в микрофон, прикрепленный к трибуне, а Картер гадал, что же осталось от ее мужа и было подготовлено к погребению. «Ужасно, – думал он, – однако, учитывая мою профессию, это не так уж удивительно». Он всю жизнь работал с костями, даже заработал соответствующее прозвище, и теперь ему нужно было отнестись к тому, что осталось от Митчелла, с научной бесстрастностью.
После жены Билла к трибуне подошел его отец. Он прочитал несколько строк, написанных на мятом листе бумаги. Картер догадался, что писать эти слова отцу Митчелла тоже было трудно. Он явно был не из тех, кому легко говорить о своих чувствах и воспоминаниях, о своем погибшем сыне, тем более сейчас, когда собралось столько незнакомых людей. Следующим к трибуне вышел Картер. Он понимал, что должен сказать что-то более общее, заверить всех в том, что Билл был уважаем и любим в сфере большой науки, где надеялся оставить свой след. Пожалуй, ему следовало поблагодарить жену Билла, она в некотором роде подсказала ему общую тему речи, когда упомянула о том, что ее муж был нетерпелив, всегда торопил события.
Картер начал с того, что Билл Митчелл был энергичным молодым человеком.
– Он успел проделать немалый путь, будучи одним из самых молодых сотрудников кафедры и, без сомнения, самым ищущим, самым любознательным, и он с рекордной скоростью продвигался к еще большим достижениям.
Картер чувствовал, что у него становится теплее на душе. Как ни странно, он поймал себя на том, что произнесение надгробной речи в чем-то схоже с чтением лекции студентам. Обращение к публике успело стать его второй натурой, поэтому, говоря о достоинствах и достижениях Митчелла, он мог обводить взглядом собравшихся в ритуальном зале и отмечать тех, кого он знал, а кого – нет.
Присутствовали некоторые сотрудники факультета, включая декана Стэнли Макки. Кое-кого из них Картер время от времени встречал в кампусе. Кроме них, пришли родственники и друзья Митчелла, которые, естественно, Картеру не были знакомы, в частности один молодой человек, который сидел в одиночестве на одной из задних скамей. Казалось, он не из родни, не из друзей и не из коллег. В мятом синем костюме и черной водолазке, он имел такой вид, будто не спал целую неделю. Он выглядел так скорбно и одиноко, что Картер подумал, что это, возможно, один из работников похоронного бюро. У молодого человека была внешность, если можно так выразиться, профессионального скорбящего.
Картер закончил свое выступление, сказав о том, что ему будет всегда не хватать общества Митчелла в факультетской лаборатории.
– Теперь, без него, я ни за что не узнаю, кто возглавляет последние хит-парады.
Он произнес эти слова с печальной усмешкой и заметил, что несколько человек в зале улыбнулись. Затем он забрал лист с речью и спустился с подиума. В это самое время одинокий молодой человек поднялся и вышел. Может быть, его ждали другие дела, другая церемония, которую он должен был почтить своим скорбным присутствием. Картер сел рядом с Бет. Она едва заметно кивнула – дала понять, что у него все получилось хорошо.
Когда речи были произнесены, все перешли в соседний зал, где был накрыт стол с кофе и пирожными. Картер оказался бок о бок со Стэнли Макки. Тот поднес чашку к носику серебристой кофеварки и, пока чашка наполнялась, сказал:
– Добрые слова, но совершенно неутешительные.
Картер не знал, как ответить. У него уже был разговор с деканом, и он не представлял, какие еще выволочки ему грозят.
Макки поднес чашку к губам и посмотрел на Картера поверх нее.
– Ко мне обратились из ректората и попросили прислать письменный отчет о происшествии. Я напишу письмо общего характера, но хочу, чтобы сам отчет составили вы и в деталях описали, чем вы там занимались в вашей самодеятельной лаборатории и какие у вас возникли неполадки.
Во время предыдущего разговора он уже упоминал о «самодеятельной лаборатории». Картер почувствовал, что Макки хочет по возможности отстраниться от случившегося, чтобы все выглядело так, что ответственность целиком и полностью лежит на Картере, а он, декан, был почти не в курсе. Честно говоря, Картер не знал, каким образом тот сможет объяснить расходование фондов на освещение, аренду лазера, и так далее, но, вполне вероятно, потенциально опасные документы уже были спрятаны, уничтожены, стерты. И в своем «письме общего характера» декан явно намеревался снять с себя любую ответственность. Козлом отпущения должен был стать Картер.
– Отчет должен быть у меня на столе к следующей среде, – сказал декан и отошел от Картера. Похоже, он не хотел, чтобы их видели рядом.
Картер налил себе кофе.
– Вы произнесли хорошую речь, профессор.
Картер узнал голос Кэти Койн, своей лучшей ученицы. Он заметил ее в ритуальном зале.
– Спасибо. Надеюсь, больше мне никогда не придется произносить таких речей.
Кэти была в джинсовой юбке и старательно отглаженной рубашке. Наверное, для нее это был самый строгий вариант одежды.
– Вы молодец, что пришли, – добавил Картер.
– В прошлом семестре Билл Митчелл вел у нас семинары.
Картер этого не знал.
– Так что, пожалуй, я его неплохо знала. Еще я была у него в гостях на хеллоуинской вечеринке и разговаривала там с вашим другом, профессором Руссо. – Она потупилась и вдруг растерянно спросила: – Как он? Я слышала, что он ужасно пострадал при пожаре…
– Да, пострадал. Он лежит в больнице Святого Винсента, в отделении интенсивной терапии.
– А он… поправится?
– Да, он выкарабкается. Но еще нескоро.
– Вы могли бы передать ему привет от меня? То есть… если он вообще помнит, кто я такая. А когда разрешат… я бы его навестила, если можно, конечно.
– Это было бы замечательно. Уверен, он будет рад.
Картер считал Кэти самой талантливой из своих студентов, но до сегодняшнего дня не знал, что она еще и самая добрая.
Бет, разговаривавшая в это время с одним из друзей Картера с факультета, одними губами выговорила: «Пойдем?» Картер кивнул. Он сделал еще один глоток кофе и поставил чашку на стол.
– До завтра, – сказал он Кэти.
Она должна была прийти на утреннюю лекцию.
Но на лестнице Картера остановила жена Билла. «Вдова», – мысленно поправил он себя. Она сказала:
– Неудобно просить, но может быть, у вас есть время присутствовать на прощании?
Картер не сразу понял, о чем она говорит. Разве только что не закончилось прощание?
– На погребении, – уточнила Сюзанна. – Это будет через полчаса и не займет больше пятнадцати минут.
Бет негромко сказала Картеру:
– Я должна вернуться в галерею, иначе Рейли меня убьет.
– Я понимаю, – проговорила Сюзанна, глядя на Бет, – и большое вам спасибо за то, что пришли. – Она перевела взгляд на Картера. – Но родители Билла были так тронуты вашими словами, и для них будет очень много значить, если вы будете на погребении. Вы можете поехать на кладбище с нами.
Она указала на арендованный лимузин, стоящий у кромки тротуара.
Картер почувствовал, что деваться некуда, как можно было отказать в такой просьбе?
За него все решила Бет.
– Встретимся дома, – сказала она. – Я вернусь около половины восьмого.
Бет перешла улицу, чтобы поймать такси в сторону центра, а Картер вместе с Сюзанной и родителями Билла пошел к лимузину. Только тогда, когда он втиснулся на заднее сиденье между другими родственниками, у него мелькнула мысль – на каком кладбище будут хоронить Митчелла? И тут ему стало очень тоскливо, поскольку отец Билла заговорил о том, как его сын рос в Форест-Хиллз и учился водить семейную машину на тихих аллеях местного кладбища. Когда водитель направил лимузин к Мидтаун-туннелю, Картер приготовился к тому, что предстоит долгий путь до Квинса.
На самом деле поездка была не такой уж длинной, но Картеру показалось, что прошла целая вечность. Когда машина въехала в открытые ворота кладбища Гринлоун и остановилась у вырытой ямы между могильными холмиками, Картер сразу вышел наружу, чтобы подышать свежим воздухом, пусть даже кладбищенским.
За лимузином остановилось еще несколько автомобилей, из них вышли люди, присутствовавшие на прощании в похоронном бюро. Картер отошел в сторону, чтобы немного отдышаться и отвлечься. Земля была жесткая, покрытая жухлой травой. Фамилии на надгробьях попадались большей частью ирландские и итальянские, даты смерти порой были старинные, приходившиеся на тысяча девятисотые годы. Картер остановился на пригорке и огляделся по сторонам – кладбище раскинулось во все стороны на многие акры. Тут и там стояли черные деревья, скорбно склонив голые ветви к мраморным склепам. Неподалеку старушка укладывала венок из искусственных цветов на могильный камень. Вдалеке, на фоне линии горизонта, стоял какой-то человек в красном пальто. Вскоре он тронулся с места и скрылся за массивным надгробьем, украшенным статуей в виде трубящего ангела. Подул ветер, поднял с земли тучу упавших листьев.
«Лучше вернуться, – подумал он. – Нежелательно, чтобы кто-то подумал, будто я не хочу присутствовать на погребении».
Гроб около могилы поставили на какое-то механическое приспособление, с помощью которого его должны были затем опустить в яму. Священник, надевший черное пальто и галоши, стоял у края открытой могилы. Поверх пальто у него была надета белая епитрахиль, в руке – требник. Сюзанна, родители Билла и еще с десяток людей стояли вокруг священника, время от времени притоптывая на месте, чтобы согреться. Казалось, жесткая, суровая земля излучает холод.
Священник поблагодарил всех за присутствие и, поскольку ему, видимо, тоже было холодно, поспешно открыл требник на нужной странице и начал читать молитвы. Картер опустил голову, но время от времени все же поглядывал на других. Большинство стояли, опустив глаза, но некоторые смотрели вдаль. Мать Билла тихо, но страстно повторяла слова, вслед за священником. «Какая удивительная вещь – вера, – подумал Картер первый раз в своей жизни. – В такое время это просто неоценимая помощь». Но ему это пока было не суждено и вряд ли было суждено в дальнейшем. Кажется, кардинал Ньюман сказал о том, что если ты попадаешь в лоно церкви до того, как тебе исполнится шесть лет, то ты останешься в этом лоне на всю жизнь. Если это было так, то Картер был вне опасности. Ни одна из церквей к нему и пальцем не притронулась.
