Текст книги "Страж"
Автор книги: Роберт Маселло
сообщить о нарушении
Текущая страница: 17 (всего у книги 24 страниц)
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ
Представители департамента пожарной охраны перерезали все электрические кабели, подведенные к этой части здания, но в импровизированной лаборатории все же было достаточно светло, и Картер мог все здесь достаточно тщательно осмотреть. Однако всевозможных обломков, разбитой аппаратуры и кусков искореженного металла оказалось гораздо больше, чем он себе представлял. Он не помнил, чтобы в лаборатории было так много вещей, откуда же теперь все это взялось?
В самой середине помещения, где когда-то лежала каменная глыба с погребенным внутри нее ископаемым, темнела яма, и сейчас она показалась Картеру более глубокой, чем он ее запомнил. Он подошел к краю воронки и, заглянув вниз, вспомнил о «Костяной шахте», в которую спускался на Сицилии. Стенки этой ямы тоже были сложены из глины и камней, здесь тоже пахло древней пылью и смертельным распадом. Но было здесь и еще что-то, чего он не заметил раньше: что-то маленькое, блестящее лежало на дне ямы. Картер присел на корточки, чтобы лучше разглядеть этот предмет.
Около фута длиной, что-то темное, отполированное, немного похожее на тросточку. Но все же видно было плохо. Картер оперся рукой о край ямы и спрыгнул вниз. Яма оказалась глубже, чем он думал. Он инстинктивно вцепился пальцами в глинистую стенку, но удержаться не смог и, приземлившись, поморщился от резкой боли в лодыжке. Когда-то, играя в баскетбол, он растянул связки на этой ноге. «Проклятье! Только этого мне не хватало». Затем посмотрел себе под ноги. На почерневшей от пожара земле лежал тускло поблескивавший предмет. Картер наклонился и подобрал его, а когда выпрямился и рассмотрел находку, был приятно удивлен…
Он находился не в яме, а в своей детской спальне, в городке неподалеку от Чикаго, в той самой комнате, где он лежал, когда болел свинкой. Так вот в чем дело! Это было не по-настоящему, это был сон. Только он не ощущался как сон. И предмет в его руке вовсе не казался игрой воображения.
А спальня была именно такой, какой он ее помнил. Над старым комодом на стене висел диплом в рамке, полученный Картером на научном конкурсе Вестингауз. [47]47
Имеется в виду старейший американский научный конкурс для одаренных школьников «The Science Talent Search», устраиваемый с 1942 года под эгидой компании «Westinghouse».
[Закрыть]Дверцу гардероба украшал плакат из фильма «Индиана Джонс и искатели потерянного ковчега». А в старом кресле у окна сидела женщина с маленьким ребенком на руках и читала ему книгу.
Теперь он точно убедился в том, что это сон. Он никогда не приводил сюда девушек, тем более женщин с детьми.
Но когда он подошел ближе, женщина оторвала взгляд от книги, посмотрела на него и улыбнулась. Это была Бет. Но чей же тогда это был ребенок? Его? Но ведь это было невозможно. А вдруг нет? Вдруг доктора ошиблись? Ему вдруг стало так радостно и легко.
– Он… наш? – спросил Картер, глядя на маленького мальчика со светлыми волосами, прижавшегося к груди Бет.
Но она не ответила. Она стала дальше читать книгу. Картер увидел на обложке название и очень удивился. Это была «Энеида» Вергилия, причем в том самом издании, в котором он ее читал, когда учился в Принстоне. С каких пор такие книги читают детишкам на ночь?
– Вход в пещеру меж скал зиял глубоким провалом,
– прочла Бет нараспев.
Картер наклонился, чтобы лучше рассмотреть своего сына.
Волосы у мальчика были светлые, почти белые. Они свисали тонкими локонами.
– Черной бездны дыханье, все отравляя вокруг,
поднималось до сводов небесных…
Но когда ребенок сонно приподнял головку, Картер увидел, что на месте глаз у него…
– Птица над ним ни одна не могла пролететь безопасно…
Две зияющие дыры, словно выжженные в голове, и в обеих полыхало пламя…
Картер задохнулся, закашлялся и рывком сел на кровати. Сердце билось так отчаянно, что он испугался, как бы оно не выскочило из груди. Кожа была холодная, он весь покрылся испариной.
– Что с тобой? – испуганно спросила Бет.
Картер сглотнул подступивший к горлу ком и поежился.
Бет, одетая в свою любимую пижаму с рисунком в виде шкуры леопарда, приподнялась и накрыла плечи Картера одеялом.
– Ты в порядке? – спросила она.
– Все нормально, – выдохнул Картер.
– Тебе страшный сон приснился?
– Страшнее не бывает.
– Похоже на то. – Бет шумно выдохнула.
Картера снова зазнобило, он плотнее закутался в одеяло.
– Хочешь рассказать мне?
Картер покачал головой.
– Нет. Лучше забыть.
Бет ласково погладила его по спине.
– Да, пожалуй, так будет лучше, – сказала она и вдруг, при голубоватом свете, исходившем от дисплея цифрового будильника, заметила что-то в руке у Картера. – Что это ты держишь?
Он не понял, о чем она спрашивает.
– В руке ты что-то держишь.
Картер опустил взгляд и увидел, что действительно что-то сжимает в руке. Он разжал пальцы.
– Это распятие, – озадаченно проговорила Бет. – Откуда оно взялось?
– Это распятие Джо.
– Но почему ты его держишь?
Картер не знал. Он даже не знал, где нашел его.
– Если оно принадлежит Джо, может быть, он хочет, чтобы оно было при нем, – сказала Бет. – Наверное, тебе стоит отнести это ему в больницу.
Картер удивленно смотрел на распятие.
– Да-да, так и сделаю, – сказал он. – Завтра же.
Картер понял, что теперь уже не сможет заснуть. Он накинул халат поверх футболки и трусов, сунул ноги в пластиковые шлепанцы и пошел в кухню. Горло у него пересохло, наверное, из-за того, что он тяжело дышал во сне. Он достал из холодильника бутылку пива, надеясь, что когда промочит им горло, ему станет легче и он сможет немного успокоиться.
Боже, какой страшный сон. За всю жизнь ему не снилось ничего ужаснее и в то же время ничего реальнее. Откуда взялся этот кошмар? И почему в этом сне Бет читала не какую-нибудь другую книгу, а именно «Энеиду»? Да, в колледже он изучал это произведение и даже написал пару работ о нем, но уже много лет он не вспоминал о поэме Вергилия. На самом деле он даже не знал, куда подевалась его собственная книга, снабженная постраничным комментарием.
Он пошел в гостиную и, прихлебывая пиво, осмотрел ряды книг на полках стеллажей. Большинство книг Бет, толстенные тома по истории искусств, стояли на нижних полках, а его книги, от «Происхождения видов» до руководства по орнитологии, – на верхних. Но когда они с Бет стали жить вместе, они быстро поняли, что для всех их книжек в квартире места ни за что не хватит, поэтому очень много книг они сложили в коробки, и теперь эти коробки стояли в подвале.
«В одной из этих коробок, – подумал Картер, – лежит моя „Энеида“. Утром схожу и достану».
Из чистого любопытства он взял с полки одну из книг Бет по искусству эпохи Возрождения и сел с ней в кресло. Он стал перелистывать страницы, на которых забавно перемежались библейские и мифологические сюжеты картин, и маленькими глотками пил пиво. Но его мысли все время возвращались к «Энеиде», к строчкам, которые ему приснились. Он помнил их смутно и уже начал забывать. Что-то насчет темного озера и паров отравленного воздуха, поднимающегося над ним. Картер спрашивал себя, верно ли он запомнил хоть что-то. Неужели поэтические строки так крепко засели у него в мозгу на старших курсах? Или он что-то перепутал? Он снова попытался вспомнить, куда подевалась книга. Ему хотелось увидеть ее. Почему-то хотелось увидеть ее прямо сейчас.
Картер положил книгу Бет на журнальный столик и посмотрел на настенные часы над стеллажом. Половина четвертого утра. По крайней мере, если он выйдет из квартиры сейчас, то не наткнется ни на кого из соседей.
Он тихо вышел из квартиры и пошел вниз по ступенькам. По лестничным пролетам гулял холодный ветер, и когда Картер спустился на первый этаж, он понял, в чем дело: дверь вестибюля, которая всегда должна была быть закрыта и надежно заперта, сейчас была открыта настежь. Картер закрыл ее и услышал, как щелкнул замок. Затем он повернулся и направился в дальний конец вестибюля, где позади лифта находилась дверь, ведущая в подвал. Несмотря на поздний час, кабина лифта двигалась, куда именно: вверх или вниз, Картер не понял. Он только подумал, что, может быть, все-таки ему не стоило выходить из квартиры в халате и шлепанцах. Неужели он все-таки наткнется в таком виде на кого-то из соседей? На двери, ведущей в подвал, висел замок, но Картер, как и все другие жильцы дома, знал, что на самом деле он не заперт на ключ. Он снял замок с петель, отвел дужку в сторону, повесил на одну петлю, открыл дверь и спустился вниз по узкому лестничному пролету.
Внизу стояли две стиральные машины и две сушилки, а также старый расшатанный стол, на который можно было складывать белье, и пластиковый стул. Пол был бетонный, потолок покрыт старыми, грязными звукоизолирующими пластинами. Управляющий попытался в свое время немного оживить это помещение и повесил под потолком лампу со стеклянным красно-желтым плафоном, но на самом деле от этого подвал стал еще более унылым. В соседнем помещении, где у дальней стены стоял бойлер, жильцам разрешалось хранить вещи. Несколько велосипедов, пара лыж и пара десятков коробок. Коробки Картера стояли дальше всех.
Он включил свет, потянув за шнурок, подвешенный к электрической лампочке, и взглянул на штабель картонных коробок. Все одинаковые. В какой же из них его книги по курсу классической литературы? Он знал, что не в верхней, в верхней лежали его статьи, диссертация, автореферат и монографии. Он поднял эту коробку, поставил на пол и открыл следующую. В ней оказались стопки учебников по биологии и химии. Он закрыл эту коробку и поставил поверх первой. В третьей он увидел книги, среди которых вполне могла оказаться та, которую он искал. На самом верху Драйден, под ним Чосер. Картер поставил эту коробку на пол, уселся на первые две и начал перебирать растрепанные тома прозы и поэзии. Очень скоро он увидел на самом дне «Энеиду», книгу в толстой обложке с изображением Энея и Дидоны в Карфагене. Теперь Картер сразу узнал художника. Это была работа Клода Лоррена. Женившись на искусствоведе, он почерпнул кое-какие знания.
Но как разыскать нужные строчки? И вообще, какой смысл, зачем ему нужно было их разыскивать? У него было странное чувство: эти строчки означали что-то важное, его подсознание пыталось что-то подсказать ему и уже давно.
Но в «Энеиде» было двенадцать книг, и в каждой из них тысячи строк. Картер попытался припомнить те строчки, которые слышал во сне. Вряд ли он сумел бы быстро разыскать слова типа «пещера» или «озеро» в словаре или алфавитном указателе: наверняка оба эти слова встречались в тексте несколько десятков раз. Но была еще строчка, в которой упоминались птицы, там говорилось, что ни одна птица не могла пролететь над ядовитыми парами, исходившими от озера. Картер помнил древнегреческое слово aornos. В буквальном переводе оно означало «лишенный птиц». Это слово он помнил потому, что употребил его в одной из своих ранних работ о связи между птицами и динозаврами. Он стал искать это слово в указателе и нашел. Впервые оно было употреблено в книге VI, строке 323 «Энеиды» в переводе Мандельбаума.
Но прежде чем перевернуть страницу, он подумал еще вот о чем: это смертоносное место имело и другое название, и это название показалось ему смутно знакомым еще тогда, когда Руссо впервые прислал ему отчеты по исследованию окаменелости из Рима. Аверно. Согласно комментариям к «Энеиде», так называлось место, где пресловутая Кумская Сивилла, дикая и ужасная древняя прорицательница, охраняла вход в подземное царство. Другими словами – врата ада.
А ведь Руссо в отчете написал, что окаменелость была обнаружена в озере Аверно, в пещере, которая была затоплена на протяжении нескольких миллионов лет.
Ученый застыл с книгой в руках. Холодные струи сквозняка коснулись его ступней и лодыжек. За бойлером послышалось тихое царапанье… У Картера было такое ощущение, будто массивный, грубо обтесанный каменный блок, предназначенный для постройки пирамиды, наконец встает на свое место. Нечто приобретало окончательную форму, но что именно – Картер пока не понимал. Снова послышалось царапанье, и Картер заметил в углу мышеловку. «Пора домой, – подумал он, – надо поразмыслить обо всем этом в более теплом и уютном месте».
Он потянул за шнурок и выключил свет, прошел через прачечную и с томом «Энеиды» в руке поднялся по лестнице на первый этаж. В вестибюле было очень холодно, и он поднялся на свой этаж в кабине старенького, поскрипывающего лифта.
Дверь в квартиру он не запирал. Вошел тихо, допил пиво из бутылки, оставленной им на журнальном столике, и рассеянно бросил пустую бутылку в мусорное ведро на кухне. Бутылка звякнула. Картер испугался, что шум разбудит Бет, и, выглянув в коридор, посмотрел на дверь спальни. Дверь, к счастью, была закрыта.
Хотя это было странно.
Они редко закрывали эту дверь, и он точно помнил, что, выйдя из спальни, не закрыл ее. Может быть, ее закрыла Бет? Но он думал, что после того, как он нечаянно разбудил ее, она сразу же заснула опять.
Аверно. Завтра нужно будет посмотреть в университетской библиотеке другие источники: какие-нибудь справочные издания, может, там будут сведения более упорядоченные, чем те, какими он располагал сейчас.
В гостиной Картер выключил свет, посмотрел в окно на безлюдный парк и отправился в спальню. К его огромному удивлению, дверь не открывалась. Он точно знал, что она не запирается изнутри: замок был сломан с того самого дня, как они поселились в этой квартире. Он еще раз нажал на дверную ручку. Дверь совсем чуть-чуть приоткрылась и тут же плотно закрылась снова, как бы сама по себе.
Картер стоял в коридоре совершенно обескураженный. Может быть, открыть дверь ему мешал сильный сквозняк? На самом деле он действительно чувствовал, что из-под двери дует. Он нажал на дверь плечом и наконец сумел открыть ее на фут, потом еще на два. Заглянув в спальню, он увидел, что окно раскрыто настежь, а жалюзи подняты и дребезжат на ветру. У Картера от волнения сжалось сердце. Он навалился на дверь всем весом и протиснулся в комнату.
– Бет! – крикнул он и споткнулся обо что-то мягкое, лежащее на полу. – С тобой все хорошо? – прокричал он, с трудом удержав равновесие.
Она лежала на кровати почти голая. Простыни были отброшены в сторону. Пижамной кофты на ней не было, а штаны опутались вокруг лодыжек.
– Бет! Что с тобой?
Картер подбежал к кровати.
Самое поразительное было то, что она спала. Очень крепко спала. Когда Картер схватил ее за плечи и начал трясти, у него было такое ощущение, что он держит в руках тряпичную куклу. Голова Бет запрокинулась назад, кожа у нее была холодная, покрытая пупырышками. В открытое окно дул сырой холодный ветер. Картер бросился к окну, опустил створку вниз. Он увидел, что горшок с геранью, стоящий на ступеньке пожарной лестницы, перевернут.
Когда он снова схватил Бет за плечи, она медленно приоткрыла глаза.
– Бет, проснись! Поговори со мной!
Но, похоже, она его не видела. Ее взгляд блуждал по полутемной комнате. Картер схватил с пола одеяло и укрыл жену.
– Бет, это я. Это я, Бет.
Ее взгляд стал более осмысленным, и в глазах сразу появился страх. Она судорожно вцепилась в руки Картера и испуганно застонала.
– Все хорошо, с тобой все хорошо, – повторял он вновь и вновь, пытаясь успокоить ее. – Что тут произошло?
Он ничего не понимал и пока не хотел понимать.
Волосы Бет были всклокочены. Казалось, кто-то нарочно спутал их.
– А я думал, что страшный сон приснился только мне, – ласково проговорил Картер и не совсем искренне усмехнулся. – Значит, и тебе тоже?
Он молился о том, чтобы так и было.
Бет молчала. Она только все крепче прижималась к Картеру.
Нежно гладя ее по спине, он обводил взглядом комнату. Коврик, который обычно лежал около кровати, сейчас валялся, скомканный, около двери. «Наверное, – подумал Картер, – это из-за коврика я так долго не мог открыть дверь».
Но было совершенно непонятно, каким образом коврик очутился у двери.
– Бет, – негромко спросил Картер. – Ты помнишь, как ты закрыла дверь спальни?
Она мотнула головой. Нет.
– А как перетащила коврик к двери, помнишь?
Бет снова отрицательно покачала головой. Насчет открытого окна можно было не спрашивать. Он знал, каков будет ответ.
Но что же тогда случилось? Может быть, Бет ходила во сне, как Руссо? Они не первый год жили вместе, и ничего такого Картер за женой не замечал. Что же в таком случае произошло? Что-то другое или кто-то другой был в этом повинен?
Насколько мог судить Картер, Бет была цела и невредима. Хоть это утешало. Вдруг он почувствовал, что в комнате пахнет как-то странно: необычайно свежо, как пахнет омытая дождем листва. И все же здесь случилось что-то, возможно, необъяснимое. Бет прижималась к Картеру все теснее, все крепче обнимала его. Вдруг она заерзала под одеялом и сбросила с себя пижамные штаны.
– Теперь все хорошо, – проговорил Картер, думая, что Бет все еще нуждается в утешении, но она явно хотела не только этого.
– Трахни меня, – сказала она.
Меньше всего Картер ожидал от жены таких слов. В первый момент он решил, что ослышался.
– Трахни меня.
Даже ее голос звучал незнакомо.
Она сорвала одеяло с обнаженного тела, притянула Картера к себе и начала раздевать.
– Бет, в самом деле…
– Да, в самом деле, – проговорила она насмешливо, но требовательно, – я этого хочу, – и стянула с него трусы, – сейчас.
– Но я…
Она закрыла ему рот жарким поцелуем, ее язык искал, трепетал.
Все было неправильно, все было не так. У Картера было ощущение, что он в постели с чужой.
Ее рука скользнула вниз.
Помимо воли Картер откликнулся на ее страсть.
Бет изогнулась и застонала. Этот стон, выражавший жажду ее желания, эхом прозвучал в ушах у Картера.
Она раздвинула ноги и обхватила ими спину Картера.
Она вела себя так, словно любовная прелюдия длилась не несколько секунд, а несколько часов. Она затягивала его все глубже внутрь себя и стонала в экстазе. Ее стоны распаляли его. Он никогда не слышал, чтобы она издавала такие звуки, никогда ее тело не пылало так от страсти… но при этом почему-то оставалось холодным. Она запрокинула голову, он входил в нее снова и снова.
– Еще… – повторяла она, – еще… еще…
Но это не могло продолжаться бесконечно. И когда он не смог больше сдерживаться, Бет вонзила ногти в его спину, будто когти, и с ее губ сорвался сдавленный крик.
Картер закрыл глаза. В эти мгновения он не думал ни о чем.
Но, очнувшись, увидел, что Бет лежит, повернувшись лицом к окну. На губах застыла легкая полуулыбка, а глаза… Глаза закатились так, что Картеру были видны только белки.
У Картера по спине побежали мурашки. Он почувствовал, что из ранок, оставленных ногтями Бет, потекла кровь.
ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ
Эзра добрался до особенно сложной, запутанной, но захватывающе увлекательной части перевода. В предыдущем отрывке текста описывались обязанности ангелов, называемых Стражами, и говорилось о том, что они некогда сделали для человечества. Поскольку сами они никогда не спали, то постоянно наблюдали за миром и наделили людей такими дарами, как искусство выращивания растений и сбора урожая, а также обучили людей ремеслам и искусству. Они научили людей разговаривать на одном языке, чтобы они могли понимать друг друга и достигать в трудах единой цели.
С того момента, как Эзра приступил к новому отрывку свитка, ему пришлось оторваться от работы только один раз: он вынужден был появиться на приеме, устроенном для сбора средств на предвыборную кампанию мэра. Этого потребовал отец, и Эзра послушно пробыл на вечеринке ровно столько, сколько было нужно, чтобы лично поблагодарить мэра за то, что тот вмешался и вызволил его из-за решетки после неприятного происшествия в парке около здания ООН. После этого Эзра тут же ретировался в свою комнату.
На самом деле он так торопился, что в буквальном смысле налетел на одного из гостей, высокого светловолосого мужчину, в коридоре, ведущем к личным комнатам членов семьи. Эзра держал в руке бокал с шампанским, и при столкновении с мужчиной часть шампанского выплеснулась на его темный костюм.
– Ой, простите, – извинился Эзра и принялся отряхивать костюм незнакомца.
Тот молчал, Эзра поднял голову и удивился. Мужчина был в темно-янтарных тонированных очках, а его лицо было словно высечено искусным скульптором из безупречно белого гипса.
– Вы, видимо, заблудились.
– Почему вы так говорите?
У него был очень странный акцент.
– Потому что вечеринка вон там, – сказал Эзра и кивком указал в противоположную сторону.
– Да, – ответил мужчина. Потом улыбнулся какой-то своей мысли и ушел.
Эзра ощутил аромат листьев.
Но больше он об этой встрече не думал. Он сразу сел за перевод очередного отрывка, над которым трудился уже не первый день. Это был долгий перечень ангелов, их древних имен. Работа шла очень медленно. Все утро и почти до самого вечера Эзра рассматривал бледные буквы, выцветшие слова, и поскольку буквальных эквивалентов не существовало ни на одном из известных языков, он старался сделать хотя бы приблизительный перевод. Но звуки противились передаче их современным языком. Согласные были жесткими, как кожура грецкого ореха, а гласные сливались между собой, их крайне трудно было произнести. Слоги требовали и даже сами создавали нечто вроде странной музыкальной последовательности, и Эзре оставалось только приблизительно передавать загадочные имена. Аракел… Семъяза… Гадриил… Пенему… Тамуэл… Баракел… Эреус.
Наверное, из-за того, что он был так погружен в работу, Эзра сначала не услышал, как что-то скребется по стеклу у него за спиной. А когда этот звук проник в его сознание, он услышал, как поворачиваются ручки дверей, ведущих на террасу. Эзра повернулся на стуле и посмотрел на стеклянные двери. Они были закрыты. Длинные, до пола, шторы задернуты. Но на террасе что-то шевелилось и шуршало, он это отчетливо слышал.
Эзра закрыл фрагмент свитка, лежавший на чертежной доске, легкой тканью и крадучись пошел к дверям.
Царапанье стихло. Вдруг кто-то забарабанил по стеклу.
Эзра одним пальцем раздвинул шторы и увидел прижатый к стеклу глаз. Зеленый глаз смотрел на него странно, дико.
– Впусти меня, Эзра, – услышал он. – Я должна показать комнаты дизайнеру!
Что?! Это была Кимберли. Она стояла на холодной террасе, и на ней не было ничего, кроме тонкого розового пеньюара. Она была одна. Никаких дизайнеров.
– Открой! Мы тут замерзаем!
Терраса шла вдоль всего этого края квартиры – от апартаментов отца и Кимберли до комнат Эзры, но он не мог припомнить, чтобы Кимберли хоть раз совершала по террасе такие далекие прогулки. Эзра отдернул штору и попытался повернуть дверные ручки. Ими пользовались редко, и он повернул их с большим трудом. А когда он распахнул двери, Кимберли порывисто шагнула в комнату. Волосы у нее растрепались и спутались, она была босая.
– Почему ты все время запираешь эти комнаты как тюремную камеру? – с упреком проговорила она.
Эзра не знал, что ответить. И что думать, он тоже не знал. Кимберли обвела комнату взглядом, увидела покрытые листами ацетатного волокна фрагменты восстанавливаемого свитка, развешанные по стенам, увидела чертежную доску с горящей над ней лампой, набор кисточек, латексные перчатки и острые ножи на старом ящике для игрушек и недовольно наморщила нос.
– Ты разве еще даже не начал собирать вещи?
– А с какой стати я должен это делать? – спросил Эзра.
– Чтобы мы могли обустроить здесь детскую! – ответила Кимберли таким тоном, словно разговаривала с самым непроходимым тупицей на свете.
Ясно. Она бредила. Она захворала после вечеринки с мэром. Гертруда говорила, что Кимберли покинула гостей и упала в обморок в своей спальне. С тех пор она оттуда не выходила. Гертруда носила ей в спальню куриный бульон и лекарства, но, очевидно, ей стало намного хуже. А отец Эзры, как нарочно, был в отъезде – уехал по делам в Даллас.
– Ты разве не помнишь, – сказал Эзра, – что я обязан жить здесь, под надзором?
– О чем ты говоришь?
– О судебном предписании, – ответил Эзра, хотя уже понял, что его слова не имеют для Кимберли никакого смысла. Всего несколько секунд назад она полагала, что рядом с ней на террасе стоит дизайнер интерьера.
– Я знаю одно, – заявила Кимберли и обвела рукой комнату, – все это должно быть убрано. Стены нужно будет перекрасить, на пол положить новые ковры. Мы должны освободить место для колыбели!
Она размахивала руками, и пеньюар сполз с ее плеча. Эзра увидел синяк у нее на лопатке и пришел в ужас. Кто-то явно слишком крепко сжал пальцами плечо Кимберли… «Наверное, отец, – подумал Эзра. – Ну да, отец, а кто же еще?» Эзре стало очень неприятно.
– Да кто ты вообще такой, чтобы тут находиться? – вопросила Кимберли, стремительно шагнув к чертежной доске. – И вот это ты называешь своей научной работой?
Эзра бросился вперед и встал между Кимберли и своим рабочим местом. Мачеха была в таком состоянии – мало ли что она могла натворить.
– Да, и здесь ничего нельзя трогать.
– Кто это сказал? – хмыкнула Кимберли, протянула руку и сорвала ацетатную ткань с фрагмента свитка, лежавшего на доске.
Эзра схватил ее за руку.
– Я же просил не делать этого!
– Ты не имеешь права мне приказывать!
– Кимберли, ты нездорова, – сказал Эзра, пытаясь успокоить мачеху. – Думаю, тебе надо вернуться в свою комнату. Мы вызовем врача.
– Хорошо, – неожиданно мирно проговорила Кимберли. – Ты прав.
Но в то же самое мгновение, как только Эзра отпустил ее руку, она схватила драгоценный фрагмент свитка.
– Кимберли, нет! – крикнул Эзра.
Но он не успел удержать ее. Она вприпрыжку отбежала в сторону, безумно хохоча и размахивая своим трофеем.
– Тебе это нужно? – издевательски спросила она. – А ну-ка, отними!
Она бросилась к балконной двери. Эзре не оставалось ничего другого, как кинуться за ней. Он схватил ее, она начала вырываться. Пеньюар распахнулся. Кимберли была голая, и когда она начала пытаться отбиться от Эзры, он заметил, что на ее теле полным-полно синяков. Что же с ней случилось?
– Отпусти меня! – визгливо выкрикнула она. – Отпусти.
Но Эзра просто пытался отобрать у нее фрагмент свитка. Кимберли отдернула руку, резко развернулась на месте, и Эзра увидел, что она пытается порвать пергамент, но у нее это не получалось.
– Прекрати, Кимберли! Не надо!
Но она его не слушала, наоборот: вцепилась в пергамент зубами… Вспыхнули голубые искры, зашипели, будто разозленные змеи. Эффект был такой, словно она укусила оголенный электрический провод. Кимберли упала на пол. Маленький кусочек свитка прилип к ее нижней губе. Ее губы дрожали, изо рта пошла пена.
Эзра встал на колени рядом с Кимберли. Одной рукой он обхватил ее плечи, а другой попытался отлепить от ее губ кусочек драгоценного свитка. Но, подобно змее, уползающей в нору, клочок пергамента скользнул в рот Кимберли, а потом – хотя Эзра не понял, действительно это было так или ему только показалось, – ее шея судорожно сжалась. Неужели она проглотила обрывок пергамента? Или он сам пополз вниз по ее глотке?
Кимберли поперхнулась, закашлялась. Все ее тело сотрясалось в конвульсиях.
Эзра не знал, что делать. Он крикнул:
– Потерпи! – и, выбежав из рабочей комнаты, пронесся через спальню и рывком открыл дверь.
– Гертруда! – прокричал он. – Гертруда!
– Что? – откликнулась домоправительница. Она была где-то неподалеку.
– Набери девять-один-один! С Кимберли плохо! Нужна «неотложка»!
Когда Эзра вернулся к мачехе, вид у нее был такой, словно она впадает в кому. Ее глаза остекленели, она едва дышала. Полы пеньюара разметались, под ее грудями чернели кровоподтеки. Эзра запахнул пеньюар и провел рукой по лбу Кимберли.
– Ты просто лежи, – проговорил он, – и все будет хорошо.
Кожа у нее была мокрой от пота и лихорадочно горячей.
Эзра не знал, поправится ли она. Он даже не знал, доживет ли она до приезда «неотложки».
В комнату вбежала Гертруда.
– Gott im Himmel, [49]49
Боже всевышний ( нем.).
[Закрыть]– еле слышно пробормотала она. – Я позвонила, – сказала она Эзре.
Десять минут спустя в комнату вошли медработники. Кимберли подняли, положили на носилки и покатили к лифту. Эзра позвонил в офис отца, и секретарша переправила его звонок в Даллас. Сэм сидел в зале совета директоров и вел переговоры по какой-то сделке. Когда Эзра сказал ему о том, что Кимберли сильно заболела и ее отвезли в больницу, отец несколько секунд молчал, а потом принялся забрасывать Эзру вопросами. В какую больницу? Почему не вызвали личного врача? Что с ней случилось? Кто поставил диагноз?
Эзра ответил на все вопросы, на какие только мог, но поскольку многого он не знал, отец чем дальше, тем больше раздражался.
– Я закончу тут свои дела, – объявил Сэм в конце концов, – и как только смогу, сразу вернусь.
– Есть что-нибудь, что я бы смог сделать до твоего приезда?
– Да! Я хочу, чтобы ты сходил в больницу и удостоверился, черт побери, что у нее есть все, что нужно!
Эзра повесил трубку. В очередной раз отец заставил его почувствовать, что в прошлом он то и дело оступался.
Он вернулся к себе. Он не в силах был смотреть на чертежную доску, где совсем недавно лежал фрагмент свитка, над переводом которого он трудился. Эзра взял пальто и, спустившись в вестибюль, попросил швейцара Альфреда вызвать такси. Пришлось подождать. Альфред сокрушенно покачал тоновой и сказал:
– Ужасно жаль.
– Да, просто кошмар.
– Она всегда так потрясающе выглядит, а про приемы, которые она устраивает, потом всегда пишут в газетах.
«Так они для того и задуманы», – подумал Эзра.
– Кстати, если хотите, – сказал швейцар и вытащил из форменного мундира какие-то бумаги. – Миссис Метцгер обычно предпочитает это забирать.
Эзра взглянул на бумаги и понял, что это список приглашенных на последнюю вечеринку. Против каждого имени стояли маленькие пометки.
– Она просит меня помечать прибывших гостей, – объяснил швейцар, – а после приема я отдаю ей список. Наверное, ей это зачем-то нужно.
– Я отдам ей список, – сказал Эзра.
Подъехало такси, и он сел на заднее сиденье.
– В больницу, – сказал Эзра.
Машина тронулась.
Было пасмурно. Вечерело. Эзра смотрел в окно и думал о том, что только что случилось: о бреде Кимберли, о повреждении свитка. К собственному стыду, он поймал себя на том, что это огорчает его сильнее. Кимберли наверняка вылечат, что бы с ней ни стряслось, а вот свиток… Теперь этот фрагмент ни за что не восстановить. У Эзры всегда было такое чувство, что этот свиток словно бы вручен ему какими-то высшими силами. Его труд, его долг состоял в том, чтобы сохранять его, оберегать. И с этим он тоже не справился.
Такси остановилось у светофора на Первой авеню. Эзра посмотрел на лежавший у него на коленях список гостей. Некоторые имена были ему знакомы: мэр, несколько членов городского совета, старые друзья семейства. На других страницах было множество имен, похоже, этих людей знала только Кимберли. Эзра заглянул в самый конец списка и обнаружил там еще несколько имен. «Видимо, это те, кого она пригласила в последнюю минуту». Эти имена и фамилии были вписаны самой Кимберли гелиевой ручкой сиреневого цвета. Мистер Донлан, мистер и миссис Ламфир, и, наконец, большой вопросительный знак и рядом с ним: мистер Ариус.
