Текст книги "В тайном государстве"

Автор книги: Роберт Маккрам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

– Довольно давно, пожалуй. С перерывами.

– Чисто английский ответ, – сказал Голдман.

Не найдя, что возразить, Квитмен перевел разговор на другую тему.

– Хорошо, что нам удалось достать апельсины и лимоны. Без них глинтвейн делать просто невозможно. Они вздорожали сейчас, а все из-за забастовки. Наверняка гниют себе в доках. Так что если в Англии не хватит мармелада, я не удивлюсь.

Звучала медленная музыка, обнявшиеся пары кружились посреди комнаты. Они раскачивались, как марионетки, которых дергают за веревочки. Бородач в футболке, которому не терпелось вступить в разговор, заявил:

– Мне приходилось рекламировать апельсины. До чего занудно! А когда сотрудники узнали, что апельсины из Южной Африки, дело превратилось в совершенный кошмар.

Из прихожей донесся еле слышный звонок телефона.

– Я подойду, – сказал Квитмен, не обращаясь ни к кому в отдельности. Но одна из девушек уже сняла трубку.

– Ошиблись номером, – сообщила она, когда Квитмен появился в прихожей.

– Кого просили? – поинтересовался Квитмен.

– Какая-то сволочь, – ответила гостья.

– Почему вы решили? Что он сказал? – не отступался Квитмен.

– С чего вы взяли, что это был он, а не она?

– Но ведь звонил мужчина? – засмеялся Квитмен, чтобы скрыть волнение.

– Ну, вообще-то…

– Что он сказал? – в ярости перебил Квитмен.

Девушка тоже рассердилась.

– Боже мой, да ничего я не знаю! Трубку бросили, как только я заговорила.

16

Когда два дня спустя Квитмен получил открытку с планом Лондонского метро, он понял, что Стрейндж не решился вновь воспользоваться телефоном. Открытка была запечатана в конверт, но Квитмен сразу узнал неровный шрифт пишущей машинки. Когда Стрейндж был начальником, Квитмен, приходя утром на службу, часто находил у себя на столе записки, которые Стрейндж печатал на старом «ремингтоне» на чистых сторонах конвертов и циркуляров. «Д. К. Прошу подготовить набросок плана завтрашнего заседания. Ф. С. Т.». По этим инициалам Стрейнджа знали в управлении. Последняя буква осталась со времен существования другого сотрудника, тоже с инициалами Ф. С., хотя имени его никто не помнил. Квитмен с нетерпением вскрыл конверт.

На обратной стороне открытки рукой Стрейнджа было начертано «Альбинони», условный код. Приблизив открытку к свету, Квитмен увидел слабый прокол иглой на месте станции Хай Стрит Кенсингтон, на пересечении кольцевой и радиальной линий.

– Сегодня вечером я собираюсь за покупками, – сообщил Квитмен Лиз, целуя ее на прощание. – Тебе что-нибудь купить?

– А куда ты идешь?

– На Хай Стрит Кенсингтон.

– Подожди до субботы. Вместе бы пошли за рождественскими подарками.

– И это можно. А сегодня мне кое-что нужно у «Смитса».

– Вечером я приглашена на прием, поэтому, когда вернешься, сам приготовь ужин.

– Надеюсь, ты встретишь на приеме писателя своей мечты. Пока.

День прошел как обычно, если не считать ядовитой враждебности Нива. А в сочетании с яростными нападками Рози он подействовал на Квитмена угнетающе. Квитмен, найдя удобный предлог, не вызывая подозрений, ушел с работы пораньше.

Был час «пик». Смеркалось. Кенсингтон запрудили торопливо шагавшие служащие в тяжелых зимних пальто. Кризис не сократил число покупателей перед рождеством, однако праздничного настроения не ощущалось. Люди, казалось, спешат потратить деньги. К универмагам вереницей подъезжали такси, из них выскакивали пассажиры, сжимая в кулаке кредитки. Квитмен протолкался к входу в «Смитс». Было пять часов. По договоренности со Стрейнджем Квитмену следовало являться в назначенное место всегда раньше условленного времени, чтобы избежать слежки.

Выяснив, что отдел грампластинок и магнитозаписей находится внизу, в цоколе, Квитмен вернулся на первый этаж и стал прогуливаться в книжном отделе. Однако волнение не давало ему сосредоточиться. Двадцать пять минут шестого. Напряжение Квитмена достигло апогея. И тут сквозь шумную трескотню покупателей Квитмен уловил знакомое постукивание палки вниз по лестнице. Оборачиваться было нельзя. У дверей мог стоять соглядатай, возможно, как раз тот мужчина, уткнувшийся в «Ивнинг стандарт». Квитмен листал книгу, напрягая слух в ожидании возвращения Стрейнджа. Молодой продавец с неровно подстриженной рыжей бородой спросил:

– Что вам угодно, сэр?

– Да ничего, – тихо ответил Квитмен, – спасибо, я просто так смотрю.

Он положил книгу на прилавок, взял следующую, полистал. Снова посмотрел на часы. Тридцать пять минут шестого. Он не слышал, как Стрейндж прошел обратно, но медлить, учитывая всю эту толпу покупателей, было нельзя. Квитмен медленно повернулся, лениво посмотрел вокруг и направился к лестнице. Знакомых лиц в толпе не было. Он сбежал по ступенькам. Секция классической музыки. Оперы. Концерты. Где же магнитофонные записи? Тут он заметил вращающуюся стойку с кассетами. У стойки крутились два меломана. Квитмен отодвинул их локтями и приступил к поискам Альбинони. Меломаны, обиженные его натиском, отошли. Вот и нужная коробка. Он вынул ее из отсека и осторожно раскрыл. Переданная им Стрейнджу кассета находилась внутри. Захлопнув пластмассовую коробку, он вынул такую же из кармана пальто и положил в отсек. Для отвода глаз Квитмен отобрал несколько записей Шопена и Мессиана и заплатил в кассу. Получится чудесный подарок Лиз.

В ее пустой квартире голос Стрейнджа, обычно ровный и спокойный, звучал взволнованно. Твердый отчетливый выговор всегда напоминал Квитмену о родном Девоншире, и сейчас Джеймс почувствовал в себе всколыхнувшуюся симпатию к старому ветерану, чье дело он так горячо защищал теперь. Он сел перед магнитофоном в кресло, уменьшил громкость и принялся слушать.

«Джеймс, сегодняшнее сообщение несложно. Я был не прав, совершенно не прав, вам даже трудно себе представить, насколько. Но узнав от меня подробности, вы поймете, что по-другому не объяснишь».

Вдали прозвучала сирена, и до Квитмена не сразу дошло, что это с пленки. Он вообразил, как Стрейндж одиноко сидит в машине, скорчившись над микрофоном, возможно, в темноте. Знакомый голос продолжал:

«Знаете, у меня раскрываются глаза. Это забавное ощущение. До самого конца службы в Уайтхолле я думал, что знаю все обо всех и держу под контролем. Листер не в счет, разумеется! Я изъяснялся на правильном языке, поддерживал нужные знакомства и имел под рукой нужную информацию. Она, говорят, является властью. А теперь вынужден я признаться, что не знал ничего. Смешно, что секретность может дать иллюзию власти. Чем больше я допускаю возможность существования неизвестных мне тайн, тем больше проясняется картина. Я начинаю смотреть на вещи без предрассудков».

Слова Стрейнджа звучали как исповедь.

«Взять хотя бы мое суждение о деле Листера. Оно целиком строилось на предрассудках, вот ведь как вышло. А он оказался прав насчет Эллисона и Купера. Они были виновны. Листер, при всех своих сдвигах, не ошибся, и Давенпорт доказал его правоту вне всяких сомнений. Это, Джеймс, ясное и недвусмысленное предупреждение. Вряд ли вам известно, но Давенпорт – старый друг, которому я могу доверять. Конечно, у меня и в мыслях не было – опять недооценка! – что он каким-то образом замешан в деле. Его поразило, когда я показал ему вашу ксерокопию записей Листера с терминала. С тех пор, как кончилось расследование, он стыдился своего участия в нем. Разобравшись в записях – а с толку его сбить трудно, – Давенпорт пришел в изумление. Он объяснил, что Листер не мог их придумать или подсунуть Эллисону, да и вообще сделать то, о чем шептались. Суть в том, что Листер действительно раскопал факты, грозящие скандалом, а управление, по причинам, которые я изложу дальше, их прикрыло. Самое дикое в том, что Листер доверился бы мне, не будь мы с ним на ножах. Он, бедняга, держал все при себе».

На минуту Квитмен выключил магнитофон. Стрейндж всегда гордился своей способностью не считаться с общепринятым мнением. Интересно, пришло в голову Квитмену, сколько еще откровений принесут эти упорные поиски? Налив себе виски, он снова нажал на клавишу. Голос зазвучал сразу же.

«Расшифровка записей не составила для Давенпорта особого труда. Теперь я стараюсь вникнуть в их смысл. Записи содержат имена, цифры, ключи, но, страшась ложных истолкований, скажу пока одно: Листер был на нашей стороне и узнал то, что управление всячески скрывало. Полагаю, что Эйдан Купер знает куда больше, чем говорит. Неудивительно, что он испуган. Мне нужны исчерпывающие данные о его прошлом. Джеймс, пожалуйста, займитесь этим. В следующий раз я возьму кассету Сибелиуса. Давенпорт сказал мне, что у Купера жена – полька, и что они обычно проводят летний отпуск под Варшавой. Его проверяли, как мне известно, много лет назад, но в то время техники были отчаянно нужны, поэтому много вопросов не задавали. Однако я забегаю вперед».

С пленки донесся шум – Стрейндж откашлялся.

«Сами понимаете, что это все значит. Кто-то извне внедрился в аппарат управления, когда мы только начинали. Удивляться нечему. Весьма разумно – ввести своего агента постепенно, полегоньку, и со временем он наберет силу. Я убежден, что это – Купер. Похоже на то, что он завербовал Эллисона и платил ему, а тот даже не понимал, что делает. Но у Купера должны быть сообщники, не обязательно в управлении. Как иначе Листер отыскал доказательства в Лондоне? Необходимо еще раз проанализировать его записку. Все это подтверждает мою мысль о том, что когда Листер впервые выдвинул свои обвинения, Хейтер раскусил подоплеку, но предпочел притвориться, что ничего не случилось. Потому-то он использовал Приса – человека, который в обмен на повышение будет держать язык за зубами. Вы согласитесь – ему здорово повезло – занять мое место таким молодым. Хейтер не осмеливается сказать правду Дейнджерфилду, ибо это послужит для того прекрасным предлогом немедленно забрать управление под свой полный контроль. Хейтер как типичный „строитель империи“ много лет сопротивляется этому шагу. Сейчас он старается замять скандал. Догадываюсь, что он выдвинул Приса себе в помощь.

Теперь получает свое объяснение убийство Листера. Понимаете, когда хозяева Купера поняли, что Листер в курсе их старых делишек в Лондоне, они предпочли избавиться от него. Для инсценировки „самоубийства“ нужны профессионалы. Тем временем Хейтер, наверно предположивший, что я правильно пойму содержание листеровской записки, начну задавать щекотливые вопросы, вынудил Дейнджерфилда меня уволить». Послышался невеселый смех Стрейнджа. «Если бы он только догадывался, как мало ваш покорный слуга разбирается в происходящем, то не утруждался бы. А так он прибавил себе лишних хлопот. Знай он, что мне нужен лишь Листер, то решил бы держать своих ищеек – две из них подыхают теперь на дороге – на привязи. Смех, да и только, как вы бы, Джеймс, выразились.

И последнее, пока я не замерз до костей: чем глубже я заберусь в это дело, тем скорее до Хейтера дойдет, что есть утечка информации. Поняв это, он немедленно перекроет любые возможные источники утечки. Джеймс, не забывайте – вы не избавлены от подозрений, хотя и работаете с ними вместе. Поскольку у вас особый доступ, проверять, вероятно, будут особенно тщательно. Может быть, проверка уже идет. Теперь сотрите запись – и за дело!»

Раздался легкий щелчок. Квитмен перемотал пленку чуть вперед и нажал на «пуск». В полутемную комнату полилось «Адажио» Альбинони.

Квитмен поднялся, поставил на огонь чайник. Странно, но его не так взволновали откровения Стрейнджа по поводу Листера, как угроза разоблачения без его ведома. Неожиданно глубоким смыслом наполнилась ничем не примечательная встреча вчера.

Он прибыл по приглашению штаба безопасности на обсуждение операции по наблюдению и слежке. Его приглашали в первый раз, но ничего странного в этом не было. Квитмен обрадовался возможности расширить свой кругозор.

Штаб безопасности располагался в подвале безликого здания на Нортумберленд авеню. Начальник оперативной службы Тернер – медлительный великан с фамильярными замашками и ослепительной улыбкой – неплохо знал Квитмена заочно: они часто беседовали по телефону. Когда Квитмен зашел в жарко натопленную комнату оперативного отдела, Тернер разговаривал с худым мужчиной в очках. Меланхолическое выражение лица посетителя показалось Квитмену знакомым, но почему, он вспомнить не мог. При виде Квитмена Тернер прервал беседу.

– Джеймс, вы, кажется, не знакомы с Алеком Ривом.

– Здравствуйте, – Рив и Квитмен пожали друг другу руки. Красные глаза Рива чуть сузились в знак приветствия. И беседа потекла снова – о работе, семье, верховой езде…

– …совсем заблудился в Донкастере. Лошадь попалась плохая.

– Вы ездите верхом? – поинтересовался Тернер, вовлекая Квитмена в разговор.

– Да я… – начал Квитмен.

– На наездника вы не похожи, – заметил Рив. – Господи, если бы не лошади, я бы с ума сошел от этой работы!

– Точно, – откликнулся Тернер.

На мгновение Квитмен увидел яркие краски, беговую дорожку, услышал смех и цокот копыт. Он подумал, что стремление этих людей выбраться на природу можно понять – ведь обычно их дни проходят в подземных помещениях или на заднем сиденье автомобиля при наблюдении за объектом.

– Знаешь, Гораций, – выговорил Рив, – мы, пожалуй, не скакали вместе со времен Листера.

– Да и после слежки не удавалось.

– Вы наблюдали за Листером? – вмешался в разговор Квитмен. Он был поражен. Ни Хейтер, ни Прис об этом не знали.

Рив бросил взгляд на Квитмена.

– Наблюдали.

– За Ричардом Листером? – глупо повторил Квитмен.

– Он был сущий дьявол, – ответил Рив, а Тернер добавил:

– Ловко водил нас за нос.

– Чем он занимался? – задал Квитмен вопрос.

– Да чем он только не занимался! Каждый день уходил со службы, в руках зонтик, портфельчик и «Дейли телеграф»… Образцовый клерк. Но стоило ему добраться до Паддингтона, он полностью преображался. Точно, Гораций?

Тернер кивнул.

– Домой ехать и не думал. Неудивительно, что его жена завела любовника. Потом мы его потеряли.

– Не понимаю.

– Едва дело приняло интересный оборот, у нас его отобрали. Передали его в армейскую разведку, бог знает почему. А там прошляпили. Как можно было допустить, чтобы он покончил с собой?

– Видите, Джеймс, – произнес Тернер, – какая у нас паршивая служба.

– Вижу, – согласился Квитмен. Информация была ошеломляющей.

Рив задумался, потом сказал:

– Если дело Стрейнджа пойдет так и дальше, может открыться что-нибудь любопытное.

– Пока его не заберет армейская разведка, – присовокупил Тернер.

– Она что, не входит в лондонскую службу безопасности? – удивился заинтригованный Квитмен.

– Нет, – поспешно ответил Рив, – у них база в Олдершоте.

– Правильно, – подтвердил Тернер. – А заправляет там парень по фамилии Мэттьюз. Я не ошибся? – обратился он к Риву.

– Все верно. Полковник Мэттьюз, – повторив фамилию, Рив едва заметно улыбнулся.

Теперь, вспоминая его странную улыбку, Квитмен вспомнил, где прежде встречал этого худыша, Алека Рива. Встреча произошла через несколько недель после поступления на работу в Уайтхолл. Рив вместе с Дейнджерфилдом стояли в коридоре. Коллеги успели показать Квитмену Дейнджерфилда раньше. Лицо Рива врезалось в память. И снова на память пришла улыбка, которой Рив вчера обменялся с Тернером при упоминании имени полковника Мэттьюза. Всю информацию о Листере и армейской разведке Квитмен записал на пленку и передал ее Стрейнджу. Тот, наверное, уже едет в Олдершот. Да, Рив улыбнулся. Это явно не в его характере. Улыбка была удовлетворенной. Так улыбается человек, удачно справившийся с делом. Квитмен забеспокоился. Конечно, Рив подсунул ему крапленую карту, а он прохлопал. Квитмен ломал голову в поисках выхода.

Заскрипела отворяемая дверь. Появилась Лиз. Квитмен поспешно вскочил и зажег свет, поскольку сидел в темноте, уставившись на индикатор магнитофона. Чайник в кухне почти выкипел.

Квитмен поцеловал Лиз.

Ее губы были холодными, но живыми. Он заставил себя думать только о ней.

– Хорошо провела вечер?

– Так себе. Обычное сборище. И я не встретила писателя моей мечты.

– Это кто?

– Джеймс, что с тобой? Утром, уходя, ты сам пожелал мне с ним встретиться!

– Ах да, запамятовал. У меня был трудный день. – Квитмен думал: есть ли смысл ехать теперь в Олдершот?

– Оно и видно. Удачно сходил в магазин?

– Да-да, – рассеянно отозвался Квитмен и вспомнил: – Я же купил тебе подарок к рождеству.

– Подарок? Как мило! А что это?

– Сейчас увидишь. Сроду не догадаешься. – Из кармана пальто он вынул бумажный пакетик.

– Ах, Шопен! Мессиан! Чудесно! Нужно сейчас же поставить. А что ты слушал без меня?

– Так, кое-что по работе. – Лиз знала, что некоторые материалы диктуют на пленку. Может, с утра пораньше покружить в окрестностях Олдершота, есть шанс перехватить Стрейнджа?

– Дай послушать! – Квитмен отметил, что Лиз чуть навеселе. – Про твою секретную жизнь!

– Нет! – отрезал он и тут же устыдился своей слишком бурной реакции. Кассета Стрейнджа, повинуясь нажатию пальца, с треском вылетела из магнитофона.

– Ты что, мне не доверяешь?

– Доверяю, конечно. Но здесь… здесь ровным счетом нет ничего интересного. – Он мягко забрал у нее кассету с музыкой Шопена и вложил ее в магнитофон. Музыка затушила начало ссоры из-за секретности.

– Хочешь кофе?

– С удовольствием. – По ее тону Квитмен понял, что Лиз дожидается подходящего момента. Мысли упорно возвращались к Риву: возможно, его улыбка ничего не означала. При желании его всегда можно вывести на чистую воду. А сообщение группы наблюдения он всегда сможет подправить.

Позднее, уже в постели, он спросил Лиз, докуривавшую в темноте последнюю сигарету:

– Ты никогда не задумывалась об этике своей работы?

– Нет. Ничего порочного в рекламе нет.

– За исключением глупой улыбки. Что написано на лице, то и в голове, никакого умения не надо.

– При чем тут этика? – Лиз повернулась к нему. – Милый, что тебя мучит? Что? Эта пленка с работы?

Квитмен был сам виноват, что не сумел избежать вопроса.

– Нет, пленка тут ни при чем. Дело обстоит сложнее, в том, как мы все себя ведем. На службе, я имею в виду. Вопрос не в том, что нельзя прочесть чужие мысли, а в том, что эти мысли очень часто оказываются опасными и смутными. – В голове Квитмена мелькнуло, как Стрейндж едет мимо казарм.

– Опять ты, милый, благородно лжешь, правда? – Это была их общая шутка, но Квитмен не рассмеялся.

– Нет, это гораздо хуже, чем ложь.

– Коррупция?

– Хуже.

В притворном ужасе Лиз понизила голос.

– Содомия?

На сей раз Квитмен улыбнулся в темноте.

– Ты улыбаешься, а?

– Да, но все-таки хуже содомии. – Чтобы почувствовать себя в безопасности, ему захотелось все рассказать Лиз. Но нет, нельзя.

– Политическое убийство? Ты что, кого-нибудь прикончил?

– Не совсем. Но в управлении один человек покончил с собой, по крайней мере, это наша версия, но Стрейндж доказал… – Квитмен чуть было не произнес слово «убийство», да Лиз перебила:

– А я думала, Стрейндж – в отставке.

– Действительно, но связей не теряет. – Квитмен отвечал уклончиво, боясь и сказать лишнее, и оставить все в себе.

Лиз поцеловала его. Они крепко обнялись. На несколько минут Квитмен забыл свои страхи.

Когда он проснулся, было очень тихо. С неохотой вылезая из кровати, он направился в туалет. Там он снова прослушал кассету, а бачок над головой ворчал с укоризной.

17

«Ни за что бы не поселился в Олдершоте, – думал Стрейндж, проезжая мимо сборных казенных домиков, – даже если бы служил в армии». Главные казармы за колючей проволокой теперь уже охранялись тапками со стволами, запорошенными снегом. На перекрестке подъездных дорог находился контрольно-пропускной пункт. Остальные входы на огороженную территорию были заблокированы бетонными плитами. Но, несмотря на все меры предосторожности, база казалась необычайно уязвимой в этой утренней тишине.

Стрейндж, хорошо знавший местность со времен войны и частых посещений штаба разведки корпуса, все же несколько раз ошибся, прежде чем отыскал нужное ему здание неподалеку от жилых помещений офицеров. Дежурный офицер посмотрел на потрепанный «вольво» с подозрением.

– Если не возражаешь, шеф, ставь машину здесь. И дожидайся в ней. Я пошлю своего человека.

Стрейндж безропотно подчинился и положил на руль развернутую газету. В Лондоне снова бомбы. Молодой солдат с планшетом склонился к окошку.

– Доброе утро, сэр. Что вы хотите?

– Я по личному делу. Мне надо повидаться с полковником Мэттьюзом, Барнаби Мэттьюзом. Знаете такого? Позвоните ему и скажите: приехал Фрэнк Стрейндж.

Рядовой заглянул в свой планшет.

– Полагалось бы заполнить анкету, но если вы хотите просто послать ему записку, думаю…

– О’кэй, мальчик! – Стрейндж подмигнул. Скрипя сапогами, солдат отошел к контрольно-пропускному пункту. Охрана глазам не поверила, когда полковник Мэттьюз торопливо пересек площадь, обнесенную проволокой. «Фрэнк!» – крикнул он, пролезая под ней.

Розовый и радостный, Мэттьюз имел вид подтянутого школяра. Его низкорослая фигура не очень годилась для парадов, зато голос он имел громкий и звучный.

Стрейндж отбросил газету на заднее сиденье и с трудом вылез.

– Привет, Барнаби! – произнес он с не меньшим энтузиазмом. Он очень любил Мэттьюза, но его имя всегда выговаривал с трудом. Они пожали друг другу руки.

– Ну, выкладывай, каким ветром занесло тебя к нам? Говорят, ты вышел в отставку. Барбара советовала – напиши, но мы потеряли твою рождественскую открытку с адресом. Корнуол, так ведь?

– Девон.

– Каково в отставке? Тыквы, кабачки, шезлонг в саду, хорошая книга. Знаешь, а я сейчас перечитываю Карлейля. Прекрасное занятие.

Стрейнджу пришло в голову, что дружба с некоторыми людьми живет вечно. Их с Мэттьюзом всегда сближала общая тяга к истории.

– Теперь на прошлое нет времени. Слишком отвлекают текущие дела. Потому-то я здесь. Мне нужна помощь. Можно где-нибудь поговорить с глазу на глаз?

Мэттьюз бросил на него озабоченный взгляд. Все его добродушие как рукой сняло.

– Да ты, Фрэнк, выглядишь усталым. У тебя что-то на уме. Знаешь, старина, у меня из-за недавней заварушки дел по горло, но я позвоню Барбаре. Ты придешь к нам вечером поужинать, и мы покалякаем у очага. Согласен?

– Благодарю тебя. Когда можно прийти?

– В любое время после восьми. Если я запоздаю, поиграй на бильярде, налей себе рюмочку.

– Барнаби, – Стрейндж перешел на серьезный тон, – постарайся никому не говорить о нашей встрече. Дело мое и вправду весьма щекотливое.

– Звучит загадочно, чертовски загадочно. Вечером увидимся. Сумеешь добраться?

– Не волнуйся. Справлюсь у твоего ординарца.

Мэттьюз энергично махнул рукой и поспешил на отгороженную территорию. Распахнутая шинель развевалась как спортивная куртка.

Перекинувшись парой слов с дежурным офицером, Стрейндж сел в машину и покатил из расположения воинской части в город. Для жены Мэттьюза надо было купить цветы и коробку шоколада.

Родословная леди Барбары, происходившей из старинной дворянской семьи, уходила своими корнями в ранние годы царствования Елизаветы I. Мэттьюз был ее вторым мужем. Они поженились в 1946 году, через четыре года после того, как ее первый муж пал жертвой гестапо в оккупированной Франции. Барнаби работал в военной разведке, но в отличие от большинства сослуживцев остался в армии после войны.

Леди Барбаре досталось родовое поместье. Ее старший брат умер в Испании, а младшего отпрыска семьи не тянуло бороться с тараканами и личинками древоточца в старом доме. После более чем тридцати лет инфляции поместье быстро приходило в упадок. Стрейндж вел машину по изрытой выбоинами дороге, пробиваясь сквозь шквал града, молотившего по аллее королевских дубов и затемнявшего свет фар. Пока машина с трудом проталкивалась сквозь темноту, Стрейндж думал – поведут ли за ним слежку до конца или остановятся под промокшими деревьями в начале дороги.

Единственный огонек светился над входом. Остальная громада, возвышавшаяся над ним, была погружена в темноту. Звонка он не нашел. Толкнув дверь, он вошел внутрь, в сырой каменный холл и по-свойски позвал хозяев. Стрейнджа радовало, что его ждут.

Долгая пауза, отдаленный собачий лай, хлопанье двери, чьи-то шаги, топающие вдали по каменному коридору.

– Хелло, – крикнул Стрейндж громче, сомневаясь, что на его приветствие ответят.

Вскоре показался Мэттьюз.

– Добро пожаловать, Фрэнк. Прошу тебя, тише. Барбара нездорова, поэтому на ужин – только омлет. Добрался нормально?

– Ну и особняк! – восхитился Стрейндж.

– Бремя, Фрэнк, жуткое бремя. Я тебе все покажу, хотя электричество из экономии отключено в большинстве комнат. Откровенно говоря, мы недалеки от банкротства. Ты – один из последних, кто посещает дом в приватном порядке. Я передаю его, вернее Барбара передает, национальному тресту, если тот, конечно, в состоянии содержать его – следующим летом. Мы снимем полдома в другом месте и на досуге займемся игрой в триктрак.

Кухня была вымощена каменными плитами. На телевизоре стояла искусственная рождественская елка. На плите пыхтела керамическая кастрюля.

– Суп? – спросил Мэттьюз, подавая ему бульонную чашку. – Заправляйся. Я только отнесу остальное Барбаре. Приду через минуту.

Стрейндж сидел в кухне, наблюдая, как пар смешивается с тенями на потолке.

– Ну а теперь, – сказал Мэттьюз, с грохотом спускаясь по узким ступенькам, – мы можем расслабиться. Пива?

– С удовольствием.

– Домашнего приготовления. Пинта за десять пенсов – жаловаться не приходится. – Мэттьюз поставил две оловянные кружки. – Неприятностей на работе хватает. Руки опускаются, когда имеешь дело с ничем не спровоцированным насилием. К счастью, кажется, террористы недооценивают способности разведслужбы.

– Ты успешно борешься с ними?

– Надеюсь. Мы выявили схему организации, остается только поставить имена.

Стрейндж подумал, что его собственная проблема немногим отличается от трудностей Мэттьюза.

– А это легко? – поинтересовался он.

– Легко никогда не бывает. Обычные бунтарские затеи экстремистских ячеек. У каждого – своя кличка. Никто не знает, кто кому подчинен. Мы надеемся выловить кого-нибудь из вожаков и устроить сеанс чтения чужих мыслей. Я положил глаз на один подозрительный дом в Фулэме.

– Вы связаны с управлением?

– Обычное сотрудничество. Каждый старается перебежать другому дорогу. – Мэттьюз рассмеялся и отодвинул бульонную чашку. – Ты омлет любишь?

– С удовольствием отведаю.

– Сейчас будет готов. Знаешь, единственный раз, когда я себя чувствовал в министерстве незаменимым, это когда мы вместе, в шестьдесят восьмом, провернули ту незабываемую операцию.

– Да, успех нам сопутствовал, – улыбнулся Стрейндж при этой похвале.

– Весело было тогда работать, – вспоминал Мэттьюз. – Но с тех пор чудо не повторялось.

– А с кем ты имеешь дело теперь?

– С твоим уходом в управлении воцарилась неразбериха. От Хейтера ничего не добьешься. Твой преемник – как его?

– Гай Прис.

– Чересчур деловит. Думаю, единственный, с кем дело идет, это Дейнджерфилд. А он для меня – загадка.

Стрейндж решил, что пора несколько изменить тему беседы, и отважился на вопрос:

– А как с Листером?

– Так он тебе рассказал, да?

На секунду, неправильно поняв вопрос, Стрейндж испугался.

– Что ты имеешь в виду? – спросил он быстро.

– Я получил от Дейнджерфилда указания, что это в высшей степени секретно. Даже Хейтер не в курсе.

Стрейндж был ошарашен. Он бессмысленно уставился на Мэттьюза. Значит, Дейнджерфилд занимался делом Листера, возможно, продолжает им заниматься… Понятно, что никто не знает про это. Он глубоко вздохнул. Нужно расслабиться, иначе сразу выложишь все свои козыри. Придется еще разок рискнуть, но с умом.

– В том-то и дело, Барнаби, что мне он не сказал. Поэтому я здесь.

Мэттьюз, суетившийся над плитой, повернулся к Стрейнджу.

– Ты созрел для омлета? – спросил он.

– Пожалуй, да.

Мэттьюз поставил тарелку на стол и с преувеличенной вежливостью предложил перец и соль.

– Что происходит, Фрэнк? – спросил он без обиняков, глядя в лицо Стрейнджу.

«Сколько же придется выложить, чтобы развязать ему язык?» – подумал Стрейндж. Поиски информации странным образом не вязались с дружбой.

– Ты удивишься, если я скажу, что меня не вовремя отправили в отставку? – задал он встречный вопрос. Мэттьюз посмотрел на него озадаченно.

– Фрэнк, я скажу то, что все думают. Никто не понимает, почему ты вдруг решил уйти в отставку.

– Барнаби, ты меня не понял. Я не собирался уходить, меня вынудили к этому.

– Тебя уволили! – воскликнул Мэттьюз. – Вот тебе раз! Из министерства никого не увольняли бог знает с каких пор!

– И тем не менее. Ну, положим, я – исключение. Я ушел – в сущности, это не было увольнением – из-за Листера. А точнее, я вышел в отставку, потому что Дейнджерфилд дал мне понять, что моя репутация как начальника управления подмочена из-за дела Листера. Отставка – единственный почетный выход.

– Неудивительно, почему Листер возражал против слежки.

– Ты понимаешь теперь, почему я так заинтересован в открытиях и разоблачениях Листера?

– Почему ты не доверишь министерству действовать в твоих интересах?

В первый раз за вечер Стрейндж рассмеялся прежним раскатистым смехом. В пустой кухне гулко откликнулось эхо.

– Да ведь министерство печется о своих собственных интересах и зовет их национальными.

– Это, Фрэнк, для меня слишком цинично. Так далеко я с тобой не пойду. Иногда мне приходит в голову, что министерство управляется какими-то ошалевшими безумцами, но они работают как раз ради того, что зовется национальным благом. Такой уж им выпал жребий.

– Да, Барнаби, но в то же время я узнал, что во имя этих идеалов совершаются предательства.

– Фрэнк, ты говоришь загадками. А от нас в разведке требуют разгадок.

– Листер умер в день моей отставки, – сказал он. – Неважно, чего добивался Дейнджерфилд. Я полагаю и, как оказалось, правильно, что в управлении ничего делать не станут. Со вздохом облегчения Хейтер закроет досье по делу Листера и отправит его в центральный архив для будущих историков.

– Гм…

– Вот как Хейтер действует в национальных интересах. – Стрейнджу хотелось вытравить из своего голоса всякую горечь.

– Извини, Фрэнк, – посерьезнел Мэттьюз. – Не могу с тобой согласиться.

– Не будем обсуждать, нравятся тебе мои суждения или не нравятся, – промолвил несколько заносчиво Стрейндж, – а ты как бы поступил на моем месте?

– Я, – ответил Мэттьюз с ударением, – набрал бы полдюжины мартовских червей и отправился бы на рыбалку. – Он улыбнулся и продолжал, – но ты, при твоем занудстве, твердишь себе: «Хочу знать, чего добивался Листер». – Мэттьюз по-дружески похлопал его по плечу. – Пойми меня правильно, Фрэнк. Я хочу сказать, что ты на голову выше нас всех.

– Ты гораздо лучше научился читать чужие мысли, – ответил Стрейндж. – По моим данным, Листер действительно добивался того, что весьма смутило бы управление…