Текст книги "В тайном государстве"

Автор книги: Роберт Маккрам

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

– Затем он, то есть Дик, нашел работу в Лондоне. Все закончилось. Мы стали подумывать, не перебраться ли нам всей семьей в Лондон, но Дик и думать об этом не хотел. Оставить Челтнем и своих друзей, забрать детей из школы было выше его сил. Лондон он ненавидел, а тут еще цены на дома подскочили до потолка. Нам казалось, что лондонское назначение временное. Дик стал ездить к нам ежедневно, но дорога его слишком выматывала. Потом он нашел приятеля, у которого была государственная квартира рядом с вокзалом Виктории, где он ночевал в течение недели. А потом снова принялся за ежедневные поездки. Думаю, он догадывался, что у нас с Тони все началось заново. А в четверг он нагрянул неожиданно.

Наступившее молчание красноречиво свидетельствовало о том, что вот-вот будет финал. Но Стрейндж жаждал теперь подробностей.

– Что случилось потом? – спросил он.

– Все произошло внезапно. Две-три ночи он пропадал.

– Где?

– Понятия не имею. Говорил, на работе.

Стрейндж мысленно отметил это в голове.

– В гараже раздался шум машины. Было рано – часов шесть.

Естественно, Листер часто уходил с работы рано.

– Мы лежали с Тони в постели наверху. Детей я отправила к подруге. Дик громко позвал меня, он всегда так делал, когда возвращался домой. Я вышла в пеньюаре на лестницу и тут поняла, что он еле сдерживается. Думаю, он выпил, потому что перемахивал через две ступеньки, несмотря на запрет врача.

Теперь она плакала, но рассказа не прерывала.

– Он отпихнул меня, и я не могла его остановить. Он пришел в ярость, швырял вещи, оскорблял Тони.

– Как?

– Никогда я не видела его в таком гневе. Он ругал Тони почем зря, подробностей я не помню. Помянул всех, вплоть до детей. Многого я не поняла. Он кричал, что знает – его хотят погубить, что все заранее спланировано.

«Эге, – подумал Стрейндж, – в этом что-то есть».

– Он намекал, что знает больше, чем они полагают. Стоит ему вернуться в Лондон, орал Дик, и стрясется беда. Потом я вспомнила об этом в пятницу… А тогда он совсем обезумел и бросился на Тони.

– А вы что делали?

– Старалась их разнять, конечно. Но все бесполезно. У Дика в руках оказался осколок от зеркала и… – тут миссис Листер беспомощно развела руками.

– А потом?

– Я побежала вниз за «скорой помощью». Разъяренный, он погнался за мной, пытаясь меня задушить. Я, похоже, завизжала, тут он бросился в гараж и умчался на машине. Больше я его не видела. Теперь вы понимаете, почему… я чувствую за собой вину.

Она поперхнулась и расплакалась. Стрейндж растерялся и старался ее успокоить. Но ничего не вышло. Эмоции мешали делу. Ему нужны были факты, факты, только факты, неизвестные до сих пор. Он ждал, внимательно и непреклонно. Сара Листер промокнула глаза уголком простыни.

– Итак. У Дика было что-то на уме? – спросил наконец Стрейндж.

– Да. Я, бывало, нет-нет да спрошу его, но он болезненно воспринимал вопросы, говорил, что все выяснится в конце концов.

– Он ведь много разъезжал? – рискнул задать вопрос Стрейндж.

– Да, вы правы, – миссис Листер взглянула на него с подозрением. – Навещал знакомых, я полагаю. Иногда раздавались странные телефонные звонки.

– От кого?

– Понятия не имею. От людей, хотевших с ним поговорить. Они никогда не называли себя. А он ни о чем не рассказывал.

– А вы интересовались?

– Я ведь сказала: мы это не обсуждали.

Стрейндж переменил тему.

– Вы знаете про управление?

– Немного. Там компьютеры и все засекречено.

– Знаете про меня?

Она умолкла. Рука разглаживала невидимую складку на покрывале.

– Иногда Дик отзывался о вас, – она говорила медленно, тщательно взвешивая слова, – но не очень лестно. Вы не обиделись?

Голос ее звучал бесстрастно.

– Нет.

– Почему он покончил с собой? – спросила миссис Листер.

– Он был талантливым человеком, так и не проявившим себя до конца.

– Представить себе не могу. Он всегда был таким деятельным, вечно носился со своей работой.

– Возможно, не с нашей, – Стрейндж поймал себя на том, что сердится, и взял себя в руки. – Да, мы с ним не ладили.

Что-то в его голосе насторожило миссис Листер, она с усилием повернулась на бок.

– И все же вы приходите допрашивать его жену. С какой стати? Зачем вы здесь? – Она в возбуждении стиснула пальцы рук. – Хотите что-нибудь выведать про меня и детей и покойного мужа. Что мы делаем, да как живем. Вы же его ненавидели! Вы упырь, мистер Стрейндж! Вы, чиновники, все вы такие! Благожелательности вам не занимать, обеспокоенности тоже, сочувствия хоть пруд пруди, но факты, факты вынь вам и положь!

Вместе с гневом показались слезы. Стрейндж предположил, что вспышка вызвана агентами соцобеспечения, которых он всегда терпеть не мог.

– Успокойтесь, пожалуйста, – попросил он.

– Извините, мистер Стрейндж. Я благодарна вам. Немного людей поступило бы так в свои выходные.

– Я чувствую свою ответственность, – согласился Стрейндж, – мне хочется загладить вину. – Это была ложь, но обстоятельства придали ей правдоподобие. Беседа снова зашла в тупик. Вспышка вернула цвет одутловатым щекам миссис Листер, наклон ее маленькой круглой головы и движения пальцев стали не столь вялыми.

– Вы утомились, – проговорил Стрейндж. Нотка нежности неожиданно вкралась в его голос.

– Вы уже уходите? – испугалась она. – Вам еще что-нибудь надо узнать?

– Вы мне очень помогли. Нам приходится проводить общую проверку. – Он хотел спросить про Эллисона, но сообразил, что действовать следует осторожнее.

– Может, вы назовете кого-нибудь из бывших сослуживцев Дика?

– Дик не особенно распространялся о своей работе и не очень-то приглашал в дом людей. – Она казалась опечаленной, потом невольно улыбнулась, и Стрейндж понял, почему любому захотелось бы с ней танцевать.

– Да, – проговорила она, – совсем забыла про Пола. Он в отставке с прошлого года.

– Пол?

– Пол Кит. Целую вечность его не видела, он такой милый. Работает он неполный рабочий день в колледже. Он и завтра будет преподавать. Вы смогли бы его увидеть. Останьтесь!

Казалось, она трогательно нуждается в его обществе.

– Как насчет пасьянса? – спросил Стрейндж, роясь в кармане и выказывая свою готовность. Он много раскладывал пасьянсов и постоянно носил колоду для свободных минут. Ему пришло в голову, что миссис Листер понравится пасьянс «Двойной Дьявол».

5

Дорога к колледжу была вся в рытвинах. Стрейндж заметил, что, хотя семестр уже начался, спортивные площадки в школе были не прибраны и не выкошены. От ворот не осталось даже стоек, словом, – никаких примет нового учебного года, которые он помнил со времен окончания своей средней школы. Он поставил машину за главным школьным зданием и направился к домику привратника, следуя полученным по телефону указаниям. Мелкий гравий потемнел от дождя, под ногами крошилось стекло, на бетоне валялась промокшая бумага. Место казалось необитаемым.

Школьный швейцар, огромный детина в синей морской униформе, поражал сальной шевелюрой и преждевременными морщинами, которые собирались в складки, когда он говорил. На носу красовалась бородавка. Он встретил Стрейнджа с неприязнью.

– Вы не журналист?

Стрейндж подумал, что его старый дождевик, должно быть, придает ему вид репортера, и терпеливо разъяснил, что договорился с мистером Китом о встрече. Привратник сверился с изрядно захватанным расписанием.

– Он сейчас на уроке, сэр, но освободится через десять минут. Присаживайтесь.

– Ждете журналистов? – спросил шутливо Стрейндж, когда уселся.

– Из-за них у нас тут было много неприятностей. Вы, надеюсь, читали о челтнемском поджигателе? У нас сгорело два дома и половина корта для сквоша, – объяснил привратник. – Самое настоящее преступление, вот что это такое. А прессе нравится. Лишь бы поднять на смех привилегированную школу.

– Это верно, – согласился Стрейндж. Ему всегда были безразличны выпускники подобных заведений, попадавшие в управление. Квитмен, разумеется, был исключением. Стрейндж решил набраться терпения. Когда на школьной башне пробили часы, тишине пришел конец. Сначала нестройный гул, а потом нарастающий рокот ученических голосов эхом раскатился по квадратному дворику. В школе началась большая утренняя перемена.

– Сюда, сэр, – проговорил привратник, запирая входную дверь, – сейчас никому нельзя доверять.

Кит находился в пустой классной комнате, объясняя математическую формулу круглолицему четырнадцатилетнему подростку. Он уже заканчивал, когда Стрейндж вошел в обшарпанный класс, и специально для мальчика пробубнил:

– Теперь дошло? Помни, компьютер – это инструмент, такой же умный, как и его создатели. – Он кивнул мальчику. Тот, смутившись при виде постороннего, торопливо принялся натягивать на себя ранец.

Если Стрейнджа отличала гордая осанка и открытый проницательный взгляд, не лишенный, однако, озорства, то Кит был розовый и мягкий, скромный на вид человечек, из тех, которые всем нравятся. Почти лысый, он робко бросал взгляд на собеседника, стараясь не глядеть на него прямо. Казалось, он не в состоянии сдержать свое благодушие. Стрейндж по обыкновению крепко стиснул протянутую руку, привратник вернулся к себе, а они, минуя ряды парт, направились в промозглую галерею.

– Не выпить ли нам кофе в преподавательской? Боюсь, здесь негде уединиться. До обеда у меня нет уроков, и мы могли бы пройтись, если погода разгуляется.

– Прекрасно, – сказал Стрейндж и собирался было переменить тему, когда Кит произнес:

– Бедный Дик. Известие о его смерти меня совсем придавило. Когда я прочитал газету, то места не мог себе найти.

– Стыдно, что мы не заметили приближения трагедии.

– Это не так просто, скажу я вам. Разве можно требовать от человека, чтобы он постоянно следил за такой массой сотрудников, как у вас. Он был очень скрытным, Дик. Все держал про себя.

Стрейндж кивнул в знак согласия.

– Давно вы его знаете – верней, знали?

– О, с тех пор, как он поступил на работу. Разумеется, он на несколько лет меня моложе.

– Его жена говорит, вы дружили.

– Скорей ладили. Думаю, он не прочь был открыть кому-нибудь душу, – ответил Кит скромно, – но за последние три года, после его переезда в Лондон, я почти его не видел. Когда я вышел в прошлом году в отставку, мы едва не потеряли друг друга. Теперь, конечно, можно упрекать… – Он пожал плечами. Они пришли в преподавательскую. Какие-то люди в бесформенных твидовых куртках пили из замызганных чашек кофе и разговаривали на профессиональные темы с тем особым пылом, который выдает педантов. На вновь прибывших никто не обратил внимания. Мягкий деликатный Кит казался не на месте в этом мужском обществе, и Стрейндж спросил, так ли это.

– Вы не поверите, я ведь сам здесь когда-то учился. Я с Севера, но отец послал меня учиться на Юг. Он полагал, что это поможет мне в жизни. Но получилось иначе. Министерством я сыт сполна. Рутина есть рутина, я к ней притерся, но некоторые недавние события в управлении застряли у меня костью в горле.

Стрейндж пропустил мимо ушей это замечание.

– Для улучшения возрастной структуры сектору предложили заманчивую систему ранних уходов в отставку. Я ухватился за эту возможность. Работа здесь не пыльная. На ней я протяну до шестидесяти лет. Мне тут нравится.

Они поболтали о пустяках, попивая кофе с молоком, потом, застегнув плащи, вышли погулять среди пустынных спортивных площадок.

– Пора бы тут навести порядок, – сказал Стрейндж.

Они пересекли двор.

– И вы заметили? Одно плохо – средств нет. В наше время на образование ни пенса не выделяют. Половина колледжа изучает английский как иностранный. Когда я учился, такого здесь не было.

– Листер тоже здесь учился?

– Много позже меня. Здесь его хорошо помнят. Три года подряд он был обладателем школьного кубка по математике. Он действительно отличался по-своему блестящими способностями. Как системный программист, он намного опередил остальных в творческой работе.

– Но трудиться бок о бок с ним было нелегко, согласны?

– Вы-то знали его только по Лондону, мистер Стрейндж, – ответил Пол Кит тихо, но неожиданно твердо. – Он сбился с пути, если хотите знать, в старые времена Дик был совсем иным человеком. Сколько прекрасных деньков провели мы тогда вместе, – он застенчиво глянул на Стрейнджа: стоит ли продолжать? – Да, вспомнил, – сказал он, – обычно Дик звал меня Дядюшкой, в шутку, конечно. А до чего же с ним было весело, уверяю вас!

– Это до его женитьбы?

Кита, казалось, загоняют в угол настойчивые вопросы Стрейнджа.

Он устремил взгляд на пропитанные влагой поля.

– Знаю, куда вы клоните, но это неправда. Конечно, он нашел Сару, когда шел в гору, но, несмотря на разницу в годах, они подходили друг к другу. Когда Сара впервые приехала сюда, их нельзя было водой разлить. А Эллисон… Я убежден – они бы и это пережили. Да они и пережили, – Кит почти размышлял вслух. – К тому времени дело было сделано, о чем, я уверен, вы знаете.

«Какое дело?» – подумал Стрейндж, но попутно спросил про Эллисона.

– Мне он никогда не нравился, – решительно ответил Кит. – А с большинством людей я в прекрасных отношениях. Мне не по плечу иметь врагов. – Он слабо усмехнулся. – Я ужасно не люблю встревать в неприятности. – Остановившись, он провел ботинком по мокрому дерну.

– Но не таков был Эллисон. Как вам его описать? – продолжал он, предупреждая вопрос Стрейнджа. – Ну, всегда, пожалуй, из кожи лез, чтобы понравиться, слишком умничал, как сейчас бы сказали. Весь мир был в курсе его успехов. Он мог быть очень милым, но, на мой вкус, был слишком назойливым. Во всяком случае, Сара не была у него первой. Последний раз, когда я его видел, он по-прежнему молодился, но вид у него был потасканный. Конечно, у меня к нему предубеждение. Никогда ему не прощу, что он испортил жизнь Дику.

– Вы имеете в виду его связь с Сарой?

– Да.

– А как это случилось?

– Я работал в другом отделе, – начал Кит издалека. – Всего не знаю, кроме отношения к этому Дика, конечно. Я думаю, он доверился мне до конца, хотя некоторые подробности со временем стерлись. Память не та, что раньше. Кроме того, – он печально взглянул на Стрейнджа, – дело скверное, а я не тот человек, который мог бы его смаковать.

– Да, – сказал Стрейндж ободряюще. Два-три шага Кит сделал молча, приводя мысли в порядок. – Трудно понять… как бы это лучше сказать… У нас, холостяков, иные представления о жизни. – Стрейндж ощутил нетерпение. Почему каждый норовит сначала обнажить свою душу?

– Трудно понять, взъелся ли Дик на Эллисона из-за Сары, – Кит сделал паузу, – или из-за расследования. По правде говоря, я даже не знаю, что произошло сначала. Дик всегда утверждал, что его обвинения продиктованы не ревностью, но многие из его окружения думали иначе.

– А каково было окружение? – задал вопрос Стрейндж, внезапно насторожившись, как собака, попавшая на след.

– Хуже не придумаешь, – сказал Кит с несвойственной ему грубостью. Когда он повернулся к Стрейнджу, тот увидел, что от резкого ветра у него в глазах стоят слезы. – От этих людей меня воротило. Конечно, вступаясь за Дика, без врагов не обойдешься. Обстановка еще больше накалилась, когда из Лондона прибыл ваш представитель и началось расследование.

Стрейнджу пришлось прикусить язык и подчиниться неторопливому ходу беседы. Ему стоило большого труда не выпаливать один вопрос за другим, а терпеливо слушать эту поразительную информацию. Он торопливо засеменил за Китом, размышляя, как скрыть свое неведение и не дать иссякнуть потоку подробностей.

– Так как звали представителя? – пробормотал он, снова переходя на медленный шаг.

– Прис, Гай Прис, – ответил Кит, роясь в памяти. – Очень сведущий молодой человек. – Он произнес это с такой издевкой, что можно было не сомневаться в обратном. Стрейндж ничуть не удивился, но мозг его лихорадочно заработал, осаждаемый противоречивыми мыслями. При этом он ухитрился произнести, почти заикаясь от волнения:

– …Итак, несмотря на окружение…

Кит задумался, как человек, стремящийся быть справедливым.

– Что ж, вы правы. Во время расследования он так и не разрядил атмосферу, но вопрос все-таки решил. Ваш выбор был правилен, если вы хотели, чтобы и волки были сыты, и овцы целы, – в его словах сквозило недоверие.

– Дело в том, что выбирал не я, – признался Стрейндж, обращаясь главным образом к себе.

– Пожалуйста, – начал почти растерянно Кит, – я никого не хочу осуждать… – Он умолк. – Так вот, – продолжал он мягко, словно обходя главную тему. – Я уверен, все необходимые документы по этому делу вы найдете в досье.

Стрейндж едва не вспылил:

– Разве вы не знаете, что обличительные факты и события не записывают, а запоминают? Вам известно правило: раз чего-то нет в досье, значит, этого вообще не существует.

– Так чего же вам надо? – Кит пригладил несколько выбившихся седых волосков.

– В этом-то вся и соль. Мне ли вам говорить, что у министерства есть враги. Нам в управлении важно убедиться, что внезапная смерть, подобная этой, не поколебала наши ряды, понимаете? – Кит кивнул. С методами своих боссов он был знаком. – Скажите, – продолжал Стрейндж, – как Листер отнесся к… расследованию, вы так его назвали?

– Да. Знаю, оно продолжалось два дня, но сделалось притчей во языцех на целые недели.

– Странно, – удивленно промолвил Стрейндж. – Вряд ли оно кому-нибудь еще досаждало, кроме горстки наших людей в Лондоне.

«Хейтер, Хейтер и еще раз Хейтер», – подумал он с горечью. Сколько же утаили от него, который так гордился своим надзором за досье. Внезапно до него дошло, о чем говорит Кит.

– …знаете, мистер Стрейндж, у нас узкий мирок. Мы варимся в одном котле. Странно, но чем секретней сектор, тем больше болтовни, тем безжалостней слухи. Поэтому по-своему неплохо, – хотя Сара вряд ли с этим согласится, – что Дик переехал в Лондон. Он чувствовал, что обманут Присом, а тут еще Эллисон крутился поблизости. Если бы не переехал, наступил бы кризис. Или он натворил бы глупостей.

– Каких?

– Тут вы меня не поймаете, – Кит подмигнул Стрейнджу, – но я убежден – чего-нибудь он да устроил, потому что каждый вечер он проводил у меня. После расследования он очень ожесточился против управления, что верно, то верно. Не мог поверить в непричастность Эллисона. Видите, это врезалось в память, потому что спустя месяц или два я вышел в отставку и мог на досуге поразмыслить. – Кит тряхнул головой. – После этого он сбился с пути. Хотя сомневаюсь, чтобы мы, даже Сара, могли что-нибудь сделать, – Кит остановился. – Удивляюсь, почему вы не спросите, верил ли я обвинениям Дика.

Стрейндж был в такой ярости от своего неведения, что не смог сказать ничего определенного.

– В подобных случаях трудно судить, что верно, а что неверно, – осмелился заметить он. Но Кита это устроило, потому что он глубокомысленно кивнул раза три или четыре.

– Точь-в-точь мои мысли. Все, казалось, идет путем, законно, но Дик клялся, что это не так. Доказательства, разумеется, были противоречивыми.

– Весьма, – сказал озадаченный Стрейндж. Какое-то время они молча шествовали по мокрому дерну. Стрейндж перемалывал в уме эти таинственные откровения Кита. Миссис Листер обмолвилась, что Эллисон и ее муж соприкасались по работе и что это плодило одни неприятности. Она так и сказала, хотя неудивительно, что избегала подробностей. Листер явно попал в беду из-за коррупции. Это не новость. В Лондоне он опять принялся за старое, о чем Стрейндж знал даже слишком хорошо. Дружба Листера с Китом явно зашла в тупик. При обдумывании рассказа ему вспомнились первые признания старого учителя.

– Вы были потрясены его смертью, правда?

– Да, потрясен, – Кит взглянул на него с печальным видом. – Дик был последним человеком в мире, который опускает руки.

– Значит, на него чертовски давили, – заключил Стрейндж.

– Да… или, – Кит умолк, пораженный собственными мыслями.

– Или что? – настаивал Стрейндж.

– Это идея, – произнес Кит, уклоняясь от ответа. – Поговорите с Брайном Хоскинсом. Знаете такого? – Имя это прозвучало для Стрейнджа как удар колокола. – Тогда он был сотрудником служебного вестника. Дик, насколько мне известно, дал ему кучу документов по поводу расследования. Он доверил ему вести боевые действия, напечатать статью. – Он подмигнул Стрейнджу: – Пари держу, вы об этом не знали!

Стрейндж согласился и добавил:

– Поразительно, как мало нам известно о ваших проделках вдали от начальства.

Кит хихикнул:

– Не знаю, вышло ли что у Хоскинса. Боюсь, что материал Дика не имел большой ценности, но он-то возлагал на Хоскинса надежды, потому что частенько заявлял мне, что Хоскинс готовит статью для журнала. Сейчас он ушел оттуда, и я понятия не имею, где он обретается и даже жив ли еще – сами знаете, как они пьют, – но с ним стоит поговорить, если разыщете. Я вижу, вы воспринимаете все очень серьезно.

Стрейндж свернул на тропинку, ведущую к колледжу. В сыром воздухе разносились удары колокола.

– Оставайтесь к обеду, – попросил Кит, – выдающиеся гости вроде вас – большая редкость здесь, а тот, кто дружил с беднягой Диком, – мой друг. – Трудно было не проникнуться симпатией к Полу Киту, и Стрейндж уступил главным образом в надежде вытрясти из него побольше сведений, но беседа перешла на шахматы – одно из холостяцких увлечений Стрейнджа. В два часа Стрейндж поблагодарил за угощение и успел залить вкус подгорелой капусты и пирога с колбасным фаршем в местной пивной, ухитрившись дополнительно выведать лишь один полезный факт: Эллисон проживает тут же, в «одном из современных чудовищ», как выразился Кит.

Итак, покинув пивную, Стрейндж завел «вольво». Он настолько свыкся с багажом, сваленным на заднем сиденье, что казалось, так оно и было испокон века. Завтра он сделает перерыв в своих изысканиях, но тут перед его мысленным взором мелькнуло запрокинутое лицо, и взгляд угасших глаз заставил его отказаться от принятого решения.

Он не спеша проехал мимо дома Листера. Тот по-прежнему пустовал. В конце улицы он развернулся и поехал обратно. Навстречу ему медленно полз бутылочного цвета мини-фургон. Он не остановился, но Стрейндж заметил, что человек, сидевший с водителем, что-то пишет на приборной доске.

У ближайшей телефонной будки он затормозил и под дождем заковылял к ней. Энтони Эллисон жил в Баньян Клоуз, Челтнем, в строении, которое с полным основанием могло быть названо «современным бубоном». Он набрал номер и стал ждать. Затем набрал снова. Трубку не брали. Вернувшись в машину, он развернул план города.

6

Неделя после ухода Стрейнджа была – как шутили в управлении – странной. Казалось, все работали в вакууме, без цели, без руководства. Впечатление это усиливалось из-за перевода сотрудников Стрейнджа в новые помещения.

Квитмен старался преодолеть дурные предчувствия, погружаясь в доклад о Листере, но скоро наткнулся на непредвиденные трудности в новой работе. Несмотря на гриф «сов. секретно», стоявший на всем, что касалось дела Листера, Нив дознался, что его сослуживец имеет допуск к комнате контрольных данных. Это было необходимо Квитмену, чтобы ишачить на Стрейнджа, как Прис выразился в пятницу, но Нив усмотрел в этой привилегии прямую угрозу своему продвижению. Раньше Квитмен никогда не казался ему честолюбивым карьеристом, но теперь он понял, что, должно быть, недооценил коллегу. Приятельским отношениям тут же настал конец, и они уступили место обоюдной подозрительности.

Внезапная перемена, которую, по-видимому, почувствовали в нем остальные, выбила Квитмена из колеи. Повышение по службе настраивало на иной лад, а это казалось ему предательством самого себя. Когда его надежды продолжать исследование средневекового рыцарства после шести лет, проведенных в Оксфорде, были разбиты позорным провалом на выпускных экзаменах, он, подобно утопающему, схватился за соломинку государственной службы. Экзамены он сдал с легкостью и был принят в управление, где признали его логическое мышление, способности к языкам, врожденное благоразумие. Новые начальники не без основания полагали, что у него вряд ли возникнут проблемы с компьютерной техникой. Отсутствие протекций было зачтено ему в актив, ибо новичку информационно-разведывательной службы лучше выглядеть серой мышкой.

Сначала в управлении его считали потешным малым, чему способствовали его неряшливый вид и скрываемые научные исследования. Но по мере его вхождения в курс дела все понемногу стали замечать его одаренность в той необычной работе, которой они занимались. Поговаривали, что он путается с какой-то потрясающей женщиной, но это лишь поднимало его акции в глазах сотрудников. О своей работе Квитмен отзывался презрительно, говоря друзьям, что государственная служба – единственное место, не считая тюрьмы, где ты скован по рукам и ногам. Время ленча и многие вечера, когда Лиз бывала на приемах, он проводил в Британской библиотеке или в архивах Кью. Когда Стрейндж взял его под свое крыло, он не стал относиться к работе лучше. Однако впервые теперь он почувствовал, что холодок в работе ему мешает. Открытие, что он переживает из-за службы, вызвало у него раздражение.

Реакция Лиз, когда он искал у нее поддержки, снова показала, что она просто отмахивается от сложностей, которые бы могли подточить ее веру в него. Он обнаружил, что ошибался, когда принимал ее жизнерадостность за настоящую самоуверенность. У Лиз ее вообще не было. Потребность Лиз в нем была ненасытной, постоянной, всепоглощающей. К его удивлению, ей было все равно, как он себя чувствует. Неприятности вызывали у нее раздражение и порождали ненужные споры.

– Сколько я тебя знаю, Джейми, ты все жалуешься на порядки в управлении. Теперь же тебя повысили…

Квитмен взвился на дыбы.

– …Ну хорошо, намекнули на повышение, если так нравится, – какое это имеет значение? – то с какой стати распускать нюни? – Лиз рассердилась. Элегантная, в деловом костюме от Сен-Лорана, сражающая наповал своей косметикой, она вызывающе посмотрела на него через кухонный стол из шведской сосны.

Тем же утром, до прихода машины, увозившей ее на Юстонский вокзал, в поездку на Север, Квитмен некстати пренебрежительно отозвался о литературном Лондоне, и они поссорились.

Временами он испытывал к Лиз, к этой славной, пробивной, модной крошке, то же двойственное чувство, что и к работе в Уайтхолле. Но когда прозвенел звонок у входной двери, он сказал ей только, что огорчен предстоящей недельной разлукой и что будет скучать. На этой фальшивой ноте они и расстались.

Целую неделю Квитмен вкалывал на всю катушку, проверяя данные по нескольким параметрам, собирая по частям разрозненную информацию, на основе которой он намеревался построить свой доклад. Работа была не из легких. Доктор Корнелиус Мейер, голландский маг и чародей по части обработки информации, заметив добросовестность и трудолюбие Квитмена, пригласил его выпить после работы. В Управление Си Мейера взял Хейтер, когда там потребовалась новая техника, а с ней Хейтер связывал все надежды на будущее.

Мейер был говорливым блондином. Он сверкал золотыми коронками, расписывая планы объединения данных из банков Челтнема, Кройдона и Лондона. Говорил он с оксфордским акцентом и пинтами вливал в себя легкое пиво.

– К тому же я устанавливаю лазерное устройство цифропечати. Последняя модель! Одиннадцать тысяч строк в минуту. – Он энергично рыгнул. – От нас секретов больше нет! – Он протянул слово «секретов» по слогам и рассмеялся, сверкнув золотом во рту. Квитмен отправился домой в несколько приподнятом состоянии. Ему польстило внимание Мейера, хотя сомнения не оставляли его.

Скоро доклад по делу Листера лежал у него на столе в трех экземплярах – оригинал в досье, одна копия – Прису, другая – Стрейнджу. Тот, как казалось Квитмену, вряд ли обрадуется, что Хейтер вызывает людей из службы безопасности без обычных консультаций. Стрейндж, любивший поговорить с Квитменом на исторические темы, не разделял веру Хейтера в «приближающийся шторм», как тот выражался, и оспаривал использование войск, когда возникнет необходимость. «Срежьте угол, – приговаривал он, – и получите овал». Единственно, что порадовало бы бывшего начальника, было то, что доклад подтверждал отсутствие видимых причин самоубийства. Тем же вечером он запечатал экземпляр Стрейнджа и отнес его на почту по пути домой в Бэронс Корт. «То, что и требовалось», – сказал он сам себе.

На следующее утро Прис вызвал его в кабинет. «Ну, – подумал Квитмен, поднимаясь в лифте, – по крайней мере, моя работа получит какое-то признание». Он старался убедить себя, что не возражает против собственного повышения. Оба экземпляра доклада лежали на столе перед Присом. Он сразу заговорил:

– Полагаю, Джеймс, третий экземпляр у вас?

Квитмен замялся.

– Нет. Я счел за лучшее сразу отправить его по почте Стрейнджу. Согласен, я поступил не по правилам, но ведь он – руководитель, хоть и в отставке.

Прис с сомнением покачал головой.

– Неважно, – он умолк, словно не желая заходить далеко. – Вот так и происходит утечка информации от служащих, – последнее слово он произнес пренебрежительно, – которые лезут не в свое дело. – Квитмен было запротестовал, но Прис продолжал: – В дело, отлаженное за многие годы. Наша система является результатом тщательных размышлений и экспериментов. Теперь здесь распоряжаюсь я и был бы признателен вам за соблюдение правил.

Квитмена встреча огорчила и выбила из колеи. Он признался себе, что все-таки жаждет повышения, и, несмотря на риск оставлять письменные следы, черкнул объяснительную записку. Прис держал ее в руке, когда на другой день в столовой встретил Квитмена, обедавшего в одиночку, с книжкой на столе.

– Спасибо, Джеймс. Все ясно. – Он порвал записку. – Ни слова больше. Между прочим, я беседовал с Хейтером. Он хотел бы видеть вас ровно в два.

Кабинет Хейтера располагался на четвертом этаже и выглядел торжественнее, чем его помнил Квитмен. Портьеры были опущены, две лампы высвечивали желтые круги на столе, дышать было невозможно из-за табачного дыма. Хейтер был не один, а вместе с Присом, чего и следовало ожидать. Удивительнее было присутствие доктора Мейера. Рядом с Хейтером молча сидел человек, в котором Квитмен признал известного политического деятеля, чье имя, однако, никак не всплывало в памяти. Надежды на повышение начали расти. Хейтер поднялся и тепло приветствовал Квитмена.

– А, это вы. Заходите, заходите. Познакомьтесь: Алан Дженкс, помощник министра. – Они пожали друг другу руки.

– Садитесь, – махнул на кресло Хейтер. Он, Дженкс, Прис и Мейер уже сидели. Квитмен присоединился к их кругу. Хейтер, никогда не терявший времени, открыл красную папку, лежавшую на столе под рукой.

– Сегодня у нас необычная встреча, но надеюсь, по ее окончании мы согласимся, что она оправдана. Господин Дженкс, начнем?