Текст книги "Внезапное богатство"

Автор книги: Роберт Левелин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц)

Глава пятнадцатая

– Да, я хочу вернуться назад, в Америку, – сказала Донна.

Поразмыслив, Майлз ясно осознал, что жена должна была так ему ответить. Он спросил ее, собирается ли она бросить его. У Майлза в руках была чашка чая, когда Донна кивнула. Майлз пристально смотрел на чашку какое-то время, гадая, будет ли она внезапно разбита. Не обошлось. Он спросил себя, чувствует ли он что-нибудь. Ничего. Это была просто информация. Его жена хочет оставить его и вернуться в Америку. Все просто.

Майлз думал о Марио и о странном замке. О женщине, чье лицо было закрыто волосами, женщине, которую Филипп вынес и положил на сиденье машины. О рядах могил на бесконечном военном кладбище, мимо которых он проезжал навстречу поднимавшемуся солнцу. А кругом – ни души. Он ощутил перемену в себе уже во время той короткой встречи с забавным невысоким мужчиной с усохшей рукой.

Майлз осторожно поставил чашку на стол. Он прислонился к раковине и вздохнул, как его отец, ожидая проявления чего-нибудь, напоминающего чувство. Для человека, теоретически никогда не испытывавшего эмоций, Майлз проявлял к ним повышенный интерес. Его мать дала сыну оценку, назвав чувствительным мальчиком и добавив, что для него нет ничего простого. Майлз видел теперь, оглядываясь назад, что он был, как взрослые и говорили, сложным ребенком. Может быть, он и сейчас был чувствительным мужчиной, у которого просто отсутствовала часть важного программного кода, который соединял его ощущения с… он не знал с чем. С ним самим, наверное.

Донна хочет бросить его. Интересно, что это сможет изменить в его жизни?

– Если бы я пообещал тебе, что перестану быть замкнутым, перестану иногда разбивать вещи вдребезги, это что-нибудь изменило бы? – спросил Майлз наконец.

Донна посмотрела на мужа. Она грустно покачала головой.

– Значит, у тебя есть другой?

Она долго не отвечала на этот вопрос. Звук работающего холодильника, этот особый звук людей-живущих-сами-по-себе, заложил ему уши.

Его взгляд блуждал по кухне, затем Майлз кое-что заметил. Донна плакала. Значит, здесь был замешан кто-то еще. Скорее всего, Калвиндер – кто это еще мог быть? Он всегда любовался его женой, это было слишком очевидно.

Был ли он, Майлз, на самом деле таким плохим? Возможно. Жизнь с ним была, наверное, сущим адом. Она перепробовала все, бедная Донна, все, что только могла придумать, чтобы удержать мужа, за исключением того, чтобы приубраться немного, бросить курить и перестать разговаривать постоянно со своим психотерапевтом. И она потерпела полное поражение.

На Донне был отменный деловой костюм, Майлз мог сказать, что она только недавно принимала душ. Ее роскошная копна темных волос была стянута в хвост на макушке. Небольшая светлая полоска была ясно видна. Майлз любил жену, вот в чем дело. Действительно любил. Она была единственной женщиной из всех, с которыми Майлз был знаком, которую он любил. Даже несмотря на то, что жена сводила его с ума неизменно наводимым ею беспорядком, Майлзу все равно нравилось находиться рядом с ней.

– Значит, конец? – услышал он свой голос.

Донна кивнула.

– Это – Калвиндер, не так ли? – спросил Майлз. Жена начала сопеть еще сильней. Она говорила что-то сквозь слезы, но он не мог разобрать. Она медленно собралась с мыслями.

– Я хочу вернуться домой. Я ненавижу это место, – смогла произнести она.

– Но именно ты захотела приехать сюда.

– Я совершила ошибку. У меня был кризис в Сиэтле, и я подумала, что переезд поможет мне пережить его. Но не помог. Он только усилил его. Мне необходимо видеться с Дайаной каждый день, в прямом смысле видеться– Дайана была ее психотерапевтом. – Я не могу писать ей.

– Что ты имеешь в виду, когда говоришь про кризис?

– Я чувствую себя так, будто я потеряла Милки.

– Что за ерунда?

– Это подводит итог всему, Майлз, – сказала Донна слегка хнычущим голосом. – Ты никогда не любил Милки, никогда не понимал ее. И все в этой ужасной стране относятся к ней так же. Я просто не могу писать здесь. Здесь я – никто, и мои американские издатели хотят, чтобы я вернулась. Я думала, что я смогу сочинять здесь, посылать им материал по сети, но здесь у меня ничего не получается. Моя мечта полностью ушла в офф-лайн.

Майлз взял экземпляр книжонки «Милки на параде», лежавший поверх груды газет и журналов на кухонном столе. Он пролистал книгу, пытаясь придумать что-нибудь утешительное. Книги для него всегда были загадкой, все одинаково неинтересные, просто набор полупустых страниц с размытыми пятнами краски на них.

– Но здесь же в среднем девять чередующихся с друг другом слов, как и в любой книге про Милки, – возразил он. – Откуда было взяться у тебя творческому кризису?

И тут Майлз начал смеяться, просто не мог остановиться. Он понимал, что это неправильно, но смех шел откуда-то из глубины.

Он был потрясен тем, что смеется, потому что смех был явным признаком эмоции, положительной эмоции. Майлз проверил пульс. Обычный.

Донна снова принялась плакать, сидя на табурете. Ее плечи вздрагивали. Майлз знал, что должен чувствовать себя отвратительно. Но он этого не чувствовал.

Майлз прошел в спальню, где аккуратно бросил в рюкзак несколько предметов одежды, и вышел в холл. Он опустил свой туристический велосипед, отмытый недавно, открыл дверь и вышел. Майлз как можно тише закрыл за собой дверь, никакие сотрясающие дверной косяк хлопки дверью не возвестили его уход. После многих лет дискомфорта, бесконечных уборок, бесконечных жалоб и «проповедей» Майлз Моррис оставил Донну Бьюик, едва шепнув ей что-либо на прощание.

Он отправился в студию, крутя педали ровно и спокойно. У него не было инцидентов с водителями автомобилей, и он ехал сегодня не с такой опасной скоростью, с какой ездил обычно.

В офисе никого не было. Джин, наверное, уже ушла домой, устав от сидения за своим столом в молчании и чтения журнала «OK!», других занятий у нее не было.

У Калвиндера, конечно, был ужин с японцами. Сам он предложил Майлзу, чтобы тот откланялся еще в офисе. Калвиндер знал, что Майлз не особо любит все эти ужины, что тот охотно подтвердил в очередной раз.

Майлз присел к столу, запустил компьютеры, и после короткой паузы на экране появилось лицо. Лицо, раздражающее лицо, которое Калвиндер решил назвать «Роджером». Без всяких причин. «Роджер» не был каким-то хитроумным акронимом. Просто, согласно объяснению самого Калвиндера, лицо выглядело полным «Роджером».

– Доброе утро, Майлз Моррис, чем могу вам помочь? – спросило лицо.

Бессмысленное существование лица раздражало его. Лицо доброжелательно улыбалось. У них работа над тем, чтобы скелет программы принял доброжелательную улыбку, заняла много дней, потребовалось внести изменения настолько едва уловимые, что нормальный человек уже вскоре потерял бы ощущение реальности. Но Майлз проявил завидное упорство, столкнувшись с задачей сложных математических вычислений, связанных с изменениями одной линии, порядка движений линий и крохотных черточек. «Роджер» трансформировался в женщину.

– Пошла на хрен! – сказал он ей.

Лицо продолжало улыбаться, потом произнесло:

– Простите, я не поняла. Не могли бы вы перефразировать то, что сказали, пожалуйста?

– Я сказал: пошла на хрен, тупая скотина, – спокойно повторил Майлз.

– Простите, я не поняла. Не могли бы вы перефразировать то, что сказали, пожалуйста?

Он убрал звук, чтобы не слышать раздражающий голос, затем уселся перед экраном и оскорблял лицо в течение пяти минут.

– Ты – безмозглый кусок дерьма! Тупица! Ты – дырка общественного сортира, порождение тупой дерьмовой технологии! Я, мать твою, ненавижу тебя… Я, мать твою, терпеть тебя не могу!

Завершив «выступление», Майлз проверил свой пульс. Нормальный. Он посидел неподвижно некоторое время и вдруг внезапно увидел себя со стороны. Видение было неожиданным, а потому запоминающимся. Он вдруг увидел себя, взрослого мужчину, сидящего перед экраном монитора, грубо оскорбляющего лицо на экране, и даже не человеческое лицо, а цифровую композицию.

Он был безумен. Это было единственным объяснением. Такое встречается сплошь и рядом. Множество людей сходит с ума, в основном бедных людей, но и некоторые богатые – тоже, и он оказался одним из них. Это должно было с кем-нибудь случиться, так почему не с ним?

С другой стороны, он не ощущал себя сумасшедшим, он вообще ничего не ощущал, за исключением легкого головокружения. Небольшая закрепощенность плеч, слегка болезненно напряженный живот – но это все стало нормой. Его пальцы быстро барабанили по крышке стола. Ему требовалось заняться программированием чего-нибудь, но программировать было нечего. Работа была закончена, программа написана. Его пальцы продолжали барабанить. Он мог настроить программу. Программа всегда может быть перенастроена.

Майлз отыскал свой ноутбук под столом и открыл его. Полный код программы говорящего банкомата был записан на жестком диске ноутбука. Резервные копии были сделаны в больших количествах: записаны на магнитные ленты, прожжены на бесчисленных компакт-дисках, загружены на удаленные серверы. Все они содержали зашифрованные версии программного кода. У них даже имелась принтерная распечатка кода, семнадцать тысяч страниц, которая хранилась в ячейке хранилища ценных бумаг на Тоттенхэм-Корт-роуд.

Он открыл на ноутбуке программу-редактор программного кода, запустил поиск, нашел то, что искал, и начал набирать код на клавиатуре со скоростью, опережающей скорость чтения.

Майлз стал потерянным для всего мира. Человек и его программа – вот и все, что сейчас существовало. Буквы и цифры лились струей, экран мерцал от быстрой смены данных. Плечи и ягодицы Майлза расслабились, его глаза застыли на экране. Время от времени он хихикал над своими мыслями, вытягивал руки вперед, крутил головой по сторонам, чтобы размять шею, и продолжал работать с еще большей энергией.

Глава шестнадцатая

Когда Марио проснулся, было уже позднее утро. Он услышал шум, шедший из кухни, расположенной далеко внизу, и сразу же почувствовал первый приступ голода. Вместе с тем сразу же открылась отрицательная сторона дела. Пола была в доме, и это означало, что ему придется слушать ее и дальше. Время от времени Марио слышал громкий крик и приподнимал с подушки голову, пытаясь определить, что бы это могло быть.

Кричал Филипп. Марио не мог с точностью сказать, что это было, но ему послышалось слово «заткнись».

Марио медленно выкарабкался из постели, приложив немало усилий, оделся и проверил свой спутниковый телефон, заряжавшийся на прикроватной тумбочке. Он включил режим автоответчика, чтобы телефон не будил его. На жидкокристаллическом дисплее светилась надпись, сообщавшая, что оставлено семнадцать сообщений. Ночь выдалась спокойная. Были дни, когда количество звонков переваливало за сотню.

Марио, взяв телефон с собой, начал спускаться по лестнице. Шум на кухне становился все громче.

Дом, которым он пользовался, был огромным, с девятью или десятью спальнями, Марио никогда их не считал. Дом был безупречно декорирован, всегда чисто убран и не нес абсолютно никакой информации о своем владельце. Словно хозяева вымерли. Чего-то дому не хватало, чтобы быть жилищем. Атмосфера в нем всегда была какой-то гнетущей. Марио ненавидел этот дом. Он провел в нем слишком много времени, и с этим местом у него было связано немало дурных воспоминаний. Владелицей дома была одна богатая, в высшей степени неуравновешенная женщина, имевшая единственного, очень уравновешенного ребенка. Марио так никогда и не смог разобраться в том, сколькими же домами она владела, но их было гораздо больше, чем ей когда-нибудь могло понадобиться. Много лет назад, когда система только строилась, еще до того, как у нее появилась дочь, женщина излечилась после одного сеанса травматической терапии, проведенного «Учреждением Лупо».

Марио похитил ее и «пытал», не физически, конечно, это был просто очень неприятный психологический эксперимент. Филипп был, как обычно, его добровольным соучастником.

После завершения эксперимента, проходившего в том самом доме, в котором они все сейчас находились, женщина была так благодарна за «исцеление», что отдала Марио связку ключей со словами, что тот может останавливаться в этом доме, когда ему будет угодно.

Вообще Марио не хотелось часто пользоваться ее предложением, он не очень-то любил Лондон, но в этом городе у него было много клиентов. И, в частности, одна клиентка, которой не удалось излечиться даже после пяти сеансов травматической терапии. Клиентка, «трещание» которой доносилось до него снизу из кухни. Пола Бентли.

Она унаследовала солидное состояние в возрасте пятнадцати лет, когда ее алкоголик-отец, строительный магнат, отошел в мир иной. Он свалился под колеса «рейнджровера» на одной из лондонских многоуровневых автостоянок, и владелец автомобиля просто переехал беднягу, так никогда и не узнав, что тот там лежал. По крайней мере, такую историю рассказала Марио Пола. Невозможно было определить, насколько велико содержание правды в ее безостановочном «треске».

Кончина отца и неожиданно свалившееся на нее богатство свели девушку с ума. Марио имел дело со многими пациентами, у которых был синдром неожиданного богатства, с жалобами на это к нему обращались все чаще и чаще. Поездки в Сиэтл и в Силиконовую Долину для встречи с людьми вроде Майлза Морриса, получившими состояния, о которых раньше даже не могли мечтать, стали для Марио регулярными.

Случай Полы был классическим. Она погружала себя на протяжении многих лет в психотерапевтические поиски себя самой и, в конце концов, с успехом зашла слишком далеко. Как явствовало из ее заявлений, работая в сфере пиара, она представляла одну рок-девицу, некую Монику Симпсон, бывшую жену трех рок-звезд, последний из которых прикончил себя наркотическим коктейлем, которого хватило бы для того, чтобы повалить поголовье целой конюшни.

Полу всегда можно было увидеть рядом с Моникой, практически совсем неодетой. Марио видел эти фотографии и предположил, что Моника, определенно, занимается каким-то делом. Возможно, она снимается во второсортных фильмах, возможно, пишет книги о моде или ведет телевизионные шоу. Теперь Марио полагал, что Моника совсем ничем не занимается, кроме того, что ведет бестолковую жизнь и появляется на похоронах тех своих друзей, кто был при жизни максимально освещен скандальной прессой. Иногда она отправлялась в реабилитационные клиники, но спустя некоторое время неизменно оказывалась на обложках журналов «Хелло!» или «OK!». Материал о ней всегда начинался словами: «Моника Симпсон, счастливо пережившая последнее…», – и далее шло подробное описание обрушившегося на нее несчастья. Это постоянное скармливание «свежатинки» прессе лежало всецело на Поле, которая была кем угодно, но только не дурой. Очень ловким манипулятором, какой узнал ее Марио. Умело обращающимся с прессой и совсем потерявшим надежду наладить свою собственную жизнь.

Пола, оказавшаяся также неплохой актрисой, действительно не один раз появлялась на съемочной площадке в кадре. У нее было несколько эпизодических ролей в британских телесериалах о полицейских, про которые Марио ничего не слышал, не говоря уж о том, что он их никогда не смотрел. Пола почти всегда исполняла в них роли жертв убийства, либо разбойного нападения, либо жертв обоих преступлений одновременно. Она снабдила Марио комплектом видеокассет, которые ему удалось очень быстро запрятать куда-то подальше. Люди шарахались от Полы из-за ее разговорчивости. Все, за исключением Моники и представителей прессы, которые обожали ее за это. Ведь она рассказывала им все.

Когда Марио вошел на кухню, он не удивился открывшейся ему картине: Филипп сидел за большим столом, перед ним стояла чашка горячего кофе, голова опущена, локти на столе, ладони прижаты к ушам.

Пола сидела напротив него, широко улыбаясь и без перерыва выпаливая в воздух историю за историей.

– И тогда я говорю ему: «С вертолетом или без я не собираюсь отправляться на ужин с тобой». Я познакомилась с ним всего за месяц до того на вечеринке, понимаешь, и мне он тогда еще совсем не нравился. Я сказала ему…

Марио сочувствующе пожал плечом, проходя у Филиппа за спиной. Пола даже не запнулась, когда он вошел на кухню, но намертво закрепила на нем прицел своих глаз. Пола Бентли страдала от отношений «поматросил и бросил» вдвойне, потому что была богатой и внешне привлекательной. Ее взаимности постоянно домогались мужчины. Они добивались ее, но кем бы ни были, независимо от того, насколько были привлекательны для Полы, вскоре все начинали избегать ее, выслушав в течение очень короткого промежутка времени первые три-четыре сотни ее историй.

Марио понимал, что они испытывали в тот момент, когда Пола приближалась к ним в поиске очередной пары свободных ушей.

– Я сказала: «Мне наплевать, что ты самый богатый мужчина в Европе. Я не собираюсь отсасывать у тебя». Но потом я все равно это сделала в общественной уборной отеля, это было полное сумасшествие. Огромный красивый член. Я была не в себе. Я пила в тот день с девяти утра, поэтому плохо соображала, что там лезет мне в рот. Я вовсе не пью так обычно, я не алкоголичка, слава богу!

– Возьми скотч, Филипп, – крикнул Марио, перекрывая ее жужжание. Филипп встал, подошел к сумке, висевшей на спинке стула возле двери, и достал моток скотча.

– Этот клей ни черта потом не снять. Прошлой ночью я несколько часов просидела в ванне, вся голая и в пене. Я разрядила вчера полностью батарейку своего мобильника, обзванивая всех, чтобы рассказать им, где я нахожусь, но не могла дозвониться. Но, думаю, связь все-таки работает, поэтому я все равно оставила им всем сообщения. Я так взволнована тем, что вы остались, и у Филиппа такой большой…

Пола подставила губы, все еще продолжая говорить. Филипп залепил ей рот скотчем и, не глядя больше на нее, вернулся на свое место и прикурил сигарету.

Накануне вечером он заблокировал телефон Полы. У Марио было уже достаточно опыта борьбы с ее привычной одержимостью телефоном.

Он прослушивал оставленные для него сообщения.

– Анна уже в пути, – сказал он Филиппу и продолжил прослушивание, периодически нажимая кнопки активации функции автоответчика.

– Понтер Хэмпел покончил с собой, сообщение от его жены. Она благодарит за все то, что я сделал для него.

– Это тот человек, который владел металлургическим заводом в Венгрии?

– Нет, то – Гюнтер Маттесон. Гюнтер Хэмпел был банкиром в Женеве. Человек, который предоставил мне тот чудесный офис с видом на озеро.

– Тот офис был самым лучшим из всех, что у вас были.

– Да, – подтвердил Марио, продолжая слушать сообщения. – Ох, похоже, он оставил мне немного денег в своем завещании. Очень мило. Нужно будет, чтобы тот адвокат из Парижа занялся этим. Ага, господин Моррис звонил, и не один раз. Это хорошо. Похоже, что он вскоре присоединится к нам. – Марио набрал номер. – Я сообщу ему о нашем местонахождении.

– А что мы собираемся делать с этой? – спросил Филипп, кивая головой в сторону Полы.

– Она, конечно, примет участие в операции. Поле она должна помочь.

– Вам лучше знать, – сказал Филипп со смешком. Он прикурил очередную сигарету из пачки «Голуаз», раскрыл «Ле Монд» и начал читать новости.

Глава семнадцатая

– Я забрал твой костюм из химчистки, – сказал Калвиндер Баскер, входя на следующее утро в офис. Майлз посмотрел на безупречно отглаженные «Чинос» цвета хаки и чистые мокасины с кисточками своего партнера. Он ненавидел Калвиндера, ему хотелось написать об этом на стене.

Майлз заснул накануне на полу под примолкшим компьютером. Он не брился, и ему нужно было пойти в ванную. Его плечи напоминали мешки, набитые острыми камнями. Он не заметил, сколько было времени, когда он, наконец, уснул, но за окнами уже начинало светать и пробудился феноменальный предрассветный хор особенных буйных звуков центрального Лондона. Он писал и исправлял код программы почти одиннадцать часов подряд.

Майлз вылез из своего спального мешка, полностью одетый. Он снял перед тем, как забраться в него, только велосипедные туфли.

– Ты выглядишь, как покойник, – сказал Калвиндер. – Иди и побрейся в сортире. У меня тут были где-то бритвенные принадлежности.

Он открыл шкаф и вытащил мешок с принадлежностями из пластиковой корзины для мусора. Майлз купил эту корзину, чтобы держать все барахло Калвиндера в одном месте. Было время, когда его причиндалы кучами были навалены в каждом углу, занимая всякую свободную поверхность. Майлз тратил целые дни на то, чтобы разложить по местам вещи, которыми все равно ни один из них не пользовался. Калвиндер смог найти свой мешок только потому, что Майлз положил его туда.

Майлз спустился по лестнице в мужской туалет. Он посмотрелся в зеркало. Видок ужасный, даже спорить было нечего. С ним что-то произошло. Может быть, он постарел?

Когда он вернулся в офис, то чувствовал себя уже лучше. Калвиндер переписывал главную программу на съемный носитель. Майлз следил за его действиями, опасаясь, что тому может прийти в голову запустить программу. Но уже было поздно, на игрушки не было времени.

Майлз влез в свой костюм, натянул на ноги новые носки и завязал шнурки черных туфель.

– Ну вот, улучшение налицо, – сказал его коллега. – Пошли.

Калвиндер согласился отправиться пешком в торговый центр «Уайтлиз». Он понимал, что нет никакой надежды уговорить Майлза поехать на такси, но ему также не хотелось, чтобы его партнер появился там в своем облачении велосипедиста. Прогулка пешком оставалась единственным вариантом. На улице светило солнце и дул прохладный ветерок.

Через несколько минут зазвонил мобильник Калвиндера, и тот начал разговаривать, одновременно записывая контактные имена и телефоны в свою электронную записную книжку. Майлз не прислушивался к разговору. Он так часто слышал, как Калвиндер разговаривает по телефону, что воспринимал его голос просто как фон.

Они медленно шли через Гайд-парк. Калвиндер продолжал разговаривать по телефону. Наконец, когда они поравнялись с воротами, стоящими напротив Куинсуэй и уличный шум стал громче, он нажал кнопку отбоя.

– Мне очень жаль, что все между тобой и Донной пошло наперекосяк, – сказал Калвиндер. – Вот, в натуре, плохая синхронизация, напарник.

– Да уж, хорошего мало.

– Ты ведь знаешь, что я здесь ни при чем, так ведь?

– Да неужели? – спросил Майлз. Тлевшая ненависть к этому человеку полыхнула с новой силой. Ему не хотелось приободрять Калвиндера ни в коей мере. Пока они шли, Майлз ощущал легкий приступ тошноты.

– Донна тебе изменила? – спросил Калвиндер. – Я знаю, что ты уверен, будто это был я, но это не так.

– Она сказала мне, что у нее творческий кризис.

– Она тебе так сказала?

– Да. Женщина, которая пишет книжонки на пять страниц, используя десяток слов, испытывает творческий кризис. Здорово, не правда ли?

– О черт. Мне не хочется тебе это говорить, но ты мой друг…

– Говорить мне что?

– У нее нет творческого кризиса, у нее есть новый бойфренд.

– Нe может быть!

– Я думал, что это очевидно. Господи, Майлз, а чего ты еще ожидал? Ты так зажат, так замкнут. Девушкам нужно общение, Майлз.

– Но мне не удается даже пообщаться с ней, она всегда висит на телефоне. И я хотя бы не звоню в Америку своему психотерапевту во время секса. Это не нормально, скажи?

– Оба вы чокнутые, – сказал Калвиндер и тут же начал набирать на трубке номер. Он не мог без телефона, как курильщик – без сигарет. Если он сталкивался с какой-нибудь проблемой, то брался за трубку.

– Привет, это Калвиндер, сейчас одиннадцать тридцать три, я буду пару часов на выезде, потом вернусь в офис перед тем, как отправиться на встречу с людьми из «Барклайз» после обеда. Мы сможем встретиться сегодня вечером в отеле «Ковент Гарден»? Скинь мне сообщение, напиши письмо, позвони на пейджер. Салют. – Он нажал кнопку отбоя и посмотрел на Майлза.

– Это мой приятель из «Королевского банка Шотландии».

– Кто он такой? – спросил Майлз.

– Джеймс Макклинток, глава…

– Нет, тот, с кем встречается Донна?

– О, понял. Его зовут Спад.

– Спад! – вскрикнул Майлз. – Ты хочешь сказать, Спад Гиффорд?

– Да, понимаю. Немного странно, правда?

Спад Гиффорд был дружелюбным австралийским программистом, с которым они вместе работали в Сиэтле. Он уехал, чтобы начать свое дело в Сиднее, и достиг грандиозного успеха, продав через три года компанию за сумму свыше более одного миллиарда долларов. На его фоне поблек успех Майлза и Калвиндера. Все услышали про Спада Гиффорда. Ну, все, кто читает регулярно журнал «Вайэд». Но богатство не сорвало «крышу» Гиффорду. Он по-прежнему одевался, как студент, путешествовал эконом-классом и каждый день баловался программированием.

– Но разве он не в Сиднее? – спросил Майлз, когда они переходили запруженную машинами улицу.

– Сейчас – нет. Он был на той вечеринке в твоем доме, когда ты был в отъезде.

– Похоже, он – невероятно счастливый парень, а? – мрачно ухмыльнулся Майлз.

– Абсолютно точно – счастливчик. И, конечно, материально не бедствует.

– Подумать только! – сказал Майлз. – Спад Гиффорд.

– Он годами вокруг нее увивался. Они были знакомы еще до того, как Донна познакомилась с тобой.

Майлз начал переосмысливать все свои поступки. Было очевидно, что Калвиндер и Донна – просто друзья, а он все воспринял не так.

– О боже, – тихо сказал он. – Это действительно не ты, правда?

Он взглянул на сумку, в которой Калвиндер нес программу. И тут же испытал чувство, причем не из приятных. Майлз почувствовал себя, словно маленький мальчик, которого поймали в магазине на мелкой краже. Он не хотел поступать так плохо, но поступил. Он поступил, положа руку на сердце, просто скверно.

– Послушай, считай, что я наговорил тебе все это со зла. – сказал Калвиндер, когда они входили в лабиринт «Уайтлиз». – Я не уверен, что это все именно так, я просто предположил. Но я полагаю, что Спад заинтересован в том, чем мы занимаемся. Я не думаю, что он приехал только затем, чтобы развлечься с Донной. Он мог бы привнести в проект свежую струю. Мы могли бы выйти на мировой уровень, стать главнее «Сан Майкросистемз» уже через три года. Поэтому все его дела с Донной – для меня тоже сюрприз не из приятных.

– Я хочу умереть, – заявил Майлз, удивляясь самому себе.

– Ох, Майлз, – ответил Калвиндер, наклоняясь к другу и охватывая его голову обеими руками. Сумка, в которой лежала программа, больно ударила его по лицу. – Встряхнись. Пожалуйста. Я знаю, что дома у тебя дела идут плохо, но посмотри, где мы находимся. После всего, через что нам пришлось пройти, для нас это великий момент. Пожалуйста, ты ведь знаешь, что это то, к чему мы стремились. Мы мечтали об этом моменте годами. Не испорть его теперь.

Майлз тряхнул головой, и они вошли внутрь здания. Место было битком набито, люди сидели вокруг фонтана, ели мороженое и болтали по мобильным телефонам. Вдали они увидели небольшую толпу, рядом с которой находилась съемочная группа.

Когда они подошли ближе, то разглядели, что толпа собралась в районе бутика «Маркс энд Спенсере», часть стены которого была снаружи обита синей материей.

Господин Ямаха, переводчик «Нишин Бэнк», ожидал их тут же.

– Доброе утро, господа, сегодня великий день, – сказал он с небольшим поклоном.

Калвиндер обменялся с ним рукопожатием.

– Это действительно так, господин Ямаха. Все идет по плану?

– Все тип-топ, – ответил Ямаха. – Сюда, пожалуйста.

Они проследовали за ним в «Маркс энд Спенсере», вошли через дверь в длинный коридор, стены которого были увешаны досками объявлений для персонала. На другом конце коридора была недавно установленная огромная металлическая дверь. Рядом с ней стоял сотрудник службы безопасности в униформе. Когда они подошли ближе, он распахнул перед ними дверь, открывая доступ к нутру банкомата.

Майлз видел, что строение машины было прекрасным. Прямо в центре на уровне глаз имелся слот, в который будет вставлен крупноформатный кассетный картридж, который нес Калвиндер.

– Вам принадлежит почетное право, как хозяевам, – сказал господин Ямаха.

– Конечно, – сказал Калвиндер. Он вытащил картридж с магнитной лентой из сумки и мягко вставил его в слот.

Охранник закрыл за ними дверь, и они тем же путем вышли из магазина. Подойдя ко входу в магазин, они увидели, как толпа, оттесняемая тремя охранниками, расступилась. Телевизионщики включили освещение, и оператор поднял на плечо камеру «Икиями».

Господин Накасоми прошел через образовавшийся в толпе коридор. Он улыбался Майлзу и Калвиндеру и пожал им руки, слегка кивая головой. Он сказал что-то по-японски, и Ямаха тут же быстро перевел:

– Накасоми-сан говорит, что сегодня их банку оказана великая честь открыть новую эру в развитии автоматизированных банковских услуг.

– Пожалуйста, скажите господину Накасоми, что для всех нас в «Фулл Фэйшл» тоже большая честь получить высокую оценку нашего скромного вклада в процесс, который революционно перевернет всю концепцию банковского дела в мировом масштабе.

Господин Ямаха улыбнулся так, что стало ясно, по крайней мере так показалось Майлзу, что он считает Калвиндера немного идиотом. Майлз впервые в жизни заметил нечто вульгарное в облике японского банковского служащего.

Господин Ямаха перевел то, что сказал Калвиндер, и все еще раз обменялись рукопожатиями, а Майлз подумал, что его вот-вот стошнит.

– Дамы и господа, – сказал Ямаха голосом гораздо более громким, чем мог ожидать Майлз от человека с такой тщедушной комплекцией. – «Нишин Бэнк Корпорейшн» с гордостью представляет вам революцию в персональном банковском обслуживании. За этим занавесом скрывается первый в мире полностью автоматизированный, управляемый голосом многоязычный банкомат. – Он говорил медленно, его английское произношение было великолепно. – Господин Накасоми, главный исполнительный директор «Нишин Бэнк Корпорейшн», сейчас отбросит занавес.

С твердым легким поклоном господин Накасоми вышел вперед и взял в руки конец шнура, висевшего сбоку занавеса. Он коротко дернул его, и взглядам присутствующих открылась плоская серая панель дисплея, обрамленная традиционным оранжевым цветом корпорации «Нишин». Под экраном располагались слот для карты и окошко побольше – для выдачи и приема денег.

Когда господин Накасоми вытащил из кармана рубашки денежную карточку платинового цвета и вставил ее в банкомат, на экране замигали разноцветные лампочки. В тысячную долю секунды на экране появилось лицо. Это было стандартное мужское лицо, над которым они проработали много тысяч часов. Это исходное лицо браковалось, изменялось и утверждалось сотнями различных комиссий на сотнях различных собраний. На заднем плане располагался виртуальный банк, ходили взад-вперед люди, некоторые из них несли бумаги. В задней стене имелось окно с видом на прекрасный парк. Это была идея Калвиндера – привязать виртуальное время суток к системным часам. Ночью за окном было темно, в дневное время – светило солнце, на небе не было ни единого облака. Даже времена года были предусмотрены, с падающими листьями осенью и снегом – на Рождество.