Текст книги "Бран Мак Морн: Последний король (ЛП)"

Автор книги: Роберт Ирвин Говард

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 20 страниц)

Это ждет в абсолютной тишине,

С ухмыляющимися гномами и безликими существами

Которые ползают в рабочей темноте.

И оно ждет Руки, которая пробудит его голос,

Когда холмы содрогнутся от страха,

Призвать мертвецов в день,

И живые в ночи.

У нет названия

Введение

В начале 2004 года редактор «Блуждающей звезды» Патрис Луине, изучавший ранние рукописи и машинописные тексты Роберта Э. Говарда в поисках подсказок, которые помогли бы датировать работу автора, получил пакет материалов, который он запросил у Гленна Лорда. Лорд владеет самой большой коллекцией оригинальных рукописей Говарда. Среди них был машинописный текст, который был включен в раздел “Неопубликованная художественная литература” его знаменательной биобиблиографии Говарда, последнего кельта, под названием “Колесо поворачивается”.

Читая его, Луине был взволнован, обнаружив, что это, без сомнения, тот самый “роман”, на который Говард ссылался в письме 1923 года своему другу Клайду Смиту (см. стр. 324). Хотя Гленн Лорд прочитал машинописный текст более тридцати лет назад, письма Говарда к Смиту стали доступны только много лет спустя, так что связь между ними так и не была установлена.

Говард сказал Смиту, что в романе фигурировал Бран Мак Морн. К сожалению, единственный из персонажей, названных Говардом в письме, Бран не фигурирует в дошедшем до нас машинописном тексте. Возможно, его раздел должен был появиться позже. В одном из фрагментов этой истории есть пикт, но его зовут Мерак. Хотя пиктский элемент в этой повести незначителен, мы подумали, что читателям понравится знакомство с очень ранним произведением Роберта Э. Говарда. По крайней мере, письмо Смиту указывает на то, что Говард намеревался привлечь Брана к этой истории!

Мы строго придерживались машинописного текста Говарда. Не было предпринято никаких попыток исправить орфографические, пунктуационные или грамматические ошибки. Далее следует рассказ в точности в том виде, в каком его написал Говард.

У нет названия

ГЛАВА 1,

НАЗАД, СКВОЗЬ ВЕКА.

У людей уже были видения. Людям снились сны. Слабые проблески других миров и других эпох пришли к нам, как будто на мгновение завеса Времени была разорвана, и мы со страхом заглянули в ужасные перспективы.

Скудные и мимолетные эти проблески, не понятые. И из них люди сформировали рай и ад.

Мало кто знал, что это было всего лишь пробуждение памяти, памяти, передаваемой из века в век, переживающей изменения и смещения столетий. Память, которая так же сильна, как душа человека.

У времени нет ни начала, ни конца. Колесо вращается, и циклы вращаются вечно. Колесо вращается, и души всех вещей привязаны к спицам на всю Вечность.

Форма и субстанция исчезают, но Невидимое Нечто, эго, Душа, движется сквозь эпохи. Это так же безначально, так же бесконечно, как Само Время. Эти видения, эти мечты, эти инстинкты и вдохновения, они всего лишь воспоминания, расовые воспоминания.

К некоторым приходит ясность видения, памяти. Должен ли я сказать, что я видел сны? Нет, потому что это были не сны, а проблески Вечности, которые у меня были.

Я видел вечность, Века давних времен и будущие века. Так же точно, как я жил раньше и так же точно, как буду жить снова, я откинул завесу Времени и ясным взором заглянул в Столетия. Проблески, которые были у меня в юности, в детстве, в младенчестве. Быстрые обрывки, которые я уловил, в снах, в Мистической чаше Востока, в Кристалле.

Но в зрелом возрасте мое самое ясное видение было достигнуто, в зрелом возрасте, когда я купил за десятикратный вес золота Мистическое Растение Востока.

В пустынном месте Востока он растет скудно, и у странствующего индуса факира я купил небольшое количество.

Я буду называть его “Тадука”, хотя это не Тадука и это ничего не известно белым людям.

Это не опиат, и его действие ни в малейшей степени не вредно. Его нужно курить, и когда я курю, сегодняшний мир исчезает из моего сознания, и я путешествую назад в века или вперед, в будущее. Годы, пространство, расстояние, время – ничто. Я преодолел миллион миль со скоростью света и тысячу лет за столько же секунд.

Я пересекал пустое пространство, от мира к миру. Я переходил из эпохи в эпоху.

Я жил столетия за столетиями.

Достопримечательности, которые я видел, и лиги за лигами, которые я преодолел, за считанные секунды, ибо действие Тадуки длится не много минут, максимум час. Это было бы благом для человечества, большим, чем величайшие изобретения, большим, чем написанные анналы истории, и к тому же абсолютно безвредным. Действительно, благотворным является Тадука.

Итак, я снова пережил ушедшие века других земель.

И так получилось, что я, Стивен Хеген, зная, что средний человеческий разум не верит в то, чего он не может постичь, и зная, что представление о Тайне лежит за пределами среднего человеческого разума, все же я описываю эти, должен ли я назвать их приключениями? мой.

Я был мужчиной в Молодом мире. Я жил на деревьях, и моей единственной одеждой были густые, лохматые волосы, которые росли на моем теле. Я не был крупным мужчиной, но я был потрясающе силен.

Я путешествовал по деревьям, прыгая и раскачиваясь с ветки на ветку, как любая обезьяна.

Я питался фруктами, орехами и птицами, которых мог поймать в силки, и я тихо и испуганно подкрадывался к реке за водой, быстро оглядываясь по сторонам, готовый убежать.

В те далекие дни я был Быстроногим человеком-Деревом, и мое имя не лгало. В те дни люди должны были быть быстроногими. Много раз я добирался пешком до деревьев или утесов с Могучим львом или старым саблезубым тигром, скачущим позади меня, сотрясая землю ревом.

Оказавшись среди деревьев, ничто не могло поймать меня, даже леопард или Волосатая Свирепая обезьяна.

Мы, жители Деревьев, называли их Волосатым народом, потому что они были всего лишь дикими обезьянами. Они были могущественны, ужасны и обладали отвратительным характером. Мы, деревья, были намного выше по шкале эволюции. У нас было чувство юмора, детское и гротескное, я согласен с вами, но все же чувство юмора. У волосатых людей не было чувства юмора, и поскольку они были угрюмыми, дикими и вели отшельнический образ жизни, мы, Деревья, оставили их в покое.

Они были могучими воинами; взрослый мужчина из Волосатого народа был в десять раз сильнее современного человека и почти вдвое сильнее человека Деревьев.

Если бы у них был союз, они могли бы уничтожить Древесный народ, но когда они приходили, чтобы украсть женщин Древесного народа, как они иногда делали, они приходили поодиночке или только парами и тройками.

У нас, жителей Деревьев, были распри и драки друг с другом, но мы всегда объединялись против общего врага. И ни один, ни три, ни десять Волосатых Мужчин не могли одолеть целое племя Древесных людей.

Когда Древесный человек поодиночке сражался с Волосатым человеком, Волосатый человек почти всегда выходил победителем.

И все же, когда свирепый и могущественный Волосатый Мужчина попытался похитить девушку из Древесного народа, которую я желал себе в супруги, я доказал, что у меня сильные руки, а также быстрые ноги.

Ибо я видел красную ярость, и там, на качающихся верхушках деревьев, в сотне футов от земли, мы сражались, врукопашную, Волосатый Человек и я, и голыми руками, без посторонней помощи я убил его, там, на верхушках деревьев, когда мир был молод.

Я был рабом в Египте, когда Менес построил первую пирамиду. Днем я неустанно трудился вместе с тысячами других рабов, работая на возведении пирамид, а ночью я делил убогую глинобитную хижину с другими рабами.

Я был высоким, светлокожим и светловолосым. Один из племени светловолосых людей, которые жили в пещерах на побережье Средиземного моря. Предки современных берберов.

Я трудился без передышки и не раз чувствовал на себе удары кнута надсмотрщика за рабами, пока не вспомнил, что был вождем на своей земле. Затем, подняв руки на надсмотрщика над рабами, я убил его и вырвался, вернув себе свободу одним смелым ударом.

Я бежал в Эфиопию и там стал вождем воинов. Я поднимался от власти к власти, пока Карун, король Эфиопии, не позавидовал моему растущему могуществу и не покушался на мою жизнь.

Я снова бежал через пустыню, пока не наткнулся на племя черных людей.

Они были свирепыми воинами, и они приняли меня в свое племя. Я привел их к победе над другими племенами, и меня сделали вождем среди них.

Когда мы победили врагов племен, я повел армию численностью около двух тысяч человек из джунглей через пустыню в Эфиопию.

Чернокожие соплеменники были копейщиками. Они ничего не знали о луке, а все эфиопы были искусными лучниками, и они значительно превосходили нас численностью. Но я умело руководил ими, и мы напали на эфиопов, застигнув их врасплох и приблизившись так быстро, что у них не было времени воспользоваться своими луками. В рукопашном бою эфиопы не смогли устоять перед свирепыми копейщиками, сломались и обратились в бегство.

Карун, король Эфиопии, был убит в битве, и я взошел на эфиопский трон.

Эфиопия стала могущественной под моим правлением, и египтяне были вынуждены удвоить свои пограничные армии.

Я обучал армии Эфиопии и вторгся в Египет. Египетские армии были отброшены, и египетские города пали под натиском моих эфиопских лучников и свирепых черных копейщиков.

Я завоевал Египет и какое-то время правил на троне страны, в которой я был рабом.

Но египтяне восстали против меня, и я был вынужден бежать в Эфиопию.

Но ни одна египетская армия никогда успешно не вторгалась в Эфиопию во время моего правления, и я был доволен эфиопским королевством, потому что я превратил его в могущественную нацию, верховную в этой части Африки.

Я был пиктом, и меня звали Мерак. Я был жилистым мужчиной среднего роста, с очень черными волосами и очень черными глазами.

Мое племя жило в плетеных хижинах на восточном побережье Британии. Тогда это место не было известно как Британия, поскольку бритты еще не дали острову его названия.

Тогда мой народ был ремесленниками, а не воинами. Мы немного охотились и возделывали землю и были мирным народом.

Я сидел перед дверью своей хижины, выковывая бронзовое копье.

До гэльского вторжения пикты изготавливали свое оружие и орудия труда из искусно обработанного кремня, обсидиана и нефрита.

Но первые кельты пришли из Гибернии и поселились в Британии, принеся с собой первый металл, который когда-либо видели пикты острова. Гэлы никоим образом не завоевали Британию полностью и никогда полностью не подчиняли пиктов.

Мы были ремесленниками, и мы не были воинами, но мы были хитры и искусны во многих видах ремесел.

Создавая копье, я поднял глаза и увидел проходящую Меа-лах, дочь одного из советников вождя.

Я почувствовал, что большие, темные, красивые глаза смотрят в мои. Всего мгновение, и девушка прошла дальше.

Я наблюдал за ней, и смутная тоска наполняла мою душу.

У Меа-ла были очень красивые глаза, ее кожа была нежно-белой, как снег. Ее мягкие темные волосы струились по стройным белоснежным плечам. Она легко ступала на изящных ножках, которые, казалось, едва касались земли.

Она направлялась к морскому берегу, и вскоре я увидел ее хрупкую фигуру, очерченную на фоне затянутого облаками неба. Она стояла на большой скале, глядя в сторону моря, ее развевающиеся волосы развевались на морском бризе.

Изящное, прелестное создание, едва ли больше девочки – и она должна была выйти замуж за сына вождя.

Видели ли эти прекрасные глаза во мне больше, чем в обычном деревенском ремесленнике? Была ли в их взгляде определенная тоска?

Я, всего лишь обычный пиктский соплеменник, он, сын вождя племени – и все же я видел, как она отшатнулась от него.

Он был жестоким человеком, Нерок, сын вождя, и Меа-ла была создана для того, чтобы ее ласкали и нежно использовали. Но ее отец был членом совета –

Я пожал плечами и наклонился, чтобы поработать с копьем.

Но время от времени я поднимал глаза, чтобы посмотреть на Меа-ла, стоящего на скале на берегу моря.

В те дни с моря приходили купцы и торговки. Тирийцы и финикийцы из Испании.

Мы не были морским народом, но для нас море было всем, что было странным и романтичным, поскольку купцы и торговки рассказывали нам о далеких землях, о странных людях и странных морях.

Меа-ла всегда проводила много времени на морском берегу, играя с волнами, бродя по пляжу или лежа на песке, глядя на голубую дымку, обозначавшую далекий хорризон, и предаваясь мечтам.

И я молча наблюдал за девушкой, мечтая о своих собственных мечтах, тоскуя по ней.

И однажды я подошел к двери своей плетеной хижины и увидел странные, длинные, черные корабли, приближающиеся с моря. Длинные весла и парус быстро несли их вперед. И они были переполнены незнакомыми нам людьми, огромными, свирепыми мужчинами в крылатых шлемах, со светлыми волосами и длинными светлыми бородами, которые потрясали копьями и длинными мечами и издавали странные, языческие, боевые кличи.

Корабли причалили к берегу. Это были не финикийские торговцы, не африканские купцы. Это были воины, пираты с далекого Севера.

Они были норманнами, викингами. Одни из первых жестоких рас, которые много веков спустя наводняли побережье Британии.

Они обрушились на пиктскую деревню с огнем и мечом.

Пикты не были воинами. Они не могли устоять перед гигантскими викингами в их железных и бронзовых доспехах и с их огромными мечами.

Мы бежали из деревни, мужчины, женщины и дети, мужчины, но пытались прикрыть отступление женщин и детей.

Скандинавы постоянно переходили в наступление, бросаясь в битву с безрассудством, равного которому пикты никогда не видели. Пикты, с другой стороны, сражались только в обороне, постоянно отступая, и когда женщины и дети оказались в безопасности в лесу, пиктские мужчины отделились и разбежались во всех направлениях. Многие из них были убиты, среди них Нерок, сын вождя.

Я довольно быстро направлялся к лесу, время от времени оглядываясь в сторону деревни, где норвежцы разрывали плетеные хижины на куски в поисках добычи и женщин, которые могли прятаться.

Некоторые из них прыгали и размахивали своим оружием в каком-то диком танце, другие ревели грубые военные песни, третьи подносили факел к хижинам.

Ближе ко мне были рассеянные группы воинов, преследовавших убегающих пиктских мужчин и всех пиктских женщин, которые не исчезли в лесу.

Женские крики перекрыли лязг мечей и дикие боевые кличи.

И затем я услышал, как назвали мое имя.

“Merak! Merak!”

И я увидел, кто позвал меня. Меа-ла боролась в руках огромного норвежца, который нес ее, как младенца.

Ее прекрасные темные глаза были широко раскрыты, ее милое лицо побелело от ужаса. Ее мягкие руки были протянуты ко мне с мольбой.

И я увидел красный туман ярости и бросился на норвежца, молча, свирепо.

Норвежец, обернувшись, увидел лишь пикта, вооруженного длинным бронзовым кинжалом, несущегося на него.

С громким смехом он сдвинул сопротивляющуюся девушку и, держа ее беспомощной одной могучей рукой, другой поднял огромный меч, чтобы уничтожить самонадеянного пиктского глупца, который осмелился напасть на норвежца.

Он был высокомерно самоуверен и не мог оценить скорость, с которой я приближался. Огромный меч едва достиг высшей точки своей восходящей дуги, когда я поднырнул под его руку и нанес ему три удара, вонзив кинжал в щели в его железном корсете.

С ревом он отшатнулся назад, меч выскользнул из его рук. Он рухнул на землю, его густая желтая борода торчала вверх, девушка выпала из его рук, когда он падал.

Я схватил ее и подтолкнул к лесу. Не останавливаясь, чтобы посмотреть, справится она или нет, я повернулся, чтобы встретить натиск трех других норвежцев, которые неслись на меня с дикими криками.

Но я усвоил одну вещь. Я был намного быстрее норвежцев и легче на ногах.

Когда они обрушились на меня, я нырнул под боковой взмах меча и подставил владельцу подножку, так что он растянулся на земле. Плоскость чужого меча нанесла мне сокрушительный удар по голове, но я собрался с силами и, бросившись вперед, вонзил свой кинжал по рукоять в грудь норвежца, выдернув его, когда он падал.

Другой викинг остановился в нескольких ярдах от него и занес над плечом длинное копье для броска.

Я со всей силы метнул свой кинжал в его грудь. Когда он сделал выпад вперед, он метнул копье, но древко нанесло мне лишь скользящий удар по лесу.

Я пошатнулся, и кто-то подхватил меня, поддерживая. Это был Меа-ла.

У меня кружилась голова, но я схватил ее за руку, и мы убежали в лес.

Норвежцы не захотели следовать за пиктами в густой лес, и вскоре мы были в безопасности.

Затем я прислонился к большому дереву, измученный и слабый, но счастливый.

И затем я почувствовал мягкие руки на своей шее, мягкие волосы, падающие на мое лицо и струящиеся по плечам, мягкую, стройную, девичью фигуру, прильнувшую и уютно устроившуюся в моих объятиях, мягкие губы на моих. Спасибо.

Я был Лакуром, лучником в стране Кита. Мы были воинственным народом, и много-много раз я проходил маршем через великие ворота Кархемиша с сотнями, а иногда и тысячами лучников, мечников, копейщиков и возничих на колесницах.

По большей части мы сражались, защищая нашу страну, и при этом у нас было достаточно войн.

Иногда армии возвращались через великие ворота Кархемиша, разбитые, разбитые; чаще всего с длинными вереницами награбленных повозок и пленников, сильных мужчин, красивых детей и молодых женщин в рабство.

В первом упомянутом событии старики, женщины и солдаты города заняли стену и приготовились удерживать город.

В последнем весь огромный народ собрался и устроил праздничный день, и награбленное было распределено, а рабы проданы.

Говоря о рабах, была пословица: “Лучше быть рабом у хеттов, чем свободным человеком в Ассирии”.

Ибо мы, хетты, славились своим мягким обращением с пленными и рабами. Свирепыми и дикими мы были на войне, но в мирное время мы были честным народом. У нас не было семитской жестокости, и мы принадлежали к другой расе, чем другие племена Ханаана.

В истории не зафиксировано, чтобы захваченные на войне пленники умоляли хеттов продать их, но это правда.

Не закон был причиной снисхождения к рабам, а снисходительность хеттской натуры. Я не могу объяснить, почему хетты были настроены более доброжелательно, чем другие племена Ханаана, но факт остается фактом: они были.

Однажды мы прошли через ворота Каркемиша, чтобы противостоять могучей армии, которая пришла с Востока через пустыню, опустошая страну по мере своего продвижения.

Они были ассирийцами, воинами самого свирепого и воинственного народа, который когда-либо знала ранняя Азия.

Их вел великий полководец, могучий доблестный человек, чье мастерство было настолько велико, что немногие племена осмеливались противостоять его армии, и чья дикая жестокость превосходила его мастерство и доблесть.

Куда бы ни направлялась ассирийская армия, везде были грабежи, убийства, пожары и грабежи. Они убивали мужчин, женщин и детей, оставляя только самых красивых молодых женщин в рабыни и наложницы.

Какое-то время они были владыками Азии, за исключением хеттов.

Мы выступили навстречу ассирийской армии и встретили ее в нескольких лигах от Хиты. Таков был обычай хеттов никогда не вступать в битву в пределах своих границ и тем самым избавлять народ Хиты от ужасов армии вторжения, а в случае поражения давать им время занять города, окруженные стенами.

Мы не сразу вступили в битву с ассирийцами. Наш лагерь был разбит на склоне, их лагерь – на равнине; и равнина была белой от их палаток.

Они значительно превосходили нас числом, но мы удерживали выгодную позицию, потому что у подножия склона, на котором мы разбили лагерь, было много оврагов и лощин и огромных валунов.

Ассирийцы не собирались нападать на нас там, пока не запаслись провизией и не проверили свое оружие. Не зря хетты более восьмисот лет противостояли всем враждебным нациям.

Мы также не собирались совершать вылазки против них, поэтому мы отдыхали и возводили укрепления, натягивали луки и точили мечи, а ассирийцы грабили и разоряли равнину, и дым от горящих городов и деревень поднимался к небесам вместе с визгами убитых мужчин и детей и воплями женщин.

С наступлением темной азиатской ночи многие разведчики выскользнули из лагеря хеттов, чтобы шпионить среди ассирийцев, узнать их численность и, по возможности, их планы.

Я, Лакур лучник, был одним из шпионов.

Это было трудное дело, полное риска для шпионов. У ассирийцев было много часовых, расставленных вокруг лагеря, и некоторые из хеттов были обнаружены и пали, сражаясь, под ассирийским мечом.

Но некоторые из них перешли в ассирийский лагерь, и среди них я.

Я проник в лагерь украдкой, то бесшумно скользя от тени к тени, то крадучись вперед на четвереньках, то лежа плашмя, едва осмеливаясь дышать, когда ассириец проходил рядом.

Наконец я оказался рядом с большим шатром, который казался шатром какого-то вождя.

Я подобрался к нему вплотную, держась в его тени и сильно осмелев, прорезал кинжалом небольшой разрез в ткани.

С большой осторожностью заглянув внутрь, я увидел, что в палатке находились три или четыре женщины, одна из них – пленница, остальные – рабы, но ассирийки.

В земляной пол палатки был вбит кол, а рядом с ним на корточках сидела пленница, ее запястья были привязаны к колу. Она была немногим старше девочки, стройной, красивой девушкой, которая из-за своих аристократических черт и изящества могла бы быть дочерью великого вождя или короля.

Ее глаза были расширены от ужаса, а золотистые волосы в беспорядке рассыпались по обнаженным плечам. Ее единственная одежда, похожая на мантию, была местами порвана, а на мягкой округлой руке виднелся синяк, свидетельствующий о том, что с ней грубо обращались.

Пока я смотрел, полог палатки раздвинулся, и вошел ассирийский воин. Это был вождь, высокий, крупный мужчина с густой бородой, с суровым, жестоким лицом. Плененная девушка отпрянула от него с тихим криком испуга.

Он жестоко улыбнулся и выгнал рабынь из шатра.

Затем он подошел к девушке и, развязав ей руки, поднял ее на ноги.

Я не понимал их языка, но мог сказать, что она отчаянно, жалобно умоляла. Ассириец только посмеялся над ней.

Он привлек ее к себе и грубо поцеловал, снова и снова. Затем он оттолкнул ее от себя с такой силой, что она упала ниц на пол палатки. Она лежала там, ее стройное тело сотрясали рыдания. Ассириец усмехнулся и, снова подняв ее на руки, прижал к себе, похотливо глядя в ее глаза, игнорируя ее плач и мольбы.

Я удивлялся, как какой-то мужчина мог найти в себе силы так плохо обращаться с такой изящной и беспомощной девушкой, как она.

Но жестокость была преобладающей чертой ассирийцев. Ассириец всего лишь играл с ней, как кошка с мышью.

Рука девушки, отталкивающей своего похитителя, когда она боролась в его руках, пока ее несли к ложу в углу палатки, коснулась рукояти кинжала у него на поясе.

Она мгновенно выхватила кинжал и попыталась ударить им ассирийца. Но он был слишком быстр для нее. Он вырвал кинжал у нее из рук и швырнул его через палатку. Затем выражение его лица сменилось с презрительного смеха на жестокую ярость, он швырнул ее на пол палатки к своим ногам.

Он схватил кнут для колесницы и одним диким рывком сорвал с девушки одежду и опустил кнут на ее мягкие, белоснежные плечи. На ее нежной коже появился красный рубец, но она не вскрикнула. Она только закрыла лицо руками и, дрожа, ждала следующего удара.

Обращение ассирийца со своей прекрасной пленницей разозлило меня, но я вмешался, потому что чувствовал, что не могу допустить, чтобы лагерь обнаружил меня. Но теперь моя ярость была слишком велика.

Злорадствуя над девушкой и решая, куда ударит хлыст следующим, ассириец не услышал, как разошлась ткань палатки, когда я нанес семифутовый разрез. Он не тронул меня, когда я молча бросился через палатку. Я был почти рядом с ним, прежде чем он обернулся.

Его глаза расширились, а затем сузились до щелочек, когда он увидел меня.

“Хеттеянин!” – прошипел он, выхватывая из-за пояса короткий меч. Прежде чем он успел им воспользоваться, мой кинжал сверкнул в свете палатки, когда я нанес один удар.

Ассириец покачнулся и отшатнулся назад, меч выпал у него из руки.

Мгновение я стоял над ним, прислушиваясь к любому звуку. Но я не слышал ничего, кроме шума воинов, играющих в азартные игры и веселящихся в других палатках или у больших лагерных костров.

Я повернулся к девушке. Она все еще сидела на корточках, глядя сначала на меня, а затем на тело ассирийца. Ее глаза загорелись, когда она увидела, что он больше не сможет причинить ей вреда, а затем наполнились сомнением, когда она посмотрела на меня.

Я поднял ее на ноги и успокаивающе заговорил с ней, и хотя она не понимала моего языка, часть страха исчезла с ее прекрасного лица. Затем она взглянула на себя, и ее щеки покраснели, и она со стыдом отвела глаза.

Длинный плащ, такой, какие носили ассирийские вожди, лежал на кушетке, я поднял его и накинул на девушку.

Затем я подошел к передней части палатки и выглянул наружу. Рядом никого не было. Вернув кинжал на место и обнажив короткий меч, я взял девушку за руку и, жестом призвав к тишине, повел ее через прорезь, которую я проделал в палатке. Ее присутствие помешало бы моему побегу, но какой был бы смысл или право спасать ее от одного ассирийца и оставлять во власти нескольких тысяч из них?

Мы молча двинулись в том направлении, куда я вел. Я видел группы лошадей, привязанных тут и там в лагере, и к некоторым из них я и направлялся.

Нам пришлось немало потрудиться, чтобы избежать встречи с воинами и держаться подальше от света костров, но наконец мы добрались до места, где было привязано несколько лошадей. Рядом сидели двое ассирийцев и играли в кости.

Рискуя всем в одном броске, я подхватил девушку одной рукой и одним прыжком пантеры приземлился среди лошадей.

Они вставали на дыбы и ныряли, но путы выдержали, и в одно мгновение я оказался на спине одного из них, прижимая к себе девушку. Тремя взмахами меча я разорвал путы и в следующий момент изо всех сил старался удержаться в седле, в то время как мой конь бешено мчался через лагерь вместе с остальными.

Ассирийцы сидели, уставившись на меня, почти ошеломленные моим внезапным появлением и быстрыми действиями. Но теперь к ним вернулось присутствие духа, и они вскочили, дико крича.

Через мгновение весь лагерь был охвачен ревом. Люди мечутся вокруг, крича, (как я узнал позже) одни, что в лагере мятеж, другие, что на них напали хетты.

Люди замахнулись на меня мечами, и несколько стрел были направлены в меня. Но свет костра обманчив, и я прошел через весь ассирийский лагерь, не получив ни царапины. Ни у коня, ни у девушки не было.

Когда я пробегал мимо последней линии палаток, я осознал, что кто-то был рядом со мной, верхом на лошади и мчался со скоростью ветра.

Полуобернувшись, я поднял свой меч, но всадник пронесся рядом со мной, и я увидел, что он безоружен.

“Побереги свой меч для ассирийцев!” – крикнул он на языке хита. “Я твой друг, будь ты хеттеянином, васанитянином или дьяволом! Все, о чем я прошу, это сопровождать тебя ”.

Я мог бы сказать, что он не был ассирийцем.

“Приходи, если хочешь”. Я ответил.

Это была поездка! Я никогда этого не забуду.

Это была поездка, достойная воспоминаний, я мчался на лошади, едва ли менее быстрой, чем ночной ветер, который бил мне в лицо, развевая по моему лицу и плечам мягкие волосы девушки, которую я нес перед собой; и и странный всадник, ехавший рядом со мной.

Дикая скачка, и незнакомец сделал ее еще более дикой, выкрикивая варварский боевой клич, пока я не приказал ему замолчать, чтобы он не выдал нас ассирийцам.

У меня не было желания получить стрелу от часового моего собственного народа, и я не хотел ввергать лагерь в панику.

Поэтому вместо того, чтобы ехать прямо к лагерю киданей, я свернул и объехал его, остановившись на некотором расстоянии от лагеря и, конечно, на большем расстоянии от лагеря ассирийцев, хотя и не так далеко, как я мог бы пожелать.

Я спешился и снял девушку с лошади. Она прижалась ко мне, и я знал, что она напугана. Я попытался успокоить ее, как мог, а затем обратился к незнакомцу: “Мы подождем здесь до рассвета, а затем войдем в лагерь хеттов”.

“Хорошо”. – ответил он.

Мы привязали лошадей, а затем устроились поудобнее, насколько могли, среди группы огромных валунов, которые давали тепло от холодного ночного воздуха, а также служили укрытием от ассирийцев.

Мы с незнакомцем сидели лицом друг к другу, прислонившись спинами к валуну. Девушка прижалась ко мне, вздрагивая при каждом слабом звуке, доносившемся из далекого ассирийского лагеря. Бедное дитя было очень напугано, но, казалось, она полностью доверяла мне.

В темноте я не мог разглядеть черты лица незнакомца и подумал, что это за человек. Мы разговаривали вполголоса.

“Кто бы ты ни был, ” сказал он со смешком, “ и какова была твоя миссия в том лагере ассирийских дьяволов, я, несомненно, обязан тебе жизнью. Действительно, ассириец поднял свой меч против меня, когда эти лошади промчались через лагерь, сбили с ног ассирийца и рассеяли остальных, кто держал меня. Итак, я вскочил на спину одной из лошадей, сначала сбив с ног двух или трех ассирийцев, чтобы они запомнили меня, и поехал за этим. Я заметил, как ты выезжал из лагеря со скоростью, которая, казалось, указывала на то, что тебе здесь не очень рады, поэтому я решил разделить с тобой свою судьбу. По крайней мере, на данный момент. Затем, слегка изменив тон: “Кажется, хорошенькая маленькая ассирийка пришла достаточно охотно, или ты напугал ее, чтобы она подчинилась?”

Я видел, что он принял девушку за ассирийку, которую я увез насильно.

“Девушка не ассирийка, – ответил я, – и я не похищал ее. Она была пленницей ассирийцев, и я спас ее, убив ее похитителя”.

“Хорошо”. он тихо поаплодировал. “Ты хеттеянин, я улавливаю твою речь”.

“Да, я Лакур, лучник Кархемиша. А ты–”

“Меня зовут Амон, – ответил он, – и я амаликитянин”.

“Амаликитянин? Тогда что ты делаешь так далеко на севере?”

“Я в некотором роде странник”. он ответил с капризом: “У меня всегда была тяга видеть новые места и незнакомые земли. Я сражался в армии Вавилона, когда меня захватили эти ассирийские дьяволы.”

И так мы разговаривали, рассказывая друг другу истории о войне, лагерной жизни, городах и нациях, разговаривая тихо, чтобы не разбудить девушку, которая спала в моих объятиях.

Я рассказал ему о великой нации Кхита и могущественном городе Кархемиш, а он рассказал мне о своей земле, которая лежала на границе пустыни Шур. Он рассказал мне о войнах с филистимлянами, аморреями, хананеями и мадианитянами. Он рассказал мне о Соленом море в земле Аморреев, и о заливе Акаба, и о пустыне Син, на границах которой обитали ханаанские великаны. Он рассказал мне о городах Хорив, Кадес, Газа, Аскалон и Вавилон.