Текст книги "Звездные войны"

Автор книги: Роберт Энтони Сальваторе

Соавторы: Патриция Рид (Рэде),Джордж Лукас,Мэтью Вудринг Стовер,Дональд Глут (Глют),Джеймс Кан
сообщить о нарушении

Текущая страница: 43 (всего у книги 94 страниц)

Глава 9

ПАДМЕ

В тени величественной колонны, что стремилась вверх в свете уже клонившегося к закату солнца, лившемуся сквозь сводчатый транспаристиловый потолок атриума здания Сената, она наблюдала, как сенаторы группками проходят сквозь арку, ведущую на посадочную площадку Верховного канцлера. Вот появился сам канцлер и Ц-ЗПО, а за ним Р2-Д2! – значит, и он где-то неподалеку… и только затем она, наконец, нашла его среди толпы. Он шел, высокий, с гордо поднятой головой, солнце зажгло золотые вспышки в его волосах, а на губах у него играла живая улыбка. Эта улыбка разомкнула обруч, что охватывал ее грудь, растопила лед, сковавший сердце. И она вновь смогла дышать. Помещение заполняли снующие репортеры Голографической сети, болтовня сенаторов и мягкий, как будто утешающий, элегантный, успокаивающе покровительственный голос Палпатина. Падме оставалась без движения, не подняла руки, не повернула головы. Безмолвна, недвижна, стояла она в тени, позволив себе лишь дышать, слышать стук собственного сердца, – она могла стоять там вечно, как в лучшем из снов, просто видеть его живым…

Он отделился от группы погруженный в разговор с Бэйлом Органой с Алдераана, и она услышала слова Бэйла о кончине графа Дуку, о конце войны и окончании палпатиновской тактики полицейского государства. Она задержала дыхание, потому что знала: сейчас раздастся его голос.

– Хотел бы я, чтобы это было так, – произнес он, – но сражения продолжатся до тех пор, пока генерала Гривуса не разберут на запчасти. Канцлер ясно выразил свою позицию, и я думаю, что Сенат и Совет Ордена согласятся с ним.

И не было у нее надежды, что можно быть счастливее… пока его глаза не нашли ее, стоящей тихо в тени, и он выпрямился, и золотое от загара лицо засветилось радостью.

– Извините меня, – сказал он сенатору от Алдераана, и через мгновение он уже был рядом с ней в тени, и они обнялись.

Их губы встретились, и в последний миг вселенная стала идеальной.

***

А это Падме Амидала.

Она очень много добилась: за свою короткую жизнь она уже побывала самой юной из когда-либо избранных королев своей планеты, смелой партизанкой, сдержанным, четким и убедительным голосом в республиканском Сенате. Но в этот момент она совершенно другое существо.

Она притворяется сенатором, обладает правом силы, как бывшая королева, не стесняется использовать слухи о своей яростной отваге, как средство достижения преимущества в политических спорах, но ее суть, глубинная, нерушимая основа ее сущности – нечто совсем иное.

Она жена Анакина Скайуокера.

И все же «жена» это слишком легковесное слово, чтобы вместить в себя ее сущность; «жена» – такое маленькое, такое обычное слово, его можно сказать с таким издевательским, неприятным выражением. Для Падме Амидалы сказать: «я жена Анакина Скайуокера» все равно, что сказать: «я живу». Не более и не менее.

Жизнь ее до Анакина принадлежала кому-то еще. Низшему существу, к которому можно было испытывать лишь жалость. Жалкой, нищей душе, которая и не подозревала, насколько полной должна быть жизнь. Ее истинная жизнь началась, когда, впервые встретив взгляд Анакина Скайуокера, она нашла там не детское поклонение малыша Эни с Татуина, а откровенную, прямую, бесстыдную страсть могущественного джедая: он был молодым мужчиной, но мужчиной, который уже стал легендой в Ордене и за его пределами. Мужчиной, который ясно знал, чего он хочет, и был достаточно честен, чтобы попросить об этом напрямую. Мужчиной, достаточно сильным, чтобы раскрыть ей свои чувства без страха и стыда. Мужчиной, любившим ее Десять лет, терпеливо храня верность, ожидая знаков судьбы, которая, как он верил и знал, однажды раскроет ее сердце для пламени в его сердце.

Но, хоть она безоговорочно любит своего мужа, это не мешает ей видеть его недостатки. Она старше его, мудрее и потому достаточно понимает его – больше, чем он сам понимает себя, – достаточно, чтобы видеть: он не идеальный человек. Он горделив, часто меняет настроение, легко злится… Но за эти недостатки она лишь любит его еще больше. Потому что каждая слабость в нем уравновешена его силой, его способностью к веселью и чистому смеху, необыкновенной благородностью его души и его искренней преданностью не только ей, но и служению всем живым существам.

Он – дикий зверь, что добродушно пришел к ней, красноспинный белкаданский кугуар, мурлычущий, прижавшись к ее щеке. Каждое мягкое прикосновение, каждый добрый взгляд, любящее слово – просто маленькое чудо для нее. Как она может быть не благодарна за такие дары?

Вот почему она не позволит всем узнать об их браке. Ее мужу необходимо быть джедаем. Он рожден для спасения людей. Если это отнять у него, часть хорошего, что в нем есть, погибнет.

Она прильнула к нему в бесконечном поцелуе, крепко обвив его шею обеими руками – в сердце засела холодная игла страха, и внутренний голос шепчет ей, что этот поцелуй вовсе не бесконечен, он лишь маленькая передышка в безумной гонке вселенной, и когда он кончится, ей придется встретиться с будущим лицом к лицу.

Она в ужасе.

Потому что пока его не было, все переменилось. Сегодня здесь, в коридоре здания Сената, она расскажет ему о подарке, который они подарили друг другу – дар радости и ужаса. Этот подарок – лезвие ножа, отрезавшего прошлое от будущего.

Эти годы они проводили время вместе только тайно, украдкой, выгадывая часы, свободные от дел, касавшихся Республики и войны. Раньше их любовь была убежищем, как долгий тихий полдень, наполненный теплом и солнечным светом, не ведающий страха и сомнений, долга и опасности. Но теперь она носит в себе планетарный терминатор, что навсегда положит конец их солнечному полдню, оставив слепыми в грядущей ночи.

Теперь она больше, чем жена Анакина Скайуокера.

Теперь она мать нерожденного ребенка Анакина Скайуокера.

***

Быстротечная вечность промелькнула как миг и поцелуй кончился. Она все не отпускала его, купаясь в простом ощущении того, что он тут, рядом, – они ведь столько времени не виделись. Она шептала слова, полные любви, прижавшись к его груди, он отвечал ей, зарывшись лицом в уложенные кольцами косы.

– Анакин, Анакин… Любимый мой, я… не могу поверить, что ты дома. Они сказали… – у нее перехватило дыхание от одного воспоминания. – Ходили слухи… что тебя убили. Я не могла… каждый день…

– Никогда не верь таким россказням, – прошептал он. – Никогда. Я обязательно вернусь к тебе, Падме. Что бы ни было. Всегда.

– В каждый час, что тебя не было, я проживала год…

– Мне показалось, что прошла целая жизнь. Две жизни.

Пальцами она осторожно коснулась следа от ожога у него на щеке.

– Ты поранился…

– Ничего страшного, – чуть улыбнулся он. – Просто не слишком дружественное напоминание не забывать тренироваться со световым мечом.

– Пять месяцев, – жалобно сказала Падме. – Пять месяцев. Как они могли так с нами поступить?

Он осторожно прижался щекой к ее макушке.

– Если бы не похищение канцлера, я все еще болтался бы там. Так что я почти… нехорошо так говорить, но я рад, рад, что его похитили. Будто это сделали специально, чтобы я мог вернуться домой…

В кольце его сильных рук было тепло, спокойно. Он провел рукой по ее волосам с такой нежностью, будто боялся, что она исчезнет как сон. Он наклонился, чтобы поцеловать ее еще раз. Этот поцелуй стер бы из памяти темные сны и все те дни, часы, минуты, наполненные невыносимым страхом…

Но всего в нескольких шагах от них, в атриуме, шумели сенаторы и репортеры. Зная, что случится с Анакином, если их любовь станет достоянием общественности, Падме отвернулась, руками будто отгородилась от него.

– Анакин, нельзя здесь, слишком опасно.

– Нет, именно здесь! – он с легкостью притянул ее к себе, едва ли заметив слабое сопротивление. – Я устал от обмана. От уловок и лжи. Нам нечего стыдиться! Мы любим друг друга, мы женаты, как триллионы существ по всей Галактике. Да мы во весь голос должны об этом кричать, а не шептать…

– Нет, Анакин. С нами все совсем не так, как с теми, другими. Они-то не джедаи. Нельзя, чтобы из-за нашей любви тебя силой выставили из Ордена…

– Выставили из Ордена Силой? – он обожающе улыбнулся ей. – Это каламбур?

– Анакин! – ему до сих пор не стоило ровно никаких усилий разозлить ее. – Послушай меня. У нас обоих есть обязанности перед Республикой, но твои теперь гораздо важнее. Ты лицо джедаев, Анакин. Даже после всех этих лет войны многие еще хорошо относятся к джедаям, по больше части потому, что им нравишься ты. Это ты понимаешь? Им нравится твоя история. Ты как принц из волшебной сказки, спрятанный среди крестьян, растущий, не зная о своем особом предназначении, – только в твоем случае это не выдумка, а правда. Иногда мне кажется, что в Республике еще верят, что мы можем выиграть войну, только потому, что ты сражаешься за нас…

– Вечно ты все сводишь к политике, – сказал Анакин уже без улыбки. – Я только-только домой вернулся, а ты уже уговариваешь меня вернуться на войну…

– Да я не о политике вовсе, Анакин, я о тебе говорю.

– Что-то изменилось, да? – в его голосе послышались нотки гнева. – Я это почувствовал еще снаружи. Что-то изменилось.

Она опустила голову.

– Все изменилось.

– Что случилось? Что? – он схватил ее за плечи, забыв о том, насколько сильны его руки. – Есть еще кто-то. Я чувствую это в Силе! Кто-то встает между нами…

– Не так, как ты думаешь. Анакин, послушай…

– Кто? Говори, кто это!

– Перестань. Анакин, прекрати! Ты нам можешь навредить.

Он отдернул руки, будто обжегшись. На подкосившихся ногах ступил назад, прочь от нее. Его лицо побелело.

– Падме… Я бы никогда… Прости, я всею лишь… Он прислонился к колонне, ища поддержки, вялой рукой провел по глазам.

– "Герой без страха". Насмешка… Падме, я не могу потерять тебя. Просто не могу. Я живу для тебя. Погоди… – он поднял голову, в глазах недоумение. – Ты сказала: нас?

Она протянула ему руку, и он снова подошел к ней. В глазах закипели слезы, ее губы затрепетали от едва сдерживаемых эмоций.

– Я… Эни, я беременна…

Она неотрывно следила за выражением его лица, пока к Анакину приходило понимание того, что будет означать для них ребенок. Первое, что она увидела на его лице, была дикая, невероятная радость, и ее сердце подпрыгнуло, потому что это означало: через что бы ему ни пришлось пройти во Внешних территориях, это все еще был ее Эни.

Это означало, что хоть война и оставила шрамы на его лице, она не затронула его дух.

Но радость быстро померкла, когда он начал понимать, что их брак вскоре перестанет быть тайным, что даже широкая одежда, которую она носит, рано или поздно не сможет скрыть беременность.

Что его с позором выгонят из Ордена.

Что ее снимут с должности и отзовут на Набу.

Что та самая слава, что делала его таким важным для войны, повернется теперь против них, сделав из обоих самую заманчивую добычу для сплетников Галактики.

И он решил, что ему все это шебуршание безразлично.

– Это… чудесно… Падме, это просто волшебно, – его глаза снова заблестели. – Давно узнала?

Она покачала головой.

– Что мы будем делать?

– Быть счастливыми, вот что мы будем делать. Вместе. Все трое.

– Но…

– Нет, – он прижал палец к ее губам и улыбнулся. – Никаких «но». Ты и так волнуешься слишком много.

– Приходится, – она тоже улыбнулась, несмотря на стоящие в глазах слезы. – Потому что ты не волнуешься совсем.

***

Анакин подскочил в кровати, задыхаясь, невидящими глазами уставясь во враждебную темноту.

Как она кричала, звала его. Как умоляла его. Как силы оставили ее, лежащую на том чужом столе. Как, в конце концов, она смогла только простонать: «Анакин, прости меня. Я люблю тебя. Я люблю тебя…» Образы ураганом крутились в голове, ослепляя, заслоняя собой очертания ночной комнаты, заглушая все звуки, кроме бешеного стука сердца.

Немеханическая рука нащупала незнакомые, пропитанные потом, шелковые простыни, обернутые вокруг талии. Он наконец вспомнил, где находится. Чуть повернулся и увидел ее, лежащую на боку. Великолепные волосы разметались по подушке, глаза закрыты, на губах танцует легкая полуулыбка. И увидев, как она мерно дышит, он отвернулся, закрыл руками лицо и зарыдал.

Слезы, что просачивались между пальцами, были слезами благодарности.

Она жива. Она с ним.

В глубокой тишине слышно было жужжание электромоторчиков в протезе. Он отбросил простыни и встал.

Пройдя через чулан, вышел на винтовую лестницу, ведущую к веранде, с которой открывался вид на частную посадочную площадку, принадлежавшую Падме. Он облокотился на холодные перила и устремил взор в безбрежную даль.

Корускант все еще горел.

Ночью город всегда был залит светом из триллионов окон в миллиардах зданий, что устремлялись в небо на километры, светом от навигационных огней и реклам и бесконечных потоков машин. Но сегодня перебои энергии превратили город из сверкающей фонарями-звездами Галактики в погруженную во мрак туманность, только кое-где разрываемую зловещими красными карликами несчетных пожаров.

Неизвестно, сколько Анакин так простоял. Вид города находился в странной гармонии с тем, как он ощущал себя: поврежденный в бою, запятнанный тьмой.

Лучше он будет смотреть на город, чем думать, почему он вообще стоит здесь и вглядывается во тьму.

Ее шаги были тихи, почти неслышны, но Анакин почувствовал ее приближение.

Она встала рядом с ним у перил и положила мягкую, теплую ладонь поверх его твердой, холодной механической руки. Она просто стояла там, рядом, безмолвно глядя на город-планету, что стал ее вторым домом. Она просто ждала, чтобы он сам рассказал ей, что его беспокоит. Она верила, что он это сделает.

Он почувствовал это терпеливое ожидание в ней, это доверие, и от благодарности на глаза вновь навернулись слезы. Он заморгал, чтобы не дать слезам покатиться по щекам. Положил вторую руку поверх ее ладони и мягко поглаживал, пытаясь собраться с силами заговорить.

– Это был сон, – наконец произнес он. Она кивнула, медленно, серьезно.

– Плохой?

– Он… Похож на те, что у меня были, – он отвел глаза, не в силах смотреть на нее. – О моей маме.

Она снова кивнула, еще медленнее, еще серьезнее. – И?

– И… – он посмотрел на их руки, переплел свои пальцы с ее маленькими тонкими пальчиками. – Он был о тебе.

Теперь она отвернулась от него, облокотившись на перила, глядя в ночь, на медленно пульсирующее розоватое свечение дальних огней. Сейчас она была красивее, чем он когда-либо видел ее.

– Значит, он был обо мне, – тихо проговорила она и подождала, все еще уверенная, что он расскажет все сам.

Когда Анакин, наконец, смог заставить себя говорить, его голос прозвучал хрипло, как будто он целый день кричал.

– Там, во сне… ты умирала. Я не мог этого вынести. Я не могу такого вынести.

Не в силах смотреть на нее, он снова взглянул на город, на посадочную площадку, на звезды и не нашел ничего, на что мог бы смотреть. Оставалось только закрыть глаза.

– Ты умрешь при родах. – О, – сказала она.

И больше ничего.

Ей осталось жить всего несколько месяцев. Им осталось любить друг друга всего несколько месяцев. Она никогда не увидит их ребенка. И все, что она сказала: "О".

Ее рука тронула его щеку, и он открыл глаза. Карие глаза спокойно взирали на него.

– А ребенок?

– Я не знаю, – покачал он головой.

Она кивнула и пошла к одному из стульев на веранде. Села и уставилась на сцепленные на коленях руки. Как так можно? Как она могла так спокойно принять весть о собственной смерти? Он подошел к ней и встал на колени.

– Этого не случится, Падме. Я не позволю. Я мог спасти маму – будь я там на день раньше, на час… я… – снова возникла боль, и он сжал зубы, борясь с ней. – Этот сон не воплотится.

– Я так и думала.

– Так и думала? – удивленно заморгал он.

– Это Корускант, Эни, не Татуин. На Корусканте женщины не умирают при родах – даже жительницы нижних уровней. А за мной присматривает один из самых совершенных медицинских дроидов, который заверяет, что у меня идеальное здоровье. Твой сон, наверное, какая-то… метафора или что-то в этом роде.

– Я… Падме, мои сны всегда буквальны. Метафоры мне не снились никогда. И я не видел, где ты находилась… может быть, ты будешь вовсе не на Корусканте…

Она отвела взгляд.

– Я думала… о том, чтобы куда-то уехать… куда-нибудь. Чтобы никто не узнал о ребенке. Чтобы защитить тебя. Тогда ты сможешь остаться в Ордене.

– Да не хочу я оставаться в Ордене! – он обхватил ладонями ее лицо, заставляя посмотреть ему в глаза, чтобы она видела: он не шутит. – Не надо меня защищать. Мне это не нужно. Сейчас нам нужно думать, как защитить тебя. Потому что я хочу только одного: чтобы мы были вместе.

– Мы будем вместе, – сказала она. – Не может быть, чтобы я умерла при родах. Твой сон должен означать что-то еще.

– Знаю. Но я просто не представляю, что это может быть. Это слишком… я даже думать об этом не могу, Падме. С ума сойти. Что мы будем делать?

Она поцеловала ладонь немеханической руки.

– Мы будем делать именно то, что ты сказал мне, когда я спросила тебя днем: будем счастливо жить вместе.

– Но мы… Мы же не можем просто… ждать. Я не могу. Я обязан что-то сделать.

– Конечно, – ласково улыбнулась она. – Это ведь ты. Это-то и делает тебя героем. Как насчет Оби-Вана?

– А что насчет него? – удивился Анакин.

– Ты сам как-то сказал, что он силен, как Мейс Винду, и мудр. Может, попросить его помочь?

– Нет, – у Анакина перехватило дыхание, сердце будто сжало тисками. – Я не могу… тогда придется сказать ему…

– Эни, он твой лучший друг. Он наверняка уже подозревает.

– Одно дело, если подозревает, и совсем другое прямо взять и сказать ему. Он же член Совета. Ему придется донести на меня. К тому же…

– Что к тому же? Ты что-то не договариваешь?

– Я не уверен, что он на моей стороне, – Анакин отвернулся.

– На твоей стороне? Анакин, ты что такое говоришь?

– Он член Совета, Падме. Я знаю, что было предложение сделать меня магистром – я сильнее любого из живущих джедаев. Но кто-то противится. Оби-Ван мог бы сказать, кто это делает и почему… но он не говорит. Я даже не уверен, что он защищает меня перед ними.

– Я этому не верю.

– Неважно, веришь или нет. – пробормотал он с горечью. – Это правда.

– Тогда должна быть какая-то причина. Анакин, он твой лучший друг. Он любит тебя.

– Может и так. Только вот он не доверяет мне, – взгляд Анакина стал безрадостным, как пустота. – И я не уверен, что мы можем доверять ему.

– Анакин! – она схватила его за руку. – Как ты можешь говорить такое?

– Никто из них не верит мне, Падме. Никто. Ты знаешь, что я чувствую, когда они смотрят на меня?

– Анакин…

Он повернулся к ней. Ему хотелось кричать, злиться, превратить ярость в оружие, чтобы с его помощью стать свободным навсегда.

– Страх. Я чувствую их страх. Из-за пустяка. Но ему было что показать им. Он мог показать им причину их страха. Он мог показать им то, что обнаружил внутри себя в генеральской каюте на «Незримой длани».

Должно быть, что-то отразилось на его лице, потому что в ее глазах промелькнул намек на сомнение, всего на секунду, почти незаметный, но это сомнение резануло по его чувствам, подобно световому мечу. Он задрожал, прижал ее к груди и уткнулся лицом ей в волосы, и ее тепло успокоило его, унимая дрожь.

– Падме, – пробормотал он, – Падме, прости. Забудь, что я сказал. Это все ерунда, все теперь неважно. Я скоро уйду из Ордена – я не хочу, чтобы ты родила нашего ребенка в каком-то чужом месте. Я не позволю тебе быть одной, как в моем сне. Я буду рядом с тобой, Падме. Всегда. Ничто этому не помешает.

– Я знаю, Эни. Я знаю, – она чуть отстранилась и посмотрела ему в лицо. Слезы на ее глазах в отсветах пожаров сверкали, как алые самоцветы. Алые, как неестественное кроваво-красное сияние светового меча Дуку.

Он закрыл глаза.

– Пойдем обратно, Анакин. Становится холодно. Пойдем в постель.

– Ладно. Хорошо, – он вдруг понял, что снова может дышать, что дрожь прошла. – Только… – он обнял ее плечи, чтобы не смотреть ей в глаза.Только не говори ничего Оби-Вану, ладно?

Глава 10

МАГИСТРЫ

Пока Йода читал отчет, Оби-Ван сидел рядом с Мейсом Винду, наблюдая за реакцией престарелого магистра. Здесь, в скромном жилище Йоды внутри Храма, каждое антигравитационное кресло, каждый выпуклый органиформный столик излучали мягкую, уютную силу: ту теплую силу, которую Оби-Ван помнил еще с детства. Эти комнаты служили Йоде домом более восьмисот лет, и все в них лучилось гармонией тихой мудрости, которую каждая вещь здесь впитала за прошедшие столетия. Пребывание этих комнатах приносило светлый покой; в эти смутные, бурные дни для Оби-Вана покой был роскошным подарком. Но когда Йода посмотрел на мастеров сквозь полупрозрачное мерцание голографического отчета, описывающего последнюю поправку к «Закону о безопасности», на его лице не было и намека на покой: глаза сузились, взгляд стал холодным и жестким, длинные уши оказались прижатыми к голове.

– Этот отчет, откуда получен он?

– У джедаев еще есть друзья в Сенате, – угрюмо ответил Мейс Винду. – Пока что есть.

– Вынесенная на голосование, поправка эта пройдет?

Мейс кивнул.

– Мой источник считает, что поправка пройдет на ура. Возможно, уже сегодня днем.

– Цель канцлера в этом… не ясна она мне, – задумчиво проговорил Йода.Хоть номинально и может Сенат дать власть над Советом ему, джедаев контролировать не сможет он. Духовна власть наша всегда была. Гораздо больше чем просто формальная она. Не бездумно джедаи приказам следуют!

– Не думаю, что он намерен контролировать джедаев, – возразил Мейс.Подчинив Совет Ордена Верховному канцлеру, эта поправка даст ему конституционно узаконенные полномочия вообще распустить Орден.

– Не может быть, что он хочет сделать такое.

– Хочет? – мрачно сказал Мейс. – Может быть и нет. Но его намерения не имеют ровным счетом никакого значения; важны лишь намерения повелителя ситхов, который дергает наше правительство за ниточки. И Орден может оказаться единственным, что стоит между ним и господством над Галактикой. Что вы думаете он сделает?

– Никогда полномочий джедаев распустить Сенат не даст, – возразил Йода.

– Сенат будет голосовать именно по этому вопросу. Сегодня.

– Последствий не понимают они!

– уже не важно, что они понимают. Они безошибочно чувствуют, у кого власть.

– Но даже распущенные, даже без официальных полномочий останутся джедаи. Рыцари джедая служили Великой силе задолго до Галактической Республики, служить Силе мы будем и тогда, когда эта республика станет лишь словами на скрижалях истории.

– Мастер Йода, этот день может настать скорее, чем мы думаем. Он может настать даже сегодня, – Мейс бросил расстроенный взгляд на Оби-Вана, который, уловив знак, вступил в беседу.

– Мы не знаем, какие планы вынашивает ситх, но с уверенностью можно сказать, что Палпатину доверять больше нельзя. Этот проект резолюции подготовлен не каким-нибудь чересчур рьяным сенатором. Уверен, Палпатин собственноручно написал его и передал кому-то, кого он может контролировать, чтобы выглядело, будто Сенат снова «принуждает его против желания принять особые полномочия во имя безопасности». Боюсь, это будет продолжаться до тех пор, пока однажды ему не «придется с неохотой принять» пожизненное диктаторство.

– Я убежден, что эта поправка – следующий шаг в кознях против джедаев,вставил Мейс. – Это шаг к нашему уничтожению. Канцлера окружает Тьма.

– Так же как она окружала и скрывала Сепаратистов с тех пор, как началась война, – добавил Оби-Ван. – Если на канцлера воздействуют с помощью темной Силы, с самого начала вся эта война могла быть интригой ситха, призванной уничтожить Орден.

– Домыслы! – Йода стукнул посохом о пол с такой силой, что антигравитационное кресло закачалось. – На теории, этим подобные, полагаться не можем мы. Доказательства нужны нам. Доказательства!

– Доказательства могут оказаться непозволительной роскошью, – в глазах Винду загорелся опасный огонек. – Мы должны быть готовы действовать.

– Действовать? – спокойно спросил Оби-Ван.

– Нельзя допускать, чтобы он пошел в поход против Ордена. Нельзя допускать бессмысленного и ненужного продолжения войны. Слишком много джедаев уже погибло. Он разрушает саму Республику! Я видел жизнь вне Республики. Ты тоже видел, Оби-Ван. Рабство. Мучения. Бесконечная война.

На лицо Мейса снова легла порожденная мукой тень, которую Оби-Ван видел на нем вчера.

– Я видел это на Нар Шаддаа, я видел это на Харуун Кэл. Я видел, что война сделала с Депой и с Сорой Бальком. Как бы ни была несовершенна Республика, она наша единственная надежда на справедливость и мир. Она наша единственная защита против тьмы. Палпатин, возможно, стоит на пороге свершения того, что не сумели Сепаратисты: обрушить Республику. Если он попытается это сделать, его необходимо убрать с должности.

– Убрать? – уточнил Оби-Ван. – То есть арестовать?

Йода покачал головой:

– К тьме приведут нас мысли такие. С осторожностью поступать должны мы.

– Республика – средоточие цивилизованности в Галактике, и ничего другого у нас нет, – Мейс пристально посмотрел Йоде в глаза, потом переместил взгляд на Оби-Вана, и Кеноби увидел в глазах его яростную убежденность. – Мы должны быть готовы к радикальным действиям. Это наша обязанность.

– Но, – беспомощно запротестовал Оби-Ван, – вы говорите об измене…

– Не надо думать, будто я боюсь слов, Оби-Ван! Если это измена, пусть так. Если бы я был уверен в поддержке Совета, я сделал бы это прямо сейчас. Если мы ничего не предпримем, вот это будет настоящая измена.

– Разрушить Орден такие действия могут, – заметил Йода. – Доверие общественности уже потеряли мы…

– Со всем должным уважением, мастер Йода, – перебил его Мейс, – но это довод политика. Нельзя дозволять, чтобы общественное мнение мешало нам делать то, что правильно.

– В правильности этого я не убежден, – резко ответил Йода. – Действовать за кулисами должны мы, чтобы Дарта Сидиуса разоблачить! Но против Палпатина выступить, пока ситх еще существует – частью задуманного ситхом быть это может. Так сможет он повернуть против джедаев Сенат и общество! И будем мы не только распущены, но вне закона объявлены.

Мейс в запале вскочил.

– Если бы будем ждать, ситхи получат преимущество…

– Преимущество у ситхов уже есть! – Йода ткнул посохом в сторону Мейса. – Лишь увеличим их преимущество, если действовать поспешно будем!

– Магистры, пожалуйста, – попытался утихомирить разошедшихся джедаев Оби-Ван. Он посмотрел на одного, потом на другого и почтительно склонил голову. – Возможно, есть путь, который лежит между этими двумя крайностями.

– Ну да, конечно, Кеноби – великий парламентер, – съязвил Мейс, усаживаясь обратно в кресло. – Надо думать, ты поэтому попросил об этой встрече? Хочешь сгладить наши разногласия. Если получится.

– Так уверен в своих силах ты? – Йода облокотился на свой посох.Нелегкое это дело.

Оби-Ван не поднимал головы.

– Мне кажется, – медленно начал он, – что Палпатин сам открыл перед нами некоторую возможность. И вам, магистр Винду, и в выступлении по Голографической сети сразу после своего спасения он сказал, что генерал Гривус – истинное препятствие на пути к достижению мира. Давайте на время забудем об остальных лидерах Сепаратистов, пусть Нуте Гунрай и Сан Хилл с остальными бегут. А мы поставим перед всеми свободными джедаями и всеми нашими агентами – даже перед всей разведкой Республики, если получится,задачу найти Гривуса. Помощник повелителя ситхов поймет, что Гривус не сможет долго избегать нас, если мы бросим все силы на его поиски. Это выманит Сидиуса, где бы он ни прятался. Ему придется что-то сделать, если он хочет продолжения войны.

– Если? – уточнил Мейс. – Война с самого начала была спланирована ситхами. Это был заговор Дуку и Сидиуса, нацеленный против нас. Против джедаев. Война призвана вырвать из наших рядов самых молодых, самых лучших, превратить нас в нечто, чем мы никогда не хотели быть.

В его голосе сквозила горечь.

– Правда была прямо у меня перед носом годы назад – там, на Харуун Кэл, в первые месяцы войны. А я и не знал, насколько прав.

– Все мы кусочки этой правды видели, – печально сказал Йода.Высокомерие наше мешало нам видеть.

– До сих пор, – мягко сказал Оби-Ван. – Теперь мы знаем цель повелителя ситхов, мы знаем его тактику и знаем, где его искать. Он будет действовать, и тем самым выдаст себя. Он не сможет уйти от нас – и он не уйдет.

Йода и Мейс обменялись хмурыми взглядами, потом оба одновременно повернулись к Оби-Вану и в почтении склонили головы.

– В суть вещей проник молодой Кеноби. Мейс кивнул.

– Мы с Йодой останемся на Корусканте, будем следить за советниками и прихлебателями Палпатина и выступим против Сидиуса, как только он выдаст себя. Но кто займется Гривусом? Я сражался с ним и могу сказать, что он более чем достойный противник для большинства джедаев.

– Об этом будем беспокоиться, когда найдем его, – ответил Оби-Ван, на лице которого вдруг появилась легкая, чуть мечтательная улыбка. – Если прислушаться, я почти слышу, как Куай-Гон напоминает мне, что возможное, пока оно не станет реальным, лишь отвлекает.

Генерал Гривус стоял у армированного окна, широко расставив ноги, сложив руки за спиной, и разглядывал громаду геонозианского дредноута. По сравнению с ямой, широкой и глубокой, в которой находился корабль, он казался крошечным.

Такова планета Утапау, окраинный мир, на самом краю Внешних территорий. На поверхности – далеко вверху от того места, где стоял Гривус, – планета казалась ничем не примечательным куском камня, отшлифованным бесконечными ураганными ветрами. Но с орбиты можно было увидеть города, заводы, космопорты, расположенные в ямах величиной с гору. Планета вращалась, и ямы одна за другой вплывали в поле зрения, открывая взору внутренние стенки, плотно покрытые постройками.

А каждый квадратный метр каждого города находится под прицелом боевых дроидов Сепаратистов. Это позволяет верить, что население Утапау ведет себя как следует. У планеты не было интересов в Войнах клонов: она никогда не входила в Республику и тщательно соблюдала нейтралитет.

До тех самых пор, пока Гривус не завоевал ее.

Сейчас нейтралитет воспринимается как шутка, не более; планета может оставаться нейтральной только если не нужна ни Республике, ни Конфедерации. Гривус засмеялся бы – если б умел.

Лидеры движения Сепаратистов, похожие на уличных крыс, торопливо семенили по пермакритовой посадочной площадке к кораблю, чтобы тот отвез их в только что построенную, безопасную базу на Мустафаре.

Но одной крысы в стае не хватало.

Гривус чуть переместил взгляд и уловил на транспаристиле отражение Нуте Гунрая. Неймодианец стоял в дверях контрольного центра в явном смущении. Гривус несколько секунд разглядывал отражение выпуклых красных хладнокровных глаз и высокого остроконечного гребня.