Текст книги "Роковая кукла. Сборник фантастических романов"

Автор книги: Роберт Энсон Хайнлайн

Соавторы: Айзек Азимов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 31 (всего у книги 35 страниц)

IX
ТЬМА И СВЕТ

Но стоя так, с напряженным до предела телом, с мускулами ног, почти вибрирующими от готовности сжаться и вытолкнуть тело в прыжке, Бигмэн вдруг услышал удивленный хриплый возглас.

Оба они стояли в сером темном мире, и лучи от ламп на их шлемах скрещивались. За пределами этих лучей ничего не было видно, так что намек на какое-то движение, происходившее за пределами видимости, сначала не был понят.

Его первой реакцией, первой мыслью было: Лаки! Неужели Лаки вернулся? Неужели он сумеет стать хозяином ситуации?

Но он опять почувствовал движение, и мысль о Лаки угасла.

Казалось, кусок каменной стены оторвался и медленно, лениво падал, что было характерно для Меркурия из-за низкой силы притяжения.

Это был каменный канат, который непонятным образом растянулся, достал до плеча Уртейла – и прилип к нему. Один такой канат уже опоясал его талию. Еще один двигался вниз и кружился, словно он был частью нереального мира замедленного движения. Но как только конец его обернулся вокруг руки и груди Уртейла и коснулся металлического покрытия, рука оказалась плотно и намертво прижатой к груди. Неповоротливая и с виду хрупкая скала будто обладала могучей силой питона, сжимающего в кольцах свою жертву.

Если первой реакцией Уртейла было удивление, то теперь в его голосе звучал только ужас.

– Холодно, – хрипло прокаркал он. – Они холодные.

У Бигмэна кружилась голова, когда он пытался оценить новую ситуацию. Кусок скалы совсем закрыл руку Уртейла ниже локтя, виден был только приклад бластера.

Наконец, выплыл последний канат. Все они так походили на скалы, что были незаметны пока не отделялись от стены.

Канаты соединялись между собой, словно были единым организмом, но в этом организме не было ядра, так сказать, «тела». Это был каменный спрут, состоящий из одних щупалец.

Ход мыслей Бигмэна будто взорвался.

Он подумал о том, что за долгие века эволюции в скалах Меркурия могла развиться собственная жизнь. Совершенно иная форма жизни, не известная на Земле. Жизнь, которая поддерживается только крохами тепла.

А почему бы нет? Щупальца могут переползать с места на место в поисках необходимых крох тепла, Бигмэн ярко представил, как они ползут к северному полюсу Меркурия, где обосновались люди. Сначала шахты, а затем обсерватория снабжали их нескончаемыми струйками тепла.

Человек также мог стать их жертвой. А почему бы нет? Человеческое тело ведь тоже источник тепла. Случайно в эту ловушку мог попасть одинокий шахтер. Парализованный внезапным холодом и страхом, он не в состоянии даже позвать на помощь. Через несколько минут его радиопередатчик «садится», и он не может дать о себе знать. А потом он вообще замерзает и превращается в ледяную статую.

Сумасшедшая история Кука о смерти в шахтах вовсе не была бессмысленной.

Все это за мгновение пронеслось в голове Бигмэна, пока сам он оставался на месте, все еще потрясенный новым поворотом событий.

Голос Уртейла звучал мольбой и последним хрипом полузадушенного:

– Не могу… Помоги мне… помоги… Они холодные… Холодно…

Бигмэн крикнул:

– Держись! Я иду.

В один миг исчезла мысль, что этот человек – враг, что лишь несколько мгновений назад он собирался хладнокровно убить Бигмэна. Маленький марсианин знал только одно: вот беспомощный человек, зажатый в тисках чего-то нечеловеческого.

С тех пор, как человек впервые покинул Землю и устремился навстречу опасностям и тайнам космоса, сам собой возник неписаный закон: людские распри должны быть забыты перед лицом общего врага, нечеловеческих и бесчеловечных сил других миров.

Возможно, не все соблюдали этот закон, но для Бигмэна он был непреложен.

Одним прыжком он оказался рядом с Уртейлом, пытаясь оторвать его руку. Уртейл промычал:

– Помоги мне…

Бигмэн ухватился за бластер, который все еще находился в руке Уртейла, стараясь при этом не дотрагиваться до щупальца, обернувшегося вокруг сжатого кулака Уртейла. Про себя Бигмэн рассеянно отметил, что щупальца эти не были гладкими, как змеи. Они состояли из отдельных частиц, словно были составлены из многочисленных твердых сегментов, соединенных вместе.

Другой рукой Бигмэн, в поисках опоры, на мгновенье дотронулся до щупальца и тут же рефлекторно отдернул руку. Он почувствовал ледяной холод, проникающий внутрь и обжигающий.

Каким бы способом эти существа ни извлекали тепло, это не было похоже ни на что, о чем ему доводилось слышать.

Бигмэн отчаянно тянул на себя бластер, раскачивая и выкручивая его. Сначала он не обратил внимания на прикосновение врага к своей спине, но потом ледяной холод пронзил его и не отпускал. Попытавшись отпрыгнуть, Бигмэн понял, что сделать этого не может. Щупальце настигло его и обернулось вокруг.

Двое мужчин были так туго связаны, что казалось, они срослись вместе.

Физическая боль от холода нарастала, и Бигмэн рванул бластер, как сумасшедший. Неужели поддался?

Его остановил голос Уртейла, который прошептал:

– Бесполезно.

Уртейл зашатался, затем медленно, под влиянием меркурианской силы тяжести, опрокинулся набок, увлекая за собой Бигмэна.

Тело Бигмэна онемело. Оно теряло чувствительность. Он уже не мог точно сказать, продолжает ли он держаться за дуло бластера или нет. Если да, то действительно ли оно уступило его диким усилиям, или это был последний проблеск его жаждущего сознания?

Лампочка на шлеме светила тускло, так как энергию забирали прожорливые канаты.

Еще немного – и они замерзнут насмерть.

Оставив Бигмэна в шахтах Меркурия и надев специальный скафандр в тишине и спокойствии «Молнии Старр», стоявшей в ангаре, Лаки ступил на поверхность Меркурия и обратил лицо навстречу «белому призраку Солнца».

Несколько долгих минут он стоял не двигаясь, снова вбирая в себя молочное сияние Солнечной короны.

Любуясь короной, он рассеянно сгибал и разгибал по очереди руки и ноги. Скафандр со специзоляцией был сделан лучше, чем обычный космический. Кроме того, он был очень легкий. Создавалось необычайное ощущение, будто скафандра нет. В безусловно безвоздушном пространстве от этого становилось неуютно, но Лаки, отбросив в сторону все неприятные мысли, стал разглядывать небо.

Звезды были так же многочисленны и ярки, как в открытом космосе, поэтому не они занимали его внимание. Его интересовало кое-что другое. Прошло уже два дня по земному исчислению с тех пор, как он видел небо. За два дня Меркурий продвинулся на одну сорок четвертую часть своего пути по орбите вокруг Солнца. Следовательно, больше восьми градусов неба появилось на востоке, и более восьми градусов исчезло на западе. Это означало, что стали видны другие звезды.

И другие планеты. Венера и Земля – обе должны были появиться над горизонтом.

Вот они. Венера была выше. Яркий, как алмаз, кусочек белого света, гораздо ярче, чем когда смотришь с Земли. С Земли Венеру плохо видно. Она находится между Землей и Солнцем, поэтому когда она оказывается ближе всего, с Земли видно только темную сторону. С Меркурия Венера видна во всей своей красе.

В данный момент Венера находилась в трех миллионах миль от Меркурия. Эти планеты иногда приближаются друг к другу на расстояние около двадцати миллионов миль, тогда опытный глаз может увидеть Венеру в виде крошечного диска.

Даже на таком расстоянии, как сейчас, свет ее мог поспорить со светом короны, и, посмотрев себе под ноги, Лаки сумел, как ему показалось, разглядеть двойную тень, протянувшуюся от его ног – тень, отбрасываемую короной (пляшущую) и Венерой (четкую). Он подумал, что в идеальных условиях тень могла бы быть тройной – добавилась бы тень, отбрасываемая Землей.

Землю он также нашел без труда. Она была совсем низко над горизонтом, и хотя светила ярче любой звезды или планеты, видимых на ее собственном небе, свет ее был бледен в сравнении с великолепной Венерой. Она была не столь ярко освещена более далеким от нее Солнцем; на ней было меньше облаков, поэтому она могла отразить меньше света. Кроме того, она была вдвое дальше от Меркурия, чем Венера.

Все же в некотором отношении она была несравненно интересней: Венера светила чистым белым светом, тогда как свет Земли был зеленовато-голубым.

Больше того, рядом с ней, чуть задевая горизонт, виднелся слабый желтый свет Луны, ее спутника. На небе Земля вместе с Луной представляли уникальное зрелище по сравнению с планетами, вращающимися внутри орбиты Юпитера. Двойная планета, неразлучные планеты, таинственно летящие по небу в компании друг друга, маленькая все время вертится вокруг большой, и это выглядит как медленное качание из стороны в сторону.

Лаки смотрел на эту картину, наверное, дольше, чем следовало, не в состоянии оторваться. Жизнь часто уносила его далеко от родной планеты, и от этого Земля становилась ему еще дороже. Все квадриллионы человеческих существ, населяющих Галактику, происходили от землян. В течение всей истории человечества Земля была практически единственным домом человека. Кто же сможет спокойно смотреть на искорку света, посылаемую Землей?

Покачав головой, Лаки перевел взгляд. Надо было браться за дело.

Твердой походкой он направился к мерцающей короне, стараясь не очень отрывать ноги от поверхности, как и полагается при низкой силе тяжести; лампочка на шлеме была включена, и он внимательно смотрел вниз, чтобы не оступиться.

Он уже примерно представлял себе, что он может найти, но пока это была лишь идея, не подкрепленная никакими фактами. Лаки ненавидел обсуждать подобные идеи, ведь иногда это бывает просто интуиция. Он не любил обдумывать такие вещи даже про себя. Слишком велик был риск привыкнуть к идее и начать воспринимать ее за действительность и таким образом ненамеренно исключить возможность существования других гипотез.

Он видел, как это происходит с полным энтузиазма, легковерным и всегда готовым действовать Бигмэном. Он не раз видел, как смутные предположения превращались в голове Бигмэна в твердые убеждения.

Он нежно улыбнулся при мысли о своем маленьком веселом друге. Тот бывал неблагоразумен, ему не хватало хладнокровия, но он был надежен и горел бесстрашием. Лаки предпочитал, чтобы рядом с ним был Бигмэн, а не целая флотилия вооруженных космических кораблей с гигантами на борту.

Ему сейчас очень не хватало марсианина с личиком гнома. Именно сейчас, когда он парил над поверхностью Меркурия. И, частично ради того, чтобы стереть из памяти неприятные ощущения, Лаки вернулся к мыслям о делах.

Вся беда в том, что здесь слишком много подводных течений.

Во-первых, Майндс, нервный, неуравновешенный, неуверенный в себе. До сих пор так и не ясно, была ли его атака на Лаки моментальной вспышкой безумия или рассчитанным шагом. Во-вторых, Гардома, друг Майндса. То ли он был убежденным идеалистом, поверившим в сказку программы «Свет», то ли поддерживал Майндса по причинам более практического характера? Если так, то что это за причины?

Затем Уртейл, основной очаг беспокойства. В его намерения входило разрушить Совет, и Майндс стал главным объектом его атаки. Однако заносчивость Уртейла, естественно, вызывала ненависть к нему везде, где бы он ни появился. Майндс, конечно, ненавидел его, и Гардома тоже. Доктор Певераль ненавидел его, но более сдержанно. Он даже не захотел говорить о нем с Лаки.

На банкете Кук, казалось, избегал говорить с Уртейлом и даже не поднимал на него глаза. Было ли это просто потому, что Кук хотел избежать острых и едких замечаний Уртейла, или на это были более специфические причины?

О Певерале Кук был не слишком высокого мнения. Повышенная озабоченность старика Сириусом конфузила его.

И еще на один вопрос Лаки очень хотелось бы знать ответ. Кто прорезал его скафандр?

Факторов накопилось слишком много. Мысль Лаки скользила среди них, но пока ниточка была слишком тонкой. Он по-прежнему избегал останавливаться на чем-то определенном. Его ум должен оставаться свободным.

Дорога пошла в гору, и он автоматически изменил походку. Он был так занят собственными мыслями, что ландшафт, который открылся ему, когда он поднялся по склону, буквально ошарашил его – он не был готов к такому.

Из-за сломанного горизонта выползал верхний край Солнца, но еще не само Солнце. Видны были только протуберанцы, окружавшие Солнце, вернее, их маленькие кусочки.

Протуберанцы были ярко-красные, а один, в самом центре картины, состоял из горящих, медленно колыхавшихся ручейков.

Четко видное на фоне скал Меркурия, не затуманенное атмосферой или пылью, это было зрелище неправдоподобной красоты. Языки пламени, казалось, вырывались из-под темной корки, покрывавшей поверхность Меркурия, словно на горизонте планета была объята огнем, или внезапно прорвался гигантский вулкан, и началось извержение.

Пожалуй, эти протуберанцы были значительнейшим явлением на Меркурии. Лаки знал, что протуберанец, на которой он смотрит, достаточно велик для того, чтобы проглотить сотню таких планет, как Земля, или пятьсот таких, как Меркурий. Вот он горит атомным огнем, освещая Лаки и все вокруг.

Он повернул свою лампочку в другую сторону и огляделся.

Поверхность всех скал, повернутых прямо к протуберанцам, была омыта ярко-красным светом, остальные поверхности были черные, как уголь. Словно кто-то нарисовал бездонную яму с полосками красного цвета. Вот уж поистине «красный призрак Солнца».

Рука Лаки отбрасывала черную тень ему на грудь. Поверхность, по которой он шел, была полна опасностей, так как пятна света, попадавшие на каждую неровность, обманывали глаз: казалось, что можно правильно оценить ландшафт.

Лаки снова повернул свою лампу и двинулся вперед по направлению к протуберанцам, видневшимся над изогнутым горизонтом, и с каждой милей Солнце поднималось над горизонтом на шесть минут.

Это означало, что меньше, чем через милю будет видно уже само Солнце, и он выйдет на освещенную Солнцем половину Меркурия.

Лаки и не догадывался, что в тот самый миг Бигмэн был на пороге смерти. Поворачивая в сторону солнечной стороны, он думал только об одном: там кроется опасность и загадка, и разгадка проблемы – тоже там.

X
СОЛНЕЧНАЯ СТОРОНА

Протуберанцы стали лучше видны. Их красный цвет стал еще ярче. Корона не пропала (здесь не было атмосферы, которая рассеяла бы свет протуберанцев и размыла мерцающий блеск), но теперь казалась не столь значительной. Звезды были видны и останутся видны; Лаки знал, что на Меркурии звезды видны, даже когда Солнце в зените. Но кому сейчас нужны были звезды?

Лаки бежал вперёд ровно и быстро; он мог так бегать часами, не уставая. При необходимости он мог так бежать даже на Земле, невзирая на силу тяжести.

А потом безо всякого предупреждения, без предварительного зарева, без единого намека – он увидел Солнце!

Вернее, он увидел тончайшую, как волос, линию, и это было Солнце. Это была линия невыносимой яркости, обрисовавшая обломок скалы на горизонте, словно какой-то неземной художник обвел эту серую скалу ярко-белой краской.

Лаки оглянулся. На неровной почве, по которой он шел, метались всполохи красного цвета от протуберанцев. Но прямо у его ног нарождался прилив белого цвета, и кристаллы начинали играть в солнечном свете.

Он опять пошел вперед, и линия света превратилась сначала в маленькое пятнышко, затем пятнышко стало увеличиваться.

Граница Солнца была четко видна, она чуть-чуть поднималась над горизонтом в середине и нежно закруглялась с обеих сторон.

Человеку, привыкшему к очертаниям Солнца на Земле, эта почти плоская кривая внушала благоговение и страх.

Протуберанцы не утопали в солнечном сиянии; словно огненно-красные волосы, они выползали из края Солнца и шевелились, точно змеи. Разумеется, протуберанцы окружали Солнце целиком, но увидеть их можно было только у края диска. На фоне самого Солнца они терялись в мощном сиянии.

И над всем этим простиралась корона.

Любуясь этой картиной, Лаки не переставал удивляться, как удачно приспособлен к подобным условиям скафандр со специзоляцией.

Одного не защищенного специзоляцией взгляда на край Солнца здесь, на Меркурии, было достаточно, чтобы ослепнуть. Видимый свет сам по себе чрезвычайно ярок, а ведь все кругом насыщено ультрафиолетовыми лучами, и это излучение., не смягченное атмосферой, было губительно для зрения и, в конечном счете, смертоносно.

Стекло же лицевой пластины спецскафандра по своей молекулярной структуре было устроено так, что прозрачность его уменьшалась пропорционально яркости света, попадавшего на пластину, и Лаки мог без всякого риска смотреть на Солнце, почти не ощущая дискомфорта. В то же время свет короны и звезд проходил сквозь стекло неизмененным.

Спецскафандр защищал его и в других отношениях. Он был пропитан свинцом и висмутом, это не сильно увеличивало его вес, однако препятствовало проникновению солнечного ультрафиолетового и рентгеновского излучения. Наличие у костюма положительного заряда позволяло отразить большинство космических излучений в одну сторону. Собственное магнитное поле Меркурия было слабым, но приближенность к Солнцу обусловливала высокую плотность космических лучей. (В то же время космические лучи состоят из положительно заряженных протонов, а одноименные заряды отталкиваются.)

Ну и, конечно, скафандр защищал его от жары, не только с помощью специальной изоляции, но и с помощью своей зеркальной поверхности, представляющей собой псевдожидкий молекулярный слой, который можно было активировать нажатием кнопки.

В сущности, решил Лаки, размышляя о преимуществах спецскафандра, пожалуй, жаль, что такой скафандр нельзя использовать при любых условиях. К сожалению, структурная непрочность этого скафандра, связанная с почти полным отсутствием металла, делала его непригодным во многих случаях, исключая те, когда требовалась защита прежде всего от жары и радиации.

Лаки уже прошел целую милю по солнечной стороне и не ощущал чрезмерной жары.

Это не удивило его. Домоседам, которые черпают знания о космосе из дешевых фильмов ужасов, солнечная сторона любой планеты, лишенной воздуха, представляется просто твердой массой, где царит вечная жара.

Но это сверхупрощение. Многое зависит от высоты Солнца над горизонтом. На Меркурии, например, в тех местах, где лишь часть Солнца виднеется над горизонтом, поверхности достигает сравнительно мало тепла, и эта малость распространяется на большую площадь, так как лучи падают почти горизонтально.

«Погода» изменится, если пройти дальше, в глубь солнечной стороны; вот где Солнце будет стоять высоко в небе, и все будет точно так, как в этих фильмах.

И потом, обычно есть тень. При отсутствии воздуха свет и жара идут по прямой. Ни то, ни другое не может проникнуть в тень, разве что крошечными частичками, отражаясь от соседних освещенных поверхностей. Поэтому тени были черные, как уголь, и в них царил ледяной холод, хотя Солнце всегда светило очень ярко и сильно грело.

Лаки обращал все больше внимания на тени. Сначала, когда появился только верхний край Солнца, почти вся почва оставалась в тени, на ней были лишь случайные пятнышки света. Теперь, когда Солнце поднималось все выше и выше, свет распространялся все дальше, и пятна света сливались, а тени, зацепившиеся позади валунов и холмов, становились отчетливо видны.

В какой-то момент Лаки сознательно нырнул в тень, отбрасываемую вершиной скалы, которая находилась в сотне ярдов от него, и почувствовал себя так, словно целую минуту провел на темной стороне. Тепло Солнца пропало. Вокруг почва весело искрилась в солнечном свете, а в тени ему пришлось включить лампу на шлеме, чтобы видеть, куда ступать.

Он не мог не заметить разницы между солнечными и затененными участками поверхности, потому что на солнечной стороне у Меркурия было нечто вроде атмосферы. Не в том смысле, как на Земле, – никакого азота, кислорода, двуокиси углерода или водяных паров, ничего подобного. Но на солнечной стороне местами что-то плавилось. Сера была жидкая, жидкими были кое-какие летучие компоненты. Пары этих веществ клубились над перегретой поверхностью Меркурия. В тени эти пары замерзали.

Лаки смог лично убедиться в этом, когда провел пальцем по темной поверхности выступившей породы и на пальце оказалось пятно замерзшего ртутного инея, мерцавшее в свете его лампы. Как только он вышел на солнце, пятно быстро превратилось в сверкающие капельки и затем, чуть медленней, испарилось.

Солнце становилось все жарче. Это не беспокоило Лаки. Даже если станет уж очень жарко, он всегда может зайти в тень и охладиться.

Коротковолновое излучение заслуживало большего внимания. Лаки сомневался, стоит ли беспокоиться по этому поводу при столь кратком воздействии. Рабочие на Меркурии очень боялись радиации, потому что постоянно облучались малыми дозами. Лаки вспомнил, что Майндс особо подчеркнул, что диверсант, которого он видел, стоял на Солнце без движения. Было естественно, что Майндс обратил на это внимание. При хронической экспозиции любое удлинение времени воздействия радиации было просто глупостью. В случае с Лаки, впрочем, можно было надеяться, что воздействие окажется непродолжительным.

Он бежал через пятна черноватой почвы, которые выделялись на фоне более обычного для Меркурия красновато-серого цвета. Красновато-серый цвет был хорошо знаком Лаки. Он напоминал цвет почвы Марса, смесь силикатов с добавками окиси железа, которые и придавали ей красноватый оттенок.

Черный цвет, скорее, озадачивал. Там, где почва была черная, она была гораздо горячее, так как черный цвет поглощает больше солнечного тепла.

Он наклонился на бегу и увидел, что черные участки имели рыхлую структуру, но не были похожи на песок. Немного грунта попало ему на перчатку. Он рассмотрел его. Это мог быть графит, а мог быть сульфид железа или меди. Это могло быть что угодно, но он был готов биться об заклад, что это неочищенный сульфид железа.

Наконец, он сделал остановку в тени скалы и оценил ситуацию. Судя по тому, что Солнце теперь полностью вышло из-за горизонта, за полтора часа он прошел примерно пятнадцать миль. Впрочем, в тот момент глоток запасенной жидкости его интересовал несравненно больше, чем пройденное расстояние.

Где-то слева от него должны быть кабели Майндса, вернее, его программы «Свет». Справа – другие кабели. Их точное местонахождение не важно. Они покрывали сотни квадратных миль, и бродить среди них наугад в поисках диверсанта было просто глупо.

Майндс попытался это сделать на свой страх и риск и потерпел неудачу. Если объект или объекты, которые он видел, действительно были диверсантами, то их могли предупредить из-под Купола. Майндс не скрывал, что направлялся на солнечную сторону.

А вот Лаки это скрыл. Предупреждения не будет, во всяком случае он на это надеется.

И потом, у него был помощник, какого не было у Майндса. Он вытащил из кармана скафандра свой маленький эргометр. Он держал его перед собой в ладони, освещая лампой.

Освобожденная красная стрелка яростно запрыгала. Лаки слегка улыбнулся и отрегулировал ее. Здесь было много коротковолновой солнечной радиации.

Пламя погасло.

Тогда Лаки осторожно вышел на солнце и обследовал горизонт во всех направлениях. Где был источник атомной энергии (но не Солнце), если такой источник был? Разумеется, стрелка указывала на Дом под Куполом, но огонек, который вспыхнул, когда он направил прибор в ту сторону, стал еще ярче, когда он опустил эргометр. Энергетическая станция Дома под Куполом находилась почти в миле отсюда под поверхностью планеты, и для того, чтобы указать на нее, было достаточно наклона в двадцать градусов.

Он медленно повернулся, осторожно удерживая эргометр двумя руками, так, чтобы блестящий материал его скафандра не блокировал сигнальное излучение. Повернулся кругом второй раз, третий.

Ему показалось, что в одном направлении на приборе появились очень короткие вспышки – едва достаточные, чтобы разглядеть их при таком ярком солнечном свете. А может быть, просто ему очень хотелось увидеть эти вспышки.

Он попробовал еще раз.

Ошибки не было!

Лаки посмотрел в том направлении, куда указывал прибор, и двинулся вперед. Он не скрывал от себя, что прибор мог зафиксировать всего лишь кучку радиоактивной руды.

Один из кабелей Майндса он заметил примерно через милю.

Это был не просто отдельный кабель, а целая паутина из кабелей, полузарытая в грунт. Он прошел вдоль кабеля ярдов сто и увидел квадратную металлическую пластину шириной около четырех футов, очень гладко отполированную. Звезды отражались в ней с потрясающей яркостью, словно это был бассейн с чистой водой.

Что ж, подумал Лаки, в определенном положении он может увидеть отражение Солнца. Затем он заметил, что угол наклона пластины менялся, и она то становилась почти вертикально, то лежала горизонтально. Он оглянулся, чтобы разобраться, потому ли она двигалась, что ловила Солнце.

Вновь посмотрев на пластину, Лаки был поражен. Светлый квадрат больше не был светлым. Он почернел и стал тусклым. Таким тусклым, что даже Солнце Меркурия во всем своем блеске не могло сделать его хоть немного светлее.

Он наблюдал дальше. Тусклая поверхность задрожала и раскололась на куски.

Пластина снова была яркой.

Он просмотрел еще три цикла; угол подъема пластины ставил ее почти вертикально. Сначала – невероятное отражение; затем совершенно тусклая матовая поверхность. Лаки понял, что матовая поверхность поглощала свет, а гладкая отражала. Смена фаз была регулярной, однако могла быть и произвольной. Он не мог дольше стоять и наблюдать, да и его познания в гипероптике были не столь велики, чтобы разобраться в целях всего происходящего.

Вероятно, сотни или даже тысячи таких пластин, связанных между собой сетью кабелей и получающих энергию от атомных микропилей из-под Купола, поглощали и отражали свет, повернутые под разными углами к Солнцу. Вероятно, все это каким-то образом могло пересылать световую энергию через гиперкосмос, и этим процессом можно управлять.

И, вероятно, порванные кабели и смятые пластины мешали нормальной работе всей системы.

Лаки снова посмотрел на свой эргометр. Указатель теперь светился гораздо ярче, и он опять пошел в указываемом направлении.

Ярче, ярче! Что бы там его ни ожидало, это что-томеняло свое положение. Источник гамма-лучей не был прикреплен к поверхности Меркурия.

И этоозначало, что там была отнюдь не кучка радиоактивной руды. Там было что-то переносное, а для Лаки, в свою очередь, это означало, что там был человек или что-то принадлежащее человеку.

Сначала Лаки увидел фигуру – движущуюся песчинку, черную на фоне ярко освещенного грунта.

К этому времени он уже начал искать тень, чтобы немного остыть.

Лаки ускорил шаг. Температура снаружи скафандра еще не поднялась до точки кипения воды. Внутри, к счастью, температура была значительно ниже.

Он мрачно подумал: если бы Солнце было над головой, а не на горизонте, даже такой скафандр не помог бы.

Фигура не обращала на него никакого внимания. Она продолжала идти своей дорогой. Судя по походке, существо не было столь привычно к малой силе тяжести, как Лаки. Можно даже сказать, что оно двигалось неуклюже. И тем не менее, фигура передвигалась. Шла по поверхности.

На ней не было спецскафандра. Даже с такого большого расстояния Лаки ясно видел металлическую поверхность.

Лаки приостановился в тени скалы, но тут же сделал над собой усилие и снова вышел на Солнце, не успев как следует остыть.

Жара, очевидно, ничуть не беспокоила фигуру. Во всяком случае, за то время, что Лаки наблюдал за ней, она не сделала ни шага, чтобы спрятаться в тень, хотя иногда тень была совсем близко.

Лаки задумчиво покачал головой. Пока все сходилось.

Он ускорил шаг. Жара начала давать о себе знать: казалось, ее можно потрогать и стиснуть в кулаке. Но осталось лишь несколько мгновений.

Лаки шел уже не своим обычным широким шагом. Вся сила его мускулов была вложена в гигантские прыжки длиной до пятнадцати футов.

Он закричал:

– Эй, ты! Да, ты! Обернись!

Он сказал это властно, со всей силой убеждения, на которую был способен, надеясь, что тот, другой, услышит радиосигнал и не придется объясняться знаками.

Фигура медленно повернулась, и ноздри Лаки раздулись в знак холодного удовлетворения. До сих пор, во всяком случае, все было так, как он ожидал, ибо фигура эта не была человеческой – в ней не было ничего от человека!