Текст книги "Неправильный Дойл"

Автор книги: Роберт Джирарди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 28 страниц)

18

На дальней стороне длинного стола Фергус О'Мара, король отопления и кондиционирования воздуха, сидел со своей дочерью и ел французские тосты. Дойл прошел через холл в обеденную комнату и проковылял вдоль стола. На нем все еще был только один ботинок. Галоши пропали, старый костюм, в котором его похитили, превратился в лохмотья. «Стетсон» дяди Бака и дырявый макинтош тоже исчезли. У него все болело, он был избит и, вероятно, обречен, но по каким-то неизвестным ему причинам в это утро чувствовал себя довольно неплохо.

– Какого хрена тебе здесь надо, придурок? – спросил О'Мара, глядя на него.

– Ботинка нет, нога – привет, – сказал Дойл.

Он указал на босую ногу на ковре.

О'Мара выглядел озадаченным, а Мина откинула голову назад и громко рассмеялась.

– Ты забавный человек, мистер Дойл, – сказала она. – Это из книжки «Одна рыбка, две рыбки», не так ли?

Дойл усмехнулся.

– Я голоден, – сказал он.

– Ты чертовски наглый парень, Дойл, – сказал ему О'Мара. – Так и быть, я угощу тебя завтраком. Ты заставляешь мою дочь смеяться, а это не так-то просто.

Он нажал невидимую кнопку, и в следующий момент из кухни появился коротышка, вытирая руки о запачканный фартук.

– Еще одну тарелку французских тостов, – сказал О'Мара.

Карлик покосился немигающим выпученным глазом на Дойла и испарился обратно в кухню.

Дойл сел возле Мины. Она наклонилась, поцеловала его в щеку и снова откинулась на стуле, скрестив ноги. На ней была рубашка Гарвардской бизнес-школы, а волосы забраны сзади в тугой ученический хвостик.

– Ты не против? – шепнула она ему на ухо.

– Против чего? – переспросил Дойл.

– Поцелуя.

– Совсем нет.

– Не шептаться! – О'Мара ударил кулаком по столу. – Мы только что обсуждали твою судьбу, Дойл, – сказал он. – Есть две основные проблемы. Во-первых, ты упрямый, увертливый ублюдок, который не понимает, что для него лучше. Во-вторых, ты подстрелил одного из моих ребят, а это я не могу поощрять. За это придется заплатить.

Как только эти зловещие слова были произнесены, из кухни снова появился карлик с тарелкой французских тостов в руке. Он, не церемонясь, швырнул ее перед Дойлом, тарелка громко звякнула на полировке стола.

– Он похищает, – сказал Дойл, – и он же готовит. Мина хихикнула.

Карлик подошел к О'Маре с неким подобием поклона.

– Могу я говорить прямо, сэр? – спросил он.

О'Мара промолчал.

– Этот – самая настоящая головная боль, – сказал карлик. – Я бы его кокнул прямо сейчас и не тратил время на завтрак.

О'Мара выслушал это предложение, серьезно кивнув. Дойл съел несколько кусочков тостов, оказавшихся, кстати, очень вкусными, потом представил, как коротышка тыкает его носом в жидкое тесто, и отложил вилку.

– Как он, парень, которого я подстрелил? – спросил Дойл.

– Он освобожден от службы, – ответил О'Мара. – Он будет жить, но теперь не представляет для меня никакой пользы, а значит, то же, что мертв. Поэтому в итоге я потерял одного из высококвалифицированных стрелков, и кому-то придется его заменить. – Он махнул вилкой в направлении Дойла. – Вот как ты расплатишься со мной и выберешься отсюда на собственных ногах, сохранишь свой язык и свою шкуру. Слушай внимательно, есть небольшая работа. Я хочу, чтобы ты кое-кого для меня достал. Он непростой человек, очень непростой. Он имел смелость украсть мои деньги, и так совпало, что, впрочем, меня не удивляет, что его тоже зовут Дойл. Надеюсь, для тебя это роли не играет, потому что тебе, может быть, придется застрелить этого ублюдка.

– Дойл? – переспросил Дойл, его сердце забилось.

– Точно, – ответил О'Мара. – А того ли Дойла я взял для работы, посмотрим.

– Дай-ка я повторю, – сказал Дойл. – Ты хочешь, чтобы я нашел кого-то по имени Дойл и привез сюда, чтобы ты его убил.

– Сначала мы зададим ему пару вопросов, – сказал О'Мара. – Например, где мои деньги. Не волнуйся, найти его – наша забота. Мы не знаем, где он сегодня, но мы в курсе, куда он собирается завтра вечером. Все, что тебе нужно сделать, – это поехать и привезти его сюда. Я упрощу тебе задачу – пошлю с тобой пару моих ребят, они покажут дорогу.

Дойл смотрел в тарелку. Он чувствовал на себе взгляд Мины.

– Если откажешься, – продолжал О'Мара, – тебя убьют сегодня, сразу после завтрака. Если провалишь дело, или передумаешь, или пойдешь в полицию, тебя убьют позже, при первом удобном случае. Потом мы прикончим шлюху, которая работает в твоем баре, и в два счета выкупим твою дерьмовую дыру через суд. Короче говоря, если тебе удастся привезти сюда Дойла живым, я готов выписать чек на двести пятьдесят тысяч долларов за полную передачу прав собственности на твою землю. Не беспокойся, мы все сделаем аккуратно и законно, все документы будут идеально составлены моими адвокатами.

Король отопления и кондиционирования воздуха поднялся в полный рост. Он был невысок, но сила власти, которой он обладал, делала его огромным, так как не измерялась футами и дюймами.

Дойл медленно поднялся.

– Ты не можешь заставить меня продать свою собственность, – сказал он сквозь зубы. – Это незаконно.

О'Мара выдавил улыбку, больше похожую на дьявольскую усмешку.

– Ты и вправду забавный человек, – сказал он спокойно, что звучало более зловеще, чем все его угрозы. После этих слов Мина вскочила со стула и потащила Дойла вон из комнаты.

19

Они сидели на нижних ступенях, ожидая, пока Фини подгонит машину. Лабиринт, в котором держали Дойла, оказался массивным зданием в стиле модерн, со множеством мансардных окон и фронтонов. Построенное для какого-то родственника Рузвельтов в 1920-х годах, оно чем-то напоминало дома первых голландских поселенцев. Над подстриженными дубами и орешником голубело небо. Дойл думал о лете, об опьяняющем аромате лосьона для загара и запахе пива, о загорелых толпах отдыхающих, о том, что осталось сделать, чтобы подготовить площадку для гольфа к июню. В общем, обо всем, о чем теперь можно забыть.

Мина придвинулась ближе и взяла его за руку. На нем были щеголеватая итальянская спортивная куртка, новые штаны и туфли. Все это идеально ему подходило – любезность одного из головорезов О'Мары.

– Ты легко отделался, если тебе интересно мое мнение, – сказала она. – Одна пустяковая работа, и ты свободен.

– Отлично, – сказал Дойл, но не смог скрыть недовольство в голосе. – Дядя Бак построил эту площадку из ничего, на месте леса и болот, обливаясь потом, работая от зари до зари. У него был лишь солдатский билль и мечта о веселом гольфе. Если хочешь знать, это место – все, что у меня когда-либо было. Правда, я управлял рестораном в Испании, но на самом-то деле что я знаю о ресторанах? Этого хотела моя бывшая жена, и только. Я занимался лишь тем, что обслуживал бар и улыбался клиентам. И что? Теперь мне, судя по всему, придется просто так отдать свое имущество…

– Не надо, – Мина замотала головой.

– …коротышке гангстеру, к тому же гомику, и я еще должен радоваться?

– Жизнь – сложная штука, – сказала Мина, отпустив его руку. – И не очень безопасная. Посмотри на это по-другому – па мог бы сделать из тебя кошачьи консервы, и все еще может. Поэтому после того, как ты сделаешь то, что должен, и получишь деньги, я бы, на твоем месте, уехала куда-нибудь подальше. Ты не думал о Сан-Франциско?

– Никогда не слышал о таком месте, – ответил Дойл.

Теплый ветер шумел в верхушках деревьев, широкие дубовые листья казались на солнце неправдоподобно зелеными.

– Я всегда хотела поехать в Сан-Франциско, – задумчиво произнесла Мина. – С тех пор как посмотрела «Головокружение».[140]140
  Фильм режиссера Альфреда Хичкока (1958), действие которого разворачивается в Сан-Франциско.


[Закрыть] Никогда там не была.

– Скажи мне кое-что. – Он повернулся к Мине. – Я знаю, что это Америка и все такое, но как может один приезжий ирландский сукин сын подняться от отопления и кондиционирования воздуха до положения большой навозной кучи организованной преступности?

– Па не чудовище, знаешь ли, – тихо сказала Мина. – Он просто бизнесмен, которого требования рынка заставили пойти на жесткие меры. Преступники и капиталисты имеют много общего, я хорошо это поняла, учась в бизнес-школе. Что касается специальности, он учился на заочных курсах по наладке отопительного оборудования и кондиционеров в Нью-Йорке, когда приехал в Америку сорок лет назад, и с тех пор рвал задницу на работе каждый день. Еще вопросы есть?

– Да, а ты-то как получилась? Я в смысле его сексуальных пристрастий и вообще.

Мина вспыхнула.

– Обычным способом, – сказала она. – Не из пробирки, если ты об этом.

– А что с твоей матерью?

– Умерла, – глядя в сторону, сказала Мина. – Давным-давно.

Через секунду из громадного гаража с причудливыми фламандскими фронтонами, находившегося позади дома, выкатился черный «Мерседес-320» с мультяшными фарами и остановился перед крыльцом. За стеклами, тонированными под цвет плавящихся шин, ничего не было видно.

Мина поцеловала Дойла и протянула визитку с номером своего сотового, нацарапанным красными чернилами.

– Ну что ж, прощай, – сказала она. – Хотя не обязательно. Я бы все равно хотела поехать в Сан-Франциско.

Она отвернулась и пошла по ступеням обратно в дом. Фини вылез из «мерседеса», обошел его и, приглашая Дойла, открыл тяжелую дверь.

– Повезло чертову ублюдку, – пробормотал он сквозь зубы.

Но Дойл не считал, что ему повезло. Забравшись внутрь, он увидел Иисуса, скрючившегося на заднем сиденье, сердито смотревшего из жестких складок своего дождевика. Фини закрыл дверь, занял место водителя, и они тронулись в путь по длинной дороге мимо дубов, потом свернули на юг и поехали по узкому делавэрскому шоссе в Мэриленд, мимо птицеферм и маленьких бензоколонок. Всю дорогу до Виргинии они молчали.

– Куда мы едем? – наконец спросил Дойл, но Фини не ответил. Через пятнадцать минут они пересекли дамбу, а часом позже – мост через мыс Чарльза, сотрясаемый мощным потоком машин. Америка расстилалась в неясном свете до самого горизонта.

Часть 5
Тот самый Дойл

За трамвайными путями и величественными пальмами, окаймляющими Оушен-авеню, окутанный густой коричневатой дымкой, раскинулся Лос-Анджелес. Обнаженные силуэты небоскребов вдоль Гранд и Альварадо,[141]141
  Улицы в центральной, деловой части Лос-Анджелеса.


[Закрыть] спальные районы с чистенькими бунгало под тенью нависающих пальм; полустертые пятна далеких, поросших кустарником холмов. Магазины, едва различимые вдали, полные женщин, занятых покупками; невидимые рестораны, где обедают женщины. Именно так. Женщины, в чистых платьях, с накрашенными ногтями, мерцающей кожей, в дорогих туфлях и, господи боже, может быть, даже с орхидеями в волосах. Женщины, надушенные с головы до ног, прогуливающиеся под ручку по залитым солнцем темным тротуарам, катающиеся без дела в трамваях, сидящие за рулем модных автомобилей, несущиеся по главной автостраде Золотого штата,[142]142
  Другое название штата Калифорния.


[Закрыть] разговаривающие по телефону. Их губы, накрашенные яркой помадой, вот-вот коснутся трубки… Быть может, совсем недавно они сидели в этом самом баре на высоких бамбуковых стульях и потягивали в сумерках коктейли, пока сонный бриз шуршал их юбками и колыхал сморщенные от солнца листья пальм вдоль эспланады.[143]143
  Площадка для прогулок.


[Закрыть] Сейчас, за аккуратным желтым фартуком пляжа, на сине-зеленом просторе резвился Тихий океан. С берега доносился женский смех, песок, слегка запыленный городской сажей, усеивали полосатые зонты и светлые купальные кабинки. Было шестое августа 1946 года, ранний вечер, во всем мире закончилась война.

Джек Дойл сидел в патио ресторана «Дон Бичкомбер[144]144
  Бичкомбер (beachcomber) – обитатель побережья, перебивающийся случайной работой.


[Закрыть]» на пляже в Санта-Монике и пил свой первый коктейль «Атомная бомба» – взрывную смесь светлого и темного рома «Демерара» и разных соков. Этот коктейль сегодня утром изобрел китайский бармен, решив таким образом отметить годовщину удара по Хиросиме. Китайский бармен был родом из Нанкина, и ему не хватило душевных сил простить япошкам то, что они сделали с его семьей в 1938-м. Поэтому он сделал коктейль ярко-красным, добавив туда гранатовый сок – как символ невинной китайской крови, и определил ему специальную цену – пятьдесят центов в течение всего дня, – чтобы напомнить каждому, кто его заказывал, как ужасно и окончательно разгромили япошек. Представьте себе одну-единственную бомбу, как по волшебству стирающую целый город с лица земли облаком желтого дыма! Никто, кроме китайского бармена, не понимал этого символизма, а он не озаботился объяснить. Но Джеку Дойлу было все равно на это наплевать. Для него война закончилась, совершенно закончилась; даже мысли о скором конце войны остались далеко позади. Несколькими часами ранее, а если быть точным, ровно в 14.00, его с почестями проводили из Корпуса морской пехоты США в Сан-Педро и заплатили не чеком, а добрыми американскими долларами. Он вышел из ворот и на виду у часовых снял свою форму, вместе с наколотой медалью «Пурпурное сердце» и боевыми нашивками, полученными за рейды в покрытый буйной растительностью, зеленый ад тихоокеанских островов, названия которых он старательно желал забыть. Оставшись в майке, уставных трусах и уставных носках, он скатал снятое в рулон и сунул в большую проволочную урну, стоявшую рядом словно специально для этого.

Часовые гикали и смеялись.

– Тебя тоже к черту, парень! – закричал один, но Джеку было все равно, потому что его война закончилась.

Он прошел ускоренным маршем пару кварталов в нижнем белье, к счастью не встретив по пути полицейских, зашел в магазин мужской одежды и сказал клерку:

– Мне бы что-нибудь накинуть.

Служащий кивнул, не выразив никакого удивления, словно в магазин каждый день заходили отслужившие морские пехотинцы в нижнем белье, требуя одежду. Он продал Джеку самую яркую гражданскую одежду в Лос-Анджелесе: коричневую с желтым гавайскую рубашку с вышитыми вручную красными языческими масками; зеленые брюки со складками и отворотами, мешковатые, как брюки от «зута»;[145]145
  Костюм «зут» (zoot-suit) – костюм, состоящий из длинного пиджака, мешковатых брюк и широкополой шляпы. Был популярен в 30 – 40-е гг. XX в., особенно среди латиноамериканской и негритянской молодежи больших городов.


[Закрыть] бледно-желтый спортивный пиджак с чересчур широкими лацканами, бежевые носки с нарисованными на лодыжках часами и сандалии.

Одевшись таким образом, Джек не спеша дошел до ближайшей табачной лавки, купил три кубинские сигары, по семьдесят пять центов каждая, и сел в первый попавшийся красный трамвай, который повез его вдоль побережья в Сайта-Монику. Там он спрыгнул и направился к «Дону Бичкомберу» – вытянутому, открытому бару из бамбука, досок и тростника, стоящему на сваях в песке. Он однажды прочитал об этом месте в журнале о кино – Мирна Лой посещала «Дона», припомнил Джек, и Кароль Ломбард. Здесь также видели Рональда Колмана и Джека Бенни. Конечно, это было давным-давно, в другом мире, до войны. Теперь Кароль Ломбард нет в живых, а Мирна Лой живет в Нью-Йорке.

Джек сел за один из круглых бамбуковых столиков в патио, закурил одну из своих сигар и попросил принести коктейль, не важно какой. Филиппинский официант рекомендовал «Атомную бомбу», сейчас, мол, со скидкой, и Джек кивнул: давай. Теперь перед ним стояла еще одна трудная задача – найти женщину. Не просто женщину на одну ночь, а такую, чтобы с ней прожить остаток жизни.

Джек был среди последних морских пехотинцев, получивших увольнительную с тихоокеанской службы, – миллион мужчин пришли домой перед ним, – и теперь он волновался, что всех женщин разобрали. Но когда палящие лучи калифорнийского солнца смягчились и оно стало клониться к морю, сумерки выманили женщин из контор, оторвали от стеклянных прилавков магазинов. Они сели в красные трамваи и поехали на пляж, и вот они уже идут к берегу по узкому настилу из досок. Вскоре на небе разлилась приятная тускнеющая синева, над океаном зажглись прекрасные бледные звезды, и бар начал заполняться женщинами. Таинственной музыкой звенели браслеты на загорелых запястьях, на влажных кончиках сигарет алели следы губной помады.

По сигналу Джека в патио появился филиппинский официант.

– Дайте мне еще один, – сказал Джек, указывая на пустой стакан.

Филиппинец помотал головой.

– Дон говорит, только три «Атомные бомбы» на человека, из-за того, что они слишком крепкие, – сказал он. – Вы выпили уже четыре. Может, холодного пива?

– Что это за нелепый бар такой? – спросил Джек и, немного помолчав, добавил: – Откуда ты, мальчик?

– Из Манилы, – ответил официант.

– Я был в Маниле, знаешь ли. В сорок первом, с Макартуром. – Это была ложь. – Я был на Коррегидоре, Баатане и Палау тоже. – Это не было ложью.

– Как и все остальные. – Филиппинский официант завращал глазами: за прошлый год миллион солдат зашли в этот бар, и каждый из них хотел выпить сверх нормы.

Джек увидел, что патриотической тактикой ничего не добьешься, а для драки он недостаточно выпил.

– Ладно, – сказал он, – все, что угодно, кроме пива. Я его достаточно напился на службе.

Официант ушел и вскоре вернулся, держа на подносе высокий стакан с плавающими фруктами и бумажными зонтиками. Он сообщил, что этот коктейль называется «Суматра кула», он легкий и освежающий. Попробовав, Джек обнаружил, что он не более легкий и освежающий, чем «Атомная бомба». На самом деле все коктейли в «Доне» были, на его вкус, одинаковыми – крепкая смесь рома и фруктов, только фрукты слегка менялись от напитка к напитку. Но чем еще можно занять себя, кроме выпивки, пока наблюдаешь, как из города выходят женщины. Некоторые парами, некоторые небольшими болтливыми группами, некоторые с мужчинами, все еще одетыми в форму. Несколько женщин были сами по себе, ярко накрашенные, с хитрыми глазами, очевидно в поисках добычи. Блондинки, брюнетки, рыжие, худые, толстые, нормальные. Женщины, которые знали, что им нужно, и собирались этого добиться; женщины, которые не знали, что им нужно, но тем не менее собирались этого добиться; женщины, которые вообще ничего не хотели, но собирались добиться того же, что и остальные.

Джек смотрел на них и был совершенно уверен, хотя не мог толком объяснить почему, что в этот вечер в этом баре он встретит женщину, на которой женится.

Небо потемнело и заволокло туманом, яркие звезды вдруг потускнели. Над баром включились цветные фонарики с полинезийскими божками, несколько белых яхт бросили якорь в волнах за причалом, слабо отсвечивающим в темноте. Джек заметил плакат, висящий над дверью в мужской туалет: «ДОБРО ПОЖАЛОВАТЬ ДОМОЙ, ГЕРОИ», и подумал: ведь некоторые умники полагают, что это смешно.

Через несколько минут появился серьезный коротышка гаваец с маленькой гитарой и полудюжиной цветочных гирлянд на шее, присел тут же, в патио, на пару ящиков из-под мыла и под гитару спел несколько милых гавайских песенок – «Мана Лоа Леди», «Зовущий странника домой», «Королева Махайе», – но никто не обратил на него внимания. Тогда он забрал гитару и ушел. После этого китайский бармен вставил пластинку в граммофон за стойкой. Заиграли «Сансет Ройял Энтертейнерс» – старая негритянская группа, на выступлении которой Джек побывал однажды, еще до войны, в театре «Альгамбра» в Балтиморе. Музыка была плавной, проникновенной и почему-то вызывала воспоминания о контрабандном джине, личных прицепных вагонах и поездках на рыбалку с нетрезвыми, играющими по-крупному господами – об Америке, которая исчезла навсегда.

Джек закрыл глаза, слушая музыку в предвкушении приятной ностальгии, но вместо этого его охватила волна тошноты, такая же отвратительная, как таблетки атабрина, которые давали в джунглях от малярии. Он снова увидел высадку на Тараву, залитый кровью пляж, мертвые тела его товарищей, расплывающиеся на жаре, кошмарный огонь зенитной артиллерии, взрывающийся в ночном небе над безымянной лагуной, заполненной телами, криками раненых и вездесущим, как пот, страхом перед японцами где-то там, в темноте. Потом он открыл глаза и увидел ее. Она поднималась по ступеням в патио со свежеиспеченным лейтенантиком в нелепой летней форме, белых ботинках, белой шляпе, во всем белом, словно у молочника. Скорее всего он был новеньким в какой-нибудь программе V-12[146]146
  Учебная программа по подготовке офицерского состава для Корпуса морской пехоты США.


[Закрыть] и был разочарован, что война закончилась до того, как он смог в ней поучаствовать, словно не будет следующей войны, потом еще одной, и так до конца времен. Лейтенантик подвел женщину к столику в углу возле бамбукового ограждения и пошел к бару за напитками. Джек откровенно пялился на нее, она заметила, что он смотрит, на мгновение встретилась с ним глазами и отвернулась.

Она была высокой, хорошо сложенной, с длинными загорелыми ногами. Ее светло-русые волосы были убраны в высокую сложную прическу. На ней было явно дорогое платье в горошек и прекрасно подходившие к нему двухцветные туфли-лодочки. На голове пристроилась миленькая синяя шляпка, над левой грудью склонялась сочная орхидея. У нее были зеленые живые глаза, недавно припудренная кожа казалась прохладной на ошупь. Джек не мог на нее насмотреться. Ему понравилось, как она палец за пальцем стянула перчатки, прикурила сигарету, а потом выбросила спичку, очень медленно, словно у нее на это было сколько угодно времени. Она беспокойно ежилась под пристальным, изучающим взглядом Джека – то положит ногу на ногу, то уберет, – и Джек услышал слабое мелодичное позвякивание, которое заставило его затаить дыхание: там, вокруг ее лодыжки, обвивалась тонкая элегантная цепочка с качающейся подвеской.

С тяжело стучащим сердцем Джек поднялся и пошел через толпу к бару, туда, где в давке у ограждения наивный лейтенантик все еще ждал напитки. Джек крепко сжал его локоть.

– Я могу поговорить с вами, лейтенант? – сказал Джек. – Это важно.

Удивленный лейтенант повернулся к нему.

– Я жду напитки, – сказал он слегка высоким, как у женщины голосом. – И вообще-то, мы разве знакомы, мистер?

– Сержант морской пехоты Джек Дойл, сэр, в отставке с четырнадцати ноль-ноль сего дня.

– Ладно, сержант, в чем дело? – сказал лейтенант недавно освоенным тоном превосходства.

– Это кое-что… – колебался Джек, – …насчет войны.

Джек завел лейтенанта в подворотню, к мусорным бакам позади бара, и там без предупреждения повернулся и сильно ударил его в живот, швырнув испуганного парня к стене и лишив его на время способности шевелиться. Белая фуражка лейтенанта отлетела в мусор, валяющийся у баков. Джек прижал его к стене, упершись локтем в горло.

– Мне действительно жаль, что так вышло, сынок, – сказал Джек сквозь зубы, – но девушка, с которой ты пришел… я собираюсь на ней жениться. Не думаю, что она тебе это сообщила, не так ли?

Бедный лейтенантик смотрел на Джека испуганными глазами. Он не мог выдавить из себя ни слова, пока локоть Джека упирался в его адамово яблоко. Джек слегка ослабил давление, и лейтенант стал судорожно ловить ртом воздух.

– Я не знал… – удалось ему выдохнуть, но Дойл снова усилил нажим.

– На Тараве я штыком порвал сдавшегося в плен япошку от подбородка до яиц и выгреб его внутренности голыми руками, чтобы преподать ублюдку урок, усек?

Лейтенант промямлил что-то неразборчивое.

– Четыре года ада в морской пехоте, где погибли все мои лучшие друзья, так что я не намерен позволить какому-то сопляку гулять с моей невестой только потому, что он выше меня рангом. Ты понял меня, сэр?

– Клянусь, я не знал! – Из уголка глаза лейтенанта выкатилась слеза и поползла вниз. – Я познакомился с ней у прилавка в «Швабе»,[147]147
  Нечто среднее между аптекой и кафе, в 1930 – 1950-е гг. – излюбленное место отдыха среди кинозвезд и воротил Голливуда.


[Закрыть] мы договорились встретиться, вот и все.

Джеку стало жаль пацана, и он отступил.

– Исчезни, – сказал он, – прежде чем я сломаю тебе зубы.

Лейтенант наклонился, чтобы подобрать мятую белую фуражку, и, спотыкаясь, побрел мимо мусорных баков, а потом припустил по пляжу к лестнице, выходящей на Оушен-авеню.

Джек проводил его взглядом, вернулся в бар, взял два коктейля «Гавайский закат» и подошел к столику, где та девушка все еще сидела в ожидании своего спутника.

– Я не одна, – сказала девушка, глядя на него зелеными глазами. Но, казалось, она не удивилась, когда он сел к ней за столик и протянул коктейль.

– Вашему другу пришлось вернуться домой к мамочке, – сказал Джек. – Он попросил меня занять его место, если я не против.

Девушка ничего на это не ответила. Она взяла напиток и поднесла к губам соломинку.

– Как тебя зовут, дорогуша? – спросил Джек.

– Барбара Стэнвик,[148]148
  Популярная в 1930 – 1940-е гг. американская киноактриса.


[Закрыть] – ответила она.

– Не важно, потом скажешь, – сказал он. – Я Джек Дойл.

– Вы с юга? – спросила она. – Просто разговариваете как провинциал.

– Вассатиг, штат Виргиния, – сказал Джек. – Небольшой остров у дальнего побережья. Я бы рассказал тебе об этом месте, но ты вскоре сама все увидишь.

– В каком это смысле? – спросила девушка, нахмурившись.

– В том смысле, что я возьму тебя домой познакомиться с народом, – сказал Джек, – после того как мы поженимся. – Он улыбнулся, словно это была шутка. – Как насчет тебя? Ты откуда?

Девушка колебалась.

– Нью-Мексико, – сказала она. – Альбукерк.

Это была ложь, и Джек это знал. Он смотрел, как красная жидкость поднимается к ее губам по прозрачной соломинке. Она сделала глоток, потом еще один и посмотрела на белый шрам с неровными краями, который надвое разрезал татуировку морского пехотинца на его руке.

– Вы воевали? – спросила она.

– Просто выполнял свой патриотический долг.

– Где?

– В ужасных местах. В тех краях, где полно москитов и о которых никто не слышал. Последним ужасным местом была Иводзима.

– Там подняли флаг, – сказала женщина. – Его сфотографировали для журнала «Лайф».

– Точно, – сказал Джек. – В следующий раз внимательно посмотри на эту фотографию. Я тот, что с краю. Который сидит в грязи на корточках.

– Вы действительно один из тех парней на фотографии? – спросила женщина, ее зеленые глаза широко раскрылись.

– Совершенно точно, – сказал Джек.

Это была еще одна ложь, хотя смахивала на правду. Он был на Иводзиме, где япошки засели в пещерах, как дикие звери, как медведи, откуда их пришлось выкуривать огнеметами. Но когда на горе Сурибати поднимали флаг, он сидел у подножия горы в окопе, страдая от приступа дизентерии и выталкивая кишки наружу.

Женщина допила коктейль. Принесли еще. Глядя, как она пьет через соломинку, Дойл ощущал болезненную эрекцию, которая не проходила. Так прошел час, они пили и разговаривали, Джек в основном слушал и пытался понравиться.

На самом деле ее звали Клара Лаваль, ей было двадцать два, католичка, из богатой пасаденской семьи. Ее отец владел полудюжиной нефтяных скважин и небольшим флотом, состоящим из танкеров. Уже неплохо, подумал Дойл. Некоторое время она посещала колледж Богоматери с мэримаунтскими монашками, потом бросила – до смерти надоели монашки, книги и учеба. За последние четыре года она пять раз обручилась с разными солдатами, моряками и летчиками, и ей было все равно, что кто-нибудь из них узнает об остальных. Всем пяти она писала письма, которые начинались словами «дорогой, любимый…». Один из них покончил с собой, добавила она, но она считает, что в этом нет ее вины. Она любила выпить. Она была сама беда. Потакающая своим желаниям, испорченная, богатая, сытая, прекрасно одетая, совершенно не тронутая войной, уничтожившей половину мира, который для нее был всего лишь большим центром развлечений, полным мужчин в красивых формах.

Именно такая, какую Джек и искал.

В конце концов около десяти вечера Джек достаточно наслушался щебетания Клары. Он наклонился, взял в руку ее лодыжку, ту, на которой была цепочка, и положил себе на колено. Клара позволила ему это сделать.

– И что же это? – спросил он, теребя подвеску пальцем. Это оказалась не подвеска, а потертая старинная монета в десять центов, с сидящей Свободой, еле различимой датой «1841» и крошечной дырочкой, просверленной вверху.

– Это амулет моей бабушки, – объяснила Клара. – Бабуля была из Нового Орлеана, и там раньше верили во всякое колдовство. Если носишь на лодыжке серебряный десятицентовик, это делает тебя… – она наклонилась над столом и понизила голос до шепота, – …более привлекательной для мужчин.

– В этом разделе тебе помощь не нужна, сестренка, – сказал Джек, склонился и поцеловал пальцы ее ног.

Она хихикнула и отдернула ногу.

– Нахал. – Потом она допила второй «Гавайский закат», переключилась на «Куба либрес» и попросила его рассказать историю о войне. – Реальную историю, – сказала она. – Не всякую чепуху про красно-бело-синий героизм.

– Поверь, тебе не стоит слышать реальных историй о войне, – сказал Джек. – Они не для твоих красивых ушек.

– Нет, я правда хочу, – капризно сказала Клара. – Я справлюсь, ты только попробуй.

– Ладно, – вздохнул Джек. – Вот одна. Мы были на Билакау, жалком клочке суши среди Соломоновых островов. Так вот, там было племя голых дикарей, которые жили в джунглях и помогали нам сражаться с япошками. Наш капитан стал другом их вождю, и когда операция закончилась, всю часть пригласили на что-то вроде праздничного обеда. Хочешь узнать, что подавали к столу?

– Разумеется.

– А мне так не кажется.

– Заткнись и закончи историю.

– Ладно, – сказал Джек. – Дело в том, что племя ничего не знало о готовке. Они ели свою пищу сырой, потому что не умели разжигать огонь и не знали, что пища должна быть горячей. Поэтому они утром накормили целой пачкой риса стаю голодных собак. Когда пришло время ужина и все уселись, голодные и настроенные на жареную свинью или что-то в этом роде, они просто притащили собак, вырезали у них желудки, разрезали их и стали есть рис прямо так, наполовину переваренным, а мы должны были к ним присоединиться. Вот какую еду готовят для тебя на Билакау.

Клара позеленела.

– Ты это выдумал, – сказала она. – Это действительно ужасно.

– Я предупреждал.

– Вы ели этот рис? – спросил она.

– Нет. Капитан сказал им, что это противоречит нашей религии и все такое, и мы ели бананы и кокосы. А потом мы отправились в постель с дочерьми вождя.

Казалось, Клару это не шокировало. Она задумчиво вертела между губ соломинку.

– И как они тебе показались?

– Неплохо, при сложившихся обстоятельствах, – сказал Джек. Он нагнулся, снова схватил лодыжку Клары и крепко зажал ее. – Послушай меня, Клара. Я люблю тебя. Я полюбил тебя в ту самую минуту, когда ты вошла сюда с тем мальчишкой в форме молочника, тебя и твои зеленые глаза, и твой браслет на лодыжке, и твое платье в горошек, и я хочу спать с тобой сегодня, сейчас. Последние четыре года я был только с теми женщинами, которых встречаешь на войне, теми, которые соглашаются пойти с рядовыми пехотинцами, не офицерами, я имею в виду проституток и полуголодных шлюх. Ты – первая чистая красивая девушка, которую я встретил с тех пор, как покинул дом. Так что не знаю, как выразить это по-другому, но наверно, так: пойдем куда-нибудь прямо сейчас, поженимся, найдем гостиницу и будем заниматься любовью всю ночь и весь день, до конца недели и до конца нашей жизни. Что скажешь?

Клара была слишком поражена, чтобы ответить, а Джек не дал ей возможности. Он наклонился через стол и поцеловал ее, прижав орхидею к ее груди, снова поцеловал. Они встали и пошли по пляжу, нашли убогий мотель в самом конце Оушен-авеню, под названием «Бунгало счастливых моллюсков», и занимались любовью в грязной маленькой хижине всю ночь напролет и следующие два дня, совершенно забыв о мировом судье. Такие вещи часто случались сразу после войны, когда мир повидал довольно смертей и люди пытались забыть о кровавой бойне, долго и часто занимаясь любовью. В воздухе носился счастливый, вызывающий вожделение гул – звук мужчин и женщин, сплетенных в плотских объятиях.