Текст книги "Неправильный Дойл"

Автор книги: Роберт Джирарди

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 28 страниц)

7

Это оказался блестящий черный «мерседес» с тонированными стеклами, одна из хищных новых моделей с гигантскими овальными фарами, похожими на глаза мультяшных героев. На хромированном ободке номерного знака красовалась маленькая черная надпись: «Делавэр». За рулем сидел Слау, толстый, розовый и взволнованный. Его красный адвокатский галстук в шотландскую клетку нелепо колыхался на морском ветру. Изнутри доносилась классическая музыка и резко пахло новой кожей.

– Как я уже сказал, буду рад доставить вас туда прямо сейчас, – сказал юрист. – Я подожду вас и отвезу обратно. Без проблем.

Дойл довольно долго молчал. Его машину снова отбуксировали, на этот раз от желтого бордюра на Мер-мэйд-авеню за старшей школой, куда он приехал, чтобы найти помощника для восстановления площадки по трудовой программе для малолетних преступников. Ублюдки отправили машину не к Тоби, а через дамбу на материк, на окружную штрафплощадку.

– Ладно, а к чему такая спешка? – наконец спросил Дойл. – Почему не на следующей неделе?

Слау вздохнул:

– Со мной связался констебль Смут, одолеваемый подозрениями, кстати говоря злобными и безосновательными, по поводу случаев вандализма, якобы имевших место на вашей земле. Мой клиент желает как можно скорее окончательно развеять ваше беспокойство.

– Поджог – это мелочи, – сказал Дойл. – Меня больше заботит разрезанный опоссум.

– Опоссум? – Казалось, Слау смутился.

– Да, задница опоссума с торчащим из нее иглобрюхом, – мрачно сказал Дойл. – Самая отвратительная вещь, которую вы могли бы себе представить.

Слау помотал головой.

– Честно сказать, не знаю, о чем вы говорите.

– Я тоже, – произнес Дойл, – пока не знаю.

Слау поехал на южную часть острова по дороге к бухте Москитов, мимо «Удочек, катушек, наживок и припасов» Клингфорда, а затем вдоль пристани для яхт. Рыболовное снаряжение чартерных лодок торчало на фоне сереющего неба, как усики множества насекомых. После этого Дойл перестал узнавать местность. Все было новым, построенным на этой болотистой земле за последние несколько лет. Торговые ряды, обозначенные как «Центральная площадь окнонтококов», выставили для публики приманки вроде «Пиццы Белграно в кирпичной печи», магазина «Гэп»,[49]49
  Сеть магазинов, продающих модную молодежную одежду.


[Закрыть] тайского ресторана «Май Тай», «Блокбастер Видео» и недостроенного супермаркета «Мегафуд». Как бельмо на глазу. Дальше тянулись элитные жилые комплексы: «Морские брызги», «Терраса Атлантики», «Устричные отмели». Безымянное огороженное здание, состоящее из двух дюжин квартир, было отделано так хитроумно, словно наспех сколочено из сплавного лесоматериала. За ним виднелся желтый оштукатуренный многоквартирный дом с куполами-луковицами. Глядя на него, Дойлу вспомнилась «Тысяча и одна ночь».

– Это субсидированный жилой комплекс, – сказал Слау. – Здесь живут в основном пенсионеры из Балтимора и Филадельфии. Я бы не стал говорить вам, какая здесь квартплата.

– Ну и не надо, – сказал Дойл.

Слау поджал губы и нажал кнопку CD-чейнджера. В ту же секунду классика сменилась грустной ирландской балладой. Из шести скрытых динамиков зазвучал унылый голос ирландского тенора. По лицу Слау пробежала слабая дрожь, он подался вперед и выключил проигрыватель.

– Послушайте, Дойл, – сказал он. Его липкий тон исчез, и слова прозвучали неприятно жестко. – Не задирайте нос. Если не одумаетесь, потеряете больше, чем вам кажется.

– То есть? – спросил Дойл.

– То есть прислушайтесь к тому, что вам предложит этот человек. Он и так дает больше, чем вы заслуживаете. А мог бы и не давать.

– Скажите, а вы-то что с этого имеете? – спросил Дойл.

– Я ваш юрисконсульт. – Слау изобразил на лице профессиональное беспокойство. – «Пиратский остров» является для вас серьезной обузой, особенно в свете повреждений от недавнего пожара. Так уж получилось, что я являюсь и его юрисконсультом. Моя позиция в этом вопросе предельно открыта – я готовлю продажу и беру комиссионные и гонорар с него, я организую покупку и получаю комиссионные и гонорар от вас. Я выигрываю в любом случае. Для меня это очевидно.

– А что говорит Уиткомб об этом явном конфликте интересов?

Слау поерзал на кожаном сиденье, покрутил руль. Дойлу показалось, что по толстым губам юриста скользнуло слабое подобие удовлетворенной улыбки.

– Фой в больнице с того самого дня, когда вы приходили к нам в контору в Виккомаке, – сказал Слау. – Боюсь, что ему недолго осталось, и врачи так считают.

– Мне очень жаль это слышать, – искренне сказал Дойл.

– Да, я сам совершенно раздавлен, – сказал Слау, но его губы дернулись при этих словах. Он нажал еще одну кнопку на «Блаупункте»,[50]50
  Зд.: магнитола.


[Закрыть] и диск скользнул в чейнджер. Через секунду салон наполнился высокими печальными звуками «Реквиема» Верди.

8

К тарелке с нарезанной капустой и кусочками арбуза подбиралась игуана. Она мигнула своим бездонным древним черным глазом, снова мигнула, потом медленно приоткрыла рот, чтобы высвободить язык, покрытый блестящим клейким веществом. Язык развернулся, прилип к кусочку арбуза и завернулся назад. Тварь принялась очень медленно жевать. В эту минуту ее кожа отливала зеленым, под цвет тропических листьев во время проливного дождя. Но окраска в любой момент могла измениться.

– Видел бы ты, какой он, когда пописает, – сказал Таракан, протянул руку и постучал пальцем по спине ящерицы. – Этот маленький ублюдок чернеет как сажа, а потом начинает хлестать тебя своим хвостом. Красив, не находишь? Iguanidae chalarodon. Родом с Мадагаскара.

– У меня мало времени, Таракан. – Дойл стоял, обливаясь потом, в дверном проеме «комнаты пресмыкающихся» Таракана Помптона. Это был террариум со стеклянными стенами, занимающий целое крыло ярко-розового восьмиугольного особняка, возведенного на частном пирсе и входящего в эксклюзивную застройку под названием «Пристань Споффорда» на южном конце острова. Обогревательные лампы излучали фиолетовый свет, увлажнитель выпускал клубы теплого пара. Вдоль стен тянулись огромные стеклянные вольеры с разнообразными ящерицами и змеями.

– Ты такой занятой, приятель. – На лице Таракана возникла идиотская улыбка. – Раз и готово, спасибо, мадам, это старый бандит Дойл заходил к вам. Да уж, прошло целых двадцать долбаных лет, вот дерьмо. Дай мне еще минуту. Нужно накормить моих красавцев, о'кей?

Дойл не ответил. Он понимал, что кормление этих тварей было своего рода представлением. Бедный Таракан. «Я стал крутым, – хотел сказать этим Таракан. – Я теперь важная птица и могу заставить тебя ждать». Но на самом деле он почти не изменился со школьной поры, словно где-то у него висел портрет, который вместо него старел и на котором зловещим образом отпечатывались все его пороки. Он был все таким же тощим и нескладным, каким был подростком. Жилистый, с торчащими локтями, грязной козлиной бородкой, словно приклеенной к подбородку, сальными светлыми волосами, стянутыми в хвост, и знакомым простоватым выражением лица, скрывающим особую злобу. Даже одежда была прежней: вареная футболка с эмблемой «Грейтфул Дэд», пара рваных, залатанных джинсов, ни обуви, ни носков. Длинные костлявые ступни Таракана напомнили Дойлу ступни святых после пыток, изображенных на полотнах Эль Греко, которые он видел в мадридском музее Прадо. Но святость заканчивалась там же, где начиналась, – на грязных пальцах ног.

Таракан, все время бессмысленно болтая, медленно шел вдоль вольеров, подкидывая питомцам рубленые овощи. Дойдя до огромного террариума, в котором находился боа-констриктор, он вытащил из перфорированного металлического ящика клетку с белыми мышами.

– Ненавижу эту часть, – сказал Таракан, но вид его свидетельствовал об обратном. Он просунул руку в клетку, вытащил одну из мышей за хвост и швырнул испуганное животное в террариум. Огромная змея подняла голову, открыла ленивый красный глаз. Мышь нервно побежала по деревянным стружкам, попыталась вскарабкаться по скользкому стеклу. Боа смотрел на это, пока мышь не выдохлась, и, когда сопротивление было минимальным, огромные челюсти открылись, и мышь исчезла в розовом горле.

Дойл не смог вынести этого спектакля и вышел в холл, подальше от жары и этих отвратительных созданий. Он заставил себя вспомнить о Таракане все, что намеренно забыл когда-то. Воспоминания перенесли его в старшие классы вассатигской школы, в 1976 год; в эру клёша, сигарет с марихуаной и колумбийского красного вина; когда, как говаривал дядя Бак, Америка катилась ко всем чертям в мусорной корзине, когда последние традиции покрылись слоем пыли и все, что было нужно молодому поколению, – это хэви-металл, «колеса», диско и прочее, такое же морально убогое.

В те дни Таракан был наркоманом и второсортным дилером. Он распространял полученные по почте таблетки и доморощенную марихуану, смешанную пополам с душицей. За это мелкое мошенничество и некоторую придурковатость в старшей школе на него были гонения.

Ребята из школьной футбольной команды, накачанные парни, которые верховодили в школе – среди них был Эд Тоби, – всей душой ненавидели его. Они безжалостно гонялись за ним в коридорах на перерывах, на парковке перед занятиями и после них, у автобусной остановки, в туалетах, везде, где могли достать его и при этом остаться безнаказанными. Они били его, унижали, снова били. Скорее всего кличка Таракан появилась не потому, что он тайком, в перерывах между уроками, продавал в подворотнях косяки с поддельной травкой, а потому, что он, как таракан, несся по школьным коридорам, отчаянно пытаясь оторваться от своих жестоких одноклассников.

Невероятное партнерство с Дойлом явилось результатом происшествия в столовой однажды во время обеда. Дойл тогда был уже в предпоследнем классе и, непонятно почему, защитил Таракана от двух придурков из футбольной команды, которые решили размазать по полу обед этого маленького ублюдка и ткнуть его туда лицом. Большинство учеников отошли, чтобы с явным удовольствием посмотреть на расправу: злоключения соученика заставили их на время забыть об отвратительной столовской еде, об общих страданиях подростков в муниципальной школе, и никто и пальцем не пошевелил, чтобы спасти Таракана от унижений. Все были разочарованы, когда Дойл двумя хорошо направленными ударами уложил обоих, а Таракан успел сбежать.

Дойл не мог понять, зачем он добровольно встал на защиту Таракана. Может быть, ему просто не понравилось, как два здоровых тупых лба бьют одного худого пацана, не важно, противным он был или нет. А может быть, он хотел что-то доказать игрокам своей бывшей команды – его только что вышибли оттуда за неподчинение. Неподчинением называлось то, что он обозвал тренера «ползучим членом» – тот имел привычку околачиваться в душевой, пока юные спортсмены намыливались после игры. Таракан, естественно, предпочитал первый вариант объяснения. Их странная дружба, сначала односторонняя – Дойл удивлялся, но терпеливо реагировал на поклонение со стороны Таракана, – в течение года изменилась: доминировать в их отношениях начал Таракан. Это было скорее случайностью, чем планом. Таракан развил серьезные отношения в Делавэре, связанные с гашишем. За этими связями пришли другие, и его сеть контактов в торговле наркотиками расцвела, как дьявольский цветок, который не может расти один. Ему понадобилась помощь, чтобы привезти кому-то дробовик. За это он пообещал сто долларов – солидные деньги по тем временам. Таракан объяснил, что Дойлу не придется иметь дело с крутыми парнями или играть роль телохранителя, просто вместе будет безопаснее. А сотня – это достойная цена за незаконность, они же будут перевозить контрабанду, да?

Слово «контрабанда» вдохновило бы любого Дойла, от Финстера до последнего представителя рода. Даже честный старый Бак одно время возил сигареты из Северной Каролины, пренебрегая мнением налогового департамента. Поэтому Дойл без колебаний вписался в это криминальное дельце, которое он едва мог вспомнить сейчас, годы спустя. Неясные очертания окружных шоссе, ладони, липкие от ощущения опасности, напряженная встреча с бандитами на мотоциклах в зловещей придорожной пивной на полпути к Доверу, а потом возвращение домой в три часа ночи. «Камаро» Таракана с откидным верхом, вонючий косяк марихуаны размером с Филадельфию, тлеющий в пепельнице, стучащие на заднем сиденье пустые пивные банки, таблетки куаалюда,[51]51
  Куаалюд – метакьюалон (барбитурат, снотворное).


[Закрыть] распиханные по пакетикам и засунутые за автомагнитолу, откуда их можно было вытащить через бардачок, и упаковки гашиша, набитые в дыру под сиденьем.

Для Дойла период торговли наркотиками продлился десять месяцев. В самом его разгаре они с Тараканом делали три поездки в неделю, а однажды заехали аж в Вайнленд, штат Нью-Джерси, за двумя порциями светлого албанского гашиша. Таракан зарабатывал кучу денег, наверное десятки тысяч, но никогда не давал Дойлу больше сотни долларов за поездку. Дойл, будучи Дойлом, никогда и не подумал бы просить увеличения своей доли. Тем временем его отметки в школе стремительно падали: он спал во время уроков, завалил алгебру и историю Америки, однако ему было наплевать. Нервное возбуждение значило для него больше, чем учеба в школе. Поэтому он продолжал разъезжать на большой скорости по темным дорогам Восточного побережья под громкую музыку «Грейтфул Дэд», Боба Марли, «Блю Ойстер Калт», «Бэд Кампани», «Фогхэт».

За несколько месяцев до выпускных экзаменов Таракан организовал самую крупную для него по тем временам сделку – четверть килограмма кокаина, за которым нужно было съездить в паршивую деревенскую забегаловку, куда-то в самую глушь Делавэра. Это была первая сделка с кокаином, что означало расширение. Таракан нервничал с самого начала. Дойл запомнил запах удобрений со свекольных полей вокруг бара под названием «Придорожная закусочная у Луссо» и тусклые зловещие огни Кристианы на горизонте.

Они прождали два часа. Зеленые сверкающие неоновые часы тикали со стены над головой, заведение медленно пустело. С каждой минутой беспокойство Таракана росло, пока оно не стало носиться в воздухе и вонять сильнее, чем удобрения с полей. Наконец появилась пара крутых парней: толстый коротышка с выпученными глазами и револьвером 45-го калибра, торчавшим у него из-за пояса, и нервный ирландец, державший под плащом обрез дробовика. Пучеглазый встал у двери на стрёме, а ирландец показал дробовик и выгнал сидевших в баре пьяниц.

– Просто мера предосторожности, – подмигнул Таракану ирландец. – Его светлость прибудет с минуты на минуту, а он не любит лишних свидетелей.

Потом он зашел за прилавок, плеснул себе виски и зловеще улыбнулся, показав обломки коричневых зубов. Таракан никогда не видел этих людей. Он попытался не паниковать, для храбрости бросая монеты в музыкальный автомат. Дойл до сих пор помнил угрожающие басы «Дома восходящего солнца» – не слишком удачный выбор, – потрескивавшие из старых динамиков, наполнявшие бар предвестием несчастья: «…Мама, передай своим детям, пусть не делают то, что сделал я…»

Это предостережение не лучшим образом повлияло на нервы Таракана. Он побледнел и, спотыкаясь, пошел в туалет, где его вырвало. Обратно он не вернулся. Через десять минут ирландец вышиб дверь и обнаружил, что Таракан пропал, окно открыто, а «камаро» нет на парковке. После этого дела у Дойла пошли плохо. Парни избили его, опустошили карманы и отвезли через свекольные поля в лес, где привязали к дереву парой скользких соединительных кабелей.

– Рано или поздно мы вернемся, когда достанем твоего приятеля, шкет, – сказал ирландец. – А ты тем временем подумай, как ты хочешь умереть – как мужчина или как собака.

Дойл старался не думать совсем. После часа отчаянных попыток высвободиться он смог ослабить кабели и кое-как добрался до шоссе. Он проголосовал, его подвезли, потом снова подвезли, и через десять часов автостопа, ходьбы пешком, снова автостопа, без еды, питья и денег он вернулся на Вассатиг. На этом его преступная жизнь закончилась, а отметки улучшились. Осенью он уехал в колледж Камден-Сидней на деньги матери и больше не видел Таракана. До этого дня.

9

На стенах строгой белой гостиной были развешены ритуальные маски и грубое смертоносное оружие африканских племен. Таракан пробормотал несколько слов в переговорное устройство, и через некоторое время откуда-то появилась чернокожая женщина, завернутая с головы до ног в полосатую африканскую ткань. Она толкала тележку для напитков, заставленную бутылками, с набором барных инструментов и ведерком льда. Она была красива, с гладкой и шелковистой кожей шоколадного цвета; надменна и ранима, словно принцесса, которую держат в наложницах. Она молча смешала Таракану водку с мартини, он взял стакан и развалился в мягком кресле из зеленой кожи.

Дойл попросил бурбон со льдом. Женщина с высокомерным видом налила ему, ни разу не посмотрев в его сторону. Дойл присел на низкую скамеечку ашанти. На это изогнутое сиденье когда-то приземлялись задницы жестоких вождей. Потолок парил над полом из армированного стекла футах в пятидесяти, наверху была фальшивая смотровая площадка.

– Номи, детка, это мой старый приятель Тимми Дойл, – сказал Таракан, когда женщина повернулась, чтобы уйти.

– Привет, – сказал Дойл, – меня зовут Тим.

Никакой реакции, она смотрела в сторону. Таракан похлопал по зеленой коже кресла слева от себя, она подошла и грациозно опустилась на широкую подушку. Дойл потягивал бурбон и восхищался ее строгим профилем. Таракан поднял одну из своих узких босых ног, подошвы были грубыми и почти черными.

– Полагаю, ты кое-что забыла, детка, – сказал он со знакомой идиотской улыбкой.

Не говоря ни слова, Номи подошла к тележке для напитков и взяла с нагретого подноса дымящееся белое полотенце. Она подсела к зеленому кожаному креслу, наклонилась вперед и начала вытирать грязные ступни Таракана. Он удовлетворенно вздохнул и изогнулся в кресле, пока она аккуратно водила полотенцем между пальцами его ног, выполняя эту унизительную процедуру с восхитительным достоинством – глаза опущены, длинные ресницы почти касаются щек. Дойл смутился, словно был на ее месте. Еще одно из проклятых представлений Таракана.

– Ну же, детка, – нежно сказал Таракан, – будь повежливей. Давай, поздоровайся со стариной Дойлом.

Номи помедлила, подняла равнодушные черные глаза.

– Привет, мистер Дойл, – сказала она с ямайским акцентом. Потом продолжила вытирать ноги Таракану.

– Видела бы ты Дойла в старые добрые времена, – продолжал Таракан, улыбаясь. – Он однажды разбросал целую футбольную команду, чтобы спасти мою задницу. Прямо как Мэнникс. Помнишь Мэнникса?

Она не ответила.

– Мэнникс был крутым сыщиком из сериала, который шел тогда по телику. Он выбивал дерьмо из пяти или шести злодеев за раз. Старина Дойл мог бы легко справиться с восьмью или десятью, правда, Дойл?

– Давай-ка закончим с этим собачьим дерьмом, – резко сказал Дойл. Его терпение в конце концов лопнуло. – Мы собрались по поводу продажи «Пиратского острова», не так ли?

Таракан закатил глаза.

– И ты даже не спросишь, как у меня дела? А мы ведь раньше были друзьями, помнишь?

– Я вижу, как у тебя дела, – сказал Дойл. – Ты живешь, как чертов магараджа. Нанимаешь телок, чтобы они мыли тебе ноги. Если я еще раз услышу от тебя слово «дружба», моя дружественная нога отпечатается на твоей заднице.

Таракан покраснел, но прежде, чем он ответил, Номи одернула платье, вскочила и кинулась на Дойла, выставив вперед красные острые ногти. Тот отскочил в сторону, скамеечка опрокинулась. Бурбон выплеснулся на белый ковер. Таракан, смеясь, схватил Номи за подол и усадил к себе на колени.

– Ну-ну, успокойся, детка, – сказал он. – Дыши глубже, вот так, глубже.

Номи сделала несколько глубоких вдохов и вроде бы успокоилась. Таракан утешительно шлепнул ее по заду.

– Почему бы тебе не принести наши любимые штучки, о'кей?

Дойл смотрел на них с безопасного расстояния, стоя спиной к большой африканской маске, похожей на сову, диаметром с крышку от мусорного бака. Номи быстро сделала в его сторону жест, которого он раньше не видел, но тем не менее сразу понял его смысл. Она гордо прошла к двери и исчезла. Дойл поднял скамеечку и снова сел на нее.

– Извини за эту сцену, – посмеиваясь, сказал Таракан. – У Номи что-то вроде болезненной преданности. Но я не льщу себе. Как и большинство женщин, ее привлекает власть. Потеряешь власть – потеряешь женщину. Вот такая любовь.

– Да уж, – сказал Дойл. – Я слышал, ты теперь в Совете уполномоченных представителей.

Таракан ухмыльнулся:

– Не верится, да?

– Не очень.

– Хочешь послушать, как я туда пробрался?

– Нет, – ответил Дойл.

– Деньги, – прошептал Таракан, – много денег.

– Да ты что…

– А так как мы с тобой были приятелями по темным делишкам, так я тебе прямо скажу, как я заполучил наличность, с которой все и началось. Можно назвать это парой очень проницательных деловых решений. В восьмидесятых я попал в мир крэка и вовремя завязал с ним, лет через десять, оставшись примерно с тремя миллионами, припрятанными под матрасом.

– Крэк? – недоверчиво переспросил Дойл.

– Не верь всему, что показывают по телевизору, – махнул желтой рукой Таракан. – Крэк – это то же самое, что и остальное: марихуана, кокаин, выпивка, героин. Все вместе это называется допаминовыми ингибиторами, понятно? Они все делают одно и то же – помогают тебе почувствовать себя хорошо, когда ты этого хочешь. А некоторые люди берут эту самую дурь и запихивают себе в нос. И знаешь, что я придумал? Дойл ответил, что не желает знать.

– Я инвестировал, – не слушал его Таракан, – в недвижимость. Теперь я полностью легален. Тебе нужно держаться меня, Дойл.

– Держу пари, ты уже нашел мне симпатичную маленькую клетку возле боа-констриктора, – сказал Дойл.

Он собирался добавить еще кое-что, но в этот момент вернулась Номи с длинной трубкой из черного дерева, инкрустированной серебром на манер индейской трубки мира, и маленьким квадратным предметом, завернутым в фольгу, как конфета.

– Ага, – сказал Таракан. – Время пить «Миллер».

Номи села на подлокотник кресла рядом с Тараканом, все так же не глядя в сторону Дойла, и развернула фольгу. Внутри оказался липкий брусок черного бирманского героина. Дойл почувствовал тошнотворно сладкий, отдающий лекарством запах и отвернулся. Он никогда не любил курить наркотики, даже в те времена, когда курил, чтобы не выделяться, потому что все жители этой страны тогда были под кайфом. А если ты не был под кайфом, тебе было трудно соблазнять женщин, которые в ту пору настаивали на косяке на двоих, прежде чем пускали к себе в трусы. И все же это ему не нравилось, потому что травка делала его идиотом. Однако то, что он увидел сейчас, отличалось от виденного раньше: другой уровень, гладкая черная рептилия в семействе опиума. Острым краем ногтя Номи соскоблила с кирпичика небольшую горку стружки, небрежно набила трубку и протянула ее Таракану. Тот зажег трубку, глубоко затянулся, задержал дым в легких и протянул трубку Дойлу.

Тот покачал головой.

– Естественно, нет. – Таракан закашлялся, выпуская облако тонкого белого дыма, похожего на пар. – Это не для Мэнникса. – Он протянул трубку Номи, мышцы его лица расслабились, и он откинул голову на зеленую кожу кресла. Номи глубоко вдохнула, полностью заполняя легкие, выдохнула в направлении Дойла и угрюмо уставилась на него через облако дыма.

– Ты не нравишься мне, парень, – сказала она. Ее глаза уже остекленели. – Ты самый настоящий жалкий идиот.

– Иди на хрен, сестричка, – сказал Дойл.

– А эта идиотская одежда, – сказала она, показывая на габардиновые штаны дяди Бака и его же клетчатую рубашку из искусственного шелка навыпуск, от которой исходил слабый несвежий запах жаркого дня 1955 года – Кто твой портной? Сраные Лаверн и Ширли?[52]52
  Героини комедийного сериала конца 1970-х гг., пытающиеся преуспеть в жизни.


[Закрыть]

– Знаешь что, – сказал Дойл, – я слышал, что такие наряды, как у тебя, носят уличные шлюхи в Кингстоне.

– Сраный ублюдок! – зашипела она, но под влиянием героина ее слова прозвучали не очень эффектно.

– Спокойно, детки, – сказал Таракан, лениво посмеиваясь. – Ну что ж, давай поговорим о «Пиратском острове Дойла». Ты продолжаешь держаться со стойкостью, которая кое-чего заслуживает. Я поднимаю стоимость предложения до двухсот пятидесяти тысяч за эту жалкую кучу дерьма, затерянную в лесу. Идет?

– Скажи мне, – спросил Дойл, стараясь придать голосу легкомысленный тон, – что ты хочешь сделать с этим местом? Серьезно.

– Какого черта, – сказал Таракан. – В конце концов ты все равно узнаешь, да? Они восстанавливают «Королевскую синюю колу», ты в курсе?

– Да, – сказал Дойл, – кое-что слышал. Отвратительная моча.

Таракан нетерпеливо помахал рукой.

– Все дело в маркетинге. Когда ты наконец это поймешь? Мы собираемся сделать из этого места центр «Королевской синей», как палатку, которая раньше была в городе. Помнишь то место? Ну, все эти официантки с большими титьками, на роликах, в узких униформах?

– Кто – мы?

– Мы – это твой покорный слуга и группа инвесторов, стоящая за «Королевской синей», – сказал Таракан. – Все очень просто.

– Ладно, – сказал Дойл. – Тогда к чему все уловки?

– Я решил, если ты узнаешь, что я участвую в этом… – Таракан сделал затяжку и выдохнул, – то упрешься рогами и откажешься. И я был прав. Ты уперся рогами.

– А опоссум? – спросил Дойл. Злоба в его голосе росла. – А попытка поджога? Я знаю, что за этим стоишь ты, Таракан. Опять твои дурацкие выкрутасы. Ты правда думал, что на меня это подействует?

Таракан моргал от тонкого ядовитого дыма. На его глаза словно натянули пленку. Они стали безжизненными. Молекулы допамина ныряли в бездну его мозга, словно тысячи самоубийц с моста в темную воду. Ему с трудом удалось выдавить, что это не он, но это можно было разобрать только наполовину.

– Ты об этом не вспомнишь, – оборвал его Дойл. – Ты для этого слишком под кайфом. Но все равно послушай. Если ты еще раз отправишь кого-нибудь на «Пиратский остров», чтобы сжечь меня, или изгадить мою площадку, или еще что-нибудь, я убью их. А потом я приду за тобой прямо сюда, в твой долбаный особняк, и скормлю тебя по кусочку твоим чертовым ползучим гадам. Ты слышишь, что я говорю?

Таракан озадаченно уставился на него.

– Ты пришел сюда, чтобы просто сообщить мне это дерьмо?

– Зато теперь ты понял, приятель, – ухмыляясь, сказал Дойл. – Не продается.

Таракан озадаченно посмотрел на Номи, которая, казалось, не понимала, что происходит. Потом махнул длинной желтой рукой.

– Ты чертов идиот, Дойл, – сказал он, вынимая из кармана мобильный. – Мне нужно работать. Вали, на хрен, отсюда.

Дойл развернулся и вышел через переднюю дверь, оставив ее открытой. «Мерседес» Слау исчез с того места, где был припаркован. Он немного подождал, «мерседес» не появился. Ублюдок Слау уехал, оставив его в этой дыре. И ему пришлось долго идти пешком до «Пиратского острова».