Текст книги "Жестокость"

Автор книги: Роберт Альберт Блох

Соавторы: Роальд Даль,Дональд Эдвин Уэстлейк,Ширли Джексон,Рэймонд (Раймон) Уильямс (Вильямс),Алекс Хэмилтон,Дэвид Кейз,Джон Кифовер,Ховард Кларк,Роберт Хиггинс,Пол Эйден
сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 24 страниц)

– Да, если только не допустить, что оно пожирает исключительно их головы, – добавил он и против его воли смысл придал его словам какой-то зловещий оттенок.

* * *

Собаки бросились вперед, словно видя перед собой противника, с которым следовало расправиться не более чем за десять минут. Однако через несколько минут и они встали, обескураженные не меньше, чем проводник. Собакам было невдомек, что от них требуется, куда идти дальше; они бросались из стороны в сторону, в отчаянии задирая друг друга. Везерби внимательно следил за ними. Ему и раньше приходилось работать с собаками, так что сейчас он понимал их поведение. Он почувствовал провал их затеи раньше, чем сами животные. Везерби помнил – еще когда шел по ним в первый раз – как изменились отпечатки в стороне от дороги, и поймал себя на мысли, что именно оттого собаки не могут взять след. Ему это показалось странным, гораздо более нелепым, чем само изменение следов. Действительно, можно допустить, что зверь ходит на двух лапах, а бегает на четырех, но то, что он при этом также меняет запах… И все же факт оставался фактом – на открытом пространстве собаки след потеряли. Воды поблизости не было, высоких деревьев тоже, однако запах странным образом обрывался в сотне метров от коттеджа. Проводник водил их по кругу в надежде найти вторую цепочку следов, допуская, что убийца шел задом наперед, но Везерби уже все понял и потому задумчиво поднял взгляд к небу. В самом деле, каким бы невероятным все это ни казалось, получалось, что животное было способно летать. Везерби смотрел, уже не надеясь что-то увидеть, и только машинально и бездумно разглядывая облака над головой.

– Мне ясно одно, – сказал проводник, – оно каким-то образом уничтожило свой запах. – Он раздраженно огляделся кругом. – Дальше этого места собаки его не чуют.

– Ну так уберите отсюда эту воющую свору, – пробурчал Белл. Действительно, в собачьем вое не чувствовалось и намека на прежнее возбуждение – наоборот, все в поведении собак свидетельствовало о полной растерянности: хвосты их были низко поджаты, глаза мрачно поглядывали по сторонам. Вся свора покорно и с явным облегчением последовала за проводником обратно в грузовик, изредка жалобно повизгивая. Наконец за последней собакой захлопнулась дверь.

– Может, утром посмотреть? – спросил Белл.

– Попробую, хотя, Джастин, надежды мало. Раз ему удалось сбить со следа собак…

– Собак! – снова пробурчал Белл.

– Не надо их недооценивать, – заметил Везерби. – Я лично считаю, что они вполне могли бы пойти по следу. Не особенно далеко, возможно, ну, до воды или до дерева, одним словом, до того места, где след оборвался бы.

– Сказать по правде, не знаю даже, что сейчас и делать, – проговорил Белл, разведя руки в стороны. – Может, здесь полиции вообще делать нечего, не знаю. И стоит ли подключать тебя к делу, коль скоро наши собственные методы оказались неэффективными? Но я просто не представляю, как подходить к ситуации, когда преступник убивает жертву без всякого мотива. Ведь мы совершенно не в состоянии найти между всеми этими жертвами что-то общее. Даже если убийца спятил, мы смогли бы установить какую-то взаимосвязь фактов. Окажись сейчас среди нас Джек-Потрошитель, мы выследили бы его – ведь он убивал только проституток. А этот… он не убивает шлюх, он не убивает именно браконьеров, коммивояжеров или домохозяек. Он просто убивает. После него на месте преступления остается ворох улик, но мы не имеем ни малейшего представления, как ими воспользоваться. Черт побери, что мне делать, Джон?

Везерби не знал, как ответить Беллу.

Вернулись они под утро, подсознательно чувствуя тщетность своих усилий. Водитель остановил машину у края тропы сразу за «Королевским торсом». Коттедж Лейка оттуда не было видно – его скрывал чуть холмистый профиль почвы. Белл приказал водителю оставаться в машине, и они вылезли наружу. Шофер закурил и приготовился к длительному ожиданию. По тропе прыгающей походкой прошел человек в плаще с поясом и фетровой шляпе. Остановившись у дверей пивной, он явно стал поджидать их. Белл пробурчал что-то себе под нос. Это был репортер Арон Роуз. За ним следовал еще один человек с фотоаппаратом через плечо.

– Есть какие-нибудь сообщения для прессы? – спросил Арон Роуз.

– Никаких.

– Вы можете хотя бы приблизительно сказать, когда арестуете подозреваемого?

– Откуда, черт возьми, мне это знать? Я до сих пор не представляю, кого нам следует подозревать, не говоря уже о том, когда мы сможем его арестовать.

– Я могу привести ваши слова в газете?

– Нет, ради Бога, не стоит.

– Вы не делали никаких заявлений журналистам в гостинице? – спросил Роуз, неожиданно почувствовав испуг от того, что прибыл сюда раньше полиции.

Белл ничего не ответил. Он двинулся в сторону прогалины в густых ветвях кустарника. Везерби шел следом.

– Мне можно присоединиться к вам? – поинтересовался Роуз.

– Нельзя, – ответил Белл, однако без гнева или сарказма в голосе.

– Э… почему бы мне не сделать несколько снимков внутри коттеджа? Констебль отказался пропустить нас туда.

– И правильно поступил. Особенно если учесть, какой бульварный листок вы представляете.

Роуз поморщился, услышав столь нелестный отзыв о своей газете.

– Знаете что, – продолжал Белл, – лучше подождите здесь. Возможно, на обратном пути я захочу сделать заявление для прессы. Договорились?

– Ну конечно.

Роуз смотрел, как удалялись Белл и Везерби. Фотограф между тем проворно щелкал затвором камеры. Ему удалось сфотографировать коттедж лишь снаружи, и сейчас он чувствовал себя явно обделенным. Роуз неожиданно ухмыльнулся, выражение его лица резко изменилось. Его только сейчас осенило, в каком ключе лучше выдержать репортаж. Убийства происходят сплошь и рядом, звери-людоеды встречаются гораздо реже, но это тоже не такая уж диковинка. От него требовался совершенно иной подход к проблеме, упор на потрясении, ужасе, который испытывает жертва. Это было его первое серьезное задание, и он выполнит его блестяще, придав своим материалам должный налет сенсационности.

– Кажется, я кое-что понял, – проговорил он.

– Э?

– Особый ракурс. Думаю, мне пришла в голову неплохая идея.

Фотограф что-то пробурчал себе под нос. Идеи его явно не интересовали, на пленку их не отснимешь. Роуз медленно двинулся в сторону пивной, мозг его лихорадочно работал. Он ни на миг не верил в то, что сам же хотел написать, однако сейчас это не имело никакого значения. Вполне возможно, читатели также не поверят написанному, но, едва увидев броские заголовки, тут же купят газету, и это станет звездным часом Арона Роуза. Ему не терпелось поскорее начать свой репортаж, но вместе с тем мучила досада оттого, что он располагал лишь обрывками информации. Ему очень хотелось очутиться в Лондоне, отправиться в библиотеку и почитать подборку статей о ликантропии [1]1
  Ликантроп – от греч. lykos(волк) – человек-волк, оборотень (прим. ред.).


[Закрыть] – это прибавило бы хлесткости описаниям жутких убийств. На какое-то мгновение ему даже показалось, что он видит перед глазами эти заголовки… как они кричат с первых полос газет!

Неужели на болотах поселился оборотень?

10

К своему удивлению Везерби обнаружил следы.

Почва вокруг была довольно жесткой, и Джон никак не надеялся разглядеть на ней какие-либо отпечатки, но они, тем не менее, были, причем глубокие, ровные и вполне четкие. Вели они от коттеджа, хотя начинались на некотором удалении от него. Странно, но почва здесь оказалась такой же плотной, как у крыльца домика, однако у коттеджа их точно не было – они начинались в стороне от него и вели почти точно на север, после чего столь же резко обрывались. Следы шли в том же направлении, которое указали собаки, однако они брали начало как раз в том месте, где животные остановились. По всему выходило, что их или специально оставили лишь на небольшом участке местности, либо впоследствии умышленно вытравили с обеих сторон тропинки… Любой из этих вариантов явно сбивал с толку. Если неведомое существо способно передвигаться, не оставляя следов, почему же в отдельных местах оно изменяет этому правилу, словно нарочно совершает ошибку? Оставалось лишь предположить, что оно вполне сознательно шло на это, стремясь сбить с толку преследователей. Но даже и в этом случае они бы вели от самого крыльца дома, а не начинались где-то в стороне от него.

– Вот здесь оно проходило, – сказал Везерби.

– На двух ногах?

Джон кивнул.

Белл оглянулся на коттедж, в дверях которого стоял полицейский в форме.

– Ни одно животное не способно делать таких прыжков.

– Да, из тех, которые нам известны.

– А не могло получиться так, что до этого места оно пробежало, а уже потом, перейдя на шаг, оставило первые следы?

Везерби пожал плечами.

– Мне начинает казаться, что оно способно выкинуть все, что угодно.

– Собаки…

Везерби угрюмо кивнул.

Собаки шли по запаху до того пятачка, где появились следы, после чего принялись топтаться на месте. Получалось так, что они потеряли запах именно там, где следы отчетливо отпечатались на земле и где он попросту не мог отсутствовать, если, конечно, вообще существовал в природе. Даже Белл понимал, что это явная неувязка, причем столь серьезная, что отталкиваясь от нее, можно было прийти к самым фантастическим и невероятным выводам.

– Но ведь зверь или человек попросту не могут не оставлять запахи, – проговорил он. – Тем более там, где сохранились четкие следы.

– Согласен. И если собаки шли по запаху вплоть до этого места – по тому самому запаху, который вел их от самого коттеджа, сильному и хорошо различимому запаху, – а потом он внезапно изменился…

Везерби запнулся, словно подбирая нужные слова, хотя на самом деле он прекрасно знал, что именно хотел сказать, однако никак не решался произнести это вслух.

– Когда это существо встало на две ноги…

Белл внимательно смотрел на него.

– …Если наступила какая-то перемена, после которой это стало в некотором смысле уже не тем, прежним существом, которое бегает на четырех лапах…

– Я знаю, – сказал Везерби.

Таким образом, им оставались следы, появившиеся именно там, где исчезал запах, где собаки остановились и где существо, совершившее убийство в коттедже, поднялось на задние лапы, чтобы передвигаться как человек…

Других следов Везерби больше нигде не обнаружил. Он принялся обследовать окрестности коттеджа, а Белл молча сопровождал его. Первая попытка не принесла результата, после чего Джон увеличил радиус поисков. Оба смутно чувствовали, что их усилия напрасны, однако ничего другого им не оставалось. Они удалились примерно на полмили от коттеджа – дальше идти попросту не было смысла, – и медленно двинулись по воображаемому кругу, который, по предварительным расчетам, составлял примерно три мили. Время от времени Везерби наклонялся и осматривал почву под ногами, раздвигал пальцами траву и мелкий кустарник, проверял жесткость земли. Сами они не оставили никаких следов, но и чужих не обнаружили. Их маршрут пролегал в нескольких сотнях метров от дома Байрона, после чего загибался на восток, некоторое время шел вдоль тропы, по тылам «Королевского торса», простирался до деревьев на обочине грунтовой дороги и возвращался к исходной точке. На всем пути они не заметили ничего, что могло бы привлечь их внимание. Небо потемнело, в воздухе запахло дождем. Они постояли, беспомощно глядя друг на друга, после чего так же молча вернулись к тропе.

И снова уткнулись в знакомую цепочку следов.

– Думаю, надо будет прислать сюда своих парней, – сказал Белл. – Пусть сделают гипсовые слепки.

– Ну, для проформы можно, конечно, – согласился Везерби. – Ведь это те же самые следы, так что новые слепки ничего не дадут.

Белл посмотрел в сторону коттеджа. – Знаешь, Джон, я подумал над твоими словами. Но если… повторяю – если такое действительно возможно, как же получилось, что такие четкие следы вдруг оборвались?

Везерби тоже задумался. Ему явно не нравились собственные мысли, хотя выводы вроде бы и соответствовали фактам, они напрочь отметали все то, во что он всегда верил… и в довершение всего подтверждали то, во что он никогда бы не смог поверить. Чуть помедлив, Везерби проговорил:

– Если допустить подобную метаморфозу, хотя само собой, я ее отвергаю, то все становится на свои места. Существо – зверь, бегущий на четырех лапах, внезапно претерпевает перемену и приобретает способность перемещаться на двух. Подобная трансформация не может не сопровождаться сильнейшими побочными эффектами, возможно, даже потерей сознания. А потом, спустя некоторое время, то же существо, теперь уже изменившись до неузнаваемости, продолжает свой путь, чуть пошатываясь от недавнего оцепенения, может, даже не помня, как оно вообще оказалось в этих местах, а то и жестоко страдая от непередаваемого ужаса и раскаяний. В полубессознательном состоянии оно проходит какое-то расстояние, но наконец осознает, какими последствиями могут обернуться для него предыдущие его подвиги – в том, прежнем состоянии. Это может побудить его – отчасти из простейшего инстинкта самосохранения – тщательно замести следы. Такого попросту не может быть…

– Вот только в раскаяние его я что-то не особенно верю, – заметил Белл. – Если бы оно действительно чувствовало раскаяние, то постаралось бы как можно дальше убраться от этих мест и забыть обо всем, разве не так?

Везерби кивнул.

– И не стало бы прихватывать с собой голову убитой жертвы как некий сувенир на память.

– Да, пожалуй, так, – согласился Везерби. Они вышли из кустов рядом с полицейской машиной. Водитель мирно похрапывал, надвинув головной убор на глаза.

– Надо выпить, – проговорил Белл.

Везерби снова кивнул. Они миновали машину и направились в сторону «Королевского торса». Обоим хотелось промочить горло, хотя жажды ни один из них не чувствовал.

* * *

Арон Роуз переживал внутренний конфликт между совестью и честолюбием. Он сидел в «Королевском торсе», рядом с кружкой пива лежал раскрытый блокнот. Тут же примостился и фоторепортер, хотя тот никаких укоров совести, по всей видимости, не ощущал. Он большими глотками поглощал пиво, тогда как Роуз явно предпочитал смаковать напиток – он обдумывал ситуацию, в которой, сам того не ожидая, оказался. Впрочем, едва ли было бы справедливо утверждать, что он имел какой-то выбор и мог самостоятельно принять решение, могущее существенным образом повлиять на события. Дело скорее было в том, что Роуз принадлежал к числу людей, которые привыкли беспокоиться едва ли не по любому поводу, но сейчас его страхи получили некоторое основание именно потому, что поставленная им перед собой цель вдруг раздвоилась. Сама по себе проблема была довольно проста, если, конечно, допустить, что могут существовать простые проблемы для совестливого человека. Как добропорядочный и вполне благонамеренный гражданин, Роуз искренне надеялся на то, что убийцу в конце концов поймают или уничтожат, не дав ему возможности совершить очередное преступление.

Последнее убийство укрепило его в этой надежде, поскольку ему сопутствовали особенно отвратительные подробности – было что-то неприкрыто трагическое в том, что ни в чем не повинная женщина столь кощунственным образом погибла в собственном же доме. Однако, будучи только младшим репортером, получившим первое в своей жизни серьезное задание, Роуз все же уповал на то, что убийцу обнаружат только к концу недели и его статья успеет появиться в воскресном выпуске. Сообщение об аресте злодея оказалось бы отнюдь не столь волнующим и захватывающим в сравнении с описанием всех этих нераскрытых убийств, в первую очередь, именно в той статье, которую он только собирался написать. Любой, даже малейший намек на то, что полиция наконец напала на след садиста, неизбежно приглушит шоковый эффект, на который рассчитывал Роуз. Инстинкт никогда не подводил его, а кроме того, он уже успел понять, о чем именно любят писать газеты. И все же Роуза мучила совесть: он знал, что не в силах ничего изменить, и попросту разрывался от мучивших его противоречивых чувств.

Он повернул голову на звук открываемой двери. В бар вошли Белл и Везерби, и Брюс кивнул им навстречу.

– Вы, наверное, из полиции? – спросил он.

– Я из полиции, – сказал Белл.

– А я из газеты, – вставил Роуз и назвал свое издание.

– Ну и как, есть успехи? – полюбопытствовал Брюс.

– Я бы выпил пива, – пробормотал Белл.

– Значит, не густо по части успехов. Ничего – ни следов, ни чего-нибудь другого? Но ведь что-то вы должны были сделать. Нельзя же позволить этой твари разгуливать по округе и за здорово живешь убивать людей, разве не так? Почему вы не ищете какие-нибудь улики, почему не предпринимаете хоть что-нибудь?

– Всему свое время, – отрезал Белл.

– Время? А пока пусть убивает направо-налево людей?

– По-вашему, полиция прилагает недостаточно усилий? – спросил Роуз. – Я имею в виду – с точки зрения рядового обывателя.

Брюс не обратил на него никакого внимания.

– Так вы дадите мне пива? – спросил Белл.

Бармен пожал плечами и стал наполнять кружку.

Не подумайте, что мне хотелось вас чем-то обидеть, но миссис Лейк была прекрасным человеком. И ее муж регулярно сюда заглядывает. Такое потрясение… – он покачал головой и поставил кружку на стол. – Может, стоит вызвать армию или еще кого-нибудь? Организовать облаву? Они его обязательно найдут.

– Я подумаю над вашим советом, – устало проговорил Белл.

– Да уж, пожалуйста.

– А мне бренди, – попросил Везерби.

– Я могу написать об этом? – снова вставил Роуз.

– Насчет армии?

– Ради Бога, заткнитесь, пожалуйста.

– Мои читатели имеют право знать.

– Читатели? Вы думаете, люди читают ваш желтый листок? Да они покупают его из-за одних только голых красоток да отчетов о бракоразводных процессах.

Роуз, похоже, обиделся.

– А знаете, он прав, – заметил Брюс. – Лично я покупаю вашу газету именно из-за этого.

«Можно мне процитировать ваши слова?» – хотел было спросить Роуз, но потом нахмурился и спрашивать передумал. Он встал у стойки рядом с Беллом. Брюс поставил перед Везерби бокал с бренди и тот сделал большой глоток, против обычного не смакуя вкус и запах. Выпить – этого ему сейчас как раз и не хватало. Джон тотчас же почувствовал, что напряжение немного спало, факты более рельефно проступили в памяти. Он сделал еще глоток, и в это мгновение дверь распахнулась – в помещение вошел Байрон.

– Увидел вашу машину, – сказал он, сжимая в руке массивную прогулочную трость, прошел к бару и встал рядом с Везерби. Белл чуть отвернулся.

– Вы что, именно здесь решили заняться своим расследованием?

Везерби заметил, как напрягся Белл. – Надеюсь, ты слышал про то, что случилось вчера вечером? – спросил Джон.

Байрон кивнул. Белл заглушил вспышку гнева глотком пива.

– Нашел какие-нибудь следы? – спросил Байрон.

– Есть кое-что. Только маловато…

– Вот как? Неважно. А я был лучшего мнения о тебе.

– Едва ли кто-то другой смог бы пройти по такому следу, – возразил Везерби.

Байрон улыбнулся. Он заказал пиво и поставил трость на пол у стойки. Брюс подал ему кружку.

– А почему бы вам самому не попробовать? – предложил Белл.

Байрон покачал головой.

– Но вы же тот человек, который никогда не ошибается, не так ли? Вот вам и шанс проявить себя. Везерби говорит, что по этому следу невозможно выследить зверя. Попробуйте его опровергнуть.

– Не сомневаюсь в том, что он прав, – все так же улыбаясь, кивнул Байрон.

– Мистер Байрон, – вступил в разговор Брюс, – но ведь вы же были когда-то известным охотником.

– Я и сейчас хожу на охоту, так что вы, мой дорогой, явно не к месту употребили прошедшее время.

– Ну так вот и нашли бы убийцу…

– Я пока не пробовал.

Брюс перевел взгляд с Байрона на Белла.

– Так что, получается, полиция попросту хочет забрать все лавры себе?..

– Мистер Байрон отказался помогать нам, – сказал Белл. – Я просил его.

Брюс снова посмотрел на Байрона.

– Меня все это не касается, – проговорил тот.

– НЕ касается? Вы что, с ума сошли? Вас не волнует смерть ни в чем не повинных людей? – Он наклонился над стойкой, его узкое лицо приблизилось к Байрону, который продолжал спокойно пить пиво. – Вчера вечером убили Хэйзел Лейк. Вы знали ее? Да она в жизни и мухи не обидела!..

Яполагаю, она вообще в жизни не сделала ни одного дела. Полнейший ступор.

Брюс прищурился. Сейчас он был похож на рассерженного барсука. Кровь ударила ему в лицо.

– Не нужны мне ваши деньги. Допивайте свое пиво и убирайтесь отсюда!

Байрон застыл, держа кружку в руках. Он словно раздумывал, сердиться ему или удивляться. Столкнувшись с человеком, который не разделял его взглядов, он на какое-то время заколебался между гневом и презрением к нему. Но вместо этого неожиданно рассмеялся.

– А, так вы, я вижу, разозлились, – сказал он, опуская кружку. – Это хорошо. Люблю, когда люди выходят из себя, когда осмеливаются говорить, обретают решимость верить… несмотря на то, что вера их может оказаться полнейшей чушью. Но то, по крайней мере, настоящая и живая человеческая эмоция.

– Если я сейчас выйду из-за стойки, – проговорил Брюс, – полицейским придется нас растаскивать. – Ростом он был едва ли не вдвое ниже Байрона, и его просто трясло от ярости.

А вы, Джастин, – спросил Байрон, – что вы чувствуете? Впрочем, трудно представить, что за внешностью полицейского прячется настоящий вулкан чувств.

А может, там только зарождается полицейское самосознание?

– Да что, черт побери, нашло на тебя? – не удержался Везерби.

– Что? Ничего. Ничего особенного. Наверное, просто слишком разоткровенничался. А ты что, сам не видишь? Если люди что-то чувствуют – гнев, страх, хотя бы сомнение, – они остаются живыми существами. – Несколько секунд он внимательно смотрел на Везерби.

– И если ты все еще живой человек, Джон, то обязательно найдешь убийцу.

Байрон повернулся и вышел, громко стуча тростью о пол. Он явно не спешил. Брюс, выпучив глаза смотрел ему вслед, словно собираясь выстрелить ими в спину обидчику.

– Гнусный мерзавец! – только и выговорил он.

Роуз изумленно взирал на происходящее.

– Кто это был? – спросил он.

Никто ему не ответил. Байрон ушел, оставив за спиной гнетущую тишину, которую могли заполнить лишь их собственные мысли, а мысли эти были малоприятными и подводили их к таким же неутешительным выводам.

11

Страх окутал землю.

Это было настоящее покрывало страха, невидимое, но давящее и тяжелое. Оно застилало собой болото, подобно набрякшему тучами небу, но производило более зловещее впечатление, чем даже надвигавшаяся гроза. Страх этот казался еще более сильным оттого, что люди толком не знали, чего именно им следует бояться. В отличие от первого случая сейчас разговоров о случившейся трагедии почти не было, поскольку с каждым убийством страх словно сгущался, а со смертью Хэйзел Лейк, мирно читавшей журнал перед камином в собственном доме, чуть ли не материализовался. Люди привыкли считать дом своей крепостью, несокрушимой твердыней и оплотом безопасности, и теперь их опасения будто приобрели новое измерение. Теперь поручиться за неприступность своего жилья стало невозможно, враг мог проникнуть в него в любую минуту и каждый мог стать его очередной жертвой. Причем этот всепоглощающий ужас был навеян не столько самой смертью, сколько ее непонятной сущностью, неисповедимостью ее и невыносимой тоской, с которой люди ждали от убийцы нового выпада, следующего удара. Но когда он нанесет его?.. Кто окажется его очередной жертвой?.. Суеверия, против которых, в сущности, были бессильны все человеческие цивилизации прошлого и настоящего, словно обручем сдавили сознание людей, парализовали его, ввергнув в объятия гнетущего страха.

Пресса на все лады обсуждала ужасные события, особенно напирая на кошмарные подробности, что, естественно, до небывалых высот поднимало тиражи и популярность газет. Что же касается обитателей тех нескольких квадратных миль, на которых орудовало кровожадное чудище, то они также покупали эти издания – и тут ими двигал все тот же неуемный страх, – всякий раз заставляя себя трясущимися руками раскрывать бумажные страницы в томительном предчувствии новых трагедий. Большинство газет явно спекулировало на сомнениях людей, их тревогах и трепете перед неизвестностью, однако лишь один – единственный листок – тот самый, в котором работал Арон Роуз, настаивал на ликантропической версии. Редактор пришел в восторг, выслушав доводы Роуза, и тут же опубликовал серию статей, на все лады расписывавших нравы балканских оборотней и различных духов. Желая одновременно убить двух зайцев, он не раз весьма прозрачно намекал в статьях, что убийцей скорее всего является какой-то иммигрант, поскольку-де англичане никогда не были оборотнями. В редакционной статье впрямую ставилась под сомнение компетентность полиции – вплоть до демагогической риторики о необходимости учесть особенности циклической смены фаз Луны и замерить количество оставшейся в трупах крови – на случай, если убийца окажется вдобавок настоящим вампиром. Никто из работавших в газете людей, естественно, не верил в пущенные ими же небылицы, однако это никак не отражалось на их работоспособности.

Как ни странно, Арона Роуза отнюдь не радовал его собственный успех. Возможно, дело заключалось в том, что, в отличие от других сотрудников редакции, он находился ближе к самим убийствам и их жертвам, и потому столь же отчетливо ощущал сгущавшийся вокруг него страх. Его особенно тревожило то, что посланные им в редакцию статьи могли лишь усилить панику, хотя – он все чаще пытался отчасти успокоить себя такими доводами – заставляли людей проявлять больше бдительности. Когда ему удавалось победить в себе пессимиста, он принимался в уме прикидывать содержание новых очерков. В частности, его очень занимала реакция местных кругов на случившееся. Однако, используя ее, Роуз против ожиданий столкнулся с неожиданными трудностями. Люди, которые в другое время чуть ли не подпрыгивали от радости, если их собирался проинтервьюировать журналист, теперь словно в рот воды набрали и сторонились его; они наотрез отказывались каким-то образом комментировать разыгравшиеся рядом с ними трагедии.

В конце концов Роуз решил обойтись без неоправдавших себя визитов к местным жителям и вместо этого посетить ближайший рынок, чтобы, смешавшись с толпой, прислушаться к разговорам, или обойти все пивные в округе. Для начала он выбрал небольшую деревушку на болотах, с узенькими булыжными мостовыми, в которых имелось несколько довольно популярных, как ему казалось, заведений, однако стоило ему перешагнуть их порог, как его тотчас окутывала уже знакомая атмосфера мрачной напряженности. Бледные лица на фоне сумрачного интерьера, приглушенные, сдержанные разговоры. Роуз устроился в темном углу и обратился в слух.

Один лысый мужчина прямо заявил, что убийца – сущий выродок и заслуживает самых жестоких пыток, однако большинство явно предпочитало шепотом обсуждать одну тему: о том, какое чудище выходит на охоту по ночам на болотах? Когда же Арон Роуз заглянул в их глаза, он понял, что всех их занимает общая мысль: кто следующий? Кому не повезет на этот раз? Роуз и сам вдруг ощутил укол леденящего страха, будто когтями впивающегося в этих людей: ему даже показалось, что эти когти протянулись и к его собственному сердцу…

Полиция показала себя совершенно беспомощной, а Джастин Белл мучился в нерешительности и растерянности кого же ему искать, человека или животное, – тогда как в его мозгу один за другим всплывали невысказанные и неодолимые страхи, принесенные человечеством из древних эпох в наши дни. Он пытался убедить себя в том, что все это – чистейшей воды анаморфоз, обычный обман зрения, искажающий изображение, и стоит ему лишь найти правильный ракурс, как оно тут же возникнет перед ним в своих естественных пропорциях и очертаниях. И все же Джастин не мог до конца избавиться от ощущения, будто имеет дело с чем-то таким, что стоит выше человеческого понимания, будучи ярче и в то же время скуднее создаваемых воображением человека образов; с неким чудовищным скрещиванием человеческого и звериного, дошедшим до нас из других измерений и миров. Порой – чаще всего днем – Белл высмеивал себя за подобные мысли, но по ночам они снова подступали к нему: кто же это ходит, как человек, но бегает, как животное, имеет когти, способные разорвать человеческую плоть, но в то же время умеет открывать двери, обладает силой, достаточной для того, чтобы отделить голову от тела, и отличается отвратительной склонностью уносить ее в свое логово? Может изменять свои следы, избавляться от собственного запаха?.. Кто же скрывается за всем этим нагромождением черт и признаков?!

С каждым днем Белл возлагал все больше надежд на Везерби – возможно, здесь на уровне подсознания срабатывал механизм психологической защиты, настроенный на то, чтобы переложить на кого-нибудь хотя бы часть своей ужасной ноши, своего бремени беспомощности, сбросить с себя хоть кусочек вины – на случай, если новая смерть придет на болота…

Но Везерби пока не оправдывал его надежд.

Каждый вечер он выходил на обдуваемые ветрами заболоченные пространства, и всякий раз возвращался под утро выжатым и измотанным, причем не столько от физической усталости, сколько от безысходности и досады. Вылазки эти давно уже утратили для него свою привлекательность. Оставаясь наедине с ночью, он почти физически ощущал, что с него кто-то не сводит глаз. Ему казалось, что неведомое создание выслеживает его, что оно понимает разницу между беззащитной жертвой и многоопытным охотником, а потому лишь ждет, когда Везерби допустит роковую ошибку – потеряв бдительность сделает первый шаг, и мгновенно превратится из преследователя в добычу. Временами Джон ощущал на себе чужой взгляд столь явно, что буквально замирал на месте, потом резко оборачивался, инстинктивно напрягаясь и чувствуя, что противник находится где-то позади него.

И всякий раз он ничего и никого не замечал.

Бывали минуты, когда он снова останавливался, и превозмогая страх, срывался на громкий крик, словно бросая вызов в темноту, и застывал в таком оцепенении, вслушиваясь в гробовую тишину над болотами…

Везерби слыл человеком отнюдь не робкого десятка. В отличие от Байрона он никогда не шел на безрассудный риск, хотя и не уклонялся от неизбежных рискованных решений. Он преследовал в лесных зарослях раненого тигра, отважно встречал несшегося прямо на него разъяренного буйвола, но теперешняя неопределенность словно лишила его мужества; чувствуя себя объектом слежки, он утратил уверенность в себе, испугался, что скоро начнет допускать ошибки. А этого ему как раз и нельзя было делать. Иногда Везерби даже казалось, что в чем-то Байрон оказался прав: он действительно размяк и утерял свои былые навыки. И теперь Везерби ничего не оставалось, как по вечерам покидать теплый уют отеля, чтобы вернуть себе уверенность и хладнокровие. Именно поэтому он продолжал свои поиски, но когда очередное ночное дежурство оставалось позади, признавался себе, что никогда и ничего не хотел так, как сейчас оказаться в своей удобной спальне, растянуться на кровати и погрузиться в сон.