Текст книги "Жестокость"

Автор книги: Роберт Альберт Блох

Соавторы: Роальд Даль,Дональд Эдвин Уэстлейк,Ширли Джексон,Рэймонд (Раймон) Уильямс (Вильямс),Алекс Хэмилтон,Дэвид Кейз,Джон Кифовер,Ховард Кларк,Роберт Хиггинс,Пол Эйден
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 24 страниц)

– Ну что ж, малышка, пей и наслаждайся свободой.

– Но как тебе удалось узнать про все эти места? Почему ты привез меня именно сюда?

– «Роллс-ройсам» и симпатичным девушкам хорошее обращение еще никогда не вредило, – отозвался он.

– Это так, но твои поступки всегда имеют какую-то причину, и то, что ты привез меня сюда, тоже должно иметь какое-то объяснение, – проговорила Лорна и сама подивилась тому, что смогла сподобиться на столь проникновенное суждение.

– Я уже сказал об этом, но ты меня не слушала.

– О! – чуть разочарованно воскликнула она. – Что-то про разбойников с большой дороги, да? Но ведь это же нельзя принимать всерьез, правда? Я хочу сказать, что если в наше время относиться к людям именно так, то получится, что на самом деле они всего лишь такие, какими хотят казаться, так ведь?

– В промежутке между работой и игрой у меня как-то не оставалось времени, чтобы всерьез заняться исследованием этого вопроса, – ответил он.

– О, я тоже отнюдь не считаю себя экспертом в подобных делах. Да и не так уж меня все это и волнует, просто интересно, вот и все. И потом, иногда мне кажется, что на самом деле история была вовсе не такой, какой ее сейчас изображают, ненастоящая она, что ли. Ты понимаешь, что я хочу сказать?

– Эта балка настоящая, – заметил он, поднимая взгляд к потолку.

Она тоже посмотрела наверх. Деревянный брус был потемневший, закопченный, с рытвинками, зазубринами и шероховатостями. Это действительно было дерево, хотя и очень походило на сталь.

– Да, это настоящее, – признала девушка.

– И именно на ней болтался Джек Пендлетон, – добавил Филип.

От изумления Лорна словно окаменела. – Болтался? Ты хочешь сказать, что он решил подурачиться в этом самом месте?

Филип расхохотался, да так громко, что за соседними столиками на них обратили внимание.

– Подурачиться? Да нет, все было на самом деле! Дело в том, что эта балка являлась главной опорой виселицы, и Веселый Джек на собственном опыте убедился, в какой серьезный переплет в конце концов попал!

– Они вздернули его? За что?

– Бесси – это была его девушка – сообщила в Акцизное управление о том, что встречается с ним.

– Ну, может, она не знала?

– Вскоре он и ее вписал!

– Бедняжка! Но почему нельзя было говорить им об этом?

– Она гуляла с ним, когда луны на небе не было.

– Бедняжка!

– И единственным источником света оставался блеск золота.

– Бедняжка!

– Они тогда нагрянули, но он все же успел скрыться. А потом вернулся и заставил ее выпить французского бренди.

– Бедняжка. О, какаябедняжка!

– В общем-то это вполне удобоваримое зелье, но только если принимать его в меру. А то, сколько она его выпила в ту ночь, доканало ее.

– Я лично терпеть не могу бренди. Иногда, разве что на рождество, могу пригубить немного черри-бренди, но даже после него меня немного подташнивает. Знаешь, мне кажется, что здесь все же слишком душно. Мы скоро поедем домой?

– Но позволь же мне сначала заплатить по счету, а то они всю дорогу будут гнаться за нами.

– А долго нам ехать до дома?

– Какие проблемы, малышка?

– Никаких, мистер Филип. Просто мой папуля будет волноваться, если я приеду слишком поздно. Видишь ли, он прекрасно понимает, во что подчас превращаются подобные вылазки за город…

– Я хотел показать тебе еще одно место. Что-то особенное.Уверен, оно тебе понравится.

– Знаешь, я сегодня увидела столько поразительных вещей! Уверена, что одних воспоминаний об этом хватит до скончания века.

– А зачем же тогда назвала меня мистером Филипом?

– Ну я просто подумала о том, как мы вернемся домой, как завтра я снова пойду на фабрику, и все такое, и что не может же все это продолжаться так до бесконечности, когда мы с тобой толком не уладили наши отношения.

– После того как увидишь мое последнее место, сама поймешь, что больше тебе ни о чем волноваться не придется. Ты уже не будешь работать на своей фабрике, и мне не придется останавливаться подле тебя и спрашивать, какие проблемы, малышка? Знаешь, Лорна, всякий раз, когда я задаю тебе этот вопрос, а ты стоишь со своей компанией или что это там у вас – бригада? – у меня просто сердце замирает при мысли о том, что ты прямо там, в присутствии старика и своих подружек, начнешь выкладывать, в чем действительно заключаются твои проблемы.

– Я бы не стала этого делать. Никогда.

– Ну, пошли, малышка. Бери свой плащ.

– Да, Филип.

Перед самым уходом они все же выпили в баре бренди и кофе, Филипу в самую последнюю минуту показалось, что ему хочется именно этого. Он научил ее, как надо обнимать ладонью бокал, чтобы чуточку согреть напиток.

– Я лично всегда представляю, что на самом деле это вовсе не бокал, а большая женская грудь, – проговорил он.

Лорна поспешно огляделась, желая удостовериться в том, что их никто не слышит.

– Мне это тоже надо представить?

– Представь, что это просто хорошее бренди, – отозвался Филип, – потому как еще не придумали такую форму бокалов, которая могла бы возбудить женскую фантазию.

Они сидели по обе стороны от очень низкого столика, и Лорна чувствовала, что присутствовавшие в баре мужчины поглядывают на ее колени.

– И куда мы сейчас поедем? – спросила она.

– От нас это никуда не убежит. Спокойно пей кофе и наслаждайся бренди.

– Нет, я просто готова убить тебя. С ума схожу от нетерпения поскорее увидеть это само место.

– Пока убивай время, – сказал Филип, – и смотри вокруг себя, потому как именно это тебе надо научиться делать.

И в самом деле, вокруг них спокойно сидели люди.

Когда они выходили из ресторана, часы показывали начало четвертого. Высоко над головой зависало жаркое солнце, и бренди реагировало на него даже лучше, чем на тепло ладоней. Дорога, чем-то похожая на металлическую окантовку чемодана, прямой полосой убегала вперед и чуть взбиралась по склону холма. Встречные машины попадались очень редко. Могло показаться, что люди умышленно попрятались, предоставив им возможность побыть вдвоем и наконец принять какие-то важные решения.

Впрочем, все было уже решено. Она чувствовала это, зналаэто.

Лорна уже перестала думать о том, куда они направляются. Просто сидела и позволяла ему вести машину. Распространенное мнение, будто мужчины как водители лучше женщин, базировалось лишь на том, что они всегда знали наперед, куда именно едут. То, как складывался весь этот день, казалось ей раз и навсегда решенным и устоявшимся, подобно ее рабочему дню на фабрике, и Филип в любой момент мог посмотреть на нее и спросить: «Какие проблемы, малышка?»

Поля плавно переходили одно в другое, словно это были нескончаемые блоки их фабричной стены.

– Я спросил: какие проблемы?

– О, извини, Филип, я совсем отвлеклась. Наверное, вино так на меня подействовало. Кажется, даже задремала.

– Ну так просыпайся, малышка. Мы уже подъезжаем.

Все-таки как умело, просто превосходно – без всякой спешки и суеты – он подъехал к нужному им месту. Ее папаня за это время уже успел бы раз десять спросить дорогу на каждом перекрестке, основательно попортив нервы и себе, и всем остальным. Нет, выйдя замуж за такого человека как Филип, она могла бы целиком на него положиться и после этого уже ни о чем не тревожиться. И Лорна отнюдь не стала бы возражать, если бы Филип захотел жить с ней – пусть это даже будет фургон, дом с привидениями или отель со всеми его разбойниками с большой дороги – самое главное, чтобы он был рядом.

Однако как только они миновали небольшой мостик, на котором совсем не было тротуара и сбоку лишь тянулась узенькая полоска, на которой можно было лишь стоять, вжавшись спинами в стену, чтобы спастись от проезжающих мимо машин, Лорна поняла, что вплоть до настоящего момента он просто развлекался, играл, дурачился, стремясь подготовить ее к чему-то совершенно поразительному. Он ее просто испытывал!

– О, как я рада!.. – зачарованно воскликнула она.

– Нравится?

– Это и есть – то самоеместо?

– Во всяком случае, я на это надеялся, – проговорил он, останавливая машину у кромки хорошо ухоженной лужайки – широкого ромба, раскинувшегося перед серым каменным домом с высокими окнами, в которых отражались яркие отсветы клонящегося к закату солнца. Оставшееся у них за спиной и словно запертое в клетке, сплетенной из ветвей высоких вязов, само солнце казалось ярким снопом огненных брызг.

Девушка взяла своего спутника за руку, положила голову ему на плечо. У нее было такое чувство, словно она не зря жила на свете.

Поблизости от них не было ни души. Поначалу Лорна задумалась над тем, как же они проникнут внутрь дома, однако, в сущности, даже не удивилась, когда услышала:

– У меня есть ключ. Конечно, не очень благородно с моей стороны, поскольку постоянные обитатели этого места уехали всего лишь на неделю, однако, как мне представляется, цель оправдывает средства.

– Но если этот дом уже кому-то принадлежит, как же он может быть нашим?

– Об этом не беспокойся. Он станет твоим даже больше, чем чьим-либо еще.

Он прошел в холл; девушка неотступно следовала за ним.

– А как все же хорошо, когда знаешь, что здесь и сейчас живут люди, – пробормотала она, ошеломленная богатством, признаки которого попадались ей буквально на каждом шагу. – Совсем не так, как в тех местах, где приходится вспоминать, кого и как там убили.

– Слушай, малышка, а ты не могла бы затопить камин?

Лорна изумленно посмотрела на него.

– В такую жару?!

– Все равно, затопи его.

Это было нетрудным делом. Хозяева дома оставили и щепу для растопки, и даже немного угля в ведерке. Она опустилась перед камином, предварительно подложив под колени золотистую подушечку, чтобы не испачкать чулки и платье. Потом подумала, что, возможно, следовало бы подложить под низ газету, чтобы легче занялось пламя. С угольным камином сначала всегда приходилось повозиться, но если уж он разгорался, то потом сидеть перед ним было намного приятнее, чем перед электрическим или газовым имитатором. Она повернула голову, намереваясь спросить мнение Филипа на этот счет, и увидела, что он стоит прямо над ней, сжимая в руке меч.

На какое-то мгновение ей показалось, что он только что снял его со стены, желая рассмотреть поближе, поскольку, как и всякий мужчина, наверняка интересовался подобными вещами. Ее отец тоже повесил на стену в холле старый немецкий штык, и это была, пожалуй, единственная вещь в доме, с которой им с мамой не приходилось по очереди стирать пыль.

Но Филип даже не смотрел на меч – он смотрел на нее.

– Какие проблемы? – прошептал он.

– Да вот не знаю, разгорится ли, – пробормотала она.

– Разгорится, малышка, – мягко произнес он, – и еще долго-долго будет согревать тебя.

– Бедняжка, бедняжка, – произнесла она, словно речь шла о каком-то совершенно другом человеке.

РОБЕРТ БЛОХ
«Топором малышка Сью…»

 
«Топором малышка Сью
Искромсала мать свою,
А как пришел домой отец,
И ему настал конец».
 

Люди говорят, что все ужасные вещи происходят исключительно в полночь и порождают их шепоты ночных сновидений. Возможно, с кем-то так оно и было, хотя ко мне в дом ужас пришел в разгар дня, и о его появлении меня известил самый что ни на есть обычный и прозаичный телефонный звонок.

Все утро я просидел у себя в офисе, глядя на петлявшую между холмами пыльную дорогу. Прямо перед моим утомленным взором она то сворачивалась в кольца, то извивалась в обманчивых лучах подрагивающего солнечного света. Впрочем, в тот раз меня предавали не только органы зрения: казалось, что все мое сознание заполнили зной и безмолвие. Я испытывал смутное беспокойство, раздражение и терзался непонятными, совершенно беспочвенными страхами.

Пронзительный телефонный звонок словно выкристаллизовал мои опасения, выстроив их в прямую, острую как лезвие линию.

Влажной от пота ладонью я снял трубку, она казалось, была налита свинцовой тяжестью. Откуда-то из глубины донесшийся голос обдал меня холодом – леденящим холодом страха. Слова словно застывали на лету.

– Джим – приезжай… помоги мне!

Вот и все. В трубке щелкнуло прежде, чем я успел что-либо ответить. Аппарат соскользнул со стола, когда я вскочил и бросился к двери.

Разумеется, это был голос Аниты.

Тот самый голос, который заставил меня броситься к машине, а затем мчаться по пустынной, раскаленной от знойного солнца дороге в направлении приютившегося в глубине между холмами старого дома.

Что-то там случилось. Впрочем, не могло не случиться – раньше или позже. Я это чувствовал, и сейчас проклинал себя За то, что в свое время не настоял на единственно правильном решении. Еще несколько недель назад нам с Анитой надо было сбежать.

Мне следовало тогда набраться смелости и вырвать ее из той атмосферы фолкнеровской мелодрамы; ведь я же знал, что мне хватило бы для этого сил. Если бы я смог тогда поверить во все происходящее…

Мне же временами все это казалось невероятным. Хуже того – нереальным.

В этой усыпанной холмами местности никогда не было домов, населенных привидениями. И все же Анита жила именно в таком доме.

Не существует на свете изможденных, фанатичных стариков, днями и ночами склонявшихся в раздумьях над всевозможными черными книгами; не бывает и «колдовских докторов», при появлении которых все их соседи в страхе разбегаются в разные стороны. И все же дядя Аниты, Гидеон Годфри, был именно таким человеком.

В наше время девушек в юном возрасте невозможно заставить сидеть в четырех стенах; им нельзя запретить выходить из дома, любить и выходить замуж за того, кого они сами себе выберут. И все же ее дядя запретил наш брак, а саму Аниту посадил под замок.

Я уже сказал, это была чистейшей воды мелодрама.

Раздумывая над сложившейся ситуацией, я не мог избавиться от ощущения, что разыгрывается какая-то нелепая, невероятная пьеса, хотя, как только я оказывался с Анитой, смеяться мне уже не хотелось.

Слушая рассказы Аниты про своего дядю, я невольно начинал верить ей. Разумеется, не в том, что этот человек обладал какой-то сверхъестественной силой; просто я понимал, что он настойчиво и к тому же весьма хитроумно доводит девушку до помешательства.

Подобные вещи вполне укладываются в человеческом сознании, вызывая отвращение, но оставаясь реальностью.

Существовал фонд опеки, и Гидеон Годфри являлся официальным опекуном Аниты, содержа ее в своем громадном, обветшалом доме и обращаясь с ней как Господь на душу положит. Ему вполне могло взбрести в голову терзать ее воображение посредством своих диких историй и загадочных повествований.

Анита все мне рассказывала: о запертых наверху комнатах, в которых старик сутками просиживал над припрятанными там старинными, заплесневелыми книгами, что-то бормоча себе под нос; о его вражде с жившими по-соседству фермерами; о той порче, которую, по его же словам, насылал на их скот и урожай.

Знал я и содержание ее сновидений. По ночам к ней в спальню проникало что-то черное; черное и незамысловатое, что-то вроде небольшого клубочка тумана, но со щупальцами, который, однако, можно было ощутить как нечто вполне реальное и осязаемое. У него было если и не лицо как таковое, то отдельные черты лица, и голос, исторгаемый из несуществующей глотки. Говорил он всегда шепотом.

И вот так, нашептывая, этот голос словно бы ласкал ее. Она отчаянно сопротивлялась, отбиваясь от этих обволакивающих, черных щупалец, скользивших по ее лицу и телу; старалась набраться сил, чтобы закричать и тем самым рассеять призрачное наваждение, сразу вслед за которым наступал спасительный сон.

Анита даже придумала название для этой черной твари.

Она называла его демоном.

В старинных трактатах по колдовству, где упоминаются демоны, под ними подразумевается некий злой дух, который по ночам посещает женщин. Черный посланец сатаны-искусителя, похотливый, властвующий над нашими кошмарами призрак.

Я слышал о демонах из легенд. Анита же столкнулась с ним воочию, в реальной жизни.

Анита росла худенькой, бледной девушкой, причем для меня лично в этом не было ничего необычного, а тем более волшебного – одно лишь пребывание в этом сумрачном старом доме могло объяснить абсолютно все. Прибавьте к этому садистскую практику Гидеона Годфри со всеми его зловещими намеками, а также изматывающую атмосферу всепроникающего страха, поселившегося в ее сновидениях, и печальный результат будет налицо.

Однако я проявил слабость – я не настоял на своем. Если на то пошло, я даже не располагал неопровержимыми доказательствами того, что Годфри занимается всеми этими чудовищными махинациями, тогда как любая попытка с моей стороны предать дело огласке неизбежно закончилась бы для Аниты, но отнюдь не для старика, заточением в психиатрическую лечебницу.

При этом я где-то в глубине души чувствовал, что со временем мне все же удастся, не прибегая к крайним мерам, вызволить Аниту из плена этого старца.

Теперь же получалось, что времени у меня не осталось.

Что-то произошло…

Клубы пыли взметнулись из-под колес машины, когда я свернул в направлении притулившегося к склону холма дома под полуразвалившейся двускатной крышей. Сквозь подрагивающее марево летнего зноя я увидел крыльцо с осыпающейся по бокам штукатуркой.

Проехав вдоль дома, я отыскал удобное местечко рядом с сараем и другими вспомогательными постройками и заглушил мотор.

Ни чье лицо не промелькнуло за раскрытыми окнами, и я не услышал ни малейшего шума, пока взбегал по ступенькам крыльца, на мгновение задержавшись перед распахнутой дверью. Я переступил порог. Небольшой холл утопал в полумраке. Так и не постучав, я вошел в дом и повернул в сторону гостиной.

Там я увидел Аниту – она стояла в дальнем конце комнаты и явно ожидала моего приезда. Ее рыжие волосы рассыпались по плечам, в лице не было ни кровинки, хотя сама она, как мне показалось, не пострадала, по крайней мере, физически. Увидев меня, девушка оживилась.

– Джим – ты приехал!

Она протянула ко мне руки, я поспешно пересек всю комнату, чтобы обнять ее.

И неожиданно обо что-то споткнулся.

Я невольно опустил глаза.

У моих ног лежало тело Гидеона Годфри – голова разбита, превращена в кровавое месиво.

А потом Анита рыдала, находясь в моих объятиях, тогда как сам я легонько похлопывал ее по плечу, одновременно стараясь не смотреть на лежавшую на полу жуткую фигуру.

– Помоги мне, – без конца повторяла она. – Помоги мне!

– Ну конечно же, обязательно помогу, – пробормотал я. – Но… что случилось?

– Я не… знаю.

– Не знаешь?

Что-то в моей интонации заставило ее немного прийти в себя, она выпрямилась, отстранилась невольно от меня и вытерла глаза. И при этом быстрым шепотом сказала:

– Сегодня утром было так жарко. Я была в сарае. Меня совсем сморило, и я задремала на сеновале. А потом как-то неожиданно проснулась, вернулась в дом и… нашла его – он лежал вот здесь.

– И ты не слышала никакого шума? Никого не заметила?

– Ни души.

– Но ты же видишь, как его убили, – проговорил я. – Такое можно сотворить только топором. Кстати, где он?

Она отвела глаза. – Топор? Я не знаю. Раз его зарубили топором, значит, он должен быть где-то рядом с телом.

Я повернулся и направился к выходу.

– Джим… ты куда?

– Ясное дело, хочу позвонить в полицию, – отозвался я.

– Нет, этого нельзя делать. Ну как ты не понимаешь? Если им сейчас сообщить, они обязательно подумают, что это сделала я.

Я машинально кивнул. – Пожалуй. Что и говорить, Анита, твой рассказ звучит не очень-то убедительно. Если бы у нас было хотя бы орудие убийства, отпечатки пальцев, какие-то следы…

Анита вздохнула. Я взял ее за руку. – Постарайся вспомнить, – мягко произнес я. – Ты уверена в том, что была в сарае, когда все это случилось? Неужели ничего больше не можешь припомнить?

– Нет, дорогой. Знаешь, у меня все перепуталось в голове. Я спала… Мне приснился один из тех кошмаров – прилетело это черное существо…

Меня аж передернуло; сам-то я знал, как обычно реагирую на подобные ее заявления, однако отнюдь не был уверен в том, что именно скажет по этому поводу полиция. Теперь мне было ясно, что моя возлюбленная действительно сошла с ума, и все же где-то в глубине сознания продолжала блуждать еще одна мысль. У меня почему-то возникло такое ощущение, словно я уже пережил все это. Псевдовоспоминания? Или, может, где-то слышал, читал об этом?

Читал? Ну да, конечно же!

– Прошу тебя, – пробормотал я, – постарайся как следует вспомнить. Неужели ты не помнишь, как все это началось? Зачем тебе вообще понадобилось идти в сарай?

– Да, это я, кажется, помню. Я пошла туда за рыбацкими грузилами.

– Грузилами? В сарай?

По крайней мере, это было уже что-то. Я уставился на нее такими же стеклянными глазами, какие были сейчас у того трупа, что лежал на полу.

– Послушай, – сказал я. – Ты вовсе не Анита Лумис. Ты – Сью Борден!

Она не произнесла ни слова. Было видно, что ей ни о чем не говорит это имя. Зато я все очень хорошо помнил; ту старую, давным – давно забытую всеми историю, неразгаданную тайну.

Усадив девушку на диван, я опустился рядом. Она на меня даже не смотрела, как, впрочем, и я на нее. И ни один из нас не смотрел на лежащее на полу тело. В комнате была нестерпимая жара. Я шепотом пересказывал ей ту самую историю – историю Сью Борден…

Было начало августа 1892 года. Расположенный в штате Массачусетс городок Фолл – ривер задыхался в накатывавших на него волнах раскаленного воздуха.

Обжигающие лучи солнца не пощадили и дом одного из наиболее уважаемых граждан города, достопочтенного Эндрю Джексона Бордена, который проживал в нем со своей второй женой, миссис Эбби Борден, мачехой двух его дочерей – Эммы и Сьюзен, или просто Сью. Всем небольшим хозяйством в доме заправляла экономка Бриджет Мэгги Салливэн. Гостивший у них в доме Джон В. Морей ушел куда-то по делам; Эммы, старшей дочери Бордена, дома тоже не было.

Второго августа, когда мистер и миссис Борден внезапно почувствовали себя плохо, в доме находились лишь экономка и Сью, и именно последняя стала распространять слух – в частности, сообщила своей подруге Мэрион Рассел, – что их молоко отравлено.

Впрочем, в такую жару как-то особенно даже и не думалось, а потому неудивительно, что сообщение Сью никто не принял всерьез. Эта угловатая, малопривлекательная, тридцатидвухлетняя женщина вызывала у окружающих весьма неоднородные чувства, В общем-то она слыла культурной и воспитанной особой, даже по Европе путешествовала, регулярно посещала церковь, вела один из классов в церковной миссии, а также пользовалась репутацией активистки в местной женской профсоюзной организации, равно как и в некоторых аналогичных. Тем не менее некоторые горожане находили ее излишне темпераментной, даже эксцентричной особой. Поговаривали, что у нее есть свои причуды.

Одним словом, весть о болезни Борденов распространилась довольно быстро, причем многие были склонны объяснять заболевание естественными причинами. И в самом деле, трудно было тогда думать о чем-то ином, кроме вездесущей, выматывающей жары, а кроме того, приближавшегося намеченного на четвертое августа ежегодного пикника, который по традиции устраивало городское полицейское управление.

Четвертого числа жара не спала ни на полградуса, однако, несмотря ни на что, к одиннадцати часам утра пикник уже был в разгаре. Примерно в то же время Эндрю Джексон Борден покинул свой офис в деловой части города и пришел домой, чтобы немного передохнуть на стоявшем в гостиной диване. Довольно быстро его сморило, хотя сон в столь душной комнате едва ли можно было назвать безмятежным.

Вскоре после этого в дом вернулась его дочь Сью – женщина ходила зачем-то в сарай, – она-то и обнаружила, что отец уже не спит.

Мистер Борден по-прежнему лежал на диване, хотя его голова была изуродована до неузнаваемости.

Сью сразу же позвала экономку Мэгги Салливэн, которая также отдыхала у себя в комнате, и послала ее за доктором Боуэном, который жил по-соседству с ними.

Того, однако, дома не оказалось.

Зато под руку подвернулась другая соседка, миссис Черчилль. Сью Борден встретила ее у порога дома.

– Кто-то убил папу, – сказала Сью.

– А мать где? – спросила миссис Черчилль.

Сью заколебалась, очевидно, ей тоже нелегко думалось в такую жару.

– Ну… ее нет. Ей прислали записку и попросили присмотреть за какой-то больной.

Миссис Черчилль не стала зря тратить время, тут же отправилась на извозчичий двор и позвала на помощь людей. Вскоре собралась приличная толпа соседей и друзей; присутствовали также подоспевшие полицейские и врач. И в самый разгар всеобщего смятения опять же миссис Черчилль вызвалась подняться наверх, чтобы осмотреть комнаты второго этажа.

Там она и нашла миссис Борден, также с раздробленной головой.

К тому времени, когда прибыл коронер доктор Долан, допрос уже начался. Начальник полицейского участка вместе со своими людьми немедленно прибыл на место происшествия и установил, что убийство не сопровождалось ограблением. Затем он приступил к допросу Сью.

Сью Борден заявила, что она находилась в сарае, где грызла грушу и одновременно искала рыболовные грузила. Внутри сарая было очень жарко, ее сморило, она прилегла на копну сена, задремала, а проснулась оттого, что услышала чей-то приглушенный стон, после чего решила вернуться в дом и узнать, в чем дело. Там же она обнаружила изуродованное тело отца. Вот и все…

Теперь все припомнили прежнюю историю, причем она, естественно, приобрела уже новое звучание. Местный аптекарь подтвердил, что несколько дней назад к нему обращалась одна женщина, пожелавшая купить синильной кислоты, по ее словам, яд ей понадобился, чтобы предохранить от моли ее меховое пальто. Разумеется, ей было отказано в этой просьбе, поскольку она не принесла выписанный врачом рецепт.

Женщиной этой оказалась Сью Борден.

Далее с особой тщательностью было проверено заявление Сью о том, что мать ее якобы получила записку, после чего ушла проведать больную подругу, как и ожидали, никакой записки не было в помине.

Следствие между тем шло полным ходом. В подвале полиция обнаружила тесак со сломанной рукояткой, судя по внешнему виду, его недавно тщательно отмывали, после чего присыпали золой. Вода и зола, как известно, позволяли избавиться от нежелательных пятен…

Естественно, потрясение, жара и всеобщее замешательство сыграли определенную роль в последующих событиях. Полиция пока не стала предпринимать каких-либо решительных мер, и дело было временно прикрыто в ожидании предстоявшего судебного дознания. В конце концов, Эндрю Джексон Борден был состоятельным гражданином; его дочь также была известна и уважаема, так что никому не хотелось пороть горячку и совершать необдуманные действия.

Шли дни, жара по-прежнему не спадала, тогда как городок переполнялся слухами, передававшимися его жителями в частных беседах. Как оказалось, через три дня после совершенного преступления подруга Сью, та самая Мэрион Рассел, решила навестить ее и зашла к ней как раз в тот момент, когда женщина сжигала в печи свое платье.

– Да вот, все заляпала краской, – пояснила она ей.

Мэрион обратила внимание на то, что это было то самое платье, которое было надето на Сью в день убийств.

Рано или поздно, но судебное дознание все же состоялось, и едва ли кого-нибудь удивил принятый на нем вердикт: Сьюзен Борден было предъявлено официальное обвинение в убийстве родителей, и по этой причине она подверглась аресту прямо в зале суда.

Пресса подняла обычную в подобных случаях шумиху; церковная община рьяно защищала Сью; несчастную сироту стали слезливо жалеть чуть ли не повсюду. За те полгода, что прошли до начала основного рассмотрения дела в суде, оно приобрело поистине международную известность.

Тем не менее ничего нового по нему так и не было обнаружено.

В ходе всех тринадцати дней слушаний на разные лады пересказывалась все та же история, лишенная каких-либо сенсационных открытий.

С какой это стати образованная и благовоспитанная девица, к тому же уроженка Новой Англии, вдруг вздумала бы хладнокровно зарубить топором отца и мачеху, после чего вот так просто взять и «обнаружить» их тела и тут же вызвать полицию?

Обвинение не смогло дать убедительного ответа на этот вопрос, и потому 20 июня 1893 года после часового совещания суд присяжных полностью оправдал Сьюзен Борден.

Женщина вернулась к себе домой, где и прожила еще много-много лет, ведя затворнический образ жизни. Ей удалось избежать позорного пятна на своей биографии, однако тайна, окутывавшая это дело, даже после ее смерти продолжала передаваться из поколения в поколение.

Маленькие девочки, беззаботно прыгавшие перед своими домом через скакалку, бесстрастно напевали:

 
«Топором малышка Сью
Искромсала мать свою,
А как пришел домой отец,
И ему настал конец».
 

Это и была та самая история, которую я пересказал Аните – история, которую можно было прочитать в любом издании, специализирующемся на криминалистической статистике.

Девушка слушала меня, не проронив ни слова, хотя я несколько раз слышал, как она глубоко вздохнула, пока я словно ненароком указывал на странные параллели между обоими случаями. Жаркий день… сарай… рыбацкие грузила… внезапная дремота и столь же резкое пробуждение… возвращение в дом… обнаружение тела… удары топором…

Как только я умолк, Анита спросила:

– Джим, зачем ты мне рассказал все это? Ты что, намекаешь на то, что это я зарубила дядю?

– Ни на что я не намекаю, – был мой ответ. – Просто меня поразило сходство между твоим случаем и историей Сью Борден.

– И что, ты думаешь, на самом деле произошло? Я имею в виду историю этой самой Сью?

– Не знаю, – медленно произнес я. – Но у меня возникло предположение, что, может, ты способна как-то объяснить случившееся.

Ее опаловые глаза слабо блеснули во мраке погрузившейся в тень комнаты.

– А не могло получиться так, что это то же самое? – прошептала девушка. – Ты же помнишь, что я рассказывала тебе про свои сновидения. Про демона. Представь себе, что Сью Борден тоже видела это во сне. Вообрази себе некое существо, возникающее из ее спящего сознания существо, которое берет топор и убивает…

Она заметила зародившийся было у меня протест, но проигнорировала его.

– Дядя Гидеон многое знал про такие вещи. Про то, как во сне к тебе спускается дух. А не могло это «нечто» во время моего сна прийти в материальным мир и прикончить дядю Гидеона?

Я покачал головой. – Ты сама знаешь, что я могу тебе на это ответить. И понимаешь, что скажет на это полиция. Единственный наш шанс состоит сейчас в том, чтобы еще до их прихода отыскать орудие убийства.

Мы вместе прошли в холл и, держась за руки, обследовали все комнаты старого дома, которые сейчас больше напоминали собой громадные раскаленные печи.

Всюду лежал толстый слой пыли и чувствовалось запустение. Лишь на кухне можно было заметить следы человеческого присутствия – по словам Аниты, сегодня утром они с дядей там завтракали.