Текст книги "Яд в моём сердце (СИ)"
Автор книги: Рита Трофимова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 22 страниц)
– Вот это масштаб! – восторженно протянула Лина, когда они с Филиппом оказались в широком коридоре с чистым паркетным полом и зеркалами на стенах.
– Я давно уже привык ко всей этой помпезности, даже не представляю, что может быть по-другому, – усмехнулся он, увлекая её за собой в деревянную арку.
Однако их подстерегала досадная неожиданность. Привалившись спиной к стене, сидя у дверей квартиры Полянских, дремала Олька.
– Привет, – поднялась она на ноги, как только Филипп и Лина вошли в коридор. Олька скользнула обиженным взглядом по Лине и с вымученной улыбкой уставилась на Филиппа.
– И что ты тут делаешь? – Фил возмущённо отпрянул и крепче сжал ладонь Лины. Олька явно растерялась, но глаз от Филиппа не отвела, а улыбка сделалась приторно-ангельской.
– Я тут принесла кое-что, – пропела она ехидным голоском. – А тебя так долго не было, и я решила дождаться… Сейчас. Я сейчас. – Она суетливо порылась в карманах и протянула ему белую баночку. – Вот. Ты у меня прошлой ночью забыл.
Глава 23. Филипп
За несколько дней до концерта Лины тётя Нина сообщила по телефону об отъезде отца в командировку, и Фил вернулся домой. Хотелось остаться наедине со своими бесами, перестрадать «симптомы болезни» и вновь вернуться к жизни, без иллюзий и самообмана, с чистыми помыслами и лёгким сердцем.
Назад … назад – в своё одиночество!
Каждый последующий день «без допинга» давался ему труднее предыдущего. Эйфория утекала как песок сквозь пальцы, и суровая реальность надвигалась. Наученный собственным горьким опытом, Фил знал, сколько времени сможет продержаться на плаву – четыре, пять дней относительно нормальной жизни.
Однако пустота и мрачная обстановка родных стен лишь усилила тревогу: бессонница возвращалась, всюду слышались шорохи и чьи-то тихие шаги, тоска давила на грудь и всё ожесточённее выедала мозг, а страх перед скорой болезнью накатывал всё острее. «My life – is my shot» (Моя жизнь – мой выстрел) – крутилось в его голове, как заезженная пластинка; теперь излюбленная фраза Макса воспринималась им как насмешка над собственной глупостью.
Отец не звонил вот уже два месяца и восемь дней. Безразличие родителя напрягало, и Фил, смакуя обиду, вычёркивал дни в календаре, проведённые в разлуке с домом и отцом. Ещё одна привычка из детства, от которой он так и не смог избавиться. Несколько раз Филипп порывался набрать его номер и высказать всё, что накопилось в душе, однако достоинство и упрямство – неотъемлемые черты характера всех Полянских – не позволяли Филу первым сделать шаг к сближению. Да и о чём говорить? Они давно уже стали друг для друга чужими людьми.
С Олькой тоже было всё сложно. Фил сразу определил границы их недоотношений. Они не встречались с того суматошного дня, как вернулись с дачи, но Олька продолжала названивать и ныть, выдумывая причины одну нелепее другой. После тщетных попыток разжалобить его Олька неожиданно сменила тактику:
– Полянский, ты извращенец! Тебе нравится страдать? – отчитывала его Олька в трубку. За этим вступлением следовала долгая утомительная тирада. Олька приводила не слишком убедительные примеры из жизни. Поначалу Фил терпеливо слушал – Олькин речитатив неплохо накладывался на музыку Людовико Эйнауди, но потом, устав от нотаций бывшей подружки, отодвигал смартфон подальше от уха и варился в собственных мыслях. Так ничего и не добившись, Олька обиженно фыркала: – Ну, окей, продолжай в том же духе. – И тут же бросала трубку. Однако не проходило и часа, как снова звонила.
За день до концерта Лины Фил слонялся по квартире как сомнамбула, дремал в наушниках под старые треки группы, но в ночь ему удалось заснуть на пару часов. Он будто завис в вакууме, ощущая себя ничтожной частицей в замедленном броуновском движении. Конечности онемели и не слушались, но он истошно искал выход из пустого безжизненного пространства, так и проснулся в испуге навсегда остаться там, в жуткой метафизической реальности.
Фил рывком поднялся с постели, распахнул оконные рамы и, высунувшись из окна, с ужасом отпрянул. Шумный город с множеством ярких огней показался ему зловещим и чужим, а разверстая пропасть под подоконником – смертельной воронкой, засасывающей в ад.
Раньше Фил не боялся высоты, но страх, неожиданно всколыхнувшийся в нём, сковал внутренности льдом. Эй, что происходит?! Помнится, в детстве они с мальчишками пробирались на технические этажи дома и свободно бегали по крыше.
Фил натянул джинсы, вышел из квартиры и поплёлся по лестнице вверх, реагируя на каждый подозрительный звук. Через несколько минут он стоял на краю балюстрады с закрытыми глазами, не решаясь посмотреть вниз. Паника подступила к горлу удушливой волной, грудь перехватило спазмом, сердце скатилось в пятки и затрепетало.
Всего лишь один шаг – и проблема решится сама собой! 156 метров высоты – наверняка в полёте притяжение земли ощущается острее! Его душа выпорхнет прежде, чем плоть размажется по асфальту, и он обретёт желанную свободу! Фил набрал полные лёгкие воздуха и раскинул руки в стороны. «Ну давай же, давай…» – нашёптывал ему страх голосом Ольки. Тело покрылось липким потом, ноги подкосились, и он повалился спиной на жестяную крышу, но, кажется, не ушибся и даже не почувствовал боли.
Фил задрожал, из глотки вырвался хриплый стон, и глаза обожгло слезами раскаяния. Нет, смерть – не самый лучший выход из дерьма, в котором он увяз. К тому же Лина… что она подумает, как оценит его безрассудный малодушный поступок?! Отчего-то рядом с ней отступали все тревоги и тягости. А нежный голос и её весёлый смех были для него как бальзам для израненной души. Он вспомнил её улыбку и улыбнулся сам. Дрожь постепенно улеглась, а сердце сбавило темп и забилось ровнее.
Фил вскарабкался на ноги, больше не рискуя смотреть вниз, и побрёл домой. Он обязательно увидит её на концерте, и если она отвернётся, то будет права! Но он постарается достучаться и вернуть её доверие. Ведь ради такой девушки, как Лина, можно умереть и заново родиться!
Он твёрдо решил бороться до последнего, и был уверен, что сможет выстоять! Взять хотя бы крылатое выражение на латыни, смысл которого …
Фил силился вспомнить. Эту фразу так часто повторяет отец! Чёрт! Человеческая память не безгранична, но и латинский не так-то прост. Стоило забросить учебники, и мозг с трудом извлекает из памяти, казалось, давно и прочно заложенное учёбой, а может, причина совсем в другом?!
«Cūra tē ipsum» – «Исцели себя сам» – наконец-то отыскал он в учебнике, как только вернулся домой. Да… «Лингва латина нон пенис канина» – «латинский язык, не хрен собачий». Это смешное выражение, придуманное самими же студентами лет двадцать назад, до сих пор гуляло в обиходе. Фил хорошо запомнил пару таких смешных фраз – странно, но всякий шлак запоминался гораздо лучше, чем полезная информация.
Фил развалился в кресле и прикрыл глаза. Завтра на концерте Лины он должен выглядеть достойно! И ни взглядом, ни жестом не выдать своих леденящих нутро мыслей.
Телефон в очередной раз запиликал, и Фил, тяжко вздохнув, обречённо ответил на звонок.
– Филь… Филь, пожалуйста, приезжай, у папы сердечный приступ, его забрали в больницу, и мне страшно одной. Я даже из комнаты выйти боюсь.
– «Не выходи из комнаты, не совершай ошибку…» – пробормотал Филипп строки из известного стиха, морщась от собственного позёрства и пафосности.
– Тебе на меня пофиг, да? Тебе всегда было пофиг. Вдруг он умрёт? Что я тогда буду делать? Как жить? – Олька жалобно всхлипнула и громко разрыдалась в трубку, и в сердце Фила шевельнулась жалость к бывшей подружке. – Филипп, приезжай, а? – подвывала Олька. – Мы ведь прежде всего друзья. Вместе будем страдать, так легче…
На часах было три ночи. Фил с трудом поднялся и накинул ветровку.
– Ладно, скоро буду, жди. Только без глупостей.
– Конечно, я же не нимфоманка, друзья так друзья, – шмыгнула носом Олька.
– Нимфоманка, – усмехнулся Филипп, и Олька хрипло рассмеялась.
Фил по привычке нащупал в кармане баночку. Он так и носил её с собой, не решаясь выбросить, а может, испытывал себя на прочность?
***
Остаток ночи они просидели на кухне. Разговор не клеился. Олька много курила, хлестала кофе и без умолку трещала, сетуя на злодейку судьбу и тупое невезение. Развалившись на диване, Фил наблюдал за мытарствами бывшей подружки и изредка вставлял нужные реплики в Олькин монолог, однако всё чаще говорил невпопад.
Ему вдруг вспомнилась маленькая Лина, подглядывающая за игрой мальчишек из-за смородинного куста и та смешная растерянность, и наивность, что искрилась во взгляде в моменты её разоблачения. Лина за фортепиано, Лина в цветочной клумбе, Лина у окна удивляется радуге над лесом. В душе у Фила воцарился покой и то особое настроение, переполнявшее его в минуты общения с девчонкой. От удовольствия веки смежились сами собой. Он так увлёкся картинками, что перестал слышать Олькину речь и потерял нить разговора.
– А чему ты так улыбаешься? – встряхнул его подозрительный Олькин голосок. – Я уже не раз замечаю эту твою дурацкую улыбочку. – Олька рвано выдохнула, скрипнув зубами, ноздри её заметно затрепетали. – Колись, о ней думаешь, да? – Она не мигая смотрела ему в глаза, будто обладала способностью видеть насквозь.
– Неважно! – Фил почувствовал себя неловко, прочистил горло и уселся ровнее.
– Нет важно, мне всё важно, всё, что связано с тобой!
– Ещё одно слово – и я уйду, – вскипел он.
– Ну, Филь. – Дрожащей рукой Олька вынула из пачки сигарету и нервно затянулась. – Ну всё, прости, я же по старой памяти, – сдавленно процедила она, явно пытаясь усмирить взыгравшие эмоции.
И Фил, борясь с желанием придушить неугомонную подружку, заставил себя промолчать.
Ближе к рассвету сон сморил обоих. Фил проснулся первым в двенадцать дня. Олька сопела рядом, подпирая щекой его плечо и цепко обвивая рукой. Он с трудом выбрался из объятий бывшей и направился в ванную. Плеснув в лицо холодной водой, Филипп оглядел себя в зеркале, прошёлся пятернёй по волосам, подмечая, что вид у него не так уж плох. Крадучись, прошёл в прихожую и, тихо прикрыв за собой дверь, покинул квартиру в надежде никогда не возвращаться.
Уже выходя из подъезда, Фил по привычке пошарил рукой в кармане и на секунду притормозил. Кажется, он потерял баночку с транками где-то по дороге, а может, Олька снова вздумала пошалить?! Как же достала… Он раздражённо стиснул челюсти, но, поразмыслив, тряхнул головой и уверенно зашагал к машине. Ну и пусть… пусть всё остаётся в прошлом!
***
В компании Лины день пролетел незаметно. Сомнения и страхи улеглись, и Фил ощутил себя свободным от пут ядовитого Аспида. Иногда ему казалось, что время повернулось вспять, возвратив их в детство, в то самое лето, когда для них всё так печально закончилось. И те волнующие моменты, что он испытывал рядом с девчонкой, вселяли в него надежду, что он всё ещё жив. Про Ольку он даже не вспомнил. Телефон разрядился и вырубился, избавив Фила от назойливых звонков. А потому, встретив её у дверей своей квартиры, Фил испытал состояние близкое к шоку.
– Вот. Ты у меня прошлой ночью забыл. – Олька протянула баночку и приторно улыбнулась, но в глазах плескалось что-то недоброе, обида, разбавленная злостью. «Что и требовалось доказать!» – всем своим видом говорила она.
Фил отшатнулся. Страх разоблачения липким комком перекатился в желудке. Не готов он был к таким весёленьким сюрпризам и тем более не хотел, чтобы Лина видела их разборки.
– Да катись ты со своей… – процедил он сквозь зубы. – А это… – кивнул он на баночку, – можешь оставить себе на память!
– Я … наверное п-пойду, – запнулась Лина, попятившись к выходу. – Это было не очень хорошей идеей и…
– Лин, подожди, это просто … ерунда какая-то. Я всё объясню. – Фил поймал её запястье и бросил на Ольку взгляд, не суливший бывшей подружке ничего хорошего. Но та продолжала стоять на месте и нагло ухмыляться.
– Я хочу уйти. Отпусти меня, пожалуйста! – дёрнулась Лина.
– Лин, выслушай меня. – Фил тут же убрал руки, наблюдая, как она разворачивается и идёт к лифту. – Ладно, тогда я с тобой. Уйдём вместе! – намеренно громко сказал он и шагнул следом.
– Ой, нет, нет, подождите, – встрепенулась Олька, засовывая баночку в карман ветровки. – Послушай, сестрёнка. Это совсем не то, что ты подумала. У папы случился сердечный приступ, его в больницу забрали, а я об этом только ночью узнала. Мне было так страшно … Да мне на стены выть хотелось, вот я и попросила Фила, чтобы он со мной по дружбе переночевал. Мы ведь друзья. А друзей в беде не бросают. Хотя… я никак не могу смириться со всем этим. – Олька насупилась и выжидающе смотрела исподлобья. – Ну скажи ей, Филь, я ведь как есть говорю.
Лина переводила растерянный взгляд с Ольки на Фила. Щёки её пылали, глаза отчаянно блестели.
– Ну что за глупости, – наконец выдохнула она, – это совершенно не моё дело, и тебе, то есть вам … незачем оправдываться. И вообще, это как-то странно, что я тут…
– Вот и я говорю – странно! – фыркнула Олька. – Что тут такого, ну встретился с подругой детства, что за тайны, да Филипп?
– Заткнись, – огрызнулся Фил, и Олька замолкла.
Тут дверь квартиры Полянских приоткрылась, и в просторный холл подъезда высунулась тётя Нина.
– И чего это вы тут расшумелись? – Нянька цепко оглядела Фила и Лину, но приметив Ольку, укоризненно щёлкнула языком. – Ну что за настырная девка, дождалась всё-таки! От вас впору хоть из дома беги! Ты её в дверь, она в форточку лезет. – Тётя Нина шумно вздохнула. – Ну-ка, заходите в дом, нечего у дверей стоять, – скомандовала она.
– Пойдём? – Фил легонько потянул Лину за руку. Она, неуверенно кивнув, продолжала смотреть на няньку, но, к его величайшему облегчению, последовала за ним. Видно, была так воспитана и не привыкла перечить старшим.
Олька даже не думала обижаться, и тем более уходить. Проигнорировав реплику няньки, она натянула улыбку и, задрав подбородок, первой зашла в квартиру. Фил сокрушённо вздохнул – не тащить же её из дома за шкирку.
– А что это за девочка? – ласково спросила тётя Нина, как только Лина с Филом вошли в прихожую.
– Это Лина Альтман, – не без гордости сказал Филипп и снял с её плеч пиджак.
– Здравствуйте, – приветливо улыбнулась Лина.
Олька присела на кушетку и возилась со шнурками на кедах, но нянька делала вид, что не замечает её.
– Ах вот ты какая, Лина Альтман! – Тётя Нина, умилившись, сложила на груди руки. – Мариночка столько рассказывала о тебе. Всё говорила, какая девочка милая, ангелочек. И правда, ангелочек. Ну, что же мы стоим в дверях, Филипп, веди дорогую гостью в дом, а я сейчас на стол соберу. Я тут сладких пирожков напекла, – спохватилась нянька и поспешила на кухню.
– Ой, ну что вы, не стоит, я же ненадолго! – воскликнула Лина ей вслед.
– Да ты не отказывайся, – как ни в чём не бывало вмешалась Олька. – Тётя Нина классно печёт, я по утрам любила кофе пить с пирожками. Мне особенно нравятся…
– Слушай, а может, ты всё же свалишь? – вскипев, осадил её Фил.
Олька замотала головой и юркнула на кухню:
– Тёть Нин, а с чем пирожки? – послышался её как никогда вежливый голосок.
Глава 24. Лина
День выдался очень напряжённым и насыщенным. На Лину обрушилось столько впечатлений, сколько и за год не приключалось. Чего только стоило появление Фила на концерте и их потрясающее общение! Филипп, тот самый мальчик из детства! Он был так близко, держал её за руку и так проникновенно смотрел в глаза! Сердце сладко замирало от интонаций его голоса. Тело отзывалось мурашками на мягкие, но уверенные прикосновения, а от запаха его пиджака, от тесных, но далеко не братских объятий кружилась голова.
Лина верила в искренность его слов, успев нафантазировать себе нечто большее, чем просто дружба, однако встреча с Олькой у дверей квартиры Полянских развеяла все иллюзии, остались лишь досада и лёгкий укол разочарования. Ну зачем, зачем Филипп привёл её сюда, зачем сказал, что свободен? Кажется, Олька не желает мириться с расставанием и продолжает борьбу. Наверное, и правда – в войне и любви все средства хороши, вот только Олькины методы Лине явно не по душе. Неужели бывают такие прилипчивые курицы? И Филипп тоже хорош, не мог объяснить доходчиво, раз и навсегда поставить точку в тяготивших его отношениях.
Если бы не тётя Нина, вовремя вмешавшаяся в спор, вряд ли бы Лина поддалась на уговоры Филиппа и вошла в квартиру. Да и некрасиво было бы развернуться спиной к почтенной тётушке и уйти не попрощавшись.
В прихожей тётя Нина недовольно оглядела Ольку, но та, ничуть не смутившись, скинула кеды и будто на правах члена семьи прошла на кухню. Фил проводил подружку хмурым взглядом и озадаченно улыбнулся Лине.
Как и ожидалось, дом Полянских впечатлял изысканной роскошью и утончённой простотой. Просторная прихожая больше походила на уютный, со вкусом обставленный холл. Лина с интересом подмечала в интерьере отголоски пятидесятых: рельефную лепнину на потолках, массивные медные люстры и настенные бра, старинное зеркало с вычурной деревянной резьбой и до блеска начищенный паркет. Мебель была современной и модной, но удачно вписывалась в обстановку квартиры. Настоящая эклектика в дизайне – кажется, так называют подобное смешение стилей.
– Да, маме очень нравился этот сталинский ампир, поэтому здесь многое остаётся оригинальным. Ну и нам с отцом нравится. – Стоя у кухонной двери, Филипп подпирал плечом дверной косяк и украдкой наблюдал за Линой. Пару раз она ловила на себе его внимательные взгляды, но он виновато отводил глаза, видно, чувствовал неловкость из-за присутствия Ольки в доме. Однако та вина, что угадывалась во всём его облике, вовсе не портила общего впечатления. Филипп казался Лине тёмным раскаявшимся ангелом, устало сложившим за спиной израненные крылья, и от этого захватывало дух.
– Это очень-очень красиво, правда, – пробормотала она, не зная, чем занять руки. – А … где пианино тёти Мариночки?
– Рояль в белой гостиной, там. – Филипп кивнул на комнату за плотно прикрытыми дверями, но с места не сдвинулся. Лина тоже будто чего-то ждала. Их разделяло расстояние вытянутой руки. Оба не мигая уставились друг на друга. Лицо Филиппа просветлело, в глазах заискрился живой блеск, и сердце Лины учащённо забилось. Ей бы злиться на Филиппа за его мягкотелость, а она, как дурочка, стоит и любуется им, не в силах дать отпор его опасному обаянию.
– Я очень рад, что ты согласилась прийти сюда, – проникновенно сказал Филипп. – Только … я не думал, что всё так тупо выйдет.
– Что ж, – немного помолчав, ответила Лина. – Будем считать, что мой визит – всего лишь дань вежливости семье Полянских и … просто обычный интерес.
– А это на самом деле так? – с напряжёнными нотками спросил Филипп, и Лина неуверенно пожала плечами.
Из кухни доносилось позвякивание посуды и бормотание милой старушки. Она между делом воспитывала Ольку, и Лина с Филом невольно становились свидетелями нянькиных упрёков.
– И что за девки пошли, – ворчала нянька, – где твоя девичья гордость?
– Да ладно вам, тёть Нин, – громким шёпотом верещала Олька. – Ну при чём тут гордость, мы же с Филиппом друзья.
– Друзья? – возмутилась тётя Нина. – Эка ты дружбой прикрываешься. А как Филипп женится, ты тоже будешь за ним таскаться?
– Не женится.
– Чего это он не женится? Ещё как женится! – настаивала тётя Нина.
– Ну, женится … – взбрыкнула Олька, – какая разница.
– Огромная разница! Ты только подумай своими мозгами. Ишь …
– Ну, тёть Нин, ну ладно вам, давайте я лучше помогу, давайте чайный сервиз принесу, тот, что для гостей.
– Вот и помогай, раз пришла. Только смотри осторожней, ничего не разбей, трындычиха.
– Ага, он такой клёвый.
– Клёвый, – пробубнила нянька. – Всё у тебя клеевое. Иди уже…
Фил, усмехнувшись, слегка покачал головой и оторвался от стены.
– Ну, идём, я покажу тебе, на этом инструменте уже лет сто никто не играл. Отец никак не решится избавиться от него, а мне…
– Избавиться? – ужаснулась Лина. – Разве можно? Это же память!
Неожиданно из кухни выскочила Олька и будто специально налетела на Фила. Тот чертыхнулся и отступил, улыбка сбежала с его лица, и губы плотно сомкнулись.
– Ой, – хохотнула девчонка, – а чего это вы тут стоите? – Олька с минуту топталась рядом, но, так и не дождавшись ответа, направилась к дверям гостиной.
Фил возвёл глаза к потолку, явно призывая на помощь всё своё терпение.
– Линочка, Филипп, ну что же вы за стол не проходите? – позвала их тётя Нина, появившись в проёме двери. – Давайте-давайте, а все экскурсии по дому будут потом.
***
Кухня была небольшая, но очень уютная, с продолговатым столом, накрытым праздничной скатертью, за которым, к удивлению Лины, уместились и гости, и хозяева. Окна украшали шторы из персиковой органзы, стены были оклеены бежевыми обоями с рисунком пушистых одуванчиков, у стены расположился удобный диван.
– Ну какая же ты вся праздничная, воздушная, – улыбнулась тётя Нина, разглядывая Лину, как только они с Филиппом уселись за стол. – Филипп тоже под стать, полдня сегодня наряжался, нервничал.
– Ну, тёть Нин, – ухмыльнулся он.
– Всё, молчу, молчу, лучше расскажите, как прошёл концерт.
Во взгляде Филиппа блеснули озорные огоньки, он вдруг напомнил Лине того несносного мальчишку из детства.
– Лина здорово выступила, – отчитался он с довольной улыбкой, – она просто сделала всех! Зал аплодировал стоя, толпа обезумевших поклонников ломанулась к сцене, пришлось отгонять!
– Скажешь тоже, – засмущалась Лина. – Я чуть ли не полгода готовилась, а концерт пролетел как миг. Даже не верится, что всё так…
– Какая умница! – умилилась тётя Нина.
– Полгода, с ума сойти можно, вот это упёртость, – процедила Олька. С минуту назад она влетела на кухню с упакованным в коробку сервизом и теперь расставляла чашки на блюдца, однако, встретившись с предупреждающим взглядом Фила, тут же сбавила обороты. – То есть… я хотела сказать, упорство. И как тебе только не надоедает долбить одно и то же?! Я бы со скуки давно умерла. Филь вон со своей командой за два дня песню репают, иногда вообще на концерте за пять минут сочиняют что-то новое.
– Не надоедает, – возразила Лина. – Занятие музыкой тренирует силу воли и закаляет характер. Иногда приходится себя заставлять, не без этого. Как сказал Пётр Ильич Чайковский: «Вдохновение рождается только от труда».
– Ну и зануда, – пробурчала Олька себе под нос. – Фил тоже бывает таким, когда…
– Угомонись, тебя слишком много, – Фил беспокойно заёрзал на стуле. И Олька замолкла.
Тётя Нина прищёлкнула языком и покачала головой.
– Ты её не слушай, Линочка. Помню, как Марина готовилась к концертам, будто из жизни выпадала.
– Я тоже помню. Благодаря тёте Мариночке я нашла себя в жизни, поняла, что мне по-настоящему дорого. Я твёрдо решила стать пианисткой. Никогда не забуду концерт Рахманинова в её исполнении, это было так… впечатляюще. – От воспоминаний на глаза Лины навернулись слёзы. – Простите, у меня был очень сложный день, – пробормотала она.
– Да что ты, милая, – заохала тётя Нина, – ты ещё держишься молодцом, это ведь такой стресс. А как Марина нервничала перед выступлением, только Эдуард Филиппович и спасал, бывало, возьмёт за руки, пошепчет что-то, а она идёт и играет. Вот такая магия!
– Магия, – пробормотал Филипп, вынырнув из задумчивости. – Это правда, отец легко справлялся с её … бесами. Только с собой он справиться не мог. Одержимость сродни болезни. Хорошо, что не заразно.
– Да что ты такое говоришь? Тьфу на тебя, – отмахнулась тётя Нина. – Просто Мариночка очень чувствительная была, чуть что, сразу в слёзы. А Эдик так её любил, так любил … любой каприз исполнял.
– А что не так? – возмутился Фил. – Я все эти страсти на собственной шкуре прочувствовал. И только спустя много лет могу об этом свободно говорить. Сначала он избавлялся от маминых вещей, потом тащил их обратно в дом, и незаметно полки снова заполнялись её статуэтками. И так из раза в раз.
– Всё у вас у психиатров сводится к безумствам. Просто мужчины Полянские – однолюбы, но это не значит, что потеряв однажды, они не способны полюбить вновь. – Тётя Нина сосредоточенно поджала губы, отчего вокруг её рта проступили добрые морщинки.
– Надеюсь, что одержимость по наследству не передаётся. Хотя мы все в чём-то одержимы. И я обречён – по жизни сталкиваюсь с этим … явлением. – Фил мазнул по Ольке тяжёлым взглядом. – Я, наверное, законченный эгоист, но мне не хотелось бы видеть рядом с отцом другую женщину. И я почему-то уверен в том, что он не женится второй раз, он слишком любил маму, и до сих пор её любит.
– Ты порой рассуждаешь как ребёнок, дорогой мой внучок, – вздохнула тётя Нина.
Филипп подозрительно затих. Лина тоже молчала, раздумывая над словами Филиппа, но отчего-то не решалась вмешаться в разговор. Одна только Олька шумела, расставляя на стол чашки с чаем.
– Ничёсе ребёночек, – хмыкнула она. – Филь вечно как загнёт на своей латыни, я и половину не понимаю.
Фил напрягся, демонстративно проигнорировав Олькину реплику, и та с довольной ухмылкой уселась за стол.
– Вот, значит, как. – Тётя Нина с хитринкой посмотрела на Фила. – Линочка, а Эла тебе, случайно, не мамой приходится?
– Можно и так сказать, а вы знакомы? – удивилась Лина.
– Так, доводилось встречаться. Давно… – Нянька тут же поднялась из-за стола и достала из шкафа коробку конфет. – Я же совсем забыла, у нас птичье молоко есть. Любимые, Филиппушкины.
– Ну тёть Нин, – покраснел Фил. – Я тут как притча во языцех, поминутно мои недостатки вскрываются.
– Ну чего ещё, – засмеялась тётя Нина. – Тоже мне недостаток – конфеты.
– Филь, говори по-русски, – встряла Олька. – И давай уже, чай же стынет, у меня сегодня и крошки во рту не было.
Лина наконец обратила внимание на чашки из тончайшего фарфора, по форме напоминающие распустившийся цветы лотоса, а плоские блюдца – листья кувшинки. Они казались настолько хрупкими – попробуй только налей в них горячую воду, и они растают, как льдинки по весне.
– Ой, как красиво, – взволнованно воскликнула Лина, осторожно прикасаясь к чашке. – Это же настоящее произведение искусства! У тёти Марины на даче было много всяких забавных фарфоровых штучек. В детстве я так любила играть с ними, но Филиппу это не особо нравилось.
– Что-то я такого не припомню, – прищурился Фил, смешно заломив брови. Всё это время Лина ощущала на себе его мимолётные взгляды, отчего чувствовала себя будто не в своей тарелке, тем более что Ольку он в открытую игнорировал.
– Да где тебе помнить, – закусила Лина губу, – ты всегда на улице с девчонками пропадал.
– А ты ревновала?
– Вот ещё.
– Эй, хватит уже вам, – обиженно заныла Олька, поглощая очередной пирожок. – Вы тут не одни.
– Точно, Лин, ты угощайся. – Фил придвинул к ней тарелку с выпечкой. – Вот этот бери с посыпкой, он с яблоком и корицей. – И Лина потянулась за пирожком.
– В белой гостиной много всего такого, – жуя, сказала Олька. – Это сейчас больших денег стоит. – Она отхлебнула чай и, обжёгшись, с шумом поставила чашку на блюдце.
– Ну, ты аккуратнее, куда торопишься, горе ты луковое, – шикнула на неё тётя Нина и тут же взглянула на Лину. – Марина очень любила антикварный фарфор, ей от мамы целая коллекция досталась. Самые красивые и ценные вещи оставили в доме у Полянских, вот и этот сервиз тоже, как его Мариночка любила. Она ведь тоже не из простой семьи, папа её был знаменитый пианист Михаил Лавров. Рыжий хулиган, так его звали в артистической среде, только вот судьба у него не сложилась.
– Да, я слышала от Бескровной, от преподавательницы. Она когда-то и тётю Мариночку учила, – с грустью ответила Лина.
– А ты, Филь, значит, на концерте был, мог бы сказать, я бы тоже сходила, – пробубнила Олька с набитым ртом.
Не удостоив её ответом, Фил осторожно поднёс чашку к губам.
– Этот дом такой крутой, – как ни в чём не бывало продолжила Олька. – Я бы очень хотела жить в нём. Я так просила папу, чтобы он мне купил квартиру в этом доме, но папа не любит антиквариат, предпочитает вкладывать деньги во всё новое.
– Обломись, детка, – усмехнулся Филипп себе под нос.
– Расслабься, папа купил мне квартиру ничуть не хуже, да ты и сам видел. И это совсем недалеко от Баррикадной, всего лишь три остановки на метро. – Олька стрельнула глазами в Фила. – Так что я смогу в любое время хоть пешком сюда добраться. И я, между прочим, тоже не из простой семьи, мой папа в Госдуме и дом у него на Рублёвке.
– О чём это ты сейчас? – одёрнула Ольку тётя Нина. – Ты лучше ешь давай. Вот эти пирожки с курагой ещё не пробовала.
Фил раздражённо выдохнул и отодвинул чашку. Над столом повисла тишина.
– Это и правда удивительный дом, – тут же нашлась Лина, стараясь загладить неловкость. – Я всегда заглядываюсь на сталинские высотки, они просто сказочно прекрасны. Интересная архитектура – все эти скульптуры, балконы, колонны, мрамор, гранит. Это так впечатляет.
– Да, это дом-легенда, – подхватила тётя Нина. – Столько знаменитостей в нём жило: авиаторы, учёные, актёры, музыканты, вот, к примеру, актриса Быстрицкая, хирург Бакулев, академик Полянский с семьёй, уже третье поколение Полянских в этой квартире, а сколько слухов ходит, сколько тайн скрывается в его стенах!
– Тёть Нин, а приведений вы не видели? – Олька понизила голос. – Мне на вашем балконе всё время кто-то мерещится. Это, наверное, из-за скульптур.
– Я вот что скажу, – задумалась тётя Нина. – За всю свою жизнь ни разу не видела никакой нечисти. Но вот однажды… – Старушка выдержала паузу. – Вышла я как-то на чёрную лестницу, а на площадке ниже пролётом стоит высокий мужчина кавказского вида: волосы чёрные как смоль, длинный плащ. Ну так вот, стоит он, значит, вполоборота и трубку курит. Тут он обернулся и на меня так грозно глянул из-под густых бровей, я так и обмерла. – Тётя Нина перекрестилась. – Сам Сталин передо мной.
– Сталин? – усмехнулась Олька. – Это что, анекдот такой?
– Смешно тебе?! А у меня тогда со страху ноги подкосились. Его уже к тому времени, не соврать, лет тридцать как схоронили. Я давай быстро в квартиру и валерианку пить, думаю, кому скажу, в психушку отправят, тем более в семье психиатров. Спасибо, соседка сказала, что это актёр театра был, они тут сцену репетировали у Быстрицкой. Значит, удалась ему роль-то! – засмеялась тётя Нина.
– Ой, а мы по ночам с Филом на крыши выходили и в башенках сидели, это так кайфово, вся Москва как на ладони.
– Кайфово, – шутя, передразнила тётя Нина.
– Угу. Пару раз я будила Фила на рассвете и тянула его на крышу. Его так сложно разбудить утром, особенно после…
– Может, хватит подробностей? – не выдержал Фил, опустив кулак на стол. – Кажется, ты загостилась, давай я такси вызову и чеши.
