Текст книги "Тепло камня"

Автор книги: Рина Михеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 12 страниц)

Тиша вздохнула. Смотреть-то – пусть бы смотрел, а вдруг полезет куда не надо? Рэй брался за любую работу, учился он очень быстро и делал вместе с шуа практически всё, что делали они. Тиша пыталась бороться поначалу. Она несколько иначе представляла себе положение и жизнь инопланетного гостя. Но он говорил, что ему это интересно, нравится и всё в том же роде, категорически отказываясь бездельничать не только один, но и в компании Риша.

Хранящая готова была пожертвовать для гостя хорошим работником (Ришем), но к тому, что этот гость сам будет трудиться наравне с ними, она совершенно не была готова. В конце концов она махнула на человека лапой – пусть делает, что хочет. Хотя это её по-прежнему смущало.

Вот из-за этой активности Тиша и боялась отпускать его в гиртовый лес. Рэй не уступал в ловкости шуа, а, возможно, и превосходил, и вполне мог, например, полезть на дерево. Но как бы ловок он ни был, Тиша твёрдо решила ни за что не допустить участия человека в этом небезопасном деле. Можно, конечно, пойти туда самой и проследить за ним лично, но посёлок и так лишался многих рабочих рук, а дел было немало.

Хранящая высоко подняла голову. Её поза и выражение глаз приобрели внушительность, твёрдость, почти властность. Переговаривавшиеся поблизости шуа затихли: не только Рэй, но и они не видели её такой.

– Ты знаешь, Рэй, что я храню, в меру своих сил, покой этого посёлка, – сказала она со спокойным достоинством. – Ты – наш гость. Предусмотреть всё невозможно. Это не в наших силах. Но если ты пострадаешь из-за того, что здесь тебя не оградили от опасности, о которой знали… Жители Светлой Опушки надолго потеряют покой, а я – навсегда… Поэтому, не желая ограничивать тебя ни в чём, я прошу, очень прошу, чтобы ты дал мне обещание: не отходить от Шифа и никуда не лезть.

Тиша немного опустила голову и добавила почти виновато:

– Не думай, что я волнуюсь только из-за этого. Ты стал для нас кем-то большим, чем гость. Ты… Рэй, – она сделала особое ударение на его имени, подчёркивая, что её отношение к нему носит личный характер. – И мы все… очень привязались к тебе… Я бы назвала тебя другом, если только ты позволишь…

– Конечно. Это… мне… очень приятно, то есть… – Рэй был тронут, смущён, но, кажется, Тиша поняла всё правильно и, потерев лоб, он перешёл к более лёгкому вопросу:

– Ты совершенно напрасно беспокоишься за меня, но чтобы ты не волновалась – хорошо, я обещаю.

Добившись искренностью того, чего не удалось достичь хитростью, Тиша облегчённо вздохнула, заулыбалась, но не забыла, прежде чем заняться делами, едва заметно прикоснуться к плечу Туна, который тоже собирался идти в лес. Мол, ты там всё же присмотри за ним.

Тун успокаивающе махнул лапой. Он понимал её беспокойство и знал, что вызвано оно не только её особой ответственностью как Хранящей. Тиша действительно привязалась к человеку, испытывая к нему почти материнские чувства, и Тун уже сейчас думал о том, как тяжело ей будет с ним расстаться. Пожалуй, им всем будет его не хватать, но преданный Тун, как всегда, в первую очередь думал о жене, когда не думал о сыне, конечно.

========== Глава 29. Тиша ==========

И направляясь к тумисовым кустам, и автоматически точно определяя и обрывая созревшие ягоды, Тиша продолжала улыбаться. Всё-таки она очень счастливая. Каждый вечер, обращаясь к Отцу Всех Живущих с короткой молитвой, она от всего сердца благодарила Его не только за ещё один добрый день, но и за то, что послал ей такого мужа.

Тун понравился ей сразу, хотя она и не могла бы объяснить чем. Симпатия довольно быстро переросла в привязанность, а та, в свою очередь, пуская корни и ветвясь, расцвела, и цветы эти, наверное, и были тем, что называют любовью.

Неожиданно, как-то вдруг, вступив в возраст, когда молодые шуа начали проявлять к ней интерес, Тиша растерялась. Ещё меньше она была готова к тому, что интересующихся будет так много. Конечно, это было приятно, но смятение и растерянность перекрывали всё. В сущности, общение с потенциальными женихами сводилось для неё к непрерывным и мучительным усилиям скрыть своё смущение.

А потом появился Тун. Почему-то с ним Тиша сразу почувствовала себя легко и свободно. Может быть потому, что он смущался ещё больше, чем она? Но, скорее всего, причина была не только в этом. За внешней неуверенностью и скованностью в нём ощущалась надёжность и твёрдость. А его трогательно-нежное отношение к ней, искреннее внимание и забота довершили дело.

Фари – лучшая подруга Тиши и единственная, с кем она делилась (за исключением родителей, разумеется) – никак не могла понять, что она нашла в этом нескладном Туне.

– И вообще, он какой-то… серый, – говорила Фари, фыркая и выразительно крутя носом. – Вот Лисс… – тянула она мечтательно. – Ты такая счастливая, Тиша, так не упускай своего счастья. Лисс, он такой… золотой. И вообще… необыкновенный, – и Фари вздыхала.

Тиша ценила самоотверженность подруги, но нападок на Туна стерпеть не могла:

– Никакой он не золотой и не вообще – он просто жёлтый! А Тун… не нескладный и не серый! Он замечательный! И… и… серебристый! Вот! – заявляла Тиша с несвойственной ей резкостью.

Фари, никогда не видевшая подругу такой взволнованной, растерянно замолкала и некоторое время смотрела на неё с тревогой.

– Ну, хорошо, хорошо, пусть будет серебристый, – успокаивающе говорила она и бормотала себе под нос, озабоченно потирая его лапой:

– Ничего понять не могу. Что с ней творится? Неужели влюбилась?

После такого разговора, который с некоторыми изменениями повторялся неоднократно, Тиша обычно бежала к матери. А та, ни о чём не спрашивая, нежно обнимала дочь и, гладя её по шелковистому затылку, тихо приговаривала:

– Ты никого не слушай. Ты сердце своё слушай.

Последующие нападки Фари на Туна и её усилия устроить счастье подруги с Лиссом привели к противоположному результату. Нежно-задумчивая, ранимая и робкая Тиша обнаружила в себе неожиданную твёрдость и решительность. Подозревая, что Тун может так и не осмелиться предложить ей союз любви, она решила, что сделает это сама, когда он придёт прощаться.

Хотя обычно предложение исходило от мужчины, но обратный вариант тоже был вполне допустим. При мысли об этом всё у неё внутри сначала переворачивалось, а потом замирало от ужаса, но она знала, что не отступит.

К счастью, Тун избавил её от тяжёлого испытания. Она стала его женой и даже переселилась в его родной посёлок (хотя Тун и в мыслях не держал отрывать её от семьи) и никогда об этом не жалела.

Собственно, переехать её уговорили родители: Светлая Опушка давала куда больше возможностей работать с растениями, а именно это привлекало Тишу с самого детства, хотя почти все вокруг были заняты ремёслами.

Как бы ни было тяжело расставаться с дочерью, близкие понимали, что она должна найти свою дорогу, да и видеться можно часто, а если что, то и назад вернуться. В любом случае, возможно с кем-нибудь другим родители и побоялись бы её отпускать, но Тун – другое дело.

С ним Тиша прижилась на новом месте легко и быстро. С ним вообще всё было легко. Его нежное внимание ощущалось постоянно, и Тун стал её фундаментом, внутренней опорой, благодаря которой открылась и её собственная сила.

Если бы не он, она бы никогда не согласилась стать Хранящей. Да если бы не он – ей бы этого и не предложили, потому что без него она была бы совсем другой.

Тишу уже не привлекала горькая трава афла. Она мечтала о том, как подарит Туну ребёнка. Конечно, ей и самой очень этого хотелось, но почему-то особенно приятно было представлять его радость, счастье в его глазах, когда он впервые, очень осторожно возьмёт на руки их малыша.

Только бы с Ришем всё прошло хорошо и тогда…

Когда-то дикие предки шуа выращивали своё потомство в течение трёх местных лет. Оба родителя, помогая друг другу, заботились о своём, как правило, единственном, детёныше и защищали его. Трёхлетний шуа был уже относительно независим и давал возможность постоянной паре, давшей ему жизнь, ещё через год произвести на свет его младшего брата или сестру.

Старший оставался с родителями ещё на три года, продолжая пользоваться их поддержкой, обучаясь и одновременно помогая растить малыша.

С тех пор миновал не один десяток тысячелетий. Многое изменилось. Продолжительность жизни шуа достигла двухсот, а иногда и более лет (примерно, сто пятьдесят земных), а детство – время особой родительской заботы о каждом ребёнке – достигло двадцати.

С незапамятных времён появление малыша меняло не только поведение его родителей, но и рацион его матери. Шуа безошибочно находили травы, коренья или плоды, влиявшие на течение беременности и помогающие восстанавливать силы после родов, а также естественные контрацептивы, предотвращавшие беременность, пока не подрастёт уже рождённый детёныш, и пока пара не будет уверена, что сможет прокормить следующего.

Афла была одним из таких средств, и вскоре после рождения первенца Тиша с некоторым удивлением обнаружила, что её привлекает горьковатый вкус этой травы. Когда-то она попробовала её из любопытства и едва не выплюнула. Но… всему своё время.

Почти двадцать лет Тиша периодически жевала афлу, как и другие матери, и надо сказать, не без удовольствия. Только в последнее время пищевые пристрастия начали меняться, подсказывая, что приближается новый этап в её жизни и в жизни её семьи.

Тиша с нежностью вспомнила о Фари, дорогой подруге, близость с которой она, как и Фари, пронесёт через всю жизнь. Такая дружба не была редкостью, но это нисколько не уменьшало её ценности в глазах шуа.

Вырастая в семьях, где старший брат или сестра были слишком старшими, а младшие ещё не появились на свет, дети соседей не привыкли придавать какое-то значение тому, что у них разные родители. Они чувствовали себя частью большой семьи и часто удивлялись тому, что вечером их зачем-то разлучают, укладывая спать в разных пали, и радовались, когда им разрешали переночевать у соседей или брали соседского малыша к себе.

Завязавшаяся в детстве дружба не терялась и не ослабевала, даже если жизнь далеко разводила бывших товарищей по играм и поверенных в сердечных делах. Эти узы крепко связывали Народ, пронизывая его тысячами невидимых нитей.

Выбор, сделанный Тишей более двадцати лет тому назад, принёс счастье не только ей и Туну. Убедившись, что подругу нисколько не интересует неотразимый Лисс, Фари, до этого державшаяся в стороне, постаралась привлечь его внимание. В отличие от тихой и задумчивой подруги, она всегда была решительна, импульсивна, а о том, что такое смущение, знала преимущественно понаслышке.

Однако было похоже на то, что её усилия ни к чему не привели. Во всяком случае, узнав, что Тиша приняла предложение Туна, Лисс покинул посёлок, вежливо простившись с Фари.

Неунывающая и жизнерадостная в любых обстоятельствах, она утешала опечаленную её неудачей Тишу, заявляя, что “он ещё пожалеет, а если не пожалеет, значит, он глупее, чем казался!” Как ни странно, Фари оказалась права – “он пожалел”. Примерно через год Лисс вернулся и после долгих уговоров и рассказов о том, что такой, как она, нигде нет, Фари согласилась стать его женой.

Едва приняв предложение, она бросила жениха на своих ошеломлённых родителей и почти бегом преодолела тридцать километров, чтобы не столько даже рассказать о своей радости, сколько порадовать Тишу.

Глубоко беременная к тому времени Тиша прижала подругу к большому красивому животу и не могла ни слова вымолвить от радости, а потом Фари приложила к нему ухо, и разволновавшийся Риш довольно сильно пнул её.

“Ну, вот и первые поздравления!” – сказала Фари, держась за ухо. Они сидели рядом и то смеялись, то плакали… Разве такое забудешь.

========== Глава 30. Гиртовый лес. Прощание с деревом ==========

В то время как Хранящая предавалась счастливым воспоминаниям (что, впрочем, не сказывалось ни на скорости, ни на качестве её работы), группа свежеиспечённых дровосеков приблизилась к границе гиртового леса.

Тут их ждал всё тот же посланец соседнего посёлка, нетерпеливо топтавшийся на месте. Он должен был указать нужное дерево. Человек его, в общем-то, не так уж интересовал. Значит, этот переполненный энергией (как и все молодые шуа) курьер был в числе тех, кто под разными предлогами (а если не удавалось ничего придумать, то и без всяких предлогов) приходил в Светлую Опушку посмотреть на “настоящего инопланетянина”.

Рэй с удивлением обнаружил, что его это не беспокоит, скорее забавляет, а раз так, то и Тиша им не препятствовала.

Гиртовый лес довольно сильно отличался от смешанного, где находилась Светлая Опушка. Огромные тёмные деревья, чьи вершины терялись где-то высоко над головой, а нижние толстые ветви отстояли метра на два от земли, только кое-где перемежались молодыми деревцами.

Подлеска здесь практически не было, и даже травы почти не видно. Величественные колонны гигантских тёмно-серых стволов делили этот мрачный, как показалось Рэю, мир с разнообразными мхами всех оттенков серого, среди которых преобладали светло-серый и серо-голубой.

Тишина, необычная для дневного леса, поначалу произвела на человека угнетающее впечатление. Но вскоре он проникся особым, торжественно-спокойным духом этого места и ощутил, что оно вовсе не мрачное.

Солнечный свет, просеянный сквозь бесчисленные ярусы могучих ветвей, превращался в мягкий зеленоватый сумрак, и только вокруг молодых деревьев падали на землю подрагивающие лучи, а совсем юные деревца стояли в широких столбах солнечного света, облитые и пронизанные им. Хотя казалось, что свет падает не на них, а излучается ими, их молодой и свежей таинственной жизнью.

Здесь не было птичьего многоголосья, но где-то на верхнем этаже огромного лесного здания мелодично, хотя и немного печально, пела какая-то птица.

Наконец проводник молча указал на одно из деревьев. Шуа обступили огромный ствол, и Шиф, слегка прикоснувшись к нему лапой, тихо спросил:

– Вы уже попрощались с ним?

– Да, – коротко ответил подросток и, на секунду прильнув к дереву, убежал прочь.

Остальные несколько минут стояли, опустив головы, в полной тишине вокруг тёмного ствола. Потом каждый прикоснулся к его почти гладкой поверхности.

Рэй, наблюдавший странную сцену с некоторого расстояния, только теперь заметил, что это дерево темнее своих собратьев и выглядит практически чёрным, а земля под ним устлана ковром буроватой опавшей листвы.

Тем временем шуа взялись за свои необычные инструменты и начали дружно стучать по стволу рукоятками, стараясь, судя по всему, произвести как можно больше шума. Затем, то осматриваясь по сторонам, то задрав головы и разглядывая что-то в кроне дерева, Шиф и Рулл – высокий молчаливый шуа, назначенный Тишей руководителем, – некоторое время обсуждали предстоящую операцию, поводили лапами в разные стороны и, обходя дерево кругом, указывали вверх.

Потом Рулл полез на него с одной стороны, а ещё один шуа – с другой. Быстро скрывшись из виду, они какое-то время копошились и шуршали, потом всё затихло. Все, в том числе и Рэй, задрав головы, смотрели туда, где недавно шевелились ветки, хотя видно всё равно ничего не было.

Наконец возня возобновилась и, быстро перемещаясь вниз, закончилась тем, что оба древолаза тяжело шмякнулись на землю. Рэй вздрогнул, но это не было падением. Вскоре он понял, что шуа чувствуют себя на деревьях не менее уверенно, чем на земле.

Судя по всему, предпринятая экскурсия имела разведывательный характер. Хотя чего там, казалось бы, разведывать? Но это если рубить снизу, а шуа, совершенно напротив – действовали сверху. Теперь Рулл выбрал себе другого напарника. Они навесили на себя по мотку прочной верёвки, прикрепили к ремням инструмент и снова скрылись в ветвях. Следом отправились ещё несколько шуа, тоже вооружённые инструментами и верёвками.

Они действовали споро и ловко: те, кто повыше, подпрыгнув, сами цеплялись за нижние ветки, других подсаживали товарищи. Остальные отошли в сторону.

Шиф вместе с молодёжью отошёл ещё дальше и увёл с собой Рэя. Не дожидаясь вопросов, Шиф начал объяснять ему, что происходит:

– Рулл и Тан залезут почти на самый верх. Они обвяжут верхушку верёвкой, а потом будут её отпиливать. Остальные займутся ветками с одной – вон той стороны дерева. Их нужно удалить так, чтобы отдельные части ствола могли падать вниз по этой стороне, – видя недоумение в глазах человека, Шиф добавил:

– Иногда они привязывают себя к стволу или к ветке, для надёжности.

– Они что же, так и будут отпиливать ствол по частям, перемещаясь сверху вниз? – решил уточнить Рэй.

– Ну да, – обрадовался его понятливости Шиф. Но обрадовался он рано, потому что следующий вопрос человека вызвал у шуа почти потрясение.

– А нельзя спилить его у основания?

Шиф сумел сохранить невозмутимый вид, а вот Риш не выдержал:

– Но как же? – выпалил он. – Тогда вон те деревья погибнут или сильно пострадают!

– Ну да, конечно… – протянул Рэй несколько смущённо. – Я как-то не подумал об этом…

Шиф сурово глянул на Риша и, повернувшись к человеку, ободряюще прикоснулся к его руке.

– Да, я хотел спросить: что значит “достигли изменения”?

Шиф оживился и приоткрыл было рот, но в последний момент указал на поникшего юношу:

– Вот, пусть Риш тебе объяснит.

Моментально воспрявший духом Риш заулыбался, поскрёб левое ухо, видимо, в целях усиления мозговой активности, и опасливо покосился на Шифа.

– Достигли изменения – это значит… – и он поскрёб правое ухо – наверное, эффект от почёсывания левого оказался недостаточным, – значит, что они перешли в другое состояние… Да-а… – протянул Риш, глядя в смеющиеся глаза человека и на улыбающегося Шифа.

Он и сам удивился, как можно дать объяснение, которое ничего не объясняет. Потом сосредоточился, посмотрел на дерево и очень серьёзно сказал:

– Понимаешь, хоть они и долго живут, но в конце концов умирают, так же как и мы. Это мы и называем изменением. Когда в нём замирают жизненные соки и ствол меняет цвет, дерево может ещё долго стоять. Постепенно древесина будет размягчаться, и рано или поздно оно упадёт, когда случится сильный ветер, а потом на его месте и на месте поваленных им деревьев (хоть оно и становится рыхлым и непригодным для нас, всё же такое дерево может погубить живые деревья своей огромной тяжестью) вырастут молодые, а старый ствол даст им жизнь, служа пищей.

Так было раньше. Теперь мы берём себе часть ствола и ветвей так, чтобы сохранить окружающие деревья. Через несколько лет на его месте, – Риш указал на потемневшего великана, – вырастет молодое деревце. Ему с избытком хватит того, что останется.

– А зачем вы по нему стучали?

– Чтобы все, для кого оно было домом, успели убежать или улететь. Скорее всего, они уже это сделали, но на всякий случай мы обязательно всех предупреждаем.

Тяжёлая кропотливая работа продолжалась целый день. Очень плотная древесина гиртового дерева сразу после изменения становилась твёрдой, как камень. Все шуа, кроме старого Шифа, по очереди взбирались на дерево, чтобы после напряжённого труда осторожно спустить вниз обвязанную верёвкой ветку или кусок ствола.

Утомившись, они отдыхали, лёжа прямо на мягком мшистом лесном покрывале. Шиф, без особого труда поднимая огромные ветви и части ствола, перетаскивал их в сторону. В этом деле он позволил участвовать и человеку, которого не отпускал от себя ни на шаг.

Когда день уже клонился к вечеру, а Шиф и Рэй сидели только вдвоём, прислонившись к молодому дереву, старый шуа положил лапу на слегка тёплый и шероховатый его ствол и грустно спросил:

– Неужели есть такие миры, где не задумываясь рубят живые деревья?

– Есть миры, где мало кто задумывается о подобных вещах.

Шуа помолчал, глядя куда-то вдаль, и тихо сказал:

– Наверное, там нелегко жить.

– Пожалуй, да, – согласился человек ещё тише.

========== Глава 31. Стрижка лэфи ==========

Лето, только начинавшееся, когда Рэй впервые ступил на мирную землю Шуали, перевалило через жаркую середину. Дни стали чуть-чуть короче, ночи – длиннее, и человек всё чаще с печалью думал о том, что скоро ему придётся покинуть этот гостеприимный мир и вернуться…

Куда вернуться – об этом ему даже думать не хотелось, и, пока была такая возможность, он предпочитал этого не делать.

Конечно, можно было бы остаться здесь хоть до конца своих дней – никто бы его не выгнал. Но Рэй принял решение покинуть Шуали до наступления холодов, чтобы не доставлять хлопот Тише и остальным.

Наступило время стрижки лэфи. Это занятие оказалось столь же кропотливым, сколь и весёлым. Летнюю шерсть нужно было срезать полностью, под самый корень, и при этом не поранить очень нежную поверхность растения. Даже цирюльник, бреющий какого-нибудь важного господина в старые времена, не был более осторожен, чем шуа, стригущие лэфи.

Однако ни тишина, ни серьёзная сосредоточенность, которых можно было бы ожидать, так и не сумели установиться. Хотя никто, кроме человека, их, наверное, и не ожидал. Дело в том, что стригали этого стада “шерстяных деревьев” вешали себе на шею специальный поддон, в который складывали срезанные волокна.

И вот, то один, то другой сопящий от напряжения работник неосторожно и сильно выдохнув, взметал тучу лёгких, как пух, шерстинок, повисавших у него на морде и ушах. Такая оплошность неизменно вызывала веселье у самого увешанного зеленоватой шерстью лэфи шуа и всех, кто оказывался поблизости.

Дети, которым пока ещё не доверяли стрижку, перекатывались меховыми клубками между работающими взрослыми. Они собирали упавшую на землю шерсть и веселились больше всех. Иногда, выбрав себе среди сосредоточенных работников “жертву”, они обступали её и, пристально глядя, ждали заветного момента, чтобы увидеть того или другого взрослого в таком забавном виде. Обычно ждать приходилось недолго.

Группа шалунов, неотрывно и с самым серьёзным видом следящих за каждым движением, очень быстро выводила из равновесия смешливых шуа. Они громко фыркали, и добившиеся своего малыши буквально катались по земле от смеха.

Никто их не ругал, разве что в шутку, и это добродушное ворчание, нередко перемежаемое смехом, только подливало масла в огонь. Более того, Рэй сильно подозревал, что многие взрослые подыгрывают им намеренно. А уж в том, что это делает Риш, не было никаких сомнений. Вокруг него счастливый писк не смолкал почти целый день.

Рэй подумал, что было бы совсем несложно изменить форму поддонов так, чтобы шерсть не взметалась в воздух, и даже хотел сказать об этом кому-нибудь. Но это было рано утром, а когда солнце поднялось высоко, он понял, что такие изменения просто никому из них не нужны и не на шутку расстроили бы не только совершенно счастливых детей, но и исполненных напускного гнева взрослых.

Когда весёлая страда миновала, шерсть увязали в мешки – она должна была отправиться в другие поселения, чтобы потом частично вернуться в виде одеял и тёплых накидок.

Проверив, надёжно ли завязан последний мешок, Риш опустился рядом с ним на траву и, обхватив его податливые бока лапами, положил сверху голову. Думая, что сейчас его никто не видит, юноша вздохнул и закрыл глаза.

В этом положении его и застал Рэй. Сердце человека сжалось от печальной обречённости, которая, казалось, исходила от фигуры Риша.

– Что с тобой? – спросил Рэй, ласково прикасаясь к плечу шуа и садясь рядом.

– Ничего, – Риш едва заметно вздрогнул.

– Ты, конечно, не обязан ничего мне рассказывать, но я ведь вижу – с тобой что-то происходит. Что-то тревожит тебя или, может быть, огорчает, и с каждым днём всё сильнее.

Риш не стал возражать. Он молча посмотрел на свои лапы, потом перевёл тёмные глаза на человека.

– Я тревожусь, потому что для меня наступает время взросления… Всего через несколько дней я должен буду уйти, – медленно проговорил шуа с каким-то пугающим спокойствием.

“Спокойствием обречённого”, – подумал Рэй.

– Куда уйти, зачем?! – спросил он вслух.

– Я не могу сказать – куда. Это то место, где живёт Пунт, ну и другие… А зачем – об этом тоже нельзя говорить, но через это должен пройти каждый, достигший взросления… – Риш говорил всё с той же, несвойственной ему отстранённой интонацией, медленно подбирая слова и глядя куда-то в сторону.

Это было невыносимо, и Рэй схватил его за лапу:

– Что они собираются с тобой делать? Это страшно?! Больно?!

Удивление всплыло из глубины тёмных круглых глаз.

– Больно? – переспросил шуа. – Нет. Конечно, нет! – и он успокаивающе погладил человека по плечу. – Может быть, страшно. Может быть, грустно – не знаю. Наверное, поэтому я и беспокоюсь, что не очень-то понимаю, что меня ждёт. Я должен узнать что-то важное, о чём детям не рассказывают. Ну и ещё пройти испытание. В общем, ничего особенного. Ты за меня не переживай. Всё будет хорошо. Я уверен.

Эта уверенность не показалась Рэю особенно убедительной, но что он мог сделать? Помолчав немного, Риш добавил:

– Я хотел попросить тебя: пожалуйста, дождись моего возвращения. Не улетай без меня. Я буду знать, что ты меня ждёшь, и мне будет веселее. А когда вернусь – ты убедишься, что ничего страшного со мной не произошло и я всё тот же Риш.

– Конечно, я дождусь тебя, малыш. Можешь не сомневаться, – ответил Рэй, усилием воли сохраняя внешнее спокойствие.

Будет ли это “всё тот же Риш”? Честно говоря, он в этом сомневался. Но, во всяком случае в эту минуту, шуа отбросил свои тревоги и стал прежним – счастливая улыбка была ответом на обещание человека.

Риш встал, легко поднял огромный мешок и понёс его куда-то. Даже по походке было видно, что к нему вернулось хорошее настроение. Рэй какое-то время продолжал сидеть на том же месте, глядя в одну точку, потом рывком поднялся и пошёл, сам не зная куда.

========== Глава 32. Шиф ==========

Рэй не мог найти себе места. В голову лезли тяжёлые мысли. У разных народов встречаются сложные, а порой откровенно жестокие обряды, через которые должен пройти юноша, чтобы заслужить признание соплеменников и право считаться мужчиной. Неужели шуа – не исключение?!

Рэй не хотел в это верить, – где угодно, но только не здесь! Его разум лихорадочно искал другое объяснение происходящему – и не мог найти.

Допустим, причина волнения самого Риша в том, что он слишком мало знает о предстоящем. Но чего боится его мать? Тиша наверняка знает куда больше и, однако, явно беспокоится за сына.

Рэй стремительно шёл через заросли апуты, машинально следуя изгибам многочисленных тропинок и не выбирая никакого определённого направления. Руки его сжались в кулаки. Ещё один поворот – и перед ним предстала идиллическая картина.

Старый Шиф, которого можно было узнать издалека по его тёмно-шоколадному меху, стоял рядом с апутой и нежно поглаживал её глянцевые листья. При этом он говорил что-то ласковое – до человека долетали отдельные слова, обращённые к растению.

Ничего удивительного или необычного в этом не было. Для шуа разговаривать с растением было не менее естественно, чем друг с другом. Из тех же, что они выращивали или чьими плодами пользовались, и вовсе ни одно не должно было остаться без внимания. Рэй много раз видел подобное, и всегда это вызывало в нём какой-то неясный, но тёплый отклик. Однако сейчас мирная сцена стала последней каплей, прорвавшей тонкую оболочку внешнего спокойствия.

Он просто взорвался и обрушился на Шифа так, как ни на кого ещё, кажется, не обрушивался. Позже он даже не мог толком вспомнить, что успел наговорить во время этой вспышки. Кажется, что-то о том, что растения они жалеют и животных жалеют, и ветки не отломят, а Риш?! И другие – такие же, как он, – чистые, добрые, доверчивые – их что – не жалко?!

– Что вы с ними делаете?! – срываясь на крик, спрашивал он Шифа. – Какому ещё “испытанию” подвергаете?!! – Рэй замолчал внезапно, поймав взгляд шуа.

Он ещё не успел понять, что этот взгляд выражает, но отрезвление наступило мгновенно.

“Какое право я имею вмешиваться в их жизнь, критиковать обычаи, призывать к ответу? Никакого! Они приняли меня как дорогого гостя, окружили заботой, назвали своим другом – и вот, дождались благодарности. Явился, наконец, самый умный, который им разъяснит, как они должны жить, что им можно делать, а чего нельзя. Да-а… Красиво выступил, ничего не скажешь…”

Теперь гнев, владевший им, отступил, смытый волной стыда. Рэй начал извиняться, но Шиф оборвал его резким взмахом лапы. Старый шуа погладил его по плечу, и человек наконец понял, что было в его глазах. Грусть и сочувствие.

– Тебе не за что просить прощения, Рэй. Ты полюбил Риша и переживаешь за него. У тебя доброе сердце, и не твоя вина, что там, где ты родился и жил, слишком много зла. – Шиф печально вздохнул и тихо добавил, глядя в сторону:

– Когда я думаю о том, сколько жестокости ты видел – мне становится страшно.

– Почему ты так думаешь? – растерянно спросил Рэй, который был очень осторожен в своих рассказах о других мирах, стараясь не травмировать впечатлительных шуа, а о себе и вовсе почти ничего не рассказывал.

– Иначе тебе и в голову не пришло бы, что кто-то здесь может намеренно причинить Ришу зло. Разве не так? Ты предполагаешь худшее, потому что опыт подсказывает тебе это, – просто ответил Шиф.

– Наверное, так и есть. Но объясни мне, почему Риш становится грустнее с каждым днём, а главное – почему Тиша всё больше тревожится за него?

– Риша пугает неизвестность, и, разумеется, ему передаётся тревога родителей. Если бы они были спокойны, и он бы не волновался, – Шиф посмотрел под ноги и продолжил, не поднимая глаз:

– Я понимаю, о чём ты хочешь спросить. Да, они волнуются за него, хотя прекрасно знают, что его ожидает и, скажу больше, именно поэтому.

Рэй молча ждал продолжения, не зная, что и думать. Появившаяся было надежда на то, что всё не так уж страшно, снова рушилась. Шиф поднял глаза и продолжал, спокойно и прямо глядя в лицо человеку:

– Я был бы рад рассказать тебе всё, но не могу. Только… – Шиф на секунду задумался, как ему назвать Виша, – только Пунт и ему подобные могут принимать такие решения… Но вот что я, пожалуй, могу тебе сказать: всё дело заключается в том, что каждый шуа, достигший поры взросления, должен узнать кое-что. Мы не рассказываем об этом детям, но взрослые – они должны знать. Не можем же мы скрыть от них правду, хоть она и горька…

– Правду?

– Да. Это не чья-то выдумка. Они узнают о том, что случилось очень давно. Мы ведь не виноваты в этом, – почти оправдываясь, добавил шуа. – И наши предки не виноваты – не они это сделали.

– Сделали что?

– Прости, но этого я не могу тебе сказать. То, что произошло, очень… это настоящая трагедия, и она не осталась только в прошлом – опасность может ждать в будущем. Поэтому мы не можем, не должны забыть об этом и не можем скрыть от наших детей, – и, после тяжёлого вздоха: