Текст книги "Тепло камня"

Автор книги: Рина Михеева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 12 страниц)

========== Глава 1. Безрадостное настоящее и тёмное прошлое ==========

Ласковое светило Торна уже разогрело остывшую за ночь поверхность планеты и прогнало последние остатки пушистого тумана. Зеленоватого оттенка небо было безоблачно, и Рэй, взглянув на него, машинально подумал, что дождя сегодня не будет.

Здесь, в глубоком котловане, зияющем, словно рана на теле планеты, не была видна вся красота наступившего дня, согревшего почти нетронутую природу Торна. Нетронутую, конечно, за исключением самого котлована и обступающих его со всех сторон грубых, наспех сооружённых построек и маленького временного космопорта.

Хотя этот последний вряд ли заслуживал столь громкого названия. Просто небольшая посадочная площадка и несколько чёрных, каких-то неприятных на вид кораблей, стоящих на ней. Впрочем, вряд ли хоть что-то, связанное с наврами, может быть приятно кому-то, кроме них самих.

Рэй сосредоточился на рычагах и переключателях, управлявших работой машины, в тесной кабинке которой он сидел. Ещё не хватало привлечь к себе внимание одного из надсмотрщиков, внимательно наблюдавших за работой со сторожевых вышек, расположенных по периметру котлована.

Камеры слежения позволяли охранникам видеть малейшие детали, многократно увеличивая изображение. Их холодно поблёскивающие объективы бесстрастно и методично обшаривают метр за метром, не выпуская из поля наблюдения пленников.

Сама по себе работа на этой помеси бура с экскаватором была несложной. Дешёвые, давным-давно устаревшие модели специальным буром, изгибавшимся под разными углами, вгрызались в чёрную, местами бурую или красноватую породу, дробили её на неровные, угловатые куски, а затем сгребали ковшом и вываливали в кузов стоящего рядом грузовика. Тяжело было работать много часов подряд, скорчившись в тесной кабине. Правда, разрешалось несколько раз в течение рабочего дня выйти из машины минут на пять, чтобы размять затёкшие мышцы.

Не то чтобы навры жалели своих пленников – в этом их никто не мог бы заподозрить – но рабы были всё-таки довольно ценным имуществом, которое нужно использовать наиболее эффективно. Хорошо ещё, что кайлом и лопатой работать не заставили. Да они бы и голыми руками, будь их воля, заставили, но не дают им спасатели воли, прижимают, стараются – тут уж ничего не скажешь. Но Галактика огромна, и не так уж трудно затеряться на её бескрайних просторах, скрыться на неизвестных, отдалённых мирах.

Спасателями, или просто Службой, по привычке называли Объединённые Силы Правопорядка при Высшем Совете Галактики, коротко – ОСП. Начиналось всё как спасательная служба, организованная когда-то давно лирианами – одной из старейших гуманоидных рас. С тех пор по существу мало что изменилось. Как были спасателями, так и остались. Вот только спасательные операции всё чаще превращаются в военные по вине навров и им подобных.

Служба выросла, вооружилась до зубов и приобрела невиданные полномочия, подчиняясь непосредственно Высшему Совету. Но служили в ней по-прежнему почти одни лириане. На то были свои причины.

Жизнь куда сложнее любых инструкций и правил – всего в них не предусмотришь. Так что чаще всего решения спасателям приходилось принимать самостоятельно, ориентируясь по ситуации. Учитывая, что от этих решений нередко зависели многие жизни, ответственность на их плечи ложилась огромная, и контроль был соответствующий.

Желающие поступить в ОСП подвергались бесчисленным проверкам и тестированиям, в том числе сканированию памяти, – и до того, как поступить на обучение, и во время него, и на протяжении всей службы, сколь бы она ни была безупречной. Уже само это обстоятельство – широко известное – отпугивало многих. А тех, кого не отпугивало, зачастую отсеивали эти самые тесты.

Для того, чтобы попасть в Службу, необходимо было обладать низким уровнем агрессии, и в то же время, если придётся – воевать и даже убивать; держать в своих руках чужие судьбы и быть начисто лишённым стремления к власти; видеть кровь, смерть, страдания и – с одной стороны, не сломаться, а с другой – не очерстветь, не привыкнуть к чужой боли. Надо быть дипломатом и воином, врачом и ксенобиологом – всем, чем потребуется.

Разумеется, не только среди лириан можно было найти самоотверженных, гуманных, совершенно не рвущихся к власти существ, но те расы, которые соответствовали этим требованиям, оказывались, как правило, не в состоянии взять в руки оружие, а тем более применить его, если потребуется. И, пока обходиться без этого не удавалось, спасателям с Лиры приходилось тащить огромный груз чуть ли не в одиночку, опираясь на непререкаемый авторитет Совета.

А что касается навров, то даже Совет, при всей его гуманности и осторожности в подобных вопросах, вынужден был заочно вынести им смертный приговор с заменой, при возможности, на пожизненное заключение.

Вынужден был – под давлением непрекращающегося потока информации об их чудовищных преступлениях. Вот и похищение разумных существ с целью обращения их в рабство – из их числа.

Рэй Стенли, как значилось в его утраченных теперь документах, или номер 74, как называли его “хозяева”, покосился на ближайшую вышку и снова погрузился в свои невесёлые мысли, механически продолжая работу.

Да, в документах значилось именно это имя, но вот как его звали на самом деле, не знал никто. И хуже всего было то, что он и сам этого не знал.

***

Несколько лет назад, придя в себя на койке в медицинском отсеке космического корабля, подключённый к какой-то аппаратуре, Рэй с ужасом осознал, что ничего не помнит. Даже собственного имени.

Корабль принадлежал наёмникам и следовал на их учебную базу, по соседству с которой они и жили в перерывах между заданиями. А вскоре проведать нового пассажира пришёл и сам командир “солдат удачи”, которого все звали просто – Командир.

Это был не первой молодости человек с суровым и жёстким лицом. Окружающие знали за ним одну-единственную слабость (если это вообще можно считать слабостью) – неумеренную любовь к своей Родине – Кору. Иногда его обычная молчаливая сдержанность давала трещину, и тогда именно этот суровый заснеженный мир был для него любимой темой разговора.

По словам Командира, Кору не было равных и, что бы ни думали по этому поводу его собеседники, они никогда не возражали. Огонь, загоравшийся при одном упоминании Кора в глазах Командира, служил достаточным предупреждением.

А иной раз даже вызывал сомнения у самых заядлых любителей тёплых миров с ласковым климатом. “Может, в этом Коре действительно что-то есть?” – думали они, невольно пытаясь представить, что встаёт перед мысленным взором этого человека, с таким напряжением устремляющего взгляд в пустоту перед собой, словно это поможет ему снова увидеть далёкий Кор…

В остальном же он был молчалив, скуп в движениях и, как казалось, в мыслях и чувствах – тоже. Но внешность часто бывает обманчива.

Командир в очередной раз пристально взглянул на незнакомца, подобранного при очень странных обстоятельствах. Перед ним был молодой мужчина, на вид лет двадцати пяти, с отлично развитой мускулатурой. Видимо, ему приходилось держать в руках оружие и, возможно, не только держать.

Тёмные волнистые волосы давно не стригли, но щёки выбриты, хоть и не очень гладко, явно не современными бритвами, а какими-то подручными средствами, черты лица почти правильные, твёрдая линия губ и подбородка, довольно большие тёмно-карие глаза смотрят настороженно. А ещё проницательный взгляд увидит на дне этих глаз горечь тяжёлых потерь.

Физическое состояние пациента быстро, может быть, даже слишком быстро, приходило в норму и никаких опасений не внушало. А вот то, что его память представляет собой одно сплошное белое пятно, настолько поразило Командира, что он совершил не очень красивый поступок. Не очень-то порядочно было тайком подключить беспомощного парня к психодетектору.

Это была простенькая, но надёжная модель. В нюансах эмоций она разбиралась неважно, но отличить правду от наглой лжи для неё не составляло труда.

Когда-то предшественник этого аппарата назывался детектором лжи. Громоздкий и сложный в использовании, он фиксировал физиологические реакции испытуемого, а уж затем оператор делал выводы, более или менее верные, в зависимости от своей квалификации и других причин. Далёкий потомок уже ничем не напоминал своего забытого предка. Миниатюрный и предельно простой в использовании, он давал ясное представление о степени искренности говорящего и мог использоваться без ведома последнего.

Откровенно говоря, на приборчик нужно было иметь разрешение (которого не было), а для использования его – довольно веские основания (которых тоже не было). Но Командир решил подстраховаться и, учитывая все известные ему обстоятельства, трудно было его осуждать.

Мало ли в какие, мягко говоря, неприятности может втянуть их этот странный парень. Командир ведь, в конце концов, отвечает не только за себя, но и за людей, которые доверили ему свои жизни.

Показания прибора были однозначны – правда и ни слова лжи. Ничего не скрывает, потому что ему в буквальном смысле нечего скрывать. Хорошо ещё, что навыки сохранились.

Конечно, Рэй хотел знать всё о том, как он здесь оказался, но Командир принял решение и остался непреклонен. Ничего, даже информации о том, где его нашли и при каких обстоятельствах, Рэй так и не добился. Узнал только, что именно нашли, а не сами с ним это сотворили. Пришлось поверить на слово.

Командир рассказал, что сам лично и совершенно случайно (во что уже верилось с трудом) обнаружил израненного, истощённого и уже умирающего человека в полубессознательном состоянии. Оказав первую помощь, глава наёмников попытался выяснить, что произошло, но на все вопросы пострадавший отвечал бессвязным бормотанием.

Возможно, оно было не таким уж и бессвязным, может, это были вполне осмысленные ответы, но на незнакомом языке (сколько их известно в Галактике – и не сосчитать). Наконец, после несколько раз повторённого вопроса о том, как его зовут, мужчина приподнял голову, взгляд его прояснился, и окрепшим голосом он несколько раз повторил одно слово – “рэй”.

Было ли это ответом на поставленный вопрос? Вообще-то сомнительно. Вряд ли человек в таком состоянии станет повторять собственное имя несколько раз с такой настойчивостью. Хотя, кто знает? Может, у него были для этого причины, а может, в бреду именно это показалось ему очень важным. Как бы то ни было, после этого он потерял сознание и больше уже ни на какие вопросы, а равно и на производимые с ним действия, не реагировал.

Бортовой компьютер, хранящий в своих обширных недрах много всего полезного, пошарил в лингвистическом справочнике и сообщил, что “рэй” – это, вероятнее всего, либо имя собственное, либо – слово из старого английского языка – одного из самых употребительных в прошлом на Земле и употребляемого до сих пор некоторыми выходцами с неё. Слово означало “луч”.

Ситуацию это не очень прояснило, но пока память не вернулась, и точно узнать, как зовут спасённого, было невозможно, решили считать, что это его имя. Так он и стал Рэем, а фамилия Стенли досталась от Командира. Именно он помог оформить новые документы и, когда встал вопрос о фамилии и Рэй на секунду растерялся, подсказал свою собственную.

Рассказывать об амнезии Рэй не захотел и в качестве причины, по которой нуждается в новых документах, указал, что старые были утрачены. В сущности, так оно и было, он только опустил тот факт, что понятия не имеет, что в них, собственно, было написано.

Оформить новые документы было, в общем-то, несложно, если конечно, претендента не пугала перспектива сдать каплю крови для специального анализа. Пугать, разумеется, мог не сам анализ, а последующее сличение результата с данными разыскиваемых лиц. Информация об этих самых лицах (большей частью – преступных) стекалась со всех миров Галактического Союза. Хотя были среди них и пропавшие без вести.

Рэй не без трепета ждал результата. Мало ли, может, он преступник, объявленный в розыск? Но в глубине души теплилась робкая надежда, что его разыскивают родные, и вот сейчас всё выяснится – кто он на самом деле и откуда, а главное – появится хоть одна живая душа, которая ищет и переживает за него.

Но не сбылись надежды и не подтвердились опасения – никто его не искал…

Получив новые документы, надо было решать, как жить дальше. Командир предложил стать одним из них, после соответствующей подготовки, конечно. Он не скрыл тяжёлых, а порой и страшных сторон такой жизни, но Рэй всё-таки согласился.

Их нанимали для охраны и сопровождения ценных грузов или людей (и других разумных существ), которым могла угрожать опасность. Небольшие государства, случалось, привлекали наёмников для поддержания порядка, в помощь собственным служителям закона, когда те не справлялись или риск был слишком велик. Поимка разного рода бандитов или беглых заключённых была почти обычным делом. Предложения выступить в роли миротворцев во время вооружённых конфликтов и даже гражданских войн тоже не были особой редкостью. Но это было, пожалуй, тяжелее всего.

В сущности, их роль сводилась к тому, чтобы служить буфером и пытаться, по возможности, защитить мирное население. Удары сыпались с обеих сторон, мирные жители продолжали погибать, хотя с их прибытием число погибших и уменьшалось во многие разы. Иногда, несмотря на связанные руки, даже удавалось добиться полного затишья. Но, как правило, оно оказывалось временным, и мысли о том, что всё это бесполезно, преследовали, наверное, каждого из них.

Репутация Командира и возглавляемого им отряда была безупречной. Он никогда не брался за сомнительные дела, наотрез отказывался принимать чью-либо сторону в гражданских конфликтах, а тем более участвовать в “наведении порядка”, подозрительно напоминающем подавление мятежей и акции устрашения.

Сложнейший курс обучения Рэй преодолел удивительно легко. И получил возможность убедиться, что Командир не обманул, когда живописал тяготы, опасности и боль – боль физическую и ещё более страшную – душевную, которые придётся испытать. Физические раны заживали быстро, а вот как залечить другие – те, что не видно?

Как забыть лица и голоса, грубоватые шутки и незатейливые мечты товарищей, погибших на твоих глазах? Как забыть всю ту кровь, боль, страдания, смерть и грязь, через которые пришлось пройти? И убивать пришлось, и винить себя, если не успел, не смог помочь, спасти, защитить.

Однажды, примерно через год после их первой встречи, Рэй попытался всё-таки добиться правды о том, где его нашли и что там произошло. Он произнёс краткую, но прочувствованную речь, главная мысль которой заключалась в том, что это имеет к нему самое непосредственное отношение, и он, мол, имеет полное право знать всё.

Но на Командира это особого впечатления не произвело, и он, в свою очередь, высказался в том смысле, что, когда он нашёл Рэя, у того было единственное “полное право” – умереть на месте. А затем присовокупил, что эту тему считает закрытой и возвращаться к ней впредь настоятельно не рекомендует.

Через пару минут он с тяжёлым вздохом положил руку Рэю на плечо.

– Поверь мне, сынок, забыть о том, что там случилось – это лучшее, что ты мог сделать. Ничего не исправить и не вернуть. Иди вперёд и постарайся не думать о том, что осталось позади. Послушай старика, у меня опыта побольше твоего: вернувшись на старое пепелище, ты не найдёшь ничего хорошего, а большие неприятности нажить можешь, – Командир снова вздохнул, резко повернулся и вышел.

Больше они к этому разговору не возвращались.

========== Глава 2. Птица и камень ==========

В плен Рэй попал, можно сказать, случайно. Навры снижались над какой-нибудь не имеющей серьёзной защиты планетой и, выбрав подходящее место, накрывали его парализующим полем, а потом просто собирали “урожай” и быстро скрывались в неизвестном направлении – пока никто опомниться не успел.

Поле было мощным, и у тех, кто послабее, не выдерживало сердце, так что отбор сильных рабов производился сразу же. Не прошедшие отбора оставались лежать на земле немыми свидетелями бессмысленной, ничем не оправданной жестокости.

“Ну вот, ты и докатился до самого дна, – подумал Рэй. – Раб у навров – дальше уже падать некуда. Надеюсь, что некуда”.

Он поднял голову и посмотрел на небо, окрасившееся яркими красками заката. Что-то в этом вечернем небе было необычное – сразу и не поймёшь – что.

Птица! Вот оно – необычное. Птицы избегали лагеря, а если и пролетали над ним, то на большой высоте и очень редко. Наверное, они чувствовали, что навры ненавидят всё живое, особенно если это живое – свободно.

Но эта птица, похоже, ничего такого не чувствовала. Она медленно кружила над карьером, постепенно снижаясь, как будто что-то искала. Рэй работал сегодня почти на самом краю – там, где глубина котлована была пока небольшой. Именно это место и оказалось центром притяжения для неожиданной гостьи.

Мужчина просто не верил своим глазам – птица снижалась, радиус описываемых ею кругов становился всё меньше и, наконец, она села! Прямо на развороченную породу, совсем недалеко от ревущей, орудующей своими страшными отростками машины!

Она находилась так близко, что были видны отдельные перья в склонённом набок хохолке и светлое обрамление вокруг тёмных глаз. Птица была довольно большой и очень красивой. На покрытом густым мягким пухом брюшке – все оттенки голубого и синего, перетекающие один в другой; спина, крылья и хвост отливают глубокой зеленью, оттенённой белоснежными перьями; на голове – хохолок из пушистых синих перьев, каждое из которых украшено ближе к концу белым круглым “глазком”.

Она даже не смотрела на машину и выглядела так, словно очень внимательно к чему-то прислушивалась, к чему-то, доступному только ей… Склонила набок голову, подняла вверх хохолок и – замерла. Выражение того глаза, который был виден Рэю, казалось удивлённым и задумчивым одновременно. Через несколько мгновений хохолок медленно опустился, а большой глаз частично прикрылся веками.

Рэй мог бы поручиться, что это прекрасное создание просто блаженствовало.

“Улетай, глупая, – подумал он, – улетай отсюда скорее! Ты что, спать, что ли, здесь собралась?! Нашла место. Ведь они же убьют тебя”.

Это чудо, что до сих пор не убили. Может, охранник отвлёкся, а автоматика на вторжение птиц не реагирует. Но в любой момент навр может её заметить – яркое цветное пятно на тёмном грязном фоне, и сверкнёт смертоносный луч…

“Пора бы уже перестать быть таким чувствительным, – Рэй невесело усмехнулся. – Что тебе до какой-то птицы, когда твоя собственная жизнь темна и безнадёжна. Нашёл, из-за чего переживать…” Но это были только слова и, что бы он себе ни говорил, мысль о том, что это живое чудо в любой момент может превратиться в обугленный комок перьев, была просто невыносима.

С тех пор, как она села, прошла, наверное, пара минут, но птица не собиралась улетать. Она устроилась прочно – так, что можно было подумать – наседка сидит на яйцах и в сладкой полудрёме мечтает о том, какие славные пушистенькие птенчики у неё, того и гляди, вылупятся.

Первое потрясение у Рэя прошло, и он, ругая себя за то, что не сообразил раньше, решил вспугнуть безрассудную гостью. Делая вид, что старательно сгребает породу, он заставил ковш пройти совсем близко от птицы – у неё даже перья шевельнулись. Но и после этого она не вспорхнула испуганно, явно не желая улетать.

Однако Рэй всё-таки добился своего: она поняла, что улетать придётся. Медленно приподняла и расправила крылья, свела их вместе за спиной, демонстрируя нежнейший пух и словно не зная, как бы ещё потянуть время, а затем всё же взлетела – почти вертикально вверх, спружинив на сильных ногах. Птица описала в воздухе прощальный круг и неторопливо удалилась в сторону леса.

Когда она исчезла вдали, Рэй наконец-то вздохнул с облегчением и даже улыбнулся – впервые за очень долгое время. Теперь можно было вспоминать о неожиданном посещении с удовольствием – хоть что-то приятное и красивое в этом мрачном месте, которого избегают даже птицы. И правильно делают.

Продолжая работу, Рэй чиркнул ковшом по тому месту, которое обладало такой притягательной силой для красавицы с хохолком. В открывшемся взгляду слое внимание привлёк какой-то предмет. Да нет, не предмет – просто камень.

Необычным было то, что за всё время работы здесь (а он находился в плену уже около трёх месяцев) такие камни не попадались ни разу. Всё было одинаково тёмным, и любой светлый предмет должен был сразу броситься в глаза. Ну, вот он и бросился.

Ничего особенного, конечно, но почему бы не взглянуть поближе? Тем более, что он уже давно работал без остановок и вполне мог выйти из кабины, чтобы немного размяться. Сделав всего два шага в сторону от машины, Рэй оказался совсем рядом с нужным местом и встал так, чтобы, наклонившись, можно было незаметно взять “это”. Стараясь вести себя, как обычно, он при каждой возможности посматривал вниз, а один раз даже слегка прикоснулся к камню кончиками пальцев.

Камень действительно был не совсем обычным, тем более для этого места. Размером примерно с куриное яйцо, но совершенно правильной овальной формы и немного уплощённый, он был нежного бежевого цвета. На ощупь приятно гладкий, но не холодной гладкостью стекла, а с едва заметной, одинаковой по всей поверхности шероховатостью.

Это, конечно, уже потом Рэй его как следует ощупал, да и то – украдкой. Но и того, что он видел сейчас, оказалось достаточно – почему-то ему нестерпимо захотелось подобрать камень и забрать с собой. Почему-то он просто не мог оставить его здесь. Если навры что-нибудь заметят, ему не поздоровится, но – решение было принято.

В заключение своей импровизированной зарядки Рэй сделал несколько наклонов и во время последнего подхватил камень, неуловимым движением отправляя его в карман куртки. Вернувшись в кабину, он незаметно перекатил камень в ладонь, а потом исхитрился переправить его во внутренний нагрудный карман.

Теперь можно было перевести дух – кажется, никто ничего не заметил. А заодно и порадоваться, что даже у самых дешёвых и завалящих курток, провалявшихся на неведомых складах невесть сколько лет, полно карманов. К счастью, навры своих пленников не обыскивают, если не замечают ничего подозрительного, конечно. Так что если ничего не случится, можно незаметно хранить свой трофей долгое время.

“Ха-ха – трофей! Нашёл тоже, что хранить и из-за чего рисковать шкурой. Это, наверное, от тоски и безысходности – ищу приключений себе на шею. А уж раз ищу, значит, найду обязательно. Они и без всяких усилий сами меня всё время находят”.

Рэй усмехнулся и подумал о том, что было в этом камне ещё что-то странное, кроме его правильной формы. Что-то было не так, как должно быть, но неуловимое ощущение ускользало от контроля разума. Пытаясь поймать его за юркий хвост, Рэй сосредоточился на том кратком моменте, когда камень впервые оказался в его руке.

Ну да, конечно! Он был тёплым. Он не мог быть тёплым и всё-таки – был. Но мало этого! За несколько минут, проведённых в нагрудном кармане, странная находка разогрелась ещё больше! Сквозь подкладку куртки и майку Рей отчётливо ощущал разливающееся по груди тепло и даже некоторую тяжесть.

“Ну и дела! Что же это за штуковину я отхватил? Лежала она, никого не трогала… Нет, прав был Командир, когда говорил, что любопытство не доведёт меня до добра. И вот, что теперь, интересно знать, делать, а главное, чего ждать дальше от этого “ценного” приобретения? Что оно, дырку, что ли, во мне прожечь собралось или “просто” взорвётся – да и дело с концом?”

Все эти мысли и вопросы, на которые не было ответов, проносились в его голове, но они лишь скользили по поверхности сознания, как лёгкая рябь по морской глади, в то время как вся огромная толща воды остаётся спокойной и безмятежной. Инстинкт самосохранения в союзе со страхом перед всем чуждым и непонятным изо всех сил старались заставить его запаниковать, но паники почему-то не было.

Камень перестал нагреваться, зато появилось отчётливое ощущение тепла уже внутри. Оно разлилось широкой волной прямо в груди, там, где уверенно и неспешно билось упрямо не желающее пугаться, что бы там ни говорил разум, сердце.

Никогда он не испытывал ничего подобного. Странное тепло и лёгкая, почти уже не ощущаемая тяжесть казались какими-то… живыми, что ли? Как будто на груди у него пригрелся щенок или устроилась, свернувшись в тугую пушистую баранку, кошка.

Умиротворение, не испытанное им прежде, покой и ещё какое-то новое чувство, которое пока не поддавалось определению, окутали Рэя, как мягкий кокон. Прозвучал сигнал, означавший, что рабочая смена подошла к концу. Но даже этот неприятный и резкий, как удар хлыста, звук не смог ни на мгновение разрушить это непонятное “нечто”, обнимавшее Рэя и, казалось, шептавшее ему что-то ласковое на непонятном языке.

========== Глава 3. Карен ==========

Очередь за едой продвигалась быстро – каждый получал полагающийся ему кусок чего-то бурого и непонятного, что здесь по недоразумению считалось едой, и проходил в барак под ледяными, колючими взглядами надсмотрщиков. Какой бы неаппетитной и подозрительной ни выглядела пища, она всё-таки утоляла голод и поддерживала силы, а вода для питья подавалась в барак без ограничений.

Раб должен быть сильным, чтобы работать на своих хозяев. Если кто-то заболевал, получал травму, не позволявшую работать, или пытался бунтовать – его просто убивали. Хотя, это – если “повезёт”. Но может и не повезти, если у хозяев окажется свободное время и желание (впрочем, желание у них есть всегда), то смерть несчастного может оказаться долгой и мучительной. Все в лагере это знали, и дисциплина была идеальной.

Среди товарищей по несчастью Рэй был чужаком. Все его соседи по огромному, мрачному бараку были уроженцами Танатлона, а некоторые даже были знакомы ещё до того, как попали сюда.

Колония людей на Танатлоне была ориентирована на сельское хозяйство, и почти все её жители работали с землёй и всем, что на ней растёт.

На многих мирах ценились фрукты, пряности, ягоды, орехи и другие дары растительного мира Танатлона. Не все они были аборигенами, некоторые растения завозили с других планет, любовно и тщательно подбирая редкие и ценные виды в обширную коллекцию.

Так что пленники были сугубо мирными и довольно добродушными людьми, но прежняя жизнь никак не подготовила их к тем страшным переменам, которые произошли в одночасье, разрушив привычный мир, лишив опоры и надежды. Растерянность и ужас сменились у многих апатией, у некоторых – ожесточением.

С самого начала холодная стена отчуждения окружила Рэя. Он был не такой, как все, другой, чужой. На теле – многочисленные шрамы, молчаливый, замкнутый. Его средний рост и не очень внушительный вид послужили причиной того, что некоторые соседи, настоящие гиганты с огромными кулачищами, попытались было задирать его, но, неожиданно для себя, получили мгновенный, хотя и не чрезмерный, отпор. Узнав, что он бывший наёмник, относиться к нему стали с опаской, а стена отчуждения ещё немного подросла и укрепилась.

Почему-то они решили, что он молчалив и замкнут оттого, что относится к ним с презрением. Рэй осознал это не сразу и немало удивился, но разубеждать их не было ни сил, ни желания. В сущности, ему было всё равно. Жаль, конечно, но он хорошо понимал, что если уж у них сложилось определённое мнение о чём-то или о ком-то, то их не переубедишь.

Было, правда, одно исключение – совсем ещё молодой паренёк (кажется, он был моложе всех в бараке) с широким скуластым лицом и тёмными, слегка раскосыми глазами – всегда доброжелательный Ван. Ван казался немного наивным, но вовсе не наивность, а какое-то внутреннее чутьё подсказало ему, что этого, угрюмого на вид, странного человека, вовсе незачем опасаться. И хоть он и смотрит всё время в неведомо какую даль, думая неизвестно о чём и почти ни на что вокруг не обращая внимания, но если кто-то и выслушает, и посочувствует твоим горестям, то это, как ни странно, не земляки и старые знакомцы, а этот суровый и, видно, много чего повидавший человек.

И Ван рассказывал в короткие минуты отдыха о родном зелёном Танатлоне, о своём, хоть и небольшом, но любовно ухоженном хозяйстве и, главное, о горячо любимых жене и годовалом малыше. Как он тосковал по ним, как за них волновался! Рэй слушал молча, но Ван ясно читал в его глазах, что ему жаль и самого Вана, и молодую его жену, и ничего пока не понимающего малыша. И почему-то от этого Вану становилось капельку легче.

Примерно через месяц после того, как они тут оказались, и за два месяца до того, как Рэй нашёл камень, Карен повредил ногу. Это был немолодой уже мужчина, немного выше среднего роста, смуглый, нос с горбинкой, характера уживчивого и жизнерадостного.

В тот вечер на Карене не было лица – он с огромным трудом доковылял до барака под пристальными, оценивающими взглядами навров. Он прихрамывал, но старался держаться изо всех сил, и вечерний паёк ему всё-таки выдали.

Рухнув на тощую подстилку, заменявшую постель, Карен закатал штанину, открыв распухшую ногу, пульсирующую с трудом переносимой болью. Казалось, что она продолжает распухать прямо на глазах. Обитатели барака в полной тишине сгрудились вокруг несчастного. Они смотрели на его ногу, и никто не проронил ни слова.

Любые слова, на которые эти люди не поскупились бы, случись такое где угодно, но только не здесь (как же это тебя угораздило? очень болит? неужели перелом? и т. д. и т. п.) были здесь неуместны.

Люди смотрели на его ногу и ясно читали на ней смертный приговор. Завтра Карен не сможет выйти на работу, и тогда – ему конец.

Карен тоже молчал, прикусив губу, чтобы не выть от боли и отчаяния. Он переводил взгляд с одного мрачного лица на другое с какой-то немой мольбой, как будто именно они выносили ему этот приговор.

Рэй, сидевший, как обычно, в своём углу и поначалу не обративший внимания на происходящее, поднялся, раздвинул плотное человеческое кольцо и склонился над повреждённой ногой.

Ощупав её быстрыми и точными движениями, он направился к дальнему углу барака, где был свален всякий хлам и какие-то тряпки. Из этого барахла ему удалось соорудить давящую и фиксирующую повязку, которую он наложил вполне профессионально.

Утро следующего дня было встречено гнетущим молчанием. Люди один за другим проходили мимо Карена к выходу – уже прозвучал сигнал, и пора было приступать к работе. Большинство – прятали глаза, низко опустив головы, некоторые украдкой взглядывали на несчастного. Ван посмотрел на Рэя с какой-то неопределённой и ему самому не вполне понятной надеждой.