Текст книги "Сделка. Я тебе верю (СИ)"

Автор книги: Рина Беж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

И будет моей столько, сколько я захочу.

– Шаталов, не говори ерунду. Зачем оно тебе надо? – сводит бровки домиком очаровательная блондинка с моим обручальным кольцом на безымянном пальце. —К тому же тебя там Олюшка ждет.

– Ревнуешь? – моментально цепляюсь к словам.

Кто б знал, как я этого желаю. Словами не передать. Ее ревности, ее страсти, огня в глазах, дикости, собственнических повадок, всего-всего, чтоб звенело... но там мать его, штиль. Гребанный штиль все пять лет совместной жизни. Безразличие и пустота.

Подумаешь, вынудил ее выйти за меня замуж обманом. Другая давно бы махнула рукой, забыла, смирилась и стала строить жизнь, отталкиваясь от новых вводных Ведь я не урод, богатый, щедрый, и для нее всегда был готов практически на все.

Нет, как же... унизил ее чувства, сломал жизнь... Бред!

Не любит она меня... да и срать бы!

Но куда там... упертая, как мул.

– Не-е-ет. С какой стати?

Вот и сейчас своим зевающим «нет» мне будто серпом по яйцам рубит.

Рыбина холодная. В постели – ни о чем. А я все равно как идиот на ней помешанный. И ласку, и подкуп, и холод, и пренебрежение – всё применял, всё пробовал. За время брака чего только не было. Пробить на эмоции пытался, а результата не достиг.

Потому и на любовниц спустя время переключился. Задолбался себя мужиком в кровати не чувствовать и отдачи не получать.

Дашка даже не заметила временного отсутствия.

Думал, Ольга хоть ее расколдует. Перестал Семенову скрывать, специально время подгадал, чтобы жена нас выходящими из отеля застукала. И что в итоге?

– Давай разъедемся.

Мать его ети, разъедемся?! Могла б развестись – развелась, не думая, я уверен.

Слава богу, не могла и не может. У них с отцом свои дела.

Но ведь настояла на раздельном проживании и своего добилась! А все потому, что холодная рыбина порой может заморозиться так, что жутко становится... и совесть, часто спящая, просыпается и на мозг давит.

– Пожалуйста, Ярослав, можно я уже поеду? – переступает с ноги на ногу головная боль и супруга в одном лице.

И я, наконец, сдаюсь. Вижу же, что измучилась. Никогда она не была любительницей подобных мероприятий, но и не пропускала ни разу, ответственно отыгрывая свою роль.

Вот точно. Дашка отыгрывает роль. А я ее живую и настоящую хочу... но, кажется такой ее уже и не осталось за пять лет.

– Будь аккуратна и смс мне скинь, как доедешь, – даю наставление и тянусь, чтобы поцеловать в губы.

Отворачивает голову в последний момент, и я лишь мажу по щеке. Все привычно, но сегодня в большей степени коробит. Наверное, потому что с возвращением Тихомирова отмахнуться от правды уже не выходит. Пусть у Ивана я ее отбил, на себе женил и тело присвоил... но душу... душу завоевать так и не смог.

Целиком моей эта принципиальная до мозга костей девчонка так и не стала.

– Головой отвечаешь, – предупреждаю водителя, захлопнув за женой дверь, и даю рукой отмашку, чтобы трогал.

Сую кулаки в карманы брюк и, не спеша возвращаться в зал, провожаю удаляющиеся огни машины взглядом. Стою, когда они растворяются, влившись в поток транспорта на проспекте. И когда сильный порыв ветра взъерошивает волосы. Но приходится отмереть и развернуться, когда за спиной раздается.

– Ярик?

Отделяясь от двери навстречу шагает Ольга

Бледная, взгляд настороженный.

Мысленно ругаюсь про себя.

– Лев Семенович спрашивал, где ты, – начинает она. – И папа хотел сказать тост.

Ну да, конечно! Верю-верю, что дело в отцах, а не в ее дурацкой ревности и стремлении контролировать меня на каждом шагу.

– Я здесь, – говорю нейтрально. – Дашу на такси сажал.

– Мм-м, – тянет, окидывая цепким взглядом окружающее пространство. – А что сама? Не справилась бы?

– Справилась. Она вообще девочка самостоятельная, – проговариваю веско, намекая на некоторых вечно беспомощных.

Достал уже этот контроль!

– Пойдем в зал, Оля, – завершаю разговор и подталкиваю Семенову вперед, сам же еще раз оглядываюсь в сторону проспекта, где уже давно нет машины, в которой уехала жена.

В этот момент я ей даже завидую. Двадцать минут, и будет дома. А мне высиживай обязательную программу. Слушай речи, пей, улыбайся. Банкет только-только подобрался к середине, а мне уже тошно и скучно.

ИВАН

– Хорошая девочка, Вань, – выдает свой вердикт Леся, пока я наблюдаю за тем, как Шаталов сажает в такси супругу.

Дашка изменилась, стала еще краше. На этом ужине затмила всех, правда, ногу натерла. Когда переступает – слегка прихрамывает Наверное, туфли новые надела, не разношенные.

А Ярик, идиот, болтает и болтает, не видит, что она уже еле стоит. Избалованным мажором был, им и остался. Только о себе мысли. Тьфу. И как Дашка в такого могла влюбится?

– ЭЙ, ты меня слышишь? – острый локоток подруги прилетает в бок, а я усмехаюсь, пусть и ойкаю.

Радует меня маневр Дашки и то, что поцелуй Шаталова вместо губ приходится ей в щеку. А еще меня радует то, что она уезжает одна, а не с этим козлом, который совершено не скрывает своей кобелиной натуры.

– Слышу, – заверяю Олесю и тут же переспрашиваю, провожая взглядом удаляющуюся машину – Даша – хорошая девочка? Ты с ней всего ничего общалась, а уже оценить успела?

– А чего тянуть? – фыркает бывшая одноклассница. – Как говорится, рыбак рыбака видит издалека. Или ты сомневаешься, что я – лапочка?

Рихтер наигранно поджимает губы и хмурит брови.

– Упаси меня господь, – тут же открещиваюсь.

– Во-о-от. И не сомневайся дальше. А Даша, правда, хорошая, чувствую. Только очень недоверчивая и будто поломанная... изнутри.

– Почему ж тогда она меня не дождалась и всего через месяц замуж выскочила, раз хорошая?

Уточняю без претензии, просто много лет ломаю голову над этой загадкой и никак не нахожу ответа.

– Может, тоже непредвиденные обстоятельства были... как и у тебя, когда назад в страну не мог вернуться почти полгода?

Пожимаю плечами и рассказываю о том, о чем никогда никому не говорил.

– Ее мать со мной говорила. Рассказывала, что у Даши с Яриком любовь сильная и внезапная возникла. Просила не ломать им жизнь. И за дочь извинялась, потому что та к телефону ни в какую подходить не хотела, якобы боялась, что я буду ее ругать.

– Якобы... говорила мать... Вань, ты сам-то себя слышишь? Это не слова Даши, —четко подмечает Олеся.

Киваю.

Сам об этом думал сотни раз. Сотни раз звонил в дом Вукаловых, просил позвать девушку. И даже когда та уже вышла замуж, весь месяц еще их дергал. И позже почти полгода. Безрезультатно. Связаться не вышло ни разу. А когда все же попал в страну и примчался просто поговорить, узнал, что Даша лежит в роддоме на сохранении, и любые негативные эмоции ей противопоказаны.

– Разберемся, Олесь. Теперь точно во всем разберемся, – даю обещание себе... и наверное, Даше.

7.

ДАРЬЯ

Ночь кажется резиновой, тянется и тянется.

Самое печальное, кошмары не снятся. Снится прошлое, но не менее эмоциональное, чем воспоминания, связанные с аварией. По шкале от «мне все пофиг» до «сердце из груди сейчас выскочит» почти на максимуме.

И все из-за Ивана. И из-за его глаз, которые преследуют даже во сне и не отпускают. Смотрят пристально, заглядывают в самую душу, и все спрашивают и спрашивают: «Даша, как ты могла меня предать?»

И всю ночь вместо того чтобы отдыхать я пытаюсь оправдаться, объяснить, что была глупой и наивной, что не могла выстоять против.. да всех против: и родителей, и Ярослава, вдруг заговорившего о таком, что щеки огнем горели, и его родителей, убеждающих, что ничего страшного в принципе не произошло и замять скандал можно, если поспешить. Объясняю, как они, окружив, давили. Давили целенаправленно и выверено. Давили с умом и тонким расчетом. Так, что задыхалась, чувствуя себя никем, букашкой ущербной, запутавшейся в паутине ушлых пауков, недееспособной, слабой.

А после оправдания сменяются слезами и упреками, потому что Иван исчез. Исчез, когда был нужен, как глоток воздуха, и даже больше. Как написав одну-единственную смс: «Сейчас занят Перезвоню позже», так и не выполнил обещанное, не перезвонил и ни разу не ответил на сотни других звонков, которыми его атаковала, а позже и вовсе отключил телефон.

Лишь спустя неделю тишины я узнала, что он улетел в Германию к отцу и возвращаться не намерен. Но и тогда не верила словам Шаталова, продолжала звонить любимому. Звонила, пока не услышала бездушный женский голос с фразой, прозвучавшей приговором: «Данный номер больше не обслуживается».

Беспокойный обрывочный сон выматывает настолько, что серое утро встречаю с радостью. Будто наконец отмучилась.

Выбравшись из раскуроченной за ночь постели, первым делом иду в ванную, чтобы смыть с себя навязчивый дурман и липкий пот, пропитавший одежду и покрывший кожу неприятной пленкой.

Горячая вода помогает. Под упругими струями стою долго, пока напряженные мышцы не расслабляются, а окоченевшее изнутри тело не сигнализирует, что достаточно согрелось и готово функционировать в обычном режиме.

Дальше всё привычно. Глазунья из двух яиц, пара ломтиков сыра. Прямо так, в прикуску со сладким чаем. Мытье посуды, загрузка постельного белья в барабан стиральной машины. И наконец чашечка кофе, черного, без молока и сахара, который можно смаковать, сидя на балконе, любуясь просыпающимся городом и растягивая удовольствие.

Люблю воскресенье. Никуда не нужно спешить. Можно спокойно сидеть в квартире весь день и ни с кем не пересекаться. Можно быть самой собой, хоть грустной, хоть веселой, хоть неумытой, хоть ненакрашенной и с грязной головой.

Но сегодня голова чистая. И впервые за долгое время возникает потребность двигаться, идти и дышать свежим воздухом, наслаждаясь последними теплыми деньками и свободой, а не лежать в обнимку с книжкой на диване. Хотя чтение —моя страсть.

Тем более, и хмурое серое утро потихоньку распогоживается, обещая быть сухим, солнечным и ясным.

Недолго думая, перекладываю из повседневной сумки в рюкзак кошелек, добавляютуда бутылку с водой, телефон, пауэрбанк со шнурком и упаковку салфеток.

Проверяю на ноутбуке расписание электричек, делая мысленную зарубку в памяти что у меня в наличие сорок минут:

Быстренько скидываю домашнюю одежду. Натягиваю джинсы бойфренды, белую футболку и сверху такого же цвета толстовку на змейке с капюшоном. На ноги —удобные кроссы. И пока не передумала, захлопываю за собой дверь.

До станции дохожу пешком, вместо усталости чувствуя лишь бодрость и прилив сил. В пустой кассе меньше чем за минуту покупаю билет и, не желая мерзнуть в зале ожидания, где и летом, и зимой одинаково прохладно, иду на платформу.

В полупустом вагоне занимаю место у окна, вставляю в уши любимые ОпеРlus, выбираю плейлист с любимыми треками и ни за что не цепляющимся взглядом рассматриваю мир за немного пыльным стеклом электрички.

Пятьдесят минут спустя в компании пары десятков по большей части дачников покидаю нутро вагона и по памяти выстраиваю маршрут держа путь в сторону городского парка отдыха. Нахожу его, практически ни разу не сбившись, и все оставшееся до вечера время гуляю.

Кайфую от тишины и звуков природы, когда углубляюсь на малопосещаемые тропинки. Вернувшись в оживленную часть, с интересом таращусь на родителей и их отпрысков, окучивающих нескончаемые карусели и аттракционы. В одном из прудов кормлю заранее купленной булкой многочисленных уток. За белкой, прыгающей между сосен и елей, просто наблюдаю – желающих подкинуть ей орешков хватает и без меня. А позже, перекусив в одной из многочисленных уличных кафешек, занимаю лавочку у воды и принимаю солнечные ванны, заодно долго любуюсь проплывающими мимо лодками и катамаранами.

Жизнь вокруг бьет ключом, повсюду веселье, разговоры, писк детей, но это не напрягает. Впервые за долгое время я не чувствую себя инородным телом среди счастливцев. Я тоже живу, улыбаюсь, глядя на веселье остальных и с удивлением встречаю мальчонку лет пяти. Он подбегает ко мне, хлопая темными стрелами ресниц, и очень решительно протягивает палочку со сладкой ватой.

– Это вам! Вы красивая, – заявляет с детской непосредственностью и, всунув в мои руки неожиданный презент, также быстро убегает.

Провожаю его слегка растерянным взглядом и встречаюсь глазами с мужчиной, работающим в палатке с говорящим названием «Сахарная жизнь», который и готовит сладкое лакомство.

– Просто подарок, – заверяет меня тот, когда я жестом показываю, что могу расплатиться. Подмигивает, желая хорошего отдыха, а затем, будто это в порядке вещей, переключается на подошедших к нему покупателей. И больше на меня не смотрит.

Качаю головой, но продолжаю улыбаться. И, кажется, впервые за последние лет десять или пятнадцать ем сахарную вату, не задаваясь лишними вопросами – по возрасту мне это занятие или нет.

Все неважно. Главное, я отдыхаю, и мне хорошо.

Домой возвращаюсь около девяти вечера, когда на улице давно обосновались сумерки. Не глядя по сторонам, пересекаю двор. В теле легкая усталость, в голове долгожданный штиль, а на душе радость, что доверилась интуиции и поехала отдохнуть, а не провела выходной день в четырех стенах.

– Привет, Даша.

Вырастающая из темноты фигура заставляет затормозить, не доходя до подъезда лишь пару шагов.

– Здравствуй, Ярослав.

Ответное приветствие звучит ровно, но по хорошему настроению проходит первая трещина. Ну что ему сейчас-то от меня понадобилось?

– Ты где была?

Моргаю. Это что-то новенькое. Если же брать в расчет то, что мы давно не живем вместе и можем не видеться неделями – вопрос звучит до боли странно.

– С чего вдруг интерес?

Поправляю лямку рюкзака и обнимаю себя за плечи. В присутствии мужа постоянно хочется всячески закрыться и защититься, пусть он никогда и не применял силы. Постель – не в счет, там просто не совпадали наши темпераменты. Никак. Никогда:

– С того, что я тебя больше часа здесь жду.

Ого, претензия. Вот только разве я просила?

Недоумеваю. Уточняю же суть.

– Зачем?

– Хотел пригласить на ужин.

И все тот же вопрос:

– Зачем?

Обычно он неплохо ужинал с Олюшкой, а потом и Олюшкой. Не от святого же духа она понесла.

– Ты – моя жена, – объясняет, как недалекой. – Я волновался. Вчера у тебя голова болела, и ты одна уехала домой.

И что? Хочется задать еще один вопрос и в то же время не засмеяться. Жена. Ну да. Ничего, что я два года одна живу, и до этого всё нормально было? А тут испугался? Но ярче обозначившиеся на гладко выбритых щеках желваки советуют передумать его раздражать.

– Я тебе вчера сообщение отправила, что добралась до дома, таблетку выпила, чувствую себя хорошо, – решаю закончить разговор миром и поскорее распрощаться.

Как бы не так. Допрос продолжатся.

– Почему ты на звонки не отвечала? Я пять раз набирал.

– Телефон разрядился, – пожимаю плечами.

Объяснять, что давно купила и поставила в телефон вторую симку, номер которой не знает ни один Шаталов, а ту, что знает, вырубаю каждые выходные, чтобы «дорогая семья» не беспокоила, не собираюсь. Не надо ему этого слышать.

Обидится же.

– И все-таки где ты была?

О боже. Вот пристал. Но легче ответить, чем стоять тут до бесконечности.

– Ездила в Сетунки.

– С кем?

Даже так?

Хлопаю ресницами, и в ответе не скрываю недоумения.

– Одна.

– Ладно, – взъерошивает правой рукой волосы и шумно выдыхает, будто мучавшая целый день изжога его наконец отпускает. – Я хочу подняться к тебе.

– Нет, – отказ произношу четко и неосознанно вскидываю подбородок, собираясь упорствовать до конца. – Завтра рабочий день. Хочу принять душ и поскорее лечь спать.

– Я могу сварить нам обоим кофе, пока ты будешь принимать душ.

По спине пробегает легкий озноб. Дергаю плечами, желая его сбросить, и это не остается незамеченным. Ярослав вновь стискивает челюсти.

– Я не пью кофе перед сном, – игнорирую его недовольство.

– Тогда выпью только я. Тебе заварю чай.

Да что на него нашло?

– Шаталов, поезжай заваривать чай своей любовнице. Или кофе, мне без разницы, – произношу четко, чтобы мое категоричное «нет» до него побыстрее дошло. – Мне ничего не надо.

Добавку «от тебя» проглатываю. И так серые глаза сталью сверкают, будто он ее тоже почувствовал.

– Зато мне надо. Я соскучился, – протягивает руку и поглаживает щеку.

Силой воли заставляю стоять ровно и не отшатываться. Ярослав выглядит таким напряженным, что непонятно, какой фортель он выкинет в следующую минуту.

– Неужели суррогатная мать перестала справляться? – подкалываю на свой страх и риск. – А я слышала, что беременные до секса сами не свои. Врут что ли?

А как иначе обосновать, почему мужика от горячей нимфоманки потянуло на холодную рыбину, как он меня в порыве гнева пару-тройку раз называл.

– Она справ... что? – сам себя обрывает Шаталов и хмурится. – В смысле суррогатная мать?

– А разве нет? – отвечаю вопросом на вопрос.

– Первый раз слышу, – и ведь не врет, судя по удивлению. Даже руки опускает и перестает тянуть к моему лицу. – Где ты такое услышала?

– На юбилее нам кости перемывали, – не спешу сдавать конкретный источник информации.

А ведь странно: откуда Иван узнал подробности? Явно ж не сам придумал. Да и на то, что я Ольгу любовницей назвала – реально удивился.

Значит, как я и думала, Лев Семенович воду мутит.

– Даш, я не знал, – потемневший лицом Ярослав снова качает головой. – Но обязательно во всем разберусь:

– Уж будь любезен, – поддакиваю, заранее понимая, что если Шаталов-старший что-то задумал, то никакой сын его не остановит. Этот урод, если потребуется, по головам пойдет.

8.

ДАРЬЯ

Ночь с воскресенья на понедельник проходит спокойно. Немного почитав перед сном, убираю телефон в сторону, закрываю глаза, заставляя тело расслабиться, а голову не анализировать поступки Ярослава, примчавшегося меня ужинать, то есть, конечно, со мной ужинать... а в шесть тридцать их открываю.

Вот в общем-то и всё. Будто в черную дыру проваливалась. Ни сновидений, ни мыслей, ни вопросов, долбящих в черепную коробку по кругу. Красота.

День начинаю как обычно.

Поднимаюсь по будильник, выполняю небольшой комплекс упражнений, помогающий держать себя в тонусе. После – короткий душ, завтрак и мой личный утренний ритуал – кофе на балконе.

В обычном распорядке ничего не меняется, и это отлично успокаивает.

Сев за руль белого пыжика, подаренного родителями на восемнадцать лет, включаю зажигание и, откинувшись на подголовник, привычно смыкаю ресницы, чтобы собраться для поездки.

Да, наверное, у меня многое, не как у всех.

Люди любят скорость, любят дорогу, любят чувствовать рев мотора и радуются власти над железным конем. Я же постоянно и безотчетно испытываю страх.

Неимоверное напряжение.

Я паникую, что, плетясь как черепаха, буду мешать другим участникам движения с их привычной высокой скоростью, что случайно заглохну на перекрестке, что перепутаю педали, что пропущу знак или светофор, что создам аварийную ситуацию... много разных «что», которые заставляют сердце частить в сумасшедшем режиме, а ладони потеть.

И все равно каждый раз сажусь за руль, вот так через страх и неуверенность пытаясь бороться с фобией. И авария, в которую мы попали с родителями три года назад, тут совершенно ни при чем.

К головному офису подъезжаю без пятнадцати восемь. Слава богу, без происшествий. Здороваюсь с охраной и немногочисленными сотрудниками, добравшимися до места работы заранее, как и я. Прохожу турникет, в лифте поднимаюсь на свой пятый этаж. Отпираю кабинет и осматриваю рабочий стол со стопкой договоров, оставленных с пятницы.

Все привычно, но на подкорке, не замолкая, зудит навязчивая мысль, что изменения успели вступить в силу и прежней спокойной жизни у меня уже не будет.

Однако, в ближайшие три часа ничего не происходит Трудовой день идет своим чередом, и я расслабляюсь, погружаясь в привычную монотонность. Радуюсь отмененной планерке и разгребаю знакомую текучку.

Время потихоньку приближается к двенадцати, прикидываю, на что потрачу обеденный перерыв. Сидеть в офисе лишнее время желания не возникает. Помня отлично проведенный выходной на природе, планирую быстро перекусить кофе и бутербродом и полчасика погулять по липовой аллее.

ВО всю строю планы, прикидываю маршрут и шумным выдохом всё обрываю, стоит зазвенеть телефону внутренней связи. Напротив вспыхнувшей красным индикатором кнопки значится лаконичное «Приемная генерального».

Снимаю трубку после второго «дилинь»

– Шаталова. Слушаю.

Внутри подкипает, но голос, как и рассчитываю, звучит сухо, по-деловому.

– Добрый день, Дарья Андреевна, – Коняева, бессменная секретарша Шаталова-старшего, чеканит слова в своем привычном командирском тоне.

– Добрый, – повторяю приветствие, похожее на насмешку, – в поистине добрые дни эта дама меня не беспокоит – бросаю короткий взгляд в окно.

Хочется удостоверится, что на горизонте в экстренном порядке не сгущаются тучи.

– Лев Семенович просит вас к нему подняться.

– Когда?

– Прямо сейчас.

– Хорошо. Буду.

– Ждем.

Щелчок. И трубка разражается короткими гудками.

Прикусываю нижнюю губу и качаю головой. Поражает не столько словесный пинг-понгс секретаршей, сколько ее умение заканчивать разговор.

Бессменная Лариса Игнатьевна вопросами культуры общения никогда не заморачивается. Донеся посыл великого и ужасного, но преданно ею обожаемого начальства, она не считает нужным тратить время на прощание или хоть какое-то обозначение окончание беседы.

Зачем предаваться лишним расшаркиваниям, когда нужная информация доведена до адресата?

Вот дамочка и не парится.

Изредка, как сейчас, я задаюсь вопросом: всегда ли она была такой – «по пояс деревянной», или это тесное сотрудничество с Львом Семеновичем превратило ее в чопорного робота?

Ответ остается загадкой. Тем не менее, я быстро закрываю договор, которым занималась. Сворачиваю окно на компьютере и блокирую вход, а затем, подхватив ежедневник и любимую ручку, покидаю кабинет:

– Добрый день, – переступаю порог владений секретаря.

– Одну минуту. Сейчас я о вас доложу.

Цербер в белой блузке с воротником-стойкой, застегнутой на все до единой пуговицы, в клетчатом сером сарафане на ладонь ниже колен и в туфлях на десятисантиметровой шпильке, пропускает приветствие мимо ушей, но резвой козочкой поднимается из-за своего рабочего стола и устремляется в святая-святых, предварительно дважды постучав.

Дергаю губы в намеке на ухмылку и молча киваю. Себе. Коняевой моего ответа абсолютно не требуется.

– Проходите, Дарья Андреевна. Он вас ждет.

Щедрая реплика Ларисы Игнатьевны раздается через две минуты, после чего секретарь распахивает передо мной массивную дверь.

Прохожу, не оглядываясь.

Слышу, как за спиной щелкает, закрываясь, дверная личина, и прямиком направляюсь к столу для переговоров. Отодвигаю стул, сажусь.

Только после этого скрещиваю со свекром взгляды.

Холодно-нейтральные. Равные.

Чем искренне в душе горжусь. От чего, полагаю, неустанно бесится сам Шаталов.

Любит он прогибать всех под себя. Принижать властной аурой, давить тьмой в равнодушных глазах, угнетать долгим молчанием.

А со мной не получается.

Два года вот таких вот вызовов на ковер, встреч наедине, моральных пыток, чтобы я прониклась своим жалким положением.

Только не проникаюсь. Не потому что отчаянно смелая, все намного прозаичнее.

Жертва, загнанная в угол и понимающая, что терять ей уже нечего, напрочь забывает о мерах предосторожности и тоже жестко играет ва-банк.

Вот и я трепыхаюсь. Потому и приглашения присесть от свекра не жду, располагаюсь, где мне удобно, самостоятельно.

– Здравствуй, Дарья.

– Приветствую.

Обмениваемся короткими любезностями.

– У меня к тебе два вопроса.

НУ кто бы сомневался, что звал не просто так.

– Вся внимание.

Усмехается и, качнув головой, переходит к делу. Вот и ладненько, бодаться можно бесконечно, а у меня договора горят.

– Первое, – становится серьезным. – Наш концерн привлек внимание немецких коллег. Ты об этом слышала.

Молчу. Это не вопрос, утверждение. И да, я слышала. Ярослав донес информацию четко.

Выждав минуту, свекор вновь продолжает.

– Они нацелены на долгосрочное сотрудничество. Нас привлекают их живые капиталы.

Естественно, капиталы. Лев Семенович лишь на деньги неровно дышит. Как Кащей над златом чахнет, которого ему вечно мало.

– До сегодняшнего дня все вопросы решались на уровне телефонных переговоров, но теперь они прилетели и желают оценить наши возможности вживую, – логично, заключаю мысленно. – Поэтому твоя задача быть всегда под рукой и максимально упрощать взаимопонимание. Вплоть до подписания договоров... – держит еще одну паузу. Продолжает. – Уверен, ты легко с этим справишься. Тем более, что успела понравиться жене Рихтера.

Последнее предложение Шаталов произносит с таким апломбом, будто лично приложил к этому руку.

Павлин!

– Я правильно понимаю, что главный потенциальный немецкий партнер – это муж Олеси Рихтер? – уточняю некоторые детали.

– Верно. Карл Рихтер принимает окончательное решение по всем пунктам, как генеральный директор «Gluckauf».

– А Тихомиров?

– Иван Сергеевич? – Шаталов растягивает тонкие губы в хищной улыбке. —Насколько понимаю запутанные немецкие отношения, он – правая рука Карла. И близкий друг семьи. То есть, его слово тоже имеет вес.

– Ясно.

– Постарайся быть милой со всеми нашими гостями.

Прищуриваюсь и впиваюсь немигающим взглядом в переносицу Льва Семеновича.

– Вы что-то конкретное хотите сказать?

Это что еще за намеки такие? Моя работа – переводить, а не быть милой... со всеми. И уж точно не по его указке.

Силой воли заставляю челюсти перестать сжиматься. Еще скрипом зубов его радовать не хватало.

– Ну что ты, Дарья, – скалится самодовольно. – Все что хотел, я уже озвучил.

Говнюк!

Откидываюсь на спинку стула, ожидая продолжения. Мне же два вопроса обещали.

Сейчас явно последует второй.

Но Шаталов говорит о другом:

– Кстати, Рихтер и Тихомиров через двадцать минут будут здесь. Сейчас они с Ярославом и Ольгой на новом объекте. Будь готова составить им компанию на обеде.

Хмурюсь.

– Разве у кого-то из четверых имеются трудности в общении на русском языке?

Медленно проводит языком по нижней губе, рассматривая меня, как бабочку под микроскопом, и расслабленно потирает руки.

– Трудностей нет, но тебе, Дарья, пора вливаться в совместную работу, чтобы быть в курсе всех нюансов и не допускать промашек.

Проглатываю недовольство.

– Хорошо. Буду готова.

– Не сомневаюсь, – бормочет мужчина, пока я мысленно прощаюсь с прогулкой по аллее, которую намечала на время обеда, а затем, как умеет только он, вновь заставляет напрячься. – А теперь поговорим о твоей подписи на документах.

9.

ДАРЬЯ

– Про какие конкретно документы идет речь? – настораживаюсь.

С этим хитрожопым пауком постоянно нужно держать ухо востро.

– Ничего особенного, – лениво оповещает свекор. – Обычное предварительное соглашение о сотрудничестве и намерениях.

– С кем именно?

– С немцами, естественно.

Шаталов откидывается на спинку огромного кожаного кресла и, уперев локти в отполированную до блеска поверхность стола, стыкует подушечки пальцев обеих рук.

Засматриваюсь на широкие ладони с короткими, но толстыми «сосисками», даже на вид неприятно мясистыми, на платиновое кольцо-печатку с рубином на мизинце и верчу в голове крохи информации.

С немцами, значит... понятно, только странно.

– Если соглашение о намерениях обычное, разве подписи генерального директора в нем недостаточно?

Внимательно слежу за мимикой Шаталова, поэтому не пропускаю на миг поджавшиеся в недовольстве губы.

Не нравятся ему мои вопросы, а еще больше не нравится, что приходится на них отвечать. Да, и такое бывает – приходится. Ему. Мне. Отвечать.

Деваться-то некуда.

– Эти дотошные заграничные крючкотворцы хотят обезопасить каждый свой шаг и требуют подписи всех членов совета директоров, – поясняет ворчливо.

Угу.

– Так раз всех членов... – тяну, делая вид, что размышляю, – получается, будет внеочередной созыв?

– Нет

– Почему?

Теперь Шаталов уже даже не скрывает недовольства, сверкая из-под густых кустистых бровей желчным взглядом.

– Он уже был, – кидает через губу. – На прошлой неделе.

Улыбаюсь, давя желание поцокать языком.

Ничего нового. Провернули всё втихую..как обычно. И меня позвать не удосужились... тоже как обычно.

С одной стороны, конечно, правильно. Зачем рисковать? Вдруг я, набравшись смелости, воспротивлюсь решению «папочки» и начну полоскать «добрую» фамилию, которую мне щедро навязали.

Но с другой... неужели у Шаталова есть компромат на всех совладельцев концерна, коли все они молчат, и никто из них не подумал поинтересоваться: почему за последние два года, которые не нахожусь в клинике, я ни разу не присутствовала ни на одном совете директоров?

Почему подписываю все документы постфактум?

Почесав верхними зубами нижнюю губу, решаю дернуть тигра за усы.

– Лев Семенович, напомните-ка мне, пожалуйста: а в этот раз отсутствовала я по причине того, что...? – приподнимаю брови, намекая на продолжение.

– Болела, – цедит он сквозь зубы

– Очень сильно, наверное, болела? – не могу не уточнить.

– Именно так. Пластом лежала, – припечатывает каждым словом.

– Ага-ага, – киваю и мысленно потираю ладошки, – значит, в протоколе и в соглашении проставлены подписи всех членов совета, за исключением моей?

Кажется, еще минута, и у Шаталова пар из ушей повалит:

– Вер-р-рно.

– Замечательно, – широко улыбаюсь,

– Дарья! – рыкает, осаждая.

Не пугаюсь. И, сжав под столом кулаки, уперто выдерживаю его расчленяющий на кусочки гневный взгляд.

Десять секунд... тридцать... минута

– Я хочу видеть маму, – нарушаю тишину первой, становясь абсолютно серьезной.

– Нет.

Ответ следует без паузы.

Как всегда, отрицательный. И категоричный.

– Значит, подписывать я ничего не буду, – скрещиваю руки на груди.

– Ане боишься, что я дам ход поставленному на паузу уголовному делу, и пойдешь ты, девочка, по статье?

Давит угрозами.

Давит хмурым взглядом.

Давит самим положением тела, упираясь кулаками в столешницу, приподнимаясь из кресла и подаваясь вперед.

– И что дальше? – держу удар, лишь выше задирая подбородок. – Станете мне в тюрьму бумаги на подпись возить? А я какой фамилией буду их подписывать? Как Шаталова? Или как Вукалова, наконец?

Впервые провоцирую его так открыто. Так непозволительно дерзко и нагло.

Сама от себя в шоке. Безрассудство зашкаливает Не могу сказать, что мне не страшно. Это была бы бессовестная ложь. Мне страшно.

Очень страшно. Дико.

До трясущихся поджилок.

До заледеневших подушечек пальцев.

До мокрых подмышек, сводящей от напряжения шеи и колких мурашек вдоль позвоночника.

Реально страшно, без преувеличения. Да и кто бы не испугался, когда ему грозит реальный срок? Хотела б взглянуть на смельчака.

Вот и я боюсь, но с каждой секундой, пока мы упрямо смотрим в глаза друг другу, пока меряемся неравными силами, моя решимость лишь растет: