Текст книги "Случайная мама. Чудо под Новый год (СИ)"

Автор книги: Рина Беж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

Глава 40

ОКСАНА

– Здорово! Будем отмечать Рождество большой компанией! – произношу с улыбкой, мысленно потирая ручки.

– Ксюш, ты точно не против, что ребята присоединятся к нам за городом?

Чета Буриловых пять минут назад покинула кабинет, а мы остались.

И вот болтаем. Хотя, не только.

Звягинцев опирается бедрами на приставку к рабочему столу, широко расставив ноги. Я стою в его крепких объятиях, положив ладони на широкую крепкую грудь и спрятав нос в ямочке возле ключицы.

Легкий парфюм Александра с холодными ментоловыми нотками немного кружит голову, создавая ощущение невероятности происходящего. Но сильные пальцы, с ощутимым нажатием поглаживающие поясницу и то, что находится немного южнее, активно доказывают, что всё это реальность.

– Саш, это твоя семья. Как я могу быть против? Ты о чем? – удивленно приподнимаю брови и задираю голову вверх.

Обожаю смотреть ему в глаза. Они, как и у Ники, очень красивые.

– Наоборот, я предвкушаю бурное веселье и отдых!

– Я хочу, чтобы тебе было комфортно, – говорит он просто и дарит короткий поцелуй. А потом еще один и еще. В нос, в щеку, в губы.

Последний слегка затягивается. Увлекаюсь. И, только когда перестает хватать воздуха, усилием воли отстраняюсь и вспоминаю, о чем мы говорили.

– Уверена, Саш, мне все понравится.

– На счет готовки и прочего даже не заморачивайся, – сжимает сильнее мою талию. – Все мои родственники с руками, так что помощников у нас будет предостаточно.

«У нас».

Никогда раньше не задумывалась, насколько тепло звучит сочетание двух слов!

А сейчас катаю на языке и понимаю, что оно милое и вместе с тем невероятно ёмкое, потому что легко плавит моё сердце, превращая его в карамельный сироп.

– То, что с руками, это здорово, – привстав на носочки, сама касаюсь губами губ Звягинцева. – Ты мне лучше про другое скажи.

– Что именно?

– Я на данный момент со всеми твоими родственниками, точнее, родственницами знакома? Или стоит ждать очередных приключений? – растягиваю губы в веселой ухмылке.

– Приключений?

– Ну да. Я, конечно, девушка адекватная и понимающая, дорогой мой Звягинцев А.А., но в твоем кабинете моя фантазия неизменно зашкаливает. И, сам понимаешь, рисует она не розовых единорогов в балетных пачках, танцующих кан-кан, а очень некрасивые сцены.

Саша ловит мой взгляд и прищуривается.

– С сестрами ты теперь знакома всеми, Ксюш. Милу, наверное, только плохо разглядела, – хмыкает. – А по поводу кабинета. Знаешь, я и сам уже думаю, что он будто заколдованный. Стоит тебе прийти, как случается какой-нибудь казус.

– И я о том же говорю, – киваю, соглашаясь. – А еще меня удивляет, что я ни разу не видела твоей секретарши.

– А с ней что не так?

– Она у тебя вообще есть?

– Конечно.

– А звать как?

– Зинаида Степановна.

– Шутишь?

– Нет. Зинаида Степановна Жидкова. Чего смеешься?

А я реально смеюсь.

– Сложно представить офисную диву с ногами от ушей в короткой юбке и белой блузке, которую зовут Зиной. Миленой или Альбиной – запросто. А таким красивым, но редким по нынешним временам именем – нет.

– Я как-то не задумывался, – пожимает Саша плечами. – Зиночка и Зиночка.

– Зиночка, значит, – теперь уже я прищуриваюсь.

– Ну да. Мы с первого дня с ней об этом договорились, если поблизости посторонних нет.

– Посторонних, значит, – упираю руки в бока.

А Звягинцев расплывается в довольной улыбке.

– Ксюшик, девочка моя красивая, а ты, что, меня сейчас ревнуешь?

Выпячиваю подбородок, уже собираясь спросить: «А надо? Есть причины?!», но в последний момент передумываю.

Не хочу темных пятен и додумок, игр за спиной и тренировок нервной системы на выносливость. Хочу просто понимать ситуацию правильно. А еще чисто по-человечески доверять человеку, который со мной рядом.

Потому делаю плавный глубокий вдох и медленный и выдох и согласно киваю.

– Есть такое дело, Саш.

Реакцию ожидаю любую. К примеру, Михаил, мой бывший муж, расплылся бы в счастливой улыбке и стал подкалывать, красуясь и выпячивая свою важность. Это сейчас понимаю, что дебильная реакция, а раньше думала, что нормальная.

Саша же, не переставая меня обнимать и поглаживать по спине, серьезно произносит:

– Не надо ревновать, Ксюш. Нет повода.

– Точно?

– Абсолютно.

– Фух! Я рада.

Даже дышать легче становится.

А Александр продолжает:

– Знаешь, я совершенно не ханжа в отношении других. Ситуации в жизни бывают разные. В своей работе с чем только не сталкивался, как и в жизни... Но в отношении себя все же придерживаюсь четких границ. Особенно если планирую строить серьезные отношения.

Дергаю губами.

Спросить? Не спросить?

Промолчать нереально!

– А ты планируешь их строить? – выпаливаю и замираю.

В отличие от напружиненной меня, Александр спокоен и уверен в себе. Он поднимает руку и большим пальцем обводит контур моих губ, гладит по щеке и очерчивает линию подбородка.

– Совершенно верно, планирую.

– На меня намекаешь? – уточняю, чувствуя, как теплеют щеки, а во рту пересыхает.

– На тебя.

– Ого! Звучит… звучит очень прямолинейно. Даже неожиданно.

– Так я и по жизни прямой. Или еще не заметила?

Теперь Саша ухмыляется.

Я серьезно киваю:

– И я рада, что ты такой.

– Точно?

– Абсолютно.

– А на серьезные отношения со мной согласишься?

Фыркаю.

– Вот ты мастер с места в карьер рвать, господин адвокат! Я только одну новость успела переварить, а ты уже новую подкидываешь.

– Окей, не буду спешить. Переваривай пока, – кивает благосклонно и, чмокнув меня в губы еще раз, выпрямляется. – Я пока кофе нам сварю. Не против выпить по чашечке перед тем, как поедем?

– Нет. Давай. Проголодался, да?

– Зверски. С обедом не срослось, а во второй половине дня так замотался, что ничего не перекусил. Сейчас хоть кофе с печеньем наверну, чтоб народ в магазине урчанием не пугать. А тебе могу предложить конфеты. Кажется, в заначке Зинаиды Степановны они еще оставались.

Соглашаюсь.

– Давай, – и не удерживаюсь от шпильки. – Какая запасливая у тебя, однако, секретарша.

– Она вообще во многих отношениях замечательная женщина, – не спорит Александр, направляясь к выходу, а уже у самой двери оборачивается и подмигивает. – Если что, Ксюш, Жидковой пятьдесят пять. Летом юбилей праздновали. У нее замечательный муж, двое взрослых детей и трое маленьких внуков.

– Ого.

Кивает.

– И не встретилась ты с ней сегодня по той причине, что ее младшей внучке сегодня годик исполнился. Она отпросилась домой пораньше, чтобы дочери со столом помочь.

– Здорово.

– Я тоже так считаю. Семья должна быть большой, дружной и всегда приходить на помощь в любых ситуациях.

– Поддерживаю.

Александр скрывается за дверью. Слышу, как наливает из бутыли в чайник воду, как щелкает кнопкой подогрева. Как открывает шкафчики и что-то достает и ставит на стол.

Сама в это время впервые осматриваю его кабинет.

Кремовые жалюзи на окне. На пару тонов темнее – крашеные стены. Одна полностью закрыта шкафами. На открытых полках цветные корешки книг и папок. На противоположной шесть модульных черно-белых картин. В дальнем углу два кожаных кресла возле круглого низкого столика. Центральное место отведено большому рабочему столу из натурального дерева и вытянутой узкой приставке к нему.

Дохожу до Сашиного кресла. Провожу кончиками пальцев по мягкой коричневой коже. В папки на столе не заглядываю. Не мое дело.

Но фотографии, стоящие сбоку от большого полукруглого монитора, пропустить не могу.

Их две. Обе в рамках.

На первой – Ника, такая, как есть сейчас. Может, чуть-чуть помладше. Персикового цвета пышное платье, большой бант на макушке. Сладкая девочка так заразительно улыбается, что и я улыбаюсь, глядя на ее снимок.

На второй – трое. Саша, явно моложе, чем сейчас. Черты лица не столь заострены, волосы короче. Рядом с ним незнакомый парень. По возрасту – ровесник Александра. Они оба широко улыбаются. У Сашки в руках охапка разноцветных шаров. На руках у незнакомца сверток с младенцем.

Беру рамку в руки. Хочу разглядеть фотографию внимательней. Не думаю, что Саша за это отругает.

Розовый конверт. Значит, девочка. Лицо малышки видно плохо, но по всему я не сомневаюсь, что это Вероника.

Как интересно! Позади на здании четко видно «Роддом №14».

– Саш, это же Ника? – уточняю, когда Звягинцев приближается с подносом в руках. – Вы тут ее из роддома забираете?

– Верно, ее забираем.

– А почему сладкая девочка не у своего папы на руках? Это ее крестный, да? – проявляю любопытство.

Хотя какой крестный? Если только будущий. Это же выписка!

Саша сначала опускает поднос, потом выпрямляется. Смотрит на меня.

– На фотографии Вероника на руках родного отца, Оксана. Петька – ее биологический отец.

Глава 41

ОКСАНА

– Ох.

Так и оседаю в кресло.

В голове словно взрыв происходит. Всё простое и понятное еще минуту назад вдруг превращается в труху; факты, как карты в колоде, перетасовываются, и на поверхности остается что-то совершенно нереальное.

– Господи, ничего не понимаю, – морщу лоб, растирая его подушечками пальцев.

– Дерьмо в жизни случается, Оксан. Никто от этого не застрахован. Но самое главное из всего то, что теперь Вероника – официально моя дочь, – произносит Александр твердо, но в глубине его глаз я успеваю рассмотреть всю ту огромную боль, что он пытается скрыть за маской невозмутимости. – Никто у меня ее не отнимет.

А были попытки?

Со стороны кого?

И где мать девочки?

Боже-боже, я же только вчера папке между делом ляпнула, что не удивлюсь, если узнаю, что в жизни Никуси и Саши никогда не было матери и жены.

Неужели ткнула пальцем в небо, а попала в яблочко?

От догадок и предположений, но особенно от боли в глазах Александра становится нервно и холодно.

Прочищаю горло, которое перехватывает спазмом, и все же прошу:

– Расскажешь, как такое возможно?

– Да, конечно, – не сомневается ни секунды. – Я предложил тебе строить серьезные отношения, Ксюш. А они подразумевают доверие и честность.

Дыхание перехватывает.

– По правде говоря, я в полной растерянности, – говорю, что чувствую.

Но Саша и сам это видит. Он ставит передо мной чашку, и я тут же обхватываю ее обеими ладонями. От нервов внутри холодно, хочется хоть так согреться.

– Чтобы все объяснить, пожалуй, начну сначала.

Звягинцев берет в руки свой кофе и, обойдя стол, присаживается на его край. Прямо передо мной. Про бутерброды, печенье даже не вспоминает. Отпивает голью.

Впрочем, я и сама ни о чем не думаю, кроме истории, которая явно будет сложной и печальной.

– Петр Радугин, – Саша усмехается, – мы познакомились с ним на первом курсе юрфака. И как-то сразу друг другу не понравились. У меня характер – не сахар и язык без костей. Петька тоже задиристый был. Несколько раз даже до драки доходило.

– Не может быть! – качаю головой, с трудом представляя Александра забиякой.

– Может, Ксюш. Как большинству парней, нам, чтобы зацепиться и порамсить, повод особо не требовался. Любая мелочь годилась. А тут так вышло, что нам одна на двоих девчонка понравилась. Сначала она со мной закрутила. Я уши развесил. Потом с ним. По серьезке. Естественно, девочку трогать не стали, устроили разборки чисто между собой. И пока выясняли, кто прав, кто виноват, и лбами бодались, Дашка, вроде так ее звали, переключилась на какого-то старшекурсника.

– И так вы сдружились? – улыбаюсь, потому что эта часть прошлого о студенческих буднях мне вполне понятна и знакома.

По молодости все мы – мастера куролесить и влипать в истории. На первых курсах так уж точно.

– Нет. Сдружились мы позже. Я не знал, а Петька, оказывается, четыре года до совершеннолетия провел в приюте. Попал туда уже взрослым. Ему было четырнадцать, когда его мать от рака умерла. Отца он никогда не видел. А других родственников, кто бы захотел взять к себе подростка, рядом не оказалось. Вот его местные мажоры-старшекурсники и решили прижать. Мол, на побегушках у нас будешь. Только хрен угадали, Радугин их раскидал, как шар кегли. Те в сопли-слюни: «Как так?! Наследников обидели!» Папаш-мамаш напрягли. В общем, Петьке отчисление и армия грозили, но мы со знакомым айтишником поднапряглись и ректору видеозапись предоставили, с чего все началось.

– Отмазали?

– Да. И чтобы неповадно было еще раз историю повторять, скинули каждому богатенькому дятлу то, что будет вскрыто, если он захочет повторить попытку кого-то унизить.

– Не захотели?

– Нет, конечно. Там у некоторых вплоть до уголовки косяки имелись.

– Ого!

– Ну да, – Саша кривовато улыбается, явно вспоминая прошлое. – Остальные годы так и держались вместе. Сдружились. На кулачные бои записались ходить. Потом дайвингом занялись. Единственное, направления на последних курсах выбрали разные. Я в семейное право пошел, а Петр в уголовное. Но это ничего не меняло. Общались по-прежнему очень тесно. Он мне, будто Пашка, вторым братом стал.

На минуту Звягинцев замолкает. Пьет кофе, сверлит взглядом стену над моим плечом. И явно собирается с мыслями.

– После выпуска я в адвокаты подался. А Петька, как хотел, в следственный отдел. Оба молодые, дурные, горячие. О семьях не думали – рано же еще. Гуляли, куролесили. А по зиме к Радугину девчонка домой заявилась. С пузом, лезущим на лоб. Сказала, что от него ребенка ждет. Петька отказываться не стал – реально с ней мутил пару недель. В общем, жить они стали вместе, родов ждали. А когда Ника родилась, Танька хвостом вильнула. Накатала в роддоме отказную и сбежала в неизвестном направлении. Мол, молодая и красивая она, чтобы борщи варить и пеленками-распашонками заниматься.

– Поэтому вы Никуську вдвоем из роддома забирали?

– Да, Ксюш. Петька сказал, что свою принцессу ни за что не бросит, сам воспитает. Я поддержал и стал крестным.

– А потом Петя куда делся?

Звягинцев сдавливает челюсти так, что я вижу, как желваки перекатываются. Удивительно, как чашка в руках не лопается. Все же самообладания ему не занимать.

– Кхм, – прочищает горло и костяшками кулака проводит по линии подбородка. – Нике было полгода, когда друг участвовал в операции по задержанию особо опасного преступника. Не должен был, чужая смена. Попросили заменить приболевшего напарника. Я с Никой дома остался. Я вообще у них часто зависал, помогал. Как и мои родственники. Куда ж без них. В ходе операции случилось непредвиденное. Никто не думал, что у задержанного будет с собой второе огнестрельное. Петька погиб на месте. Как и еще трое человек. Скорая приехала быстро, но уже ничего не успела сделать.

– Боже мой… мне так жаль, – вытираю слезы, которые, не спрашивая разрешения, текут из глаз. И, сделав всего шаг, сокращаю расстояние и обнимаю Сашу за шею. – Очень-очень…

Звягинцев вжимает меня в себя, жарко дышит в макушку и явно старается взять себя в руки. Даю ему эту возможность. Прячу лицо у него на плече и поглаживаю по спине, не атакуя вопросами.

Продолжает он сам.

– Харитонова заявилась ко мне на порог, когда по Петьке сорок дней справляли.

– Это Татьяна? Мать Ники?

– Тварь она, а не мать, – поправляет Звягинцев. – Сказала, что одумалась и готова воспитывать дочь. А между делом уточнила, прописана ли Ника в квартире Радугина, какая будет доплата за потерю кормильца и что еще ей по наследству отойдет. Я думал, голыми руками придушу суку. Но сдержался, взял за шкирку и с лестницы спустил. Надеялся, тварь ноги переломает. Но нет, живучая оказалась, даже не хромала, когда улепетывала.

– После этого ты конфетку удочерил?

– Да. Я обещал Петьке никогда не бросать его принцессу. Вроде смеялись с ним, когда эту тему обсуждали, а выходит, будто мой друг-брат что-то предчувствовал.

– Теперь уже не узнаем, Саш, – подняв руку, глажу его по затылку.

– Это да, Ксюш. Но иногда так сильно хочется отмотать назад и не отпускать его на эту гребанную смену.

Прикусив до боли губу, быстро-быстро моргаю, пытаюсь сбить пелену с глаз. И думаю о том, что, если бы не Александр, моя любимая кнопка, вполне вероятно, тоже могла попасть в приют… а там… одна… такая маленькая и одинокая…

Дурно становится, и в груди жжет.

А потом в голове щелкает.

– Саш, а Маша Тополева кем Нике приходится? – уточняю сипло. Нос из-за слез заложило. – Она же не ваша родственница, если смотреть по крови…

– Не наша, да, – согласно кивает. – Тополева – Петькина единокровная сестра. Родная тетя Ники. Представляешь, Радугин десять лет жил с мыслью, что родных у него, кроме дочки, нет. А буквально за пару месяцев до гибели случайно познакомился с отцом, генералом Тополевым, и его дочкой от второго брака Машей. Не знаю, что случилось с родителями Петьки, из-за чего они так сильно поругались, но Степан Георгиевич считал, что Петька еще в детстве умер от инфекции. А Петру мать говорила, что отец погиб в автомобильной катастрофе.

– Обалдеть, не встать.

– Да, Ксюш. Жизнь порой такие фортели выкидывает, что волосы дыбом становятся.

– Получается, они даже узнать друг друга нормально не успели?

– Совсем немного.

– Жалко как… – вздыхаю, а потом, собравшись с силами, задаю очень сложный вопрос. – А настоящий дед и Маша не хотели Нику у тебя забрать?

– Нет, – Звягинцев качает головой. – Наоборот, Тополев по своим каналам ускорил процесс удочерения. Ни он, ни Маша не пошли против воли Петра.

И вот теперь я расслабляюсь.

– Я бы тоже ее никому не отдала.

Глава 42

АЛЕКСАНДР

Сложный разговор, как ни странно, не оставляет горького послевкусия на языке. Наоборот, он служит новой ступенькой, помогающей нам с Оксаной сделать еще один шаг к сближению.

Очень эмоциональная, она соскакивает с кресла, приближается и молча меня обнимает.

Она не говорит громких слов, не возмущается обстоятельствами, не охает и не ахает, театрально сетуя на судьбу, как поступили некоторые знакомые нашей семьи. Взявшись причитать и подвывать: «Как же так, такая миленькая маленькая девчушка осталась круглой сиротинушкой, бедной и несчастной…», они бросились тискать ребенка, чем серьезно ее напугали.

Думал, придушу горе-артистов, больше играющих на публику, чем действительно сопереживающих. Тогда же мы с родными жестко пересмотрели круг общения и исключили из него всех особо языкастых.

Оксана теснее прижимается ко мне, согревает нежными объятиями, делится силой и ощущением невероятной правильности. Щекочет теплым дыханием шею и короткими ноготками затылок, и тихо-тихо шепчет:

– Я сочувствую твоей потере. И восхищаюсь твоей смелостью, Саш. А еще думаю, что ты по-другому поступить и не мог.

– Почему?

– Потому что Никуська – волшебница, – смеется негромко, хотя в глазах продолжает клубиться дымка слез. – Стоит ей своими колдовскими глазками разок глянуть, как тотчас сражает на повал и влюбляет в себя невероятно.

– Правда?

– А ты разве не замечал?

– Как-то не задумывался. Я с ней с рождения, Ксюш, так что для меня она априори всегда была своей.

Оксана немного отодвигается и прикладывает ладонь к моей щеке. Ведет большим пальцем по щетине, успевшей отрасти за день.

– А знаешь, что меня самое первое в вас с ней поразило? – шепчет, ловя мой взгляд своим.

– Нет. Что же?

– Ваши глаза, Саша.

– Глаза?

Ничего себе. Девушек обычно внешность привлекает, упаковка в виде дорогой одежды, аксессуаров, финансовые возможности, связи.

Ксюшка и тут умудряется удивить.

– Да. Они у вас очень красивые. Зеленые-зеленые. Это же редкость. А у вас даже оттенки очень схожи. Как такое возможно?

– Сам не знаю. Мы с Петькой, кстати, по этому поводу зачастую шутили. У него-то светло-карие были.

– Ну да, генетика – сложная вещь.

Кофе мы все же допиваем, пусть и заметно остывший. Я заставляю Оксану съесть конфету. Она меня – печенье.

В торговом центре направляемся прямиком в сектор детских магазинов. Удобно, что все они располагаются на одном этаже. Взявшись за руки, гуляем между стеллажами и определяемся с выбором.

– Саш, ты реально не шутишь? – смеется Оксана, когда я торможу возле витрины с машинами на радиоуправлении. – Мы точно Никусе подарок выбираем, а не тебе?

– Ну да, ей, конечно, – улыбаюсь.

Иначе на позитив, излучаемый Антипенко, ответить невозможно. Она ж, как солнышко, сияет и радует, греет и напитывает энергией.

Так хорошо с ней, так правильно, так естественно. Будто мы подарки выбираем не моей дочери, а нашей с ней, общей.

– Гоночную машинку, Звягинцев? Нике?

– Ну да, вот эту, красненькую.

– Боже мой, мужчина… ты еще скажи, что цвет решает всё. И это девчачий вариант.

– Окей, – поднимаю руки, – не буду говорить.

– Вот ты жук!

– Предлагаешь выбрать желтенькую? Тебе самой какая больше нравится?

– Мне? Машинка?

– Ну да. Только не говори, что не азартна и не хотела бы погонять? – дергаю бровями вверх-вниз, с удовольствием ее подначивая.

– Ой, всё! – утыкается мне в плечо и хохочет. – Давай красненькую возьмем.

И не успеваю я с важным видом сказать: «То-то же, женщина!», как она цапает меня за руку и тащит в отдел всяких мелочей.

– А это что и нам зачем? – хмурюсь, когда Оксана тормозит возле стенда с открытками и начинает выбирать запаянные в прозрачную фольгу листы с какими-то блестючками.

– Как что и зачем? – проговаривает она, внимательно изучая каждый. – Это стразики, Саш. Раз уж мы выбрали девчачью машинку, будем с Никусей ее украшать.

– Стразиками? – переспрашиваю недоверчиво.

Своей идеей Оксана сражает меня наповал.

– Ага. К красненькой машинке вот эти золотые звездочки и зонтики подойдут идеально, – определяется она с выбором, а мне кажется, будто еще и подкалывает. – Ты как считаешь?

– Я? – подвисаю на секунду, но тут же с умным видом киваю, стараясь не сорваться на ха-ха. – Думаю, идеально, – и как бы между делом интересуюсь. – А к желтенькой какие бы тогда подошли?

Стоя на площадке между квартирами, долго целуемся. Расставаться совершенно не хочется, как и разрывать объятия. Пиликнувший лифт, остановившийся на нашем этаже, приводит в чувства.

– О, привет, ребята, – улыбается Пашка, вышагивая из него.

Целует Ксюшу в щеку, мне жмет руку.

– Чем это вы, попугайчики-неразлучники, так основательно затарились? – скашивает глаза на груду пакетов.

– Подарками закупались, – улыбается Оксана и вдруг наставляет на него указательный палец. – Кстати, соседушка мой дорогой. Родители тебе большой-большой привет передавали и гостинцы. Точнее, вам обоим.

Переводит взгляд с Пашки на меня и обратно.

– Да-а-а? – довольно тянет брат. – А что за гостинцы? Вкусные?

– Очень вкусные. Манты домашние.

– Ого! Я с удовольствием отведаю.

– И я тоже, – не отстаю от мелкого.

– Предлагаю завтра собраться и всем вместе поужинать, – улыбается Оксана и поворачивается ко мне. – Саш, после утренника у тебя получится сразу домой поехать или надо будет на работу вернуться?

– Получится, Ксюш, – киваю, мысленно внося правки в рабочий планер. – Вместе домой поедем.

Брат тоже соглашается и обещает все свои дела сдвинуть на попозже или даже следующий день. Расходимся по квартирам.

А в одиннадцать в дверь раздается легкий стук. Открываю. На пороге с ноги на ногу переминается Оксана.

– Я подумала над твоим предложением, Саша, – произносит она слегка подрагивающим голосом, привычно кутаясь в теплую кофту, – и согласна на серьезные отношения.

Отступаю от двери и распахиваю ее шире.

– Останешься сегодня у меня, Ксюш?

Моя смелая девочка облизывает губы и, улыбнувшись, кивает.

– Да.