Текст книги "Хранители Кодекса Люцифера"

Автор книги: Рихард Дюбель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 52 страниц)

6

– Сегодня я должна вернуться не позже трех часов пополудни, – задыхаясь, произнесла Александра. Увидев непонимающий взгляд Геника, она начала мысленно считать. – Значит, по богемскому солнечному времени… Солнце вчера зашло в пятом часу пополудни… значит, в ноль часов по солнечному времени… После этого солнце взошло в четырнадцатом часу по солнечному времени… сейчас полдень, то есть девятнадцатый час по солнечному времени… значит, вернуться надо к двадцать второму часу!

Она увидела, что Геник качает головой и улыбается.

– Наш дом торгует с таким количеством стран, что отец решил вести отсчет по среднему времени. Он считает, что тогда наше время можно сопоставлять со временем наших партнеров по всей империи. Удобство состоит в том, что обед всегда происходит в двенадцать, а не в пятнадцать или девятнадцать часов, то есть мы отсчитываем от того момента, когда накануне зашло солнце, вне зависимости от времени года.

– Жаль, что я недостаточно умен для того, чтобы вести жизнь купца, – заметил Геник. Александра подумала, не является ли подобное замечание насмешкой над ней и ее семьей, но затем отбросила эту мысль. Ведь Геник – самый настоящий дворянин, а кроме того – она была на сто процентов уверена, и у нее от одной только мысли об этом сладко ныло где-то внутри, – он влюблен в нее по уши. Он ни за что не стал бы насмехаться над ней.

Похоже, она каким-то образом дала ему знать о крохотном приступе недоверия, кольнувшем ее сердце, потому что Геник скорчил рожицу, как это делали братья Александры, когда их спрашивали о чем-то, а они не имели об этом ни малейшего представления, но не хотели выслушивать излишних наставлений. Потянувшись к нему, она невольно коснулась ладонью его щеки, но тут же испуганно отдернула руку. Она заметила, как заалело его лицо. Он взял ее руку и сжал, но тоже быстро отпустил. Оба посмотрели по сторонам.

Сейчас, ближе к полудню, восточные ворота замка были почти безлюдны, а стражники, пытавшиеся размять ноги, старались посильнее ударить каблуками по мостовой. Наверняка они думали, что как ни считай, а времени до смены караула остается еще слишком много, и потому не обратили на парочку особого внимания. Ворота все светлое время суток стояли открытыми, если не наблюдалось никакой вероятной угрозы, и каждый желающий мог пройти в них, не боясь быть задержанным. Такое положение дел должно было в скором времени измениться. Однако на тот момент ни король, ни рейхсканцлер, ни бургграфы еще не догадывались, что большой пожар, которому суждено бесповоротно закончить их эпоху, уже разгорелся.

– Вы хотели побывать в сокровищнице кайзера Рудольфа, – напомнил ей Геник после тщательно продуманной паузы, во время которой их взгляды позволили себе то, на что тела еще не решались – погрузиться друг в друга.

Александра кивнула.

Геник улыбнулся.

– Мне пришлось зарубить одного дракона и подвергнуты пыткам пятерых великанов, чтобы раздобыть ключ, – но мне это все-таки удалось.

Александра не была уверена в том, что должна воспринимать его случайные реплики по поводу великанов как шутку. Он всегда произносил их легкомысленно, с юмором или даже с нежностью, и свои сомнения она объясняла тем, что у мужчин чувство юмора грубее, чем у женщин. С другой стороны, Александра никогда не слышала, чтобы отец или дядя шутили подобным образом. Причина, вероятно, состояла в том, что дворяне, к которым принадлежал Геник и которые в тяжелые времена сражались на войне, служа отечеству, мыслили более грубо, чем такие мужчины, как Киприан Хлесль или Андрей фон Лангенфель, чьим самым значительным рыцарским подвигом было получение большей прибыли, чем ожидалось. И все же ей было тяжело смеяться над подобными шутками. Картина неудачной казни в Вене и крики измученной болью жертвы в Брюне каждый раз всплывали в ее сознании, вызывая озноб.

– К чему такая спешка? – поинтересовался Геник, когда Александра последовала за ним по тихой улочке по направлению к кафедральному собору. Он предложил ей руку, и она приняла ее. Жест показался ей достаточно безобидным, и никто не смог бы заметить, что она сжимает руку молодого человека крепче, чем это было необходимо, и что локоть его вовсе неотставлен далеко в сторону, так что плечи их и бедра постоянно касались при ходьбе, Александра напряженно размышляла о том, на что она сегодня решилась, и в ее груди поднимался страх, смешиваясь с восторгом и сбивая ей дыхание. Путь показался ей безлюднее, чем обычно, и гораздо длиннее.

– Родители раскусили мой трюк с горничной.

– Ах!

– Да. Вообще-то, сегодня мне не разрешали покидать дом, но маму пригласил в гости кардинал Мельхиор, и вернется она не раньше трех часов, так что я просто сбежала. – Она бросила на него быстрый взгляд. – Отец сказал, что с удовольствием познакомился бы с вами, прежде чем разрешить нам встречаться дальше. Вы уверены, что правильно поняли кардинала Мельхиора?

– Дорогая Александра, я стоял прямо возле него. – Она услышала, как он вздохнул, и в следующий миг шагнула таким образом, чтобы тела их соприкоснулись еще сильнее, чем раньше. Геник повесил голову. – Ваш отец просто не хотел оттолкнуть вас от себя, только и всего. На самом же деле он давно уже все решил, и я в его планы не вписываюсь. Кардинал совершенно четко сказал епископу Логелиусу, что ваша свадьба состоится в течение года, как только ваш отец найдет подходящего кандидата в мужья среди своих деловых партнеров. И что, разумеется, никакой «разорившийся дворянин, не имеющий ничего, кроме грандиозных планов и смазливого личика, из тех, которые десятками наводнили двор», не может быть принят во внимание. – Геник пожал плечами и взял ее руку в свою. Рука его была горячей, хотя мороз стоял трескучий, а он был без перчаток. Казалось, что он постоянно горит изнутри и что у него достаточно жара, чтобы согреть их обоих. – Возможно, кардинал промолчал бы, если бы догадался, что рядом с ним стоит дворянин, не имеющий ничего, кроме грандиозных планов и сердца, целиком и полностью принадлежащего женщине, о которой он говорит. Впрочем, такие люди, как он, никогда не замечают столь незначительных личностей, как я.

– Вы вовсе не незначительны! Для меня вы самый важный человек на свете!

Он ласково погладил ее руку и отвернулся, Александра предположила, что он просто не хотел, чтобы она видела, как лицо его исказилось от обиды и отчаяния. Она думала, что боль от признания, которое Геник в прошлый раз, колеблясь и, очевидно, против своей воли, сделал ей, теперь станет легче, но, похоже, все только ухудшилось. Вчера, разговаривая с отцом, она была вынуждена собрать в кулак всю свою волю чтобы сдержаться и не бросить ему в лицо: «Лжец!», ведь он ни словом не обмолвился о своих планах относительно собственной дочери.

Оставшуюся часть пути они проделали в молчании. Сладкое волнение, которое Александра почувствовала, все явственнее сменялось беспокойством. Постепенно проявляющаяся осторожность не только дала о себе знать, но и стала бороться с возбуждением, которое испытывала Александра. Действительно ли она этого хочет? Честно говоря, у нее не было никаких сомнений насчет того, что совершить этоона хочет именно с ним. Но прямо здесь? Таким образом? Частично из мести по отношению к родителям? Александра невольно спрашивала себя, почему она свернула на этот путь? Казалось, еще совсем недавно мать была для нее образцом ее будущей жизни, а отец воплощал в себе черты мужчины, за которого ей однажды захочется выйти замуж. Что же так сильно отдалило ее от них?

Однако на этот вопрос Александра ответила с легкостью: их нечестность. Она была убеждена в том, что Геник скорее откусил бы себе язык, чем раскрыл ей свои тайны, если бы с самого начала знал, куда это приведет Александру. Но она же сама сказала ему, что нет ничего такого, что могло бы стать между ними, и потому, хотя и очень неохотно, он выдал эти тайны – одну за другой. Оказывается, мать больше всего хотела отправить дочь навсегда в Вену, так как считала, что жизнь в Праге ей не по плечу. А кардинал Хлесль вот уже много лет держит для Александры место в монастыре Святой Агнессы, поскольку, по его мнению, девушка чересчур строптива и, только оставаясь в стенах монастыря, она не обесчестит свою семью. Что касается ее отца, то он иногда бывал откровенно огорчен тем, что его первым ребенком стала девочка, а не мальчик. Александре было крайне неприятно осознавать, что до сего момента она не имела ни малейшего представления о том, что в ней так сильно сомневаются. Как можно быть такими двуличными? И как можно считать этих людей близкими и ничего не замечать?

Голос, звучавший отчасти как голос той Александры Хлесль, которой она была еще пару недель назад, снова дал о себе знать и спросил ее, каким образом данное открытие соотносится с тем фактом, что она считает достаточно близким человеком Геника – Генриха фон Валленштейн-Добровича? Но она заставила этот голос замолчать.

Вход в сокровищницу кайзера Рудольфа, уже через шесть лет после своей смерти превратившегося в героя зловещих легенд, вызывал одновременно благоговение и разочарование. Они оказались в помещении с высоким сводом, в котором громким эхом отдавались их шаги, где было холодно, как в склепе, и почти совершенно темно. Изо рта Александры вылетали маленькие облачка пара, мерцавшие в свете фонаря, который держал Геник. Слабый луч света метался между колоннами и отбрасывал бледные тени в темноту высокого потолка. Поеживаясь от холода и недобрых предчувствий, девушка поняла, что холод никак не способствует ее намерениям открыть несколько тайн мужчине своего сердца. Геник, обернувшись к ней, улыбнулся.

– Только не пугайтесь, – предупредил он. – Это всего лишь передняя.

Александра задержала дыхание, пока это помещение не осталось позади. В полумраке поднимались ряды деревянных полок. Они были пусты, но свет фонаря наполнял их, словно по волшебству, мерцанием жизни. Из утла донесся шорох убегающих крыс. В нескольких местах у стены лежали маленькие кучки потрескавшихся брусьев, приобретавших истинные пропорции лишь с близкого расстояния и превращавшихся из брусьев в разломанные на кусочки рамы картин.

– Вот здесь и начиналась империя кайзера Рудольфа, – прошептал Геник. – Переступив порог этой комнаты, человек попадал в мир, где обитал самый сумасбродный дух нашего времени. Только представьте себе, что все эти полки были заставлены одновременно поразительными и ужасными предметами: мумифицированными частями трупов, законсервированными сказочными существами, удивительной формы орехами. И о них до сего дня никому не известно, то ли они были настоящими, то ли просто ловкими подделками. – Генрих снова улыбнулся Александре, и ей показалось, что следующую фразу он заранее тщательно продумал. Ее взгляд побуждал его продолжать свой рассказ. – Говорят даже, что некоторые были похожи на части тела.

Она стояла вплотную к нему и чувствовала жар, который исходил от него.

– Руки? – спросила она и тут же поняла, что не угадала. – Ноги?

Глаза его мерцали. Губы его все еще были приоткрыты в легкой улыбке, и Александра попробовала послать ему мысль: «Поцелуй меня! Поцелуй меня!»

– Нет, – прошептал Геник. Свободной рукой он очертил в воздухе неопределенный контур. – Нет.

Губы девушки затрепетали. Неожиданно она заметила, как близко они стоят друг к другу. Она подняла руку и погладила верхнюю часть его плаща. Услышав, как он резко втянул воздух, Александра закрыла глаза и приблизила к нему лицо. К ее изумлению, он отвернулся.

– Идемте дальше, – хриплым голосом предложил Геник. На какое-то мгновение Александра застыла, почувствовав разочарование, но затем снова открыла глаза и, увидев его взгляд и покрасневшие щеки, подумала: «Он хочет продолжить игру? Хорошо. Но я сделаю так, что ему нелегко будет тянуть с решением!»

На них подул теплый ветерок, когда они углубились в кунсткамер. Воздух здесь был уже не таким холодным, но более спертым; к тому же, как ей показалось, он был пропитан причудливой смесью запахов спирта, лекарственных трав и ароматами большой кухни.

– Стены раньше были сплошь увешаны картинами, – говорил Геник. – Кайзер Маттиас приказал их все снять и часть продал, часть раздарил дружественным князьям: работы Арчимбольдо, Микеланджело, Рафаэля… Кайзер Рудольф в свое время приказал вставить полотна в потрясающие рамы из слоновой кости, капа или кости. После его смерти картины просто вырезали из рам, а сами рамы поломали и бросили здесь. Полки были уставлены зубами диковинных животных и деревянными фигурками, покрытыми искусной резьбой, причудливыми вещицами, оправленными в золото и украшенными драгоценными камнями. В первые месяцы царствования кайзера Маттиаса все, что не имело материальной ценности, было выброшено в Олений прикоп. – Луч фонаря скользил по покрытым пылью артефактам, о бывшем великолепии которых можно было лишь догадываться, по сундукам и шкатулкам, вырывал из темноты резные маски, побитые молью чучела животных… В отдельных секциях лежали сотни подобных предметов. Александра не колеблясь представила себе, как должна была выглядеть кунсткамера, когда ею еще дорожили. Ей виделись украшения из драгоценных металлов, бросавшие блики на стены, золото, мерцавшее в тени, и стоящие повсюду горящие свечи и плошки с жиром, ковры, пестрые гобелены, матовый блеск полотен на стенах, а среди всего этого великолепия – хромой, гротескный, восторгающийся своими сокровищами Голем, в которого превратился кайзер Рудольф в последние годы своей жизни. Девушка сглотнула, зачарованная, вдавленная, затаившая дыхание и напуганная одновременно Она знала: это одно из тех мгновений, которое они с Геником будут переживать снова и снова. Они будут смотреть друг на друга, и он скажет: «А знаешь ли ты, как мне тогда удалось украсть ключ от кунсткамеры, чтобы показать тебе ее?» А она ответит ему: «А знаешь ли ты, как я тогда отдала тебе совсем Другой ключ, ключ от моего сердца? Но тебе не было необходимости пользоваться им, потому что мое сердце было открыто для тебя с той самой минуты, как я тебя увидела». А их дети спросят: «О чем это вы говорите?» И они молча покажут им на предмет, который они сегодня – этот план возник у Александры в перерыве между двумя ударами сердца – тайком вынесут из кунсткамеры, первый предмет их будущего домашнего обихода. И пока дети станут разглядывать артефакт, ее и его взгляды сольются и они молча произнесут обещание, которое исполнят ночью.

Александра моргнула. Ее руки и ноги больше не чувствовали холода. Геник прошел через последнюю из трех комнат, которые они пересекли, и осветил все, что, с его точки зрения, того стоило.

– Почему здесь так тепло? – спросила Александра.

– Как раз под кунсткамерой находится замковая кухня. Кайзер большую часть дня проводил именно здесь. Думаю, замерзнуть ему не хотелось.

Геник снова якобы случайно подошел к ней. Улыбка его явно требовала отклика.

– Вам здесь нравится?

– Эта комната уже последняя?

Он склонил голову набок и внимательно посмотрел на нее. Глаза его сузились, и сердце девушки учащенно забилось. Казалось, самый воздух между ними задрожал.

– Возможно, это именно тот день, когда раскрываются тайны? – спросил он.

Александра ответила на его взгляд и медленно кивнула. Что касается ее, то эта двусмысленная фраза имела только одно значение.

– Есть и еще одна, дальняя, комната – тайная лаборатория кайзера Рудольфа. Кроме него, туда имели доступ не больше десяти человек. Давайте… – Генрих снова окинул ее внимательным взглядом, – давайте сломаем потайную печать?

Сейчас он стоял прямо перед ней. Она сделала один шаг, сократив еще больше то ничтожное расстояние, которое отделяло их друг от друга, и вместо ответа поцеловала его в губы. «Позволь нам сломать эту печать, – подумала Александра. – Позволь мне сделать тебе подарок, который я больше не смогу и не захочу сделать ни одному мужчине». Она почувствовала, как Геник замер, но знала, что это не от отвращения, а оттого что он больше не в состоянии контролировать собственное тело. У нее возникла та же проблема. Возможно, воздух в комнате нагрелся от близости кухни, но огонь, полыхавший в них, был жарче любого внешнего огня, и он сжигал их. Она хотела чувствовать его руки на своем теле и представляла, как он прижмет ее к себе. Она хотела чувствовать его целиком, несмотря на толстый слой одежды… А затем ей захотелось пробраться под весь этот ворох ткани и прикоснуться к его гладкой коже… По ее телу прокатилась волна дрожи, и она почувствовала, как его губы раскрылись под ее поцелуем. Он отстранился. Глаза его сияли.

– Иди за мной, – почти неслышно произнес Геник.

Он нагнулся и отодвинул в сторону часть ковра, который своей скромностью столь явно выбивался из общего великолепия, что его, подумалось Александре, принесли сюда после смерти кайзера Рудольфа. В полу виднелись очертания люка. Когда Геник выпрямился, Александра уже стояла вплотную к нему. Он еще дальше отодвинул ковер, и что-то, издав металлический звук, упало по ту сторону светового круга. Это была маленькая шкатулка с большим количеством колесиков и рычажков.

– Куранты, – произнес Геник.

– Вацлав как-то раз нашел подобную вещицу в Оленьем приколе, в год смерти кайзера Рудольфа, – невольно заметила Александра.

– Кто такой Вацлав? – поинтересовался он, и выражение его лица заставило ее улыбнуться.

– Никто, – ответила она.

Геник поднял одну бровь. Она снова поцеловала его. На этот раз он ответил на ее поцелуй. Александра, как почти все девушки ее эпохи, обменялась своим первым поцелуем с горничной, как только та поделилась с ней новинкой общения с мужчинами, и Александре стало ясно, что для нее не представит никаких трудностей поцеловатьсяс каким-нибудь слугой в сарае. Выход из этой ситуации был весьма прост: позволить горничной показать ей, как это происходит, а после, испытывая едва пробудившееся возбуждение, спросить, из-за чего, собственно, во всем мире поднимают такую шумиху вокруг поцелуев? И задуматься, почему ее родители, сидя вечером у камина, иногда по полминуты тратят на один-единственный поцелуй? Поцелуи горничной обычно были торопливыми. Поцелуй же Геника был долгим и глубоким. Ее язык невольно подстроился под ритм его языка, и во время их сладкого танца мир для нее исчез, а все чувства сконцентрировались в двух точках ее тела – кончике языка и лоне, казалось, распустившемся, как роза, за считанные мгновения. Когда ей пришлось прерваться, чтобы сделать вдох, она открыла глаза и поняла, что все это время он не сводил с нее взгляда. У Александры кружилась голова, и она была на полпути к наивысшей точке блаженства. Она подозревала, что прошла бы по этому пути до конца, если бы он продолжил свой поцелуй. Чувствуя дрожь во всем теле, Александра потянулась к нему, желая, чтобы он одновременно касался ее во многих местах, но Геник ничего не предпринял в этом отношении – он просто оставил её пылать.

– Механизм, который нашел Вацлав, – хрипло произнесла Александра, едва ли осознавая, что возбуждение ищет пути к выходу, – изображал мужчину и женщину. Они были обнажены. У мужчины был огромный фаллос. Он вошел в женщину и любил ее. – Возбуждение снова охватило ее тело. Подобных слов она еще не говорила ни одному мужчине. Что он подумает о ней? Александра надеялась, что Геник думает именно о том, что чувствует она, ведь она принадлежит ему каждой клеточкой своего тела и хочет, чтобы он взял ее, как золотой мужчина из механизма Вацлава взял свою подругу. В какой-то момент Александра неожиданно поняла: ей не хочется, чтобы, это произошло прямо здесь. Нет ничего, что в их любви было бы неправильным. Мать еще два часа не вернется домой. Геник и Александра пойдут к ней домой, она пошлет горничную на рынок с каким-нибудь поручением, а вместе с ней – младших братьев и няню. А потом в своей комнате, под крышей своего дома, в своей постели она будет отдаваться ему, пока оба не умрут от наслаждения или уже при жизни не вознесутся в рай.

– Слишком опасно, – пробормотал Геник, и она поняла, что произнесла свои мысли вслух.

– Нет, – ответила Александра и снова утонула в поцелуе, – нет. Я же сказала, дома никого нет.

– Твоей матери нет. А твоего отца?

– Мой отец… Поцелуй меня, Геник… – Ей пришлось взять себя в руки, чтобы наконец произнести: – Мой отец сегодня утром уехал вместе с дядей Андреем.

– Как неожиданно.

– Да. К нам вчера заходил кардинал Мельхиор. Они даже взяли лошадей, а не карету, хотя мой отец и ненавидит ездить верхом.

У нее возникло ощущение, что поцелуй его вдруг перестал быть жарким. Ей не хотелось говорить об отце или еще о кому-нибудь из членов своей семьи, если вместо этого она могла целоваться с ним. Александра покрепче прижалась к нему и почувствовала, как его бедро прижалось к ее венериному холму. Прикосновение было ослаблено тысячами слоев одежды, но все равно оказалось более возбуждающим, чем поцелуи.

– Куда поехал твой отец?

– В какой-то город в северной Богемии. Я забыла, как он называется. Что случилось, Геник?

– В Браунау?

– Да… Что с тобой, Геник? Что там такое, в этом Браунау?

Он перевел дух и снова поцеловал ее, и поцелуй чуть было не заставил ее позабыть, о чем они говорили последние несколько минут.

– В Браунау находится величайшее сокровище мира, – ответил он и улыбнулся. Она улыбнулась ему в ответ. – И твой отец хочет заполучить его.

Геник подшучивал над ней. Его улыбающееся лицо сказало все. Александра хотела возмутиться, но вместо этого прыснула со смеху. Глаза его странно сияли, совершенно определенно не от веселья, но она задвинула поглубже эту мысль, как только он присоединился к ее смеху.

– Заполучи его ты, – попросила она, смеясь. – Для меня.

– Как пожелаешь, – согласился он. На долю секунды она испугалась, поскольку его голос показался той части Александры, которая осталась такой же, какой была в ноябре прошлого года, угрожающим. Но и это ощущение исчезло. Любовь оказалась сильнее всех других чувств. – Прямо сейчас и отправлюсь.

Потрясенная, она поняла, что по крайней мере сейчас Генрих не шутит, и растерянно наблюдала за тем, как он снова прикрывал ковром то место в полу, где находился люк.

– Но… я думала…

Он бросил на нее взгляд через плечо, поправляя ковер. В глазах его горел дикий огонь.

– Ты что же, думаешь, я этогоне хочу? – хрипло спросил он. – Как ты считаешь, о чем я думаю, когда лежу ночью один в постели? Как ты считаешь, кого я обнимаю в мечтах, когда укрываюсь одеялом? Я хочу тебя, Александра, я хочу вкушать твои поцелуи и пробовать на вкус каждую клеточку твоего тела. Я мечтаю о том, чтобы позволить себе погрузиться в тебя и стать с тобой единым целым, а потом порхать с тобой, как бабочка во время бури, и сгорать в солнечных лучах. Откровенность за откровенность, любимая: я хочу быть тем механическим мужчиной, а ты должна стать моей золотой подругой, и я хочу пропасть в тебе. – Он встал и схватил ее за плечи.

Александра дрожала от возбуждения и разочарования одновременно, так как ей не составило особого труда прочитать на его лице, что то, о чем он только что так горячо и такими поэтическими словами сказал, сегодня не произойдет. Дыхание его было учащенным, щеки горели. Удивительная раздвоенность, которую она ощущала последние несколько минут, ушла. Теперь обе разъединенные части ее души сошлись во мнении: ему понадобилось все его самообладание, которое у него только было, чтобы прямо здесь и сейчас не притянуть ее к себе, положить на пол и не завершить их слияние в водовороте пыли, сорванных одежд и мигающего фонаря. Что же касается ее самой, то она бы отдалась ему, задыхаясь от страсти, если бы он решился на это.

– Но не так, – выдавил Геник. – Не здесь, не в этом мавзолее рассыпавшихся прахом планов, и не в доме твоих родителей, украдкой и дрожа от страха перед неожиданным возвращением кого-нибудь из твоей семьи. Любовь – это обед из многих перемен блюд, и их следует не глотать впопыхах, а тщательно вкушать, вкушать до изнеможения, и я хочу вкусить его с тобой перед лицом всех святых и старых языческих богов, которые об этом знают куда больше, чем любой из отцов Церкви!

Словно пребывая в трансе, Александра встретилась с ним глазами. Казалось, в глубине души девушка понимала, что ее любовь навсегда приобрела бы привкус вульгарности и звериного совокупления, если бы она позволила себе идти по тому пути, которого хотела. Александра не ожидала, что он – он, а не она, он, которому она предложила себя с потрохами и без единого условия! – откажется, вместо того чтобы воспользоваться ее предложением, да еще и приведет такой возбуждающий аргумент… Подозрительная, недоверчивая Александра в ее душе утонула в потоке чувств и в конце концов перестала о себе напоминать. Она почувствовала, что глаза ее наполнились слезами.

– Ты говорила, что твой отец хочет познакомиться со мной? Так и будет, любимая, Я возьму тебя с собой в путь к высотам блаженства, но сделаю это лишь после того, как поговорю с твоим отцом и раскрою ему всю правду о моих чувствах к тебе.

– Геник… – прошептала девушка, совершенно растерявшись. Он заставил ее замолчать и во время этого молчания поцеловал ее. Поцелуй был почти болезненным. Она прижала губы к его губам и испытала наслаждение от боли, которую вызвал поцелуй.

– Я отведу тебя домой, – сказал Геник. – Не хочу терять ни минуты. Я поеду за твоим отцом, а когда вернусь, с его стороны ко мне не будет больше недоверия, которое могло бы стать между нами.

– Я люблю тебя, – опьяневшая от нахлынувших чувств, прошептала она. – Я принадлежу тебе.

– Да, – ответил он и прижал ее к себе, – клянусь Богом, да!