Текст книги "Хранители Кодекса Люцифера"
Автор книги: Рихард Дюбель
Жанр:
Историческая проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 52 страниц)
1617: Пляшущий дьявол
1
Она бежала.
Она слышала, что ее преследователи приближаются, и знала, что они ее догонят. Однако она продолжала бежать. Даже в свою последнюю секунду, вопреки любой вероятности, человек еще надеется, что может спастись.
Ветви хлестали ее нагое тело. Шипы вонзались, как бич, срывая лоскутки кожи, сучья расцарапывали тело и били до кровоподтеков. Мучил февральский холод; снег, по которому она неслась, казался пылающим ледяными осколками покровом. Девушка не обращала на это внимания, она даже не чувствовала боли, а если и чувствовала, то не придавала этому никакого значения. Она знала: если они найдут ее, то ей придется испытать боль, которая будет во сто крат сильнее той, что она испытывала сейчас.
И они могут поймать ее.
Воздух горел в ее горле, как если бы она вдыхала кислоту. Ее бросало то в жар, то в холод, живот сводило судорогой, и она задыхалась, жадно хватая ртом воздух, но бежала дальше. Ее босые ступни давно превратились в сплошную рану. Несчастная слышала, как ржали лошади, но у нее было преимущество, которого она не сознавала: ее путь лежал через заросли молодого леса, и преследователи с трудом направляли своих животных сквозь него.
Она не думала об этом. Все, что ее занимало, это страх перед страданиями, страх перед смертью. Она не хотела умирать, не хотела видеть, как ее кровь капля за каплей уходит из тела, стекая по страшному желобу. Она не хотела, чтобы ее держали над этим морем крови, оставив лезвие ножа в горле и не давая ранам закрыться. Она не хотела, чтобы ее мучители наблюдали за тем, как их жертва задыхается и стенает в предсмертных конвульсиях, и наслаждались ее медленной смертью. Последняя картина, которая врежется ей в память, это ее собственное лицо, отражающееся в черном море вонючей крови. А потом появятся тени, чтобы утащить ее во мрак – не исповеданную, не спасенную, навсегда ставшую собственностью дьявола…
И все это потому, что ее преследователи в действительности были палачами Люцифера.
Она использовала мгновение, когда они отвлеклись, начав поднимать на склон, ведущий к хлеву, еще трепещущий труп ее предшественницы.
Она знала, что это ни к чему не приведет. Палачи доберутся до нее. Но она бежала, не чувствуя под собой ног.
Поляна! Сквозь шум крови в ушах девушка услышала звон колокольчиков и блеяние коз. Она споткнулась. Вспыхнула дикая надежда. Там, где есть животные, наверняка есть и люди – подпаски, пастух, крестьяне…
Внезапно она услышала жужжание и оказалась на земле, покрытой пестрой мозаикой из хвойных иголок, мелких веток и мертвых осенних листьев. Боль от удара в спину она почувствовала не сразу, а только спустя несколько мгновений. У нее перехватило дыхание. Ее грудь не могла подняться, чтобы сделать вдох. Она попыталась опереться на руку, и от этого движения ей стало так больно, словно ее прожгла огненная струя. Девушка застонала. Ей все еще не хватало воздуха. До нее доносились голоса преследователей и фырканье лошадей. Когда девушка попробовала посмотреть через плечо, ее тело оцепенело, превратившись в окаменевшее дерево, через которое прошла красная пылающая стрела. Она услышала топот сапог, приближающихся к ней по лесной почве. И вдруг она увидела… глаза и догадалась, что это не галлюцинация, что эти глаза в самом деле тут, что они кому-то принадлежат, тому, кто лежит в пяти шагах от нее, спрятавшись в зарослях, и смотрит на нее. Она хотела открыть рот и позвать на помощь, но раскаленная с грела помешала этому. Поплывшие перед глазами тени сузили ее поле зрения. Потом несчастную круто развернули, заставив сделать дикий рывок из боли и огня, и она поняла, что преследователи догнали ее. Девушка посмотрела на торчавшее из тела острие арбалетного болта, и перед ее затуманившимся взором возник злорадствующий лик Люцифера. Дьявол довольно смеялся, пританцовывая.
Убегая, она боялась, что будет плохо. Только теперь она осознала, что не имела никакого понятия о том, что могло означать это «плохо».
2
По строению было видно, что оно возникло из развалин. При желании можно было подойти поближе и даже почувствовать запах:сажа и гарь, древняя, отсыревшая зола, едкая пыль летом, хрупкая каменная кладка и усталые остатки снега в углах ранним мартовским днем. Каждый раз, когда Александра приходила сюда, ее охватывало смешанное чувство тоски, сожаления и страха. Она родилась спустя много времени после пожара отделения фирмы «Вигант и Вилфинг» в Праге и знала историю из вторых рук – историю о жутких монахах, пришедших с миссией смерти и готовых превратить всю Прагу в огненное море, чтобы уничтожить ее душу, которая связывала их и сокровище. Сокровищем была библия дьявола.
Но и рассказы не совпадали полностью. Иногда Александре казалось, будто ее родители сознательно говорят об этом вскользь, чтобы ей не все открылось, а больше всего разногласий возникало, когда при этом присутствовали дядя Андрей и Вацлав. Александра подозревала, что один из двоих – или даже оба – не должны были что-то знать, то, что, однако, было сутью истории, которая наматывалась на зияющую дыру подобно лиане, уже очень давно подавившей дерево, а теперь выкарабкивающейся на открытое пространство.
Дом был наполовину отстроен заново – работа Себастьяна Вилфинга-старшего, который был партнером ее дедушки Никласа Виганта. Старый Вилфинг (его она тоже не знала) исходил из того, что партнерство обеих фирм будет продолжаться, как и раньше, с двумя домами в Вене и общим филиалом в Праге. То, что ответственность за дела Вигантов в Праге перейдет на недавно сочетавшуюся браком пару Агнесс и Киприана Хлесля, никоим образом не печалило Вилфинга-старшего, хотя когда-то предполагалось, что он будет свекром Агнесс.
Из старых историй Александра знала, что ее отец не без помощи своего дяди, кардинала Мельхиора Хлесля, снял тогда дом, в котором они до сих пор жили и который всего на пару бросков камня отстоял от старого места в Кенигсгассе, и участвовал в восстановлении развалин, проявляя свою обычную увлеченность.
Но потом Себастьян Вилфинг-старший умер, и Себастьян Вилфинг-младший (с ним она познакомилась пару лет тому назад, во время одного из визитов в Вену) дал понять, что он не только не будет достраивать дом, но и прекратит всю деловую активность в Праге. Кроме того, он не пожелал поддерживать связь с таким гадючьим сбродом, как Хлесли, даже на расстоянии ста миль ночью при встречном ветре. До того как Александра впервые увидела Себастьяна-младшего, она не понимала, почему ее мама, пересказывая разглагольствования Вилфинга-младшего, имела обыкновение каждый раз прибавлять писк «Уи!», а потом разражаться диким хихиканьем. Впоследствии, когда Себастьян почтил ее коротким приветствием, Александра наконец-то услышала «Уи!» в оригинале. Высота голоса Себастьяна Вилфинга-младшего прыгала, точно у молодого поросенка, а если он пытался подавить свое раздражение, то его голос превращался в визг, который заставил бы упомянутого поросенка уязвленно покачать головой.
Как бы там ни было, развалины больше не восстанавливались, ее родители превратили договор о найме своего нового жилища в договор купли, а здесь стояли лишь старая, заброшенная каменная кладка и остатки стен сооружения, словно разорванный саван давно мумифицированного тела. Тем не менее входить туда было небезопасно. Создавалось впечатление, что достаточно было сильного порыва ветра, чтобы здание обрушилось, а сам факт, что оно еще стояло, говорил не столько о прочности строения, сколько о предположении, что в этом углу Праги не дул ветер.
Само собой разумеется, Александра не очень-то обращала на это внимание, когда тенью скользила по стройке. В качестве определенной меры предосторожности девушка соглашалась не спускаться в подвал. Он оставался в первозданном состоянии, выдержал в суровые времена обвал стен, и его нужно было только очистить.
Мысль оказаться запертой там, внизу, и задохнуться, если бы вдруг строение обрушилось, отпугивала даже такую упрямую особу, как Александра Хлесль, которая унаследовала бесстрашие и решительность обоих родителей.
Помимо этого дом вызывал у Александры ощущение странного очарования, будто в его непрочных стенах была заключена не только наполовину рассказанная история, но и один из секретов ее существования. Если ей, как сейчас, приходилось на пару недель покидать свой родной город – Александре предстояла ежегодная поездка в Вену, – она чувствовала себя почти вынужденной сначала заглянуть туда.
То, что не только она слышала этот неопределенный сигнал, ей бы и во сне не пришло в голову, если бы вдруг Александра не увидела приближающегося к строению Вацлава фон Лангенфеля, ее пресловутого кузена.
Было слишком поздно отходить дальше вглубь здания: он был уже почти у двери. Она решительно стала на его пути.
– Ты за мной шпионишь?
Вацлав перевел дух. Он явно испугался, но, по крайней мере, не был одним из тех, кто театрально вздрагивал и вынужденно прислонялся к дверному проему.
– Нет, – сказал он.
– Тогда что ты здесь делаешь?
Он пожал плечами.
– Мой отец иногда приходит сюда.
– Что? Но это же старый дом «Вигант и Вилфинг». Какое отношение к этому имеет твой отец?
– Понятия не имею. Но он приходит сюда по меньшей мере раз в год.
– Значит, ты шпионил за ним, да?
Юноша снова пожал плечами.
– Что он делает, когда приходит сюда? – не унималась Александра. – Он что-то ищет?
– Конечно, что-то ищет.
– Он что-то копает?
Вацлав слаба улыбнулся.
– Для того чтобы что-то искать, не нужно везде рыть или переворачивать камни…
– Ах вот как! И что же он ищет? Любовь? – Она язвительно ухмыльнулась.
На лице Вацлава не дрогнул ни один мускул, и Александра поняла, какая грубость только что сорвалась у нее с языка. Ее лицо залилось краской.
На самом деле ей нравился ее дядя Андрей фон Лангенфель, который излучал странную смесь из печали и удовлетворенности. Казалось, он что-то потерял, но примирился с этим, ибо взамен нашел то, что теперь было для него самым важным на свете. И вообще, Андрей производил впечатление человека, достигшего своей цели. Можно было не сомневаться: он знает, о чем говорит, и делает то, что хочет. Рядом с таким человеком можно было не притворяться и оставаться таким, каков ты есть. Ее отец походил на Андрея, но вместо печали излучал невозмутимое спокойствие, которого не хватало его шурину. Раньше, когда они были маленькими, Андрей обязательно оказывался па полу и играл с детьми. Киприан столь же обязательно сидел в углу и наблюдал за ними. Александра чувствовала себя умиротворенной, когда ловила его улыбку и небольшой кивок и знала, что он присматривает за ней. Александра любила отца и уважала своего дядю, брата матери. Почему ей с таким трудом удавалось ладить со своим двоюродным братом, для нее самой оставалось загадкой. В присутствии Вацлава она раздражалась, а позже, когда пыталась понять себя, догадывалась, что главным образом это была ревность, вечно заставлявшая ее наносить ему удары в спину. Вацлав был всем для другого человека – для своего отца. Александра знала, что ее родители не могли бы любить ее еще больше, но в то же время им было достаточно друг друга, и огромная любовь, которую они испытывали друг к другу, чувствовалась постоянно. У Александры иногда возникало ощущение, что она лишняя, несмотря на все тепло, которое родители проявляли по отношению к ней. Она не знала, ощущают ли то же самое ее младшие братья, и предпочла бы откусить себе язык, чем спросить их об этом. Самым странным – и предположительно следующей важной причиной того, чтобы задевать Вацлава, – было то, что ее двоюродному брату была присуща душевная замкнутость, которая действительно отличала его от других. Началось с того, что по прихоти судьбы он не был похож ни на кого из родни: Александра была, как говорится, точной копией своей матери, ее братья походили на отца, и только Вацлав пошел непонятно в кого. Что-то не складывалось. И это тоже способствовало тому, что парень ее раздражал.
Неожиданно он проскользнул мимо нее и скрылся из виду. Она была поражена. Затем она увидела женщину, идущую по влажной мостовой. Та бросила косой взгляд на дом. Александра кивнула ей и попыталась улыбнуться. Женщина плотно сжала губы и зашагала дальше. Александра ее не знала. Вацлав наблюдал за улицей, казавшейся слишком мрачной в это серое мартовское утро.
– Почему ты прячешься?
– Я не хочу, чтобы мой отец знал, что я здесь.
– Но почему? – не отставала Александра.
– У меня такое чувство, что этот дом имеет для него особенное значение. Если бы он хотел, чтобы я знал об этом, он бы мне все рассказал.
– И несмотря ни на что, ты хочешь это выяснить, да?
– А ты бы не хотела?
Возможно, из-за того, что она все еще стыдилась своей бестактности, Александра чуть ли не дружески произнесла:
– Я часто бываю здесь. Я думаю, мою маму хватил бы удар, если бы она меня поймала. Ты же знаешь, как близко от этих развалин наш дом. Однако она довольно редко бывает здесь. Она почему-то всегда находит другую дорогу.
– Я здесь в третий раз. Это не просто…
Честность Вацлава побудила ее сделать ему предложение:
– Давай посмотрим вместе, что здесь.
– Я не знаю, на что я должен смотреть, – возразил он, и Александра с изумлением поняла, что сожалеет о его отказе.
– Мой папа тоже ничего здесь не ищет. Но он всегда, проходя по мостовой, останавливается на некоторое время и смотрит на землю. Потом он идет дальше.
Александру осенило.
– Как будто он приходит на кладбище.
Вацлав уставился на нее. Казалось, она сама поразилась, произнеся эту фразу. Потом Александра пожала плечами.
– Что теперь? Ты идешь или нет?
Она увидела, как после секундного замешательства в его глазах вдруг затеплился огонек и он широко улыбнулся. Ей стало почти больно, когда она поняла, что Вацлав обрадовался отсутствию ставшей уже привычной холодности, которую она проявляла по отношению к нему. Именно в это мгновение Александра пожалела о всех упущенных в прошлом возможностях, которые она не использовала, чтобы обходиться с ним свободно и дружески. В доме ее родителей, куда преисполненные надежды претенденты на возможное обещание помолвки шли непрерывным потоком, уже несколько лет, она могла убедиться, что каждый из них был в свои лучшие моменты большим дураком, чем Вацлав в свои худшие. Ни отец, ни мать никогда не настаивали, чтобы она решилась выбрать одного из сватающихся, даже если это сулило преимущества в делах. Она была благодарна им за это больше, чем могла выразить словами. Ей постоянно казалось, будто ее сердце ждет, когда же появится тот единственный, и надеялась, что оно откроется благодаря вспышке любви, которая заставит ее забыть, что нужно дышать.
– Ну хорошо, – сказал Вацлав. – Я полагаюсь на то, что ты убьешь всех драконов, которые встретятся на нашем пути.
– Разве это не было бы твоей задачей?
– Я не хочу быть выскочкой.
– Слишком большая вежливость неуместна.
– Обращаться с кем-то вроде тебя как с беспомощным червем, который прячется за спиной беспомощного рыцаря, было бы намного неуместнее.
Он закрыл рот и откашлялся, а его щеки залились краской. Ему тут же стало ясно, что сердце использовало короткий перерыв в работе мозга, чтобы заставить его сболтнуть лишнее. Александра опустила голову, чтобы он не заметил, что она тоже покраснела. Ее попытка скрыть растерянность была бессмысленной, и она понимала это, как понимала и то, что на самом деле юноша сделал ей большой, но неуклюжий комплимент.
Александра повернулась, решив взять инициативу в свои руки. При этом она понятия не имела, куда нужно вести Вацлава, потому что от дома остались лишь наружные стены высотой до второго этажа, половина лестничной клетки и свод нижнего этажа. Старый Вилфинг придерживался прежнего плана здания – маленькие и большие кладовые на уровне улицы, жилые комнаты хозяев на втором этаже и комната прислуги на чердаке, так что первый этаж был темным лабиринтом из простых четырехугольных комнат, в которых действительно не было ничего интересного. Самое необычное из того, что Александра когда-либо обнаруживала здесь, был человеческий череп в одной из дальних кладовок – только в действительности это оказалась округлая бутылка из посеревшей глины, вся в пятнах, которую, должно быть, забыл один из рабочих. Но ощущения, когда она в первый раз это увидела, почувствовав биение собственного сердца, были восхитительны. Она заметила, что Вацлав остановился.
– Что там, внизу?
– Подвал. Пойдем дальше.
– Давай посмотрим, что там.
– Ты с ума сошел?
Он окинул ее взглядом. Александра стиснула зубы. Только что она созналась в своей слабости: ее выдал даже резкий тон голоса. Сейчас он начнет ухмыляться и высмеивать ее, и она даже не сможет поставить ему это в вину. Она постоянно использовала каждую слабость с его стороны для безжалостных издевок. Но Вацлав только сказал:
– Я тоже не хочу быть похороненным заживо, если эти развалины вдруг обрушатся.
Александра промолчала.
– Если здесь, наверху, и можно было найти что-нибудь интересное, оно уже давно исчезло, – продолжил Вацлав. – Сюда может войти каждый. А там, внизу, по-моему, все обстоит иначе.
– Почему? – спросила Александра против своей воли. Она ожидала, что теперь он воспользуется случаем и скажет что-то вроде: «Потому что ты не единственная трусиха, которая не отважится спуститься в темный подвал!»
– Потому что, – сказал Вацлав, сползая на пару ступеней вниз, – там есть перегородка, которая делает невозможным продвижение дальше. – И он присел на корточки, чтобы лучше всмотреться в темноту подвала.
Александре стало стыдно, что при всех возможностях, которые сегодня были у нее, ей не хватило мужества проникнуть в подвал хотя бы настолько, чтобы обнаружить эту перегородку. Она последовала за Вацлавом, с большим трудом подавляя внутренний голос, который пытался принудить ее к бегству.
Вацлав, казалось, чувствовал ее страх. Вскользь он заметил:
– Не могу себе представить, чтобы этот дом рухнул именно сегодня. Он пережил столько лет, значит, переживет и сегодняшний день тоже.
– Дьявол всегда смеется громче всего тогда, когда может застать нас врасплох, – сказала Александра. Она знала, что ее голоса почти не было слышно.
– Для дьявола сегодня слишком холодно, – возразил Вацлав.
Перегородка находилась так далеко от лестницы, что туда едва проникал тусклый свет. Александра обернулась. Она изумилась тому, как близко на самом деле были последние ступеньки; ей казалось, они тянулись в подвал на сотни расстояний человеческого роста. На всякий случай взглянув вверх, она увидела неправильную поверхность кирпичного свода, в котором то там, то тут не хватало камня, а из трещин свисали лишайники и мох. Снежные наносы, словно легкая пряжа, лежали у одной стены. Пол – хорошо утрамбованная, наполовину замерзшая земля. Она выдохнула и увидела облачко; здесь, внизу, было намного холоднее, чем наверху, хотя свод, вообще-то, должен был защищать помещение.
– Это сделано не строителями, – сказал Вацлав.
– Откуда такая уверенность?
Он взял ее за руку и подвел к перегородке. Его пальцы были такими же холодными, как и ее, но, казалось, он не пытался ничего с этим сделать. Она ощутила на деревянной поверхности впадины от глубоко вбитых гвоздей.
– Рабочие забрали бы почти все дерево и все гвозди с собой. Это стальные гвозди, Александра, они дорого стоят.
– Но кто тогда загородил проход, если не строители?
– Понятия не имею. Может, твои родители?
– Зачем? Рабочих нанимали целую вечность тому назад. К чему моему отцу и моей матери загораживать проход в подвал? Их совершенно не заботят эти развалины. Кажется, они того мнения, что все это принадлежит «Уи!»-младшему, хочет он того или нет.
– Кто такой «Уи!»-младший?
Александра почувствовала, как от хихиканья защекотало в горле.
– Себастьян Вилфинг.
В слабом свете она увидела, как Вацлав, улыбнувшись, затряс головой. Наверное, хихиканье вызвало у нее совершенно свободную ассоциацию, и она вдруг услышала, как сказала:
– Я знала, что та механическая игрушка не твоя.
То, что она затронула больное место, стало понятно, когда Вацлав, вместо того чтобы спросить: «Какая игрушка?», промолчал.
– И я не верю, что ты рассматривал ее ради своего удовольствия.
Произнести это было невероятно трудно, но странная ситуация в этой холодной, становящейся все более жуткой дыре помогла ей. Потом ее осенило, что этим она выдала себя, ибо ей было известно, чем мог заниматься молодой мужчина в одиноком укрытии, глядя на непристойное представление маленького причудливого механизма. Что с ней вдруг случилось? За прошедшие два года она не говорила с Вацлавом так много, как за эти несколько минут, и, казалось, с каждым словом выдавала себя больше, чем хотела. Но Вацлав не выражал согласия. Александра смутно догадывалась, что для него это было еще болезненнее, чем для нее.
– Мой отец говорил, – пробормотал он наконец, – что у императора Рудольфа были десятки механических игрушек – чем сумасброднее, тем лучше.
– И что он с ними делал?
– Когда император был в хорошем настроении, он демонстрировал их иностранным дипломатам.
– Все?!
– Тот, который ты имеешь в виду, – сказал Вацлав, и внезапно она почувствовала в его голосе улыбку, – приберегали для посланников из Ватикана.
Александра захихикала. Вацлав захихикал вместе с ней.
– Как поступили прелаты? Возмущенно покинули комнату?
– Нет, спросили адрес конструктора.
Александра разразилась хохотом. Здесь, внизу, ее смех звучал странно, глухо и с каким-то дребезжанием, будто был совершенно неуместен. Она умолкла, но этого оказалось достаточно, чтобы немного успокоиться. Девушка услышала, как Вацлав дернул что-то на перегородке и та скрипнула. Внезапно ее опасения вернулись.
– Что ты там делаешь?
– Я думаю, здесь можно оторвать две доски, – ответил Вацлав и охнул от усилия. – Тогда мы сможем проскользнуть туда.
– Прекрати сейчас же! Из-за тебя все обвалится!
– Нет, этого не будет.
– Все равно прекрати. Я…
Скрип превратился в короткий треск дерева, и Вацлав выдохнул:
– Сделано.
Она пристально всмотрелась в темный просвет, появившийся в перегородке, поверхность которой казалась в сравнении с ним чуть более светлой. Две доски, прижатые креплением к основе, свободно раскачивались. Вацлав отодвинул их в сторону, как занавес, и просунул голову в образовавшийся просвет. Вопреки собственному желанию Александра подошла ближе. Она смогла рассмотреть, что за перегородкой проход продолжался, зияя обыкновенными дверями-дырами следующих кладовых, которые в жилом доме обычно использовались для хранения запасов вина и мяса. Запах, который ударил им в нос, был сухой и затхлый, и от него запершило в горле. Он напоминал запах монастырских хранилищ, где на полках лежат кости умерших. Их охватил ужас.
В глубине прохода притаилась бесформенная тень. Рука Александры за что-то уцепилась; она даже не поняла, что это было плечо Вацлава.
– Эй! – заревел голос снаружи.
Александра впилась ногтями в ткань куртки Вацлава, не заметив, как из ее горла вырвался сдавленный крик.
– Вылезайте, живо!
Взгляд Александры остановился на лице Вацлава. Насколько она могла понять, он был так же испуган, как и она.
– Вы не слышали? Проклятый сброд!
Губы Александры беззвучно обозначили полную паники фразу:
– Кто это?
Вацлав пожал плечами.
– Черт, да что же это… – произнес второй голос. – Наше дежурство уже закончилось. Какая разница, кто тут шатается.
– Стража, – сделал вывод Вацлав.
– Должно быть, они торчат внизу, в подвале, – предположил первый голос. Александра вздрогнула.
Они услышали, как к выходу из подвала приближаются шаги. Александра чувствовала, что паника грозит взять над ней верх. Вопрос, что произойдет в самом худшем случае, если их обнаружат здесь (конфликт с матерью), не пришел ей в голову; совершенно особенная атмосфера подвала вызывала в ней чувство, что они ни при каких обстоятельствах не должны попасть в руки охраны.
Вацлав схватил ее за руку и потащил за собой. Она не сопротивлялась. Он прижал ее спиной к стене и, встав рядом, прижался сам. Он не отпускал ее руку, и она не делала попыток ее отнять. Тени были слишком плотными, чтобы кто-то, заглянувший сюда снаружи, мог их обнаружить. Она смотрела на него, л он на нее. Холод стены у нее за спиной пробирал до костей.
– Перестань, – произнес второй голос. – Они уже достаточно наказали себя тем, что пробрались в этот подвал.
– Выходите! – закричал первый голос. – Черт побери, если я до вас доберусь, то помилуй вас бог!
– Ну что с тобой сегодня? Разве я не стоял десять раз на стреме, когда ты в каком-то углу трахался со своей красоткой? Один раз даже на службе, если я правильно припоминаю. Дай им тоже получить свое удовольствие.
Александра увидела, как Вацлав поднял брови. Она отвела от него взгляд. Такие осложнения в том удручающем положении, в котором они находились, – это уже слишком.
– Моя красотка сейчас – моя старуха, поэтому не говори так.
– Подожди, пока опять потеплеет, а потом приведи ее сюда. Может, тогда она снова станет твоей красоткой.
– Что…
Александра увидела прямо перед собой, как первый стражник раздраженно повернул голову к своему товарищу, а затем опять попытался проникнуть взглядом в мрак подвала.
– Черт побери, вон отсюда, я сказал! – закричал он и вновь обратился к товарищу: – А что тебя, собственно, не устраивает?
– А я и на стреме с удовольствием постою, – произнес второй стражник и добродушно засмеялся.
Первый стражник сделал несколько шагов вниз по лестнице и остановился.
– Ну хорошо, – сказал его напарник. – Старая карга, которую мы встретили по пути, сказала, будто здесь спрятались парень и девчонка. Эта баба наверняка завидует, потому что в это время года никто не шляется по этим чертовым развалинам, чтобы вставить ей разок. Так что подумай, что случится, если мы действительно кого-то здесь найдем.
Шаги на лестнице затихли. Александра не могла сдержаться и не посмотреть на Вацлава. На его лице отразилось ее собственное удивление.
– А знаешь, что произошло, когда Блажей и старый Люмир в прошлом году наткнулись под мостом на племянника графа Мартиница, когда тот торчал в заднице дьякона церкви Святого Фомы? Они ведь не брали взятки, а их обоих засадили в кутузку за содомию…
Вацлав широко открыл глаза, и его губы задрожали. Александра вспотела – не только от страха, но и потому, что внезапно вытянувшееся лицо Вацлава вызвало у нее смех, который с трудом удалось подавить.
– О боже! – воскликнул стражник.
– Наш обход окончен, – сказал напарник, – смываемся.
Мужчина на лестнице не двигался. Потом он проворчал что-то нечленораздельное и, тяжело ступая, стал наконец подниматься по ступеням. Вскоре стража ушла. Александра будто оцепенела и стояла, по-прежнему прислонившись к стене.
– Так-так, – произнес Вацлав после долгого молчания. – Племянник графа Мартиница. Кто бы мог подумать?
Александра истерически рассмеялась и успокоилась только тогда, когда Вацлав наконец отпустил ее руку. Она вытерла слезы с глаз и глубоко вдохнула. Вацлав снова поставил оторванные доски на место и, ни слова не говоря, вышел на открытый воздух. Александра последовала за ним. Интерес к дальнейшему изучению подвала у обоих куда-то пропал.
Когда они оказались наверху, их опять охватило прежнее смущение. После довольно продолжительной паузы Вацлав прервал молчание.
– Ты что-нибудь видела? – спросил он. – Я почти ничего не мог различить, только что-то вроде тени. Там было что-нибудь?
Александра покачала головой. Она изумилась тому, как спокойно звучал ее голос.
– Нет. Все, что я видела, это груда осыпавшихся камней В середине прохода. Может быть, когда-то стража обратила внимание на то, что в подвале опасно находиться, и забаррикадировала его.
– Н-да… – Вацлав замялся и поднял плечи. – Ну, тогда… до скорого.
– Да, до скорого, – ответила Александра. Они разошлись, будто следуя тайному знаку, каждый в своем направлении. Александра решила не оглядываться, но потом все-таки обернулась. Вацлав тоже обернулся. Он помахал ей. Она опустила голову и зашагала дальше, в переулок Кенигсгассе, где в нескольких десятках шагов отсюда находился ее дом. Впоследствии ей казалось непостижимым, как близко он находился от старых развалин, где она чувствовала себя так, будто побывала на расстоянии сотни миль от дома.
Александра задавалась вопросом, почему она не сказала Вацлаву правду. Может, это объяснялось ее неуверенностью в том, что она, собственно, увидела? Что в какую-то секунду ей показалось, будто притаившаяся тень не была грудой камней? Что там, в глубине прохода, стоял большой тяжелый сундук, обмотанный цепями, словно в нем было заперто чудовище, которое никогда-никогда не должно выйти наружу?…
