Текст книги "Хранители Кодекса Люцифера"

Автор книги: Рихард Дюбель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 52 страниц)

Приложение

БИБЛИЯ ДЬЯВОЛА

Она достигает почти 1 метра в высоту, 50 сантиметров в ширину и весит 75 килограммов. Для получения того количества пергамента, на котором уместилось ее содержание, 160 ослов должны были расстаться с жизнью. Она неповторима и является одним из самых ценных артефактов средневековой истории Церкви. Она известна под названием «Кодекс Гигас», или библия дьявола.

Ее содержание так же загадочно, как и ее возникновение в XIII веке. Она включает в себя Ветхий Завет и Новый Завет, однако в необычном для средневековья латинском переводе, который восходит к епископу четвертого столетия с показательным именем Люцифер; «Иудейские древности» Иосифа Флавия; энциклопедию познания на основе «Этимологии» Исидора Севильского; стандартные медицинские рецепты бенедиктинской традиции; копию Богемской хроники Козьмы Пражского; список умерших монахов и месяцеслов.

Некоторые страницы отсутствуют, и об их содержании можно только догадываться. Распространено мнение, что на них записаны правила святого Бенедикта, но они не заняли бы недостающие страницы полностью. В последней четверти книги находится то, что в конечном счете дало название Кодексу и что еще более необычно, чем вся остальная часть произведения. Напротив рисунка, который, пожалуй, должен представлять «идеальный» город Иерусалим, находится изображение дьявола размером в целую страницу. Далее помещена исповедь, написанная такими большими буквами, что она напоминает изложенный на бумаге крик замученной души. А потом идут удивительные страницы – они окрашены в коричневый цвет и не заполнены текстом.

Похоже, что работа изначально предназначалась для обучения, поскольку она состоит по большей части из справочных пособий, а Ветхий Завет и Новый Завет спокойно можно рассматривать как исторические справки. В качестве доказательства того, что книгой пользовались, можно рассматривать короткие, написанные от руки заметки на полях, очевидно сделанные в свободное время после пробуждения и молитвы. Но в общем и целом пригодность книги для использования могла быть ограничена в связи с ее весом, размерами и мелким шрифтом. Мы вынуждены признать, что наших современных знаний недостаточно, чтобы полностью расшифровать смысл библии дьявола.

Судя по начертанию шрифта, библия дьявола была написана одним человеком. Скорость, с которой в те времена создавались подобные произведения, и его размеры позволяют предположить, что на ее написание ушло примерно двадцать лет. Если верить легенде, то дьявол, получив в качестве платы за труд душу замурованного монаха, написал Кодекс всего за одну ночь. Тот факт, что почти все места, каким-то образом связанные с библией дьявола, рано или поздно исчезали с лица земли, способствовал возникновению легенды. Монастырь в Подлажице, где ее написали, был разрушен во время гуситских войн; монастырь Бревнов, в котором она какое-то время хранилась, – тоже. О катастрофе, постигшей монастырь Браунау (современное название – Броумов), где библия дьявола находилась после этих событий, вы узнали из данного романа. Наконец, кунсткамера кайзера Рудольфа, предпоследняя обитель библии, была безжалостно разграблена как сразу после смерти кайзера, так и по завершении Тридцатилетней войны, а ее сокровища разошлись по всему свету. До сих пор лишь Королевская библиотека в Стокгольме, которой сегодня принадлежит библия дьявола, убереглась от большой беды. Это, естественно, могло бы привести к размышлениям о том, действительно ли шведы владеют настоящей, библией дьявола. Но я, собственно, хотел в этом приложении к своему роману придерживаться фактов…

ДОРОГОЙ ВОЙНЫ 1612 – 1618

Собственно говоря, дорога, которая привела к катастрофе Тридцатилетней войны, началась задолго до ее реального развязывания. Фактически годы, в течение которых разворачиваются события данного романа, нужно скорее понимать как отрезок времени, когда обстоятельства складывались настолько драматично, что война была почти неминуема, – хотя у предводителей всех партий имелись возможности предотвратить ее.

Из соображений драматургии мне показалось нерациональным начинать повествование с 1609 года, хотя он представляет собой важную веху на пути к тридцати годам войны и четырем миллионам погибших (одна пятая часть общего населения империи). [46]46
  4 миллиона погибших за все 30 лет войны, с сегодняшней точки зрения, не кажется таким уж катастрофическим числом, поскольку мы прекрасно помним о недавней войне с 60 миллионами жертв. Чтобы правильно оценить статистику, часто помогает пропорциональное сравнение. Мой родной город за время Тридцатилетней войны испытал все ее тяжести трижды. В 1634 году из-за множественных тактических ошибок военного гарнизона он был захвачен и разграблен шведской армией. В течение считанных дней из первоначальных 12000 жителей погибли более 2000, то есть каждый шестой. Если предположить, что в круг ваших родственников и близких знакомых входит 12 человек (в среднем так оно и есть), то согласно статистике вы бы похоронили минимум двух своих друзей или родственников. Вслед за грабежом в городе вспыхнула чума; когда эпидемия закончилась, в живых осталось около 2000 человек. Таким образом, уровень смертности составил 75 %, или, если снова обратиться к нашему примеру, из всех ваших близких друзей и родственников выжили бы только вы и еще один человек. Любая война – это ад.


[Закрыть]Люди в моей истории, впрочем, неоднократно упоминают об этом. Речь идет об императорской привилегии кайзера Рудольфа II, являвшегося одновременно главой Священной Римской империи и королем Богемии. Императорская привилегия гарантировала свободу вероисповедания протестантским землям Богемии (точнее, правителям благородного происхождения и представителям свободных городов). В Богемии протестанты составляли большинство, и кайзер Рудольф нуждался в их поддержке и мире в стране из-за постоянных ссор со своим братом Маттиасом. Однако, несмотря на свое большинство, протестанты были фактически приравнены в правах к католическому меньшинству в Богемии только с момента появления императорской привилегии. Документ гарантировал им также право выбора короля. Уже через день после вступления в силу императорской привилегии баварский герцог Максимилиан основал союз, чтобы защищать единственно верную католическую религию. В этой Католической лиге – с одной стороны – и в Союзе протестантских земель Богемии – с другой – находятся основные протагонисты первой части Тридцатилетней войны, так называемой Богемско-Пфальцской войны.

В 1612 году кайзер Рудольф умер, и его брат Маттиас унаследовал все его титулы (королем Богемии он стал за год до смерти Рудольфа). При жизни последнего Маттиас был убежден в том, что станет куда лучшим императором, чем его старший брат, – предположение, никоим образом не подкреплявшееся его дипломатическими успехами на должности императорского уполномоченного, а позже – короля Венгрии. Одобрение, которое он находил в своей борьбе против Рудольфа у различных представителей земель в королевстве Венгрия и в маркграфстве Моравия, следует, пожалуй, скорее отнести на счет оппозиции, выступавшей против Рудольфа, чем доверия к способностям Маттиаса. Совершенно логичным было и то, что он, едва успев занять императорский трон, превратился из постоянно плетущего интриги задиры в унылую, праздную, склонную к депрессиям копию своего предшественника, только без увлеченности искусством и искреннего интереса к науке последнего (под словом «наука» в те времена, однако, следует понимать преимущественно алхимию и астрологию). Маттиас перенес императорскую резиденцию из Праги обратно в Вену (по сути это было оскорблением) и, согласно легенде, обнаружил перед городскими воротами «прекрасный источник», что привело к строительству замка Шенбрунн, [47]47
  Schönbrunn – прекрасный источник (нем.).


[Закрыть]добавил к короне империи несколько драгоценностей, а в остальном занимался тем, что беспомощно метался между силами, которые им управляли: Габсбургами в лице эрцгерцога Фердинанда из Внутренней Австрии и представителем династии Виттельсбахов, герцогом Максимилианом Баварским, а также кардиналом Мельхиором Хлеслем, своим министром. Бездетность Маттиаса, уже непосредственно после его вступления в должность, привела к тому, что все вокруг пускались в размышления о возможных наследниках – или, как в случае с эрцгерцогом Фердинандом, лелеяли определенные надежды.

Последующие годы характеризовались, главным образом, разорением крупных фирм, так как экономический упадок часто предшествует началу больших войн. Международные предприятия, такие как процветающий уже 150 лет дом «Вельзер» в Аугсбурге, становились неплатежеспособными. Герой. романа Себастьян Вилфинг описывает подобную ситуацию на примере событий в Вене, которые в конечном счете приводят отца Агнесс, Никласа Виганта, к зависимости от своего потенциального зятя.

В 1617 году способность императора противостоять своему окружению ослабела до такой степени, что он согласился отдать корону Богемии и позволить выбрать наследника. Maттиас повторил судьбу своего брата Рудольфа. Богемское дворянство решило поддержать выбор эрцгерцога Фердинанда хотя его ненавидели как последователя иезуитов и боялись как обидчика протестантов, поскольку он открыто признавал себя сторонником, возможно, более жесткого курса Контрреформации и якобы публично заявил, что лучше управлять пустыней, чем страной, полной еретиков (т. е. протестантов) Таким образом, представители земель предпочли путь самого незначительного сопротивления в это небезопасное время когда экономические трудности в империи, вновь вспыхнувшая вражда между Испанией и Объединенными Нидерландами, а также безнадежное состояние кайзера, казалось, скорее подталкивали к дипломатическим, а не к решительным действиям. Кроме того, они полагались на императорскую привилегию, позволявшую им снова проголосовать за отстранение короля от власти в случае реальной опасности.

Тем не менее Фердинанд не собирался становиться католическим королем по милости протестантских земель.

Сразу после своего избрания он начал основывать иезуитские школы по всей Богемии и закрывать при этом протестантские. Вся руководящая власть концентрировалась в канцелярии короля, в его лице, а также в наместниках, которые были исключительно католиками. Это все грубо нарушало императорскую привилегию. Закрытие только что построенной новой протестантской церкви в Браунау и снос новой протестантской церкви в Клостерграбе в начале 1618 года переполнили чашу. В Браунау почти все протестантское население восстало и изгнало из города Вольфганга Зелендера, аббата монастыря бенедиктинцев, замешанного в закрытии церкви, и всех его монахов. Монастырь был разграблен, сокровища его библиотеки уничтожены.

Представители протестантских земель встретились весной 1618 года в Праге и подали жалобу императору, Ответ, полученный незамедлительно, был написан в чрезвычайно суровом тоне: кайзер запрещал проводить подобные собрания в дальнейшем. Теперь императорская привилегия даже не стоила пергамента, на котором была написана. То, что кайзер отреагировал столь круто, следует, пожалуй, приписать слабеющему влиянию его министра Мельхиора Хлесля. Кардинал всегда заботился о балансе между вероисповеданиями, но в 1618 году Маттиас был лишь тенью правящего монарха, а постоянно путешествующий кардинал Хлесль, чья уверенность в себе поколебалась после нескольких покушений на его жизнь, уступил внимание кайзера господам Фердинанду фон Габсбургу и Максимилиану фон Виттельсбаху. Из соображений драматургии я объяснил слабость кардинала скорее осложнениями вокруг библии дьявола и отказался начинать новую нить повествования с покушениями на его убийство, хотя такой поворот событий был бы, несомненно, интригующим. факты же таковы: кардинала арестовали еще летом 1618 года (в романе – весной), освободили от должности министра и держали его под домашним арестом сначала в замке Амбрас, позже в монастыре Святой Марии в Георгенбурге и, наконец, в Риме. Император не сделал ничего, чтобы защитить человека, без которого, по собственному признанию Маттиаса, его дни были хмурыми и окрашенными меланхолией.

Грубый ответ кайзера вызвал возмущение богемского дворянства. Многие полагали, что узнают в нем почерк короля и его наместников. И тогда было решено дать знак, что они готовы бороться за свободу вероисповедания и другие свободы. 23 мая 1618 года под руководством графа Маттиаса фон Турна (до сих пор он обращал на себя внимание разве что тем, что никак не мог взять в толк, зачем ему, властелину графства в Богемии, учить язык этой страны) делегация представителей земель двинулась к Пражскому Граду, чтобы привлечь королевских наместников к ответу. Планировали ли они заранее выбрасывать кого-то из окна или это было импульсивное решение, до конца так и не ясно; тем не менее дефенестрат как знак недовольства правителями была известна с 1419 го когда приверженцы Яна Гуса ворвались в Новоместскую ра тушу в Праге, чтобы освободить арестованных единоверце» При этом из окна выбросили семерых католиков, членов муниципалитета, которые погибли.

Исторические источники не совсем единодушны в том, кто из наместников присутствовал тем утром в канцелярии. Граф Ярослав Мартиниц, одновременно бургграф Праги, и Вильгельм Славата, одновременно главный судья, присутствовали наверняка, также как и писарь Филипп Фабрициус. Все трое были выброшены из окна придворной канцелярии – и все трое выжили.

Историю о том, что их спас ангел или даже сама Дева Мария, сочинил граф Мартиниц, еще не успев полностью оправиться от потрясения. Как это обычно бывает в подобных случаях, сразу нашлись свидетели, которые видели небесных властителей, оказывающих первую помощь пострадавшим. На самом деле все это, вероятно, объясняется цепью счастливых обстоятельств. Следуя тогдашней моде, господа носили толстые камзолы и плащи. Окна придворной канцелярии были небольшими, так что из них никак нельзя было выбросить человека, предварительно раскачав его. Если исследовать ситуацию на месте, станет ясно, что стена старого королевского дворца скошена наружу непосредственно под вышеупомянутыми окнами и, скорее всего, в тот момент была покрыта ползучими растениями. Кроме того, судя по запущенности находящихся внизу садов, нельзя сбрасывать со счетов и тот факт, что у стены, возможно, валялись поломанные ветви и сено. Из всего этого и возникла легенда о вмешательстве Богоматери или любезно смягчившей падение навозной кучи, которые спасли жизнь трем служащим.

Троице удалось сбежать, не получив никаких повреждений от неудачных выстрелов представителей земель, и спрятаться в доме рейхсканцлера под попечение его супруги, Поликсены фон Лобкович, светлого образа богемского общества, прославившегося своей легендарной красотой и элегантностью. И хотя никто не получил серьезных травм (а Филиппа Фабрициуса, городского писаря, после этого эпизода даже собирались наградить дворянским титулом «фон Хоенфалль» [48]48
  Hohenfall – букв,падение с большой высоты ( нем.)


[Закрыть]за его смелость), полный разрыв отношений между домом Габсбургов и властителями Богемии в конце концов произошел.

Затем события завертелись. Под командованием графа Турна армия Богемии была мобилизована, начались первые столкновения. Король Фердинанд, которого представители земель объявили смещенным с должности в пользу Пфальцского курфюрста Фридриха V, отправился в Богемию во главе войска, превосходившего крупную армию более чем в четыре раза, и занял там неприступные позиции. Однако из-за выбора Фридриха V из Пфальца, грубо нарушавшего интересы императора, конфликт вышел уже за пределы Богемии и стал теперь делом государственной важности.

Таким образом, мятеж властителей Богемии привел к войне, которая в конечном счете была направлена «против страны и людей», опустошила империю, стоила жизни королю и нескольким полководцам. В результате старая Европа безвозвратно погибла. Однако это, как говорит летописец, уже совсем другая история.

Послесловие

Когда я окончил работу над «Кодексом Люцифера», то сначала подумал, что, вероятно, буду вынужден попрощаться с этой тематикой. Но что может знать бедный писатель… Успех «Кодекса Люцифера» был настолько велик, что множество читателей обоих полов стали ждать появления второй части. Заваленный их просьбами, я понял, что далеко не исчерпал весь драматический потенциал «Кодекса Гигаса» всего лишь одним «Кодексом Люцифера» – так же как историю придуманных мною героев: Агнесс, Киприана и Андрея.

С самого начала мне было понятно, что вторая часть книги должна повествовать о следующем, важном для «Кодекса Гигаса» историческом периоде: Тридцатилетней войне, которую я несколько сокращенно поместил во временные рамки с 1612 по 1618 гг. И поскольку «Кодекс Люцифера» на самом деле является книгой о любви, то, опираясь на цитату из Первого послания апостола Павла к коринфянам, я счел вполне уместным посвятить следующую часть еще одной добродетели, описанной в послании, на этот раз – вере.

Эпилог вы только что прочитали. Если же вам это только предстоит, если послесловие вы читаете охотнее, чем предисловие, тогда лучше сейчас же прекратите это занятие, поскольку в следующих строчках выболтано несколько фактов, которых вам лучше не знать, – при условии, что вы цените напряженную увлеченность чтением. Меня порадует, если вы согласитесь с моим вариантом дальнейшего развития характеров главных героев и жизненных обстоятельств; но я также обрадуюсь, если смог удивить вас, потому что удивление – вещь, необходимая для хороших рассказчиков. Если же я нагнал на вас скуку, то никогда не смогу себе этого простить.

Сначала давайте вместе сделаем короткий экскурс в те исторические события, на которых основываются «Хранители Кодекса Люцифера» и которые я местами должен был подчинить требованиям драматургии и построения литературного сценария. Я поступаю так вовсе не из опрометчивости: сокращение и драматургическое преувеличение для нас, писателей, являются средством удержания вас, уважаемые читатели, возле костра в нашей пещере, средством передачи захватывающей информации. Но с другой стороны, меня немного успокаивает то, что те, кто посредством своих документов поведал нам о событиях прошлого, тоже были своего рода писателями, и вряд ли нам дано узнать, что они уже успели драматургически приукрасить…

Как и всегда, далее вы сможете прочитать несколько фактов.

В начале повествования мы знакомимся с Себастьяном де Мора и его товарищами по несчастью, так называемыми придворными карликами кайзера Рудольфа, который действительно был увлечен необычными людьми. Сохранились рассказы о том, что еще со времен своего детства в Вене он лично играл в постановках придворного театра, выходя на сцену вместе с «великаном». Позже при его дворе жили карлики, которых он покупал по всему государству. Они пользовались успехом у других монархов, и их боялась придворная знать кайзера. Отношение рейхсканцлера Лобковича к этим людям доказано историческими фактами. Однако настоящий дон Себастьян де Мора жил при дворе испанского короля и стал известен благодаря портрету, созданному в 1643 году Диего Веласкесом.

Впрочем, кайзер Рудольф был не одинок в своем увлечении: как и множество дворян, он стремился окружить себя карликами. Это делалось прежде всего для, того, чтобы продемонстрировать свое благосостояние (кто еще мог позволить себе похвастаться коллекционированием людей?). К тому же для этой эпохи характерен всеобщий болезненный интерес к деформациям человеческого тела, о чем свидетельствуют множество портретов инвалидов того времени. Нас, современников, конечно же, от подобной увлеченности бросает в дрожь но, с другой стороны, не стоит упускать из виду тот факт, что этих несчастных – если бы их не подобрали в качестве шутов для дворянских дворов – ожидала бы ужасающая нищета или участь страшилищ в бродячих цирках.

В связи с этим у читателей, живущих к югу от центра любителей вареной колбасы, то бишь в южной Баварии, определенные ассоциации должно вызывать имя архитектора Франсуа де Кювелье, который значительно повлиял на становление рококо в Баварии. В начале XVIII века он попал в мюнхенскую резиденцию короля именно, в качестве придворного карлика.

Среди исторических личностей господствующую позицию занимает супружеская пара Лобкович. В 1603 году Поликсена во второй раз вышла замуж – за высочайшего канцлера королевства Богемия Войтеха Зденека Попеля фон Лобковича. Источники приписывают ей необычайную красоту, которую она, должно быть, унаследовала от своей матери, испанской придворной. При пражском дворе она, естественно, вела светский образ жизни, а после смерти матери приняла управление семьей и кругом испанской придворной знати. Она тесно контактировала с испанскими послами и габсбургскими политиками. Во время вспыхнувшего мятежа, перешедшего затем, в Тридцатилетнюю войну, Поликсена Лобкович находилась на стороне католиков и была единственной, кто оказал помощь выжившим после уже упоминавшейся пражской дефенестрации императорским наместникам – Вильгельму Славате и Ярославу Борете фон Мартиницу. Незадолго до смерти она стала женой Максимилиана из рода Валленштейн. Ее отец Вратислав фон Пернштейн разорил себя и свою семью, приобретая самые известные произведения литературы и живописи тех времен, закладывая парки с каскадами фонтанов, а также (не в последнюю очередь) приказав построить целый замок в знак любви к своей прелестной испанской супруге. Родовое гнездо Пернштейнов было продано уже в 1596 году, переходило из рук в руки и время от времени пустовало, что как раз и позволило ему стать кулисами для совершения Кассандрой – вымышленной сестрой-близнецом Поликсены – темных злодеяний. Исторически зафиксированных сестер Поликсены звали Вивиана, Йоханка, Эржбета, Франциска и Бибиана (на тот случай, если кого-то заинтересуют инициалы В, Й, Э, Ф и Б, которые использовал епископ Мельхиор, когда поспешно набросал эскиз генеалогического древа Пернштейнов).

Князь Войтех Зденек Попель фон Лобкович в 1591 году поступил на дипломатическую службу при пражском дворе, а уже в 1599 получил должность высочайшего канцлера королевства Богемии. Искусный оратор, к тому же посетивший много стран, чрезвычайно умный Зденек стал одним из светских предводителей богемских католиков. Когда кайзер Рудольф предоставил протестантам письменные гарантии на свободу вероисповедания, Зденек перешел в оппозицию к своему сюзерену. Он смог снова восстановиться в должности при кайзере Маттиасе. В 1618 году его имя стояло в списке тех, кого предполагалось схватить во время дефенестрации. Он смог избежать такой участи, ибо во время разгара событий уехал в Вену. Хотя протестанты и считали его одним из своих заклятых врагов, Зденек всегда выступал за гуманные наказания сторонников Реформации и против конфискации их имущества.

Генрих, или Геник, фон Валленштейн-Добрович не является определенной исторической фигурой, хотя он многое позаимствовал у своего исторического прототипа. Старый Генрих фон Валленштейн-Добрович попал в историю после обнародования провокационных листовок, направленных против кайзера, и избежал наказания, тайно приказав убить печатника. Но, так или иначе, его преступление было раскрыто, и Генрих старший бежал в Дрезден, где предположительно был отравлен вместе со своей женой. Его единственный сын, восемнадцатилетний Генрих, был застрелен в Дрездене. Все состояние фамильной ветви Валленштейн-Добрович конфисковали и передали верному кайзеру представителю другой ветви этого рода, позже достаточно известному Альбрехту Венцеславу Евсевию фон Валленштейну.

Вообще-то, фамилия Валленштейн изначально звучала у меня как Вальдштайн («лесной камень»). Но поскольку фамилия Валленштейн пользуется более дурной славой, я и включил ее в свое повествование, хотя это не совсем отвечает законам исторической корректности.

Что касается кардинала Мельхиора, то в этом случае мне пришлось позволить себе некоторые вольности, дабы его фигура не разрушила драматургическую структуру моего повествования. Его арестовали сразу же после пражской расправы, поскольку король Фердинанд и эрцгерцог Максимилиан были его личными врагами и, согласно историческим фактам, стояли за этим арестом. Кардинал был схвачен не в одной из церквей Праги, а в Вене, во время служебного визита в императорский дворец Хофбург. Конец 1618 года он провел под домашним арестом в замке Амбрас в Тироле. В 1619 году Мельхиор Хлесль был переправлен из светской тюрьмы эрцгерцога в монастырь в Георгенбурге, что вблизи Шваца. В 1622 году последовало его препровождение в Рим, откуда в 1627 году он вернулся в свою епархию в Вене, где и умер в 1630 году.

Еще одной важной исторической фигурой является Франсуа Равальяк, хотя мы и знакомимся с ним в его предсмертные часы. Равальяк, школьный учитель из провинции, в одиночку покушавшийся на монарха и убивший короля Франции Генриха IV в Париже вскоре после его коронации, действительно умер той смертью, о которой моими словами сообщает Геник. Собственно, тот факт, что лошади не смогли разорвать его тело и что кто-то из толпы запряг своего коня, дошел до нас из истории. Ту художественную часть, которую организовали Геник неизвестный французский дворянин с дамами из семейства Гиз, я взял из описания другой, такой же ужасной казни: так был казнен совершивший покушение на монарха Дамьен. Этот человек столетием позже предпринял попытку убийства короля Франции Людовика, правда неудачную, но при этом был осужден за нее на такую же казнь. Свидетелем казни Дамьена был не кто иной, как небезызвестный синьор Джакомо Казанова, который и описал ее в своих мемуарах, – а также то, что произошло при его непосредственном участии и что я приписал Генику. Казанова предельно ясно упоминает о том, что эта ужасная казнь настолько угнетающе подействовала на него, что он никогда больше не смог бы участвовать в чем-то подобном. Принимая во внимание личность Казаковы, его открытость в отношении собственных любовных похождений, мы, наверное, даже можем ему поверить.

Карл из Жеротина, глава правительства земли Моравия, который так нерешительно ведет себя в деле о мнимом убийце Комаре, при жизни был крайне неудачливой политической фигурой. Обвинение в растрате императорской казны стоило ему карьеры судьи земли; его усилия, направленные на то, чтобы убедить богемских протестантов поддержать кайзера Маттиаса, тоже были безуспешными. В 1616 году (а не в 1617, как написано в романе) его пост занял Альбрехт фон Седльницкий. Та же участь постигла и по-бунтарски решительного казначея Зигмунда фон Дитрихштейна. Но я обошел их конфликт с Альбрехтом из-за фактической оппозиции Зигмунда к Карлу из Жеротина. Именно Дитрихштейн обвинил Карла в растрате казны.

Предводители восстания земель: Маттиас фон Турн, Колонна фон Фельц, Альбрехт Смирицкий, граф Андреас фон Шлик и Вацлав фон Руппа, – представлены мной в рамках повествования наиболее широко. Только один из них, Андреас фон Щлик, был среди тридцати казненных после битвы Белой Горой по решению суда, остальные или пережили вое поражение протестантского союза, или умерли до этих событии своей естественной смертью.

Как и Мартин Корытко из «Кодекса Люцифера», его преемник на должности аббата Браунау, Вольфганг Зелендер, тоже является исторической личностью. Энергичный священнослужитель, который согласно отдельным сведениям, вероятно, был родом из Регенсбурга и имя которого, тем не менее закрепилось в исторических хрониках как Вольфганг Зелендер фон Прошовиц, считается единственным, кто смог привести в порядок запутанную ситуацию в Браунау. Аббат Вольфганг реформировал аббатство, заново упорядочил монастырскую библиотеку и даже поместил туда труд, которому была посвящена вся его жизнь, однако в конце концов он сдал свои позиции перед лицом ненависти католиков и протестантов друг к другу. Когда в 1618 году аббат добился закрытия протестантской церкви Святого Вацлава, монахов изгнали из Браунау. Во время грабежа монастыря библиотека была практически полностью разорена местными жителями.

В «Кодексе Люцифера» вы встречались с тогдашним командиром швейцарских гвардейцев полковником Йостом Зегессером и его заместителем – сыном Зегессера. На первый взгляд, это, должно быть, выглядит как авторское драматическое утрирование, но на самом деле отвечает исторической действительности. Стефан Александр Зегессер после отставки отца действительно занял его должность командира, и поэтому описанная в «Хранителях Кодекса Люцифера» неожиданная преемственность указана мной не из драматургических соображений, а согласно фактам.

Возможно, описание суда против Агнесс и Андрея показалось вам чересчур современным. На самом деле я пытался как можно точнее придерживаться описания процессов, проходивших; согласно уголовно-судебному уложению, названному в честь императора Карла V «Каролиной». Соответствующие документы были специально взяты из судебной документации, составленной во время процессов по обвинению солдат времен Тридцатилетней войны в превышении полномочий. Меня удивляет то, что мы обнаруживаем здесь тот же процессуальный порядок с присяжными, секретарями, судебными приставами, представителями обвинения и защиты, который, за незначительными исключениями, очень похож на современный. И это в то время, когда пытки считались обязательными для признания подсудимым своей вины, а гуманные дополнения касались лишь одного момента – полученное во время мучительного допроса признание своей вины должно было скрепляться подписью обвиняемого после прекращения пыток.

Если же он не подписывал этот документ, то, разумеется, его снова отправляли в камеру пыток.

Немного приукрасив детали, чтобы обрамить действие романа, я все же попытался сохранить дошедшую до нас историческую действительность настолько, насколько это было возможно. Так, например, эпизод с артистом в Вене, который на глазах у многочисленной публики невольно довел себя до смерти своим обжорством, подтверждается документально, так же как и мода на толстый живот. Что касается расстояний между местами, в которых разворачивается действие романа, я тоже старался быть как можно более точным – даже если бы кому-то захотелось поверить в некоторые события в женском монастыре и любовные похождения монашек. Правда, я не совсем уверен, что при тогдашнем состоянии дорог между Прагой и Брюном монастырь действительно был ближайшим к дороге убежищем. Если следовать сегодняшней карте дорог, он расположен чуть далее, на расстоянии выстрела, но мы не должны забывать, что в те времена при строительстве дорог применялся принцип, которого сегодня, наоборот, стараются избежать: чтобы дорога захватывала как можно больше населенных пунктов. Расположенный поблизости к монастырю населенный пункт, через который, по всей вероятности, проходила старая дорога, – это современный Полед.

Описание заспиртованного Младенца в кунсткамере кайзера Рудольфа – результат моих поисков в Музее естественной истории города Зальцбурга. Точные данные, касающиеся этого экземпляра из коллекции Рудольфа, не представлены; мы знаем только то, что он существовал. В Музее естественной истории Зальцбурга можно составить для себя определенное мнение о нем. В одной комнате, которую настоятельно рекомендуют не посещать беременным женщинам, детям и впечатлительным людям, собраны медицинские образцы конца XIX – начала XX вв. Некоторые из них потом долго еще не выходят из головы.

Многие диалоги полностью или частично являются цитатами. Так, например, это касается фразы, которую со вздохом произносит Агнесс и которая была позаимствована у Аврелия Августина: «Как ты можешь быть мертвым, если в моем сердце ты настолько полон жизни!» Дословно он сказал следующее: «Как мы смеем говорить как о мертвом о том, кто жив в нашем сердце!» Саркастическая реплика Киприана, брошенная Генриху: «Если ты не встретил смерть как победитель, то позволь» ей по меньшей мере застать тебя борцом», – тоже принадлежит Августину. И напротив, сонет, который пришел в голову Филиппо, когда он впервые встретил Поликсену, является переводом стиха Роберта Геррика (1591–1674) «О платье, в котором явилась Джулия». [49]49
  Текст приведен в переводе Т. Ю. Гутиной.


[Закрыть]