Текст книги "За секунду до взрыва"

Автор книги: Ридли Пирсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 26 страниц)

Глава двадцать первая

Красный «БМВ» был записан на некую Моник Пейн. Это имя уже встречалось однажды в списке пассажиров рейса из Лос-Анджелеса в Вашингтон, того самого рейса, на котором Хрупкая Рамирез засекла ее на видео. Этого оказалось достаточно, чтобы получить разрешение на слежку, которая включала и прослушивание телефонных разговоров. Адрес установили по журналу регистрации проката автомобилей. Моник начали вести с полуночи, сразу после того, как установили ее данные и идентичность с пассажиркой на видео. Ответственность за круглосуточную слежку была возложена на Брэдли Левина. В ФБР она проходила под именем Моник Чейсон. Что касается Пола Палмэна и Ричарда Мамфорда, то для них улик все еще было недостаточно, хотя оба они и признавали перспективность Моник Чейсон. Материальная же улика, которая бы напрямую могла доказать связь бернардовского детонатора с катастрофой на «Эм-Эйр-Экспресс»-64, все еще маячила впереди недостижимой целью, чудом, которого тщетно ожидал Дэггет. Если чуда не произойдет и сегодня, то сегодня же в семнадцать ноль-ноль истекает срок, данный ему для этого расследования. Он пребывал в глубокой депрессии, которая еще усилилась после ночного визита Кэри. Казалось, вся его жизнь разваливается на глазах.

Но чудо все-таки произошло. И явилось оно в виде самого обыкновенного телефонного звонка.

– Алло, это Чаз, – услышал он голос в трубке. – Знаешь, Мичиган, все-таки я бы на твоем месте не стал угрожать людям. Особенно тем, кто работал в лаборатории со взрывчаткой. Это, знаешь ли, может плохо кончиться.

– Извини, Чаз, я, наверное, себя не помнил. Ну сам посуди. У тебя та единственная улика, которая может спасти мое расследование, а ты все никак. Пойми, завтра будет поздно. Мне она нужна сегодня.

– Вот и получай ее сегодня. Давай-давай, оторви зад от стула и подъезжай к нам. У нас тут есть для тебя кое-что.

Голубой грузовичок, курсировавший между Баззард Пойнт и Домом Гувера, подъехал через двадцать минут. Шесть человек вынесли оттуда какой-то ящик и с большими предосторожностями понесли к входу. Дэггет и еще четыре человека загрузились, грузовичок поехал обратно. Весь путь занимал не больше пятнадцати минут, но Дэггету эта поездка показалась нескончаемой.

Чаз Мичем ждал его, сидя за своим огромным столом.

– Можно было и по телефону, – сказал он, – но я ненавижу телефонную болтовню.

– Да, я тоже.

Чаз указал на папку, как раз перед Дэггетом.

– Это твой отчет. Твоя стеклянная лампочка. – Он поднялся, подошел к двери, плотно закрыл ее, выдвинул один из ящиков стола и достал запечатанный целлофановый пакет с осколками лампочки. Протянул Дэггету. – Так вот, Мичиган, если здесь когда-нибудь и была ртуть, то она давно сгорела. Сейчас и следа не осталось. – Он остановился и выжидательно посмотрел на Дэггета. – Ты как, в порядке?

– Ну, разочаровал ты меня, конечно, но я привык.

– Да подожди же ты! Дай объяснить! На самом деле все не так уж плохо. Да, ртути не видно, может, она и сгорела. Но, как говорится, Бог дает, он же и отнимает. А можно сказать это и наоборот. Пожар, возможно, отнял у нас ртуть, но зато дал нам кое-что другое взамен. Оно прилипло к внешней стороне этой твоей лампочки. И мы его взяли на анализ. Знаешь, что мы обнаружили? То, что обычно остается, когда сгорает кремний. Тот самый кремний, который был обнаружен в номере у Бернарда, где он мастерил свои детонаторы. Более того, это абсолютно тот же химический состав, что и тот, который наши сотрудники собрали с ковра в его номере в отеле. – Он указал на папку, лежавшую перед Дэггетом. – Страницы третья и четвертая.

– Что это означает? Переведи.

– А вот что. Слушай внимательно. Во всяком детонаторе должен быть так называемый проход, что-то такое, что связывает источник энергии – батарейку – со взрывчатым веществом. При каждом открытии такого прохода электричество от батарейки приближается к взрывчатке вот настолько. – Он показал на пальцах, как учитель в классе. – Подожди, я покажу тебе, как это выглядит. – Он на минуту вышел и вернулся, держа в руках какой-то твердый предмет в форме кубика, вложил его в руку Дэггета. – Мы их называем ледяными кубиками. Сейчас поймешь, почему. – В руке у Дэггета был затвердевший кирпичик эпоксидной смолы, из которого торчали четыре провода. Кубик был прозрачный и действительно напоминал кусок льда, только очень правильной формы. Два проводка были подсоединены к девятивольтной батарейке; у двух других, ни к чему не подсоединенных, на концах был припой, – Такой же или примерно такой был в детонаторе Бернарда, только он еще поместил его в альтиметр. Главное, взрыватель должен обязательно находиться внутри ледяного кубика, чтобы до него невозможно было добраться. И еще. Вместо эпоксидки Бернард использовал кремний, мы теперь это точно знаем.

– А почему? Есть какие-нибудь особые причины для этого?

– Когда делаешь детонаторы, на все есть причины. Кремний быстрее подсыхает, от него меньше остается следов, он более гибкий. Может быть, это как-то связано и с чувствительностью альтиметров. Кто знает. Но он был мастак, этот Бернард.

Впервые Дэггет почувствовал, что Мичем натянут как струна. И тут он понял, что между Чазом Мичемом и Бернардом шла невидимая борьба – кто кого.

Возможно ли по нескольким микроскопическим уликам, да еще собранным не одним человеком, а разными людьми в разных местах, определить, как устроен детонатор и для чего он предназначался?

– Это моя работа, – услышал Дэггет слова Мичема и только тут он осознал, что задал свой вопрос вслух. – Детонатор с часовым механизмом – самый простейший пример такого устройства, – продолжал Мичем свою лекцию. – В самолете, однако, все посложнее. Особенно если ставишь своей задачей, чтобы он взорвался на определенном расстоянии от места взлета. В этом случае обычно используется целый ряд таких проходов: переключатели давления, термометры, термостаты, измерители влажности, да все что угодно. И каждый реагирует на определенные характеристики – высоту, время, температуру.

– Ты говорил, у него было два альтиметра?

Мичем явно не любил, чтобы его перебивали.

– Итак, перед взлетом второй пилот меняет давление в кабине. Правильно? Если он делает что-нибудь не так, ты это сразу чувствуешь. У тебя, например, закладывает уши. Понимаешь, что я хочу сказать? Будь ты на месте Бернарда… Если тебе надо, чтобы самолет взорвался на определенной высоте, конечно же, ты используешь альтиметр, настроенный на ту самую высоту; это и будет твой первый проход. Таким образом ты гарантируешь, что другие проходы не активизируются до тех пор, пока не изменится давление в кабине. Если бомба взрывается в воздухе, разрушений намного больше, а улик почти никаких. Так было и с Локерби. Во всяком случае первым проходом служит барометр. Если бы я конструировал такой детонатор, я бы заготовил и еще один проход – часовой механизм, чтобы взрыв не произошел раньше, чем мне нужно.

– «Касио»! – прервал Дэггет. – Нам известно, что он купил пару часов «Касио».

– Да, я читал ваш отчет. – Мичем пожал плечами. – Это возможно. Но тут надо хорошо разбираться в электронике, надо ведь изъять из часов механизм и вставить в нужное место детонатора. Во всяком случае порядок такой: в кабине меняется давление – открывается первый проход, то есть альтиметр, затем, если он связан с часовым механизмом, открывается второй проход. К сожалению, в случае с Бернардом все было не совсем так. Твоя лампочка с кремнием показывает, что здесь должен был быть еще какой-то третий проход. Это единственно возможное объяснение.

– И что это означает?

Да, Мичем, как видно, основательно подготовился к встрече. Откуда-то справа он достал черный циферблат, стеклянную лампу с двумя проводками и небольшие часы. Поставил все на стол, выровнял в одну линию.

– Я думаю, здесь детонатор с тремя проходами: альтиметр открывает проход номер один после изменения давления в кабине, ртутный переключатель открывает проход номер два после того, как нос самолета поднимется вверх, и последний переключатель – «Касио» – начинает действовать, когда самолет уже в воздухе.

– А почему у него такой странный внешний вид? – спросил Дэггет.

– Я тебе другое скажу, Мичиган: такой тип, как Бернард, не стал бы мастерить весьма сложный детонатор без серьезных на то причин. Вот теперь ответь, что это за причины.

– Ну, наверное, чтобы гарантировать, что самолет поднимется в воздух прежде, чем произойдет взрыв.

Мичем покачал головой.

– Это можно было бы сделать гораздо проще: с одним только часовым механизмом. Нет, здесь другое. Вот смотри. – Он взял в руки лампочку, в которой перемещалась капля ртути. Наклонил ее так, что ртуть оказалась в той части лампы, где не было электродов. – Вот, сейчас она в положении «выключено»; контакта нет, детонатор как бы отключен. Во время взлета нос поднимается вверх, лампа меняет положение, ртуть перемещается на другой конец. Вот так. – Он наклонил свою лампочку в другую сторону. – Лампа раскаляется. Теперь ток пошел от батареи к часовому механизму. Открылись сразу два прохода, первый и второй, часовой механизм заработал. Но! Вот здесь-то и зарыта собака. Смотри. – Он вернул лампу в прежнее положение, ртуть откатилась обратно. – Как только самолет выравнивается в воздухе, ртутный переключатель отключает детонатор! В таком положении это чертово устройство не срабатывает.

– Значит, ты их не так расположил. Не в том порядке, – задумчиво проговорил Дэггет.

– А никакого другого порядка просто не существует, Мичиган. По крайней мере такого, который согласовался бы с тем, что нам уже известно о шестьдесят четвертом. Не состыкуется. Самолет взорвался позже, чем следовало бы по этой логике. – Он помолчал. – Но по крайней мере нам ясно одно: этот детонатор должен был прийти в действие через определенное время после взлета, когда самолет еще не набрал высоту. У меня другого объяснения нет. А вот теперь ты мне скажи: какой во всем этом смысл?

Дэггету вспомнился разговор с доктором Барнесом из «Данинга». Там на тренажере Корт вместе с Бардом провел больше десятка экспериментов, пробуя разное время между взлетом и потерей управления. Они с Барнесом задавали себе тот же вопрос: какой в этом смысл?

– Какой в этом смысл? – снова повторил Мичем. – И кроме того, никаких доказательств взрывного устройства на борту. Куда они все подевались?

– Ты сказал… что этот мини-детонатор раскаляется? Что ты имел в виду? Способен ли он раскалиться настолько, чтобы вызвать пожар?

Лицо Мичема внезапно осветилось.

– Может ли он вызвать пожар?! Шутишь, приятель?! Ты еще спроси, есть ли у слона уши. Да он раскаляется так, что в момент расплавит любой металл.

Наконец-то! – подумал Дэггет. Наконец-то он понял, в чем смысл экспериментов на тренажере. Все! Теперь ему есть что сказать Мамфорду.

Он подошел к Мичему, взял его голову в свои руки и поцеловал прямо в губы.

– Да ты что, совсем сбрендил, твою мать! – заорал Мичем, обтирая губы.

Вне себя от радости Дэггет сгреб бумаги со стола вместе с папкой.

– Если я тебя очень попрошу, ты повторишь все это для Мамфорда?

– Повторю-повторю. Только обещай – никаких поцелуйчиков.

– Обещаю!

Глава двадцать вторая

Они поднялись в спальню. Он объяснил это тем, что ищет дом с мебелью и хотел бы еще раз посмотреть обстановку спальни: у него были какие-то претензии. Но Кэри прекрасно знала, что это только предлог. Уже в машине, когда они ехали сюда, атмосфера была накалена до предела, пропитана удовлетворенностью настолько, что за всю дорогу они не произнесли ни слова. Кэри с трудом поднялась по лестнице – ноги отказывались повиноваться.

Карл открыл окно, впустил утренний воздух, повеяло свежим морским ветерком. Вдали слышалось заливистое пение птиц. В полном молчании он подвел ее к кровати. Медленно провел рукой по волосам, остановился. Кэри прикрыла глаза.

– Как чудесно! – прошептала она.

Он поцеловал ее. Она ответила.

Он подхватил ее под колени, приподнял и опустил на кровать, бережно, как драгоценность. Расстегнул на ней блузку, потом свою рубашку и прижался к ней всем телом. Слезы полились у нее из глаз.

– Мне уйти? – спросил он едва слышно.

Она лишь покачала головой.

Очень медленно, не торопясь, он стал раздевать ее. Потом сбросил на пол свою одежду. И сел рядом.

Нежно-нежно стал изучать пальцами каждый сантиметр, каждый миллиметр ее тела; пальцы его были, как крылья легчайшей птицы. И за окном слышалось пение птиц. Легкий ветерок шевелил занавески.

Он продолжал свои легкие прикосновения, которые сводили ее с ума. Ей было немного страшно, и это ее еще больше распаляло. Вскоре она уже вся пылала. И просила его войти в нее. Он не обращал внимания. Он никуда не торопился. По-видимому, совсем не собирался покончить с этим как можно быстрее. Этот незнакомец, казалось, решил дать ей все, что только можно было придумать, все возможные ощущения, какие только она могла испытать. И продлить каждое до предела. Он пробовал в ней каждую клеточку, которая могла бы откликнуться на его прикосновения. Дважды она умоляла его войти, и оба раза он отвечал хриплым «нет», и оба раза она кончала без него.

Она была в его власти. Она с радостью подчинялась ему, и в этом тоже было наслаждение, которого она никогда раньше не испытывала. Она отдала ему всю себя: свою кожу, свои нервы, свои самые интимные ощущения. Этот искушенный человек овладел всем ее существом и каждой его мельчайшей частичкой. Он играл с ней, он с ней заигрывал, губами и пальцами он рисовал на ее теле причудливые узоры. Он без конца целовал ее там, до тех пор, пока она не потеряла всякое представление обо всем, кроме своих ощущений. Он вел губами по ее телу снизу доверху, до самой груди, и обратно. Не было предела, не было конца его выдержке, его терпению. Он доводил ее до умопомрачения, он подводил ее к самому краю, только для того, чтобы в следующий момент, когда, казалось, она достигала предела, отступить и начать все сначала.

– Боже! – выкрикнула она в полном забытьи. Наслаждение заливало ее горячей волной. Она жаждала его, этого человека; она жаждала почувствовать его в себе, внутри себя. Она потянулась к нему руками, всем телом. Но он был слишком великодушен: он ей отказывал. Он отказывался кончить это.

Сколько времени прошло? Минуты, часы, недели? Их губы внезапно слились, впились друг в друга, и в этот самый момент он вошел в нее. Она вскрикнула от радости. Она чувствовала, как он наливается, набухает внутри нее, как проникает все глубже, глубже. Казалось, ему нет конца. Она чувствовала ритм его движений и двигалась с ним в одном ритме, и это получалось само собой. Да, этот человек полностью овладел ею.

В следующий момент он вдруг напрягся, потянулся назад и вышел из нее.

– Нет… нет, – прошептала Кэри.

Он только усмехнулся и снова стал играть с ней. Ей казалось, что он усмехается, что он все время чему-то улыбается. Она же потеряла даже способность видеть и слышать. Ей хотелось только ощущать.

– Ну, пожалуйста, – прошептала она, чувствуя, что ее губы тоже изогнулись в ленивой улыбке.

Медленно, почти незаметно, он снова вошел в нее. Глубже, глубже, весь, полностью. Она выгнулась, чтобы ему было удобнее. Губами он поймал ее грудь, и дальше было, как извержение вулкана. Одновременно… Никогда в жизни она не испытывала ничего подобного. Казалось, обоих охватило пламя; он весь напрягся с головы до ног, они одновременно издали крик радости, засмеялись, затрепетали и обмякли, едва дыша. Сердца их бешено колотились.

Корт стоял совсем голый у окна, курил. Ключи. Ему нужно добыть ключи. Ему надо вернуться к реальности, надо сосредоточиться. Это было нелегко. Кэри лежала на кровати, едва прикрытая простыней. Казалось, она была в полудреме. Нет, смотрит, наблюдает за ним.

Он выглянул в окно.

– Наверное, я бы здесь остался, – произнес Корт. И сам не узнал своего голоса. Да что это с ним?! У него еще столько дел впереди! Но он ни на чем не мог – а главное, не хотел! – сосредоточиться. Его переполняли чувства, настолько уже забытые, что казались совсем незнакомыми, как будто он их испытывал в первый раз. Он чувствовал себя, как жонглер, который был уверен, что справится с десятком предметов, и вдруг они все выскользнули из рук на пол, и не было даже желания их собирать.

– Остался бы? – переспросила она, делая ударение на «бы».

– Определенно остался, – быстро поправился он. Сейчас он себя ненавидел за эту бесконечную ложь. Сколько можно! А что если взять да и сказать ей правду? Правду?! Да, но какую? Что есть его правда?

– Эта комната навсегда теперь связана с тобой. Когда я буду думать о ней, я всегда буду думать о нас. И об этих минутах.

– Тебе грустно? Но почему?

– Нет, уверяю тебя, я счастлив. Если бы только можно было остановить это мгновение, сохранить его навечно. Если бы можно было запереть эту дверь и остаться здесь вдвоем с тобой. Навсегда. Для меня это и было бы раем. Мой собственный рай.

– А ты не можешь?

– А ты думаешь, могу?

– Это, наверное, тебе решать.

– У тебя была своя жизнь. Я в нее ворвался. Как я могу решать?

– Думаю, что можешь. И должен.

Она откинула простыню и встала. У нее было приятное тело. Красивая фигура. Может быть, местами, кое-где, это тело чуть утратило свою свежесть. Но не было сейчас другого тела, которое он хотел бы видеть и ощущать больше, чем это. Оно было прекрасно, оно было совершенно.

– А я тебе показывала здешний душ, с двумя головками? – спросила она тоном уличного зазывалы-торговца. – Все импортное, европейское производство. С переключением давления. Ну как, показать тебе этот душ?

Нет, она просто великолепна, подумал Корт. Отбросил сигарету и пошел к ней. Она прижалась к нему всем телом.

– Ну как, – прошептала она, – пойдем под душ или…

– И то, и другое, – ответил он.

Она укусила его в плечо, и они снова кончили одновременно.

Потом они немного вздремнули, ополоснулись под неисправным душем, в котором не было горячей воды. Медленно, нехотя оделись.

А дальше Корт сделал то, что должен был сделать.

– Кинь-ка мне ключи, – сказал он очень спокойным, уверенным голосом, и ни один мускул не дрогнул на его лице. – Попробую угнать твою машину и раздобыть нам что-нибудь поесть.

– Я поеду с тобой, – сказала она.

– Ни Боже мой! – ответил он. – Ведь тогда мне не удастся тебя удивить.

– Неисправимый ты романтик!

– Стараюсь.

– Да нет, ты не стараешься. У тебя это получается так естественно, само собой. Это меня в тебе и привлекает больше всего.

Естественно?! Само собой?! Знала бы ты, кто я на самом деле! Он мысленно заклинал ее: ради всего святого, не отдавай мне эти проклятые ключи!

Она порылась в сумочке, достала ключи и кинула ему. Он без труда поймал их, посмотрел на связку. Обыкновенная связка обыкновенных ключей. Он мог добыть их самыми разными способами. Но выбрал все-таки этот. Почему?

– Карл! Что случилось?

– Да нет, ничего. Просто задумался.

– Хватит думать, я умираю от голода. Поезжай скорее.

– Как скажешь, – ответил он.

Дальше все оказалось проще пареной репы. Он сделал дубликаты ключей, запрятал свою связку в карман, купил деликатесных сандвичей и картофельного салата, вернулся к машине. Там его ждала награда за все труды. Пустой конверт, адресованный мистеру Кэмерону Дэггету, с его домашним адресом. Кэри написала на этом конверте список покупок. Ну вот, теперь и выслеживать не нужно. На минутку эта находка подняла ему настроение. Однако, когда он подъехал к коттеджу, где ждала его Кэри, радость улетучилась бесследно. Он сидел в машине, не в силах выйти и предстать перед этой женщиной. Он совершил над ней насилие, насилие над ее чувствами, физическое насилие, а вот теперь еще и преступление. Она доверила ему всю себя, а он украл ее доверие. Ему нет прощения. Он ощущал страшную тяжесть и одновременно страшную пустоту.

Он выполнил задачу: ключи теперь у него. Ключи у него. А где его душа? Что стало с его душой?

Глава двадцать третья

Кабинет Мамфорда вместил всех, да еще осталось столько места, что хоть в волейбол играй. Доктор Бен-Дэвид, патологоанатом, Чаз Мичем и Линн Грин разместились на одном из кожаных диванов, Дэггет занял стул подальше от Палмэна, который уселся на втором диване, Мамфорд высился на своем стуле с высокой спинкой, как на троне.

Патологоанатом Бен-Дэвид оказался маленьким человечком с острыми глазками и смуглой кожей. Мичем сегодня выглядел моложе своих сорока с лишним лет, а Линн вообще смотрелась потрясающе, минимум на миллион баксов.

Они собрались здесь потому, что Дэггет не мог больше действовать в одиночку. Для того чтобы помешать Корту осуществить свои планы, ему нужно было задействовать как можно больше людей, а получить их без благословения Мамфорда он не мог. На этой сегодняшней встрече должна была решиться судьба его двухгодичного расследования. Если не удастся сегодня убедить Мамфорда, что катастрофа на «Эм-Эйр-Экспресс»-64 была хорошо спланированной диверсией, а вовсе не несчастным случаем, дело у него заберут. И это за три дня до встречи на высшем уровне в Пентагоне, которая наверняка каким-то образом связана с планами Корта, в этом Дэггет был твердо убежден.

Значит, теперь все зависело от того, насколько убедительно он будет говорить перед собравшимися.

Он хорошо подготовился к этому совещанию. Обзвонил каждого в отдельности, так что теперь каждый из присутствующих знал, что от него требуется. Дэггет очень надеялся на то, что факты, изложенные собравшимися здесь и сведенные воедино, смогут дать убедительное объяснение тому, что же на самом деле произошло с «Эм-Эйр-Экспресс»-64.

Он постучал карандашом по столу, как заправский председатель, вытащил из папки свои бумаги, откашлялся и начал говорить, надеясь, что голос его звучит достаточно уверенно. Вообще-то публичные выступления не его амплуа, искусным оратором он никогда не был и теперь уже, конечно, не станет.

– Прежде всего, – начал он, – я бы хотел задать каждому из вас несколько вопросов. Надеюсь, что это прояснит общую картину. – Он огляделся в поисках стакана с водой. Такового не оказалось, и он продолжил: – Мой первый вопрос к доктору Бен-Дэвиду. Он просматривал протоколы вскрытия и беседовал с калифорнийскими специалистами, проводившими вскрытие. В частности, это касалось признаков токсичности в крови пострадавших. Мой вопрос таков: доктор Бен-Дэвид, есть возможность установить, был ли потерпевший без сознания непосредственно перед смертью?

У доктора Бен-Дэвида оказался неприятно высокий голос и столь же неприятная привычка все время дергать себя за ухо.

– Самое интересное, что точно такой же вопрос возник у нас четыре года назад, и тоже в связи с авиакатастрофой. Тогда тоже была вероятность, что пилот отключился буквально перед самой катастрофой, то есть в самый критический момент. Ведущие патологоанатомы собрались тогда, чтобы выяснить вопрос, был ли пилот в сознании непосредственно перед гибелью или он потерял сознание. Было высказано предположение, что по уровню лактоновой кислоты в крови можно определить степень стресса непосредственно перед смертью. Высокий уровень означал бы, что пилот пытался бороться с обстоятельствами, низкий уровень – что пилот был мертв еще до того, как осознал, что произошло. К сожалению, метод не сработал, нам не удалось получить достаточно убедительные результаты. То есть я хочу сказать: пока во всяком случае у нас нет ответа на ваш вопрос.

Мамфорд, похоже, заинтересовался, и это был хороший признак.

– Что вы можете сказать о причине смерти пилотов на «Эм-Эйр-Экспресс»-64? – задал Дэггет следующий вопрос. – В протоколах она зарегистрирована как результат «фрагментации тела». Вы с этим согласны?

– Нет. Теперь уже нет. Так же, как и сами авторы отчета. Они уже переписали отчет.

– Что? – рявкнул Мамфорд. – Это правда?

– Абсолютная правда, мистер Мамфорд, – ответил Бен-Дэвид.

– Почему же я ничего об этом не слышал?! Что же это такое, Боже правый! – Некоторое время Мамфорд только пыхтел, как паровоз, не произнося больше ни слова. Молчали и все остальные. – Так в чем же была причина смерти, доктор Бен-Дэвид?

Бен-Дэвид взглянул на Дэггета.

– Доктор Бен-Дэвид, – повысил голос Мамфорд, – для ответа на мой вопрос вам не требуется разрешение Дэггета. – Он постучал себя в грудь. – Это мой кабинет. И это мое дело, черт побери!

– Агент Дэггет обратил мое внимание на содержание СО, то есть окиси углерода в крови. Я попросил своих коллег проверить уровень СО. Это в отчете по токсикологии. – Он остановился в нерешительности. Может быть, подбирал термины, понятные для всех. – Вы все знаете, на борту был пожар. – Теперь он взглянул на Линн Грин. Та кивнула. – Первым признаком пожара является обычно наличие моноокиси углерода в крови. В конечном счете она и является причиной смерти. Предполагалось, что именно это и произошло в нашем случае. Предполагалось, в частности, – тут он постучал пальцем по красной папке, лежавшей перед ним, – что два члена экипажа погибли от воздействия СО и последующей «фрагментации тела», как процитировал только что мистер Дэггет. Жертвы аварий в воздухе вообще трудны для патологоанатомических исследований, именно из-за пожаров и фрагментации. Так вот, агент Дэггет увидел в отчете нечто такое, что мы упустили. А именно высокое содержание окиси углерода в крови и полное отсутствие каких-либо биологически токсичных веществ. Пластмасса обычно сгорает до полного испарения, пары проникают в легкие и в кровь. При пожаре частицы сажи и копоти обычно оседают на дыхательных путях. Ничего этого мы не обнаружили в случае с «Эм-Эйр-Экспресс»-64. Зато обнаружили нечто другое. Специалисты из калифорнийской токсикологической лаборатории в Сакраменто обследовали легочные ткани двух членов экипажа, погибших, как считалось, от «фрагментации». Они обнаружили не только чрезвычайно высокое содержание окиси углерода, но и присутствие белого фосфора. Мы проконсультировались со специалистами из «Данинга» и получили ответ: ни в одном из самолетов «данинг-959–600» нет никакого источника белого фосфора. Я повторяю: никакого! После этого мы проверили список грузов на борту шестьдесят четвертого – тоже ничего.

– Постойте-постойте, – перебил Мамфорд. – Что-то я не совсем понял. В чем же тогда, по-вашему, причина их гибели?

– Извините, – вмешался Дэггет, – мы как раз подходим к этому.

Мамфорду это явно не понравилось, но Дэггет решил не обращать внимания.

– Чаз, – сказал он, – расскажи, о чем мы с тобой говорили. Ну об этом мини-детонаторе.

– Да, – проговорил Чаз Мичем, поднимаясь с места. – Видишь ли, Дик, – сказал он, подчеркивая свои приятельские отношения с Ричардом Мамфордом, – если сформулировать это в двух словах, у нас есть доказательство того, что на борту шестьдесят четвертого находился мини-детонатор очень сложной, можно даже сказать, изощренной конструкции. В суд это доказательство не притащишь, ну да, хрен с ним, с судом. Детонатор был настроен так, что самолет должен был взорваться очень точно в определенный момент, почти сразу же после взлета, но обязательно уже в воздухе. Знаю, это звучит странно, и более того, никаких признаков взрывчатки на борту не обнаружено. Но это единственное объяснение.

– Мини-детонатор, Чаз, – подсказал Дэггет. – Скажи о мини-детонаторе.

– А, да-да. Мы нашли такую же улику, как тогда, в номере у Бернарда. Указывает на сложный взрыватель, жутко сложный, я бы сказал, но для Бернарда ничего невозможного в этом не было. Раскаляется в момент, но вместо взрыва получается пожар. Пламя до того сильное, что и металл может расплавиться. То есть я хочу сказать: достаточно сильное, чтобы вызвать пожар в кабине. И единственное, что может служить признаком такого детонатора – его мы, кстати, и искали среди обломков, – это белый фосфор. – Чаз даже покивал головой для большей убедительности. И указал на Бен-Дэвида. – Похоже, что он это доказательство нашел. – Чаз кивнул еще раз, посмотрел на Дэггета и сел.

– Теперь, по-видимому, очередь за Линн Грин из ФАУ, – проговорил Дэггет.

Линн выпрямилась, подождала, пока внимание Мамфорда целиком обратится на нее. Линн, с нежностью подумал Дэггет. Ведь это она со своей лампочкой повернула ход всего расследования. И всегда она была на его стороне, с самого начала.

– На магнитофонной пленке мы слышим два совершенно отчетливых звука. Один – как будто хлопок, другой – шипение. Буквально через две секунды после этого оба члена экипажа отключаются, теряют сознание. Самолет теряет управление. Все это подтверждено фактически и документально. Некоторые переключатели были сдвинуты, и это, как теперь выяснено совершенно определенно, могло быть вызвано падением тела вперед, вот так, – для большей убедительности она сама подалась вперед всем телом. Дэггет с удовольствием отметил, что все глаза прикованы к ней. – Шипение продолжается, – говорила дальше Линн. – Второй пилот упомянул что-то об огнетушителе. Мы решили это проверить. Сегодня утром мы получили результаты лабораторной проверки огнетушителя, который находился в кабине пилота. Установлено, что передняя часть огнетушителя находилась под воздействием очень высокой температуры. Вполне возможно, что сам детонатор был встроен в огнетушитель. Там тоже обнаружены частицы белого фосфора. Мое предположение – мини-детонатор не только вызвал пожар, но и расплавил манометр, выпустив газ, который находился внутри цилиндра. Анализ огнетушителя показал, что в нем вместо осадков, обычных при пожаре, находилось большое количество окиси углерода, в концентрации, способной вызвать летальный исход.

Дэггет кивнул на Бен-Дэвида, и тот сразу же вставил свое замечание:

– Это вполне согласуется с нашими результатами. Чистый СО, выпущенный в непосредственной близости от пилотов, что полностью объясняет причину их смерти.

Затем Дэггет указал на Чаза Мичема.

– Присутствие на борту белого фосфора, – сказал Чаз, – объясняет и отсутствие какой-либо взрывчатки. Ее и не было. Все, что нужно было вашему террористу, – чтобы его детонатор расплавился полностью, чтобы его невозможно было обнаружить. И в то же время выпустить газ из огнетушителя. Таким образом, все улики сгорают, а газ довершает все остальное.

Мамфорд сидел с открытым ртом. «Если очень захотеть, – подумал Дэггет, – можно забросить ему в рот большую скрепку». Наконец Мамфорд оправился от потрясения.

– Ну хорошо, – медленно проговорил он, – допустим, я вам поверил. Допустим, на борту шестьдесят четвертого была диверсия. Допустим даже, что она была совершена с помощью одного из бернардовских детонаторов. Это указывает на «Дер Грунд» и ведет нас прямо к Энтони Корту. Допустим, я все это проглотил. – Он поднял глаза к потолку, соображая. – Но к чему были все эти сложности? Если ему нужно было всего лишь взорвать самолет, зачем, к чертям собачьим, столько сложностей?