Текст книги "Все на пике. Начало эпохи нищеты"
Автор книги: Ричард Хейнберг
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 14 страниц)
Это энергия – все что нужно, чтобы осуществить эти техно-чудеса? Во всем мире требуется 85 миллионов баррелей нефти в день, а также миллионы тонн угля и миллиарды кубических футов природного газа. Сеть поставок этого топлива потрясает и охватывает весь мир.
Тем не менее, с точки зрения конечного пользователя эта сеть практически невидима и легко воспринимается как должное. Мы включаем выключатель, качаем газ или включаем термостат, почти не задумываясь о процессах экстракции, которые мы используем, или об экологических ужасах, которые они влекут за собой.
Сами машины стали настолько изощренными, а их услуги – настолько соблазнительными, что они равносильны магии. Мало кто полностью понимает внутреннюю работу любого данного инструмента, а для разработки и ремонта различных инструментов требуются собственные уникальные группы специалистов. Но что более важно, в процессе зависимости от них мы стали почти другим видом по сравнению с нашими недавними предками.
Eniac (сокращение от Electronic Numerical Integrator and Computer), представленный в 1946 году, был первым крупномасштабным электронным цифровым компьютером, который можно было перепрограммировать для решения ряда вычислительных задач. Предоставлено: армия США.
Чтобы понять, как мы стали такими разными, насколько разными мы стали, а также как конец дешевой экстрасоматической энергии может повлиять на нас и общество, в которое мы встроены, полезно извлечь еще один урок из культурной антропологии.
Сравнительные исследования неизменно показывают, что человеческие общества лучше всего классифицируются по способам получения пищи их членами. Таким образом, мы обычно говорим об обществах охотников и собирателей, садоводческих обществах, сельскохозяйственных обществах, рыболовецких обществах, пастушьих обществах и промышленных обществах. Дело в том, что если вы знаете, как люди получают еду, вы сможете надежно предсказать большинство остальных их социальных форм – их обычаи принятия решений и воспитания детей, духовные практики и так далее.
Конечно, с биологической точки зрения еда – это энергия. Итак, мы говорим (еще раз, но немного по-другому), что понимание источников энергии необходимо для понимания человеческих обществ.
Антрополог Марвин Харрис выделил три основных элемента, которые присутствуют в каждом человеческом обществе:
• инфраструктура, которая состоит из средств получения и обработки необходимой энергии и материалов из природы, то есть средств производства;
• структура, которая состоит из принятия решений и распределения ресурсов между людьми; и
• надстройка, состоящая из идей, ритуалов, этики и мифов, которые служат для объяснения вселенной и координации человеческого поведения6.
Изменения на любом из этих уровней могут повлиять на другие: появление новой религии или политическая революция, например, могут существенно изменить жизни людей. Однако тот факт, что так много культурных форм, кажется, последовательно объединяются вокруг способов получения пищи, предполагает, что фундаментальные культурные изменения происходят на уровне инфраструктуры: если люди переключаются, например, с охоты на выращивание растений или на пастбищное животноводство, их политика и духовность тоже должна измениться, и, вероятно, в значительной степени.
Промышленная революция стала одним из важнейших инфраструктурных сдвигов в истории; в результате все в человеческом обществе изменилось. Эта революция произошла не в первую очередь из-за религиозных или политических событий, а потому, что несколько предшествующих изобретений – сталь, шестерни, Идеи (такие как декартовский дуализм, капитализм, кальвинизм и марксизм) вместо того, чтобы сдерживать трансформацию, получили известность, потому что они выполняли полезные функции в потоке событий, порожденных инфраструктурной необходимостью.
Что создал углеводород?
Каковы были структурные и сверхструктурные воздействия индустриализма?
Поскольку только уменьшенная часть населения должна обрабатывать землю для производства продовольственной энергии (теперь с тракторами и комбайнами, а не с быками), подавляющее большинство населения потеряло прямую связь с землей и циклами природы. Если охотники получают энергию от охоты, мы получаем ее от покупок в супермаркете.
Последовавшее за этим распространение, сначала фабричной работы, а затем и специализированных занятий, привело к развитию всеобщего обязательного государственного образования и идеи «работы» – понятия, которое сегодня большинство людей принимает как должное, но оно кажется странным, унизительным, глупым людям в традиционных непромышленных культурах (в индийском языке даже слова такого нет).
С расширением образованного среднего класса простые монархические формы правления вскоре перестали быть оправданными. Ко второй половине 18 века в зарождающихся индустриальных странах прочно утвердилась тенденция к революции и повсеместному и растущему ожиданию демократического участия в управлении – хотя, конечно, это ожидание было быстро похищено модернистской торговой элитой.
Несколько позже экономическая эксплуатация труда, которая характеризовала как предыдущие сельскохозяйственные цивилизации, так и новые индустриальные государства, также стала мишенью революции; еще раз, основным эффектом революции было в первую очередь просто переставление шезлонгов: реальная повседневная работа и психическая жизнь людей все еще формировались машинами и, на более глубоком уровне, источниками энергии, которые их двигали.
Мы должны помнить, что индустриализм последовал за европейским захватом ресурсов и рабочей силы большей части остального мира в течение столетий завоеваний и колониализма.
Таким образом, опыт и ожидания экономического роста уже проникли в сознание членов европейского торгового класса еще до того, как индустриализм утвердился. Когда началась топливная революция, когда на душу населения было доступно гораздо больше энергии, экономическая активность достигла, казалось бы, непрерывного экспоненциального роста, и возникли экономические теории, объясняющие этот рост не только с точки зрения «рынков», но и с точки зрения фирмы, которой теперь, благодаря рынкам, рост был необходим, неизбежен и бесконечен. Рост без конца, аминь.
Банковское дело с частичным резервированием, основанное на чуде сложных процентов, служило масштабным воплощением этих новых ожиданий.
Фактически, в сознании руководителей общества и лиц, определяющих политику, вера в технологии и рынки вытеснила прежнюю религиозную веру в реальных божеств земледелия и скотоводства, которые правили западной цивилизацией на протяжении предыдущих двух тысячелетий.
В начале 20 века, когда механизированное производство стало расти, чтобы создать несуществующий спрос на промышленные товары (среди людей, которые в основном все еще жили в сельской местности и были достаточно самодостаточными), элиты начали экспериментировать с массовой пропагандой в форме рекламы и связей с общественностью. Позже телевидение резко увеличило эффективность этих усилий, которые сводились к регулированию человеческого воображения в соответствии с требованиями индустриальной системы.
Поскольку теперь женщины были нужны и как потребители, и как работники, чтобы продолжать вечное расширение этой системы, феминизм (через разрушение старых домашних ролей и продвижение новых амбиций и потребительских вкусов) стал неизбежным побочным продуктом.
«Ракета» Джорджа Стивенсона, построенная в 1829 году, была первым в мире паровозом, открывшим путь для путешествий и транспорта на ископаемом топливе. Предоставлено: общественное достояние
Короче говоря, точно так же, как мы предсказываем на основе теории инфраструктурного детерминизма, когда ископаемое топливо глубоко изменило способы получения человеком средств к существованию с Земли, все в человеческом обществе изменилось – от воспитания детей до политики; от культурных мифов до личных мечтаний.
Конечно, многие из этих изменений были разрушительными как для людей, так и для природы. И поэтому, хотя многие из политических баталий 20-го века были сосредоточены на вопросах распределения власти и богатства (как это имело место с тех пор, как первые излишки сельского хозяйства были отложены более 7000 лет назад), многие из этих сражений также были попытками контролировать ядовитые технологии, которые социальные критики связывали как с самими инструментами, так и с отношением к ним людей.
Технологическая политика сосредоточена на ряде вопросов: ядерное оружие и ядерная энергетика, загрязняющие химические вещества, озоноразрушающие хлорфторуглероды, парниковые газы и генная инженерия пищевых продуктов – это лишь несколько знакомых примеров. Наиболее радикальные из технокритиков были вдохновлены трудами таких антропологов, как Стэнли Даймонд, которые выказывали глубокое восхищение оставшимися в мире охотниками-собирателями.
Для философа-анархопримитивиста Джона Зерзана все технологии разрушительны, развратны и унизительны, и лишь возвращение к нашему изначальному, долингвистическому, дотехническому состоянию позволит нам полностью восстановить нашу врожденную свободу и спонтанность.
Эта обложка журнала Modern Mechanix and Inventions от июня 1936 года олицетворяет техно-оптимизм середины 20 века.
С другой стороны, технооптимисты провозгласили, что человечество находится в процессе преодоления извечных ограничений любого рода – роста населения, уровней потребления, легкости передвижения, скорости общения, доступа к информации и так далее.
Но технокритики и технократы, от самых умеренных до самых крайних, склонны полагать, что в течение десятилетий, исключая вмешательство, человечество будет продолжать следовать траектории технологических изменений: единственное, что может помешать этому – продолжающийся «прогресс» означал бы пробуждение новой моральной чувствительности (неуместной, с точки зрения технократов), заставляющей людей полностью или частично отвергать технологии.
Пик нефти и пределы технологий
В дискурсе о Peak Oil, который начался с начала нового тысячелетия, основное внимание было уделено энергии как определяющему фактору социальной эволюции – а не технологиям как таковым, идеям или политической борьбе. И с этим сдвигом также пришло ощущение, что ограничения ресурсов в конечном итоге приведут к фундаментальным культурным изменениям – не моральные убеждения, не массовое просвещение или какое-то новое изобретение.
По мере роста цен на нефть и газ, сигнализирующего о начале периода пика, мы продолжаем наблюдать внедрение новых изобретений в виде последнего iPhone, следующего поколения ядерных бомб, улучшенных средств наблюдения и так далее. Однако есть свидетельства того, что поток новых изобретений, как и мировой поток нефти, начинает иссякать.
Физик Джонатан Хюбнер из военно-морского центра авиации Пентагона в Чайна-Лейк, Калифорния, в течение нескольких лет изучал темпы технологических изменений и изобретений, используя инновации, внесенные в каталог «Истории науки и техники». Применив некоторые сложные математические выкладки, он пришел к выводу, что скорость изобретения существенно новых и различных инструментов достигла пика в 1873 году и с тех пор постепенно снижается.
Технические прорывы на миллиард населения мира
Количество зарегистрированных патентов в США на миллион человек в США
Рисунок 18. Фото: Дж. Хюбнер, «Возможная тенденция к снижению мировых инноваций».
Согласно его расчетам, текущий уровень инноваций составляет семь важных технологических разработок на миллиард человек в год – примерно такой же уровень, как в Европе в 1600 году. Если эта тенденция сохранится, к 2024 году уровень инноваций снизится до темных веков.
Если предположить, что Хюбнер прав, может показаться, что внедрение ископаемого топлива в XIX веке привело к ранней волне изобретений, и мы живем на ее спаде. По мере того, как ископаемые виды топлива достигают пика и сокращаются, мы вряд ли увидим еще один подобный всплеск инноваций аналогичного типа или степени; вместо этого мы увидим адаптацию к низкоэнергетической культурной среде.
И эта адаптация может происходить посредством версий старых культурных моделей, которые возникли в результате реакции предыдущих поколений на аналогичные уровни доступной энергии.
Пик Ойл станет фундаментальным культурным водоразделом, по крайней мере таким же важным, как промышленная революция или развитие сельского хозяйства. Тем не менее, немногие ведущие комментаторы так считают.
Они обсуждают вероятность скачков цен на энергоносители и пытаются подсчитать, какой экономический ущерб они нанесут. Всегда решение – технологии: солнце или ветер и, может быть, немного водорода для горячих идеалистов; атомная энергия, битуминозные пески, гидраты метана и жидкий уголь для упрямых экономистов и инженеров, способствующих экономическому росту; магнитные генераторы свободной энергии Теслы для доверчивых жителей окраин.
Но технологии не могут решить основную дилемму, с которой мы сталкиваемся в результате применения ископаемого топлива для решения всех человеческих проблем или желаний. Мы увеличиваем численность населения, разрушаем среду обитания, подрываем глобальную климатическую стабильность и истощаем ресурсы способами и темпами, которые невозможно уменьшить с помощью каких-либо новых инструментов или источников энергии.
Единственный путь вперед, который не заканчивается исчезновением человечества и тысяч или миллионов других видов, – это свертывание всего человеческого проекта – как с точки зрения численности людей, так и с точки зрения уровня потребления на душу населения.
О каком драматическом откате идет речь? никто не знает.
Это в значительной степени зависит от того, как мы справимся с неизбежным коллапсом финансовой и управленческой систем, и сможем ли убедить мир принять глобальный протокол истощения запасов нефти; или вместо этого безжалостно биться за последние запасы нефти, пока даже «победители» не будут полностью истощены, а нефтяные ресурсы будут израсходованы или уничтожены в самом конфликте.
В худшем случае идеал Зерзана о возвращении к охоте и собирательству может быть реализован – хотя и не по моральному выбору, а по жестокой судьбе.
Если инструменты класса D, работающие на дешевом масле, избавят от тяжелой работы, жизнь без изобилия экстрасоматической энергии потребует больше труда – конечно, для производства продуктов питания. Возвращение рабства – пугающе реальная возможность. Избежать подобных кошмарных сценариев можно только тщательной, упорной совместной работой.
Смотря на техно-коллапс
А пока чего ожидать и что делать?
На самом деле, я думаю, мы можем ожидать увидеть некоторые из худших эксцессов в истории человечества, но, возможно, только кратковременно и в определенных местах. Через несколько десятилетий правительственные и корпоративные структуры, способные творить подобные беспорядки, рухнут из-за нехватки топлива. Мы также можем предвидеть – и участвовать в – локализованных совместных попытках реорганизовать общество в меньших масштабах.
В этих условиях попытки преждевременно привести индустриализм к краху кажутся бессмысленными и ошибочными: разорение наступит довольно скоро само по себе. Лучше потратить время и усилия на личную и общественную готовность. Повысьте свои шансы на выживание, овладейте практическими навыками, в том числе изготовлением и использованием орудий палеолита, научитесь понимать и ремонтировать (насколько это возможно) существующие инструменты, в том числе водяные насосы, сельскохозяйственные орудия и инструменты для деревообработки, которые, вероятно, все еще будут полезны, когда нет бензина или электричества.
Сохраняйте все, что красиво и разумно. Сюда входят научные и культурные знания, а также примеры достижений человека в искусстве. Никто не может сохранить все это или даже значительную часть; выберите то, что вам нравится (а лучше то, что полезно, например гилозоику Пифагора или естественное земледелие Фукуоки).
Большая часть этого в настоящее время записана на носителях с сомнительными перспективами выживания – на магнитных дисках или пленках, компактных лазерных дисках или пропитанной кислотой бумаге. Если кто-то не прилагает усилий, лучшее из того, что мы достигли за прошедшие столетия и десятилетия уйдет в прошлое вместе с худшим.
В лучшем случае следующие поколения окажутся в режиме низкого потребления энергии, в котором моральные уроки, извлеченные из эпохи ископаемого топлива и его упадка, навсегда останутся в культурной памяти. Подобно коренным американцам, которые знали из плейстоценовых вымираний, что чрезмерная охота приводит к голоду, они обнаружат, что рост не всегда хорош, что скромные материальные цели обычно лучше для всех в долгосрочной перспективе, чем экстравагантные, и что каждая технология имеет скрытую стоимость.
Бесплатных обедов нет. Можно надеяться, что, подобно ирокезам, которые давно пришли к выводу, что борьба за ограниченные земли и ресурсы означает лишь бесконечное продолжение насилия и смерти, они также изучат методы и культуру миротворчества.
Мы, люди, склонны извлекать по-настоящему трудные уроки только из горького опыта (и то редко). Это действительно тяжелые уроки. Если мы их поймем, возможно, горький опыт пристрастия к ископаемому топливу, а затем необходимости перебраться в холодную избу, не будет полностью бессмысленным.
Пятьдесят миллионов фермеров
Не так давно было время, когда голод был ожидаемой, если не нормальной, частью жизни. До XIX века – будь то в Китае, Франции, Индии или Великобритании – еда почти полностью поступала из местных источников, и урожай был разным. В хорошие годы его было предостаточно – для сезонных застолий и для хранения еды в ожидании зимы и наступающих тяжелых времен.
В тяжелые годы голод уничтожал самых бедных и самых слабых – самых молодых, старых и больных. Иногда плохие годы сменялись один за другим, уменьшая численность населения на несколько процентов. Это было нормальным условием жизни в доиндустриальных обществах, и оно сохранялось тысячи лет.
Сегодня в Америке трудно себе представить такое состояние. Еда настолько дешевая и в изобилии, что ожирение – гораздо более распространенная проблема, чем голод. В среднем мегамаркете можно найти впечатляющий ассортимент экзотических продуктов со всего мира, и даже самые основные продукты обычно доставляются на грузовиках за сотни миль.
Многие люди в Америке действительно голодали во время Великой депрессии, но это были времена, которые могут вспомнить только пожилые люди. При нынешнем режиме крайне бедные могут страдать от хронического недоедания и пропускать приемы пищи, но для большинства проблема заключается в том, чтобы найти время в напряженном дневном графике, чтобы сходить в продуктовый магазин или приготовить еду.
В результате растет количество ресторанов быстрого питания: еда может быть не очень питательной, но даже час работы при минимальной заработной плате позволит купить пару обедов. В 1950 году средняя американская семья тратила на еду 20 процентов своего дохода; сегодня эта цифра составляет 10 процентов2.
Хотя это экстраординарная ситуация, это единственная ситуация, с которой когда-либо сталкивалось большинство живущих сегодня американцев, и поэтому мы склонны предполагать, что она будет продолжаться бесконечно. Однако есть основания полагать, что нынешнее аномальное изобилие недорогой еды может быть временным; в таком случае нынешнее и будущие поколения могут познакомиться с этим старым, ранее знакомым, но нежеланным гостем – голодом.
Ниже приведены четыре основных основания (есть и другие) этого мрачного прогноза.
Первый фактор связан с надвигающейся нехваткой топлива. Это тема, о которой я много писал в другом месте, поэтому я не буду повторяться в деталях. Достаточно сказать, что эра дешевой нефти и природного газа приближается к краху: мировая добыча нефти, по прогнозам, достигнет пика примерно в 2010 году, а темпы добычи природного газа в Северной Америке уже снижаются. Эти события будут иметь огромное значение для американской продовольственной системы, зависящей от нефти.
Современное промышленное сельское хозяйство было описано как метод использования почвы для превращения нефти и газа в пищу. Мы используем природный газ для производства удобрений.
Мы используем нефть в качестве топлива для сельскохозяйственной техники и энергетических ирригационных насосов, в качестве сырья для пестицидов и гербицидов, при обслуживании животноводства, при хранении и сушке сельскохозяйственных культур, а также для транспортировки сельскохозяйственных ресурсов и продукции.
На сельское хозяйство приходится около 17 процентов годового энергетического бюджета США; это крупнейший потребитель нефтепродуктов по сравнению с другими отраслями. Для сравнения, американские военные во всех своих операциях используют менее половины этого количества. Ежегодно для того, чтобы прокормить каждого американца, требуется около 350 галлонов (1500 литров) нефтяного эквивалента, и каждая калория произведенной пищи требует в среднем десяти калорий из ископаемого топлива. Это продовольственная система, крайне уязвимая на всех уровнях для нехватки топлива и стремительного роста цен. И оба они неизбежны.
Попытка восполнить нехватку топлива за счет производства большего количества биотоплива – этанола, бутанола и биодизеля – окажет еще большее давление на продовольственную систему и, вероятно, приведет к конкуренции между использованием земли и других ресурсов в качестве продовольствия и топлива необходимых для сельскохозяйственного производства. Уже 14 процентов урожая кукурузы в США идет на производство этанола, и ожидается, что эта доля вырастет до одной четверти исключительно благодаря существующим проектам – развитию и правительственным мандатам3.
Второй фактор, потенциально ведущий к голоду, – это нехватка фермеров. В значительной степени успех промышленного сельского хозяйства заключается в его эффективности труда: сегодня для производства определенного количества продуктов питания требуется гораздо меньше человеческого труда, чем это было несколько десятилетий назад (фактическая доля, сравнивая 2000 год с 1900 годом, составляет примерно одну седьмую).
Но сам этот успех подразумевает растущую уязвимость. Нам не нужно столько фермеров в процентах от населения, как раньше; Таким образом, на протяжении прошлого столетия большинство фермерских семей – включая сотни тысяч и, возможно, миллионы, которые предпочли бы сохранить свой сельский, самодостаточный образ жизни – были вынуждены переехать в города и найти работу.
Сегодня так мало людей занимаются сельским хозяйством, и эти жизненно важные знания о том, как вести сельское хозяйство, исчезают. Средний возраст американских фермеров превышает 55 лет и приближается к 60 годам. Доля основных фермеров моложе 35 лет упала с 15,9 процента в 1982 году до 5,8 процента в 2002 году. Из всех известных мне мрачных статистических данных они, несомненно, являются одними из самых пугающих. Кто будет выращивать наши продукты через 20 лет?
При меньшем доступе нефти и газа нам потребуется гораздо больше знаний и мышечной силы, посвященных производству продуктов питания, и, следовательно, гораздо больше людей на ферме, чем у нас сейчас.
Третья тревожная тенденция – растущая нехватка пресной воды.
Более 80 процентов пресной воды, потребляемой в стране, идет на сельское хозяйство. Центральная долина Калифорнии, которая производит значительную часть фруктов, орехов и овощей в стране, практически не получает осадков в летние месяцы и в значительной степени зависит от орошения. Но снежный покров на Сьеррах, который обеспечивает большую часть этой воды для орошения, сокращается, а водоносный горизонт, который снабжает большую часть остальной воды, опускается во много раз быстрее, чем скорость ее восстановления. Если эти тенденции сохранятся, Центральная долина может оказаться не в состоянии производить продукты питания в каких-либо значительных количествах в течение двух или трех дней десятилетий. В других частях страны аналогично чрезмерно расходуют водные бюджеты, и очень мало делается для того, чтобы справиться с этой надвигающейся катастрофой.
И, наконец, в-четвертых, существует проблема глобального климата. Часто для этого используется фраза «глобальное потепление», означающая только то, что средняя мировая температура повысится на пару градусов или более в течение следующих нескольких десятилетий. Гораздо более серьезной проблемой для фермеров является дестабилизация погодных условий.
Мы сталкиваемся не только с более теплым климатом, но и с климатическим хаосом: засухи, наводнения и более сильные штормы в целом (ураганы, циклоны, торнадо, ливневые бури) – непредсказуемая погода всех видов. Фермеры зависят от относительно постоянных сезонных режимов дождя и солнца, холода и жары; изменение климата может означать, что фермеры не смогут выращивать урожай в данном регионе, и даже один ураганный шторм может уничтожить урожай за весь год.
Учитывая тот факт, что современное американское сельское хозяйство стало в высшей степени централизованным из-за дешевого транспорта и экономии за счет масштаба (например, почти весь национальный урожай шпината происходит из одной-единственной долины в Калифорнии), ущерб от этого чудовищного шторма сегодня потенциально носит или континентальный характер даже в глобальном масштабе. Мы вступили в столетие, в котором ненормальная погода становится все более нормальной.
Я не указываю на эти проблемы и их возможные последствия для того, чтобы вызвать панику. Как я предлагаю ниже, есть решение по крайней мере двух из этих дилемм, одно, которое также может помочь нам решить оставшиеся две. Это непростая или легкая стратегия, и она потребует скоординированных и устойчивых национальных усилий. Но помимо предотвращения голода, эта стратегия может позволить нам решить множество других, казалось бы, не связанных между собой социальных и экологических проблем.
Интенсификация производства продуктов питания
Чтобы лучше понять проблемы и предлагаемое решение, важно, чтобы мы понимали, как возникла наша нынешняя исключительная ситуация дешевого изобилия. Для этого мы должны вернуться не просто на несколько десятилетий, а как минимум на десять тысяч лет.
Истоки сельского хозяйства окутаны тайной, хотя археологи на протяжении десятилетий утаивают эту загадку. Мы знаем, что садоводство начиналось независимо в несколько разные периоды, по крайней мере, в трех регионах -
Ближний Восток, Юго-Восточная Азия и Центральная Америка. После окончания последнего ледникового периода, примерно 12000 лет назад, большая часть человечества пережила многовековой продовольственный кризис, вызванный чрезмерной охотой на мегафауну, которая была в центре рациона человека. Последующее одомашнивание растений и животных принесло относительную продовольственную безопасность, а также способность поддерживать более крупные и малоподвижные популяции.
По сравнению с охотой и собирательством, садоводство интенсифицировало процесс добычи пищи, то есть производило больше еды на единицу земли, используя больше рабочей силы. Интенсификация (потому что она привела к увеличению плотности населения – т. Е. К увеличению количества ртов для кормления) затем привела к необходимости еще большей интенсификации: таким образом, садоводство в конечном итоге привело к сельскому хозяйству (полевому земледелию). Последние производили еще больше продуктов питания на единицу земли, что способствовало большему приросту населения, что означало еще больший спрос на продукты питания. Мы описываем классический самоусиливающийся цикл обратной связи.
Садоводство как социальный режим не представляло решающего разрыва с охотой и собирательством. Точно так же, как женщины ранее участвовали в основной производственной деятельности, собирая пищу растений и охотясь на мелких животных, теперь они играли важную роль в посадке, уходе и уборке сада – занятиях, которые были совместимы с уходом за младенцами и маленькими детьми. Таким образом, статус женщин оставался относительно высоким в большинстве садоводческих обществ. Сезонные излишки были относительно небольшими, и полное разделение труда отсутствовало.
Но по мере развития сельского хозяйства – с полевыми культурами, плугами и тягловыми животными – общества неизбежно мутировали в ответ. Пашня была делом мужчин; женщины были вынуждены оставаться дома и потеряли социальную власть, большие сезонные излишки требовали управления, а также защиты от рейдеров; В результате увеличилось количество штатных менеджеров и специалистов по насилию. Общества стали многослойными: богатые правящие классы (которых никогда не существовало среди охотников-собирателей и редко встречались среди садоводов) сидели на вершине экономического роста.
пирамида, в которую вошли писцы, солдаты и религиозные деятели, и которая поддерживалась у своей базы гораздо более многочисленными крестьянами, которые производили всю пищу для себя и всех остальных. Письменность, математика, металлургия и, в конечном счете, атрибуты современной жизни в том виде, в каком мы ее знаем, таким образом, вытекали не столько из земледелия в целом, сколько из сельского хозяйства в частности.
Каким бы важным ни был пример интенсификации сельского хозяйства, во многих отношениях он бледнеет по сравнению с тем, что произошло в течение прошлого века или около того, с применением ископаемых видов топлива в сельском хозяйстве.
Тракторы, работающие на бензине, заменили лошадей и волов, освободив больше земли для выращивания продуктов питания для гораздо большего числа людей. Процесс Габера-Боша для синтеза аммиака из ископаемого топлива, изобретенный незадолго до Первой мировой войны увеличил вдвое количество азота, доступного для зеленых растений, причем почти весь этот прирост идет непосредственно на продовольственные культуры.
Новые гибридные сорта растений также якобы привели к повышению урожайности. Радикально улучшились технологии хранения продуктов. А транспортные системы, работающие на топливе, позволили продавать местные излишки не только на региональном уровне, но и на национальном и даже глобальном уровне. С помощью всех этих стратегий мы разработали средства, чтобы прокормить в семь раз больше населения, которое существовало в начале промышленной революции. И в результате мы сделали сельское хозяйство неэкономичным и непривлекательным для всех, кроме некоторых.
