Текст книги "Ключи от рая"
Автор книги: Ричард Дейч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 28 страниц)
И тут Майкл сунул руку в карман. Это было совершенно естественное движение, каким достают носовой платок или мелочь. Но искал он в кармане совсем другое. Зажав этот маленький предмет в руке, он склонился над витриной, словно чтобы напоследок еще раз восхититься золотым медальоном. И при этом прикрепил мягкий коричневый шарик под стеклянным ящиком. Это движение, простое и естественное, осталось незамеченным. И то же самое Майкл повторил еще четыре раза, пока маленькая группа продвигалась по залам Грегорианского музея.
* * *
В одиннадцать часов дня раздался звонок на коммутатор Ватикана. Не назвавшая себя женщина, не дав дежурному возможности сказать хоть слово, заявила, что, согласно надежным источникам, вскоре в соборе Святого Петра начнется демонстрация в защиту права на аборт, организованная молодыми студентами, готовыми протестовать против чего угодно до обеда, когда на смену убеждениям придет чувство голода. Ватикан, как и любое другое государство, выслушивает подобные предупреждения ежедневно. Как правило, большая их часть оказываются ложными, но даже единственное, оставленное без внимания, может привести к серьезному кризису. Полковнику Энджордину, командиру швейцарской гвардии, было доверено руководство как гвардией, так и папскими жандармами, и, следовательно, он отвечал за безопасность и защиту всего карликового государства. Формально Энджордин возглавлял и армию, и полицию Ватикана Тут он был самым главным. К каждому предупреждению полковник относился как к реальной угрозе; так же поступил и сейчас. Еще никогда он не закрывал двери собора и музеев из-за неподтвержденных предостережений, не собирался делать это и теперь. Однако Энджордин решил увеличить количество охранников, как в форме, так и переодетых. Как раз сейчас проходил подготовку новый набор. Эта тревога станет хорошим способом проверить бдительность новобранцев. Энджордин отрядил патрулировать Ватикан тридцать пять дополнительных сотрудников ватиканской полиции.
Маленькая группа брата Иосифа вошла в Сикстинскую капеллу. Майкл понял, что перешел Рубикон и обратной дороги уже нет. Времени было 11.16; оставался еще час до конца экскурсии и около получаса до того, как они попадут в Музей сокровищ ризницы. Это время Майкл собирался потратить на то, чтобы сосредоточиться на предстоящей операции, полностью очистив рассудок от всех прочих мыслей: о возможной неудаче, о Буше, о Мэри. Для успеха необходима полная концентрация. Он снова и снова мысленно прокручивал план, добиваясь полного совершенства, когда рассудок и тело будут действовать на автопилоте, как это происходит с актером на сцене. Майкл постоянно отмечал перемещения охранников, как в форме, так и переодетых. Их движения были такими же четкими и расписанными по времени, как и в предыдущие дни. Он уже знал распорядок смены охранников, знал их в лицо и даже по именам. И вот сейчас заметил, что число охранников увеличилось: на помощь папским жандармам подоспели новые люди. Причем эти люди были чем-то встревожены. Что случилось?
Знаменитый потолок Сикстинской капеллы изображает сюжеты из Библии, начиная с Сотворения мира и до Великого потопа. В 1508 году Папа Юлий II пригласил – то, что в те дни считалось приглашением, в наше время было бы расценено как принудительное рабство – художника Микеланджело, чтобы тот создал этот шедевр, посвященный Богу. Молодой гений, которому тогда было всего тридцать три года, взялся за работу с неохотой. Он видел в живописи низшую форму искусства, которая не шла ни в какое сравнение с благородной скульптурой. Однако рукой Микеланджело двигали соображения высшей политики, а также не допускающий возражений папский эдикт. Мастеру предстояло расписать пространство свыше трех тысяч квадратных футов; всего на сводах было нарисовано более трехсот фигур. Микеланджело приходилось работать в невыносимых условиях, лежа на спине на помосте на высоте восемьдесят пять футов над полом, практически без отдыха. Несмотря на жару, перемежавшуюся холодом, вдохновение ни на миг не покидало великого мастера.
В передней части капеллы, за алтарем из мрамора и золота находилась другая фреска, размерами еще больше, чем потолок. Занимающая всю стену, она была более темной, более мрачной, более зловещей по сравнению с изображением над головой. Фреска называлась «Страшный суд»; на ней Бог был изображен беспощадным и безжалостным, сошедшим на землю, чтобы карающей рукой поразить погрязшее в разврате человечество. Эту работу поручил Микеланджело в 1534 году Папа Климент VII. Хотя сам Папа вскоре после этого умер, его благоволение к Микеланджело и сила воли ощущаются и по сей день. Приблизительно в то же время Папа поручил Буонарроти переработать форму швейцарской гвардии, добавив золотой, синий и коричневый цвета – своего родового герба. Климент происходил из знаменитого итальянского семейства Медичи, оставившего значительный след в политической и деловой жизни Италии эпохи Возрождения.
Микеланджело потратил четыре года на роспись потолка Сикстинской капеллы; эта работа проникнута верой и надеждой, Бог изображен живым, милосердным. Но «Страшный суд», на который ушло почти семь лет, – фреска поистине жуткая.
На ней Бог изображен безжалостным, мстительным. Центральная фигура Христа окружена массой людей. Слева поднимаются на небеса праведники; их тела невесомо парят, покинув могилы в земле. Справа внизу проклятые отправляются в ад, где их встречают твари с копытами вместо ног. В подземелье алчно горят зловещие глаза Люцифера, поторапливающего своих подручных.
Это не столько произведение искусства, сколько предостережение: тем, кто дерзнет предать Господа, неминуемо придется познать на себе его гнев.
В правом нижнем углу изображения Майкл различил фигуру, которую тащит в преисподнюю мерзкая тварь. Лицо несчастного грешника, влекомого навстречу гибели, искажено бесконечным ужасом. Из трехсот фигур эта единственная, которая смотрит с фрески. Понимая, что надежды на спасение нет, падшая душа словно смотрела на Майкла, ища понимания.
Все изображение буквально кричало Майклу, что его действия приведут к самым страшным и необратимым последствиям. Внезапно его рассудок затянулся туманом, скрывшим цель, которая перед ним стоит, и побудительные причины. Однако Майклу удалось быстро совладать с собой. Его благоденствие не имеет значения; главное – спасти Мэри. И следующие несколько минут определят ее судьбу. Он уже зашел слишком далеко. Подобно падшим душам на фреске, надежды на спасение у него больше нет.
ГЛАВА 10
Брат Иосиф провел своих подопечных через толпу, заполнившую собор Святого Петра, в Музей сокровищ ризницы. Это был заключительный пункт небольшой экскурсии. Еще пятнадцать минут, после чего все вернутся в лекционный зал, где будет возможность задать вопросы.
В этом музее собраны полотна, посвященные святому Петру, другим апостолам и их влиянию на последующие века. Центральную часть зала занимали стеклянные витрины с Библиями, книгами и рукописями – лишь малая толика огромной библиотеки Ватикана. Большая часть томов хранилась в архиве Ватикана, доступ куда можно было получить только с разрешения самого Папы. В нескольких витринах экспонировались предметы и документы эпохи императора Константина, другие же были отведены более древним реликвиям, восходящим к временам самого Христа: четки, керамика, монеты, обрывки одежды и инструменты давно минувших дней. Самым значительным экспонатам требовались отдельные витрины; во многих случаях они и размещались обособленно. Но Майкла они не интересовали.
Раскрыв рюкзачок, он достал блокноты. Зажав их в правой руке, левой рукой порылся в кармане и вытащил бумажник.
– Альберт, – обратился Майкл к профессору Хиггинсу, – вы не могли бы мне помочь? Будьте добры, подержите вот это.
Не скрывая раздражения, Хиггинс шумно вздохнул, забирая блокноты из протянутой руки. Сунув руку глубже, Майкл достал из сумки красную ручку и убрал ее в нагрудный карман. Затем взял свои вещи у Хиггинса, и тот пулей рванул догонять остальных членов группы.
– Спасибо, – бросил ему вслед Майкл.
Он сверился с часами: 11.59. Нащупав что-то в кармане, Майкл склонился над стеклянной витриной и незаметно подсунул этот предмет под нее. Небольшой коричневый шарик с розовой начинкой в середине.
Он догнал группу, когда та подошла к витрине, в которой лежали ржавые оковы. Бронзовая табличка под ними гласила: «Выражаем признательность церкви Сан-Пьетро ин Винколи за честь выставить оковы святого Петра».
– Перед смертью Петр совершил паломничество в Святую землю на гору Кефас. Там в течение двух недель он молился, прося святого отца дать указания. Большинство ученых сходятся в том, что Петр вернулся в Святую землю для того, чтобы повидать своих родственников. Однако некоторые исследователи утверждают, что ему открылось видение будущего, и в частности его собственной смерти, и он отвез что-то в землю Господа, чтобы это не попало в руки Нерона, развращенного императора Римской империи. Когда Петр был в отъезде, в Риме случился великий пожар, уничтоживший две трети огромного города и погубивший тысячи жителей.
По возвращении в Рим Петр обнаружил, что его собратья-христиане схвачены безжалостным Нероном, обвинившим их в бедах, которые обрушились на город. Петра заковали в цепи, – брат Иосиф указал на ржавые оковы, – после чего он был послан на пытки за свои убеждения. Девять долгих месяцев Петр вместе со святым Павлом провел в подземелье Мамертинской тюрьмы, в полной темноте. Затем Нерон приказал его казнить. Считая святого апостола лишь наглецом, дерзнувшим посягнуть на его власть, император распорядился распять Петра на кресте, умышленно повторяя казнь, которой был подвергнут Иисус. Петр, желая избежать сравнения со Спасителем, попросил, чтобы его распяли на перевернутом кресте, вниз головой, и эта просьба была удовлетворена.
Пока все внимательно слушали брата Иосифа, Майкл незаметно отошел к стеклянной витрине в углу. Освещенная одним ярким лучом прожектора, витрина стояла на пьедестале из оникса высотой три фута. От посетителей ее отгораживала покрытая бархатом цепочка, натянутая между тремя бронзовыми стойками. Майкл даже не посмотрел на витрину – за последние три дня он уже трижды изучал ее. Внутри на пурпурной подушечке лежали два древних ключа.
Брат Иосиф продолжал рассказ о мученической смерти святого, распятого вниз головой безжалостным тираном.
– Нерон был одним из самых гнусных правителей Римской империи. В первую очередь он прославился своим знаменитым цирком, где на преступников и рабов спускались львы и публика с восторгом наблюдала, как голодные хищники разрывают их на части. Пьяные придворные оргии были известны во всем тогдашнем мире, и за две тысячи лет, прошедшие после смерти Нерона, человечество больше не знало подобного падения и разврата. Коварный, жестокий и безнравственный, Нерон стоит на одной ступени с Гитлером, Пол Потом и Чингисханом.
Еще преподавая в университете, брат Иосиф отточил до совершенства умение полностью овладевать вниманием слушателей. На его лекциях студенты даже не кивали. И сейчас экскурсанты обступили гида тесным кольцом, жадно ловя каждое его слово.
И именно эта полная сосредоточенность стала причиной того, что все вздрогнули от испуга и неожиданности, услышав в одном из предыдущих залов приглушенный хлопок.
* * *
Двести шестнадцать видеокамер наблюдения управлялись тридцатью шестью мониторами; на каждый монитор выводились изображения с шести камер, которые поочередно циклически менялись с интервалом в четыре секунды, причем любое можно было остановить в любой момент одним нажатием тумблера. Каждая группа мониторов, запрятанных между колоннами из розового мрамора, обслуживалась отдельной сменой из трех охранников. Раз в час каждый из охранников на пятнадцать минут отрывался от мониторов, чтобы дать отдохнуть глазам. Вот уже три года в Ватикане не случалось ни одного сколько-нибудь значительного инцидента. В последний раз это был сумасшедший, который ворвался в Сикстинскую капеллу, размахивая пистолетом, и потребовал, чтобы ему немедленно показали Бога, иначе он начнет стрелять в потолок. Это происшествие едва удостоилось упоминания в выпусках новостей. Тогда Хуана Меденеса задержал один человек. За свою отвагу он был произведен в полковники и лично назначен Папой Иоанном Павлом II начальником Главного ордена бдительности. Таким образом, Стефан Энджордин в тридцать один год стал самым молодым руководителем службы безопасности Ватикана. Подчиненные его уважали, но и боялись: Энджордин терпеть не мог некомпетентности, пререканий и недомолвок и без колебаний своим мягким баритоном отчитывал за малейшие проступки. Впервые появившись в Ватикане, он сразу же завоевал любовь швейцарских гвардейцев широкой улыбкой и неувядающим чувством юмора; однако с увеличением возложенной на него ответственности Энджордин растерял обаяние, посчитав его помехой отношениям между командиром и подчиненными.
И вот сейчас полковник Энджордин расхаживал по дежурному центру, спрятанному в подвалах здания кордегардии, наблюдая за сорока тремя сотрудниками, втиснутыми в это помещение, которое представляло собой смесь высоких технологий и творений Ренессанса. Подобно всем швейцарским гвардейцам, он был холост: ничто постороннее не должно отвлекать тех, кому вверена жизнь и безопасность понтифика, а счастьем семейной жизни можно будет насладиться и позже. Энджордин был солдатом, чья цель всегда ясна, чье дело всегда правое, вне зависимости от прихотей политиков и правителей. Перед ним стояла задача, которая не допускала двойного толкования: защищать Бога, Папу и это государство с территорией площадью сто девять акров.
Энджордин гордился тем, что постоянно следит за новейшими технологиями, внедряя их в систему безопасности Ватикана. Устройства, способные «унюхать» взрывчатку и отравляющие вещества, были настроены на самое совершенное оснащение, которое используется в армии, террористами, религиозными фанатиками и разного рода шутниками. Спрятанные в арках дверных проемов сканеры, которые просвечивали всех посетителей, превосходили все то, что можно встретить в аэропортах, посольствах и даже в Белом доме. Несчетное количество холодного и огнестрельного оружия было изъято у туристов, которые хотя и не замышляли ничего плохого и с готовностью помогали службе охраны, тем не менее не скрывали своего изумления, столкнувшись с эффективной работой команды Энджордина.
Полковнику Энджордину удалось вырвать из рук врага элемент внезапности, а если лишить врага фактора внезапности, можно заранее увидеть его приближение. Вот почему сейчас взгляд полковника был прикован к мониторам номер шесть и семь. Все мышцы поджарого тела Энджордина были напряжены. Он не мог поверить своим глазам.
* * *
Хлоп! Со стороны стеклянной витрины посреди центрального зала Музея сокровищ ризницы послышалось громкое шипение. Повалил плотный, густой дым, в считаные секунды затянувший сплошным непроницаемым облаком весь зал.
И тут одна за другой задрожали остальные витрины, под которыми прозвучали такие же хлопки. То, что поначалу показалось незначительным происшествием, быстро переросло в опасную ситуацию. Взрывы, начавшиеся в дальнем конце длинного коридора, подобно падающим костяшкам домино устремились вперед. В заполненных дымом залах воцарилось смятение. Началась всеобщая паника. Посетители кричали, Матери хватали своих детей, выла сирена тревоги. В этом оглушительном гвалте не было слышно призывов сохранять спокойствие и ждать дальнейших указаний. Объятые паникой посетители, которых в одном только Музее сокровищ ризницы насчитывалось больше двухсот, бросились к выходу. Дым уже был плотным и вязким, словно патока. Люди толкались, натыкаясь вслепую друг на друга. Смятение становилось полным.
Практически одновременно такие же в точности приглушенные хлопки раздались в Грегорианском музее. Еще четыре витрины принялись извергать дым, повергая туристов в панику.
По всему музейному комплексу без предупреждения с грохотом опустились стальные жалюзи, закрывая размещенные на стенах произведения искусства. Книги, рукописи, реликвии оказались герметически запечатаны в витринах под дюймовым стеклом, оснащенным сигнализацией, которое защитило их от внешнего мира. Эти фрески и живописные полотна, книги и скульптуры были созданы во имя Бога. Потеря их стала бы невосполнимой, поэтому современный мир постарался защитить бесценное прошлое.
* * *
Брат Иосиф оставался островком спокойствия в бушующем океане. Он приказал всем членам своей группы взяться за руки и повел их к выходу. Глаза, казалось, горели огнем, по щекам градом катились слезы, однако решимость его оставалась непоколебимой. Монахини и раввины в каком-то смысле даже обрадовались случившемуся, восприняв это как добавку к намеченной на день программе. И хотя глаза у них тоже болели, а горло раздирал удушливый кашель, страх ни на мгновение не сменил охватившего их восторженного возбуждения.
Чего никак нельзя было сказать про профессора Хиггинса. Он пришел сюда не для того, чтобы умереть, и будь проклят Господь Бог, если в его храме профессора ждет смерть! Что напишут газеты, что скажут его коллеги и идейные противники? Он останется в истории не благодаря выдающимся трудам, а из-за своей нелепой смерти: еще одна жертва козней католической церкви, которая наконец сквиталась и с ним. И вдруг кто-то схватил Хиггинса за шею. Он почувствовал укол чуть ниже уха, и у него сразу же закружилась голова. С ужасом представив свою собственную смерть, профессор попытался оторваться от нападавшего. Ученый побежал, как ему казалось, в сторону выхода. У него не было времени осознать, насколько он ошибался. Налетев на мраморное изваяние святого Фомы Аквинского, покровителя католических университетов и школ, Хиггинс отключился еще до того, как рухнул на пол.
Из всех выходов хлынула толпа, которая быстро заполнила площадь Святого Петра. Люди кричали, кто-то предположил, что весь музейный комплекс объят пламенем. Брат Иосиф спокойно отвел свою маленькую группу в угол и, обессиленный, рухнул без чувств. Все радостно заговорили, перебивая друг друга, и никто не заметил, что Майкл и профессор Хиггинс куда-то исчезли.
* * *
А внутри музея – только дым, который густыми клубами вздымается вверх, а затем опускается, наползая сам на себя. Нечего даже думать о том, чтобы увидеть собственную руку, поднесенную к лицу: в лучшем случае удастся разглядеть свой нос. Звуки паники ослабли; большая часть посетителей покинули здание. В зале оставались лишь Майкл Сент-Пьер и распростертый на полу профессор Хиггинс.
У Майкла было максимум тридцать секунд. Вот-вот здесь появятся сотрудники ватиканской полиции и пожарной охраны. Майкл тщательно спланировал все заранее, расчет времени был безукоризненным. Дымовые шашки, которые он соорудил в авторемонтной мастерской из сахара, нафталина к английской соли, сработали просто превосходно. Ключом к успеху стали розовые и белые запалы: как только они вступали в соприкосновение с коричневой смесью, оболочка растворялась, после чего следовала молниеносная реакция. Целая смесь была на два сантиметра толще и выступала в роли запала с задержкой сорок пять минут. Розовая смесь держалась всего каких-то пять минут. Вероятность возникновения пожара полностью исключалась. Майкл был не из тех, кто подвергает опасности жизнь людей.
Подхватив бесчувственное тело Хиггинса, Майкл протащил его к витрине с ключами. В кои-то веки удача улыбнулась ему. Здесь дым оказался самым густым. Майкл огляделся вокруг, прислушался. Убедился, что он совершенно один.
Раскрыв сумку, он достал оборудование, изготовленное в мастерской Вителли, и быстро собрал молоток. Подняв молоток высоко над головой, Майкл что есть силы обрушил его на стеклянный ящик. Толстое стекло не разбилось, даже не покрылось паутиной трещин. Но алмазный наконечник толщиной с прядь волос проткнул дюймовое стекло. И тотчас же в витрину устремился сжатый воздух из рукоятки, разрывая ее изнутри по швам. Зазвучал новый сигнал тревоги. Смешавшись с сиреной пожарной сигнализации, он усилил общее смятение.
* * *
Полковник Стефан Энджордин и два гвардейца бежали по собору навстречу последним посетителям, спешившим к выходу. Энджордин вызвал пожарных; они отставали от него меньше чем на минуту. Случившееся получило высшую категорию сложности, и служба безопасности отреагировала соответственно: тридцать шесть охранников бросились ко всем выходам из музейного комплекса, торопясь на помощь к тем сорока, что уже были на месте.
Энджордин и двое гвардейцев медленно продвигались через непроницаемую пелену, затянувшую залы Музея сокровищ ризницы, перекликаясь друг с другом. Полковника не оставляло тревожное ощущение, что происходящее не имеет никакого отношения к пожару.
* * *
Майкл остановился перед разбитой витриной. Протянув руку, он взял ключи. Осталось четырнадцать секунд. Поскольку ему самому с трудом удавалось разглядеть кончики своих пальцев, он был уверен, что его не видит никто. Майкл быстро разобрал молоток, в рукоятке которого находился баллончик с восемью литрами сжатого воздуха, на три составляющих. Игла с алмазным наконечником спряталась в шариковую ручку, пятифунтовый молоток превратился в корпус фотоаппарата, а рукоятка стала корешком книги, – и все это аккуратно поместилось в сумке Хиггинса. Майкл тщательно осмотрел кончики своих пальцев: нанесенный кисточкой жидкий латекс, застыв, стал неотличим от настоящей кожи, но только папиллярный узор на нем отсутствовал. Не колеблясь ни мгновения, Майкл сорвал полоски латекса с пальцев, скатал их в комок, сунул в рот и проглотил.
* * *
Когда двери были открыты, а вентиляция включилась на полную мощность, дым начал потихоньку рассеиваться. Энджордин вместе со своими людьми бежал по залам музея, откашливаясь, тщетно пытаясь разогнать дым руками, отчаянно стараясь увидеть хоть что-нибудь. Все трое прекрасно понимали разницу между двумя сигналами тревоги: второй извещал о том, что в музее орудует вор. Еще никогда из Ватикана ничего не похищалось, и гвардейцы были полны решимости не допустить, чтобы это произошло в их дежурство.
Они сразу же оказались у витрины с ключами и увидели разбитое стекло; однако внутри ничего нельзя было разглядеть из-за дыма. Развернувшись, Энджордин был потрясен, увидев стоящего рядом человека. Он по-итальянски потребовал у незнакомца объяснить, что тот здесь делает. Познания Майкла в итальянском были очень скудными, но он понял смысл сказанного.
– Что вы здесь делаете? – снова спросил Энджордин, переходя на английский.
– Я… я… – запинаясь, выдавил Майкл.
– Что вы здесь делать? Как вы разбить стекло? – вмешался один из гвардейцев.
Вернеа из всех троих был самым здоровенным; синий с золотом мундир на нем буквально расходился по швам. Гвардеец решил добиться ответов, к чему бы для этого ни пришлось прибегнуть. Он не собирался подвести своего командира.
Учащенно дыша, Майкл молча смотрел на гиганта-гвардейца.
Опустив могучую руку Майклу на плечо, Вернеа подтащил его к разбитой витрине.
– Где есть ключи?
Это было покушение на самого Господа, святотатство, за которое любое наказание будет слишком мягким. Но затем…
Дым вокруг витрины начал постепенно рассеиваться. Сначала немного. Полковник Энджордин нагнулся к разбитому стеклу, Вернеа тоже шагнул вперед – и с неохотой отпустил ноющее плечо Майкла. На пурпурной подушечке как ни в чем не бывало лежали два ключа.
– Прошу прощений, я виноват, сэр. Я не думать… – начал было великан-охранник.
Майкл замахал рукой, останавливая его.
– Нет, что вы, что вы, это я виноват. Я ничего не мог разглядеть сквозь дым. Этот человек… – Он указал на профессора Хиггинса, лежавшего ничком на полу. – Я его не заметил, и мы столкнулись, но витрина… Витрина уже была разбита.
Не обращая внимания на сбивчивое объяснение американца, Энджордин постарался оценить ситуацию. Он осмотрел разбитую витрину так, словно та могла ответить, что именно произошло, после чего, отойдя от нее, обвел взглядом соседние витрины. Полковник впитывал все: разбитое стекло, дым, двоих подозреваемых, откладывая информацию в память. Наконец он опустился на корточки рядом с Хиггинсом и перевернул его. Ощупав карманы профессора, до сих пор не пришедшего в себя, полковник не нашел ничего, кроме бумажника и ключей от гостиницы. Раскрыв сумку, лежавшую на полу рядом с Хиггинсом, он достал две книги и передал их своим подчиненным. Порывшись глубже, нашел три ручки и пачку листовок, направленных против церкви. Мрачно о глядев улов, Энджордин продолжил поиски и нащупал нечто такое, что ему удалось вытащить из кожаной сумки с большим трудом. Фотоаппарат оказался значительно тяжелее всех тех, с которыми ему доводилось иметь дело. Полковник покрутил его в руках, пораженный весом – не меньше пяти фунтов. Он снова посмотрел на листовки, и его лицо залилось краской. Многозначительно переглянувшись с Вернеа, он уставился на распростертого Хиггинса и презрительно усмехнулся. Этого человека Энджордин уже видел на мониторе системы наблюдения, когда тот спорил с братом Иосифом; спутать его нельзя было ни с кем: высокомерная надменность, неприкрытое презрение и отвращение на лице. У этого туриста не было ни капли уважения к церкви. Полковнику пришлось сделать над собой огромное усилие, чтобы хорошенько не треснуть его так, чтобы он никогда больше не очнулся.
– Вы не ранены? – рассеянно спросил Майкла Энджордин, мысленно находящийся в другом месте.
Полковник даже не повернулся к Майклу; его взгляд оставался прикован к неподвижному телу Хиггинса.
– Нет, я только переволновался. Пожар…
– Мы вас проводим, – остановил его Энджордин. Он повернулся ко второму охраннику.
– Райнер!
* * *
Капрал Райнер взял Майкла за руку и повел сквозь редеющий дым. Их одинокие шаги гулко звучали в опустевших залах музея. Подобно призракам, которые материализовались из стен, швейцарские гвардейцы и ватиканские полицейские бесшумно занимали места у всех витрин, полотен и дверей; на смену алебардам пришли автоматические винтовки и пистолеты. Оглянувшись на место преступления, Майкл поразился, насколько быстро и эффективно откликнулась охрана на нападение. Энджордин распоряжался своими людьми так, словно это были продолжения его собственных конечностей. Хиггинс медленно приходил в себя. Вернеа рывком поднял его на ноги; у профессора тряслась голова, взгляд оставался рассеянным. Майклу захотелось на время превратиться в муху, чтобы получить возможность присутствовать на допросах Хиггинса: он много бы дал за то, чтобы услышать, как надменный профессор будет объяснять присутствие в своей сумке таких странных вещей. Отвертеться ему не удастся. Ненависть Хиггинса к католической церкви общеизвестна; он сам трубил о ней во всеуслышание. Не потребуется особой фантазии, чтобы приписать ему вину в случившемся. По прихоти судьбы Хиггинс всю свою жизнь посвятил тому, чтобы низвергнуть церковь, но вот сейчас, только из-за того, что он оказался не в то время не в том месте, церковь сожжет его живьем.
– Un momento! Подождите!
Громкий голос раскатами отразился от стен музея.
Обернувшись, Майкл увидел спешащего за ним вдогонку полковника Энджордина, и у него внутри все оборвалось. Он с тревогой посмотрел на Райнера. При приближении командира тот, отбросив шутливую любезность, снова превратился в непоколебимого солдата. Майкл заглянул Райнеру за спину: вдалеке дверь, перекрытая тремя швейцарскими гвардейцами. Бежать бесполезно, он в ловушке.
Остановившись, Энджордин выдал быстрые приказы по-итальянски; после первого же из них Райнер послушно кивнул. Затем оба охранника повернулись к Майклу.
* * *
Три черных джипа, завывая сиренами, с визгом остановились перед гостиницей. Дежурный консьерж, выбежавший навстречу, едва не оказался растоптан ватиканскими и римскими полицейскими, которые ворвались в вестибюль. Оставив внизу несколько человек, перекрывших все выходы, остальные взбежали вверх по лестнице. Консьерж тщетно призывал их остановиться, размахивая мастер-ключом.
Бойцы отряда специального назначения, обнажив оружие, ворвались в коридор третьего этажа и, не медля ни мгновения, выломали дверь в 306-й номер. Запыхавшийся консьерж поднялся на этаж, сжимая бесполезный ключ.
Как выяснилось, оружия не потребовалось: в номере никого не оказалось. Но, что гораздо важнее, номер не пришлось переворачивать вверх дном. Все лежало на столе: карты и планы Ватикана, фотографии залов музея, рецепт изготовления дымовых шашек.
Через пару минут в номер вошел следователь Франконе, следом за которым двое его подчиненных ввели Атиллио Вителли. Услышав сообщение на полицейской частоте, Франконе поспешил прибыть на место. По дороге он связался по радио с полковником Энджордином и рассказал, что ему удалось обнаружить в автомастерской.
– Вы ничего здесь не узнаёте? – спросил у Вителли следователь.
Тот взглянул на вещи, разложенные на столе; на телевизор с выключенным звуком, по которому показывали кадры окутанного дымом Ватикана; на собранные чемоданы. Наконец его взгляд упал на бейсболку с эмблемой «Янкиз», висящую на ручке двери ванной. «Лишь дилетант-американец наденет что-то настолько… американское», – подумал Вителли.
Наконец консьерж, отдышавшись, удивленно расширил глаза, развел руками и обратился к одному из полицейских:
– Ив чем провинился профессор?
* * *
Майкл по очереди прижал каждый палец в нужный квадратик на бумаге и покатал им из стороны в сторону. Райнер протянул ему бумажное полотенце, чтобы вытереть чернила, после чего другой полицейский сфотографировал его в фас и в профиль. Раздетый до нижнего белья, Майкл стоял в небольшом помещении здания, выходящего на площадь Святого Петра, вся обстановка которого состояла из стола и двух настольных ламп. Дверь в комнатушку была закрыта и заперта снаружи. На столе было разложено содержимое сумки Майкла: блокноты, солнцезащитные очки, брошюры об истории Ватикана. Рядом лежала одежда и содержимое карманов: бумажник, наличные деньги, паспорт, связка ключей, карманный компьютер и спутниковый телефон с иридиевым аккумулятором.
– Вы остановились в гостинице «Белла Коччини»? – по-английски с сильным акцентом спросил Райнер, заполняя протокол.
– Совершенно верно.
Скомкав бумажное полотенце, Майкл бросил его в мусорную корзину, следя затем, чтобы сохранять на лице улыбку.
Следователь в форме ватиканской полиции медленно водил над вещами Майкла щупом электронного сканера. Прибор запищал на ключи, карманный компьютер и телефон. Следователь тщательно изучил каждый предмет в отдельности. Затем он полностью извлек содержимое бумажника Майкла, от кредитных карточек до обрывков бумаги с записями, и пристально осмотрел все. После чего включил компьютер, запустил несколько программ, проверил работоспособность и, удовлетворенный, положил на стол. Последним он взял телефон и, удивившись размерам и весу, вопросительно посмотрел на Майкла. Перевернув аппарат, он открыл сзади крышку и достал большой черный аккумулятор.
