Текст книги "Ключи от рая"
Автор книги: Ричард Дейч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 28 страниц)
ГЛАВА 4
Шум. Непрерывный шум. Похожее на огромный живой муравейник здание полицейского участка Вайрем-Хиллз. Выстроенное еще в двадцатые годы прошлого века, здание пережило двадцатикратный рост города; когда-то весь личный состав участка состоял всего из пяти полицейских, но в прошлом году превысил уже сотню. Раньше событием недели становилось задержание за пьянство и антиобщественное поведение, да и то случалось такое только в дни выдачи жалованья. Ну а теперь – что ж, наступило новое тысячелетие, и любой полицейский готов был отдать свое левое яичко, лишь бы остановить лавину убийств.
В это утро в здании царило оживление. Время от времени в участок приводили задержанного, которого быстро оформили и отправляли в подвал, в камеру предварительного заключения. Молодые патрульные в синих мундирах перескакивали через стертые мраморные ступени, на ходу допивали кофе из пластиковых стаканчиков и дожевывали гамбургеры, торопясь на утреннее дежурство. Отделение следователей на втором этаже уже перешагнуло за грань непригодности для существования: пятнадцать столов, втиснутых в комнатенку, где их должно быть всего пять. Поль Буш, в мятой спортивной куртке и джинсах, сидел за столом и заполнял бумаги, Они были разбросаны как попало: папка на папке, готовые в любой момент свалиться и рассыпаться. От первой с утра бутылки газированной воды уже почти ничего не осталось. Буш гордился тем, что свободен от пристрастия к кофе и булочкам. Разумеется, ежедневный завтрак из кока-колы и печенья также никак нельзя было назвать здоровым питанием. Буш проработал в участке уже пятнадцать лет, из них пять в качестве следователя. Раньше он ненавидел свою работу, но уже давно перешел на рутину повседневных действий, дожидаясь того сладостного дня 8 марта, до которого оставалось еще пять лет, когда ему можно будет уйти на пенсию. Буш пришел сюда, как и все остальные, молодым и горячим, полным решимости очистить, город от скверны, принести жителям правосудие и справедливость. Но постоянный контакт с преступлениями изнашивает человека. Сколько ни трудись, всегда найдется еще один подонок, затаившийся в тени, готовый нарушить закон. Однако больше всего Буша выводил из себя процент обвинительных приговоров. В молодости, будучи идеалистом, он свято верил, что за арестом обязательно последует обвинительный приговор и общество, по крайней мере, на время, будет избавлено от всякого отребья. Однако, в половине случаев задержанные покидал и здание суда свободными и как ни в чем не бывало снова принимались за свои грязные штучки. И хотя взгляд Буша на жизнь со временем менялся, его моральный кодекс оставался незыблемым. Поль всегда считал себя непреклонным стражем закона, инструментом в руках системы правосудия. Его задача состояла в том, чтобы собирать улики и ловить преступников, а дальше за дело должны приниматься другие. Буш никогда не шел на сделку с совестью; его жизненные принципы и отношение к закону не продавались, не могли быть поколеблены.
Однажды Дженни везла Робби в больницу – мальчик упал с роликовой доски и сломал руку, – и она превысила скорость. Полицейский, остановивший ее, оказался тем еще мерзавцем и в стремлении выполнить месячную норму отлова нарушителей не сделал поблажку даже после того, как увидел страдания ребенка. Он выписал штраф за езду со скоростью шестьдесят миль в час при разрешенных тридцати: два балла и пятьсот долларов. Сколько ни умоляла Дженни, патрульный упрямо стоял на своем и даже не предложил отвезти травмированного ребенка в больницу. Дженни намекнула, затем попросила, наконец, потребовала, чтобы Поль занялся этим и с помощью какого-нибудь полицейского волшебства похоронил квитанцию. Но Буш не желал слышать об этом, даже несмотря на то, что штрафные баллы означали увеличение страховки вдвое. Он отказался наотрез: «Закон есть закон». Дженни злилась на него две недели, после чего на протяжении месяца отказывалась заниматься с ним сексом. «Ты живешь по законам? – говорила она. – И я тоже».
Рядом с Бушем сидел Джонни Префи. У него изо рта торчала незажженная сигарета. Черные жесткие волосы стояли торчком – не от геля для укладки, а оттого, что уже четыре недели не общались с мылом и водой. На футболке красовалась надпись: «Ступай к такой-то матери. Будешь пялиться дальше, я тебя убью. Всего хорошего».
Нетрудно было понять, почему на Префи надели наручники.
– Джонни, учитывая то, что ты поджигатель, освобожденный условно-досрочно, все то, что больше углей для барбекю, считается нарушением условий освобождения.
Джонни посмотрел на него так, словно не понимал английского.
– А поджог склада по заказу третьей стороны едва ли можно считать пикником на берегу моря.
– Ну и что, никто же не пострадал, – ухмыльнулся Джонни.
– Ты никак не можешь понять. Пожар…
– Что, боитесь огня? – язвительно поинтересовался Джонни, рассчитывая задеть больное место.
– Если бы я любил пожары, – невозмутимо произнес Буш, – я бы стал пожарным.
Он вернулся к бумагам.
Джонни задумался; наконец его лицо скривилось в хитрой усмешке. Он потянулся к Бушу кончиком сигареты, зажатой во рту.
– Огонька не найдется? Опешивший Буш молча уставился на него.
Прежде чем он успел взорваться, вмешался капитан Роберт Делия, его непосредственный начальник.
– Поль, поздоровайся с Деннисом Тэлом. Тэл прикреплен к тебе.
Буш поднялся из-за стола, здороваясь с симпатичны м мужчиной лет тридцати. Светло-каштановые волосы, небольшая залысина. Одет в дорогой костюм, рукопожатие крепкое, отметил полицейский. Всем своим видом Тэл излучал уверенность и доброжелательность: отведенные назад плечи, левая рука в кармане, голова чуть склонена набок, точно он внимательно прислушивается к собеседнику.
– Рад с вами познакомиться.
– А я, в свою очередь, рад, что попал к вам.
У Тэла был мягкий, вкрадчивый голос, чуть громче шепота.
– Не обижайтесь, – сказал Буш Толу, затем повернулся к Делии. – Капитан, у меня нет времени, чтобы нянчиться с новичками.
Делия был чуть ли не на целый фут ниже Буша, однако морально капитан мог раздавить своего подчиненного каблуком, после чего снова как ни в чем не бывало командовать им.
– Послушай, Поль, детектив Тэл уже оттрубил девять лет. Его прислали, чтобы помочь нам заткнуть дыры в штатном расписании. Мне бы хотелось, чтобы он поработал с лучшими, но они все в отпуске, поэтому я приставил его к тебе. Понятно?
Буш знал, когда надо лезть в драку, а когда лучше помолчать. Он кивнул.
– Помимо работы в следовательском отделе Поль также обеспечивает для судов контроль за условно-досрочно освобожденными, – продолжал капитан.
Взглянув на Тэла, Буш решил, что споры по поводу прикрепленного стажера нужно оставить на йотом, и натянул на лицо серьезное выражение.
– Не сомневаюсь, капитан уже рассказал вам о той замечательной среде, в которой нам приходится работать. Кое-кто называет ее «Волшебной страной Оз», но лично я предпочитаю именовать Эдемом. Все условно-досрочно освобожденные, кого мы контролируем, перевоспитываются на сто процентов.
Делия проворчал что-то себе под нос. Повернувшись к Тэ-лу, он повел новичка прочь.
– Позвольте показать вам ваше рабочее место, пока этот человек не отравил вам все представление о работе в правоохранительных органах.
– Еще увидимся, – бросил им вдогонку Буш, не питавший сегодня к своему начальнику особых симпатий.
Обернувшись, Тэл ткнул в него пальцем и, подмигнув, сказал:
– Можете не сомневаться.
Буш пробормотал в сторону, не обращаясь ни к кому конкретно:
– Кретин!
* * *
Мэри была тем учителем, о котором мечтают все дети. Надев синюю железнодорожную фуражку, она вела по комнате хоровод пятилетних малышей, распевавших изо всех сил на манер строевой песни:
Паровоз летит вперед,
Нас считать с собой зовет.
В топку бросим мы дрова,
Раз и раз – и будет два.
Мы прокатимся по миру,
Два плюс два – всегда четыре.
Всех красот не перечесть,
Три плюс три – и будет шесть.
Классная комната с умело организованным местом для занятий и обилием игрушек представляла собой мечту любого ребенка. Мэри, принятая на работу всего два месяца назад вместо учительницы, так и не вернувшейся из отпуска по уходу за новорожденным, успела за это время завоевать не только уважение своих коллег, но и любовь и восхищение детворы. Ученики ее просто боготворили.
Ей предложили приготовительный класс – ее любимый возраст. He-сформировавшийся детский ум подобен сырой глине, детское сердце еще хранит девственную чистоту. Конечно, было приятно, что в муниципальной школе округа Гринвич платили чуть больше, чем в школе Уилби, но в первую очередь Мэри пленило очарование пятилетних. До этого ей пришлось работать с пятиклассниками, с тинейджерами, которые уже готовились к переходу в среднюю школу. Мэри их любила, однако считала, что могла бы дать больше, если бы ей представилась возможность закладывать самые основы. Она не скрывала: невинность малышей была ближе к ее оптимистическим взглядам на жизнь.
В класс вошла директриса Лиз Гарви, с седыми волосами, уложенными в пучок, и улыбнулась, увидев кричащих детей. Мгновенно наступила полная тишина. Лиз протянула Мэри листок бумаги. Мэри с непроницаемым лицом пробежала его взглядом.
Директриса участливо положила руку ей на плечо.
– Все в порядке?
– Все замечательно, – улыбнулась в ответ Мэри, не отрывая взгляда от записки своего врача.
– Надеюсь, известия хорошие. По-моему, этот класс благоприятно влияет на способность к воспроизводству.
Директриса уже начинала думать о том, что пора снова искать замену, За три года уже пятая учительница приготовительного класса, уйдя в отпуск по родам, находила радости материнства слишком соблазнительными, чтобы возвращаться на работу.
– Если ваш муж не сможет, я с радостью вас подброшу, – предложила Лиз.
– Ну что вы! Вы правда не обидитесь, если мне придется вас покинуть?
– Нисколько.
* * *
Стоя за прилавком своего магазинчика, Майкл, улыбаясь, читал и перечитывал короткую записку, написанную от руки. В ней было всего два слова: «Привет, любимый». Мэри засунула ее в карман синей спортивной куртки, той самой, которую он накинул ей на плечи вчера вечером и которая сейчас была на нем. Она постоянно играла в эту игру, оставляя в карманах записки и маленькие подарки, чтобы Майкл находил их, получив свою одежду обратно. Конечно, это было глупо, но он еще больше любил за это свою жену.
– Вы слышите, что я говорю? – вывел Майкла из приятных размышлений строгий голос недовольного пожилого мужчины по фамилии Розенфельд, чья очаровательная молодая жена держалась сзади на почтительном удалении. – Мне нужно, чтобы он работал.
Видеомагнитофон системы наблюдения стоял на прилавке уже второй раз за две недели.
– Я разберусь, в чем дело.
Супруга Розенфельда тайком от мужа бросала на Майкла недвусмысленные взгляды. Майкл изо всех сил старался не обращать на нее внимания, однако его притягивало к ней помимо воли. Молодая женщина была слишком роскошна, а ее улыбка – слишком ослепительна. Майкл ненавязчиво почесал нос безымянным пальнем с обручальным кольцом, надеясь, что она поймет намек. Но женщина, улыбнувшись, в ответ показала свое обручальное кольцо с бриллиантом в два карата.
– Охранная система моего дома имеет очень большое значение. Установку сигнализации вы выполнили хорошо, но нот само оборудование… Ваш выбор поставщиков оставляет желать лучшего… – Тут Розенфельд наконец заметил, куда обращено внимание Майкла. – Да вы меня не слушаете.
– Извините, мистер Розенфельд, – очнулся Майкл. – Я сказал, что разберусь, и сдержу слово.
– Мне нужны действия, а не слова. – Розенфельд помолчал, затем, смягчившись, добавил: – Вы мне нравитесь, Майкл. Но, быть может, вам следует выбрать другой род занятий.
– Нет, этот меня полностью устраивает. И у меня неплохо получается.
Розенфельд, судя по всему, так не считал.
– У вас есть какие-нибудь другие навыки?
– Ничего такого, что не противоречило бы закону, – усмехнулся Майкл.
– Ничего такого, что не противоречило бы за кону? – Розенфельд остановился в дверях и рассмеялся. – Мне это по душе. Надеюсь, к концу недели видеомагнитофон будет в порядке. – Взяв жену под руку, он вышел из магазина, повторяя со смехом: – Ничего такого, что не противоречило бы закону.
Его красавица жена, обернувшись, наградила Майкла улыбкой. Не удержавшись, Майкл улыбнулся в ответ: это была нормальная мужская реакция на заигрывание.
Столкнувшись с выходящими Розенфельдами, в магазинчик вошла Мэри, все еще в железнодорожной фуражке.
– Благодарные клиенты? – с издевкой спросила она.
– А? Нет-нет. Недовольные, немного заносчивые. Мэри обвила ему шею.
– А что, если я скажу, что я тоже недовольная, заносчивая клиентка?
– В этом случае мне придется проверить всю твою систему, – Майкл говорил, тщательно и осторожно подбирая слова, – разобрать ее на отдельные детали, все внимательно осмотреть, используя лучший инструмент. Но самое главное, позаботиться о том, чтобы ты уходила от меня полностью удовлетворенной и стала постоянной клиенткой.
– Фуражку можно не снимать?
– Сейчас посмотрим.
Майкл крепко поцеловал жену, не устояв перед соблазном. Определенно, в их взаимоотношениях не было места ревности. Когда поцелуй плавно сошел на нет, Майкл, запоздало спохватившись, взглянул на часы.
– А разве ты не должна быть в школе?
* * *
Майкл несся через центр города, сжимая рулевое колесо так, что побелели костяшки пальцев. Мэри сидела рядом, спокойно сложив руки на коленях.
– Как ты могла скрывать это от меня?
– Ничего я от тебя не скрывала, Майкл. Просто не хотела напрасно тебя беспокоить.
– И что тебе ответили?
– Скоро сообщат о результатах анализов.
– И ты называешь это «напрасно беспокоить»? Каких еще анализов?
Отвернувшись к окну, Мэри слышала в голосе Майкла страх.
– Мэри, что это за анализы? Она собралась с духом.
– Проблемы с яичниками.
Майкл еще крепче стиснул руль, силясь сделать вдох. Он не повернулся к Мэри, боясь, что это каким-то образом сделает кошмары явью.
– Милый, я уверена, ничего страшного нет. Слушай, я не собираюсь умирать…
Это сказал врач? Я не могу поверить, что ты сдала анализы и ни словом не обмолвилась.
Мэри сохраняла спокойствие, оставаясь оптимисткой: все будет хорошо, она в этом уверена. Эти слова она твердила как заклинание.
– Эй, посмотри на меня. – Она ласково прикоснулась к щеке Майкла. – Дорогой, я никуда не ухожу. Мы только что наладили нашу жизнь. Если бы я не беспокоилась…
* * *
– Думаю, это излечимо, – сообщил врач.
Майкл не переставал гладить Мэри спину, успокаивая не столько ее, сколько себя самого. Доктор Райнхарт перешел на отеческий тон:
– Мы это обязательно вылечим. Вероятность успеха очень высока, а в вашем случае болезнь еще не распространилась за пределы яичников.
Супруги Сент-Пьер сидели в его кабинете – типичное помещение: стерильная чистота, дубовый письменный стол, два стула для посетителей, на стене фотография в рамке – супруга Райнхарта и двое детей. Доктор Филлип Райнхарт, сорока пяти лет, с редеющими, седыми на висках волосами, стоял перед своим столом. Он всегда считал чересчур официальным обсуждать здоровье своих клиентов сидя, словно обычные деловые вопросы. Майкл и Мэри Сент-Пьер изо всех сил бодрились друг перед другом, но Райнхарт видел их насквозь. Ему слишком часто приходилось сталкиваться с этим: страшная болезнь, пожирающая не только плоть человека, но и его душу, приносящая опустошение, заражающая всех близких безотчетным ужасом.
– Понимаю, как вам тяжело…
– Что насчет детей? – отрешенным голосом спросила Мэри.
Райнхарт покачал головой.
– Поражены оба яичника. – Он сделал глубокий вдох. – Их придется удалить. – В его работе именно это было самым трудным, причиной многих бессонных ночей. – Я очень сожалею.
Мэри накрыла ладонью руку мужа, а тот продолжал гладить ее плечо. Оба старались избегать встречи взглядами, ибо это обязательно разбило бы то хрупкое самообладание, которое у них оставалось.
– Это лечение… сколько… сколько оно будет… – Майкл так и не смог закончить свой вопрос.
– Можете не беспокоиться. Все покроет страховка.
– Сколько? – настаивал Майкл, боясь услышать ответ.
– У вашей супруги раковая опухоль в продвинутой стадии. Лечение может стоить от двухсот пятидесяти тысяч и больше, в зависимости от прописанного режима. Не беспокойтесь. Ничего экспериментального не будет. И все стадии покроет страховка. – Райнхарт остановился, подчеркивая свою убежденность в благоприятном исходе. – Уверяю вас, в нашей клинике первоклассное онкологическое отделение.
Стены тесного помещения давили на Майкла. За всю свою жизнь ему еще не приходилось ощущать себя таким слабым, таким беспомощным, как сейчас. Он чувствовал себя палачом, который не хочет включать рубильник электрического стула, но бессилен спасти жизнь осужденного.
– У нас нет страховки, – наконец прошептал Майкл, словно оглашая смертный приговор.
Это происходит слишком часто – люди живут, не думая о завтрашнем дне. Райнхарт входил в число врачей, выступающих за обязательное государственное медицинское страхование всех граждан Соединенных Штатов, однако это была лишь мечта. Слишком невыгодное предприятие, чтобы им заниматься. Он повернулся к Мэри.
– А как же школа? Там должна быть великолепная страховая программа.
– Я проработала на новом месте всего два месяца. А для того, чтобы попасть под действие страховки, нужно девяносто дней, – ответила Мэри.
В ее глазах погасла надежда.
– Понятно.
Райнхарт медленно выдохнул. Он бы с радостью предоставил свои услуги бесплатно, но нельзя забывать о стоимости операции, нахождения в больнице, радиационной и химиотерапии – клиника ведь не благотворительная организация. Медицина является доходным бизнесом, клиника живет в рамках бюджета и отвечает перед своими акционерами. Теперь в медицине главное – не здоровье больного; целью медицинского обслуживания является процент прибыли. Внезапно доктор Райнхарт проникся ненавистью к своей работе.
Он выпрямился и произнес решительным топом:
– Ну, Мэри, нам с вами надо провести анализ крови, чтобы определить курс лечения. Майкл, почему бы вам не переговорить со своим банком? Я буду рад помочь вам подготовить необходимые бумаги – не сомневаюсь, вы что-нибудь придумаете.
Ошеломленный, Майкл молчал.
ГЛАВА 5
Пройдя через вращающиеся двери огромного парадного подъезда Первого банка Вайром-Хиллз, Майкл тотчас: же ощутил себя карликом в огромной пещере, обрамленной высокими мраморными колоннами. Вокруг деловито сновали люди, а он, одетый в свой единственный костюм, стоял на месте, совсем растерявшись. Майкл опоздал на пять минут к назначенному времени, и его заставили прождать еще вдвое дольше, пока наконец угрюмый сотрудник, банка не предложил ему жестом кресло.
Керри Зейц, вице-президент банка, облаченный в безупречный костюм-тройку, поджав губы, внимательно научил бумаги Майкла. Его лицо оставалось непроницаемым. За те пятнадцать минут, в течение которых он исследовал жизнь потенциального клиента по сведениям из всевозможных источников: кредитно-финансовых ведомств, автомобильной инспекции, федеральной исправительной системы, – с его уст не сорвалось ни звука. Утопая в огромном кресле, Майкл чувствовал себя ребенком, пытаясь произвести надлежащее впечатление и не выдать своего отчаяния.
Наконец Зейц поднял взгляд. Пригладив ладонью безупречно уложенные волосы, он самым холодным тоном, какой когда-либо доводилось слышать Майклу, произнес:
– Нет. Сожалею.
– Что, простите?
– Мы ничем не можем вам помочь.
Зейц небрежно отбросил заявление в сторону.
– Но вы же по задали мне ни одного вопроса!
– Я ознакомился с вашим заявлением. Для того чтобы выдать кредит, нам требуются гарантии.
Он уже занялся другим документом.
– Моим обеспечением является мое дело, – возразил Майкл, видя насквозь эту осторожную трусливую душонку.
Ваше прошлое, – слова были произнесены ледяным томом, – мягко скажем, делает невозможным дальнейшие разговоры о кредите, мистер Сент-Пьер.
– Согласен, у меня в жизни были кое-какие ошибки. Совершенно верно.
– По это ведь никак не помешало мне открыть в вашем папке счет.
Держать ваши деньги и давать вам деньги в долг – это две совершенно разные вещи.
Майкл вскочил с кресла, еле сдержавшись, чтобы не броситься через стол и нe вцепиться Зейцу в глотку.
– Я обращусь в другой банк!
– Я избавлю вас от напрасной траты времени, – остановил его Зейц, поднимаясь с места. Охранники настороженно подались вперед. – Никто не даст вам в долг ни гроша. Вы осужденный преступник, ваш бизнес ничего не стоит, и у вас нет кредитной истории. На такой риск не пойдет никто.
– Сукин сын, у меня жена при смерти!
– Сожалею, но это бремя вам придется нести самому. Всего хорошего.
Подошедшие охранники встали по бокам Майкла. Не сказав больше ни слова, он стремительно выбежал из банка.
* * *
Омерзительно белая комната. Примечательно, что в наш век разговоров об умелом подходе к больному лечебные учреждения упрямо держатся за суровую антисептическую белизну. Мир медицины слеп и глух к результатам исследований того, как влияет на настроение человека окружающая цветовая гамма. Здесь по-прежнему господствующим понятием остается «безличность» – как в лечении больных, так и в отношении к ним самим и к их страданиям.
Майкл и Мэри поглощали стандартный больничный обед: жесткий бифштекс под водянистым коричневым соусом, недоваренные бобы, высыпанные на картофельное пюре, напоминающее цементный раствор, и кусок груши, плавающий в компоте неопределенного цвета. Очевидным следствием подобного неаппетитного меню были пакетики с чипсами и печеньем, разбросанные по кровати. Мэри сидела, опутанная трубками, вставленными в ее тело в самых неудобных местах. Майкл, пододвинув стул, использовал ее кровать в качестве стола.
– Тебе что-нибудь принести?
– Все отлично. Как работа?
– Замечательно.
Он уже больше недели не появлялся на работе. Зачерпну» ложкой пюре, Майкл понюхал его, затем попробовал на вкус.
– Очень даже недурно.
В палате наступила неуютная тишина. Майкл смотрел на Мэри, лежащую в дешевом больничном халате с завязками сзади, и ловил себя на мысли, что готов продать душу, лишь бы поменяться местами с женой.
– Извини, – пробормотала Мэри.
– Не говори глупостей. Ты ни в чем не виновата. Майкл не мог избавиться от мысли, что эти страшные муки являются наказанием за его прошлые деяния.
– Как мы расплатимся за все это? – тихо произнесла Мэри, понимая, какой невыносимой тяжестью является для Майкла этот вопрос.
Ни о чем не беспокойся.
– Наши сбережения уже подходят к концу.
Силясь скрыть отчаяние в голосе, Мэри принялась нервно теребить золотой крестик на шее. Эта привычка осталась у нее с юности: в минуты напряжения пальцы ее сами собой стремились к маленькому крестику, ища утешения и защиты, словно это был могущественный амулет. С годами жест превратился в инстинктивное движение, и Майкл не сомневался, что в настоящий момент сама Мэри даже не замечает, что делает. Этот крестик, подарок любимого дяди, был у нее со дня первого причастия. Она почти никогда его не снимала. Когда они занимались любовью и Мэри усаживалась на Майкла, крестик очень мешал ему, болтаясь перед лицом, отражаясь в лунном свете. Ему казалось, назойливая вещица подглядывает за самыми интимными мгновениями. Хотя Мэри утверждала, что крестик оберегал ее от самых разных бед, Майкл в этом сомневался, и нынешний диагноз служил тому лучшим подтверждением.
– Мэри, ты лучше сосредоточься на том, чтобы собрать все силы и выздороветь. Не волнуйся, я за все заплачу.
Внутри у него затянулся тугой клубок. За все годы, проведенные вместе, в радости и в печали, и особенно в период ареста и тюремного заключения, он никогда, ни разу не солгал ей. Быть может, время от времени маленькие неискренности: «мне нравится твоя новая прическа; я с радостью посмотрю этот фильм; эта женщина выглядит ничуть не лучше тебя» – но настоящей лжи, сознательного обмана не было. И вот сейчас в течение двух минут ему пришлось солгать жене уже трижды.
– Майкл? – Мэри слабо улыбнулась – той самой улыбкой, от которой у него на душе всегда становилось тепло.
– Да?
– Все будет хорошо.
И хотя она говорила это искренне, Майкл не мог стряхнуть с себя страх, предчувствуя, что худшее еще впереди.
* * *
Майкл тщетно пытался устроиться на самом неуютном стуле, на каком ему только доводилось сидеть. Мэри, с головы до ног опутанная трубками и проводами, забылась беспокойным сном. Варисса Шрайер, старшая медсестра, насадила среди своих людей железную немецкую дисциплину. Сказать, что у Вариссы была широкая кость, значило бы незаслуженно ей польстить; ее могучие формы распирали белый халат. Ну а лицо… Что ж, лицо Вариссы было грубым, как и ее огромные руки. Однако, душа у нее была мягкая, полная сострадания. Варисса Шрайер всегда бралась за самых тяжелых больных.
– Мистер Сент-Пьер? – Майкл услышал в голосе медсестры, просунувшей голову в дверь палаты, неподдельною заботу. – Ступайте домой, поспите, вам отдых нужен не меньше, чем вашей жене.
– Не думаю, что в ближайшее время мне удастся заснуть. Кивнув, Варисса зашла в палату и принялась бесшумно складывать газеты и журналы, убирать пустые упаковки из-под еды, возвращая в комнату чистоту и порядок. Майкл следил за ней, жалея, что деятельная медсестра не может с такой же легкостью вернуть здоровье его жене.
– Вот увидите, – Варисса положила ему на плечо свою мужскую руку, – от вас Мэри не будет никакого толку, если вы не будете в стопроцентной форме.
– Да, наверное. Впрочем, думаю, я никогда не был для нее в стопроцентной форме.
– Тогда сейчас самое время начать, – как бы мимоходом заметила сестра Шрайер. Взяв табличку, на которой фиксировалось состояние больной, она молча сделала какие-то записи. – Вы не должны винить себя за ее нынешнее состояние. Мне слишком часто приходилось видеть это. Родные и близкие больных пытаются отыскать объяснение свалившемуся на них горю и, не найдя ничего логического, напрочь отказываются от логики и начинают винить себя.
Опытной медсестре было известно лучше, чем кому бы то ни было, что ближайшим родственникам также требуется поддержка. Она долго говорила с Мэри о Майкле. Обеих женщин тревожило одно и то же: ему нужен друг, с которым можно поговорить откровенно, поделиться своими мыслями и, что гораздо важнее, своим горем. Заручившись согласием Мэри, сиделка час назад сделала один телефонный звонок.
Дверь бесшумно отворилась. На пороге, заполняя весь дверной проем, стоял Поль Буш.
* * *
Буш в одиночку гонял бильярдные шары на своем любимом столе. Зеленое сукно, местами протершееся до доски, пахло перегорелым виски. Буш загонял шары в лузу каждым ударом. Одно из самых мрачных питейных заведений Северной Америки, «Старый город» вел свою историю с пятидесятых годов. За этим же самым столом гонял шары отец Буша. В среду в половине двенадцатого ночи здесь царило оживление: несколько завсегдатаев-работяг в спецовках спорили о плюсах и минусах профсоюзов и о том, что хорошего осталось в жизни, а интеллигенты в костюмах при галстуках тоскливо взирали на дверь, ожидая, когда в нее войдет девушка их мечты.
– Еще выпить хочешь? – спросил Буш.
Майкл, равнодушно бросавший дротики дартса, ничего не ответил; за весь вечер он вообще не произнес ни слова. Буш махнул официантке, показывая, чтобы та принесла еще по одной порции. Всю дорогу в машине и вот уже полчаса здесь он пытался разбить лед молчания, разговорить друга. Буш не понаслышке знал, что делает напряжение с полицейскими, с преступниками, с теми, кто страдает. Эти люди либо взрываются, причиняя боль окружающим, либо замыкаются, убивая себя. Но ему также было прекрасно известно, что до тех нор, пока человек сам не захочет принять помощь, навязываться бесполезно.
– Жизнь порой выкидывает мерзкие штучки, – наконец пробормотал Майкл.
Побродив вокруг стола, Буш выбрал место и точным ударом загнал в лузу два последних шара, завершив партию.
– Мэри выкарабкается. Она крепкая.
Пройдя по липкому полу, напоминающему раскаленный на летнем зное асфальт, он взял треугольник и снова сложил из шаров пирамиду.
Майкл бросил дротик.
– Двести пятьдесят тысяч. У меня столько денег за всю жизнь не было. Проклятье, мне даже стащить столько не удалось.
Буш пропустил последнее замечание мимо ушей.
– Ну почему у вас не было страховки? – спросил он.
– Мы рассчитывали, что придется обойтись без нее всего три месяца. Когда Мэри уволилась с предыдущей работы, старая страховка автоматически закончилась, и надо было прождать девяносто дней, чтобы заработала новая. По закону на прежнем месте Мэри предложили продлить страховку, но только уже за деньги. Мы посчитали, это очень дорого. О последствиях мы не думали.
Буш его прекрасно понимал; прозрение приходит слишком поздно.
– Нам надо было продержаться всего три месяца, – повторил Майкл.
Подошедшая официантка принесла Бушу кока-колу, а Майклу виски «Джек Дэниелс» и тотчас же удалилась.
– У меня есть около тридцати пяти тысяч долларов, – предложил верзила-полицейский.
– Спасибо, но у тебя я взять деньги не могу.
– Это не для тебя, а для Мэри, и ты их возьмешь. – Отложив кий, Буш отвернулся от стола. – Все равно, черт побери, тридцати пяти никак не хватит. Ты должен попытаться взять кредит под залог своего дела.
Майкл покачал головой.
– Банки не желают идти навстречу.
– Ну а родственники? Неужели среди них нет никого с деньгами?
– Мать Мэри до самой своей смерти с трудом сводила концы с концами. И мои предки мне ничего не оставили.
– А ты никогда не думал о том, чтобы попытаться найти своих настоящих родителей?
Хотя Майкл носил французскую фамилию, она не была чала ему от рождения. О своих настоящих родителях ему было известно лишь то, что они на три четверти ирландцы и по какой-то причине отдали его в приют, когда ему исполнился всего месяц от роду. У Майкла никогда не возникало желания пойти по скорбному пути розысков своих родителей. Он предпочитал видеть только хорошее: чета Сент-Пьер решила усыновить именно его, а не другого ребенка.
– Да уж поздновато, – ответил Майкл. – Я даже не знаю, с чего начать.
В бар завалились двое приятелей, шумно отмечающих победу своей команды. Их радостные крики заглушили рок-н-ролл музыкального автомата. Буш быстро раскидывал шары направо и налево; после каждого удара разбивающий шар неизменно снова оказывался в позиции, удобной для продолжения. Загнав подряд семь шаров в угловую лузу, он вдруг опустил кий на пол и резко обернулся к Майклу.
– Проклятье! Надеюсь, ты не подумал об этом!
– Я дал Мэри слово, – успокоил его Майкл. Естественно, его уже посещала мысль о том, чтобы вернуться к преступному прошлому, но он ни за что на свете не нарушит обещание, данное жене. – Если мне не удастся раздобыть деньги…
