Текст книги "Ключи от рая"
Автор книги: Ричард Дейч
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 28 страниц)
* * *
Майкл медленно шел по коридору, направляясь в палату к Мэри. У него в голове все смешалось. Это что, шутка? Он мысленно прокрутил все с момента встречи с Финстером до загадочных слов, произнесенных Симоном, и откровения, которое только что сделала медсестра-немка. Ангел тьмы? В последнее время у Майкла были проблемы со всей концепцией Бога; и вот теперь ему предложено убедиться, насколько сильна его вера в возможность существования дьявола. Поведение Финстера шло вразрез со всем тем, что понимал под злом Майкл; наоборот, этот человек всеми силами стремился помочь им с Мэри. Нет.
Это лишь случайное совпадение, так кстати подтвердившее мысль, которую заронил ему в сознание безумный Симон. Нет, этого не может быть. И Финстеру достались не ключи от рая – это было бы нелогично. Ключи от рая являются плодом вымысла – чем-то вроде чаши Грааля; все это выдумал какой-то давно умерший священник, стараясь укрепить веру и вселить страх. Разумом Майкл определился.
Иное дело – сердце. Оно неистово колотилось; на лбу у Майкла выступила испарина. Случайных совпадений не бывает. Когда слишком много улик указывают в одну и ту же сторону, это не случайно. Лучше всех это выразил Шерлок Холмс: «Истиной, какой бы невероятной она ни казалась, является то, что останется, если отбросить все невозможное».
Омерзительным чудовищем поднимало голову воспоминанием том, что Майкл испытал, оказавшись в подземелье Финстера. Холодный страх, ледяными щупальцами стиснувший спину. Тогда он не смог определить это чувство, но сейчас все встало на свои места. Ужас скрывался в тенях, в картинах, в человеке, который вел Майкла в зловещую темноту. А единственное утешение Майкл находил в деревянной шкатулке с ключами, которую крепко сжимал в руках. Тогда он этого не понимал, но сейчас, похоже, все начинало приобретать смысл. Майклу доводилось видеть зло – кое в ком из заключенных, начисто лишенных каких-либо чувств, чье единственное желание состояло в том, чтобы мучить, уничтожать других. Но он старался держаться от этого подальше. Однако в подвалах особняка Финстера зло было повсюду; Майкл ощущал его запах, чувствовал его отвратительное прикосновение к коже, слышал его в тишине.
Полностью погруженный в собственные мысли, Майкл столкнулся с доктором Райнхартом.
– Майкл? Очень хорошо, – мрачно произнес тот. – Я могу переговорить с вами?
* * *
Дождь, начавшийся в полночь, судя по всему, и не собирался прекращаться. В сочетании с пронизывающим холодным ветром, который задул с севера, дождь опустил температуру на пятнадцать градусов ниже нормы. В довершение ко всему утром разразилась гроза. Мэри смотрела в окно на то, как на горизонте пляшут молнии, и считала секунды до того момента, когда очередной раскат грома сотрясет палату. За последние несколько часов в палате похолодало, а весь мир стал каким-то более унылым и мрачным, и плохая погода была тут ни при чем. Мэри никак не могла решить, как признаться мужу. Майкл трудился изо всех сил, лишая, как она полагала, себя самого необходимого, – лишь бы оплатить лечение. Мэри всегда отличалась неистребимым оптимизмом; именно она поддерживала тех, кто попал в черную полосу в жизни. У нее на плече можно было выплакаться, в ее сердце можно было почерпнуть надежду. Но все это было для других; сейчас, даже копнув в самых сокровенных глубинах души, Мэри ничего не находила. Теперь обнадеживающих слов не осталось.
Майкл зашел в палату, застигнув Мэри врасплох. Не успев подготовиться, она, запинаясь, выдавила:
– М-майкл? – Мэри не могла смотреть ему в глаза, – Извини… я так сожалею…
Майкл взял ее руки.
– Шш… молчи. – Он крепко стиснул ее пальцы. – Врачи сами не знают, о чем говорят. – Его голос прозвучал бодро и уверенно. – Мы получим другое заключение, обязательно найдем выход… Сент-Пьеры никогда не сдаются.
Когда доктор Райнхарт сообщил ему страшную новость, Майклу показалось, его сердце разбилось на тысячу осколков. Однако ему удалось сдержать слезы; не собирался он плакать и сейчас. Мэри не должна это видеть.
– Майкл…
– Послушай, мы прошли через все, выпавшее на нашу долю, не для того, чтобы потерпеть поражение. У нас все всегда получалось. Ты была рядом со мной, и жизнь не потеряла для меня смысл; к такой жизни стоило возвращаться. То же самое верно и в обратную сторону. Я не собираюсь опускать руки и не жду ничего другого и от тебя. Мы прорвемся… – Отступив назад, он положил руки Мэри на плечи и посмотрел ей прямо в глаза. – Ты и я – вместе.
Как всегда, Мэри почерпнула силы в его словах.
– Есть и другие врачи, – постаралась как можно убедительнее произнести она.
– Вот именно. И мы пригласим лучших из лучших.
– Я слышала, разработаны новые методы лечения, которые еще не прошли испытания…
– Мы перепробуем всё.
Настроение менялось, и они оба чувствовали это, подпитываясь оптимизмом друг друга.
– Не надо забывать о травниках, о других новомодных методах, – в шутку добавила Мэри.
– Совершенно верно, хоть они еще и не опробованы, мы обязательно их используем. – Майкл улыбнулся. – Я буду проверять все вместе с тобой. В молодости мы не баловались наркотиками; быть может, стоит сделать это сейчас.
Мэри, не выдержав, рассмеялась – это было именно то, что так нравилось Майклу: улыбка, вернувшаяся на ее лицо, плечи, поднятые чуть выше.
– Во что бы то ни стало мы победим, – решительно заявила она.
– Вот и договорились, дорогая.
Умолкнув, оба задумались об одном и том же: им все время приходили в голову одинаковые мысли, и сейчас было то же самое. Несмотря на эту короткую вспышку веселья, оба прекрасно сознавали, что Мэри может не поправиться. Ее тело поражено раковой опухолью. Смертельная болезнь распустила свои щупальца везде, и надежда победить ее очень слаба. По мере того как молчание затягивалось, каждый проникал в мысли другого, и заговорить первым становилось все труднее.
– А что, если… – Мэри не договорила, не смогла подобрать подходящее выражение, но Майкл понял ее и без слов.
– Ты никуда не пойдешь. – Он произнес это так решительно, словно его слова могли материализоваться в исцеляющее лекарство.
Снова наступила проникнутая болью тишина. Майкл перевел взгляд на детские рисунки, на стоящие повсюду цветы – такие нелепые, не приносящие утешения. Цветы лишь обеспечивали выручку цветочнику, позволяя на мгновение увидеть и ощутить цветущий мир за окном. Они были жестоким напоминанием о том, чего лишен больной. Майкл уставился на упаковку печенья «Орео», которое принес Мэри. Сам не зная почему, он не мог оторвать взгляд от синего пакетика, будто в нем заключалось решение. У него в голове звучала назойливая реклама: «Малыш съест сначала печенье, а шоколадную глазурь оставит напоследок». Майкл поймал себя на том, что начинает злиться.
Мэри увидела зарождающуюся у него в глазах панику.
– Все будет хорошо, – пробормотала она, трогая крестик на шее. Теперь настал ее черед утешать. – Даже если… потом мы снова окажемся вместе.
– Не смей так говорить! – резко бросил Майкл и тотчас же пожалел о своих словах.
Как это нередко случается с мужчинами, он превратил свой страх в ярость, которую выплеснул на любимого человека.
Мэри взяла его за руку. Она уставилась в окно, на дождь, который водопадом струился по стеклу, искажая открывающийся вид в размытые серые пятна. Помолчав, Мэри прошептала:
– Как ты думаешь, на что он похож?
Майкл понятия не имел, что она имеет в виду; его мозг отказывался работать. Все, через что ему пришлось пройти за последние недели, оказалось напрасным. Битва проиграна. Это он потерпел поражение. Подвел Мэри. Снова.
– Рай. – Мэри ответила на невысказанный вопрос Майкла, и ее охватило умиротворенное спокойствие. Продолжая смотреть в окно, она прошептала: – Как ты думаешь, на что он похож? Наверное, там очень красиво…
Майкла как будто током ударило. У него в голове прозвучали слова Симона: «Вы похитили ключи от рая… Небеса закрыты».
В это мгновение Майкл вдруг отчетливо понял, что Мэри не справится с раком. Все, сказанное Симоном, – правда. Повернувшись к жене, он привлек ее к себе, крепко прижал, отчаянно желая защитить от смертоносной заразы, которая разлилась по ее телу, отнимая ее от него. Не в силах смотреть Мэри в глаза, он спрятал свое лицо у нее на плече и прошептал:
– Я уверен в этом…
* * *
Полчаса назад доктор Райнхарт рассказал Майклу о состоянии его жены.
Несмотря на удаление яичников и фаллопиевых труб, метастазы распространились на другие области тела и, что самое страшное, проникли в почки и в головной мозг. Пока что симптомов ухудшения не было, но они проявятся в самое ближайшее время. Болезнь, которую изгнали из кустарника, свила себе новое гнездо в лесу. Раковая опухоль прогрессировала, разрастаясь с немыслимой скоростью.
В ближайшие полтора месяца она сведет Мэри в могилу.
ГЛАВА 16
Кафе «Старый город» было забито до отказа. Посетители теснились от стены до стены, сидели плечом к плечу. Мерзкая погода прогнала с улицы всех. Поэтому сегодня вечером никакого тенниса, только выпивка, и спиртное лилось рекой. Единственным средством общения был крик, а о том, чтобы спокойно подумать, не могло быть и речи.
Майкл ждал, забившись в кабинку в конце зала. Он просидел здесь уже больше часа, нянча один и тот же стакан. Дождавшись, когда Мэри заснет, он бесшумно выскользнул из палаты и достал сотовый телефон. Ответив на звонок, Буш извергал ругательства непрерывно в течение двух минут, и громкость его крика лишь немногим уступала нынешним децибелам «Старого города». Майкл выслушал полицейского молча; он испытывал невыносимую боль, обратиться было не к кому, и в друге он сейчас нуждался как никогда. Буш вопил о вере, преданности и дружбе, правде, лжи и предательстве, но больше всего он кричал о законе и о том положении, в которое его поставил Майкл. Когда полицейский наконец умолк, Майкл спросил, могут ли они встретиться. О да, могут. Буш велел Майклу приходить в «Старый город» в девять вечера и не опаздывать.
И вот Майкл ждал. Ему придется откровенно признаться Бушу в том, что им были нарушены условия досрочного освобождения. Он грубо злоупотребил дружбой. Но хотя сознание того, что он предал хорошего человека, давило на Майкла, в десять раз тяжелее была вина перед женой. Снова и снова возникали в памяти слова Симона. Если небеса действительно закрыты – а в течение дня вероятность этого многократно возросла, – тогда он уничтожил надежды Мэри на загробную жизнь, растоптал ее веру. В хаосе бессвязных мыслей, которые кружились у Майкла в голове, тонул даже гул переполненного бара.
Наконец в кабинку втиснулся озабоченный и очень сердитый Буш. Великан-полицейский прилагал все силы к тому, чтобы держать свою ярость в узде. Майкл молчал, потупив взор. Ну вот…
– Черт побери, где ты был?
– Извини.
– Даже не начинай; я не в том настроении, чтобы прощать. Где ты был?
– Мне надо было кое о чем позаботиться.
– Кое о чем? Не вешай мне лапшу на уши, Майкл! Я хочу услышать из твоих собственных уст – где, черт возьми, ты пропадал последние восемь дней?
Майкл молча смотрел на него, не зная, что сказать; ему хотелось поскорее покончить с нагоняем и перейти к разговору о Мэри.
– Ты хоть понимаешь, в какое положение поставил меня? Приятель, я вот уже почти две недели прикрываю твою задницу – но только твоей задницы-то как раз и нет, понимаешь? – Буш начинал выходить из себя; отвернувшись к стене, он сделал несколько глубоких вдохов и выдохов, пытаясь взять себя в руки. Медленно тащились секунды.
– Я только что из клиники, – тихо произнес Майкл. Встрепенувшись, Буш с тревогой посмотрел на него. От былой ярости не осталось и следа.
– И?
Лицо Майкла было красноречивее любых слов. Буш все понял; взгляд Майкла наполнился страданиями больного ребенка. Буш еще никогда не видел друга таким. Да, Майкл очень переживал по поводу болезни Мэри, но тень надежды оставалась всегда.
– Насколько все плохо?
– Опухоль уже везде.
К этому Буш оказался не готов; он был настроен на то, чтобы разорвать Майкла на части. Услышав это признание, полицейский начисто забыл о своем гневе.
– О… Майкл… Я могу чем-нибудь помочь?
Майкл не ответил, лишь молча посмотрел на него, и его глаза наполнились раскаянием и страхом.
– Я понимаю, как тебе больно…
– Я совершил один поступок, – тихо произнес Майкл, понурив голову.
– Что? – Буш уже больше не хотел получить ответ на этот вопрос. – Что ты сделал?
– Я проклял Мэри.
Буш в смятении прищурился. Теперь его мысли были уже не только о Мэри.
– Я уничтожил все, во что она верит.
– О чем ты? Ты не виноват в том, что у нее рак.
– Говорят, тем, кого мы любим, всегда приходится расплачиваться за наши грехи.
– Чушь собачья! Болезнь Мэри никак не связана с тем, кто ты такой, что ты совершил в прошлом.
– Ну почему это не я лежу на больничной койке?
– Слушай, немедленно гони прочь такие мысли. Конечно, все это очень печально, но ты тут ни при чем. Не все в этом мире зависит от нас. Что-то происходит помимо нашей воли.
– Больше всего мне хочется повернуть время вспять…
– Что ты хочешь сказать? – спросил окончательно сбитый с толку Буш. – Майкл, объясни, черт побери, что произошло?
– Я летал в Европу. – Майкл помолчал. – И украл два ключа.
Буш закрыл глаза. Он догадывался о том, что Майкл был за границей. Сегодня он собирался добиться от Майкла этого признания, однако все произошло совсем не так, как предполагалось. Вопреки всему Буш надеялся, что найдется какое-то разумное объяснение, ибо, если целью путешествия Майкла было преступление, полицейский попадал в очень незавидное положение.
– Ничего мне не говори…
– Я украл эти ключи для того, чтобы оплатить лечение Мэри.
– Проклятье, так я и знал. Ты же мне обещал!
– Да, я много чего обещал.
Казалось, гул посетителей бара стал громче. Буш никак не мог поверить в то, что все вокруг веселятся, в то время как жизнь его лучшего друга рассыпается прахом.
– Майкл, это очень серьезно…
– Я продал ключи некоему Финстеру…
– Это гораздо хуже, чем нарушение условий досрочного освобождения. Я…
– Это сам дьявол, Поль. Я продал эти ключи дьяволу, – тихо произнес Майкл, по-прежнему не в силах поверить собственным словам.
– Майкл?
– Я продал их дьяволу. Это были ключи от небес, ключи от Врат рая.
Буш сидел, оглушенный, не зная, как отнестись к нервному срыву, которому стал свидетелем. У него на глазах Майкл буквально развалился на куски, а он понятия не имел, что делать.
– Майкл, ты несешь полную чушь. – Буш подался вперед. – Послушай, я понимаю, каково тебе сейчас приходится…
Майкл посмотрел ему прямо в глаза.
– Я говорю правду.
Буш понял: Майкл верил в то, что говорил. Это его напугало. Ему уже приходилось иметь дело с преступниками, попадавшими в категорию сумасшедших; он знал, что они искренно верят в свой собственный обособленный мирок, в свои собственные понятия добра и зла, справедливости и беззаконии.
– Ты действительно веришь в то, что встретился с…
– Неважно, во что я верю, – оборвал его Майкл. – В это верит Мэри. Я отнял у нее единственное, что она ценит больше всего на свете: веру, загробную жизнь.
Как ни возненавидел себя за это Буш, слова Майкла привели его в ужас: он понял, что его лучший друг окончательно спятил. Буш понятия не имел, как себя вести в такой ситуации; подобными деликатными вещами всегда занималась Дженни. Сам он привык действовать прямолинейно и грубо. Поэтому, торопясь опередить заполняющую сердце панику, он поспешил свернуть туда, где чувствовал себя уверенно. Он еще не потерял надежду вернуть Майкла к действительности.
– Послушай, приятель, у нас другая, гораздо более серьезная проблема.
Майкл подался вперед.
– Ты нарушил условия досрочного освобождения. В первую очередь нам необходимо разобраться именно с этим.
– Это самое последнее, что сейчас меня волнует.
– И напрасно. Не исключено, что тебе предстоит отправиться обратно за решетку.
– Я говорил с тобой как с другом.
– Ты мне друг, Майкл. Но закон есть закон. Если кто-либо прознает про то, что ты покидал пределы страны, а это рано или поздно обязательно произойдет, – добавил Буш, вспомнив угрозу Тэла, – мы оба окажемся в полной заднице. Это закон, Майкл, и ты его нарушил… умышленно.
– Я должен исправить содеянное. – Майкл даже не обращал внимания на собеседника.
– Майкл, у тебя нервное расстройство. Ты винишь себя в болезни Мэри.
– Я должен идти. – Поднявшись на ноги, Майкл бросил на Буша обвиняющий взгляд. – Спасибо за помощь…
Его сарказм больно ужалил Буша.
– Майкл, я не могу отпустить тебя. – В голосе великана-полицейского прозвучали властные нотки; он встал из-за столика, выпрямляясь во весь рост.
– И что ты намереваешься сделать – посадить меня в тюрьму, когда моя жена умирает?
К Бушу вернулось то отвратительное настроение, с которым он входил в бар. Майклу с успехом удалось переложить чувство вины на плечи друга. Буш внутренне кипел.
– Будь ты проклят…
Но Майкл ушел прочь, пробормотав себе под нос:
– Я уже сам себя проклял.
* * *
Дети вопили как одержимые. Малыши Буша были привязаны друг к другу гораздо сильнее, чем просто брат и сестра, и практически не разлучались. Они носились по кухне с пластмассовыми томагавками и световыми саблями, демонстрируя энергию, которую можно увидеть разве что у гепарда, преследующего добычу.
Буш, словно окруженный звуконепроницаемым колпаком, молча ковырялся в тарелке с ужином, не обращая внимания на орущее потомство. У него не было настроения говорить; у него вообще не было настроения ни на что. Он терял двух своих самых близких друзей: одна стала жертвой рака, другой – безумия, и Буш ничем не мог им помочь. Еще никогда в жизни он не чувствовал себя таким беспомощным. И, что самое страшное, Майкл его предал. Ну как он мог так поступить после всего того, что было для него сделано? У Буша в душе образовалась зияющая пустота, как будто все, за что он боролся, унесло прочь порывом ветра.
Дженни сидела напротив. Она тоже хранила молчание. Поль часто возвращался с работы в таком состоянии, полностью лишенный жизненных сил. Дженни понимала, что лучше не трогать мужа; когда он захочет поговорить, если такое вообще произойдет, она его выслушает. Как правило, Полю становилось легче после того, как он снимал груз с души; но иногда боль от переживания случившегося заново при рассказе о нем слишком пугала, и тогда приходилось ждать недели, а то и годы, чтобы пелена времени прикрыла ее, лишив остроты. Поль любил свою жену, а она любила его – и это было фундаментом. Иногда определенные вещи бывает лучше пережить врозь.
Дети продолжали носиться по кухне, и звуконепроницаемый колпак, которым окружил себя Буш, потихоньку начинал трескаться. Дженни чутко уловила раздражение мужа.
– Эй вы, двое, нельзя ли чуточку потише, а? – сказала она, надеясь избежать неизбежного.
Но, разумеется, дети есть дети; они лишь стали носиться быстрее, кричать громче, надрывая легкие. И вдруг, пробегая мимо стола, Робби неловко махнул рукой и зацепил стеклянный графин. Графин упал на пол и разбился вдребезги – во все стороны брызнул лимонад.,
Разъяренный Буш вскочил с места.
– Почему вы никогда не слушаете мать? Вы не признаёте никаких порядков! У вас нет ни капли уважения к родителям, и мне это надоело. Моему терпению пришел конец; так продолжаться дальше не будет, вы меня слышите?
Перепуганные малыши стояли не шелохнувшись. Объятые ужасом, они не плакали, а только дрожали от ужаса. Отец редко злился на них, но когда это все-таки происходило, наказание бывало настолько суровым, что слезы не просыхали в течение нескольких часов.
Дженни торопливо выпроводила детей с кухни.
– Все в порядке, ребятки, поднимайтесь наверх. Переодевайтесь в пижамы, чистите зубы, и можно будет посмотреть мультики.
Когда она вернулась на кухню, Поль расхаживал взад и г вперед, потирая лоб, стискивая руку в кулак и разжимая ее снова и снова, словно накачивая грушу тонометра. Он больше не мог держать в себе причину своего настроения.
– Это Майкл. Он нарушил условия досрочного освобождения. И сам признался в этом. Сам признался! – в негодовании воскликнул Буш.
Он рухнул на стул, полностью истощенный, словно эти десять слов явились марафонским забегом. Помолчав, продолжал уже спокойнее:
– Майкл украл что-то в Европе.
– В Европе? А я думала, он уезжал на юг… – Дженни помолчала. – Й что ты собираешься делать?
А что он собирается делать? Буш боялся ответа на этот вопрос.
– Я привлеку его к ответственности.
Буш с самого начала знал, как именно поступит, но только теперь, когда он признался Дженни, это стало реальностью. Слова слетели у него с языка, оставив после себя едкий привкус кислоты.
– Уверена, существует какое-то объяснение.
– Майкл пошел на это для того, чтобы оплатить лечение Мэри.
– О Господи…
Дженни представила себе, какую муку испытывает Поль.
Ему предстоит сурово наказать своего лучшего друга. И не только своего – их общего друга. Мужа лучшей подруги Дженни. А каким ударом это явится для Мэри?
– Правила устанавливаю не я, Дженни. И не мне выслушивать объяснения Майкла, это работа судьи…
– Его снова посадят в тюрьму. И это убьет Мэри.
– Дженни… – Поль помолчал. – Лечение завершилось провалом. Опухоль разрослась. Мэри обречена.
Дженни была женщина сильная, но не настолько. Потрясенная, она застыла. У нее в глазах появились слезы. Мэри была ее лучшей подругой еще со школы.
– Это точно? – Ее голос дрогнул. – Должно же быть что-нибудь…
Буш покачал головой. На этот вопрос у него не было ответа.
Одному Богу известно, как долго они просидели молча, не произнося ни слова. Дженни прожила с Полем уже больше пятнадцати лет. Все это время он был незыблемой скалой, более сильным и крепким из них двоих. Ему приходилось бесчисленное количество раз бывать на похоронах. Три года назад меньше чем за два месяца умерли его мать и брат. Брат погиб под колесами грузовика, которым управлял пьяный водитель; мать свела в могилу тоска. А еще были товарищи по работе, друзья, напарник, застреленный при исполнении служебных обязанностей. И за все это время Дженни не видела на лице мужа ни одной слезинки. Вплоть до этого вечера. И когда слезы наконец появились, они хлынули так, словно прорвалось все то горе, которое скопилось за долгие годы. Сейчас Поль не произнес ни слова. Он сидел на кухне, а слезы беззвучно струились по его лицу.
* * *
Остановившись в дверях детской, Буш смотрел на своих спящих малышей, разметавшихся в кроватях под тонкими летними одеялами. Такие невинные, полные надежд. Суровая жизнь еще не лишила их мечтаний. Любой родитель всегда хочет оберегать мир своего ребенка от жестоких реальностей взрослой жизни. – .
Только родитель может понять боль, которая остается в сердце после того, как ты отчитал своего ребенка. Бушу было стыдно зато, что он не сдержался, накричал на сына и дочь. Они провинились лишь в том, что вели себя как и свойственно детям, а это не грех. Буш старался изо всех сил не быть похожим на своего собственного отца. Он стремился стать полноправным участником их воспитания, быть малышам наставником, другом. Он был полон решимости стать для них всем тем, чем не стал для него его отец. И большую часть времени это ему удавалось. Однако именно такие срывы, как теперешний, позволяли Бушу заглянуть в душу своего собственного отца. В жизни бывают обстоятельства, секреты, которые лучше скрывать от детей. Такие, как рак и тюрьма. Теперь Поль понимал: то, что он когда-то считал отцовским безразличием, в действительности было следствием житейских тягот.
Из любой ситуации всегда можно найти два выхода. И Буш сознавал, что именно отсюда приходит дар мудрости… по крупице зараз. Склонившись к детям, он нежно прикоснулся губами к розовым щечкам, мысленно благодаря малышей за то, что они помогают ему укрепить дух.
* * *
Схватив два стакана и бутылку виски «Джек Дэниелс», Майкл направился к себе в логово. В комнате царила полная темнота, которую нарушали лишь проникающие в окно отсветы уличного фонаря. Ястреб спал, свернувшись на полу у письменного стола.
– Итак, теперь тебе все известно, – произнес из сумрака голос.
Майкл застыл на месте. Придя в себя, он разлил виски по стаканам и передал один Симону, который сидел за столом. Включив настольную лампу, Майкл тоже подсел к столу.
– Я не знаю, чему верить.
На протяжении последних двух часов Майкл бесцельно шатался по улицам Байрем-Хиллз, близкий к потере рассудка. Никакого другого логического объяснения быть не могло. Напряжение последних недель сломило его. Вся жизнь превратилась в кошмарный сон, а кошмары стали явью.
Майкл оставил Буша в баре, сознавая, что потерял единственного друга. Мэри лежала на больничной койке; Майкл понимал, что разрушил все, во что она верила. «Сойти с ума – это так просто», – размышлял он, блуждая по городу. Безумие подкралось к нему незаметно – как подкрался к Мэри рак; оно пожирало его мозг точно так же, как злокачественная опухоль пожирала тело жены. Однако сумасшедшие не сознают своего безумия – по крайней мере, он слышал о таком.
Ему нужно было получить ответы, и только один человек мог их дать. Один лишь Симон был способен открыть правду.
К тому же теперь Майкл мог обратиться за помощью только it нему. И он ненавидел Симона за это.
– Напомните-ка, – голос Майкла был насквозь пропитан цинизмом, – почему я должен верить вашим словам?
– Ты не веришь самому себе, поэтому как ты можешь верить кому-то другому? Тем более мне?
– А вы все-таки попробуйте, – с вызовом произнес Майкл.
– Иисус Христос проповедовал своим двенадцати ученикам – ты ведь слышал о двенадцати апостолах?
– Да, я учился в католической школе.
– Когда Иисус пришел в страны Кесарии Филипповой, Он спросил своих учеников: «За кого люди почитают Меня?» И те ответили: «Одни за Иоанна Крестителя, другие за Илию, а иные за Иеремию или за одного из пророков». И Иисус сказал: «А вы за кого почитаете Меня?»[18]18
Мф, 16:13–15.
[Закрыть]
И каждый из двенадцати задумался над этим вопросом, но ответ знал только один из них. И этот ученик сказал: «Ты – Христос, Сын Бога Живого».[19]19
Мф, 16:16.
[Закрыть] И Иисус сказал этому ученику: «Ты – Петр, и на сем камне Я создам Церковь Мою». И Он наделил этого ученика, Петра, властью осуждать и прощать всех тех, кто желает спасения, сказав: «Что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небесах».[20]20
Мф, 16:16-19
[Закрыть] Иисус наделил Петра властью заведовать вратами Царства Небесного. И Он дал ему два ключа, символы этой власти, – один золотой, другой серебряный. – Симон помолчал. – Ключи от Врат рая. После смерти, воскрешения и вознесения Иисуса этот ученик, чье имя было Петр – по-гречески «камень», – возглавил Церковь Иисуса Христа, христианство. В историю Петр вошел как первый Папа. Власть, которой Господь наделил Петра, переходит к его преемникам. Вместе с ключами.
Симон откинулся на спинку кресла, давая Майклу возможность осмыслить услышанное, дожидаясь его ответа.
– Итак, эти два ключа, – наконец заговорил Майкл. – Для католической церкви они имеют большое значение?
– Ты до сих пор даже не начинаешь постигать, насколько оно велико.
– И естественно, подобное сокровище, которое имеет такую несказанно огромную ценность, надо хранить в убогой церквушке в самой глуши. Очень умно. Вы хоть представляете, как легко было похитить эти ключи? Если вы говорите правду, если это действительно те самые ключи, которые оставил Иисус… – Майкл остановился. – На самом деле эти ключи не более чем шарлатанская выдумка.
– Возможно, сейчас ты не разделяешь нашей веры. – Вскочив с кресла, Симон принялся возбужденно расхаживать по комнате. – Но не смей насмехаться надо мной! – Он внезапно остановился как вкопанный. – Перед своей смертью Петр оставил эти ключи в том самом месте, где Иисус вознесся на небеса. Как символ связи между землей и небом. Впоследствии на этом месте была построена часовня Вознесения…
– Это же миф! Сказка, приукрашенная на протяжении веков…
– Петр постановил, что ключи должны оставаться там, и с тех пор все Папы свято чтут его завет. Пока ключи находились в собственности Папы и церкви, связь между землей и небом существовала. Врата были открыты.
– Подождите минутку. – Майкл поднял руку. – Эти ключи все-таки охранялись. Их охраняли вы. – Он не мог устоять перед соблазном вонзить словесное лезвие. – И вы не справились со своей задачей.
Симон ничего не ответил. Некоторое время он сверлил глазами Майкла, затем отвел взгляд в сторону.
– И вот теперь вам необходимо прибрать за собой грязь. В Ватикане уже знают? – спросил Майкл. – Я сомневаюсь. В противном случае вам бы придали подкрепление.
Схватив Майкла за шиворот, Симон сорвал его со стула и поднял в воздух.
– Мне следовало бы просто убить тебя! Или, что еще лучше, искалечить и оставить пожинать плоды того, что ты посеял. Знай, Финстер вернется. Он вернется за твоей женой и за тобой. А ты только и можешь, что испытывать мое терпение своими вздорными издевками. Твой объятый ужасом рассудок пытается похоронить как можно глубже тот страх, который ты испытываешь, и ты предпочитаешь колотить себя кулаком в грудь – за мой счет. Ты готов оскорблять меня, вместо того чтобы спасти свою жену от вечного проклятия. Твое высокомерное презрение вызывает у меня отвращение. – Без видимого усилия он швырнул Майкла на кушетку.
– Ну как Финстер может быть тем, кем вы его называете? Я не вижу никаких доказательств…
– Доказательств? Ты сам лучшее доказательство. Август Финстер подрядил тебя похитить ключи; ты был пешкой у него в руках.
– Финстер? Он коллекционер, уважаемый бизнесмен, чьи дела складываются крайне успешно…
– Все это верно, за исключением одного: Финстер – не человек.
– Как вы можете так утверждать? Нет, это же безумие.
– Его имя постоянно всплывает в связи с интересом к самому извращенному искусству, направленному против церкви. Сперва я, как и все остальные, списывал это на нездоровую психику. Но когда на черном рынке начали исчезать определенные раритеты, я решил присмотреться к прошлому Финстера более внимательно. Так вот, судя по всему, у него нет прошлого…
– Как и у большинства выходцев из стран Восточного блока…
– Однако Финстер, в отличие от остальных, никогда не был рожден.
Симон пристально уставился на Майкла. Тот рассмеялся.
– Ты находишь это смешным? – взорвался Симон. – Ты совершенно ничего не знаешь о восточных немцах. Они ведут строгий учет всего, начиная чуть ли не с самого момента зачатия. Многие ошибочно полагают, что все архивы пропали; это не так, надо только знать, где искать. И я искал. О Финстере нет никаких данных – нигде.
– И вы строите свои обвинения на таком зыбком фундаменте?
