Текст книги "Весы змея"

Автор книги: Ричард Аллен Кнаак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 23 страниц)

Глава двенадцатая

Мендельн волновался за своего брата. Он понятия не имел, куда исчез Ульдиссиан, и создание, называемое Траг’Оулом, ничуть не помогало в этом.

Он там, где должен быть, точно так же, как и ты там, где должен быть, —отвечал дракон каждый раз на его вопрос.

Гдебыл Мендельн, волновало его чуть ли не столь же, сколь и местонахождение его брата. Теперь он находился не в пустой темноте, которая, по-видимому, была владениями Траг’Оула, но в пустоши, в месте, где много, много лет назад прошла кровавая битва.

Ландшафт и небо были совершенно серыми, и ни малейшее дуновение ветерка не касалось его щеки. Пыль покрывала то, что Мендельн принял за какие-то древние строения, здания, расположенные на расстоянии друг от друга. Правда, в чём-то они были похожи одно на другое. Некоторые стояли почти целые, от иных остался только каркас. Помимо зданий имелись также признаки того, что место было щедро на высокие деревья, а также и другие растения. Теперь, правда, от былой пышности остались лишь окаменевшие следы. Каждое растение, малое или большое, погибло в то же время, когда строения обратились в руины.

Как и обитатели. Мендельн ощущал мёртвых. Они умерли давным-давно. Ещё до того, как возник легендарный Кеджан, и всё же они так и не упокоились до конца.

Он ожидал, что Траг’Оул что-нибудь скажет, но небесное создание было немо как могила. В конце концов раздражённый Мендельн побрёл к ближайшим развалинам, а дойдя, начал смахивать пыль с наклонённого кверху угла одного из строений.

Он совсем не удивился, когда стали проступать архаичные слова на языке, который Ратма вбил ему в голову. Тем не менее, Мендельн ничего из этого не понял, даже когда произнёс слова вслух. Он понимал «буквы», но из них не выходило ничего понятного.

Выпрямившись, он пробормотал:

– Ну и что мы здесь в таком случае имеем? Что?

Наследие предыдущего похода демонессы… —незамедлительно последовал ответ.

Мендельн задрожал, но не только от того, что сказал дракон. С тех пор как Ульдиссиан это упомянул, даже он распознал сходство между голосами своим и левиафана… Не говоря уже о Ратме. Как давно и насколько глубоко они проникли в его разум?

Этот вопрос чуть не заставил его заупрямиться и отказаться совершать здесь любые шаги, но угроза Лилит и его забота об Ульдиссиане перевесили сомнение. По правде сказать, до сих пор Мендельн не испытал ничего по-настоящему зловещего, находясь в руках тех, кто заявлял, что хотят быть его наставниками. Вообще-то, если бы он припомнил свои собственные мысли, то понял бы, что они действовали только в соответствии с желаниями, которые витали в нём самом на протяжении последних нескольких лет.

И если обучение у них могло помочь спасти его брата и мир… То Мендельн обязан был делать то, что необходимо.

Он сделал шаг к следующим руинам, весь путь занял не больше времени, чем нужно для удара сердца. Мендельн знал, что это неправильно, что расстояние должно было отнять гораздо больше времени. Тем не менее, он был благодарен за то, что ему не приходилось тратить часы для того только, чтобы пересечь обозреваемую местность.

Второе строение сохранилось гораздо лучше, чем первое. Быстро смахнув пыль, Мендельн нашёл под ней новые непонятные слова. На этот раз, тем не менее, брат Ульдиссиана не стал так быстро сдаваться. Он повторял каждую руну с тщательностью, пытаясь озвучить её с различными голосовыми вариациями. Быть может, ошибка заключалась в произношении, думалось ему. Быть может…

Внезапно слово перед ним возымело смысл. Это было имя или, во всяком случае, существительное. Пирагос.

Вполне довольный своим успехом, Мендельн произнёс слово вслух. «Пирагос!».

Земля вокруг разрушенного здания сразу затряслась. Мендельн отступил назад, уже сожалея о содеянном.

Снизу вырвалось безобразное тело без мышц, с крыльями, обтянутыми кожей, вероятно, некогда дававшими возможность летать. Голова была бычачьей формы, даже с двумя свирепыми рогами, сходящимися посередине. Демон вскочил, сухая грязь и то, что на вид казалось ещё более сухими лоскутами кожи, отпало от него. Мендельну немедленно пришло на ум демоническое существо, с которым он и Ульдиссиан сражались в джунглях.

Но кое-что отличало нынешнюю ситуацию от предыдущей. Во-первых и прежде всего, скелетообразное тело, поднявшееся из могилы, было короче, чем существо из джунглей, и в целом его тело было куда более компактным, несмотря на огромные крылья. Глядя на него, Мендельн совершенно уверился, что имеет дело – имел бы, если бы она была жива, – с представителем женскогопола.

Менее уверенно, чем за миг до этого, он всё же повторил имя. «Пирагос?».

В ответ земля справаот него затряслась. Вообще-то, весь ландшафт внезапно задрожал. Он проклинал себя, отскакивая назад. Первый раз был от неведения; повторять было совершенно глупо.

Из опустошённой земли восстало полчище чудовищных трупов, ни один из них не был целиком человеческим, все состояли почти из одних костей… Или чего-то аналогичного. Вообще-то, многие на его взгляд были просто пустыми одеждами или туманными видениями. Они были всех форм, всех размеров, его глаз примечал мужчин, женщин и… Просто других.

Но было в них что-то неправильное. Мендельн раньше сталкивался с призраками, и они были не такими. Он протянул руку к ближайшему, крылатому существу с рогами, которое, судя по малым размерам и определённым признакам, Мендельн принял за женщину. Рука прошла сквозь неё, в чём было мало удивительного, но ощущения былой жизни не было.

Они – воспоминания ангелов и демонов, —раздался голос Траг’Оула. – Их смерти были настолько ужасными, что они навсегда погребены под этим местом…

Не настоящие духи. Мендельн задумался, если ли у какой-нибудь из групп то, что он назвал бы душой, но подозревал, что нет. Быть может, это была одна из причин, почему и те, и другие домогались и тревожили людей…

Затем… Он ощутил, что подходит кто-то ещё. Туманные фигуры надвигались тесной толпой, и эти туманные фигуры, пусть и посредствомужасных видений, были Мендельну знакомы. Эти были настоящие духи, настоящие души.

Но… Чьи?

«Покажите мне себя! – потребовал он. – Покажите себя!».

Они повиновались. Полчище мужчин и женщин, многие из которых даже после смерти оставались поразительно совершенными, затмили образы демонов и ангелов. Мендельн понял, кто они были такие, потому что их совершенство было сродни совершенству Ратмы.

Дети создателей Санктуария. Первые нефалемы и следующие сразу за ними поколения.

Призраки нефалемов стояли неподвижно, словно ожидая от негоследующего хода. Мендельну не приходило на ум, к чему это могло быть, да и Траг’Оул молчал. Видимо, Мендельн должен был самостоятельно проделывать свой путь.

Но чтоза путь мог быть, когда перед ним стояли бессчётные ряды мёртвых?

Он посмотрел на ближайшего из них – женщину такой тёмной красоты, что у него сердце забилось быстрее. Её серебряные глаза смотрели на него не моргая.

С надеждой, что он не совершает непоправимую ошибку, Мендельн протянул руку.

Нефалемка немедленно наклонила свою голову так, что макушка её теперь нависала прямо над его пальцами.

Действуя по наитию, Мендельн как гребнем провёл пальцами по густым чёрным волосам. Тут же он почувствовал, как его пронизывает сила, и голос – явно женский голос – сказал ему: «Я была Хельгротой…»

Он отнял пальцы. Нефалемка подняла голову, серебряные очи снова уставились на него.

Удивительно, ведь он только услышал имя – её имя, – но Мендельн обнаружил, что он знает о ней гораздо, гораздо больше. Он мог представить, какой она была раньше, от рождения до смерти. Когда-то она была почти так же сильна, как Ратма, и присматривала за существами, которые вели ночной образ жизни. Она была доброй, но в то же время яро защищала тех, о ком заботилась.

Он стоял, не зная, что делать дальше. Мёртвая ждала вместе с ним, всегда терпеливая, даже если он проявлял нетерпение.

– Ну и что мне с тобой делать? – вопросил Мендельн. – Пойдёшь в поход против Лилит вместе со мной? Пойдёшь? Хоть один из вас согласен на это?

Женщина подняла на него левую руку. Это действие напугало Мендельна, и он попятился. Но призрак не атаковал. Вместо этого в руке его материализовался вытянутый, узкий предмет. Кость.

Нефалемка предложила кость ему.

Не имея понятия, что он должен делать с жутким подарком, но в полной уверенности, что ошибкой будет отказаться, Мендельн осторожно принял кусок кости.

– Спасибо? – сболтнул он.

Но как только последнее слово сорвалось с его губ… То, что когда-то было нефалемкой по имени Хельгрота, исчезло, как умирающий клубок дыма, подхваченный внезапным порывом ветра. Мендельн посмотрел вокруг и увидел, что остальное призрачное полчище исчезает тем же способом.

Не успели они исчезнуть, как то же самое стало происходить с развалинами, с видениями ангелов и демонов – со всей пустошью.

И Мендельн миг спустя последовал за ними, внезапно возвратившись в тёмную пустоту, которая начинала казаться ему чересчур знакомой.

Произнеси слово опять. Произнеси его, сын Диомеда…

– Пирагос? – Мендельн сразу почувствовал холодность в своих ладонях, почти освежающую холодность. И посмотрел вниз и увидел, что в них мерцает кость. Он едва сдержался, чтобы не уронить частицу.

Это первое слово призыва, и это предмет, который сильнее свяжет тебя с силами, задействованными в этом деянии.

Кость нефалемки задвигалась, поменяла форму. Она стала чуть короче и гораздо тоньше. Один конец заточился и разгладился. Края заострились.

Сияние ослабло, но не исчезло полностью. Мендельн уставился на то, что держал в руках.

Кинжал… Костяной кинжал, точно такой, какой он видел у Ратмы.

Они приняли тебя, кто слышит их, – дети ангелов и демонов, убитые так гнусно, – согласились с тем, что ты не дашь Санктуарию стать яростью Пылающего Ада или же деспотическим порядком Высшего Неба. Они, первыми рождённые в Санктуарии и потому ещё больше принадлежащие ему, чем доступно пониманию Инария или Лилит, навсегда провели связь между жизнью и послесмертьем…

– «Послесмертье»? – повторил Мендельн, но сияющие звёзды не стали вдаваться в дальнейшее толкование терминов, и Мендельн наконец понял, что сам должен определить их так хорошо, как только может.

Возьми кинжал в одну руку, —скомандовал затем Траг’Оул. Когда брат Ульдиссиана повиновался, небесный исполин прибавил. – Направь его на свою ладонь.

Мендельну не нравилось, куда это шло, но всё же он подчинился.

– Великий Траг’Оул…

Проколи свою ладонь, сын Диомеда…

– Но….

Это должно быть сделано…

Не зря же он так далеко зашёл, подумал Мендельн. Кроме того, дракон всего-то просил лёгкий укол, и не более того. Какой вред он мог причинить?

Действительно, какой вред…

Скорчив скорбную мину, Мендельн сделал, как было сказано. Он отдёрнул остриё сразу, как только оно коснулось кожи, так стремительно, по сути, что поначалу он даже не понял, проткнул ли кожу.

Но на коже проступила красная точка, такая ничтожная, что Мендельн ждал, что Траг’Оул прикажет ему попробовать ещё раз. Кинжал всё ещё нависал в одном-двух дюймах от ладони…

Затем, к его потрясению, от ладони к острию потянулась тонкая струйка крови. Такое расхождение с законами природы можно было объяснить только магией. Тонкая струйка покрыла остриё… Затем пошла выше, покрывая всё больше и больше наконечник клинка, медленно, но верно направляясь к рукояти.

Мендельн мог только гадать, сколько крови она забрала до сих пор и начал отнимать руку.

Оставь её…

Мендельну хотелось нарушить приказ, но он не сделал этого. Нет, Траг’Оул не накладывал на него никакого заклинания, просто он ещё верил, что дракон не причинит ему никакого зла.

«Но когда я начал верить ему?». Прежде чем он смог ответить на этот вопрос, первые капли коснулись рукояти.

Уже плывущая кровь продолжила свой переход, но новая больше не вытекала из ладони Мендельна. Вообще-то, когда он стал искать свою маленькую ранку, то ничего не смог найти.

Смотри…

Его взор возвратился к кинжалу, лезвие которого теперь было окрашено алым. Однако краснота стала постепенно сходить, пока не исчезла окончательно.

Кинжал привязан к тебе, и ты привязан к кинжалу. Через него ты привязан к ним, а через них – к Балансу.

Что такое Баланс? – обратился Мендельн к звёздам. – Ты говоришь о нём, я думаю о нём, но я до сих пор не знаю, что он на самом деле означает!

Звёзды задвигались, на короткое время утратив всякое сходство с драконом. Когда они вернулись на свои места, Траг’Оул ответил:

Баланс – это равное распределение Света и Тьмы. Его сущность имеет первоочередное значение для Санктуария, но она пролегает далеко за его пределы, распространяясь на всё сущее. Мир, в котором правит Тьма, сожжёт сам себя. Мир, где командует Свет, со временем придёт к застою. Если что-нибудь из них захватит власть над Санктуарием, так, что другое не сможет её вернуть, тогда настанет конец всего сущего…

Сказанное исполином не было лишено смысла – по крайней мере, так показалось Мендельну. И всё же…

– Но разве мы никогда не должны тянуться к добру либо к злу?

Свет и Тьма – это необязательно добро и зло, сын Диомеда. Да, добро должно затмить зло, но если знание о зле стереть совершенно, даже добро может обратиться против себя…

– Я в любом случае никогда не оказался бы на одной стороне с любым демоном! – такая идея представлялась невероятной.

Замечание, судя по голосу, чуть не развеселило Траг’Оула:

«Никогда» – это слово, редко согласующееся с фактом. А принял бы ты когда-нибудь путь ангела… Такого, как Инарий… Который желал бы, чтобы человечество всегда лежало перед ним ниц?

Дракон поймал его. Судя по всему, что он слышал, представление Инария о том, что правильно, подразумевало беспрекословное ему подчинение.

Мендельн покачал головой:

– Я не могу поверить, что мы должны страдать от этих двух сил, не имея надежды…

Разве я сказал, что надежды нет? Высшее Небо и Пылающий Ад создают свои собственные представления о своей абсолютной мощи, —после паузы дракон прибавил. – Однажды они обнаружат, что они далеки от истинных хозяев всего сущего…

Брат Ульдиссиана, как за соломинку, ухватился за эти слова.

– Ты говоришь, что есть что-то ещё, что-то величайшее? – он припомнил кое-что, о чём раздумывал раньше. – Духи перворождённых; они не ушли, но куда подевались остальные? Куда уходят души моего народа?

В место, которое заслужили по праву… За пределы досягаемости Высшего Неба, Пылающего Ада и всей этой трагической вселенной, которую они выплавили…

Что это значит? Откуда ты знаешь то, о чём говоришь?

Мы знаем, потому что знаем…

Мендельн обратил внимание на это «мы» и почему-то почувствовал, что имеется в виду неРатма. Неужели были и другие, подобные Траг’Оулу? Было ли это возможно?

Но небесный дракон больше ничего не сказал по этому вопросу, и Мендельн знал, что, продолжи он расспрашивать, Траг’Оул больше ничего не сказал бы. И всё же, кое-что из сказанного драконом раньше вселило в него надежду.

– Так значит, у Санктуария есть настоящая возможность стать бо́льшим, чем то, что они хотят из него получить… – Мендельн сжал кинжал, который так хорошо лёг в его руку. Кинжал был не оружием, – хотя и легко мог использоваться в этих целях, – но одним из ключей к освобождению предназначения человечества от нескончаемой войны между ангелами и демонами.

Правда, это справедливо, только если ему и Ульдиссиану удастся как-то помочь помешать осуществлению замыслов Лилит и таинственного Инария.

Ангел беспокоил его больше.

– Этот Инарий… Отец Ратмы… Что он сейчас делает?

Впервые за всё время от Траг’Оула исходила неуверенность:

Лилит – создание многих замыслов и, хотя за ней трудно уследить, её почерк весьма примечателен. Инарий, с другой стороны, играет более тонко. Может статься так, что мы уже обречены на поражение в борьбе с ним, потому что он, быть может, уже сделал ход, который погубит одновременно её и нас. Ратма может лучше судить о нём, но даже он не уверен, насколько точны его суждения…

Что было окольным путём доведения до Мендельна, что ангел представляет такую же загадку для его наставников, как и для человека.

– Но мы же знаем, что он действует как Пророк, чьё лицо остаётся скрытым от всех! Конечно, опираясь на это, мы можем просчитать его действия…

Инарий остаётся полностью скрытым даже окружённый множеством глаз. То, чем видится Пророк, необязательно то, чем он является, даже в большей степени, чем Примас, который не один, но которых как минимум трое…

И вот он поднял ещё один вопрос, который донимал Мендельна даже до того, как Ратма похитил его.

– Демон Люцион был Примасом, и этого демона больше нет. Это Лилит носит его маску, сомнений быть не может.

Но стала бы Лилит создавать такую сумятицу в Хашире?

Она не стала бы, и Мендельн это знал. Он задумался о том, что было нелогично даже для демонессы.

– Другие командиры? – наконец спросил брат Ульдиссиана. – Другой демон? Это могло бы сработать нам на руку! Если даже не напрямую эта третья сторона воспрепятствует её планам…

Не воспрепятствует… По сути… Она даже способствует их осуществлению.

Ничего хорошего это не предвещало. После того как они с Ульдиссианом исчезли, одна только Серентия могла присматривать за демонессой. Правда, во многом дочь Сайруса была более способной, чем Мендельн.

– Серентия поведёт эдиремов. Они доверяют ей. Они проследуют за ней сквозь огонь и воду…

Звёзды снова задвигались и утихомирились. Мендельн уже знал, что так дракон выражает недовольство.

Да… Они будут выполнять приказы твоей подруги в отсутствие твоего брата… И тем самым всё больше и больше будут погрязать в сетях Лилит…

– Что ты не договариваешьмне? – недовольно заворчал Мендельн. Что ты знаешь?

Последовало необычное колебание… А потом Траг’Оул ответил:

Эдиремы Ульдиссиана считают, что следуют за твоей подругой, но, делая так, на самом деле они слушаются демонессу.

Слушают… Нет!

Да… Серентию из Серама они видят перед собой, но на самом деле уже несколько дней это Лилит, если считать по времени Санктуария…

– Серентия… – Мендельн упал на одно колено, так поражён он был этой новостью. Его разум устремился в прошлое, в Парту, к Малику, который носил кожу другого человека. – Нет… Серентия… Нет… Этого не может быть…

Кожу другого человека… Лилит носила кожу Серентии…

* * *

Может, Хашир и был меньше Тораджи, но отпечаток, который эдиремы оставили на нём, – особенно внутри храма, – оказался куда больше, чем на первом городе. Храм остался стоять, но утопал в крови. Особыми жертвами стали высшие жрецы: их тела теперь висели на разрушенных колоннах, стоящих по фронту здания. Сила эдиремов позволила погрузить стрелы футовой длины в твёрдый мрамор… После того как они проникли сквозь мягкую плоть.

Руки каждого жреца висели прямо над головой. Металлические арбалетные стрелы пронзили ладони, которые перед этим были сведены вместе, с тыльной стороны. Стрелы также проходили сквозь горла и туловища.

Предложение такого наглядного представления поступило от женщины, которая теперь возглавляла эдиремов. Жрецы похитили Ульдиссиана, горячо заявляла Серентия, и потому их будут вешать до тех пор, пока кто-нибудь из оставшихся не подаст голос и не скажет, где он находится.

Но все жрецы отошли в мир иной, причём каждый клялся, кто он незнает, что произошло с предводителем группы. Серентия ухватилась за это как за предлог, чтобы в дальнейшем прочесать местность на предмет сторонников секты, в первую очередь среди руководителей города.

Спустя три дня после того как Ульдиссиан и его последователи вошли в город, Хашир во многом был чуть более чем напоминание о себе.

Пока всё это происходило, население пряталось, опасаясь одновременно храма и новоприбывших. Это не помешало на четвёртый день Серентии – её длинные волосы размётывало ветром – выйти на середину рынка и объявить голосом, который эхом отдавался по всему городу, что она теперь принесла мир и надежду в Хашир. Естественно, часть местных восприняла это заявление с осторожностью, но эдиремам удалось многих вывести из их домов, чтобы они смогли увидеть, что она говорит правду.

Привлечённой публике Серентия предложила то же, что и Ульдиссиан, но не сразу. Хашири наблюдали воочию силу иноземцев, и потому многие из них хотели попробовать. Однако Серентия даже этим не показывала путь, хотя она из всех эдиремов была наиболее способна сделать это.

Вместо этого в том самом храме, который они завоевали, в то самое время, когда местные птицы пировали на телах жрецов, славного Ромия вызвали на аудиенцию с первым служителем мастера. Он понятия не имел, что хочет от него Серентия, знал только, что, если Ульдиссиана больше нет– слухи об этом стремительно разносились в их рядах, – то она остаётся их единственной надеждой не только на продолжение, но и просто на выживание.

В качестве своего временного штаба Серентия использовала жильё местного высшего жреца. Ромий, который всегда был беден, даже в пору своей бытности разбойником, мог, когда вошёл, только дивиться шёлковым коврам на стенах и оправленным в золото гобеленам. Доля сожаления, которое он испытывал по поводу жестокости действий эдиремов в Хашире, исчезла, когда он подумал об огромных, добытых нечестным путём богатствах Триединого.

Ещё немного, и он замер на месте. Серентия растянулась на наклонном диване, её взгляд был прикован к пергаменту у неё в руках. Её длинные, густые волосы ниспадали на плечи и даже закрывали часть её лица. Она была усладой для глаз даже в своих потрёпанных боями одеждах, особенно для Ромия, который был без ума от Серентии чуть ли не с первого раза, когда увидел её на площади в Парте.

Наконец, он сумел прочистить горло, и она немедленно оторвалась от чтения.

– Ромий! – улыбка, которой осветилась её лицо, распалила огонь в его сердце. Попроси его Серентия в одиночку сразиться с группой свирепых существ под названием морлу, он бы не задумываясь бросился в бой. – Я боялась, что ты не придёшь!

– Как я мог не прийти, госпожа? В любое время, для чего угодно, тебе нужно только позвать, и верный Ромий поспешит услужить…

Она села.

– Как поэтично! Но подойди же! Почему ты всё время стоишь в дверях? – Серентия похлопала по дивану. – Составь мне компанию!

Низко поклонившись, он поспешно подошёл. Возле самого дивана бывший вор заколебался, но Серентия снова улыбнулась и похлопала по сиденью.

Он сел сам, оставляя приличное пространство между ними. Ромий посмотрел на свою госпожу, и его взгляд немедленно попал в плен её сияющих глаз. Как это он раньше считал их голубыми, смутно подумалось ему. Не мог же он так ошибиться…

– Ромий… После меня ты был ближе всех к Ульдиссиану.

Ему потребовалась пара мгновений, чтобы сообразить, что сказано это было в прошедшем времени.

– Мы найдём его, госпожа, найдём! Не беспокойся на этот счёт!

Она покачала головой.

– Нет, дорогой, преданный Ромий… Хотя и я сказала так людям, я не думаю, что мы найдём его. Боюсь, что, как и его брат, Ульдиссиан потерян для нас навсегда!

Это не укладывалось в голове. Мастер одолевал ужасных демонов и полчища воинов! Ничто не могло взять его так легко… И всё же…

– Кое-кто говорит… Госпожа… Кое-кто говорит, что видел его брата рядом с ним прямо перед тем, как он исчез… Быть может…

– Маскировка, вроде той, что была на двух монстрах, которые напали на меня, – Серентия задрожала, и Ромию захотелось утешить её в своих руках. – Нет, демон забрал Ульдиссиана, в этом я уверена, – он всё больше утопал во взгляде её зелёных глаз. – Один чуть не забрал даже меня. Перед Хаширом.

Он был в ужасе.

– Госпожа! Когда?

– В джунглях. Когда Ульдиссиан приказал нам переходить через реку. Помнишь?

– Да… – Ромий стиснул зубы. В некотором смысле то, что её чуть не похитили, беспокоило даже больше, чем то, что Ульдиссиана теперь не было. Он осознал, что не может себе представить эдиремов без неё.

– Ульдиссиан… И даже Мендельн… защитили меня тогда. С тех пор, как они исчезли, я прикладываю все усилия, чтобы защитить всех остальных, но… Я должна кое-что сказать тебе, только тебе одному, дорогой Ромий.

– Что? Что? – сам не заметив этого, он придвинулся к ней ближе, так что они чуть не касались друг друга.

– Я боюсь. Боюсь. Я могу защитить остальных, но кто теперь защитит меня?

Ответ сорвался с его губ прежде чем он понял, как это будет звучать:

– Я! Я всегда буду рядом, чтобы защитить тебя, госпожа!

Ещё до того как его лицо слишком раскраснелось от стыда, Серентия вдруг приложила ладонь к его щеке. Она улыбалась.

– Ты будешь? Нет, ты правдабудешь рядом, Ромий?

Чувства начали прорываться наружу.

– Я душу и жизнь отдам за тебя, госпожа! Я готов противостоять всем силам Триединого! Я никогда не позволю, чтобы что-нибудь случилось с тобой!

Он ждал, что она вышвырнет его за такие слова, ведь всем было известно, как много мастер значил для неё.

Однако…

– Ромий… – прошептала Серентия, её губы были так близко от него, что он готов был пожертвовать своей жизнью только для того, чтобы один раз поцеловать их. – Ромий… Ты не представляешь, как много это значит для меня…

Она ещё раз погладила его щеку, а потом, словно с неохотой, отстранилась. Бывший разбойник не смог удержаться от резкого выдоха.

– Если ты говоришь искренне… А я очень надеюсь, что это так… То у меня появилась новая идея…

Ещё не совсем отойдя от последнего, Ромий смог только мыкнуть, выказывая любопытство.

– Тебе известно, как Ульдиссиан показывал дар остальным. Но со мной он занимался упорнее… Я думаю, именно поэтому мои способности развились быстрее, чем у остальных.

– Очень даже может быть, – ответил он, довольный тем, что разговор перетёк в безопасное русло.

– Я думаю… Нет… Я знаю… Как он сделал это. У нас были минуты, когда мы уединялись и он мог сосредотачиваться только на мне одной. Ты ведь заметил, что мы с ним порой пропадали целыми часами?

Ромий припомнил несколько таких случаев и в первый раз позавидовал мастеру, тому, что он в это время мог находиться рядом с женщиной, сидящей теперь перед ним.

– Да… Госпожа…

– Хорошо! – её глаза, казалось, засияли ярче, чем позволял свет факелов в комнате. – Ты окажешь мне честь, позволишь мне проделать с тобой то же, что Ульдиссиан проделывал со мной? Это означает целые часы, проведённые со мной, и приношу извинения за это, но теперь, когда он и Мендельн ушли, кто-то должен выступить вперёд… И я считаю, что ты сможешь лучше защищать меня, пока я защищаю тебя…

Он не мог поспорить с этим.

– Я весь твой, госпожа. Всей душой твой. Учи меня, если считаешь меня пригодным…

– Я считаю тебя весьмапригодным, – ответила Серентия, что в устах любой другой женщины прозвучало бы притворно. Но не в устах госпожи. Только не в её.

Беря себя в руки, разбойник, наконец, оторвал от неё взгляд. Она хотела, чтобы он был её боевым товарищем и не более того. Всё, что она предложила ему, было преисполнено смысла; Ромий уже за одно это должен был быть польщён. Если мастер и вправду никогда уже не вернётся, как она, очевидно, считала, самым меньшим, что мог сделать его преданный последователь, было проследить, что его наследие продолжает жить.

Упокоив себя этим, Ромий наклонил голову:

– Когда мы начнём, госпожа?

Её улыбка стала шире:

– Почему не сейчас?

– Сейчас? – он усиленно соображал. – Нужно предупредить Сарона и кое-кого ещё, госпожа, чтобы они могли обойтись без меня…

– Они уже могут. Тебе не нужно ничего им говорить… Даже до завтрашнего утра…

Её ладони потянулись к его ладоням и, когда коснулись их, буря чувств нахлынула на Ромия. Пытаясь оправиться, он посмотрел на двери и только теперь заметил, что они плотно закрыты.

– Я хочу, чтобы мы оставались одни… так легче сосредоточиться, – объяснила Серентия. – Ты ведь понимаешь необходимость уединения, не так ли?

– Да… Да, госпожа.

Она хихикнула, из-за чего он вновь вспыхнул.

– И ещё одно, дорогой Ромий… – их пальцы переплелись. – Тебебольше никогда не нужно звать меня «госпожой»…