Текст книги "Весы змея"

Автор книги: Ричард Аллен Кнаак

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Annotation

Нацеленный уничтожить злобный культ Триединого, Ульдиссиан ещё не подозревает, что Инарий – таинственный Пророк Собора Света – исподтишка помогает ему в этом деле. Обуянный идеей вернуть Санктуарию былое процветание, Инарий играет с Ульдиссианом, поставившим перед собой безрассудную задачу уничтожить две крупнейшие мировые религии. Но в игру замешан ещё один участник, который уравнивает силы. Демонесса Лилит, бывшая любовница Инария, сама старается использовать Ульдиссиана как пешку, стремясь сделать из людей армию нефалемов – богоподобных созданий, более могущественных, чем любой ангел или демон, которые могут перевернуть всё сущее и возвысить Лилит до недосягаемых высот.

Ричард Кнаак

Пролог

Глава первая

Глава вторая

Глава третья

Глава четвёртая

Глава пятая

Глава шестая

Глава седьмая

Глава восьмая

Глава девятая

Глава десятая

Глава одиннадцатая

Глава двенадцатая

Глава тринадцатая

Глава четырнадцатая

Глава пятнадцатая

Глава шестнадцатая

Глава семнадцатая

Глава восемнадцатая

Глава девятнадцатая

Глава двадцатая

Глава двадцать первая

Глава двадцать вторая

Глава двадцать третья

Об авторе

Ричард Кнаак

Весы змея

Перевод с английского осуществлён Гутковским Дмитрием (aka D@mmy) в 2012 г. специально для http://indiablo.ru/ – официального фансайта по игре Diablo III. Изменение переведённого текста без уведомления переводчика не приветствуется. С другой стороны, сообщить о найденных ошибках, а также оставить свои пожелания и предложения вы можете, написав по адресу: [email protected].

Перевод любительский и предназначен для общего ознакомления с книгой. Все права на книгу принадлежат её автору Ричарду Кнааку и компании Blizzard Entertainment.

Для всех преданных и очень терпеливых поклонников мира Санктуария

Пролог

…Мир был навсегда изменён вторым пришествием нефалемов, но более всех изменился первый из их рода, Ульдиссиан уль-Диомед. Ничего для себя не желая, кроме как простой и достойной жизни фермера, теперь он был вынужден стать катализатором переворота. Благодаря ему будет открыта правда о мире Санктуария, как называют мир те, кто более всех жаждет управлять им. Благодаря ему остальные узнают о бесконечной войне между ангелами и демонами под личиной Собора Света и Храма Триединого.

Зная, что Ульдиссиан может перечеркнуть все их планы, как Собор, так и Храм, каждый своими способами, стремились сделать из него свою марионетку либо полностью уничтожить его. Что ещё хуже, испытав предательство той, кого он считал своей возлюбленной, Ульдиссиан стал опасен для самого себя, ибо он рисковал не увидеть происходящего вокруг него, пусть даже хотел освободить людей из-под гнёта тех, кто считал себя полноправными хозяевами людской расы.

Но хотя Ульдиссиан чувствовал, что судьба Санктуария целиком возложена на его изнурённые плечи, он не мог знать о существовании других, кто на протяжении столетий сражался с теми же врагами, сражался, несмотря на кажущуюся безнадёжность их попыток.

Он не мог этого знать, и, возможно, это было к лучшему… Ибо они, в свою очередь, не были уверены, стоит ли его приветствовать… Или уничтожить, как считали правильным ангелы и демоны.

Из Книги Калана

Пятый том, первый лист

Глава первая

Тораджа горела…

Хотя и никогда не могла потягаться с грандиозным Кеджаном размерами и величием, Тораджа всё же была широко известна своими достопримечательностями, привлекающими странников и местных. Сразу за северо-западными воротами располагался в ней огромный и открытый рынок, где практически любой товар с освоенных земель мог быть куплен или продан по справедливой цене. Неподалёку от городского центра много сотен лет назад были разбиты затейливые сады, в которых можно было любоваться спиралевидными деревьями или знаменитыми цветками фало, на каждом лепестке которых насчитывалось более дюжины вариаций ярких расцветок и запах которых никак не могли воспроизвести парфюмеры. Позади них возвышалась арена Клитос – место проведения ниролийских игр, привлекающих посетителей даже с разросшейся столицы.

Но все эти прославленные места, часто забитые до отказа, пустовали в этот ужасный вечер. В самом деле, активность наблюдалась в единственной части города, и уж это было заметно из глубоких джунглей за милю вокруг от Тораджи.

Тораджа горела… И центром воспламенения был Храм Триединого.

Пламя освещало небеса высоко над трёхбашенным треугольным строением, крупнейшим храмом секты после главного храма неподалёку от Кеджана. Чёрный дым вился над передней башней, что была посвящена Мефису, одному из трёх направляющих духов. Огромный красный круг, знаменующий вместе орден и любовь– предполагаемую сферу влияния Мефиса – висел наискось. Вылитый из железа, огромный круг теперь представлял угрозу для тех, кто находился внизу: урон от огня уничтожал последние его опоры. Первоначальные строители никак не предполагали, что такая судьба ожидает строение, и потому не добавили дополнительных опор.

Если бедствие неизбежно угрожало башне Мефиса, то Диалона справа оно уже поглотило. Гордая голова барана – символ упорства – всё ещё висела высоко, но выше её строение было обращено в руины. Странное дело, но мало что с верхних этажей упало на улицы внизу; большая часть камней и древесины лежала кучей наверху, словно башня была каким-то образом взорвана.

Сотни фигур заполонили область вокруг ступеней, ближайшие к выходу были облачены в лазурные, золотые и чёрные робы трёх орденов. С ними стояли десятки закрытых капюшонами фигур в нагрудниках – храмовые надзиратели мира – с мечами и пиками в руках. Верные последователи Храма сражались с отрядом, чьи передние ряды были одеты в простые крестьянские и фермерские одежды верхних земель далеко к северо-западу от огромных джунглей. Бледная кожа и более плотные одежды этих первых фигур составляли резкий контраст не только в большинстве своём смуглым служителям храма, но также тем, кто совершал большую часть успешных наступлений позади передних нападающих. В самом деле, в массе своей Триединое атаковали коренные жители Тораджи, приметные своими широкими, струящимися красными и фиолетовыми одеждами, а также длинными чёрными волосами, связанными на затылке.

Хотя именно нападавшие держали бо́льшую часть факелов, пламя, поглотившее многие соседние участки города, не было, по большей части, делом их рук. На самом деле никто не мог с уверенностью сказать, откуда взялись первые огни; похоже было только, что поначалу их направляли жрецы… И этого оказалось достаточно, чтобы симпатия к Триединому уступила место ярости.

Эта ярость и стала той побудительной силой, которая была необходима, чтобы подстегнуть Ульдиссиана разрушить храм без дальнейших промедлений. Когда он только прибыл в Тораджу – и как только превозмог ошеломление от такого большого числа людей, сгрудившегося в одном месте, – Ульдиссиан думал постепенно оказывать влияние на население, призывая просто выгнать жрецов и их подопечных из города. Но после такого гнусного злодеяния, – из-за которого погибли десятки местных и даже кое-кто из его первоначальных приверженцев, – ни капли сожаления не осталось в сердце бывшего фермера.

«Я пришёл сюда в надежде научить, наставить людей, – с горечью подумал Ульдиссиан, подбегая к ступеням. – Но они вынудили нас к этому».

Толпа расступалась, хотя и не видела его. Любой, кого касалась внутренняя сила Ульдиссиана – сила нефалемов, – мог почувствовать его приближение. Движущая сила толпы приостановилась, когда она осознала, что у Ульдиссиана есть что-то на уме.

До сих пор он не был причиной разорения, какое охватило храм. Это были результаты более примитивных попыток некоторых его последователей-энтузиастов, таких как Ромий, один из лидеров партанцев. Ромий был из группы наиболее продвинутых помощников Ульдиссиана. Парте довелось второй увидеть чудо дара Ульдиссиана после Серама, его родной деревни. Правда, в отличие от Серама, где сына Диомеда объявили убийцей и чудовищем, в Парте люди поприветствовали его способности и разделили его простые, но искренние верования.

Ульдиссиан не вписывался в образ пророка-завоевателя, какими их обычно рисуют сказки. Не был он ни ангельским, не имеющим возраста юношей, как тот, кто управлял Собором Света, – соперничающей с храмом сектой, – ни сребровласым, почтенным старцем, таким как Примас, чьи прислужники теперь ожидали гнева Ульдиссиана. Призванием Ульдиссиана уль-Диомеда было землепашество. С квадратными скулами и грубо вытесанными чертами, наполовину прикрытыми короткой бородой, он был крепко сложен вследствие тяжёлой жизни, но в остальном ничем не примечателен. Песочного цвета растрёпанные волосы спускались до шеи: в этот вечер было не до опрятности. Ульдиссиан был одет в простые коричневые рубашку и штаны и в поношенные сапоги. У него не было оружия кроме ножа, прикреплённого к поясу. Действительно, он не нуждался в оружии, он сам был смертоноснее самого острого клинка или самой быстрой и точной стрелы.

Или даже отряда надзирателей мира, которые в этот самый момент устремились на него вниз по ступеням. Позади них жрец Диалона повелительно выкрикивал приказы. Ульдиссиан не питал особой ненависти к глупцу, ибо знал, что священник просто озвучивает слова своего начальника, скрывающегося где-то в глубине храмового комплекса. Но всё равно как воины, так и жрец понесут наказание за свою рьяную преданность нечестивой секте.

Ульдиссиан подпустил стражей почти на расстояние досягаемости оружия, а затем, в какое-нибудь мгновение ока, отправил их всех в полёт по различным направлениям. Некоторые натолкнулись на колонны наверху ступеней, и было слышно, как хрустят их кости; другие пролетели аж до бронзовых дверей, где свалились нескладными кипами. Несколько улетело в стороны, с неприятным грохотом приземлившись к ногам ожидающей толпы, которая шумом приветствовала такую демонстрацию силы их лидера.

Лучник, стоявший рядом со жрецом, выстрелил. Он не мог принять худшего решения. Ульдиссиан нахмурился, и это было единственным внешним намёком на ужасные воспоминания, которые пронеслись в его голове. Он вновь пережил минуту, когда его друг Ахилий стоял перед демоном Люционом, который под маской Примаса создал Триединое, чтобы очернять и управлять человечеством. Так же отчётливо, будто это происходило сейчас, выпущенная охотником стрела по повелению демона развернулась и пронзилагорло Ахилия.

Теперь Ульдиссиан проделал то же со стрелой, которая была пущена в него. Без промедлений она развернулась и устремилась назад. Лучник замер в ужасе… Но не он был целью.

Стрела словно беспрепятственно пронзила грудь жреца и полетела дальше, всё ещё с ускорением, пока не достигла двери с круглым символом Мефиса. Там, ведомая волей Ульдиссиана, стрела попала прямо в центр круга – прямо в яблочко, зарывшись глубоко в металл.

Это произошло так быстро, что только тогда тело жреца всколыхнулось. Он испустил булькающий звук, и кровь хлынула не только из раны, но и изо рта. Выражение его лица приняло безразличный вид… А затем облачённая в мантию фигура повалилась вперёд, скатываясь по ступеням в страшном беспорядке свободно висящих конечностей.

Лучник уронил оружие и упал на колени в малодушном ошеломлении. Он уставился на Ульдиссиана, ожидая своей участи.

Смертельное спокойствие заполнило округу. Ульдиссиан ринулся к страже. Позади одного поражённого воина остальные защитники храма мрачно пытались перегруппироваться. Кровь ещё нескольких наиболее пылких последователей Ульдиссиана окропляла зону, подтверждая намерение надзирателей мира не оставлять живых.

Стиснув зубы, Ульдиссиан положил руку на плечо преклонённого стражника. Голосом, похожим на раскаты грома, сын Диомеда сказал: «Этого оставим… В качестве назидания, – он посмотрел на других надзирателей мира. – Остальные могут присоединиться к Примасу в Аду».

Его слова вызвали лёгкое замешательство в рядах вооружённых стражников, которые не знали, что Ульдиссиан убил Люциона. Ульдиссиан уже не в первый раз замечал такую реакцию, и мог только предполагать, что весть о необъяснимом исчезновении Примаса ещё не долетела до внешних храмов. Старший жрец, очевидно, утаивал признаки бедствия от своего собственного стада, но Ульдиссиан позаботится о том, чтобы мир как можно скорее узнал правду.

Не то чтобы это значило что-нибудь для тех, кто в Торадже. После этой ночи Триединое превратится лишь в бранное слово для местных… Как, очень может быть, и его собственное имя.

Он оглядел стражников и жрецов. «Довольно чужой крови вы пролили. Теперь пришло время заплатить своей собственной».

Один из надзирателей мира вдруг поперхнулся. На его горле открылся рубец… Из которого хлынула кровь. Он попытался закрыть его рукой, но рука тоже стала обильно кровоточить. Новые порезы распространялись по всему его телу, словно невидимые мечи резали его по всем направлениям. Из каждого пореза лилась новая кровь.

Люди стали отступать от него, но сначала у одного, а затем и у остальных стали появляться похожие, но не точно такие же, раны и порезы на телах. Кровь даже просачивалась из-под нагрудников, шлемов и капюшонов.

Первый человек наконец упал, алая лужа размером с его голову уже разлилась по некогда чистому мрамору под ним. За его падением быстро последовало ещё одно… А затем стражники храма и жрецы стали падать в большом количестве. Они получали в сотню раз более ужасные раны, чем те, которые они сами наносили не только людям Ульдиссиана, но и тайным жертвам на протяжении многих лет до них. Никто не уцелел в группе, которую Ульдиссиан обозрел своим губительным взглядом.

И повсюду в рядах обороняющихся у жестокосердых надзирателей мира сдавали нервы. Они стали покидать строй, и жрецы не делали ничего, чтобы остановить их, ибо они тоже тряслись от непередаваемой силы одинокой, незначительной на вид фигуры.

Толпа взревела с новой силой при признаках безоговорочной победы и снова ринулась вперёд. Оставшиеся надзиратели мира были окружены и, как и провозгласил Ульдиссиан, не получили пощады. Ульдиссиан прошёл дальше мимо жуткого сражения, больше озабоченный тем, что лежало за стенами. Надзиратели мира и младшие жрецы ничего не значили; истинная угроза ожидала его глубоко в святилище главного священника, который держал ответ непосредственно перед Примасом, и потому знал нечестивую правду, касающуюся происхождения Триединого и его цели.

Три двери встали теперь перед Ульдиссианом: баран Диалона, круг Мефиса и листок Балы – все на уровне глаз. Стрела, пронзившая насквозь жреца, всё ещё колыхалась в средней двери, через которую он решил теперь войти, несмотря на то, что заметил, что она забаррикадирована изнутри.

Звук ломания раздался от двери. Вся она затряслась, словно готовая взорваться. Вместо этого она, однако, отскочиланазад, рванувшись с такой силой, что две петли оторвались от камня, и дверь осталась висеть склонённой набок.

Ульдиссиан ощущал, что сразу за ним идут несколько его сторонников. С этого момента он мог остановить их не лучше, чем могли бы надзиратели мира. Они были слишком поглощены жаждой возмездия.

Внезапно это взволновало его. Ульдиссиан понимал причину их гнева. Когда он, его брат Мендельн, их подруга Серентия и партанцы вступили в Тораджу больше двух недель назад, можно было подумать, будто усталые путники восхищены зрелищем вокруг них. Ульдиссиан пришёл с намерением мирным образомоткрыть свой дар всем желающим принять в нём участие, но с самого начала Триединое реагировало так, словно логово змей вдруг было потревожено изнутри.

Два дня спустя, когда толпы стали собираться вокруг него на базаре – просто для того, чтобы услышать его историю, – тораджийская стража пришла, чтобы силой выгнать его сторонников из города, а самого бывшего фермера отвести в неизвестное место заключения. Никаких объяснений не было дано, но быстро стало ясно, что приказы исходили непосредственно из храма.

До этого момента Ульдиссиан начинал верить, что Тораджа может обернуться тем, чем стала Парта. Опять же, быть может, два города были даже больше похожи, чем он подумал изначально, ведь разве не ударило Триединое по нему также и там? Под командованием высшего жреца Мефиса – садиста Малика – друзья были зверски убиты, а сам Ульдиссиан чуть не стал беспомощным заключённым.

Позади него раздался крик, резко оборвавший его размышления. Ульдиссиан обернулся.

Два человека растянулись мёртвыми на покрытом плитками полу, ещё трое были тяжело ранены. Маленькие металлические звёздочки торчали у них из горл, грудей и других частей тела. Мёртвые были партанцами, и новая потеря тех, кто самостоятельно выследил улизнувшего Ульдиссиана в густых джунглях, потрясла его особенно.

С яростным жестом он послал волну воздуха через залу. Сделано это было как раз вовремя, так как заморозило новую кипу металлических звёздочек – очевидно, их приводил в действие какой-то механизм на стенах – прямо в полёте. Большей их части Ульдиссиан позволил безвредно свалиться на пол, но несколько послал обратно в отверстия, из которых они вылетели, чтобы предотвратить запуск новых. Сделав это, он ринулся к раненным.

Все умирающие были тораджанцами, и одного из них Ульдиссиан хорошо знал. Жезран Рашин был первым местным, который подошёл к бледнолицему незнакомцу на площади, этот темнокожий юноша был единственным сыном богатого торговца. У него не было веских причин, чтобы добровольно слушать – и тем более принимать – то, что говорил Ульдиссиан, ибо Жезран вряд ли в чём-то нуждался в своей жизни. И всё же он слушал, и слушал внимательно. Когда Ульдиссиан предложил разделить свой дар с любым желающим тораджанцем, именно Жезран первый вышел вперёд.

Умирающий мальчик посмотрел вверх на расплывающуюся в его глазах фигуру. Как и у всех других тораджанцев, по мнению Ульдиссиана белки́ глаз у Жезрана были гораздо ярче и выразительнее. Он знал, что иллюзия обусловлена более тёмной кожей последнего, но всё равно находил вид их обезоруживающим.

Жезран сумел болезненно улыбнуться. Он приоткрыл рот… И умер. Ульдиссиан исторг проклятье, зная, что раненный юноша уже за пределами досягаемости его умений.

Но с остальными могло быть иначе. Осознав это, Ульдиссиан осторожно опустил голову Жезрана, а затем подскочил к следующей жертве, немедленно кладя ладони на лоб тораджанца.

Мужчина издал сиплый вздох. С неприятным звуком коварные звёздочки выскочили из ран… которые после этого затянулись. Тораджанец с благодарностью улыбнулся.

Ульдиссиан проделал то же с третьей жертвой, женщиной, а затем с горечью взглянул на тело Жезрана. «Двое живы, но один умер. Слишком много для моего хвалёного дара…»

– Он не держит на тебя зла, – сказал Мендельн сзади Ульдиссиана, голос брата был совершенно спокоен даже посреди бедствия, – и теперь лучше понимает правду о любом из нас.

Мендельн был менее плотно сложен, чем его старший брат, и всегда больше тяготел к знаниям. Хотя он принял от Ульдиссиана то же прикосновение, что и остальные обращённые, в Мендельне, по всей видимости, происходило нечто другое. Ульдиссиан не мог почувствовать ту же самую силу в своём последнем оставшемся брате, что курсировала в нём; вместо этого внутри Мендельна росла тень, но такая, что Ульдиссиан не мог сказать, что она исходила от какого-нибудь зла.

Тем не менее, не мог он и сказать, что она порождена каким-нибудь добром.

Глядя в пронзительные чёрные глаза своего брата, Ульдиссиан буркнул:

– Я понимаю только то, что он и многие другие мертвы… Но моя это вина или Триединого, я вряд ли когда-нибудь решу.

– Я не об этом говорил… – но Мендельн не стал продолжать. Ульдиссиан оставил фигуру в чёрной мантии и возобновил продвижение в храм. Остальные шли у него по пятам, но давали пространство брату Ульдиссиана точно так, как поступали со своим лидером. Правда, в случае Мендельна причиной было не только уважение его положения, но и нежелание находиться рядом с землистой фигурой. Даже не испытавшие прикосновения могли обнаружить странность младшего сына Диомеда.

– Я показал вам дар, – провозгласил Ульдиссиан тем, кто был позади него, в то же время ища потаённую опасность спереди. – Не забывайте использоватьего. Это ваша жизнь. Вы сами за неё в ответе.

В этот миг он почувствовал, что они идут. Мороз пробежал у него по коже, и он взмолился о том, чтобы его люди послушались его… В противном случае ещё многие погибнут ужасной смертью.

Он снова посмотрел вперёд. Огромная зала, в которой они стояли, была центральным местом сбора для верующих перед началом проповедей трёх орденов. Статуи направляющих духов Триединого возвышались часовыми над раздельными входами, ведущими туда, где встречался каждый орден. Это были облачённые в мантии, неземные создания с неясными чертами. Бала по левую руку с молотом и сумой с семенами всей жизни. Диалон справа, прислонивший к груди Таблички Порядка.

Мефис посередине… Всегда Мефис… Ничего не держащий, но сложивший руки так, словно готов баюкать невинного ребёнка.

Ребёнка, отданного на убой, всегда представлял Ульдиссиан.

И с этой картиной, впившейся в его разум, он сделал предостерегающий жест остальным, и тут же все три двери раскрылись и немыслимые, звероподобные фигуры в тёмной как смоль броне устремились вперёд. Они издавали кровожадные крики, высоко размахивая оружием, и, хотя их было гораздо меньше, чем захватчиков, они всё равно внушали страх, особенно в Ульдиссиана, который знал их лучше всех. В них было что-то, не позволявшее говорить о смертной плоти, но скорее о чём-то, сильно опоздавшим для могилы. Ульдиссиан почувствовал внезапный испуг среди своих последователей и понял, что должен им показать, что, пусть и зловещие, морлу всё же не неуничтожимы.

Но прежде чем он смог нанести удар, яркий ослепляющий свет ударил ему по глазам. Ульдиссиан закричал и, пошатываясь, отступил к тем, кто стоял за ним. Снова в своей заботе об остальных он переоценил себя. Ему следовало ожидать, что у жрецов есть ещё в запасе какая-нибудь хитрость.

Пара рук потащила Ульдиссиана прочь в тот самый момент, как тяжёлое тело толкнуло его в правый бок. Ульдиссиан перекрутился и рухнул на пол.

Пока его зрение прояснялось, повсюду разнеслись душераздирающие крики. От жуткого хруста костей по нему снова пробежали мурашки. Он услыхал глубинный горловой смех и узнал демонический голос морлу, наслаждающегося резнёй, которую устроил.

Ульдиссиан не ожидал найти мерзких служителей Триединого в Торадже. Он-то думал, что их брат большей частью принадлежит к огромному храму неподалёку от столицы и что те, кто был с Маликом, составляли исключение, вызванное необходимостью Примаса отловить сына Диомеда. Теперь Ульдиссиан думал, уж не имеет ли каждый храм подобный штат, – дурное предзнаменование. Это означает, что морлу гораздо больше, чем он когда-нибудь мог себе представить…

Взгляд начал фокусироваться. Ульдиссиана разгорячило, что ему почему-то не удавалось ускорить процесс. Слишком медленно формы начали проступать.

И одной из этих форм, – заполоняющей его взор, – был морлу, кинувшийся на него.

При своей тучности закованная в броню фигура двигалась с поразительной быстротой. Он схватил Ульдиссиана за воротник и поднял жертву на уровень своих глаз.

Физически на месте глаз морлу существовали лишь чёрные впадины, но Ульдиссиан знал, что они видят его лучше, чем любые очи смертного. Достаточно он насмотрелся во время горького сражения в доме мастера Этона, чтобы понимать, насколько злобными и мощными были силы, которые оживили тёмношлемных бойцов.

– Ты… Тот… – прохрипел его противник голосом, который нельзя было спутать с голосом живого. – Тот…

Ульдиссиан замер и сосредоточился – но опять ослепительный свет вспыхнул перед его глазами. Снова он был полностью ослеплён.

Морлу засмеялся сильнее – а затем издал характерное кряхтенье. Он отпустил ничего не видящего Ульдиссиана, который едва сумел не упасть и не разломать свой череп об пол.

Тряся головой, Ульдиссиан все усилия сосредоточил на том, чтобы вернуть зрение. Мир снова начал проявляться… И в нём он лицезрел Серентию, которая, тесно сжав копьё в руках, пронзала им морлу, словно на том не было никакой брони и ни грамма он не весил. Копьё сверкало серебром, а чёрные волосы Серентии развевались, как живые. Её голубые глаза, всегда лучезарные, теперь горели полнейшей решимостью. Её обыкновенно бледная кожа горела румянцем, её алые губы скривились в выражении мрачного удовлетворения. У Ульдиссиана не было сомнений, что она представляет смерть Ахилия, погружая копьё всё глубже в дёргающуюся бронированную фигуру. Только перед самой смертью Ахилия начала она любить охотника после стольких лет надежды на внимание со стороны Ульдиссиана – это знание всё ещё наполняло его стыдом.

Одной из первых приняв дар Ульдиссиана, Серентия был также одной из тех, кто развивал его с наибольшим успехом. Ульдиссиан знал, что главным образом это связано с её потерей, но даже он был ошеломлён её теперешним поразительным усилием.

Морлу в отчаянии простёр к ней когти, голодная ухмылка уступила место чему-то, похожему на страх. Копьё позволило Серентии удержать его на месте.

Теперь она никак не походила на дочь сельского торговца. Её простые тканые блуза и юбка уступили место обволакивающему цветастому платью тораджанки. И верно, с её длинными гладкими волосами цвета вороного крыла она, казалось, несла в себе частичку крови местных. Платье свободно ниспадало внизу, и вместо сапог Серентия носила сандалии с ремешками, более привычные местным.

Морлу неистово трясся, его массивное тело вдруг начало ссыхаться. Спустя какой-нибудь вздох он не годился уже даже для могилы – только измятая белая кожа облекала теперь его кости. Но Серентия всё не отпускала его. Её лицо приняло выражение пугающего упорства…

– Серри! – крикнул Ульдиссиан, используя детскую форму её имени, которую лишь недавно перестал предпочитать. Его пугало, куда ведёт её гнев.

Его голос проник сквозь шум… И сквозь её ярость. Серентия оглянулась на него, а потом, с дрожью, снова на морлу. Непрошеная слеза скользнула с её щеки, и в слезе этой читался Ахилий.

Она потянула за копьё, которое с лёгкостью вышло из врага. Бронированный злодей упал, словно марионетка, за верёвки которой внезапно потянули. Кости и броню разбросало по мраморной плитке.

Серентия глядела на Ульдиссиана с облегчением и благодарностью. Он больше ничего ей не сказал, только кивнул в знак понимания, когда поднимался, чтобы пойти посмотреть, как там остальные.

Как он и боялся, ловушка забрала новые жизни. На полу лежали распростёртые тела, и хотя многие из них принадлежали морлу, были среди них и тела партанцев, и тораджанцев. Ульдиссиан увидел безвольное лицо партанской женщины, которая присутствовала в день, когда – неподалёку от городской площади, где он в первый раз проповедовал, – он вылечил маленького мальчика с уродливой рукой. Это воскресило в памяти горькие воспоминания о парне и его матери, Барте, ибо они отошли в мир иной, когда горожане встали на защиту его от Люциона. Мальчик стал одной из нескольких случайных жертв демона, а Барта – преданная Барта – умерла вскоре от разрыва сердца.

«Так много крови… – подумал он. – Так много её из-за меня… И их веры в то, что́ я несу им…»

Но затем в зале установилась тишина, и Ульдиссиан осознал, что сражение снова остановилось. Морлу не удалось погубить нападающих; это звери Люциона оказались истреблены. Они забрали с собой жизни – слишком много жизней, – но не в том количестве, в каком полегли сами.

Это само по себе было чудом, но ещё важнее было то, что другие взяли пример с него и Серентии. Не одно оружие остановило морлу, но и тот самый дар, каким владел Ульдиссиан, пусть и не в том сосредоточении. Один воин был аккуратно разделён надвое – разрез по поясу был таким чистым, что, казалось, сомкни сейчас две половинки, и морлу опять оживёт. Другой лежал гораздо выше, его тело свисало над протянутыми руками Мефиса. Десятки других были разбросаны вокруг, как только ни убитые и ни изувеченные – поразительное зрелище, которое, надеялся Ульдиссиан, поднимает дух его выживших товарищей, несмотря на потери.

Ещё раз оглядывая мёртвых, Ульдиссиан вдруг почувствовал ком в горле. Треугольные плитки, покрывающие пол, были теперь окроплены чёрной желчью… Или что там заменяло морлу кровь. Но к ней примешивалась драгоценная жизненная эссенция тех, кто действовал слишком медленно или имел сомнения в своём даре. Ульдиссиан скорбел о каждом и в очередной раз проклял факт, что вся его хвалёная сила не могла воскресить их.

И это, по непонятной ему самому причине, заставило его вновь посмотреть на Мендельна.

Он нашёл своего брата склонившимся не над мёртвыми товарищами, но над двумя морлу, которые почему-то были обвиты друг о друга. Бровь Ульдиссиана поползла вверх при виде такой самодеятельности, и он стал гадать, кто из его последователей мог умудриться сделать такое.

Мендельн поднял глаза от того, чем бы он там ни занимался. Его обыкновенно безмятежное выражение теперь имело тёмный оттенок.

– Это не кончено, – без нужды объявил он. Тем не менее, от последующих его слов сыну Диомеда сделалось не по себе. – Ульдиссиан… Демоныздесь.

Не успел он это сказать, как Ульдиссиан сам ощутил их близкое присутствие. Скверна морлу… Самих по себе дела рук демонов, хотя и заключённых в плоть смертных… Сокрыла от него ужасный факт.

Ещё Ульдиссиан ощутил, где они находятся… И что они ждут его.

Он встречал демонов помимо Люциона, никто из них на поверку не представлял такой угрозы, как сам Примас. Однако то, что новые демоны ждут его так терпеливо – такое под силу только самым хитрым из них, – ещё более подогрело его подозрения. Они зналио нём, знали, чем он стал…

Ему оставалось только одно.

– Мендельн… Серентия… Смотрите за остальными! За мной никто не идёт.

Его брат кивнул, но женщина нахмурилась:

– Мы не дадим тебе уйти одному…

– Ульдиссиан взглядом остановил её:

– Мне не нужен ещё один Ахилий – никтоне идёт за мной, особенно вы двое.

– Ульдиссиан…

Мендельн взял её за руку:

– Не спорь с ним, Серентия. Так должно быть.

Он сказал это в такой манере, что даже его брат остановился, чтобы посмотреть на него. Но Мендельн больше ничего не прибавил, что в последнее время было ему свойственно.

Как бы загадочно ни было утверждение, Ульдиссиан уже привык обращать внимание на такие комментарии.

– Никто не идёт за мной, – повторил он, взирая на каждого. – Или вы с гневом не демонов столкнётесь.

Надеясь, что они послушают, но всё ещё боясь, что некоторые – особенно Серентия – могут выказать неповиновение, Ульдиссиан пересёк порог двери, через которую входили последователи Диалона. Сразу после дверь захлопнулась за ним, точно так же, как, он знал, захлопнулись и две другие.