Текст книги "Цивилизации древней Европы"

Автор книги: Реймон Блок

Соавторы: Гвидо Мансуэлли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 36 страниц)

Британия, возможно, считалась придатком Галлии. По крайней мере, процесс завоевания позволяет так думать: Юлий Цезарь дважды высаживался там, чтобы помешать галлам получить помощь с острова. Впоследствии порт Булони служил постоянной базой для всех операций, проводившихся по ту сторону ЛаМанша. Завоевательное движение, связанное скорее с соображениями престижа, нежели с реальной необходимостью, активно развивалось при Клавдии, но никогда не было полным: Экосс, остававшийся независимым, испытывал постоянную угрозу изза Адрианова вала, который разделил остров на две части и сдерживал угрозу с севера. Гиберния (Ирландия) никогда не знала римской оккупации. Британия являет собой пример романизации стойкого локального субстрата, в данном случае кельтского субстрата, достаточно мало эволюционировавшего и не имевшего предшествующей связи со средиземноморской средой. Урбанизация и заселение определялись дорожной сетью; архитектура частично соответствовала военному характеру оккупации, частично – местным традициям.

Галлия, как представляется, сыграла важную роль в культурном развитии Британии, – это обнаруживается не только в манере ораторов, но и в фигуративном искусстве, ремесле и архитектуре. Цивилизация романской Британии всегда отличалась консервативностью и простотой: почти все ее памятники носят военный характер и не имеют истинной художественной ценности; в сравнении с другими провинциями эволюция искусства не соответствовала здесь замечательному развитию ремесла. В частности, погребальная скульптура, особенно примечательная в Галлии и провинциях Средней Европы, в Британии не имела оригинальных проявлений.

Две Германии, Нижняя и Верхняя, образовали своего рода пограничную зону между империей и externae gentes,окраинами внешнего мира, регион сельскохозяйственного и военного пограничья. В реальности они были только частично германскими: в не меньшей степени это были и галльские территории. Впрочем, различия между галлами и германцами, особенно в глазах римлян, были не очень явными. Германские провинции образовывали буферные приграничные зоны, заслон, фланкированный башнями и фортификационными сооружениями, который простирался от низовьев Рейна до среднего течения Дуная. Колония Агриппина (Кёльн) и Могонциакум (Майнц), выросшие из военных лагерей Друза, так же как Ксантен, сохранили свидетельства великого плана тотального завоевания, обреченного на неудачу, которое должно было расширить границы империи до Эльбы. Дивиция, аванпост Колонии Агриппины, по другую сторону моста, который пересекает Рейн, была в то же время для неспокойного и непризнанного варварского мира Центральной Европы открытой дверью, через которую первые волны великого переселения двинулись на приступ укрепленной линии лимеса.

Экономика обеих Германий долгое время переживала искусственное развитие, связанное с присутствием и снабжением римских легионов. За исключением Колонии Агриппины, ставшей с момента своего основания политической метрополией наподобие Лугдуна, другие центры запаздывали в развитии. Солдатское погребальное искусство стало лишь проявлением закрытой среды, изолированной от остальной жизни и местных традиций: существование индивида определялось здесь скорее не личностью, а должностью; впоследствии большее значение, чем сходные черты, приобретают детали вооружения и декорирование. Городская жизнь модифицировала формы искусства. В период средней империи германская скульптура представляется восприимчивой к некоторым галльским достижениям, особенно к опыту блистательной школы Августы Треверорум (Трир); однако отличия остаются ощутимыми, это искусство формируется в Германии, в другой социальной среде, которую отличают продолжительные контакты между солдатами и местным населением.

Ситуация в Реции, Винделиции, так же как в Норике, была иной. Эти провинции были больше чем просто укрепленный рубеж: они обладали внутренними территориями, административная организация и цивилизация которых относились к тому же типу, что и в Галлии. Реция, с развитым сельским хозяйством, и Норик, богатый минеральными ресурсами, интегрировались в экономику и торговлю Средиземноморья при посредничестве Аквилеи – морских ворот Норика. Но постепенно эти провинции, и особенно Реция, отдалились от итальянской экономической сферы. Дорога, которая проходила вдоль Дуная и по которой балканские провинции напрямую сообщались с германцами, способствовала прекращению использования трансальпийских путей, связывавших Рим с границами империи. Эта экономическая автономия привела к автономии культурной и художественной: потоки, пришедшие с юга Балканского полуострова, поднимались вдоль Дуная, где интенсивное развитие солдатского искусства прекращалось и наблюдался приток прямых эллинистических заимствований, влияние которых могло также распространиться и вне римского посредничества. Можно даже сказать, что на некотором пространстве Средней Европы образовалась романская цивилизация, которая частично избежала притяжения Италии и Средиземноморья. На самом деле, хотя римляне, полностью «перерезав» рейнским лимесом многочисленные поперечные дороги, завладели великим дунайским путем, который играл важную роль в течение всей предыстории и протоистории, в конце концов этот путь обретает автономность, исключая Италию из крупных потоков европейской циркуляции. Северные субальпийские провинции извлекают из этого выгоду. Трансальпийским районам свойственны многочисленные типы архитектуры; то же самое касается Германии; публичные здания отдаляются от римских типов; религиозные сооружения в Трех Галлиях и Паннонии, как правило, представляют локальные формы, дома и виллы разительно отличаются от итальянских. Некоторые типы сооружений, например арки, широко распространенные в Галлии, почти неизвестны Центральной и Восточной Европе. Только погребальная стела присутствует во всех романизированных регионах. Фигуративное искусство свидетельствует о равном культурном уровне. Наряду с типологиями, заимствованными в Италии, особенно в погребальных монументах, отмечают целую серию эллинистических заимствований, которые, как показывает территория современного Пьемонта, характерны для регионов, где римский элемент составлял меньшинство по сравнению с локальными группами и субстратами. Таким образом, здесь дуализм проявлялся не в отношении просвещенного и провинциального искусства, но в последствиях заимствований, о которых мы поговорим ниже; этот дуализм отражен также в более или менее отработанных формах и технике. Статуи терм в Вирунуме сходны со скульптурами Центральной Европы гораздо больше, чем статуи Аквилеи. Отметим повсеместные попытки представить понятия, свойственные местной среде, через эллинизированные формы. Этот фигуративный язык напоминает речь людей, изъясняющихся на иностранном языке. Надписи на латинском языке – единственное свидетельство литературной культуры – сочетали книжную изысканность с неточностями едва освоенной грамматики и лексики.

Еще в большей степени, чем фигуративное искусство, повсеместно развивалось художественное ремесло: его произведения, получившие колоссальное распространение, прекрасно свидетельствуют о жизни и вкусах соответствующих регионов. Культурные проявления романизированной Европы, за исключением старых республиканских провинций, характеризуются небольшим количеством надписей, сравнимым с количеством рельефов и фигурных памятников. Эти цивилизации, под которыми понимаются Три Галлии, предпочитали скорее изобразительные формы, нежели эпиграфические. Надписи из Лиона – целые страницы, выгравированные на камне, – исключение. Школы и центры образования были распространены повсюду, но кажется, что центральные и восточные провинции Европы не были богаты литературными талантами больше, чем талантами художественными. Скульптура редко выходит за рамки популярного уровня и не достигает, как в районе Трира, истинной оригинальности.

Ситуация в центральных провинциях была почти такой же, как в северных балканских провинциях: в восточных пределах, ограниченных Дунаем, могла извлекаться выгода из обширного внутреннего пространства Паннонии, земледельческой и ремесленной. Вдоль Дуная, по Саве и Драве проходили основные дороги, которые сходились к Сирмию и Виминакию. Плотность городов здесь была меньше, чем в Средней Европе; можно даже утверждать, что она ощутимо сокращалась с запада на восток. Причиной тому было состояние провинций до завоевания и внедрение римской организации.

Прибрежные города Далмации развивались прежде всего благодаря активной адриатической навигации; в самом деле, хозяйственная жизнь Далмации, почти полностью изолированной от соседних территорий горными хребтами, ориентировалась в основном на море. Этой ситуации, которая способствовала контактам с Италией и Грецией, Далмация обязана развитием культуры своих городов, о котором можно судить по памятникам и фигуративному искусству.

Другие балканские провинции все же ощущали последствия греческого влияния, так же как прежде они находились под властью или, по крайней мере, испытывали влияние македонской политики. Здесь политика романизации проводилась с большой осмотрительностью: урбанизация долгое время ограничивалась греческими городами, распространяясь вдоль побережья Черного моря, от Византия до Херсонеса и лагерей легионов, расположенных на крупных перекрестках, таких как Найсос, Стобия, Сердика (София), Ратиария, Эскус. Во внутренних фракийских районах и в Нижней Мезии Траян начал осуществлять масштабную программу урбанизации, завершенную Адрианом: это была урбанизация по греческому типу, и началась она только после завоевания Дакии. Жизнь балканских провинций на самом деле была бы весьма напряженной, если бы Рим позволил Дакийскому царству сохранить свою независимость: события эпохи Домициана доказывают это. Перемирие, заключенное с Децебалом, предполагало выплату дакам обременительной дани; Траян принял решение освободиться от этой зависимости и угрозы, рассчитывая также присоединить к империи территории, богатые сельскохозяйственными и рудными ресурсами. Завоевание, которое иллюстрируют барельефы колонны Траяна, завершилось сравнительно быстро, а романизация новой провинции не заставила себя ждать. Хотя Дакия стала первой из оставленных римлянами провинций, она навсегда сохранила свое римское наследие, свою лингвистическую романскую основу, преодолев славянское и турецкое влияние.

Траян, таким образом, завершил формирование римской Европы; начиная со времен Адриана империя сосредоточила все усилия на обороне границ, навсегда отказавшись от завоевательных кампаний, продолжив укрепленную линию лимеса до Черного моря. Эта линия разделяла две Европы: план тотального завоевания Европы не удался, интуиция Цезаря, предвидевшего географическое единство континента, утратила свою ценность; Европа, включенная в Римскую империю, лишь расширила пространство средиземноморского влияния. Завершенная, стабильная организация внутри лимеса опиралась на городские структуры, тогда как дорожная сеть регулировала их расположение и товарообмен. За лимесом обитали варварские племена, которые постоянно перемещались, знали лишь несколько периодов покоя, детали которых нам неизвестны: в исторических источниках рассказывается о перипетиях этих народов только начиная с момента, когда они вступили в контакт со сферой римского влияния: регионы, с которыми их соотносили географы, варьируются в зависимости от автора. Археологические данные указывают на культуры протоисторического типа. Все доступные нам сведения об организации и социальных структурах производят то же впечатление.

Не следует оставлять без внимания Грецию и прилегающие территории, представлявшие, от Македонии до Эпира, переднюю периферию, к которой граждане полисов Центральной и Южной Греции относились с некоторым пренебрежением. Эти полуэллины-полуварвары были на самом деле греками, которые остались изолированы от крупных средиземноморских потоков и блистательной жизни прибрежных городов. Македония первая поднялась до роли великой державы, подчинив греков и провозгласив себя ведущей нацией всей Эллады в реваншистской войне с Персией. Эта история всем известна. Этолийцы, акарнийцы и их соседи стали главными действующими лицами греческой политики наряду с царствами из македонского наследия после падения Спарты и Афин. Распространение римской политики остановилось. В то время как Македония, Эпир и другие регионы мирно сосуществовали, а их структуры интегрировались со структурами балканских провинций, Греция оставалась практически вне континентальной жизни, так же как, впрочем, и вне морской. История городов Греции при римском господстве представляет собой постепенный патетический закат, с полным осознанием великого прошлого и смирением перед настоящим, вопреки попыткам культурного и общественно-политического возрождения Эллады, провозглашаемого некоторыми императорами, в частности Нероном и Адрианом. Греция замкнулась на себе самой, стремясь восстановить свое классическое прошлое в своеобразном полемическом противостоянии эллинистической эпохе. С этим связана роль Афин, этого крупного центра культуры, который быстро стал ключевым местом для мастерских художников и копиистов. Неоклассическое искусство добилось популярности в эпоху Августа и стало официальным искусством империи. Время от времени Греция одерживала подобные победы: ее культурное превосходство, хотя и лишенное в дальнейшем возможности новых творений, оставалось нетронутым на протяжении многих веков. Не Римская империя, а Византия нанесла смертельный удар этой традиции, уничтожив философскую школу Афин – хранительницу духовной традиции классического мира.

Глава 14 ЭПОХА ВЕЛИКОГО ПЕРЕСЕЛЕНИЯ

Средневековая цивилизация, которая должна была сменить цивилизацию поздней империи, уходит своими корнями гораздо в более далекие времена. Всем известна неспокойная эпоха, именуемая «вторжениями варваров». В действительности речь идет о последних эпизодах долгой, непрерывной серии этнических передвижений. Но, в отличие от предшествующих, они прослеживаются по археологическим данным и подтверждаются историей. Таким образом, великое переселение не является, как считалось долгое время, характерным феноменом поздней империи. Оно составляет часть перемещений, которые происходили в течение всей долгой истории континента и которые еще во многом требуют уточнения вплоть до вторжения кимвров и тевтонов в конце II в. до н. э., имеющего хронологический индекс.

Это вторжение, которое разорило Галлию и Северную Италию, явилось одним из мотивов, которые подтолкнули римлян к созданию дерзкого плана завоевания континента на основе древней системы защиты, заключавшейся в отбрасывании источников опасности как можно дальше. План провалился. Вместо того чтобы удалить опасность, римляне перешли к ее сдерживанию протяженной фортификационной линией – лимесом; это было отступление от первоначальных основ римской военной доктрины. За территориями, непосредственно прилегающими к лимесу, начинался другой мир, о котором римляне почти ничего не знали, так что первые вторжения варварских масс привели к непредвиденным результатам. Механизм обороны, основанный на использовании лимеса, мог, впрочем, быть по-настоящему эффективным. Для этого была необходима опора на внутренние области империи, организованные и единодушные, но их соперничество и частые гражданские войны ослабляли защиту государства.

Еще один элемент, порожденный собственно романизацией, еще больше усложнил положение дел. Начиная с доисторической эпохи любое значительное изменение опиралось на население, что в конечном итоге смягчало потрясение. На самом деле в ту далекую эпоху перемещения кочевых племен или миграции (например, миграция гельветов) совершались в относительно неплотной демографической структуре, между звеньями которой всегда можно было «просочиться» без каких-либо тяжелых последствий. Но постепенно население организовалось, племена прочно оседали на определенной территории, сплошь занимая земли, и возможности проникновения ограничились. История экспедиции кимвров и тевтонов в Галлию является тому свидетельством. Романизация противопоставила неопределенности варваров крепкую непрерывную структуру, которая материализовалась в рациональной сети дорог и городов и основывалась на юридическом сознании и комплементарной экономике. Эта средиземноморская цивилизация, характеризуемая понятиями государства и города, распространилась, как мы видели, пересекая Европу до шотландского Северного моря, до устьев Рейна и Дуная. По обе стороны лимеса ясно проявился контраст между двумя мирами. И именно этот контраст придал столкновениям между империей и народами, жившими по другую сторону лимеса, драматическую окраску, поразительную уже для историков того времени.

Если сегодня нам известно, что вторжения варваров представляли последнюю фазу обширного миграционного движения, то сведений о его истоках и первых направлениях у нас мало. Наши географические источники отражают только некоторые ситуации. В целом перемещения племен и групп по большей части ускользают из-под контроля историков, до тех пор пока те или иные группы и племена не вошли в контакт с Римской империей. Путешествие римского всадника, который нанес визит прибрежным племенам Балтики, о котором повествует Тацит, очевидно, представляет собой исключение. Несмотря на продвижение римского флота, который в эпоху Августа достиг Балтики, и на походы Германика и его легионов, достигших Эльбы, Северная и Восточная Европа оставались почти неизведанными.

Что сегодня известно о неримской Европе? Она также эволюционировала: подобная мозаика различных культур существовала здесь в большей или меньшей степени только в доисторический период; многие народности достигали того же или почти того же уровня благодаря распространению древних северных культур, в значительной степени затронутых галыптатскими и латенскими традициями. Наконец, к этим широко распространенным традициям добавились импульсы, пришедшие из Средиземноморья, а позже и из римского мира. С другой стороны, условия торговли сильно изменились по сравнению с предшествующими эпохами, когда средиземноморские центры распространения были расположены лишь на берегах моря. С тех пор континентальная римская цивилизация развернулась от Испании до Балкан, а центры производства и торговли сосредоточились в сердце континента, способствуя более глубокому и более быстрому проникновению новых веяний. Многочисленные исторические источники, касающиеся политических и военных отношений, гораздо более сдержанны в том, что относится к деятельности торговцев и экономических производителей, и еще меньше они затрагивают последствия этой деятельности, то есть приумножение богатств, которое установлено по археологическим данным по отношению к большей части внутренней Европы с конца I в. до н. э. Распределение римской монеты и продукции, которое Эггерс представил на картах, всегда очень показательных, особенно поражает и помогает уточнить многие элементы, в первую очередь связанные с коммуникациями и рынками сбыта.

Традиция больших ярмарок и периодически устраивающихся рынков, о которой мы говорили выше, однако, не угасла. Но мы не можем точно определить места, где собирались торговцы и где, возможно, «римляне» и «варвары» встречались вне непосредственной линии лимеса, который, по-видимому, не был лишен «ворот». Можно с минимальной погрешностью прочертить дороги, связанные с торговыми передвижениями. Ситуация, обусловленная римской системой организации, несомненно, изменила значение некоторых частей внутриконтинентальной дорожной сети вследствие нового распределения экономических центров. Дороги, по которым караваны следовали вглубь Европы, по большей части были еще старыми путями, использовавшимися с доисторических времен. Но мир доисторический и протоисторический не имел границ. Когда был построен лимес, хотя торговля между двумя частями континента и не прекратилась полностью, линия укреплений, тем не менее, препятствовала свободному использованию дорог. Дорожная сеть романизированной Европы была, по-видимому, задумана и реализована исключительно ввиду потребностей каждой из провинций, связанных с Римом, – потребностей, которые по соседству с границей приобретали специфический военный характер. Неримская Европа организовалась со своей стороны согласно собственным потребностям; но если римская дорожная сеть нам известна до мельчайших подробностей, то, что касается территорий по ту сторону лимеса, мы можем только строить предположения на этот счет. Обе системы имели, однако, точки соприкосновения: что вполне естественно, караваны стремились к основным ключевым точкам, каковыми являлись на западе Колония Агриппина и Могонциакум (Майнц), в центре – Карнунт. Добавим важную деталь: предполагают, что наряду с римским дунайским и рейнским путем традиционные дороги с востока на запад, так же как доисторическая дорога с юга на север, которая соединяла Адриатику и Балтику, должны были использоваться от начала до конца вне римской сферы влияния. В то время как морские коммуникации от Балтики до Северного моря активизировались, охватывая Скандинавию и территорию современной Финляндии, континентальные пути сходились в направлении Центральной Германии, не только от лимеса внутрь, но и поднимаясь от моря по рекам. Богемия в I в. н. э. играла важную посредническую роль; однако впоследствии она была почти исключена из крупных потоков европейской торговли. Вторая сеть этой системы коммуникаций связывала Центральную Европу с Черным морем и русской равниной: бассейны Днепра и Вислы позволяли напрямую пройти от Азовского моря до Балтики. К востоку эта дорога достигала Каспийского моря и Центральной Азии, не имея ничего общего с дорогами на Западе: здесь понятия времени и пространства меняются коренным образом. Тем не менее она установила ту связь, значение которой возрастет позже, и поэтому мы упоминаем ее здесь.

Известно, что гермундуры, которые в эпоху Тацита занимали регион, расположенный к северу от бассейна верхнего течения Дуная до Тюрингии, обладали абсолютной свободой торговли на обоих берегах реки и даже внутри провинций, до тех пор пока Марк Аврелий, скорее всего вследствие вторжения квадов и маркоманов, не установил точные места и дни для их торговых рандеву. В имперскую эпоху батавы и фризы экспортировали скот в рейнский регион. В районах нижнего течения, по эту сторону римской границы, впрочем нечеткой, начиная с III в. до н. э. сформировалась цивилизация терпенов. Она принадлежала скотоводам-земледельцам, которые строили свои фермы на искусственных возвышениях. Они преданно охраняли локальные культурные черты и восприняли из пограничной провинции почти исключительно глиняную посуду (sigillata [57]57
  От лат. sigiUatus – украшенный фигурками или рельефными изображениями.


[Закрыть]) и небольшие бронзовые статуэтки, которые, возможно, были объектом суеверного поклонения. Ничего общего, таким образом, с блистательным богатством знати, представленным в любсовской группе серебряными кубками с высококачественным тиснением, не было; такие кубки, изготовленные Хейрисофом, были обнаружены в Хобю, в датской среде. «Группой погребений Любсова» называют серию княжеских захоронений, иногда устроенных в могильных холмах, где наряду с изделиями местного производства найдено множество предметов «романского» происхождения, прежде всего металлических кубков. Эти захоронения, не содержащие оружия, располагаются между бассейном Вислы, Одером и Эльбой; они обнаружены в Дании и Швеции. Эти предметы характеризуют не цивилизацию в собственном смысле слова, но только экономический уровень, достигнутый условным меньшинством «знати», которая была захоронена в среде, верной обряду кремации. То, что в их могилах находятся эти предметы роскоши, свидетельствует об обогащении за счет монополии на морскую и сухопутную торговлю: торговый путь проходил от племени к племени, что было нормально для доисторической экономики, и каждое племя взимало плату за переход. Увеличение богатства являлось следствием свободы торговли, не говоря о подарках, подносившихся торговцами или римскими должностными лицами и офицерами. В течение I в. н. э. продукция, привезенная из римских провинций, одерживает верх над италийской. Предметы, восстановленные местными ремесленниками, свидетельствуют о высокой стоимости предметов импорта, иногда помещавшихся в захоронения намного позже их приобретения: большая часть предметов из знаменитой сокровищницы Хильдешейма восходит к I в. н. э., хотя один из них имеет выгравированную надпись, которая датируется эпохой правления Антонинов. [58]58
  Династия Антонинов представлена шестью римскими императорами (Марк Ульпий Траян, Публий Элий Адриан, Тит Аврелий Антонин Пий, Марк Анний Вер Аврелий, Луций Вер и Луций Элий Аврелий Коммод), правившими с 97 по 192 г.


[Закрыть]

В III–IV вв. мирные племена торговцев и торговых посредников уступают место иному обществу, возглавляемому военной аристократией и ее клиентелой: в погребениях вождей всегда обнаруживается оружие наряду с местной и иноземной продукцией. Глубокое изменение коснулось германцев: агрессивная военная организация заменила хозяйственное сотрудничество. Впрочем, экзотические предметы добывались не только посредством торговли, но равным образом и в ходе набегов или пиратских действий.

На торфяных разработках в Дании было найдено множество предметов «романского» происхождения: оружие, утварь, одежда, ремесленные изделия, иногда помещавшиеся на корабли, которые затем опускались на дно, как в Хьёртшпринге и Нидаме. Это может объясняться обычаем посвящать добычу, включая пленных и скот, богам. Вероятно, что сокровищница, обнаруженная в торфянике Англси, также имела религиозный характер. Найденная в Бьорке (Швеция) бронзовая ваза, относившаяся к погребальному убранству, носила посвящение галло-римскому богу Аполлону: по-видимому, она составляла часть добычи, захваченной алеманнами, когда они прорвались через лимес в 213 или 260 г. Можно заключить, что в I в. и отчасти во II в. н. э. превалировали, за небольшим исключением, мирные отношения. Затем все изменилось: началась серия грозных вторжений, которая была открыта в эпоху Марка Аврелия маркоманами и квадами и со временем привела к разрыву лимеса.

Еще один источник сведений – изучение найденных монет. Кельты первыми ввели использование монеты в континентальную экономику. Римская торговля способствовала гораздо более широкому распространению денег, и римская монета вытеснила локальные монетные системы. Согласно рассказу Тацита, в конце I в. н. э. племена, жившие вблизи лимеса, использовали монету как средство обмена; у других преобладал простой обмен. Германцы предпочитали скорее серебро, чем золото, так как первое было более удобно для покупки товаров небольшой ценности. Более того, они питали недоверие к монете, которая начала обесцениваться при Нероне. В их глазах была важна действительная стоимость, а не номинальная. Циркуляция монеты продолжалась за рамками каждой официальной эмиссии, хронология тайников и погребального имущества, включавшего монеты, остается неясной. Римская монета циркулировала от одного края Балтики до другого, но с запада на восток она постепенно теряла собственную ценность и рассматривалась скорее как редкая вещь. Золото было воспринято благосклонно начиная с IV в.; восточная монета распространилась в то время более широко. Германцы эпохи Великого переселения обладали значительными запасами золота в виде монет и поистине великолепных изделий. Причина этого была скорее политическая, нежели экономическая; Римская империя платила золотом союзникам и федератам, так же как за невмешательство – германским и восточным племенам.

Распространение римских торговцев и непрерывные отношения с Римом, мирные или нет, не привели к глубоким изменениям в цивилизации внутренней Европы. Если некоторые виды привозной продукции были привилегией меньшинства – например, «нуворишей» Любсова, – то другие были доступны всем: один из типов бронзовой ситулы был назван «ситулой бедных». Материальная культура обогатилась, таким образом, некоторыми элементами, однако не изменившись в «романском» направлении. Нравы, институты оставались такими, каковыми они сложились в железном веке. То же можно сказать об инструментах. Эта «примитивность» поразила цивилизованных римлян: страницы Тацита, посвященные превосходству цивилизованного человека перед варваром, не столь эмоциональны, как восхищение моралиста своего рода «природным государством», в котором соединились те безмятежность и простота, которые утратил римский мир. Эти литературные рассуждения нарисовали совершенно достоверную картину, которая подтверждается данными раскопок. В течение первых веков нашей эры племена, наиболее близкие к римской границе, находились примерно на том же уровне развития, что и галлы в эпоху Цезаря; по другую сторону Эльбы набеги народов, пришедших с севера и востока, вызвали нестабильность и прервали эволюцию, что привело к жесткой оккупации территории. Волны новых переселенцев, пришедших из этих краев и расположившихся на территории оседлых племен, повсеместно сохранили свой протоисторический культурный тип.

Несмотря на относительную мобильность, каждое племя все же можно локализовать на некотором географическом пространстве. Если абстрагироваться от малых групп, то картина, соответствующая двум первым векам нашей эры, могла быть следующей: между бассейнами Рейна и Эльбы расселились хавки, батавы и фризы; южнее жили сикамбры, осевшие в бассейне Рура, а в бассейне Среднего Везера – херуски, которые оказали наиболее энергичное сопротивление римской экспансии. Ближе к верховьям Дуная гермундуры сохраняли хорошие отношения с империей. К северу от Норика и Паннонии маркоманы, подчинявшиеся Марободу, объединились с квадами и карпами, что позволило им предпринять свой первый набег против Римской империи. Завоевание Дакии оставило вне границ язигов, которые вместе с бастарнами заняли регион между Великой Германией, Germania Magna,и территориями народов востока, роксоланов и других степных кочевников, сарматов, которые вытеснили скифов, и, наконец, тех, что остались от скифских групп. Могущественные племена, часто напоминавшие о себе вплоть до III в., впоследствии потеряли свою значимость, если не были поглощены новыми группами, выступившими главными действующими лицами в длинной череде событий, которым суждено было привести к падению Западной Римской империи. Готы, герулы, бургунды, англы, саксы, ломбарды покинули свои исконные территории на севере; вслед за ними с востока двинулись аланы, гунны и, наконец, венгры.