Текст книги "Цивилизации древней Европы"

Автор книги: Реймон Блок

Соавторы: Гвидо Мансуэлли
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 36 страниц)

Вследствие миграций кельты реализовали в течение некоторого времени культурные черты, общие для значительной части континента и Британских островов. И прежде чем римляне разглядели континентальное европейское единство, оно уже стало по большей части реальным фактом. По правде, хотя кельты и были восприимчивы к культурным и политическим эклектическим решениям, они жили так же, как прежде: они являлись наследниками континентальных цивилизаций, о чем свидетельствует их малый интерес к морю, за исключением прибрежных атлантических регионов. Кельты размещались в основном в глубинных землях, их торговля была исключительно караванной, а верность племенным институтам – безграничной. Взаимные влияния и «эндосмос», [19]19
  Эндосмос (виол.) – процесс просачивания растворенных веществ из внешней среды внутрь клетки (в противоположность экзосмосу).


[Закрыть]обусловленные их миграционными перемещениями, сохранили практически нетронутым общее духовное наследие. Оно заключалось в религиозных убеждениях и их внешних проявлениях, представителями и арбитрами которых были друиды. Иначе все происходило в периферийных зонах, которые фактически не участвовали в жизни этого сложного организма.

Одним из наиболее значительных аспектов кельтской экономики, возможно, является введение монеты, действовавшей с давних времен в долине Дуная, где, мы это уже сказали, адаптация кельтов к соседней эллинистической среде стала наиболее полной. До III в. до н. э. внутри континента деньги не циркулировали и не чеканились. Средиземноморские державы, которые в течение века распространили монету, использовали для континентальной торговли «стандарт цен» (булавки или золотые кольца определенного веса) – доисторическую систему обмена, о которой нам мало известно.

Приток золотых статеров Филиппа II к дунайским кельтам – показатель небезынтересных отношений, которые они поддерживали с этим правителем, но очевидно, что эти деньги появились, с одной стороны, как дань, выплаченная греческими городами, а с другой – в результате экспорта и как жалованье наемников. Кельты быстро адаптировали использование монеты; при их посредничестве и внутриконтинентальная Европа соответственно трансформировала свою экономику. Их монеты, отчеканенные в соответствии с моделями, типами и названиями из эллинистического мира, применялись и внутри общин, и в межплеменных отношениях. Во внутренних отношениях использовалась серебряная монета, во внешней торговле – золотая монета, которая рассматривалась как международная, даже когда кельты стали чеканить золотую монету для собственного использования.

Второй центр распространения греческой монеты в Европе находился на западе, в Марселе, и именно начиная с кельтского запада первая денежная единица распространилась в Северной Италии. Карта распределения эллинистической монеты свидетельствует о широте международных экономических отношений, пока эта денежная система не была вытеснена римской монетой. С другой стороны, эмиссия монет с названиями общин свидетельствует о том, что последние играли роль государства.

Так прошла стадия доисторического обмена. Монета создала необходимую базу для образования подвижных капиталов, преодолев – это очень важно – барьеры между Средиземноморьем и континентом в экономическом плане.

* * *

Установлено, что территория современной Франции – одна из основных исторических «резиденций» кельтов, и именно к ней относится наиболее полная информация, которую оставила Античность, с той лишь оговоркой, что она освещает эпоху уже довольно позднюю, завершающий период деяний галлов. Но Галлия, именно потому, что определить ее место в истории проще, задает необходимый предел сравнения, позволяет обнаружить факты, которые затрагивают иные сектора и периоды кельтского мира. Кроме того, некоторые сведения со всей очевидностью показывают фундаментальный традиционализм кельтской цивилизации, который мы подчеркнули выше. Упомянем, например, гетерии, на которые Полибий впервые обратил внимание в связи с Цизальпинией во II в. до н. э. и которые интересовали также Цезаря в середине I в. по поводу Галлии.

С VI в. до н. э., когда Гекатей представляет кельтский мир как территорию, соседнюю с Лигурией, конечной точке кельтской экспансии, направленной из центра и с востока на западную и южную периферию, соответствовали территории между Рейном, Альпами, Пиренеями и Атлантикой. Этот процесс сопровождался разделением племен: битуриги, которые жили между Эндром и Луарой, частично переместились в Аквитанию, к устью реки Гаронны (битуриги-вивиски); вольки образовали две группы – к востоку и западу от Нарбонна; авлерки разделились на три фракции, одна занимала территорию к югу от бассейна Сены, две – к востоку от Сарты. На всем юге и на юго-западе распространение галлов приводило к образованию смешанных кельтолигурских и кельто-иберийских групп. Параллельно произошла консолидация племенных объединений и прогрессивный переход от рассеянных гальштатских поселений к концентрации в оппидуме, достигнувшем во времена Цезаря предгородской стадии. Традиция относит к началу VI в. до н. э. верховенство битуригов – это первый пример настоящей гегемонии.

Мы лучше осведомлены о времени, когда доминировали арверны, а затем эдуи. Территориальные базы этих могущественных племен располагались в центральных землях, а эпицентры – в зонах пересечения внутренних и внешних торговых путей. Ясно, что наряду с политическими экономические факторы также играли роль в междоусобной борьбе. Арверны были обязаны своим превосходством контролю над дорогами между средним и нижним течением Роны и Атлантикой и неприступной крепости Герговии. В 121 г. до н. э. римляне ослабили это верховенство в пользу эдуев и затем, вступив с ними в союз, поддерживали равновесие внутри галльских территорий в течение почти столетия. Эдуи контролировали дороги и коммуникации, идущие с севера на юг, равно как порт Кабиллон на Соне: эта привилегированная ситуация служила интересам римлян на юге Галлии, так же как интересам их марсельских друзей. Таким образом, в I в. до н. э. ось «юг – север» практически определяла галльскую экономику, а значит, и политику, зависимые от Рима. Последний равным образом поддерживал хорошие отношения с секванами. Но они, объединившись с арвернами, прельстились возможностью занять место эдуев при помощи свевов и их царя Ариовиста, а затем гельветов, усугубляя нестабильность галльского мира, которую римляне с полным основанием считали угрожающей. Более того, вмешательство свевов, закрепившихся в Германии, утверждало главенство политической оси «восток – запад» в континентальном плане, в противоположность оси «юг – север», упомянутой выше.

Несмотря на мобильность кельтского населения, его следы оказались долговечными: обширные работы, направленные на улучшение условий жизни, начавшись в доисторический период, привели к образованию больших полян на изначально лесных пространствах. Лес снабжал огромным количеством необходимой в строительстве древесины, поскольку кельты были мало знакомы с каменной архитектурой, и отмечал территориальные границы сообществ, полностью их изолируя. Это были леса-границы, если характер земли не вынуждал даже в поисках безопасности оставить эти невозделанные территории, поистине не тронутые рукой человека, – пустынные границы, как назвал их Р. Диона. Каждый кантон старался организовать центростремительную по структуре сеть дорог, формируя «паутину» галльской дорожной системы. В совокупности они образовывали национальную сеть, очень действенную, которая расширила коммерческие передвижения, а затем перемещения самих римских армий. Ж. Ж. Хатт, который изучил некоторые основные галльские региональные пути, показывает, что они проходят через гребни холмов, обычно избегая спусков в долины. Отметим, кроме того, важность внутренней навигации, которую режим рек делал весьма удобной. Во всяком случае, известно, что караваны, благодаря которым олово доставлялось в Марсель, в течение тридцати дней совершали переход от берегов Ла-Манша к Средиземноморью. Транзит торговцев с одной территории на другую обеспечивал сообщества значительными материальными средствами за счет права на таможенные сборы. Сеть дорог предопределила структуру населения, по крайней мере в части, где это четко подтверждается обнаружением жилищ.

Эти жилища делятся в основном на два типа: собственно оппидум на возвышении, укрепленный естественно и при помощи оборонительных приспособлений, и портовые центры, расположенные вдоль рек, в точках важнейших для кантональных и региональных коммуникаций переправ. Отметим также те агломераты деревенских жителей, гораздо меньшие, которые в латинской терминологии соответствуют викусам( vici). Хотя в прошлом исследования концентрировались на некрополях, тем не менее достаточно хорошо известны различные типы жилищ. Но эта классификация могла относиться только к очень ограниченному периоду, показывая легкость, с которой некоторые центры развились, пришли в упадок и были покинуты. На самом деле сомнительно, что крупные укрепленные оппидумы в основном очень древние; по крайней мере, в большинстве своем они возникли как таковые во II и I в. до н. э. В качестве центров населения они существовали, вероятно, гораздо раньше; именно необходимость защититься в период потрясений трансформировала их в те почти неприступные крепости, против которых будут направлены военные усилия Цезаря. Некоторые историки, в частности Анри Губер, связали появление оппидума с грандиозным потрясением, которое испытали народы Северной и Центральной Европы и о котором, к сожалению, мало известно. Литературная традиция сохранила воспоминания о двух миграциях: миграции кимвров, тевтонцев и их альянсов (113–103 гг. до н. э.) и более поздней миграции гельветов. Это были явные попытки народов, которые, находясь еще на доисторической стадии, не осели на какой-либо земле в силу изменения политических или экономических интересов, включиться в организованную среду. Последствия этих передвижений долгое время ощущались на северо-востоке галльского региона, смешивая германские элементы с бельгийскими образованиями. Прямое наложение поздних черт цивилизации Ла Тен на гальштатский культурный слой, обнаруженное при стратиграфических исследованиях, доказывает, что галлы давно покинули некоторые укрепленные гальштатские оппидумы.

Эволюция поселений зависит от различных факторов: активность крупных торговых путей и величина поселений тесно связаны и в совокупности повлияли на развитие или упадок центров, по крайней мере тех, которые не имели ни жесткой конфигурации, ни святилищ. Гельветы во время своей миграции в 50 г. до н. э. за несколько дней разрушили все их оппидумы и викусы. Город Бибракта, который стал предметом внимательного изучения, значительно расширился и разделился на несколько кварталов, каждый из которых выполнял свои функции. Это был, так же как Герговия и Алезия, производственный центр, известный своими мастерами-металлургами и художественными ремеслами. Расположенная на крупных путях, Бибракта стала, кроме того, важным торговым центром и, следовательно, периодически испытывала наплыв населения. Верцингеториг был избран правителем на общем собрании галлов – факт совершенно исключительный, – из чего можно сделать вывод, что в стенах оппидума существовали обширные свободные зоны, позволявшие населению собираться. Таким образом, оппидумы выполняли экономическую функцию; это очевидно и в отношении речных портовых центров и центров, которые изначально располагались на переправах или пересечении дорог.

Настоящие города существовали только на юге, подверженном греческому влиянию. Так, большая часть галльского доримского мира оставалась чуждой каменной архитектуре: жилище представляло собой в основном расширенную деревянную хижину скромных размеров, изначально круглую, затем прямоугольную, крытую соломой. В I в. до н. э. в Бибракте существовали также языческие жилища эллинистического плана, занимаемые аристократией, окоторой мы уже говорили. Но ни Бибракта, ни Герговия, ни Алезия, ни Аварик, ни Кабиллон, ни одно из поселений иного типа не имели урбанистического плана, за исключением таких центров, как Ансерун и Кайла де Майяк. Также исключительно на юге обнаруживают каменные святилища, например в Антремоне и Рокепертусе. На южных просторах также появилась почти полностью каменная декоративная и автономная скульптура. Я пытался показать на страницах, посвященных кельтскому искусству, что на самом деле эти произведения подвержены внешнему влиянию. До начала римской эпохи ни в одной части публичных зданий эта черта не прослеживается.

Этническое и культурное сообщество, организованное в течение некоторого времени кельтами, не уничтожило, повторим это, предшествующие этнические и культурные слои, но образовало сеть – то компактную, то более или менее лакунарную, но тем не менее непрерывную, – которая включила большую часть Британских островов в континентальную жизнь, но на востоке, на территории скифов, ограничилась фрагментарным распространением. Все это не могло не стимулироваться многочисленными взаимодействиями со средиземноморским миром.

Весьма расплывчатые представления средиземноморских народов о Британских островах становятся более точными во второй половине IV в. до н. э. благодаря рассказу Пифея. Последний совершил плавание с целью найти новый морской путь, который позволил бы осуществлять товарообмен с островами, избегая караванного пересечения Галлии, дорогостоящего и длительного по времени. Эта попытка не имела, впрочем, практических результатов. Любопытно, что ни один средиземноморский народ – потребитель британских минеральных ресурсов никогда не думал о создании там своей колонии, то же касается и плавания карфагенянина Гимилькона, стремившегося скорее узнать новые земли и установить контакты, чем создать там постоянные базы. СIV в. до н. э. до римского завоевания посредниками оставались галлы. Кельтская экспансия в Великобритании укрепила культурное сообщество народов, живших по обе стороны Ла-Манша. Некоторые названия народов, таких как атребаты из Сюррея и Беркшира на обоих берегах Темзы и паризии на Умбре, разъясняют, каким образом происходило расселение кельтских племен Галлии.

В I в. до н. э. многочисленные сообщества, занявшие Англию, называли себя белгами, и действительно приходится признать за белгами «кельтизацию» по крайней мере наиболее развитых зон большого острова. Социальная организация сохранялась там до I в. н. э. в своих наиболее традиционных формах: ревностно охраняемая племенная автономия, возможно, допускала только ограниченные объединения, такие как королевство Кантиум или федерация бригантов. Этот факт со всей очевидностью проявился во время экспедиций Цезаря, которые ознаменовали вступление Великобритании в историю континента. Как и в Галлии, союз был создан с опозданием: нужно было дождаться эпохи Клавдия и Боудикки, царицы иценов, жрицы и воительницы. Религиозное чувство зажгло пламя сопротивления. Это стало причиной разорения друидского святилища на острове Мон легатом Светонием Паулином, которое вызвало британскую реакцию.

Появление кельтов в Великобритании, относящееся к IV в. до н. э., на самом деле восходит к более раннему времени, поскольку кельтизация была здесь настолько полной и глубокой, что главное друидское святилище находилось на острове Англси. Кроме того, галлы были убеждены, что Великобритания являлась колыбелью друидской мудрости. Эту веру можно объяснить тем, что благодаря изоляции, в которой пребывала большая часть островов, здесь лучше сохранились древние кельтские ценности. Впоследствии в течение почти целого века Великобритания служила убежищем для кельтов, убегающих от римского владычества. Консервативный характер британской среды отразился и на структуре поселений (так же как в Галлии, это были укрепления, расположенные на берегах рек), и на использовании почти до I в. до н. э. военной тактики, уже всеми забытой: британские вожди, которые противостояли Цезарю, еще свободно использовали военную колесницу.

Следы доисторических обычаев проявляются также в сохранении сообщества женщин внутри семейных групп.

О политических отношениях островов с континентом, хотя их и не сложно представить, не известно. Можно проверить только экономические и культурные обмены. Британское земледельческое хозяйство было отсталым и небольшим, животноводство, напротив, – очень развитым. Богатство страны заключалось в ее минеральных ресурсах, и в основном в олове, которое оставалось предметом интенсивного экспорта на протяжении многих веков. Цезарь сообщает, что взамен бретонцы импортировали бронзу из Галлии. Очевидно, что их металлургия, специализировавшаяся на добыче минералов и производстве металлов в чистом виде, была хуже адаптирована к производству сплавов. Несомненно, экспортировались также продукты животноводства, хотя мы не располагаем ни одним упоминанием по этому поводу. Импорт средиземноморских товаров не засвидетельствован, что вполне естественно, поскольку экспорт британской продукции находился в руках галлов. Последние, и прежде всего венеты, монополизировали морские пути, поскольку бретонцы, латенская цивилизация, не имели морского флота. Не нужно, однако, недооценивать значение порта моринов Гезориакума, где Цезарь сконцентрировал крупный флот. Огромное число итальянцев, которые последовали за Цезарем в его экспедиции на ту сторону Ла-Манша, показывает, что экономические возможности Великобритании были переоценены и что знания об этой земле были неопределенными. Чеканной монеты не существовало: слитки и бруски использовались вместо обменной монеты почти до начала христианской эры.

В I в. до н. э. римляне, эти люди Средиземноморья, вошли в контакт с Британскими островами, находившимися на стадии культурного развития, сопоставимой с довольно архаичным периодом цивилизации Ла Тен и даже, по мере того как оккупация расширялась к северу, с еще более древними типами.

* * *

Как уже было сказано, из-за недостатка исторической информации можно лишь чисто гипотетически реконструировать события, в которых участвовала Центральная Европа, а ограничиваясь археологическими свидетельствами, мы рискуем прийти к ошибочным выводам. Нет сомнения, однако, что обширный регион Средней Европы, хорошо поддающийся влияниям и не имеющий естественных границ, стал в первую очередь ареной сражений между кельтами и германцами. Проблема их этнической дифференциации затрагивалась часто, по правде сказать, даже слишком часто; иногда исследователи выделяют некоторые второстепенные морфологические аспекты, забывая, что внутри этого географического пространства в условиях общей политической нестабильности почти повсеместно могли непрерывно происходить безграничные объединения, ассимиляции и разъединения групп.

К IV в. до н. э. историки относят крупную миграцию бойев, которые заняли территорию исторической Богемии, дав ей свое название – Богемум. Но проникновение латенских форм в смешанные общества с сильным гальштатским элементом происходит гораздо раньше, судя по расположению курганов, которое дает ученым основания утверждать, что богемская цивилизация трансформировалась в цивилизацию Ла Тен в V в. до н. э. Начиная с районов среднего и нижнего течения Рейна, где находились, именно в V в. до н. э., основные политические и экономические центры кельтов, ощутимые влияния распространились на возвышенностях Богемии и Моравии; изолированные группы также могли быть ими затронуты, и, вероятно, у кельтов не было необходимости захватывать данную территорию на целый век раньше. Свидетельства раннего культурного типа Ла Тен на самом деле меньше распространены, нежели среднего и позднего периодов. Как бы там ни было, географическое распределение археологических следов показывает изменчивость ситуации, чередование преобладаний. Учитывая все это, не стоит переоценивать частные аспекты; возможно, повторное распространение кремирования наряду с погребениями на протяжении среднего периода Ла Тен должно интерпретироваться как новое подтверждение более древнего слоя – слоя цивилизации полей погребальных урн. Очевидно, что не было временных разрывов с населением, которое весьма сходно с галльским. Здесь обнаруживаются многочисленные поселения на возвышенности, из которых наиболее известно городище Страдонице с ограждением, имеющим неправильную форму, и прямоугольными деревянными домами, с крышей, покрытой глиной.

Страдонице был важным центром металлургии и ремесла, точкой пересечения широкой сети интересов: здесь обнаружены монеты из различных регионов кельтского мира и даже небольшое количество эллинистических и римских монет республиканского периода. Страдонице представляет собой только один из примеров, поскольку регион, растянувшийся на север и на юг от верховьев Дуная и между Дунаем и верхним течением Эльбы и Одера, был достаточно плотно занят подобными поселениями – центрами различных племен.

На самом деле ничто не мешает предположить существование здесь политического единства, даже если богемцы в какойто момент получили преимущество. Огромное богатство этих центров, о чем свидетельствуют также многочисленные находки украшений, великолепное погребальное убранство и клады с предметами из золота, серебра и бронзы, основывалось на их коммерческой и индустриальной деятельности, а кроме того, на крепкой сельскохозяйственной базе, которая, так же как минеральные ресурсы, свидетельствовала об автаркии региона. Напротив, южные привозные материалы были здесь крайне редкими: этот факт подчеркивает, что зона между Рейном и Дунаем играла прежде всего роль европейского поперечного моста.

Демографический пробел, образовавшийся на юго-западе в результате миграции гельветов и богемских групп в середине I в. до н. э., подрываетравновесие в этой зоне, усиливаясь к концу века натиском германцев с севера и северо-востока. Отчасти благодаря терпимости римлян, коалиция маркоманов, возглавляемая энергичным Марободом, полностью вытеснила кельтов в политическом плане и в использовании ресурсов страны. Население, таким образом, было вытеснено, и начинает складываться новый демографический облик.

С географической точки зрения кельтская оккупация Богемии-Моравии продолжается к югу от Дуная оккупацией Норика. Захват земли облегчался здесь рассеянностью населения и военным превосходством кельтов. Название тавриски(которое напоминает название «таурини»), возможно, объединяло кельтские и иллирийские группы; во всяком случае, оно имеет связь с горой Таурус (современный массив Тауэрн); в целом топонимика городов не кажется кельтской, за исключением оппидума в Виндобоне (Вена). Однако Норея в начале I в. до н. э. считалась кельтским городом. Латинские надписи имперской эпохи содержат большое количество кельтских названий, особенно в Паннонии. Кельтизация местного населения, смешивалось ли оно с кельтами или нет, была отмечена древними как конкретный факт в запутанном этническом клубке Балкан и центра и востока Европы. Речь шла, по всей вероятности, о кельтских объединениях, более или менее связанных друг с другом, в среде, остававшейся по большей части автохтонной. По крайней мере некоторые из них достигли органического характера и заметной устойчивости, а во II в. до н. э. общиныНорика поддерживали отношения с римлянами, и, чтобы сохранить эти хорошие отношения, они даже выразили неодобрение по отношению к карнам, которые пытались занять территорию, где потом была основана Аквилея. Об этом эпизоде, рассказанном Титом Ливием, нам известно лишь немного, что, возможно, свидетельствует об их спокойном, малоподвижном существовании без больших потрясений, способных отразиться на пространстве средиземноморских государств.

Как мы уже отметили, кельтский мир распространялся практически на непрерывной территории, накладываясь на многочисленные этнические группы, иногда смешиваясь с ними, но всегда сохраняя при этом свои оригинальные черты. Если, как правило, мы достаточно хорошо осведомлены о размещении различных объединений, их политике, иногда даже располагаем следами их материальной культуры, то об их духовной жизни нам известно гораздо меньше. Однако именно она представляет наиболее значимую связь между этими народами и по большей части восходит к кельтскому наследию. Религия, искусство, право взаимодополняли друг друга. И только чтобы наглядно это показать, их стали рассматривать по отдельности.

Религиозное общество друидов стало истинным хранителем древней традиции и кельтского духа. Наука и литература, идет ли речь о медицине или астрономии, эпических сказаниях или моральных предписаниях, выходят из религиозной среды. Даже право затрагивает скорее религию и мораль, чем юридические формы классического мира. Одновременно колдуны и предсказатели – друиды, как было отмечено древними, обращались к магии. В своей основе друидизм не оригинальная особенность кельтов, но характеристика очень древнего государства, общая для протоисторических групп: сравнительная этнология позволила найти подтверждение этому. Такие универсальные установки, которые в Египте воплотились в теократической монархии, греки заменяют своей религией многобожия, которую можно назвать городской. Тем не менее традиция религиозной трансцендентности – хранитель национального духовного наследия, а иногда и советник в политических или личных делах – сохранялась в крупных панэллинских святилищах, подобных святилищу Вольтумны в Этрурии. У римлян религиозная трансцендентность и городская религияотождествлялись, потому что они воплотили скорее город, чем цивилизацию, и никогда не были этносом. У кельтов распространение друидизма – один из значительных аспектов формирования их этноса и цивилизации. Греки поражены сходством этой религии с пифагорейскими концепциями: они имели общие моменты в представлениях о вечности и переселении душ. Кельты рассматривали смерть как простое перемещение, а мир мертвых – как некий «резервуар душ», ожидающих воплощения в новом теле; земная и потусторонняя жизнь составляли некую целостность, внутри которой происходили вечные, непрерывные обмены. Вплоть до презрения к опасности, которая находилась вне этой традиционной этики. Вспомним в связи с этим, что большинство древних рассказов о сражениях с галлами – и даже кельтомахии этрусских стел в Болонье – свидетельствуют об их привычке сражаться обнаженными.

Этот обычай мог объясняться художественными заимствованиями или, что касается литературных источников, соответствующими убеждениями, – в погребениях кельтских воинов содержится только оборонительное оружие. Но возможно, речь идет о своего рода ритуальной наготе, которая была связана не только с презрением смерти, но также с религиозным значением жертвы, принесенной во имя племени. И именно в этом племенное сознание приближается к патриотическому. Друидизм содержал в высшей точке своей эволюции элементы древней магиидоисторической эпохи, – это знание осталось в памяти ограниченного круга посвященных – хранителей недоступной для понимания тайны. Наиболее значимое друидское святилище, расположенное на острове Мон (Англси), географически удалено от средиземноморских влияний, а также от влиятельных политических центров, каковыми являлись кельтские города. Это усиливает мистические основы и независимость друидизма. На практике тайна могла быть доступна правящим классам и массам в форме юридических предписаний и в медицине, которые также окружались мифическим ореолом. Не будучи установленными магистратами, друиды были скорее юрисконсультами, арбитрами, адвокатами, чем судьями; они вникали в частные тяжбы, так же как в межплеменные споры, что объясняет их влияние и добрую славу в панкельтском пространстве. Они были политическими советниками и учителями для молодежи, а их обучение было настолько же эффективным, насколько оно не было академическим. Возможно, как полагают многие ученые, известные «профессора» галло-римских школ были преемниками друидов, основные прерогативы которых свелись к одной-единственной. Если друидизм и был побежден римлянами, как позже христианской церковью, то только потому, что представлял грозную духовную силу и являлся хранилищем фундаментальных концепций галльского национализма.

В исторические времена друиды рекрутировались через обучение или кооптацию, иногда через наследование. Потрясающая протяженность кельтского мира способствовала их объединению в группы и созданию мест для собраний, таких как святилище в Галлии. Тем не менее общий кельтский характер по-прежнему был узнаваем. Существовали, кроме того, прорицатели и поэты, которые часто отождествлялись и состояли в тесных отношениях с божествами и панкельтскими объединениями. Они соответствовали аэдам и рапсодам [20]20
  Аэды и рапсоды – древнегреческие певцы и декламаторы, сочинявшие и исполнявшие эпические песни и поэмы.


[Закрыть]архаической греческой среды, но относились к более высокому социальному рангу. Наследие космогонических, теогонических и героических легенд и сказаний кельтов доступно нам благодаря ирландским и галльским текстам, составленным в средневековую эпоху, и интерпретируют их с осторожностью. Здесь прослеживаются аналогии с пантеоном и эпической традицией германцев: битва богов и смерть героев – древние, общие для этих народов сюжеты, в любом случае речь не идет о заимствованиях. Греческие корни некоторых образов сказаний свидетельствуют об очень давних влияниях, пришедших, возможно, из классического мира, тогда как другие персонажи отражают влияние христианства. Тем не менее именно к поздним источникам обращались ученые, для того чтобы восстановить облик кельтского религиозного мира, который греческие и римские современники скрыли за латинскими именами и приблизили к классической мифологии. Губер, обращаясь к религии кельтов, справедливо подчеркивал важность аграрных ритуалов изобилия и плодородия, с которыми связаны жертвоприношения, и метафизической и моральной системы, где забота о душе и ее становлении сохраняет первое место. Сам прародитель относился к миру мертвых: согласно Цезарю, кельты верили в свое происхождение от Диспатера – бога мертвых. Римские интерпретации, которые пытаются установить соответствия между латинскими и инородными богами, отнюдь не помогают нам прояснить кельтские верования. Они учитывали, несомненно, весьма отдаленные сходства, сопоставляя Меркурия, Аполлона, Марса, Юпитера, Диспатера с их галльскими аналогами. Галлоримская религия изобилует богами с двойными именами, такими как Меркурий Киссониус, Аполлон Граннус, Марс Катурикс и т. д. То же относится к другим провинциям, где смешались религиозные потоки. Возможно, проникновение классической культуры в Галлию привело к процессу ассимиляции, предшествовавшей завоеванию, но почти нет сомнений, что греки и римляне обращались к интерпретации по лингвистической причине: чтобы не использовать эти резкие варварские имена, к тому же несклоняемые.