Текст книги "Пока мы рядом"

Автор книги: Рэй Клуун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

2

 
Я сам себя не узнавал,
Я видел свое отражение в зеркале,
Но это было не мое лицо,
Я чувствовал, что медленно умираю,
И моя одежда висит на мне мешком…
 

Bruce Springsteen, песня «Streets of Philadelphia» из фильма «Philadelphia»(1993)

Я включаю телефон и вижу, что пришла голосовая почта. Это Кармен. Просит позвонить. По голосу я слышу, что ей плохо.

– Дэнни, я не могу остановить рвоту, – говорит она, рыдая. – Мне так страшно…

– Уже лечу.

Ровно через четыре минуты и пятьдесят одну секунду я в нашей спальне. Кармен сидит, склонившись над ведром.

Я подхожу и сажусь рядом с ней, глажу ее короткие, рыжие с проседью, волосы.

– Я так рада, что ты здесь, – говорит она. Ее голос звучит гулко, отражаясь от стенок ведра. – Меня тошнит все утро. Но больше ничего не выходит.

Внезапно она содрогается всем телом, и тонкая струйка вытекает из ее рта. Я вижу, что это желчь. Никакой пищи. Да она уже давно вышла бы, если бы оставалась в желудке.

Доктор Баккер, наш семейный врач, который приезжает часом позже, выписывает жидкое лекарство для снятия тошноты: два флакона примперана и флакон китрила. Когда Кармен засыпает, я иду в аптеку на Корнелис Шуйтстраат.

По пути звоню Розе. Она рада, что с Норой все прошло удачно. Я говорю, что у Кармен дела неважные и, наверное, мы не сможем увидеться в ближайшее время. Я отменяю наше свидание в пятницу. Роза не сердится. Она желает мне сил и мужества и говорит, что поставит свечку за здоровье Кармен. Женщины, с которой она ни разу не виделась, но о которой уже так много знает. И как будто знакома с ней сто лет.

Вечером приезжает мать Кармен.

Мы все вчетвером идем посидеть на террасе «Короля Артура». Мать Кармен в тонкой шелковой блузке. Мы с Луной в футболках. Вечернее солнце такое ласковое. И даже тепло.

► Терраса «Короля Артура»находится в самом центре нашей шикарной резервации, на пересечении Корнелиус Шуйтстраат и Йоханнес Верхулстстраат. Мужская клиентура вызывает повышенное раздражение (это юристы из офисов на Де Лайрессестраат и английские джентльмены, постояльцы «Хилтона», которым удалось вырваться от жен и детей), а охотиться на женщин здесь бессмысленно (сплошь местные ископаемые). Но зато солнце светит здесь на час дольше, чем на открытых террасах в таких районах, как Де Пийп или Уд-Вест. Наш квартал настолько роскошный, что здесь, кажется, налажена даже регулировка солнечного света.

Кармен в инвалидной коляске, одетая в теплую куртку, в солнцезащитных очках.

– Как-то зябко, вы не находите? – говорит она, когда нам приносят напитки.

– Да, ты права, – вру я.

– Да, не так тепло, как кажется, – соглашается мать Кармен.

Через пять минут мы возвращаемся домой.

Вечернее солнце не может прогреть кожу да кости.

3

 
Ты пакуешь чемодан, собираясь туда,
Где никто из нас не был,
Но где, говорят; стоит побывать…
 

U 2, песня «Walk On» из альбома «All that You Can’t Leave Behind» (2000)

– Я надеюсь, все это скоро кончится, – говорит мать Кармен и плачет, закрывая лицо руками. Я обнимаю ее за плечи и привлекаю к себе.

Мать, теряющая дочь. Родную дочь, которая угасает у нее на глазах. Дочь, которая, заливаясь слезами, показывала ей место, где когда-то была ее грудь, а теперь там только шов, напоминающий застежку-«молния». Дочь, чьи страдания, как она надеется, скоро кончатся. Непременно нужен закон, по которому матери не должны видеть страдания своих детей.

Она берет мою руку и целует:

– Мы ведь справимся вместе, правда?

Я киваю. Фрэнк сидит молча, наблюдая эту сцену. Ситуация критическая, поэтому и Фрэнк здесь. Это суровое и непреложное правило. Анна тоже здесь. От ее теплых объятий мне становится легче, как и два года назад, когда она с Томасом стояла на пороге нашего дома на Амстелвеенсевег.

– Схожу проведаю Кармен, – говорю я и поднимаюсь наверх.

Кармен просыпается после короткого сна. Она видит, что я захожу в спальню, и улыбается.

– Привет, сокровище, – шепчет она.

– Как ты? – спрашиваю я, присаживаясь на край кровати. Я крепко сжимаю ее руку. Господи, какая же она худая.

– Я больше не вижу смысла в этом, Дэн. Если так пойдет и дальше, надеюсь, все скоро кончится… – Она смотрит на мою руку, которая гладит ее. Я вижу, что Кармен хочет что-то сказать, но она молчит.

– Что такое? – спрашиваю я. Хотя я знаю, что она имеет в виду, все равно держу язык за зубами. Я хочу, чтобы она сама начала этот разговор.

– Я хочу знать, есть ли какие-то правила, на случай если я… если я захочу с этим покончить. И что ты об этом думаешь.

– Ты имеешь в виду эвтаназию?

– Да, – произносит она, испытывая облегчение оттого, что я называю вещи своими именами.

– Ты хочешь, чтобы я позвонил доктору Баккеру и узнал, как это работает?

Она кивает. Я обнимаю ее. Она еще более хрупкая, чем новорожденный.

– Пойду позвоню ему. Что-нибудь еще я могу сделать для тебя?

– Я хотела бы, чтобы завтра пришел кое-кто из наших.

– Только скажи. Кто?

– Томас и Анна. Мод. Фрэнк.

– Анна уже здесь. Фрэнк тоже.

– Здорово! Позови их сюда на минутку.

– Хорошо. Может, ты перекусишь пока?

– Наверное, это необходимо, да?

– С сегодняшнего дня ты можешь делать только то, что хочешь.

4

 
Просто позвольте мне
Идти своим путем…
 

Ramses Shaffy, песня «Let me» из альбома «Dag en nacht» (1978)

С тех пор как Луна узнала, что такое утренние потягушки в постели, мы втроем каждое утро только этим и занимаемся.

Я прошу Фрэнка, который ночевал у нас, так же как и мать Кармен, сфотографировать нас втроем в постели. Одной рукой я обнимаю свой солнечный лучик (3 года), пышущий здоровьем, а другой – прозрачную от худобы, но все равно сияющую жену (36 лет). На Кармен шелковая пижама, Луна в белой пижаме с мишками. Мама и дочь широко улыбаются. Я вижу, что Фрэнку с трудом удается держать камеру ровно.

Мы завтракаем с Фрэнком и матерью Кармен на постели Кармен. Ближе к полудню приходит Мод. Как только она заходит в спальню, крепко прижимает к себе Кармен и начинает рыдать. Входят Анна и Томас. Даже наша «о-пэр», по собственной инициативе, устроилась в изножье кровати Кармен. Кармен наслаждается суетой. Сама она ничего не ест. Кажется, она еще больше похудела. Я бы сказал, что сейчас она весит около сорока двух килограммов.

Тем временем появляется доктор Баккер. Вчера я звонил ему, и он подробно объяснил, что нужно для проведения эвтаназии. Кармен должна написать письмо с изложением условий, при которых ей хотелось бы распрощаться с жизнью. Она должна подписать письмо. После этого ей необходимо переговорить сначала с Баккером, а потом с другим, независимым, врачом. Оба врача должны прийти к единому мнению, что «ситуация безнадежная, сопряженная с нечеловеческими страданиями». И что нет никакого давления или принуждения со стороны семьи или кого-то еще. С этого момента Кармен сама сможет решить, когда она захочет умереть.

Вот так все это работает, по крайней мере если идет по плану. Наш доктор повредил спину и поэтому специально пришел сегодня, чтобы поговорить с Кармен. Я приглашаю его пройти в дом.

Тяжело дыша, он поднимается в спальню на втором этаже. Жалуется Кармен на свою спину. Кармен участливо спрашивает, не слишком ли ему больно и не лучше ли ему было бы прийти завтра.

– Завтра может быть еще хуже, а болеутоляющие не помогают, – говорит он. – А как вы? Очень страдаете от боли?

– В общем-то, да – со вчерашнего дня у меня тоже болит спина, – говорит она, к моему немалому удивлению. Мне она ничего об этом не рассказывала.

Доктор изучает участок спины, на который указывает Кармен.

– Боюсь, опухоль снова активизируется.

– Да, – сухо отвечает Кармен.

– Я выпишу вам таблетки морфия. Дэн сказал мне, что вы хотели привести в порядок все бумаги, прежде чем вам станет невмоготу?

Кармен кивает. Доктор говорит, что пришлет своего коллегу, чтобы соблюсти юридические формальности эвтаназии.

– Отлично, – говорит Кармен.

Второй доктор приходит ближе к вечеру. Держится довольно официально. Я спрашиваю, следует ли мне выйти из комнаты. Я понятия не имею, как все это должно происходить. Возможно, как в передаче «Мистер и Миссис», когда тебе не разрешают слышать ответы, что дает твоя жена, и приходится сидеть в углу с надетыми наушниками.

Но врач разрешает мне остаться. Кармен говорит о том, как сильно ей хочется самой принять решение о том, чтобы положить конец болезни и выбрать время для этого. Такое впечатление, будто она проходит собеседование при устройстве на работу. И ей приходится подавать себя в выгодном свете. Доктор подписывает форму, не задавая лишних вопросов. Кармен благодарит его. Она счастлива. Я это вижу. Как будто ей только что вручили ключи от ее новенькой машины.

– Ты, смотрю, прямо-таки ожила? – говорю я с удивлением.

– Да. Теперь у меня снова есть право выбора. И я сама могу решать, что делать со своей жизнью.

5

 
То, чего ты не знаешь,
Ты просто чувствуешь…
 

U 2, песня «Beautiful Day» из альбома «All That You Can’t Leave Behind» (2000)

Следуя примеру матери Кармен и Фрэнка, Мод тоже решила расположиться в нашем доме, чтобы обеспечить моральную и организационную поддержку, пока Кармен с нами. Фрэнку и Мод придется спать вместе на одной кровати в гостевой комнате. Когда Фрэнк выходит из спальни, Кармен шутит по этому поводу и уговаривает Мод устроить ему незабываемую ночь. «Ты просто дождись, пока он уснет, и сядь на него, а потом начинай кричать: А теперь секс, ты, увалень!»Обе звонко смеются. Сегодня Кармен снова выглядит жизнерадостной.

– Мы сегодня поужинаем вместе? – спрашивает она с надеждой.

– А тебя не будет тошнить от запаха всей этой горячей еды?

– Конечно, будет, но что ж теперь делать?

Наша «о-пэр» готовит ужин. Кармен не ест, а другие едва притрагиваются к своим порциям. От еды исходит такой же запах, как и из ведра Кармен. Рис с чем-то зеленым и желтым. Я узнаю в желтом кукурузу, а зеленым может быть все что угодно. Кармен наблюдает за тем, как мы пытаемся есть, переводит взгляд с тарелки на тарелку и не может удержаться от смеха. Кажется, я угадал истинное предназначение нашей «о-пэр» – быть шутом при умирающей.

После ужина я остаюсь с Кармен. Остальные спускаются вниз.

– Дэнни… мне нужно… покакать.

– Мне выйти?

Из службы медпомощи на дому сегодня прислали нечто, похожее на стульчак. Внешне напоминает складной стул, только с отверстием в сиденье. Снизу подставлено ведро.

– Мм… подожди минутку… не знаю, смогу ли я встать сама.

Кармен пытается подняться с постели, очень медленно. Она уже почти стоит, когда вдруг падает назад и сразу начинает плакать.

– Ноги совсем не держат, – говорит она, всхлипывая.

– Давай я помогу.

Я придвигаю стульчак прямо к постели, подхватываю Кармен под мышки и приподнимаю. Она сама стягивает пижамные брюки и трусы. Я медленно опускаю ее на сиденье.

– Ну вот… бабка села наконец, – говорит она.

Испражнившись, она явно колеблется.

– Подтереть тебя? – предлагаю я.

Она кивает и от смущения едва осмеливается взглянуть на меня:

– Боюсь упасть…

– Просто обопрись на меня. Уж за задницу-то я смогу тебя удержать, – говорю я и подмигиваю.

Кармен смеется сквозь слезы. Ее лицо обращено ко мне, а руки обвивают мою шею.

– Мой дорогой друг… – шепчет она. Одной рукой я крепко держу ее под мышками, а другой подтираю. После этого чувствую, что колени подгибаются. Кармен повисает на мне всей своей тяжестью, потому что ноги отказываются ей служить. Свободной рукой я натягиваю на нее пижамные брюки.

– У тебя есть какие-нибудь просьбы ко мне – чего мне нельзя делать, после того как тебя не будет с нами? – спрашиваю я, укладывая ее в постель, тяжело дыша от напряжения.

– Нет.

– Ты хотела бы, чтобы я повременил с сексом?

– Нет. – Она улыбается. – Делай то, чего тебе хочется. Хотя… я надеюсь, ты не свяжешься снова с Шэрон. Для меня она символ твоей неверности. Она была первой, с кем ты мне изменил?

– Нет. Должно быть, это был кто-то из моих «экс». Думаю, Мерел. Или Эмма. Но Шэрон была первой, о ком ты узнала.

Мы оба смеемся.

– Да, но учти, что на тебя начнется настоящая охота. Не успеешь оглянуться. Ты свободен, у тебя собственный бизнес, красивый дом и очаровательная дочка. Ты – лакомая добыча. Я уже сказала Анне, Фрэнку и своей матери, чтобы они не удивлялись, если у тебя появится новая жена быстрее, чем они думают. Так уж ты устроен.

– О?.. – Я слегка удивлен.

– Послушай, это не имеет никакого значения. Я надеюсь, скоро ты снова будешь счастлив. С новой женой. Только тебе нужна та, кто сможет держать тебя в узде, но чтобы при этом она не страдала от твоих диктаторских замашек.

– Что-нибудь еще?

– Она должна быть сексуально озабоченной.

Я снова смеюсь.

– Но тебе придется что-то делать со своей неверностью, Дэнни.

– Стать моногамным…

– Нет, это еще никому не удавалось. А тебе-то уж точно не грозит. Но ты должен сделать так, чтобы твоя женщина не чувствовала себя полной идиоткой. Когда ты трахаешь пол-Амстердама и Бреды, а она единственная, кто об этом не знает. Позаботься о том, чтобы никтоне знал.

– Как про тебя с Пимом…

– Вот именно. Держи это при себе. Я не думаю, чтобы кто-то был морально готов рассматривать измены как нечто, не имеющее отношение к любви. Мне, например, это не удалось…

Я виновато смотрю в пол. После некоторых колебаний я все-таки решаюсь задать вопрос, который давно меня тяготит. Правда, спросить в лоб не осмеливаюсь и захожу издалека:

– Ты хочешь услышать от меня еще что-то? О чем ты раньше боялась спросить?

Она улыбается:

– Нет. Ты не должен испытывать чувства вины. Я знаю все, что хочу знать.

– В самом деле?

– Да. И меня все устраивает.

Я чувствую себя пигмеем рядом с этой женщиной. Я улыбаюсь и иду в туалет, чтобы опорожнить ведро.

Когда я возвращаюсь, она внимательно наблюдает за тем, как я убираю ведро обратно в стульчак.

– Ты так много сделал для меня за время моей болезни, – растроганно произносит она, – а теперь еще вынужден возиться с моими какашками…

Я вспоминаю слова Норы. Сейчас у вас есть шанс вернуть своей жене то, что вы отбирали у нее все эти годы.

Я медлю в нерешительности. Наконец говорю:

– Вчера я был кое у кого, но не осмелился тебе рассказать…

– Правда? Расскажешь? – загораясь любопытством, говорит Кармен.

Смущаясь, я рассказываю ей про Нору и про свои ощущения.

Кармен внимательно слушает, пока я читаю ей полученное от Норы письмо. Я вижу, что она тронута.

– Думаю, это здорово, что ты сходил к ней, и я так рада, что тебе стало легче. Это просто замечательно…

– В самом деле? Но неужели ты веришь во все это? – спрашиваю я удивленно.

– Я не знаю, во что я верю, но то, что сказала тебе Нора, вовсе не глупости. С каждым днем я все острее чувствую, что готова к смерти.

– Ты веришь в то, что мы все равно будем вместе, даже когда тебя не станет?

– Да, – твердо отвечает она. – Я всегда буду рядом с тобой и Луной.

– Я тоже в это верю, – говорю я, – но иногда слышу, что люди начинают верить в Бога и загробную жизнь только потому, что их земная жизнь окончена. Это своего рода защитная реакция…

– Нет, – решительно говорит Кармен, – все это гораздо глубже. Сильнее. Я просто чувствую, что буду рядом. Это сравнимо с чувством любви. Ты просто знаешь это, и все. Точно так же, как еще в прошлом году, в «Клаб Мед», я знала, что все твои сомнения в любви ко мне – это ерунда. Я как будто любила тебя всегда, еще до того как мы встретились…

К этому моменту я уже лежу рядом с ней на кровати.

– Несмотря на мой эгоизм?

– Ты всегда мог убедить в том, что ты лучше всех, – со смехом говорит она, – хотя, честно признаться, меня это иногда напрягало… Помнишь, как два года назад ты тащил меня в Вонделпарк на День рождения королевы?

– Я делал это прежде всего для себя, – усмехаюсь я.

– Это не важно. Тот поступок был очень символичным. Я часто вспоминала тот день, когда я уже считала себя трупом и не видела ни в чем смысла.

– А если бы ты заранее знала, что я такой бабник, ты вышла бы за меня замуж?

Кармен смотрит на меня, улыбается такой знакомой мне улыбкой, когда один уголок рта приподнимается:

– Да. Конечно.

Мы крепко держимся за руки, вкладывая в это рукопожатие всю свою страсть, и молчим. Мы лежим так несколько минут. Я вижу, что Кармен закрыла глаза. Вскоре она засыпает.

Я спускаюсь вниз, где Мод, Фрэнк и мать Кармен, беседуя, пьют розовое вино. Я широко улыбаюсь.

– Выглядишь счастливым, – говорит Мод.

– Да, – произношу я радостно. – Это было потрясающе.

Привет, Богиня, я устал, я весь на нервах, но чувствую себя нужным и полезным. Дэн в роли Флоренс Найтингейл. Рассказал Кармен про Нору. Она рада. Я тоже. Целую.

6

 
Мы вдвоем, здесь и сейчас,
Должно быть, это и есть то мгновенье…
 

Tröeckener Kecks, песня «Nu of nooit» из альбома «Eén op één miljoen» (1987)

Утром Луна забирается к нам в постель. Кармен лежит с другой стороны и, кажется, спит. Я шепчу Луне, что неплохо было бы заглянуть в гостевую комнату, где мы уложили Мод и Фрэнка. Она с энтузиазмом вскакивает.

– Шшш! – Я прикладываю палец к губам. – Маме нужно поспать!

– О да, – тихо говорит она, прикрывая рот ладошкой.

Следом за ней я поднимаюсь в гостевую комнату. Фрэнк еще спит. Мод – на ней длинная футболка – читает в постели. Непохоже, чтобы у них была бурная ночь. Позор. А Кармен была бы так довольна. Мод машет Луне, и та радостно карабкается на нее.

Я спускаюсь вниз и снова ложусь в постель рядом с Кармен. Она все еще спит. Я с любовью смотрю на нее, нежно беру ее руку и сжимаю, стараясь не разбудить. У нее тяжелое дыхание. Медленное, с нерегулярными остановками. Это мне кажется или действительно интервалы становятся длиннее? Если ей суждено умереть сейчас, во сне, это было бы здорово. У нее такое спокойное лицо. До меня вдруг доходит, что я впервые в жизни сталкиваюсь со смертью. Что же происходит в этот момент? Когда организм решает прекратить дыхание, остановить сердцебиение? И долго ли это длится? Можно ли увидеть приближение конца? И что бывает за мгновения до этого? Следует ли немедленно вызвать врача или просто позволить этому случиться? У меня нет ни малейшего представления об этикете смерти и уж тем более о том, как дать человеку умереть.Приходится довериться интуиции, а моя интуиция подсказывает, что сейчас Кармен так хорошо и спокойно, что вполне можно отойти в мир иной.

Медленное дыхание продолжается минут десять. А потом Кармен снова начинает дышать нормально. И это тоже хорошо.

Пусть у нее будет еще один приятный день.

7

Я стал уютно онемевшим…

Pink Floyd, песня «Comfortably Numb» из альбома «The Wall» (1979)

Когда Кармен просыпается, я спрашиваю, не хочет ли она что-нибудь съесть.

– Да. Полтаблетки морфия.

– Снова болит?

Она кивает:

– Жуткая боль. В спине.

– Тогда я дам тебе целую таблетку.

– А разве можно?

– А что делать? Ты боишься, что она убьет тебя?

Она хохочет:

– Если бы… – И вдруг хмурится: – Не пора ли сказать Луне, что меня скоро не будет?

– Я уже немного подготовил ее к этому, сегодня утром.

– И что она сказала?

– Что… – Я сглатываю. – Это хорошо, если тебе больше не будет больно.

Мы вместе плачем, тронутые непосредственностью нашего солнышка.

– Тебе полегче? – спрашиваю я.

Она кивает.

– Почитать письма, которые пришли на твой адрес?

Она снова кивает.

Как настоящая звезда, она отвечает своим фанатам. Как настоящий пресс-секретарь, я печатаю ответы, которые диктует Кармен. Всем она сообщает о том, как счастлива.

– Ты оставила Луне замечательные письма в своем дневнике, – говорю я. – Я хотел бы зачитать их на траурной службе в церкви.

– О?.. Что именно?

Я беру ее дневник, оставленный для Луны, раскрываю на странице, заложенной желтым самоклеющимся листочком, и начинаю читать вслух:

Я очень надеюсь, что оставила свой след в душах многих людей, и потом они всё расскажут тебе. Я искренне считаю, и дело вовсе не в моей болезни, что если ты хочешь добиться чего-то в жизни, то должен идти вперед и добиваться своей цели. Нужно радоваться каждому дню, потому что никогда не знаешь, что будет завтра. Возможно, это звучит банально, но сейчас я не могу подыскать других слов, чтобы выразить эту мысль.

Когда-то, когда я работала «о-пэр» в Лондоне, я часто ходила с друзьями в пабы и рестораны. Помню, в какой-то момент у меня была всего одна пара туфель, да и то с дырявыми подошвами. У меня не было денег на то, чтобы отдать их в починку. И если и стоял выбор между новыми подошвами для туфель и прекрасным вечером в компании друзей, я выбирала второе. Я решила для себя: лучше выйти в прохудившихся туфлях и приятно провести время с людьми, чем сидеть одной дома с новыми подошвами.

Потом я много путешествовала по миру. И слышала от многих, что когда-то они тоже стояли перед подобным выбором, но поступили иначе. Луна, зачастую находится сотня причин не сделать чего-то, но всего одной причины достаточно, чтобы это сделать. Печально, когда приходится сожалеть о том, чего не сделал, потому что научиться можно только своими делами.

– Что-то в этом есть, раз я сама такое написала, – говорит она, краснея.

Потом я заканчиваю паковать чемодан, в который сложил для Луны сувениры от Кармен. Я зачитываю Кармен некоторые письма, которые написали для нашей дочери друзья, родные и коллеги.

Рамон пишет, что встречался с Кармен всего пару раз, на вечеринках в агентстве, где он работал вместе с папой (то есть со мной), поэтому не может многое рассказать о характере мамы, но у него сохранились очень живые воспоминания о ней. «Я помню, как был горд твой папа, когда представлял ее мне. И как я ему позавидовал. Луна, я не буду ходить вокруг да около, а скажу начистоту: твоя мама была роскошной женщиной. Я скажу папе, чтобы он не давал тебе это читать, пока ты не станешь взрослой, но у твоей мамы были такие си… извини, такой бюст, что все шеи сворачивали. Вот и все. По крайней мере, теперь ты это знаешь. Целую. Рамон, друг твоего папы».

Кармен заливисто хохочет:

– Как мило с его стороны написать такое…

Я читаю письма, которые пришли вчера и сегодня. Пока я читаю вслух, Кармен периодически проваливается в дрему. Иногда она резко пробуждается, словно вспоминая что-то важное.

– Дэнни, а ты что, увеличил нашу свадебную фотографию?

– Что?

– Наша свадебная фотография. Огромная. На камине.

– А… нет…

– А то я боялась. – Она улыбается. – Хорошая штука этот морфий.

Молчание.

– Что ты сказал, Дэнни?

– Ничего, дорогая. Ничего.

Она вздыхает:

– Я что-то устала, пожалуй, посплю немного. Вы сегодня снова устроите здесь застолье?

От морфия у Кармен случаются галлюцинации, но она по-прежнему радуется всему. Я горжусь ею. Целую.