Текст книги "Пока мы рядом"

Автор книги: Рэй Клуун

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 19 страниц)

14

Это последний отсчет…

Europe, песня «The Final Countdown» из альбома «The Final Countdown» (1986)

Через неделю мы узнаем, что Кармен умирает. «Скажите мне точно, где болит», – говорит доктор Шелтема.

Кармен показывает, что болит прямо под ребрами, это же место она показывала мне накануне. Чуть правее середины, для того, кто смотрит, – левее. «Кажется, здесь печень?» – спросила она меня. Понятия не имею. Я более или менее знаю, где у меня находятся сердце и легкие, могу показать местоположение желудка, поскольку я его чувствую, когда переедаю, но вот с остальными органами у меня полный завал. Естественные науки я изучал только в школе.

– Хм… – произносит Шелтема. – Раздевайтесь в соседней комнате.

Я остаюсь в кабинете. Шелтема просматривает историю болезни Кармен. Повисает тягостное молчание. Потом она встает и, не глядя на меня, говорит:

– Ну, пойдем посмотрим.

Она закрывает за собой дверь, из чего я делаю вывод, что, говоря «пойдем», она имела в виду себя.

Вскоре она возвращается, моет руки под краном, подходит к столу и садится, по-прежнему молча, снова листает медицинскую карту. Заходит Кармен. Шелтема закрывает папку, надевает очки и смотрит на нас.

– То, что вы чувствуете, на самом деле ваша печень, – начинает она. – Боюсь, что это метастазы.

Иногда слышишь слово, совершенно тебе незнакомое, но сразу понимаешь, что оно означает.

– Значит, опухоль разрастается?

– Совершенно верно. Она растет.

Я и Кармен смотрим друг на друга. На мгновение Кармен застывает, так что ни один лицевой мускул даже не подрагивает. Но вот начинает трястись ее нижняя губа, она прикрывает ее рукой, и на глазах выступают первые слезы. Я беру ее за руку и смотрю на нее. Мне кажется, что я вернулся на год назад. Тот же кабинет, те же стулья, та же притихшая доктор Шелтема. Тогда мы узнали, что сорок процентов выживаемости, о чем прочитала в Интернете Кармен, это слегка преувеличенная цифра. Теперь наши шансы равны нулю.

– Это точно, что она растет? – спрашиваю я.

– Сейчас необходимо сделать ультразвук печени. А потом возвращайтесь ко мне.

Послушные, как овцы, мы следуем за медсестрой по лабиринтам госпиталя. Садимся в комнате ожидания, смежной с кабинетом ультразвуковой диагностики. Кармен молчит. Она сидит, опустив голову, глядя на носовой платок, который то скатывает, то раскатывает, как сигаретную бумагу. Скатывает, раскатывает. Из кабинета выходит медсестра. Она держит в руке медицинскую карту, читает фамилию пациента, переводит взгляд на Кармен и спрашивает: «Миссис Ван Дипен?»

Кармен кивает.

– Мне пойти с тобой? – спрашиваю я.

– Пожалуйста, – говорит Кармен.

Мы заходим в кабинет. Кармен приходится раздеться и лечь на кушетку. Медсестра натирает ей живот бледно-голубым гелем. Я стою рядом с Кармен и крепко держу ее за руку. Другой рукой глажу ее по плечу. Она смотрит на меня и снова начинает плакать. Я чувствую, что и у меня глаза наполняются слезами. Медсестра берет в руки аппарат, уже знакомый мне по эхограммам, которые мы делали на третьем месяце беременности Кармен. Тогда мы со счастливым лицом глазели на экран монитора, и акушер-гинеколог объяснял нам, какие части тела уже можно распознать в маленьком комочке, приютившемся в животе. Мы зачарованно слушали. А картинка на экране монитора казалась нам обоим смешной и забавной. Мы даже придумали нашему червячку прозвище Вупси-дейзи. Кармен решила, что именно оно лучше всего передает движение.

Сегодня ни о каких «вупси-дейзи» не может быть и речи, и мы совсем не горим желанием смотреть на экран монитора. Лицо каждой из двух медсестер (или врачей, я понятия не имею, какие у них тут звания и должности) говорит все, что нам необходимо знать. Они тычут пальцами на экран, бормочут друг другу что-то непонятное, и одна из них записывает это в карту Кармен, а потом снова смотрит на экран, и опять в карту.

– Можете одеваться.

– И?.. – произношу я.

– Результаты узнаете у доктора Шелтемы, – говорит медсестра.

■

– Неважные дела, – говорит она, как только мы усаживаемся. – Метастазы размером три на четыре сантиметра, по верхнему краю печени.

Я смотрю на Кармен, которая снова приложила руку к губам, явно сдерживая подступающие рыдания, но все-таки решаюсь расспросить доктора Шелтему:

– Как… э-э-э… как долго осталось моей жене?

– Если мы не поторопимся, два месяца в лучшем случае…

– А если поторопимся? – воинственно спрашиваю я.

– Если быть до конца откровенной, речь идет лишь о временной отсрочке. Еще несколько месяцев на курсе таксотера. Это другой вид химиотерапии, отличающийся от курса CAF, который вы прошли в прошлом году. Таких процедур вы можете принять максимум двенадцать. Организм больше не выдержит. И метастазы снова пойдут, как только курс прекратится. Так что мы можем продлить жизнь еще на год в лучшем случае.

– Это очень больно? – спрашивает Кармен сквозь слезы.

– Нет. Почти нет. Вы можете представить себе печень как фабрику, которая очищает организм от ядовитых веществ. Опухоль со временем останавливает работу печени. И тогда вы получаете все меньше и меньше энергии, больше спите – и наконец впадаете в кому. И наступает смерть. Все очень гуманно.

– Ну хоть что-то позитивное, – бормочет Кармен. Радуйся малому.

– А каковы побочные эффекты лечения? – спрашиваю я Шелтему.

– Те же, что и при курсе КАФ. Тошнота, упадок сил, выпадение волос, утрата вкусовых ощущений и обоняния… Кроме того, – продолжает доктор, – при этом лечении возможен протест со стороны мышц, и кожа на ладонях и пальцах становится очень чувствительной.

– Давайте все-таки попробуем, – говорит Кармен.

– Да, и еще сходят ногти, – добавляет Шелтема.

– Хорошо, – говорю я. Нам уже нечего терять.

15

 
Столько дел,
Мне нужно многое успеть…
 

Toontje Lager, песня «Zoveel te doen» из альбома «Stiekem dansen» (1983)

– Пусть это покажется безумием, но мне даже стало легче, – заговаривает Кармен, не дожидаясь, пока мы выедем за пределы автостоянки госпиталя. – По крайней мере, теперь мы знаем ситуацию. Я умираю.

– Карм, прошу тебя… – Это первые слова, которые срываются с моих губ с тех пор, как мы покинули кабинет доктора Шелтемы.

– Но это правда. В прошлом году мы вышли отсюда, не зная ничего определенно. Теперь все четко и ясно.

Я сбит с толку ее рассуждениями, да мне вообще не верится, что я слышу это от нее. Но она права. Я вспоминаю прошлый год. Тогда потрясение было куда более сильным.

– Я хочу путешествовать, – говорит она, и я вижу блеск в ее глазах. – Как можно больше. Хочу съездить в Ирландию. И… ээ… в Барселону! Да, я хочу съездить в Барселону, с тобой.

Мне даже начинает нравиться все это.

– Спрошу у Фрэнка, может, он знает какой-нибудь милый отель, – говорю я с улыбкой. – Будут еще пожелания, мадам?

– Я хочу съездить со всеми своими друзьями в замок, где-нибудь в Арденнах, – мечтательно произносит Кармен. Она вдруг становится живым воплощением joie de vivre, радости бытия. – О, кстати, ты не притормозишь вон у того снек-бара?

– Зачем?

– Куплю сигарет. Хочу снова начать курить.

Я улыбаюсь и останавливаю машину у марокканского снек-бара на Зейлстраат.

– «Мальборо» обычные или легкие? – спрашиваю я, выходя из машины.

– Обычные. Немного рака легких мне ведь теперь не повредит, не так ли?

16

 
Я делаю, что делаю, не знаю почему,
Я делаю, что делаю, пусть это ни к чему,
Мы делаем, что делаем…
 

Astrid Nijgh, песня «Ik doe wat ik doe» из альбома «Het beste van Astrid Nijgh» (1978)

Улыбаясь, я захожу в снек-бар. В очереди у прилавка два человека. Я выглядываю на улицу и вижу Кармен, сидящую в машине. Она безучастно смотрит в пустоту. Застывшая, ошеломленная. Глядя на нее, улыбаться уже не хочется.

Чего нам теперь ждать?

В голове, как в калейдоскопе, сменяются картинки, одна страшнее другой. «Скорые» в ночи. Слабеющая Кармен. Страх боли. Смертное ложе. И смерть. Смерть. Все внутри сжимается. Меня захлестывает паника. Моя жена умирает! Кармен действительно умирает!Подступает тошнота, я боюсь, что меня может вывернуть наизнанку. Я нервничаю и покрываюсь испариной.

– Эй, Ахмед, сколько еще ждать, чтобы меня кто-нибудь обслужил? Мне всего-то нужна пачка сигарет, – неожиданно для самого себя кричу я.

– Спокойно, сэр, у меня только две руки! – грубо отвечает обычно приветливый продавец. Двое покупателей, что стоят передо мной, оборачиваются и испепеляют меня взглядом. Я спешно проскальзываю в туалет и достаю из кармана телефон.

Роза, опухоль растет. Можно, я позвоню тебе позже? Пожалуйста!

17

Я коллекционирую красивые мгновения…

Херман Бруд, интервью, данное Хенку Биннендийку в программе «Пятьдесят на пятьдесят» (1994)

Дорогая Луна!

В этой книге я хочу записать все, что мы делали вместе, чтобы ты всегда знала, как я люблю тебя. Я больна. У меня рак, и, когда ты будешь читать эти строки, меня уже не будет рядом. Надеюсь, эта книга станет для тебя прекрасным напоминанием обо мне.

Тебе сейчас всего два годика, но ты бываешь такой мудрой и рассудительной, наверное оттого, что ты уже хорошо говоришь. Последний год был трудным для нас, и если я и папа не могли удержаться от слез и ты это видела, то ты подходила к нам, утешала, стирала слезы с наших щек. Тогда нам становилось легче. Или ты что-нибудь говорила, заставляя нас смеяться сквозь слезы, и мы уже не чувствовали себя несчастными. В эти дни многие утешают и подбадривают нас, но ты это делаешь лучше всех.

Сегодня вечером я пришла укладывать тебя спать и сказала, что очень люблю тебя. А ты ответила, что тоже меня любишь. Это так чудесно! Мне стало тепло от твоих слов.

Мы с папой подолгу разговариваем, потому что уже знаем, что очень скоро меня не станет. Это так печально, но, несмотря ни на что, мы втроем сделаем еще много хорошего в те дни, что остались мне. Я наслаждаюсь каждой минутой, проведенной в кругу своей маленькой семьи, и готова расплакаться от счастья.

18

 
Я люблю тебя! Мама. Целую-целую-целую.
Если спросишь меня, я отвечу,
Что и сами они не так уж счастливы…
 

Tol Hansse, песня «Big City» из альбома «Tol Hansse moet niet zeuren» (1978)

Кармен вступила в группу по интересам. Она придумала ей название: «Муфлон».

► «Муфлон»– это посуда «Таппервеа», отель «Сентер Паркс», журнал «Она», каталог «Аргос», ну и тому подобное. Если бы у Кармен не было рака груди, она никогда в жизни не присоединилась бы к такой группе. Кармен хохочет, когда рассказывает мне об их сборищах. «Сегодня все утро мило беседовали с пятью женщинами о раке груди».

Из этой пятерки только Тони(уменьшительное от Антония) производит благоприятное впечатление. Так же, как и Кармен, ей тридцать с небольшим, живет в Амстердаме (остальные три из Заандама, Мийдрехта и какой-то деревни, о которой я даже не слышал), и не страшная. Я даже сказал бы, что она очень даже ничего, если бы не знал, что у нее только одна грудь.

Одной груди лишились все дамы из «Муфлона». У одной из них опухоль не распространилась (пока), на другой врачи уже поставили крест, а остальные три находятся в том же состоянии, что и Кармен: в ожидании конца. «Так что „Муфлон“ постепенно самоликвидируется», – шутит Кармен.

Женщинам есть о чем поговорить, в том числе и об отношениях в семье. Со слов Кармен я знаю, что одна из них уже развелась с мужем после того, как рак расцвел пышным цветом. А муж Тони, кажется, уже и слышать ничего не хочет про рак и все вечера просиживает за своим компьютером на чердаке. Брак третьей подруги по несчастью трещал по швам еще до того, как был поставлен страшный диагноз, так что рак ничего не изменил в этом смысле. Обсуждая это, женщины дружно смеются.

Они встречаются поочередно друг у друга дома, раз в две недели. Кармен говорит, что иногда и мужья общаются между собой. Когда я слышу это, на моем лице появляется такое выражение, что Кармен не решается спросить, насколько мне интересно подобное общение.

Но в какой-то степени участие в этой группе идет на пользу Кармен. По крайней мере, в «Муфлоне» она и другие могут открыто говорить о том, что чувствует женщина, оставшаяся без груди. Ни Анна, ни Мод, ни мать, ни девчонки из «Эдвертайзинг брокерз» никогда не решились бы завести такой разговор.

На прошлой неделе «Муфлон» собирался у нас дома. Когда я с Луной вернулся, женщины еще заседали. Я испытывал смущение, представляясь им, потому что догадывался, что иногда они обсуждают и меня.

– Сегодня мы расставляли своим мужьям оценки по десятибалльной шкале, – сказала мне вечером Кармен. – Учитывалось, как они мирятся с тем, что у жен рак, ходят ли с ними в госпиталь, поддерживают ли беседы на тему рака, насколько они внимательны к женам.

– И какую же оценку ты поставила мне?

– Восемь.

– Восемь? – Я удивлен.

– Да. Наслушавшись историй своих приятельниц, я все-таки решила, что ты не так уж плохо справляешься со своей ролью.

– Пожалуй, стоит представить Томасу и Анне отчет об этих собраниях, – замечаю я.

– Нет необходимости, – говорит Кармен. – Я им уже рассказала.

19

 
Кому дано понять и донести до всех,
Что радоваться жизни – далеко не грех…
 

Bruce Springsteen, песня «Badlands» из альбома «Darkness on the Edge of Town» (1978)

Лето проходит как одна большая вечеринка.

Фрэнк разрешил мне приходить на работу только по срочным делам и на важные презентации. Остальное время я должен посвятить Кармен.

Мы с Кармен развлекаемся на полную катушку.

Покупаем на черном рынке билеты на все матчи европейского чемпионата с участием голландцев. Когда Клюйверт забивает свой четвертый гол в четвертьфинальном матче против Югославии [39]39
  6:1. Четыре мяча забил Клюйверт, два – Овермарс. 25 июня 2000 года. Ван дер Сар, Стам, Райцигер, Ф. де Бур, Зенден, Дж. ван Бронкхорст, Давидс, Коку, Бергкамп, Клюйверт, Овермарс.


[Закрыть], Кармен ликует так же бурно, как и остальные пятьдесят тысяч болельщиков на трибунах.

Игра – полтора часа оргазма. Кармен в полном восторге!

– Было бы здорово, если бы я дожила до того, как Голландия станет чемпионом Европы, правда? – Она смеется. – Тогда и умирать не страшно…

Но до этого дело не доходит. Кармен удается пережить голландскую команду Но, пожалуй, у рака есть одно преимущество: он делает все относительным. Мировой рекорд по пропущенным пенальти в матче против Италии расслабляет наши напряженные от постоянных улыбок лицевые мышцы. Проигрыш голландцев несмертелен. В конце концов, футбол – это всего лишь игра.

В выходные мы путешествуем, останавливаемся в лучших отелях. В Барселоне живем в отеле «Артс». На верхнем этаже, откуда открывается потрясающий вид на квартал Барселонета и Средиземное море. У нас самый большой сьют, и мы играем в прятки. Кармен почти всегда выигрывает. Мне удается найти ее, только когда она заливается смехом оттого, что я уже в третий раз прохожу мимо шкафа, в котором она прячется.

Вечером мы роскошно ужинаем. Я чуть ли не кончаю от закуски тапас, которую пробую в ресторане «Сервецериа Каталуниа» на авеню де Майорка.

Только что отведал потрясающую закуску. Кармен практически ничего не ела, но все равно счастлива. Как и я.

Чертов рак. После ужина попытались дойти до отеля пешком. Кармен запыхалась через пять минут. Пришлось сто лет ловить такси. Кармен плакала от горя. Хочу позвонить тебе, Богиня…

В Ирландии мы выбирали самые роскошные замки, где ели и ночевали. Кармен хватает сил только на то, чтобы выйти из машины и дойти до паба перекусить, после чего мы едем ночевать в следующий замок, но все равно впечатления от недели отдыха незабываемые. Мы снимаем видео для Луны, и все наши сюжеты строятся на детском юморе вокруг союза «Кармен и Дэн». Кармен снимает ролик под названием «Как стать невидимкой», прячась за необъятной толстухой в вестибюле отеля «Моррисон» в Дублине. Дэнни исполняет песню из репертуара «Рэд Хот Чили Пепперс» в шапочке для душа в замке Баллимор. Кармен разыгрывает пантомиму, нацепив на нос свой протез. Дэнни копирует Рэя Чарльза на скалах Мохер. Кармен устраивает викторину «Что хуже?». (Заживо сгореть или утонуть? Не сесть или не встать? Не есть или не испытывать оргазм? Не мочиться или не какать? Рак или СПИД?) Кармен и Дэнни придумывают забавные каламбуры. (Мы ныряем в Паблин. Кэн и Дармен. «Виннесс» гоняет! Какая погодная хрень!)

Нам весело, страна просто сумасшедшая. Люди здесь начинают пить с десяти утра. Женщины – уродины. Кармен говорит, что это еще одно очко в пользу Ирландии. Целую!

По возвращении в Амстердам мы каждый день путешествуем на небольшом корабле по каналам, если позволяет погода. С родителями, друзьями и ящиками розового вина. Мы часто останавливаемся в, отеле «Амстел» и пьем шампанское на террасе. Или же едем на машине в Удеркерк и устраиваем себе декадентский ланч в «Кляйн Паардебург». Однажды мы проезжаем мимо кладбища Зоргвлид, и Кармен говорит мне, что хочет быть похороненной здесь.

Ужас. Только что проехали Зоргвлид. Кармен спросила, не могу ли я помочь ей подыскать здесь хорошее место под будущее захоронение. Не могу.

Кармен приглашает толпу друзей провести с нами уик-энд в замке со СПА-центром в бельгийских Арденнах. Гостей набирается двадцать три человека, это практически антология всей ее жизни. Иногда в помещении льет сильнее, чем на улице.

И еще мы занимаемся поисками дома. Мы собирались прожить на Амстелвеенсевег года три, а потом подкопить денег, работая в «MIU» и «Эдвертайзинг брокерз», и подыскать дом побольше, но метастазы в печени перечеркнули наши планы. Собственно, план был мой. Кармен еще только предстояло свыкнуться с ним, но теперь она считает, что ей обязательно нужно знать, где я и Луна будем жить потом.

– Возможно, я и сама поживу там недолго, если таксотер не подведет, – с надеждой говорит она.

Я не разделяю ее надежд, потому что, если Кармен переедет с нами в новый дом, значит, там она и умрет. И честно говоря, я боюсь, что новый дом, так же как и нынешний, на Амстелвеенсевег, лично для меня будет инфицирован ассоциацией с болезнью и смертью. Мне очень хочется, чтобы будущий дом был символом начала новой жизни для меня и Луны. Но я не осмеливаюсь делиться такими мыслями с Кармен.

Тем не менее мы подолгу беседуем о том, что ждет нас после смерти Кармен. Часами. Дома, в пабе, на корабле, на террасе. Мы говорим обо всем.

Мы с папой говорили и о том, что в будущем у тебя появится новая мама. Я думаю, это здорово. Конечно, прежде всего для папы, но и для тебя тоже, ведь нужно, чтобы кто-то мог разговаривать с тобой, смеяться, играть, веселиться. И даже если меня не будет рядом, ты всегда будешь в моих мыслях, в моем сердце. Что бы ни случилось, ты навсегда останешься моей самой любимой, даже если я не смогу говорить с тобой, нянчить тебя – я всегда буду тебя любить, так же как всегда буду любить папу.

После каждого разговора по душам мы как будто снова влюбляемся друг в друга. Мы наслаждаемся нашим общением, мы радуемся каждому дню, проведенному вместе. Дэн и Кармен, некоронованные король и королева удовольствий. И жили они счастливо, хотя и недолго.

20

Дай мне, дай мне, дай мне силы…

Suede, песня «The Power» из альбома «DogManStar» (1994)

На фоне бесконечного веселья состояние Кармен ухудшается. Побочные эффекты введения в ее организм таксотера внушают ужас. Кармен вступает в период менопаузы на пятнадцать лет раньше срока. У нее прекращаются месячные, и она резко седеет. Правда, ненадолго, потому что уже после трех сеансов химии она снова лысая. Из шкафа вновь извлекается парик. На этот раз у нее выпадают брови и ресницы. Она несколько дней носила накладные ресницы, но попытка оказалась неудачной, поскольку от таксотера у нее постоянно слезятся глаза. Весь день она утирает их носовым платком.

Но это еще не все. Отныне кончики ее пальцев заклеены пластырем, потому что ногти или размягчились, или уже сошли. Она говорит, что у нее такое ощущение, будто пальцы прищемили дверью. Сегодня утром Кармен плакала, потому что больше не может поменять Луне памперсы. Пальцы настолько слабы, что ей не удается раскрыть липучки. Промучившись, она стала злиться и на себя, и на «Проктер энд Гэмбл», досталось раку и мне, поскольку я раздраженно заметил, что всегда можно попросить меня о помощи. «Черт возьми, неужели ты не понимаешь, что я хочу сделать это сама?» – вскричала Кармен.

Другая проблема – кашель. Особенно по ночам. Иногда мне становится страшно, кажется, что она никогда не остановится. Но гораздо сильнее меня беспокоит то, что этот кашель означает дальнейшее распространение опухоли. Легкие – излюбленное гнездышко для метастазирующего рака молочной железы, как я прочитал в брошюре. Доктор успокаивает нас: возможно, это всего лишь плеврит. «Плеврит, доктор?» Как вы, наверное, догадываетесь, это еще один побочный эффект воздействия таксотера.

И Кармен совершенно обессилела. Такое впечатление, что в ней не осталось ни капли энергии. Эффект накопления, как назвала это доктор Шелтема. Организм все активнее протестует против химиотерапии. И разве можно винить его в этом?

Но до сих пор самой серьезной проблемой остается введение в вену иглы с трубочкой, по которой препараты проникают в тело. Эти иголка и трубка стали символом несчастий, которые принес нам рак. Беда в том, что у Кармен вены расположены слишком глубоко. Обнаружить их с каждым разом становится все труднее и больнее, и медсестры подолгу мучают Кармен, прежде чем им удается ввести иглу в вену. Для Кармен это сравнимо с подъемом на гору, которая с каждой неделей становится все выше. Я карабкаюсь вместе с ней и с трудом сдерживаю слезы, когда вижу, как уродуют и без того израненную руку Кармен.

Еще две процедуры, и первый цикл из шести сеансов будет завершен. Потом три недели отдыха, чтобы организм Кармен смог восстановиться, и следующий курс. Еще шесть процедур. При одной мысли об этом Кармен становится не по себе.

– Если бы нашлось какое-то средство, которое можно принимать внутрь, а не вкалывать, – говорит она на приеме у Шелтемы. С началом химиотерапии возобновились наши еженедельные визиты к доктору. – Я не страдала бы так. – Ее снова захлестывают эмоции. Она отчаянно борется с подступающей истерикой.

– Да, – кивает Шелтема, – но такого средства нет.

И вот я сопровождаю свою рыдающую Карми в кабинет химиотерапии на пятый сеанс введения таксотера.

Остается всего семь.

Плакал в туалете после того, как Кармен ввели иглу. Это ужасно, Роза. Позвоню.