Текст книги "Судьбы наших детей (сборник)"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

Соавторы: Клиффорд Дональд Саймак,Роберт Шекли,Ирвин Шоу,Курт Воннегут-мл,Джеймс Уайт,Фредерик Браун,Зенна Хендерсон,Фредерик Пол,Милдред Клингерман,Томас Л. Шерред
сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 39 страниц)

Стойка в «Прекрасной даме из Прованса» располагалась у окна, выходящего на улицу. Свет из окна проходил сквозь частокол бутылок, расставленных на стеклянных полках, и они ярко сверкали. Это создавало художественный эффект. Несколько посетителей поедали свои десятидолларовые ленчи, в тишине наслаждаясь недешевой французской кухней, но в баре не было никого. Зал был оборудован кондиционером, и Мэнникон невольно поежился, усаживаясь на табурет и поглядывая сквозь бутылки на улицу. Лошадь виднелась между бутылкой шартреза и бутылкой «Нуайи-Пра». Она не шевелилась. Так и стояла на пекле с поникшей головой.

– Что желаете, мистер Крокетт? – спросил бармен. – Как обычно? – Все всегда знали, как зовут Крокетта.

– Как обычно, Бенни, – ответил Крокетт. – И еще «Алекзандер» для моего друга. – Крокетт никогда ничего не забывал.

Пока Бенни готовил «Джек Дэниелс» и «Алекзандер», они продолжали смотреть сквозь бутылки на желтую лошадь. С ней не происходило ничего особенного.

Бармен подал напитки. Крокетт залпом выпил полбокала. Мэнникон потягивал «Алекзандер».

– Крок, мне правда надо поговорить с тобой, – начал он. – Я этого выдержать…

– Тсс, – оборвал его Крокетт.

Хозяин упряжки вышел из бара напротив. Забрался на передок тележки и подобрал вожжи. Лошадь медленно опустилась на колени и легла на мостовую. Больше она не двигалась.

– Будь добр, повтори, Бенни, – сказал Крокетт. – Ну, Флокс, я тебя угощаю.

Крокетт заказал трюфели по-каннски и бутылку сидра. Безусловно, Крокетт не был типичным янки. Стоило Мэнникону увидеть блюдо и почувствовать его запах, как он сразу понял, что сегодня днем желудок задаст ему хлопот. Ему так и не удалось сказать Крокетту, что он хочет выйти из игры.

– Теперь нам предстоит следующий шаг, – сказал Тагека Ки.

Все трое сидели в его апартаментах. Было еще сравнительно рано, всего полтретьего ночи. Тагека воспринял сообщение о лошади без удивления. Только пожалел, что они не сделали тканевых срезов.

– С низшими позвоночными мы, я полагаю, разделались, – продолжал Тагека Ки. – Следующий эксперимент напрашивается сам собой.

Но Мэнникону было невдомек, что за эксперимент тут напрашивался, и он осведомился:

– Какой же это?

На сей раз Тагека не оставил вопрос Мэнникона без ответа.

– Здрасьте! – коротко сказал он.

Мэнникон разинул рот – да так и застыл.

Крокетт нахмурился:

– Я предвижу неизбежные трудности.

– Ничего страшного, – успокоил его Тагека. – Нам потребуется всего лишь доступ в больницу с приличным выбором пигментного материала.

– Разумеется, у меня есть связи в «Лейквью Дженерал», – сказал Крокетт, – но я не уверен, что там найдется нужный материал. Ведь мы же на Среднем Западе. Думаю, здесь за год бывает не больше двух-трех индейцев.

Мэнникон по-прежнему стоял с открытым ртом.

– Не доверяю я ребятам из «Дженерал», – сказал Тагека Ки. – Нечисто работают. Кстати, с кем бы мы ни связались, придется, само собой, брать этого типа в долю. А мне что-то совсем неохота дарить состояние халтурщикам из «Дженерал».

Мэнникону до смерти хотелось вмешаться. Слово «состояние» в устах Тагеки Ки звучало по меньшей мере легкомысленно. Те общие дела, в которые Мэнникон был посвящен, никаких доходов не сулили. Но Тагека был увлечен своими планами. Он говорил гладко, отчетливо выговаривая каждый слог:

– По-моему, самое удобное для нас – Западное побережье. Скажем, Сан-Франциско. Значительный контингент цветного населения, прекрасные больницы с большими несегрегированными благотворительными отделениями…

– Китайский квартал, – осмелился предложить Мэнникон. Он был там во время свадебного путешествия. Угощался супом из акульих плавников. «Женитьба… это только раз в жизни бывает», – сказал он тогда своей Лулу.

– У меня есть приятель в отделении рака и эвтаназии, – сказал Тагека. – Людвиг Квелч.

– Ну да, – кивнул Крокетт. – Квелч. Предстательная железа. Высший класс. – Кого только Крокетт не знал.

– Он был первым на курсе в Беркли, на три года старше меня. Пожалуй, стоит ему позвонить. – Ки потянулся к телефону.

– Обождите минутку, будьте добры, мистер Тагека, – выдавил из себя Мэнникон. – Вы хотите сказать, что собираетесь ставить опыты на живых людях? Может быть, даже убивать их?

– Крок, – сказал Тагека, – ты его сюда притащил. Вот и займись им.

– Флокс, – сказал Крокетт с нескрываемым раздражением, – вопрос сводится к следующему: ученый ты или не ученый?

Тагека Ки уже звонил в Сан-Франциско.

– Дайте-ка прикинуть, – сказал Людвиг Квелч, – что у нас сейчас есть. Предлагаю отделение Блумстейна. Думаю, в самый раз для начала; согласен, Тагека?

Тагека кивнул:

– Отделение Блумстейна. Прекрасно.

Квелч прилетел через четырнадцать часов после телефонного разговора и на весь день и весь вечер уединился с Тагекой и Крокеттом. Только в полночь Мэнникон был допущен на совещание, которое проходило в гостиной. Людвиг Квелч оказался высоким крупным мужчиной с прекрасными белыми зубами и добродушными манерами уроженца западных штатов. Он носил трехсотдолларовые костюмы со светлыми галстуками. Сразу же чувствовалось, что на такого человека можно положиться во всем. Он уже несколько раз выступал по телевидению с блестящими речами против системы бесплатного медицинского обслуживания.

Квелч вынул черную записную книжечку крокодиловой кожи и полистал ее.

– В данный момент, – сказал он, – мы располагаем тридцатью тремя белыми, двенадцатью неграми, тремя пациентами неустановленного происхождения, одним индийцем, одним бербером, семью азиатами, а также шестью пациентами предположительно китайского происхождения и одним – японского. Все мужского пола, разумеется. – Он добродушно усмехнулся, намекая на область своей специализации. – Я бы сказал, тут есть из чего выбрать, не правда ли?

– Нас это устраивает, – сказал Тагека Ки.

– Все безнадежные? – спросил Крокетт.

– Я бы сказал, примерно на восемьдесят процентов, – ответил Квелч. – А почему ты спрашиваешь?

– Это я для него. – Крокетт кивнул в сторону Мэнникона. – Он беспокоился.

– Отрадно видеть, что возвышенный дух науки еще не вытравил из вас восхитительную юношескую щепетильность. – Квелч положил свою широкую ковбойскую лапу Мэнникону на плечо. – Не бойтесь. Ничью жизнь мы существенно не укоротим… разве что чуть-чуть.

– Спасибо, доктор, – пробормотал Мэнникон.

Квелч посмотрел на часы.

– Мне пора. Буду держать вас в курсе. – Он уложил литровую бутыль в свинцовом футляре (обычно в таких хранят летучие кислоты) к себе в чемодан. – Ждите моего звонка.

Он направился было к двери, вместе с Тагекой, но на полпути остановился.

– Итак, договорились? Все поровну на четверых, плюс у Ки исключительные права на Гватемалу и Коста-Рику и североевропейская доля Мэнникона на десять лет?

– Там все написано, в записке, что я дал тебе утром, – сказал Тагека.

– Да, конечно. Просто я хочу все точно растолковать моим адвокатам, когда придут бумаги. Рад был повидаться, коллеги. – Квелч кивнул Крокетту и Мэнникону и вышел.

– Сегодня нам придется закончить пораньше, – сказал Тагека Ки. – У меня есть кой-какие дела.

Мэнникон направился прямо домой, предвкушая, как он выспится впервые за несколько месяцев. Жена уехала играть в бридж, и ничто не мешало ему заснуть безмятежным младенческим сном, но почему-то он так и не сомкнул глаз до утра.

– Квелч звонил, – сообщил Тагека Ки. – Есть результаты.

У Мэнникона непроизвольно задергалось веко, дыхание перехватило.

– Не возражаете, если я присяду? – спросил он. Он только что позвонил в дверь квартиры, и сам Тагека впустил его. Придерживаясь руками за стены, он добрался до гостиной и плюхнулся на стул. Крокетт развалился на диване, на груди у него стоял бокал виски. Мэнникон никогда не мог определить по выражению лица Крокетта, был ли тот опечален, обрадован или попросту пьян.

Тагека вошел в комнату вслед за Мэнниконом.

– Чем вас угостить? – спросил Тагека тоном радушного хозяина. – Хотите пива? Апельсинового сока?

– Спасибо, не надо, – сказал Мэнникон. Впервые за все время знакомства Тагека был с ним так вежлив. Мэнникон приготовился к худшему. – Что сообщил доктор Квелч?

– Просил передать вам привет, – сказал Тагека, сидя на диване между Крокеттом и Мэнниконом и разглядывая дырочку в серебряной пряжке от пояса на джинсах.

– Что еще? – спросил Мэнникон.

– Первый эксперимент завершен. Квелч ввел раствор восьми пациентам – пятерым белым, двум черным и одному желтому. Семеро не дали никакой реакции. Вскрытие восьмого…

– Вскрытие! – У Мэнникона опять перехватило дыхание. – Мы убили человека!

– Будь же благоразумен, Флокс, – устало проговорил Крокетт, на груди которого мерно вздымался и опускался бокал с виски. – Это же произошло в Сан-Франциско. Две тысячи миль отсюда.

– Но это же мой раствор. Я…

– Наш раствор, Мэнникон, – спокойно поправил Тагека. – С Квелчем нас уже четверо.

– Мой, наш – разве в этом дело? Несчастный мертвый китаец лежит сейчас, распластанный на…

– При твоем темпераменте, Мэнникон, – сказал Тагека, – тебе следовало бы возиться с душевнобольными, а не заниматься исследованиями. Если ты намерен делать с нами дела, будь любезен, держи себя в руках.

– «Дела»! – Мэнникон встал. – И это вы называете делами! Убить больного раком китайца! Послушайте, коллега, – сказал он с непривычной насмешкой, – таких стяжателей, как вы, я еще не встречал.

– Ты будешь слушать или демагогию разводить? – поинтересовался Тагека. – Я могу сообщить много любопытных и ценных сведений. Но меня ждет работа, и я не могу тратить время на пустяки… Так-то лучше. Садись.

Мэнникон сел.

– И больше не вставай, – сказал Крокетт.

– Как я уже сказал, – продолжал Тагека, – вскрытие подтвердило, что пациент умер естественной смертью. Никакой патологии ни в одном органе. В заключении указано, что смерть наступила в результате мгновенной побочной реакции на раковую ткань в области предстательной железы. Хотя нам лучше знать, в чем дело.

– Я убийца. – Мэнникон схватился за голову.

– Я не желаю слушать в моем доме такие речи, Крок, – сказал Тагека. – Наверное, будет лучше, если мы позволим ему выйти из игры.

– Если ты соскучился по детергентам и растворителям, Флокс, – сказал Крокетт, не вставая с дивана, – то можешь убираться отсюда.

– Именно это я и собираюсь сделать. – Мэнникон встал и направился к двери.

– Считай, что ты потерял добрый миллион долларов, приятель, – невозмутимым тоном обронил Крокетт.

Мэнникон остановился, так и не дойдя до двери, вернулся и сел на стул.

– По крайней мере я должен услышать все до конца, – сказал он.

– Три дня назад я был в Вашингтоне, – сказал Крокетт. – Зашел к старому приятелю, Саймону Бансвангеру. Мы с ним вместе в школе учились в Бостоне. Вы о нем не слыхали. Никто о нем не слыхал. Он из ЦРУ. Большая там шишка. Очень большая. Я ему изложил вкратце наш проект. Он в восторге. Обещал созвать совещание у себя в конторе, проконсультироваться. – Крокетт взглянул на часы. – Должен появиться здесь с минуты на минуту.

– ЦРУ? – У Мэнникона душа ушла в пятки. – Зачем вы это сделали? Теперь нас всех посадят за решетку.

– Отнюдь, – возразил Крокетт, – совсем наоборот. Держу пари на пару «Алекзандеров», что он явится сюда с весьма недурным предложением…

– Каким предложением? – спросил Мэнникон. Он решил, что от хлопот с фирмами и постоянного недосыпа Крокетт повредился в рассудке. – Зачем им нужен раствор Мэнникона?

– Помнишь первый день, когда ты явился ко мне, Флокс? – Наконец-то Крокетт поднялся на ноги, в одних носках прошел к бару и налил очередную порцию «Джека Дэниелса». – Я же сказал: ответим на один вопрос – и дело в шляпе. Припоминаешь?

– Более или менее, – сказал Мэнникон.

– А помнишь, чтó это был за вопрос? – елейным голосом протянул Крокетт, отпивая виски. – Я помогу немногочисленным клеткам твоей долговременной памяти восстановить распавшиеся связи. Вопрос гласил: «Что есть такого желтого, что кишмя кишит, как кролики в Австралии?» Припоминаешь?

– Да. Но при чем тут ЦРУ?

– Именно ЦРУ, дружище, знает наверняка, чтó есть такого желтого, что кишмя кишит. – Крокетт замолчал, бросил в бокал кусочек льда и поболтал в нем пальцем. – Китайцы, дружище.

Зазвенел дверной звонок.

– Должно быть, Бансвангер, – сказал Крокетт. – Пойду открою.

– Чтоб я еще раз связался с кем-нибудь вроде тебя, Мэнникон… – ледяным тоном сказал Тагека. – Ты психически неустойчивый субъект.

Крокетт вернулся в комнату с человеком, который мог бы неплохо зарабатывать, исполняя женские роли в старинных водевилях. Он был тонкий и гибкий, как тростинка, румяный, с красивыми белокурыми волосами и губками бантиком.

– Сай, – произнес Крокетт, – познакомься с моими компаньонами.

Он представил Тагеку, который кивнул головой, и Мэнникона, который во время рукопожатия побоялся даже взглянуть Бансвангеру в глаза. Рукопожатие Бансвангера оказалось более крепким, чем у актера на женских ролях.

– Мне «Джек Дэниелс», Крок, – сказал Бансвангер. Должно быть, у них в школе это был традиционный напиток. Голос Бансвангера вызвал у Мэнникона ассоциацию с кремнем.

С бокалом в руке Бансвангер уселся на один из некрашеных сосновых столов и кокетливо закинул ногу на ногу.

– Мои мальчики считают, что вы, приятели, сделали потрясающее открытие, – начал Бансвангер. – Мы провели некоторые испытания, и они подтвердили ваши данные на сто процентов. Квелч вам звонил?

– Сегодня утром, – сказал Тагека. – Результаты положительные.

Бансвангер кивнул.

– Мои мальчики сообщили, что этого следовало ожидать. Что ж, нечего ходить вокруг да около. Мы берем его. Раствор, я имею в виду. Мы уже предварительно наметили зоны поражения. Истоки Янцзы, три-четыре озера на севере, пара притоков Желтой реки и так далее. У вас тут нет случайно под рукой карты Китая?

– К сожалению, нет, – сказал Тагека.

– Жаль, – вздохнул Бансвангер. – Это бы вам прояснило картину. – Он огляделся. – Здорово вы тут живете. Вы и не поверите, сколько сейчас дерут за приличное логово в Вашингтоне… Никакого шума – вот в чем прелесть вашего средства. Мы уже давно ищем что-нибудь подобное. Но до сих пор ничего подходящего не получалось. Вы провели окончательные испытания? Я ничего не нашел об этом в бумагах. Должно быть, проглядел в спешке?

– Что за окончательные испытания? – спросил Мэнникон.

– Флокс, – устало протянул Крокетт.

– Мэнникон, – с угрозой сказал Тагека.

– Я имею в виду установление минимальной действенной концентрации раствора в аш два о, – сказал Бансвангер.

– Это мы еще не установили, Сай, – сказал Крокетт. – Мы же работали только по ночам.

– Поразительная эффективность у этого раствора, – заметил Бансвангер, отхлебнув виски. – Мы провели кое-какие испытания. Одна часть раствора на два биллиона частей пресной воды. Одна часть на три биллиона частей морской воды. – Он засмеялся девичьим смехом, вспомнив что-то. – Забавный побочный эффект: раствор излечивает желтуху. Вы могли бы основать фармацевтическую фирму и только на этом недурно заработать. Разумеется, отпуск препарата строго по рецептам. Но чтобы никто не вздумал прописывать его азиатам, не то пришлось бы платить большую неустойку. Впрочем, это так, к слову. Теперь, – он расплел ноги, – о деловой стороне. Мы готовы выложить два миллиона чистыми. Из нерегистрируемых фондов. Так что вам не придется платить налогов. Никаких расписок. С ЦРУ выгодно работать. Мы не мелочимся.

У Мэнникона снова перехватило дыхание.

– Вы плохо себя чувствуете, сэр? – спросил Бансвангер.

– Нет, прекрасно, – сказал Мэнникон, хватая ртом воздух.

– Разумеется, – сказал Бансвангер, с сочувствием посматривая на Мэнникона, – если мы используем ваше средство, вам будут отчисляться проценты. Но мы не можем гарантировать использование. Хотя сейчас обстановка такая, что… – Бансвангер недоговорил.

У Мэнникона перед глазами поплыли один «феррари» за другим и дюжины девиц в розовато-лиловых брюках.

– Еще одна деталь, и все, – сказал Бансвангер. – Завтра мне надо быть в Венесуэле. Так вот, – в его голосе зазвучала недвусмысленная угроза, – я рассчитываю на двадцать процентов. Пятую часть. За оказанные услуги. – Он обвел взглядом присутствующих.

Крокетт кивнул. Тагека кивнул. Мэнникон тоже кивнул.

– Ну, пора в Каракас, – бодро сказал Бансвангер. Он допил бокал, все обменялись рукопожатиями. – Утром к вам прибудет человек, – добавил Бансвангер, – с деньгами. Наличными, разумеется. Какое время вас устраивает?

– Шесть утра, – сказал Тагека.

– Заметано. – Бансвангер сделал пометку в крокодиловом блокноте. – Ты правильно зашел тогда, Крок. Не надо меня провожать. – Он вышел.

Оставались сущие пустяки. Поскольку они получат наличными, следовало вычислить, какая компенсация причитается Тагеке за права на Карибский регион и десятилетнюю североевропейскую долю Мэнникона. Это потребовало не много времени. Тагека был так же силен в математике, как и в патологии.

Крокетт и Мэнникон вышли вместе. У Крокетта было назначено свидание с теперешней, третьей по счету, женой мистера Паульсона, и он торопился.

– Пока, Флокс, – сказал он, залезая в «ланчу». – Мы сегодня недурно потрудились.

Мурлыча что-то себе под нос, он рванул с места.

Мэнникон забрался в свой «плимут». Посидел минуту-другую, обдумывая, что предпринять в первую очередь. Когда же наконец придумал, то помчался со скоростью шестьдесят миль в час сообщить миссис Мэнникон о своем решении подать на развод.

Тагека сидел на кушетке в своей квартире и вырисовывал в блокноте изящные идеограммы. Затем нажал кнопку звонка. Вошел негр-дворецкий в желтом полосатом жилете и белоснежной рубашке с массивными золотыми запонками.

– Джеймс, – сказал Тагека дворецкому, – закажи на завтра по пятьсот граммов диоксотетрамеркфеноферрогена-14, -15 и -17. И пятьсот белых мышей. Нет, – он секунду помедлил, – лучше тысячу.

– Хорошо, сэр, – сказал Джеймс.

– Да, и еще, Джеймс, – Тагека жестом остановил дворецкого. – Будь добр, закажи разговор с японским посольством в Вашингтоне. Я буду говорить лично с послом.

– Будет исполнено, сэр, – сказал Джеймс и взялся за телефонную трубку.

Перевод А.Герасимова

** Роберт Шекли
Зацепка

На звездолете главное – сплоченность экипажа. Личному составу полагается жить в ладу и согласии – иначе недостижимо то мгновенное взаимопонимание, без которого порой никак не обойтись. Ведь в космосе один-единственный промах может оказаться роковым.

Не требует доказательств та истина, что даже на самых лучших кораблях случаются аварии, а о заурядном нечего и говорить – он долго не продержится.

Отсюда ясно, как потрясен был капитан Свен, когда за четыре часа до старта ему доложили, что радист Форбс наотрез отказывается служить вместе с новеньким.

Новенького Форбс в глаза не видел и видеть не желает. Достаточно, что он о нем наслышан. По словам Форбса, здесь нет ничего личного. Отказ мотивирован чисто расовыми соображениями.

– Ты не путаешь? – переспросил капитан старшего механика, когда тот принес неслыханную весть.

– Никак нет, сэр, – заверил механик Хао, приземистый китаец из Кантона. – Мы пытались уладить конфликт своими силами. Но Форбс ни в какую.

Капитан Свен грузно опустился в мягкое кресло. Он был возмущен до глубины души. Ему-то казалось, что расовая ненависть отошла в далекое прошлое. Столкнувшись с ее проявлением в натуре, он растерялся, как растерялся бы при встрече с моа или живым комаром.

– В наш век, в наши дни – и вдруг расизм? – кипятился Свен. – Безобразие, форменное безобразие. Чего доброго, следующим номером мне доложат, что на городской площади сжигают ведьм или где-нибудь затевают войну с применением кобальтовых бомб!

– Да ведь до сих пор никакого расизма не было в помине, – возразил Хао. – Для меня это полнейшая неожиданность.

– Ты же у нас не только по званию старший, но и по возрасту, – сказал Свен. – Неужто не пытался урезонить Форбса?

– Я с ним не один час беседовал, – ответил Хао. – Напоминал, что китайцы веками люто ненавидели японцев, а японцы китайцев. Если уж нам удалось преодолеть взаимную неприязнь во имя Великого Сотрудничества, то отчего бы и ему не попытаться?

– И пошло на пользу?

– Как об стену горох. Говорит, это совсем разные вещи.

Свен свирепо откусил кончик сигары, поднес к ней огонек и запыхтел, раскуривая.

– Да черт меня побери, если я у себя на корабле стерплю такое. Подыщу другого радиста.

– Не так уж это просто, сэр, – заметил Хао. – В здешней-то глуши.

Свен насупился в раздумье. Дело было на Дискайе-2, захолустной планетенке в созвездии Южного Креста. Сюда корабль доставил груз (запасные части для машин и станков), здесь взял на борт новичка, назначенного Корпорацией, – невольного виновника переполоха. Специалистов на Дискайе пруд пруди, но все больше по гидравлике, горному делу и прочей механике. Единственный же на планете радист вполне доволен жизнью, женат, имеет двоих детей, обзавелся на Дискайе домом в озелененном пригороде и о перемене мест не помышляет.

– Курам на смех, просто курам на смех, – процедил Свен. – Без Форбса мы как без рук, но и новичка я здесь не брошу. Иначе Корпорация наверняка меня уволит. И поделом, поделом. Капитан обязан справляться с любыми неожиданностями.

Хао угрюмо кивнул.

– Откуда родом этот самый Форбс?

– С фермы, из глухой деревушки в гористой части США. Штат Джорджия, сэр. Вы о таком случайно не слыхали?

– Слыхал вроде бы, – скромно ответил Свен, в свое время прослушавший в университете Упсалы спецкурс «Регионы и их отличительные особенности»: в ту пору он стремился возможно лучше подготовиться к капитанской должности. – Там выращивают свиней и земляные орехи.

– И мужчин, – дополнил Хао. – Дюжих, смекалистых. Населения в штате раз, два – и обчелся, а между тем уроженцев Джорджии встретишь на любом пограничном рубеже. За ними упрочилась слава непревзойденных молодцов.

– Знаю, – огрызнулся Свен. – Форбс у нас тоже парень не промах. Одна вот беда – расист.

– Случай с Форбсом нетипичен. Форбс вырос в малочисленном, уединенном сообществе, вдали от главного русла американской жизни. Развиваясь, такие сообщества – а они есть по всему миру – всячески цепляются за причудливые старинные обычаи. Вот как сейчас помню, в одной деревушке Хонаня…

– А все же с трудом верится, – перебил Свен механика, который собрался было пуститься в пространные рассуждения о быте китайской деревни. – Оправдания тут неуместны. Всюду, в любом сообществе, сохранилось наследие прошлого – остатки расовой вражды. Однако каждый, вливаясь в главный поток земной жизни, обязан стряхнуть с себя пережитки прошлого. Другие-то стряхнули! Почему же Форбс не может? С какой стати он перекладывает на нас свои заботы? Неужто слыхом не слыхал о Великом Сотрудничестве?

Хао пожал плечами.

– Может, вы сами с ним поговорите, капитан?

– Непременно. Только сначала с Ангкой.

Старший механик покинул мостик. Свен оставался погружен в глубокое раздумье, но вот раздался стук.

– Входи.

Вошел боцман Ангка. Это был высоченный, безукоризненного сложения африканец с кожей цвета спелой сливы. Чистокровный негр из Ганы, он великолепно играл на гитаре.

– Надо полагать, ты в курсе дела? – начал Свен.

– Загвоздка получается, сэр, – отозвался Ангка.

– Загвоздка? Катастрофа! Сам ведь понимаешь, как опасно поднимать звездолет с планеты, когда на борту такой кавардак. А до старта меньше трех часов. Немыслимо выходить в рейс без радиста, но и новенький нам позарез нужен.

Ангка стоял в бесстрастном ожидании. Свен стряхнул с сигары дюймовый столбик пепла.

– Послушай, Ангка, ты ведь понимаешь, зачем я тебя вызвал.

– Догадываюсь, сэр, – ухмыльнулся Ангка.

– Вы ведь с Форбсом не разлей вода. Не мог бы ты на него повлиять?

– Пытался, капитан, честное слово, пытался. Но вы же сами знаете, каковы уроженцы Джорджии.

– К сожалению, не знаю.

– Отличные ребята, сэр, но упрямы как ослы. Уж если им что втемяшится в башку, то хоть кол на ней теши. Я ведь с Форбсом двое суток только об этом и толкую. Вчера вечером упоил его в стельку… Исключительно для пользы дела, сэр, – спохватился Ангка.

– Неважно. И что же?

– Поговорил с ним как с родным сыном. Напомнил, до чего славно мы тут сработались, до чего весело развлекаемся в каждом астропорту. Какая это великая честь – участвовать в Сотрудничестве. «Берегись, Джимми, – говорю, – будешь стоять на своем, так все испортишь. Ты ведь не хотел бы все испортить, правда?» Он пустил слезу, точно маленький, капитан.

– Но не передумал?

– Твердил, что никак не может. Что уговаривать бесполезно. Мол, есть в Галактике одна, и только одна, раса, с которой он служить не станет, и дело с концом. Мол, иначе его бедный папочка в гробу перевернется.

– Может, еще одумается, – сказал Свен.

– Постараюсь переубедить его, но навряд ли удастся.

Ангка вышел. Свен подпер щеку могучим кулаком и вновь покосился на судовой хронометр. Меньше трех часов до старта!

Сняв трубку внутреннего телефона, Свен попросил через городскую сеть соединить его с диспетчером астропорта. Услышав голос диспетчера, капитан сказал:

– Прошу разрешения задержаться на денек-другой.

– К сожалению, это не в моей власти, капитан Свен, – вздохнул диспетчер. – Позарез нужна стартовая площадка. Мы ведь принимаем не более одного звездолета сразу. А через пять часов ожидается рудовоз с Калайо. У них наверняка горючее на исходе.

– Вечно оно у них на исходе, – буркнул Свен.

– А мы давайте вот как условимся. Если у вас серьезная механическая неисправность, мы подгоним два-три подъемных крана, переведем ваш корабль в горизонтальное положение и откатим с площадки. Однако до тех пор, пока мы его вновь поставим на ножки, много воды утечет.

– Спасибо, не стоит. Буду стартовать по расписанию.

Он дал отбой. Нельзя задерживать корабль без уважительной причины. За это Корпорация с капитана голову снимет, и ежу ясно.

Оставался единственно доступный путь. Удовольствие маленькое, но ничего не попишешь. Капитан встал, отбросил давно погасшую сигару и спустился с мостика.

Он заглянул в судовой лазарет. Там, закинув ноги на стол, сидел доктор в белоснежном халате и читал немецкий медицинский журнал трехмесячной давности.

– Добро пожаловать, кэп. Хотите глоточек коньяку в чисто медицинских целях?

– Не откажусь, – ответил Свен.

Молодой доктор щедрой рукой плеснул две порции из бутылки, на этикетке которой красовалось: «Возбудитель сенной лихорадки».

– Для чего такой мрачный ярлык? – удивился Свен.

– А чтоб команда не прикладывалась. Лучше уж пускай у кока воруют лимонный экстракт.

Доктора звали Абу-Факих. Был он родом из Палестины, недавно окончил медицинский институт в Вифлееме.

– О Форбсе слыхали? – приступил к делу Свен.

– А кто не слыхал?

– Хотел у вас спросить как у единственного медика на борту: вы прежде не замечали у Форбса признаков расовой вражды?

– Ни разу, – без колебаний ответил Абу-Факих.

– Не ошибаетесь?

– В таких вещах мы, палестинцы, разбираемся, нутром их чуем. Уверяю вас, для меня поведение Форбса – полнейшая неожиданность. Разумеется, с тех пор я неоднократно беседовал с ним.

– Какой же вы сделали вывод?

– Форбс честен, расторопен, прямодушен, простоват. Унаследовал отжившие предрассудки в виде старинных традиций. Сами знаете, у выходцев из Горной Джорджии сохранился целый арсенал местных обычаев. Эти обычаи всесторонне изучены антропологами островов Самоа и Фиджи. Вам не доводилось читать «Достижение совершеннолетия в Джорджии»? Или «Народные обычаи Горной Джорджии»?

– Времени не остается на такое чтение, – проворчал Свен. – У меня с кораблем хлопот по горло, не хватало еще вникать в психологию каждого члена команды.

– Да, пожалуй, кэп, – сказал доктор. – Хотя эти книги есть в судовой библиотеке, вдруг вам вздумается полистать. Ума не приложу, чем тут помочь. Процесс переориентации долог. К тому же я терапевт, а не психиатр. Есть во Вселенной раса, с представителями которой Форбса никто не принудит служить, поскольку они вызывают в нем прилив первозданной расовой ненависти. По нелепой случайности ваш новенький принадлежит именно к этой расе.

– Оставлю Форбса в порту, – внезапно решил капитан. – С рацией справится офицер связи. А Форбс пускай садится на любой другой звездолет и отправляется к себе в Джорджию.

– Не советовал бы.

– Почему же?

– Форбс – любимец команды. Все осуждают его за дурацкое упрямство, но, если он не пойдет вместе со всеми в рейс, на борту воцарится уныние.

– Опять незадача. – Свен задумался. – Опасно, крайне опасно. Но черт побери, не могу же я оставить в порту новичка! Да и не желаю! Кто здесь, в конце концов, главный – я или Форбс?

– Вопрос чрезвычайно интересный, – подхватил Абу-Факих и поспешно увернулся от бокала, которым запустил в него разъяренный капитан.

Свен отправился в судовую библиотеку, где перелистал «Достижение совершеннолетия в Джорджии» и «Народные обычаи Горной Джорджии». От этого ему легче не стало. С секунду поразмыслив, он бросил взгляд на часы. Два часа до старта! Чуть ли не бегом капитан устремился в штурманскую рубку.

В рубке единовластно распоряжался венерианин Рт'крыс. Он стоял на табурете, разглядывая какие-то вспомогательные приборы. Тремя руками он сжимал секстан, а ногой – самой ловкой конечностью – протирал зеркала. При виде Свена венерианин из уважения к начальству окрасился в коричневато-оранжевые тона, после чего вновь обрел повседневный зеленый цвет.

– Как дела? – спросил Свен.

– Нормально, – ответил Рт'крыс. – Если, конечно, не считать истории с Форбсом.

Он пользовался карманным звукоусилителем, поскольку голосовые связки у венериан отсутствуют. Первые, модели таких усилителей резали слух и отдавали металлическим звоном; однако с тех пор их усовершенствовали, и ныне типичные «голоса» венериан звучат как мягкий, вкрадчивый шепот.

– О Форбсе-то я и зашел посоветоваться, – признался капитан. – Ты ведь не землянин. Если на то пошло, даже не гуманоид. Я и подумал: вдруг тебя осенит свежая идея. Вдруг я что-нибудь упустил.

Помолчав, Рт'крыс посерел: это был цвет нерешительности.

– Боюсь, от меня вам маловато будет пользы, капитан Свен. У нас на Венере никогда не бывало расовых проблем. Разве что вы усматриваете некую аналогию с положением саларды…

– Не совсем, – перебил Свен. – Там скорее религиозный уклон.

– К сожалению, больше ничего в голову не приходит. А вы не пробовали образумить Форбса?

– Нет, но ведь все остальные пробовали.

– У вас должно лучше получиться, капитан. Вы – носитель символа власти, вам удастся вытеснить из Форбсова сознания отцовский символ. А заполучив такое преимущество, внушите Форбсу, какова истинная подоплека его эмоциональной реакции.

– У расовой вражды не бывает никакой подоплеки.