Текст книги "Что-то страшное грядёт"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)

Глава двадцать девятая

Он спал ровно один час.

После чего, словно вспомнив что-то виденное мельком, проснулся, сел и поглядел в окно на крышу Джимова дома.

– Громоотвод! – выпалил Вилл. – Он исчез!

В самом деле исчез.

Украден? Нет. Джим его убрал? Да! Почему? Просто так. Улыбаясь, влез на крышу, чтобы сбросить железный стержень, – где та гроза, которая посмеет поразить егодом! Страшно? Нет. Страх для Джима – новый электрический костюм, который ему захотелось примерить.

Джим! Вилла подмывало разбить его проклятое окно. Сейчас же верни на место громоотвод! Еще до рассвета, Джим, этот чертов Луна-Парк пошлет кого-нибудь выяснить, где мы с тобой живем, не знаю уж, как они явятся и в каком облике, но, господи, твоя крыша такая пустая! Тучи быстро летят, эта гроза мчится к нам и…

Вилл замер.

Какой звук издает летящий воздушный шар?

Никакого.

А впрочем. Он шумит сам по себе, шелестит, подобно ветру, который раздувает ваши белые, как шуршащая пена, занавески. Или издает такой же звук, как звезды, поворачивающиеся с боку на бок в ваших сновидениях. Или так же дает знать о себе, как восход и заход луны. Это сравнение лучше всего: как луна плывет в пучинах мироздания, так парит и воздушный шар.

Но каким образом ты слышишь это, что тебя предупреждает? Может быть, это ухо услышало? Нет. Слышат волосы на твоем затылке, персиковый пух в ушных раковинах, вот кто, и волосинки на руках поют, точно ножки кузнечика, которые трутся и вибрируют звуками странной музыки. И ты знаешь, ты чувствуешь – лежа в кровати, ты уверен, что в океан небес погружается воздушный шар.

Вилл уловил какое-то движение в доме Джима; видно, Джим, с его тончайшими черными антеннами, тоже ощутил, как воды высоко над городом расступаются, пропуская левиафана.

Оба мальчика почувствовали, как дорожку между домами наводнила какая-то тень, оба распахнули свои окна, оба высунули головы, оба раскрыли рты, удивляясь такому единодушию, такому совершенному совпадению, восхитительному проявлению интуиции, предчувствия, сложившейся за годы дружбы согласованности действий. Тут же лица обоих, посеребренные восходящей луной, обратились вверх.

В это время над ними проплыл и скрылся воздушный шар.

– Вот те на, что делает здесьвоздушный шар?! – спросил Джим, не нуждаясь в ответе.

Потому что, продолжая всматриваться, оба знали, что шар избрал наилучший метод поиска – ни тебе рокочущих моторов, ни визга шин по асфальту, ни топота ног по улице, только ветер прокладывает путь сквозь облака великому всаднику, величаво плывущей плетеной корзине под штормовыми парусами.

Ни Джим, ни Вилл не поспешили захлопнуть окно и задернуть шторы, они вынужденыбыли неподвижно ждать, так как вновь услышализвук, подобный шепоту в чьем-то чужом сновидении…

Температура воздуха понизилась на двадцать градусов.

Потому что теперь отбеленный лунным ветром шар, шурша-шелестя, огромным грузилом медленно опускался вниз, и его исполинская тень остужала переливающиеся перлами росы газоны и солнечные часы, которые пронизывали эту тень пристальными взглядами.

Что же увидели мальчики? В подвешенной к шару плетеной гондоле кто-то стоял, подбоченясь и дергаясь. Кажется, видно плечи и голову? Ну да, на фоне серебристой мантии луны. «Мистер Мрак!» – подумал Вилл. «Сокрушитель!» – подумал Джим. «Бородавка!» – подумал Вилл. Скелет! Глотатель лавы! Висельник! Мсье Гильотен!

Нет.

Ведьма Пылюга.

Ведьма, способная обратить в прах кости и черепа, вдохнуть и развеять, чихая.

Джим поглядел на Вилла, Вилл посмотрел на Джима; оба прочли по губам: « Ведьма!»

«Но почему в ночной поиск на шаре выслана восковая старуха, – подумал Вилл, – почему не кто-нибудь другой, с насыщенными ящеричным ядом, горящими волчьим пламенем, плюющими змеиной отравой глазами? Зачем посылать сморщенную статую, с веками незрячего тритона, прочно сшитыми паутиной черного паука?»

И тут, продолжая глядеть, они поняли почему.

Ибо несомненно восковая Ведьма так же несомненно была жива. Да, слепая, однако она выбросила пальцы в ржавых пятнах вниз, и они щупали, гладили струи воздуха, рубили и разделывали ветер, шелушили пласты пространства, затмевали звезды, порхали туда и сюда, потом замирали, нацеливаясь, как нацеливался ее нос.

А еще мальчики поняли…

Они поняли, что хотя она слепа, эта слепота особенная. Спустив вниз свои руки, Ведьма могла ощупывать выпуклости земли, трогать крыши домов, проверять лари на чердаках, сгребать пыль, исследовать токи воздуха в коридорах и души людей, токи, струящиеся от легких к запястьям, пульсирующие в горле и висках и возвращающиеся обратно в легкие. Как оничувствовали, что шар опускается, шурша, словно осенний дождь, так и эта Ведьма чувствовала, что душа то покидает, то вновь наполняет их трепещущие ноздри. Каждая душа – огромный теплый пальцевый отпечаток – ощущаласьВедьмой по-разному, она могла мять их пальцами, словно глину; каждая пахла по-своему, Вилл слышал, как она вдыхает его жизнь; у каждой был свой особенный вкус, она смаковала их своим каучуковым ртом, гадючьим языком; они и звучалиразлично, она заталкивала души в одно ухо, извлекала через другое!

Руки Ведьмы теребили воздух, одна искала Вилла, другая – Джима.

Тень воздушного шара окатила их страхом, обдала ужасом.

Ведьма выдохнула.

Освобожденный от малой толики влажного балласта, шар поднялся вверх. Тень поползла дальше.

– Господи! – произнес Джим. – Теперь они знают, где мы живем.

Мальчики ахнули. По черепице Джимова дома медленно полз какой-то зловещий груз.

– Вилл! Она зацапаламеня!

– Нет! Сдается мне…

Шурша и шелестя, по крыше снизу доверху словно прошелся какой-то бредень. Затем на глазах у Вилла шар взмыл вверх и удалился курсом на холмы.

– Она улетела, вон она летит! Джим, она что-то сделала с твоей крышей. Подай сюда шест!

Джим протолкнул к нему длинную подпорку для бельевой веревки. Вилл закрепил ее конец на своем подоконнике, повис на руках и двинулся по шесту, перехватываясь, пока Джим не втащил его в свое окно, после чего они босиком прошлепали в чулан, откуда, подтягивая и подталкивая друг друга, поднялись на объятый жутковатой тишиной, пахнущий лесопилкой, старый, темный чердак. Выбравшись на высокую крышу, Вилл воскликнул, одолевая дрожь:

– Джим, смотри – вотоно!

И в самом деле было на что посмотреть в лунном свете.

След, подобный тому, какой оставляет на тротуаре улитка. Он отливал серебром, он лоснился. Но этот след оставила гигантскаяулитка; существуй она в самом деле, весила бы полсотни килограммов. Серебристая полоса была около метра в ширину. Начинаясь внизу от забитого сухими листьями водостока, она тянулась, мерцая, до самого конька, откуда ее переливы скатывались до другого края.

– Зачем это? – выпалил Джим. – Для чего?

– Легче высматривать, чем по номерам домов и названиям улиц. Она пометила твою крышу так, что видно за километры, хотьночью, хотьднем!

– Вот те на. – Джим нагнулся и потрогал след. К пальцу пристала какая-то дурно пахнущая липкая масса. – Вилл, что будем делать?

– Есть идея, – прошептал тот в ответ. – До утра они не вернутся, им нельзя сразу шум поднимать. У них что-то задумано. А мы сейчас – вот чтосделаем!

На газоне внизу, словно огромный удав, свернулся кольцами в ожидании поливочный шланг.

Вилл мигом спустился вниз, ничего не опрокинув, никого не разбудив. Сидящий на крыше Джим изрядно удивился, когда Вилл тотчас вскарабкался обратно, тяжело дыша и сжимая в руке шланг, фыркающий водой.

– Вилл, ты гений!

– Ага! Живей!

Они вместе подтащили шланг, чтобы окатить черепицу, смыть серебро, стереть зловещую ртутную краску.

За этим делом Вилл не забывал о чистых красках ночи на грани утра, и он увидел, как воздушный шар примеряется к ветру. Почувствовал что-то? Вернется к ним? Пометит крышу снова, и придется опять смывать след, а Ведьма пометит еще раз, так и будем смывать до самого рассвета? Так и будем, коли понадобится.

«Если бы только, – говорил себе Вилл, – я мог остановить эту Ведьму. Они не знают, где мы живем, не знают, как нас зовуг. Мистер Кугер чуть жив, он не вспомнит, не скажет. Карлик – еслиэто продавец громоотводов – безумен и, даст бог, не в состоянии соображать! Мисс Фоули они до утра не решатся беспокоить. Вот и пришлось им, скрипя зубами там на лугу, выслать на поиски Ведьму Пылюгу…»

– Балда я, – негромко посетовал Джим, окатывая крышу там, где стоял громоотвод. – Надо было его оставить!

– Молния еще не ударила, – сказал Вилл. – И если мы будем пошевеливаться, вовсе не ударит. Давай теперь – вон там!

Они щедро поливали крышу.

Внизу кто-то закрыл окно.

– Мама, – тускло улыбнулся Джим. – Думает, дождь пошел.

Глава тридцатая

Дождь прекратился.

Крыша была чиста.

Они отпустили шланг, он пополз вниз и шлепнулся на ночную траву где-то за тысячу километров.

За городом воздушный шар по-прежнему висел между беспросветной полуночью и сулящим просвет желанным восходом.

– Чего она ждет?

– Может быть, чует, что мы сделали.

Они вернулись вниз через чердак и вскоре, после жаркого и лихорадочного перешептывания, лежали каждый в своей комнате, каждый на своей кровати, тихо слушая каждый свое сердце и часы, слишком быстро отмеряющие минуты до рассвета.

«Что бы они ни предприняли, – говорил себе Вилл, – мы должны их опередить».

Он желал, чтобы шар вернулся, чтобы Ведьма догадалась, что они смыли ее метку, и спустилась снова пометить крышу.

Почему?

Потому.

Он поймал себя на том, что смотрит на свое бойскаутское вооружение – большой великолепный лук и колчан со стрелами, висящие на восточной стене его комнаты.

«Прости меня, папа, – подумал он и сел, улыбаясь. – На этот раз я выхожу на охоту один. Нельзя допустить, чтобы оначас за часом, может быть, день за днем возвращалась, следя за нами».

Живо сняв со стены лук и колчан, он постоял, размышляя, потом тихонько открыл окно и выглянул наружу. Окликать и звать упорно и громко нет нужды. Надо только напрячься и настраивать себя на нужный лад. Они не умеют читать мысли, это я точно знаю, иначе не послали бы сюда ее, и онатоже не умеет читать мысли, зато она чувствуетживое тепло, особые температуры, особые запахи, чужое возбуждение, и если я стану скакать и прыгать, давая понять выражением радости, что я обманул ее, тогда, может быть, может быть…

Четыре утра – сонно возвестил колокольный звон в какой-то другой стране.

« Ведьма, – подумал Вилл, – возвратись».

«Ведьма, – подумал он еще громче, подгоняя стук крови в висках, – крыша чиста, слышишь?! Мы устроили собственный дождь! Придется тебе вернугься и снова пометить ее! Ведьма?..»

И Ведьма тронулась с места.

Вилл ощутил, как вращается земля под воздушным шаром.

«Так, Ведьма, так, давай, это всего-навсего я, безымянный мальчик, ты не можешь читать мои мысли, а я вот плюю на тебя! кричу, что мы тебя провели, и этодолжно до тебя дойти, так что давай, плыви сюда! смелей! где твоя отвага?!»

За километры он услышал вздох послушно поднимающегося, приближающегося шара.

«Бог ты мой, – спохватился Вилл, – я вовсе не хочу, чтобы она вернулась к этомудому! Ну-ка!»

Он живо оделся, схватил свое оружие, обезьяной скатился вниз по скобам в плюще и побежал по влажной траве.

Ведьма! Сюда! Он бежал, печатая узорчатый след, бежал, ощущая бурное ликование, исступленный, как заяц, который отведал какого-то тайного, сладостно ядовитого корня, отчего несется теперь словно бешеный. Касаясь коленями щек, давя туфлями мокрые листья, он перемахнул через изгородь, сжимая в руках колкое оружие, перекатывая во рту пестрые шарики радости и страха.

Вилл оглянулся назад. Шар плавно приближался! Вдыхая-выдыхая, от дерева к дереву, от облака к облаку.

« Кудая бегу? – спросил он себя. – Погоди!.. Дом Редменов! Много лет стоит пустой! Еще два квартала!»

Стремительно шуршали его ноги по опавшим листьям, шумно шелестело плывущее в небе создание, и все кругом было покрыто лунным снегом, и мерцали звезды.

Вилл круто остановился перед домом Редменов – в каждом легком по факелу, и вкус крови во рту, и беззвучный крик: «Сюда! Это мойдом!»

Он ощутил, как в небесах изменила свое русло могучая река.

«Отлично!» – подумал Вилл.

Его рука повернула дверную ручку старого дома. «Не дай бог – вдруг онитам внутри, поджидают меня?»

Дверь отворилась в темноту.

Там, в темноте, вихрилась пыль, колыхались струны паучьих арф. И все.

Прыгая через ступеньку по дряхлой лестнице, он выбрался на крышу, спрятал свое оружие за трубой и выпрямился.

Воздушный шар цвета зеленого ила, расписанный огромными изображениями крылатых скорпионов, древних фениксов, клубов дыма, огня, пасмурного небосвода, раскачивал, пыхтя, все ниже свою плетеную корзину.

«Ведьма, – говорил про себя Вилл, – здесь!»

Влажная тень хлопнула его, точно крыло летучей мыши.

Вилл покачнулся. Вскинул вверх руки. Какой удар – словно не бестелесная тень, а черная плоть…

Он упал. Ухватился за трубу.

Тень накрыла его, опускаясь.

В этом сгустке тьмы было холодно, как в морском гроте.

Внезапно ветер изменил направление.

Ведьма зашипела от досады. Шар взмыл по кругу вверх.

«Ветер, – лихорадочно подумал мальчик, – он на  моейстороне!»

«Э нет, – сказал он про себя. – Не улетай! Вернись».

Он опасался, что Ведьма почуяла неладное.

Она почуяла. Ей не терпелось раскусить его замысел. Она принюхивалась, глотала воздух, ее ногти скребли и прочесывали его, как если бы она доискивалась смысла дорожек на восковой пластине. Она поворачивала ладони, как будто Вилл был теплой печуркой в неком подземном царстве и ей захотелось погреть руки. Когда корзина маятником качнулась вверх, он увидел ее зашитые, незрячие глаза, увидел мшистые уши, бледный морщинистый абрикосовый рот, который высасывал соки из вдыхаемого воздуха, пытаясь определить, какой подвох кроется в действиях Вилла, в его мыслях. Слишком уж он хорош, слишком заманчив и привлекателен, слишком доступен, тут что-то не так! Ее не проведешь!

И убежденная в этом, Ведьма затаила дыхание.

Отчего шар завис неподвижно между вдохом и выдохом.

Но вот Ведьма решилась на проверку и сделала дрожащий вдох. От прибывшего веса шар опустился. Выдох – и, освобожденный от паров, шар поднялся!

Теперь – ожидание, отстаивание сырого воздуха в порочных тканях детского тела.

Вилл приставил к носу большой палец, пошевелил остальными, дразня Ведьму.

Она втянула воздух. Вес этого вдоха заставил шар нырнуть вниз.

«Ближе!» – подумал Вилл.

Но она осторожно кружила над ним, чуя острый запах адреналина из его пор. Вилл вертелся, следя за вращением шара. «Вот ты как! – подумал он. – Хочешь меня закружить! Чтобы мне стало дурно? Чтоб у меня помутилось в голове?»

Оставалось одно, последнее средство.

Он замер, стоя спиной к воздушному шару.

«Ведьма, – подумал он, – не устоишь ведь».

Он слышал звук зеленого илистого облака, этого мешка с влажным воздухом, слышал скрип и трение переплетенных прутьев, чувствуя, как тень холодит ему ноги, спину, затылок.

Близко!

Ведьма сделала вдох, наполнила легкие тяжестью, грузом ночи, балластом звезд и холодного ветра.

Ближе!

Исполинская тень погладила его уши.

Вилл тронул свое оружие.

Тень поглотила его.

Какой-то паук перебрал его волосы – ее рука?

Подавив крик, он развернулся кругом.

Какие-нибудь десятки сантиметров отделяли его от Ведьмы, наклонившейся через край корзины.

Он нагнулся. Схватил оружие.

Почуяв, ощутив, поняв, что он крепко сжимает в руках, Ведьма попыталась криком вытолкнуть воздух из легких.

Вместо этого она от испуга резко вдохнула, добавив балласт шару, и он потащился по крыше.

Вилл натянул тетиву – истребить, уничтожить!

Лук сломался пополам. Вилл уставился на стрелу, которая так и осталась в его руке.

Ведьма сильным выдохом выразила свое облегчение и торжество.

Шар взмыл вверх, ударив Вилла тяжелой корзиной, которая издала сухой, трескучий смешок.

У Ведьмы вырвался новый безумный, ликующий крик.

Вцепившись пальцами в край корзины, Вилл замахнулся свободной рукой и со всей силы метнул стрелу вверх, прямо в плоть воздушного шара.

Ведьма задохнулась от злости. Ее руки тянулись к его лицу.

Тут стрела – как же долго, казалось, она летела! – вонзилась в шар, и наконечник увлек за собой древко, словно взрезая огромный зеленый сыр. Надрез стремительно увеличивался, и поверхность гигантского шара распорола широкая улыбка, и слепая Ведьма что-то бормотала, стонала, кусала губы, злобно визжала, и Вилл продолжал цепляться за край корзины, брыкаясь, и шар шипел, завывал, расточал в стенаниях газ, оплакивая собственную гибель, и воздух наполнялся смрадным дыханием дракона, которое вырывалось из возносящейся вверх оболочки.

Вилл выпустил корзину. Кругом засвистело пространство. Он повернулся, упал на черепицу, поехал вниз по старинной наклонной крыше, скатился ногами вперед к водосточному желобу, опять завис, крича, над пустотой, ухватился руками за желоб, и тот заскрипел, подаваясь, и Вилл успел еще окинуть взглядом небо, где шар, сипя и морщинясь, продолжал устремляться вверх этаким раненым зверем, мешая с облаками свои испуганные выдохи – смертельно раненный мамонт, который никак не хочет умирать, однако приступ жуткого кашля уже выбрасывает последние остатки зловонного дыхания.

Все это промелькнуло перед взором Вилла, затем он полетел, кувыркаясь в воздухе, и даже не успел обрадоваться дереву внизу, которое поймало его, изрядно поцарапало, однако же остановило падение пружинистыми сучьями и ветвями. Словно бумажный змей, лежал он лицом к луне, отдыхая и слушая на досуге последние стенания Ведьмы в предчувствии поминок, пока шар, оглашая мир нечеловеческими причитаниями, уносил ее по спирали прочь от домов, улиц, города.

Широкая прореха улыбки опоясывала воздушный шар, удаляющийся пьяными кругами, чтобы умереть на лугу, откуда он прилетел, теперь же опускался все ниже за спящими, ничего не знающими и не подозревающими домами.

Долго Вилл не смел шевелиться. Взвешенный на ветвях, боясь сорваться и разбиться насмерть о черную землю внизу, он ждал, когда в голове перестанет стучать кувалда.

Биение сердца могло вырвать его из цепких объятий, могло сбросить вниз, но Вилл был рад его слышать, знать, что он жив.

В конце концов, успокоившись, он разобрался со своими конечностями, призвал на помощь небесные силы и стал спускаться с ветки на ветку.

Глава тридцать первая

В оставшиеся часы этой ночи ничего особенного не произошло.

Глава тридцать вторая

На рассвете по каменным небесам покатилась, рассыпая снопы искр, колесница громовержца. Дождь мягко падал на городские купола, журчал из водосточных труб, говорил на диковинных подземных языках под окнами, за которыми Джим и Вилл смотрели рваные сновидения, выбираясь из одного, примеряя другое и убеждаясь, что все они скроены из одной и той же темной ветхой ткани.

Под барабанную дробь дождя случилась еще одна вещь.

На промокшей площадке, занятой Луна-Парком, внезапно с натугой ожила карусель. Из труб ее каллиопы вырвались смрадные испарения музыки.

Пожалуй, во всем городе только один человек услышал и догадался, что карусель снова работает.

Дверь мисс Фоули отворилась и затворилась; по улице заспешили ее шаги.

Дождь сразу прибавил, когда молния исполнила ломаный танец, сорвав покровы с простертой внизу земли, которая тут же снова закуталась в них.

В доме Джима, в доме Вилла, где дождь тыкался носом в окна столовых, долго звучала негромкая речь, иногда голоса вдруг повышались, потом опять шел тихий разговор.

В четверть десятого Джим, надев свой плащ, кепку и резиновые сапоги, презрел погоду, заготовленную ему воскресеньем.

Выйдя, он поглядел на свою крышу, с которой был стерт след огромной улитки. Потом уставился на дверь Вилла, веля ей отвориться. Дверь подчинилась. Показался Вилл, провожаемый голосом отца:

– Мне пойти с тобой?

Вилл решительно мотнул головой.

Под душем небес мальчики сосредоточенно шагали, направляясь в полицейский участок, где собирались все рассказать, и к дому мисс Фоули, где намеревались еще раз извиниться; пока же они просто шли, руки в карманах, размышляя о вчерашних устрашающих загадках. Наконец Джим нарушил молчание:

– Ночью, когда мы окатили крышу и я окончательно лег спать, мне приснилась похоронная процессия. Она двигалась по Главной улице – как будто официальный визит.

– Или… парадное шествие?

– Точно! Тысяча человек, все в черных плащах, черных шляпах, черных штиблетах, и везли они гроб длиной пятнадцать метров!

– Подозрительно!

– Вот именно! «Кого это могут хоронить такого длинного?!» – подумал я. И побежал туда во сне и заглянул в гроб. Только не смейся.

– Мне ничуть не смешно, Джим.

– В этом длинном гробу лежала длинная сморщенная штуковина, похожая на высохшую под солнцем огромную виноградину или чернослив. Словно большая сухая шкура или высушенная голова великана.

– Воздушный шар!

– Эй. – Джим остановился. – Видать, тебе приснился тот же сон! Но… разве воздушные шары умирают?

Вилл промолчал.

– И развеим устраивают похороны?

– Джим, я…

– Этот чертов шар лежал, точно гиппопотам, из которого выпустили весь воздух…

– Джим, этой ночью…

– Развевались черные флаги, барабанщики били палочками из черного дерева в барабаны, обернутые черным бархатом, – представляешь! А тут еще утром, как встал, пришлось рассказывать маме – не все, но хватило, чтобы она заплакала и закричала, потом еще поплакала, сам знаешь, женщины любят сырость разводить… И она обозвала меня уголовником, но ведь мы ничего дурного не сделали, верно, Вилл?

– Кто-то хотел прокатиться на карусели.

Джим зашагал дальше под дождем.

– Кажется, больше не захочу.

– Кажется? После всего, что было? Господи, да ты послушай! Ведьма, Джим, воздушный шар! Ночью, я совершенно один…

Но он не успел ничего рассказать.

Не успел рассказать, как он вспорол оболочку шара, так что тот унесся прочь и опустился вместе со слепой женщиной на пустырь, чтобы окончательно там испустить дух.

Не успел, потому что, идя под холодным дождем, они вдруг услышали горестный звук.

В эту минуту они проходили мимо незастроенного участка, в глубине которого высился огромный дуб. Звук доносился из-под влажной сени этого дуба.

– Джим, – сказал Вилл, – кто-то… плачет.

– Нет, – сказал Джим, продолжая шагать.

– Там какая-то маленькая девочка.

– Нет. – Джим не желал смотреть. – С какой стати маленькой девочке сидеть под деревом в такой дождь? Пошли.

– Джим! Ты ее слышишь!

– Нет! Не слышу, не слышу!

Но плач звучал все сильнее над жухлой травой, он летел горестной птицей сквозь дождь, и Джиму пришлось обернуться, потому что Вилл уже шагал по булыжникам к дереву.

– Джим… этот голос… я его узнаю!

– Вилл, не ходи туда!

И Джим не тронулся с места, но Вилл продолжал идти, спотыкаясь, пока не очутился в тени роняющего капли дуба, в осенних листьях которого запутывалось падающее небо, чтобы в конце концов просочиться блестящими струйками по веткам и по стволу, и здесь, пряча лицо в ладонях, сидела, съежившись, маленькая девочка, рыдая так, словно город исчез, а его жители вместе с нею затерялись в страшном лесу.

Тут и Джим наконец приблизился, остановился на краю тени и сказал:

– Кто это?

– Не знаю. – Но глаза Вилла начали наполняться слезами, как если бы в глубине души он уже догадался.

– Постой, это не Дженни Холдридж?..

– Нет.

– Джейн Фрэнклин?

– Нет. – Как будто в рот ему прыснули новокаином, язык еле шевелился между онемевшими губами. – …Нет…

Девочка продолжала плакать, чувствуя, что они рядом, но еще не поднимая взгляд.

—…я… я… помогите мне… никто не хочет помочь… мне так плохо…

Собравшись с силами и малость успокоившись, она подняла лицо с заплывшими от слез глазами. Сперва она испугалась, потом удивленно воскликнула:

– Джим! Вилл! Господи, это вы!

Девочка схватила Джима за руку. Он стал вырываться, крича:

– Нет! Я не знаю тебя, отпусти!

– Вилл, помоги мне, Джим, о, не уходите, не бросайте меня! – прерывисто выдыхала она, заливаясь слезами.

– Нет, нет, пусти! – Джим снова дернул руку, вырвался, упал, вскочил на ноги, замахнулся на девочку кулаком – и тут же опустил его, дрожа. – О Вилл, Вилл, пойдем лучше отсюда, ты уж прости, господи боже мой.

Девочка под сенью дерева, отпрянув назад, уставилась расширенными глазами на стоящих в сырой мгле мальчиков, жалобно застонала, обхватила свои плечи и стала качаться взад-вперед, успокаивая сама себя, словно малое дитя, баюкая собственные локти, – еще немного, и запоет, и будет петь, навеки одна под темным деревом, и никто не сможет ни остановить ее, ни присоединиться к ее пению.

– …кто-то должен помочь мне… кто-то должен помочь ей, – причитала она, как над покойником, – …кто-то должен помочь ей… никто не хочет… никто не помог… помогите хоть ей, если не мне… ужасно… ужасно…

– Она знает нас! – безнадежно произнес Вилл, наклонясь к девочке и оборотясь к Джиму. – Я не могу оставить ее здесь!

– Ложь! – выпалил Джим. – Вранье! Она не знает нас! Я впервые вижу ее!

– Она пропала, верните ее, она пропала, верните ее, – причитала девочка, закрыв глаза.

– Кого мы должны найти? – Вилл опустился на одно колено, решился тронуть ее за руку.

Она схватила его. И тотчас поняла, что этого не следовало делать, потому что он стал вырываться, и она отпустила Вилла, и снова разрыдалась, и он ждал, стоя рядом, а Джим кричал уже издали, что им нужно уходить, ему все это не нравится, они непременно должны уйти.

– О, она пропала, – всхлипывала маленькая девочка. – Она побежала туда и не вернулась. Вы ведь найдете ее, умоляю, прошу вас!..

Дрожа, Вилл коснулся ее щеки.

– Послушай, – прошептал он, – все будет в порядке.

И мягко продолжал:

– Я придумаю, как помочь.

Она открыла глаза.

– Я – Вилл Хэлоуэй, ясно? Вот те крест, мы вернемся. Десять минут. Только ты никуда не уходи.

Она покачала головой.

– Подождешь нас здесь под деревом?

Она молча кивнула. Он выпрямился. Простое это движение испугало ее, она вздрогнула. Он подождал, глядя на нее, потом сказал:

– Я знаю, кто вы.

Вилл смотрел на широко раскрытые, знакомые серые глаза на страдающем лице. Смотрел на мокрые от дождя длинные черные волосы и бледные щеки.

– Я знаю, кто вы. Но мне надо убедиться.

– Кто же поверит? – простонала она.

– Яверю, – сказал Вилл.

И она снова, дрожа, прислонилась спиной к стволу, сложив руки на коленях, – такая тоненькая, такая бледная, такая потерянная, такая маленькая.

– Я пойду теперь? – спросил он.

Она кивнула.

И он пошел.

На краю участка яростно топал ногами недоверчивый Джим.

– Этого не может быть! – вскричал он чуть не в истерике.

– Может, – ответил Вилл. – Глаза. По ним все видно. Как это было с мистером Кугером и злым мальчиком… Есть один способ удостовериться. Пошли!

И он повел Джима через город, и они остановились перед домом мисс Фоули, посмотрели на неосвещенные окна в утренних сумерках, поднялись на крыльцо и позвонили раз, другой, третий.

Тишина.

Медленно-медленно входная дверь отворилась, скрипя петлями.

– Мисс Фоули? – тихо позвал Джим.

Где-то далеко в доме по оконным стеклам скользили тени дождя.

– Мисс Фоули?..

Они стояли в прихожей перед струящейся бисерной занавеской у входа в гостиную, слушая, как под напором ливня покряхтывают толстые чердачные балки.

– Мисс Фоули? – громче.

Но ответом им были только скребущие звуки мышей в теплых гнездышках внутри стен.

– Она пошла в магазин, – сказал Джим.

– Нет, – сказал Вилл, – мы знаем, где она.

– Мисс Фоули, я знаю – вы здесь! – вдруг заорал Джим, взбегая вверх по лестнице. – Сейчас же выходите, ну!

Вилл ждал, когда он закончит поиск и медленно спустится вниз. Едва Джим сошел с лестницы, как оба услышали музыку, плывшую через входную дверь вместе с запахом свежего дождя и жухлой травы.

Вдали за холмами каллиопа на карусели дудела задом-наперед «Похоронный марш».

Джим распахнул дверь настежь и остановился в потоках музыки, как стоят под дождем.

– Карусель. Они починили ее! Вилл кивнул.

– Должно быть, она услышала музыку и на восходе вышла из дому. А там что-то произошло. Может быть, карусель не была починена как следует. Аварии дело обычное. Как в случае с продавцом громоотводов, которого вывернуло наизнанку и лишило разума. Может быть, этому Луна-Парку аварии по душе, он получает от них удовольствие. А может быть, с ней намеренно так обошлись. Может, хотели побольше выведать про нас, узнать наши имена, где мы живем, хотели, чтобы она помогла им разделаться с нами. Поди угадай! Может, она испугалась или что-то заподозрила. И тогда они обошлись с ней совсем не так, как она ожидала.

– Не понимаю…

Однако теперь, в дверях, под холодным дождем ничто не мешало представить себе мисс Фоули, напуганную Зеркальным лабиринтом. Представить себе, как она совсем недавно одна пришла в Луна-Парк и, может быть, закричала, когда с ней сделали то, что в конце концов сделали, – круг за кругом, круг за кругом, слишком много лет, больше, чем ей когда-либо мечталось сбросить, нещадно обтачивая ее, превращая в жалкую, сирую малютку, совершенно сбитую с толку, потому что она уже сама себя не узнавала, круг за кругом, вычитая год за годом, покуда карусель не остановилась, подобно кругу рулетки, и ничего не выиграно, и все потеряно, и некуда идти, невозможно объяснить странную перемену, и нечего делать, кроме как… плакать в одиночестве под деревом, под осенним дождем…

Так думал Вилл, и Джим так подумал и произнес:

– Надо же, бедняжка… бедненькая…

– Мы должны помочь ей, Джим. Кто, кроме нас, ей поверит? Скажи она кому-нибудь: «Я – мисс Фоули!» – услышит в ответ: «Ступай прочь!» «Мисс Фоули покинула город, исчезла!» «Проходи, девочка!» Ох, Джим, бьюсь об заклад, она не в одну дверь стучалась сегодня, моля о помощи, пугая людей своими криками и причитаниями, пока не сдалась, не убежала и не забилась под это дерево. Вероятно, сейчас ее разыскивает полиция – ну и что? Найдут какую-то рыдающую беспризорницу и посадят под замок, где она совсем лишится рассудка. Этот Луна-Парк, парень, эта шайка знает, как нанести удар, чтобы ты не мог дать сдачи. Тебя просто взболтают и так изменят, что никому уже не узнать, и отпустят – топай, давай говори все, что хочешь, все равно люди от страха не станут слушать. Только мы с тобойслушаем, Джим, ты и я, и сейчас у меня такое чувство, словно я проглотил живьем холодную улитку.

Они в последний раз оглянулись на гостиную, чьи окна дождь обливал своими слезами, гостиную, где учительница частенько угощала их печеньем и какао, а потом махала им из окна, чтобы вскоре самой чинно вышагивать по улице. И они вышли на крыльцо, и затворили дверь, и побежали обратно к незастроенному участку.

– Мы должны спрятать ее, пока не придумаем, как помочь…

– Помочь? – выдохнул Джим. – Нам самимбы кто-нибудь помог!