Текст книги "Что-то страшное грядёт"

Автор книги: Рэй Дуглас Брэдбери

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

Глава сорок третья

Всплывающая перед глазами ладонь напомнила Виллу восходящую луну.

С ладони на него смотрел его собственный ярко-синий портрет.

Джим тоже увидел перед собой руку.

С ее ладони на него смотрел его портрет.

Рука с портретом Вилла схватила Вилла.

Рука с портретом Джима схватила Джима.

Крики и вопли.

Человек с картинками подтянул добычу.

Развернувшись, не то упал, не то соскочил на пол.

Мальчики, брыкаясь и крича, упали вместе с ним. Приземлились на ноги, покачнулись, теряя равновесие, но их удержали и выпрямили в рост кулаки мистера Мрака, крепко держащие обоих за шиворот.

– Джим! – сказал он. – Вилл! Мальчики, что вы делали там наверху? Уж во всяком случае не читали?

– Папа!

– Мистер Хэлоуэй!

Из темноты выступил отец Вилла.

Человек с картинками сгреб мальчиков, точно охапку хвороста, и мягко прижал к себе одной рукой, после чего посмотрел с учтивым любопытством на Чарлза Хэлоуэя и протянул к нему вторую руку. Отец Вилла успел ударить ее один раз, но тут же его левая кисть была поймана в воздухе и крепко стиснута. Громко крича, мальчики увидели, как Чарлз Хэлоуэй, ахнув, падает на одно колено.

Мистер Мрак еще сильнее стиснул его кисть, в то же время медленно и неумолимо другой рукой сдавливая ребра мальчиков так, что разом выжал из них весь воздух.

Ночь в глазах Вилла пронизали огненные завитки, словно отпечатки чьих-то пальцев.

Отец Вилла со стоном опустился на второе колено, колотя воздух правой рукой.

– Будьте вы прокляты!

– Уже, – спокойно ответил владелец Луна-Парка, – и притом давно.

– Будьте вы прокляты, прокляты!

– Не слова, старина, – сказал мистер Мрак, – не слова, будь то в книгах или в твоих устах, но живые мысли, реальные действия, быстрая мысль, быстрое действие решают исход сражения. Так-то!

И он еще крепче сжал свой кулак.

Мальчики услышали, как хрустят кости пальцев Чарлза Хэлоуэя. Он вскрикнул и упал на пол без сознания. Одним плавным движением, словно в торжественном бальном танце, Человек с картинками обогнул стеллажи, держа под мышками мальчиков и сбивая книги с полок их ногами.

Зажатый в тисках, чувствуя, как мимо скользят стены, книги, полы, Вилл поймал себя на дурацкой мысли: «Надо же, от мистера Мрака почему-то пахнет… парами каллиопы!»

Внезапно локти мистера Мрака отпустили мальчиков. Но не успели они шевельнуться и толком вдохнуть, как были схвачены за волосы и повернуты, словно марионетки, лицом к окну, за которым тянулась улица.

– Мальчики, вы читали Диккенса? – прошептал мистер Мрак. – Критики корят его за пристрастие к совпадениям. Но мы-то знаем, верно? – жизнь всясостоит из совпадений. Встряхните Смерть, и случайные происшествия посыпятся из нее, как блохи с мертвого быка. Глядите!

Мальчики тщетно пытались вырваться из железной хватки голодных ящеров и щетинистых обезьян.

Вилл терялся – то ли плакать от радости, то ли от отчаяния.

Внизу, выйдя из церкви и направляясь домой, пересекали улицу его мама и мать Джима.

Не старая, не безумная, не мертвая, не за решеткой, не на карусели, а в добром здравии дышала свежим октябрьским воздухом его родительница, которая все последние пять минут находилась в церкви, в каких-нибудь ста метрах от библиотеки!

– Мама! – крикнул Вилл в ладонь, которая, предвидя этот крик, зажала ему рот.

– Мама, – воркующим голосом передразнил мистер Мрак. – Спаси меня!

«Нет, – подумал Вилл, – спасайся сама, беги!» Но его мама и мать Джима знай себе продолжали неторопливо идти по городу, умиротворенные посещением теплой церкви.

– Мама! – опять закричал Вилл, и какой-то глухой, блеющий, слабый звук вырвался из-под потной ладони.

Мать Вилла остановилась на тротуаре по ту сторону улицы, в тысяче километрах от них.

«Она не могламеня услышать! – сказал себе Вилл. – И все же…»

Она повернулась лицом к библиотеке.

– Хорошо, – выдохнул мистер Мрак. – Отлично, превосходно.

«Я здесь! – подумал Вилл. – Ты должна увидеть нас, мама! Беги за полицией!»

– Почему она не смотрит на это окно? – спокойно спросил мистер Мрак. – Почему не видит нас троих, точно позирующих для портрета? Давай погляди. И беги сюда. Мы впустимтебя.

Вилл беззвучно всхлипнул. «Нет, нет…»

Глаза его матери скользнули от входной двери к окнам первого этажа.

– Здесь, – произнес мистер Мрак. – Второй этаж. Даешь стопроцентное совпадение.

Мать Джима о чем-то заговорила. Женщины стояли на самом краю тротуара.

«Не надо, – мысленно молвил Вилл. – Умоляю».

И женщины повернулись и пошли дальше под ночным воскресным небом.

Вилл почувствовал, как Человек с картинками чуть-чуть сник.

– Не ахти какое совпадение… Представление не состоялось, никто не погиб, никто не спасен. Жаль. Ладно!

Волоча ноги мальчиков по полу, он спустился вниз и открыл входную дверь.

Кто-то стоял в тени, ожидая.

По щеке Вилла пробежала холодная ящеричья лапка.

– Хэлоуэй, – прохрипел голос Ведьмы.

Нос Джима оседлал хамелеон.

– Найтшейд, – прошептала сухая метла.

За спиной Ведьмы, возбужденно переминаясь с ноги на ногу, молча стояли Карлик и Скелет.

Тут бы мальчикам заорать во всю глотку, но Человек с картинками вновь мгновенно уловил их желание и не дал звукам вырваться на волю, после чего повелительно кивнул старухе-пылюге.

Ведьма с ее морщинистыми, прочно сшитыми вместе игуаньими веками из черного воска, с огромным носом, чьи ноздри смахивали на закопченные чубуки, наклонилась вперед, и пальцы ее зашевелились, беззвучно рисуя знаки, на которые опиралась память.

Джим и Вилл смотрели как завороженные.

Ведьмины ногти мелькали, рассекая, перебирая студеный воздух. Обдавая пупырчатую кожу мальчиков кислым, зеленым, лягушачьим дыханием, она пела, жужжала, мяукала вполголоса, поглаживая своих крошек, своих мальчуганов, своих друзей по крыше с улиточьим скользким следом, по меткой стреле, по распоротому и утонувшему в небесах воздушному шару.

– Игла-стрекоза, зашей эти рты, чтобы не говорили!

Укол, шов, укол, шов – ноготь ее большого пальца вонзался в нижнюю, верхнюю губы, протыкал, тянул, протыкал, тянул невидимую нитку, пока не сшил их вместе поперечным швом.

– Игла-стрекоза, зашей эти уши, чтобы не слышали!

Голос Ведьмы увяз в заполнившем уши Вилла холодном песке. Он звучал все тише, все глуше, сопровождаемый щекочущим шелестом, тиканьем, стуком ее порхающих пальцев-циркулей.

В уши Джима набился мох, быстро и прочно их запечатал.

– Игла-стрекоза, зашей эти глаза, чтобы не видели!

Раскаленные Ведьмины пальцы больно вывернули глазные яблоки мальчиков и опустили веки с таким стуком, словно кто-то захлопнул обитые железом двери.

Вилл увидел, как лопнул миллиард электрических лампочек, и погрузился во тьму, меж тем как незримые стрекозы порхали где-то в пространстве, жужжа, точно шмели над обогретым солнцем медоносом, и скрытый голос замораживал чувства мальчиков навеки и еще на день.

– Игла-стрекоза, после глаз, и ушей, и губ, и зубов прострочи все края, заделай все швы, засыпь сонной пылью, теперь завяжи аккуратно узлы, накачай в кровь рудую безмолвие, как песок в ту реку глубокую. Так… так…

Ведьма опустила руки, стоя где-то перед мальчиками.

Мальчики онемели. Человек с картинками выпустил их и отступил назад.

Пылюга торжествующе обнюхала двойное творение, напоследок ласково погладила свои статуи.

Карлик суматошливо топтал тени мальчиков, легонько покусывал их ногти, тихо окликал по имени.

Человек с картинками указал кивком на библиотеку.

– Часы смотрителя. Останови их.

Ведьма открыла рот, смакуя приговор, и побрела в мраморное логово жертвы.

Мистер Мрак скомандовал:

– Левой, правой. Раз, два.

Мальчики спустились с крыльца; рядом с Джимом шел Карлик, рядом с Виллом – Скелет.

Человек с картинками следовал за ними невозмутимо, как сама смерть.

Глава сорок четвертая

Рука Чарлза Хэлоуэя – комок обнаженных нервов и боли – плавилась в раскаленном горне где-то вблизи. Он открыл глаза. И услышал шумный вздох – это захлопнулась входная дверь, после чего внизу женский голос запел:

– Старичок, старичок, старичок, старичок?..

На месте левой руки был разбухший кровавый пудинг, пульсирующий такой исступленной болью, что к нему возвратились сознание, воля, жизнь. Он попытался сесть, но кувалда боли вновь свалила его.

– Старичок?..

«Какой там старик! – лихорадочно подумал он. – Пятьдесят четыре – не старость».

А Ведьма ступала все ближе по стертым каменным плитам, и ее порхающие пальцы трогали, щупали пупырчатые названия книг для слепых, а ноздри перекачивали тени.

Чарлз Хэлоуэй выгибал спину и полз, выгибал спину и полз к ближайшему стеллажу, не давая боли криком вырваться из глотки. Отползти подальше, отползти туда, где книги могут стать оружием, сбрасываемым на голову крадущегося во тьме преследователя…

– Старичок, слышу твое дыхание…

Она плыла по его течению, всем телом отзываясь на свистящие сигналы его боли.

– Старичок, чувствую твою боль…

Если бы можно было вышвырнуть эту боль, эту руку в окно! И лежала бы там, пульсируя, точно сердце, отвлекая, маня ее этим чудовищным огнем. Чарлз Хэлоуэй представил себе, как Ведьма греет ладони над пульсирующей болью, комком мучительного беспамятства.

Но нет, рука оставалась на месте, она пылала, отравляя воздух, ускоряя поступь этой странной Цыганки-швеи, жадно глотающей воздух алчным ртом.

– Будь ты проклята! – закричал он. – Давай кончай! Я здесь!

И Ведьма быстро заскользила, точно черный манекен на резиновых колесиках, и нависла над ним.

Он даже не взглянул на нее. Отчаяние навалилось на Чарлза Хэлоуэя таким грузом, понуждая сосредоточить все силы на противостоянии ему, что глаза могли созерцать только внутреннюю сторону век, на которой, множась и сменяясь, как в калейдоскопе, резвились и плясали устрашающие миражи.

– Очень просто. – Шепот наклонился почти вплотную. – Остановим сердце.

«Почему бы и нет», – отрешенно подумал он.

– Медленно, – пробормотала она.

«Да», – подумал он.

– Медленно, совсем медленно.

Его сердце, что перед тем так колотилось, поразил странный недуг – беспокойство сменилось спокойствием, а там и вовсе какой-то ленью.

– Еще, еще намного медленнее, – настаивала Ведьма.

«Слышишь, сердце, ты ведь устало?» – спросил он мысленно.

Сердце услышало. И расслабилось, точно сжатый кулак разгибал палец за пальцем.

– Остановись навсегда, забудь навсегда, – шептала она.

«А что, в самом деле?»

– Медленнее… совсем-совсем медленно.

Сердце Чарлза Хэлоуэя оступилось.

А затем невесть почему, разве затем чтобы последний раз оглядеться вокруг – ибо он желализбавиться от боли, и единственным средством был сон, – Чарлз Хэлоуэй открыл глаза.

Он увидел Ведьму.

Увидел пальцы, щупающие воздух, щупающие его лицо, его тело, сердце внутри его тела, душу внутри его сердца. Вдыхая болотный запах ее дыхания, он с величайшим любопытством рассматривал ядовитую слюну на ее губах, пересчитывал складки простроченных век, изучал шею уродливой рептилии, уши древней мумии, лоб цвета сухого речного песка. В жизни он никого не разглядывал так пристально, как будто перед ним была мозаика – сложи ее, и тебе может открыться величайшая тайна жизни. Решение заключалось в ней, оно могло стать явным сию секунду, нет, в следующее мгновение, нет, еще чуть погодя… что за пальцы – как у скорпиона! Что за песня, под которую она пощипывает воздух, вот именно, пощипывает, точно струны, и щекочет, да, щекочет.

– Медленнее! – шептала Ведьма. – Медленнее!

И его покорное сердце натягивало вожжи. А ее пальцы знай себе пощипывали-щекотали.

Чарлз Хэлоуэй фыркнул. Тихонько захихикал.

И удивился. «С чего это? Почему я… хихикаю… когда происходит такое?!»

Ведьма отпрянула – чуть-чуть, словно сунула невзначай проводок в некую потайную розетку, и ее ударило током.

Чарлз Хэлоуэй увидел и не увидел, как она отступила, уловил ее движение, но не успел осмыслить, чем оно вызвано, потому что она почти сразу взяла себя в руки и метнулась вперед, не касаясь его груди, но молча жестикулируя, как будто перед ней был маятник старинных часов, который требовалось заколдовать.

– Медленнее! – снова крикнула Ведьма.

Сам того не сознавая, Чарлз Хэлоуэй позволил невесть откуда всплывшей идиотской улыбке непринужденно водвориться ниже носа.

– Совсем медленно!

Растущее возбуждение Ведьмы, ее тревога, переходящая в ярость, лишь все больше его потешали. Часть его внимания, извлеченная из-под спуда, сосредоточилась на изучении каждой поры святочной маски Ведьминого лица. Почему-то им сейчас прочно владела одна мысль: все – пустое. И жизнь в конечном счете представилась ему таким огромным розыгрышем, что оставалось только, стоя в этом конце коридора, созерцать ее бессмысленную протяженность и никчемную высоту – гору таких несуразных размеров, что ты выглядел карликом в ее тени, осмеивающим ее показное величие. На грани смерти Чарлз Хэлоуэй отрешенно, но внятно размышлял о суете сует, миллионах прибытий, отбытий, дурацких проделок мальчишки, подростка, мужчины, старого болвана. На счету Чарлза Хэлоуэя скопилась бездна выходок и причуд, которыми тешился его эгоцентризм, и вот теперь среди этих нелепых книжных полок перед глазами плыло все, что когда-то его забавляло. И что могло быть гротескнее этого создания, именуемого Ведьма – Цыганка – Гадалка – Пылюга, которое щекотало – вот именно! – щекоталовоздух! Балда! Неужели она не понимает, чтоделает?

Чарлз Хэлоуэй открыл рот.

Изо рта сам собой, точно младенец, явившийся на свет у ничего не подозревающей родительницы, вырвался на волю громкий, резкий хохот.

Ведьма едва не упала навзничь.

Но Чарлз Хэлоуэй ничего не видел. С зажмуренными глазами он был слишком занят поощрением бурного веселья, которое пронизало его до кончиков ногтей и искало выход через глотку. И оно прорвалось, разлетаясь во все стороны шрапнелью.

– Ты! – закричал он всем, никому, себе, ей, им, ему. – Умора! Ты!

– Нет, – возразила Ведьма.

– Перестань щекотать! – выдохнул он.

– Нет! – Она вновь наклонилась над ним. – Нет! Спать! Медленно! Совсем медленно!

– Но ты меня только щекочешь, уверяю тебя! – прокричал он. – О, ха-ха! Ха-ха, остановись!

– Да-да, сердце – остановись! – завопила Ведьма. – Кровь – остановись.

Наверно, ее собственное сердце билось как тамбурин; ее руки тряслись. В разгар жестикуляции она вдруг замерла, глядя на свои немощные пальцы.

– Боже мой! – По щекам Чарлза Хэлоуэя катились прекрасные слезы радости. – Оставь в покое мои ребра, о, ха-ха, бейся, мое сердце!

– Твое сердце, сссссссердце!

– Господи! – Он вытаращил глаза, глотнул воздух, добавил соленой влаги, которая промыла все его восприятия, доведя их до небывалой чистоты. – Потеха! У тебя из спины торчит ключ. Кто завел твою пружину?!

И он направил в нее еще более мощный залп хохота, который явно обжег пальцы и опалил лицо Ведьмы, судя но тому, что она отпрянула, как от пылающей топки, поспешно обернула свои руки пестрыми тряпками, прижала их к высохшей груди, попятилась, остановилась, потом начала медленно отступать, ковыляя, прихрамывая, волоча ноги, сантиметр за сантиметром, шажок за шажком, стуча костями по полкам, стеллажам, хватаясь для опоры за книги, которые вырывались из ее рук и рассыпались по полу. Лоб ее ударялся о древние истории, суетные теории, стародавние времена, трепетно ожидаемые, но не оправдавшие ожиданий годы. Преследуемая, настигаемая, бичуемая раскатами его смеха, которые отдавались эхом под мраморными сводами, Ведьма в конце концов круто повернулась, рассекая когтями непокорный воздух, и скатилась кубарем вниз по лестнице.

Спустя мгновения она кое-как протиснулась наружу через входную дверь, и та захлопнулась!

Падение Ведьмы и стук двери вызвали такой приступ смеха, что костяк Чарлза Хэлоуэя едва не распался на части.

– О господи, боже мой, да прекратись же, прошу тебя! – воззвал он к своему бурному веселью.

И внимая его мольбе, веселье присмирело.

Оглушительный хохот сменился благопристойным смехом, короткими смешками, тихим хихиканьем, а там и вовсе ровными, полными глубокого удовлетворения вдохами и выдохами, и он устало-радостно покачивал головой, ощущая приятную боль от натуги горла и ребер и отсутствие боли в искалеченной руке. Чарлз Хэлоуэй лежал, прислонясь спиной к стеллажу, голова его опиралась на дорогие сердцу книги, щеки присаливали облегчающие душу радостные слезы, и внезапно он осознал, что Ведьма исчезла.

«Почему?– спросил он себя. – Что я сделал?»

Хохотнув еще раз напоследок, он медленно встал.

Что же произошло? О господи, помоги разобраться! Сперва – в аптеку, проглотить полдюжины таблеток аспирина, чтобы успокоить руку на часок, а затем – думать. Ты ведь что-то выиграл за последние пять минут, верно? На что похож вкус победы? Думай! Постарайся помнить!

И улыбаясь новой улыбкой своей нелепой левой руке, приютившейся мертвым зверьком в сгибе правого локтя, он быстро проследовал через темные коридоры и вышел в город…

III. ОТБЫТИЯ

Глава сорок пятая

Маленькое шествие безмолвно следовало мимо вечно вращающегося, конечно-бесконечного красно-белого, словно леденец шеста над входом в парикмахерскую мистера Кросетти, мимо гаснущих и уже погасших витрин, вдоль пустеющих улиц, потому что одни горожане сидели дома после причащения в церкви, другие же задержались в Луна-Парке, чтобы посетить еще один аттракцион перед закрытием, посмотреть на воздушного акробата, летящего пушинкой в вечернем воздухе.

Ноги Вилла где-то далеко внизу долбили тротуар. «Раз, два, – думал он, – кто-то командует мне: левой, правой. Игла-стрекоза шепчет: раз, два».

Джим тоже здесь?!! Глаза Вилла чуть скосились в сторону. Здесь! Но что это за коротыш рядом с ним? Лишенный разума, дико любопытный, хватающий руками все подряд и отдергивающий обожженные пальцы – Карлик! А еще – Скелет. А за спиной – кто эти сотни, нет, тысячи людей, которые шагают следом, дыша ему в затылок?

Человек с картинками.

Вилл кивнул и взвизгнул так тихо и так тонко, что одни только собаки, не способные ему помочь, не умеющие говорить, могли его услышать.

И в самом деле, скосив глаза в другую сторону, он увидел не одну и не двух, а сразу трех собак, которые не упустили случая образовать собственное шествие и то забегали вперед, то малость отставали, так что хвосты их были флажками линейных для маленького отряда.

«Лайте! – подумал Вилл. – Вызовите полицию, как это бывает в кино!»

Но псы только улыбались, продолжая трусить рядом.

«Совпадение – где ты? – взмолился Вилл. – Хотя бы самое маленькое!»

Мистер Тетли! Есть! Невидящие глаза Вилла увидели мистера Тетли! Тот как раз катил деревянного индейца в помещение своей лавки, готовясь закрыть ее на ночь!

– Повернуть голову, – пробурчал мистер Мрак.

Джим повернул голову. Вилл повернул голову.

Мистер Тетли улыбнулся.

– Улыбаться, – пробормотал мистер Мрак.

Мальчики улыбнулись.

– Привет! – сказал мистер Тетли.

– Скажите: привет, – прошептал кто-то.

– Привет, – сказал Джим.

– Привет, – сказал Вилл.

Псы залаяли.

– Бесплатные билеты в Луна-Парк, – пробормотал мистер Мрак.

– Бесплатные билеты, – сказал Вилл.

– В Луна-Парк! – отчеканил Джим.

После чего оба, точно послушные механизмы, убрали с лица улыбку.

– Желаю повеселиться! – воскликнул мистер Тетли.

Псы поддержали его радостным лаем.

Отряд двигался дальше.

– Веселье, – сказал мистер Мрак. – Бесплатное катание. Когда через полчаса разойдутся все посетители. Мы прокатим Джима на карусели. Ты ведь все еще хочешьпрокатиться, Джим?

Слыша и не слыша, заточенный в самом себе, Вилл подумал: «Джим, не слушай его!»

Глаза Джима заблестели – то ли от смазки, то ли от слез, поди разберись.

– Ты будешь странствовать вместе с нами, Джим, и если мистер Кугер не выживет – пока ничего не известно, мы еще не спасли его, теперь попытаемся снова, – если не выживет, Джим, согласен ты стать моим компаньоном? Я прибавлю тебе лет, будешь в самом расцвете, идет? Двадцать два года? Двадцать пять? Мрак и Найтшейд, Найтшейд и Мрак – чудные, славные фамилии для таких, как мы, с такими аттракционами для кругосветных гастролей! Что скажешь, Джим?

Узник Ведьминых чар, Джим ничего не сказал.

«Не слушай!» – надрывался его лучший друг, который ничего не слышал, но слышал все.

– Ну а Вилл? – продолжал мистер Мрак. – Прокатим егоподольше в обратную сторону, идет? Сделаем его младенцем-пеленашкой, и пусть следующие пятьдесят лет в наших ежедневных парадных шествиях Карлик носит его на руках, как этакого клоуна-малютку, – что ты скажешь на это, Вилл? Согласен стать навсегда младенцем, не умеющим говорить, не способным рассказать все эти твои секретики? Точно, по-моему, это лучше всего подойдет для Вилла. Игрушечка для Карлика, дружочек с мокрыми штанишками!

Должно быть, Вилл закричал.

Но не вслух.

Потому что одни лишь собаки отозвались лаем и в страхе метнулись прочь, визжа, как будто их забросали камнями.

Кто-то вышел из-за угла.

Полицейский.

– Кто это? – пробурчал мистер Мрак.

– Мистер Колб, – сказал Джим.

– Мистер Колб! – сказал Вилл.

– Игла-стрекоза, – прошептал мистер Мрак. – Проворная швея.

Уши Вилла пронизала боль. В глаза набился мох. Зубы склеила смола. Что-то забегало, засновало челноком взад-вперед по лицу, и оно опять совсем онемело.

– Поздоровайтесь с мистером Колбом.

– Здравствуйте, – сказал Джим.

– …Колб… – молвил Вилл как во сне.

– Здравствуйте, мальчики. И вы, джентльмены.

– Поворачиваем, – сказал мистер Мрак.

Они повернули.

И безбарабанное шествие взяло курс на луга, прочь от теплых огней, уютного города, безопасных улиц.