Текст книги "Пока мы не стали незнакомцами (ЛП)"

Автор книги: Рене Карлино

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 14 страниц)

Он снял обувь, через голову стянул футболку со Smiths и бросил ее мне.

– Можешь надеть ее, если хочешь.

– Мэтт…

– Что такого, тебе же нравится носить мои футболки.

Это было правдой. Я разделась до лифчика и трусов и облачилась в футболку Мэтта. От его запаха мне стало уютно, и я ощутила покалывание.

– Видишь? Так лучше, – сказал он. Я кивнула.

На нем были только черные джинсы, ремень, сделанный моими руками, и цепь, которая крепилась к бумажнику и шлёвке.

Присев рядом с усилителем, он подключил его в розетку и посмотрел на меня. У меня на глаза наворачивались слезы.

– Ты в порядке?

Я кивнула. Я плакала не из-за письма, или денег, или фотографии; я плакала, потому что мысль о том, что Мэтт уезжает, хоть и на несколько месяцев, убивала меня. Он улетит через неделю. Он будет на другом конце мира, а я буду оставлена позади, рыдающая из-за того, что слишком молода, чтобы бросить все ради него, или чтобы попросить его бросить все ради меня. Я плакала из-за того, что не встретила его позже, когда женитьба имела бы смысл, и никто из нас не запаниковал бы при мысли о ней.

Мое лицо пульсировало и отекло из-за рыданий, пока я наблюдала за сидевшим на табурете Мэттом, подключавшим провода к своему «Телекастеру». Он провел по струнам всего раз и посмотрел на меня в поисках одобрения. Было негромко: это был идеальный, чистый звук. Я никогда не видела, чтобы он играл на музыкальном инструменте или чтобы проявлял к ним хоть какой-то интерес, но кое-что стало для меня предельно ясно. Он практиковался… ради меня.

– Прежде чем я начну, я хочу, чтобы ты знала – я прошу прощения.

– И я прошу прощения, – ответила я без промедления.

– Мы можем вернуться к тому, что сейчас было?

– Но как же…

– Грейс, мы можем насладиться тем временем, что у нас осталось?

– Да. – И я ударилась в слезы.

Он взял только одну ноту, а я уже знала, что он играл «Hallelujah». Я разрыдалась еще сильнее.

Он пел мягко и безупречно. Я была очарована им: таким молодым и красивым, сидящим без рубашки и обуви, и сосредоточенным на песне. Когда он закончил, то в последний раз провел пальцами по струнам и поднял глаза на меня. Я больше напоминала сопливый клубок. Его улыбка была жалостливой, грустной; так улыбались только тогда, когда словами ничего не исправить. Он уезжал. И я не могла его остановить.

Дрожащим голосом я сказала ему, как потрясающе он играл, и спросила, как он выучил песню. Он рассказал, что Бэендон иногда проводил время в «ФотоХат», и потому Мэтт попросил его о помощи. Он тренировался снова и снова с самого концерта Джеффа Бакли, чтобы я наконец услышала эту песню вживую.

18

.

Мы были влюблены

ГРЕЙС

Последние недели семестра пролетали мимо, а с ними нарастало давление со стороны Тати и Дэна: они настаивали, чтобы я присоединилась к оркестру. Я неизменно отвечала отказом.

Их первая остановка должна была быть во Франции в начале августа, так что часть лета Тати будет со мной. Мэтт отбывал в начале июня, сразу после выпускного.

В один из дней, когда мы поедали сэндвичи у фонтана в Вашингтон-Сквер-парке, Тати сказала:

– Если Мэтт останется в Южной Америке дольше, чем на лето, ты должна присоединиться к туру.

– Для начала, он не задержится там дольше, чем на три месяца. Во-вторых, я собираюсь учиться в аспирантуре, и именно по этой причине я не присоединюсь к туру. И ты это знаешь.

– Как ты будешь оплачивать ее?

– Я останусь в общежитии на лето по низкой цене, а тем временем буду зарабатывать выступлениями.

– Дэн сказал, что мы будем прилично зарабатывать. Ты сможешь поднакопить и потом поступить в аспирантуру.

– Нет, не смогу. Я не могу просто так уехать и колесить с вами по Европе полтора года. Почему вы все время возвращаетесь к этой теме?

– Успокойся, Грейс. Блин, когда разговор касается тура, ты всегда перегибаешь палку. Можешь испортить себе жизнь из-за парня, все, что душе угодно, – пробормотала она.

Я больше не могла это выносить. Потому встала и ушла.

Она побежала за мной, так что я решила поделиться с ней своими мыслями.

– Думаешь, я перегибаю палку? Из-за того, что не хочу сбегать и присоединяться к цирку Дэна? Тебе напомнить, что раньше именно ты не могла его терпеть? И с каких пор ты зовешь его Дэном?

– Мне жаль, что Мэтт улетает, и ты становишься из-за этого несчастной.

– Все совсем не так. – Хотя, на самом деле все так.

– Дэн правда заботится о тебе. Обо всех нас. Он купил ту фотографию Мэтта, потому что знал, что вам нужны деньги.

– Что? – Я ошеломленно уставилась на нее, мои эмоции вышли из-под контроля. – Почему ты хочешь причинить мне боль, зная, как я страдаю?

– Я и не хочу. Просто хочу, чтобы ты поступала так, как правильно для тебя, а не для вас с Мэттом. Похоже, он делает то, что правильно для него.

Мы стояли у входа в метро.

– Мне нужно идти, Тати. – Я сбежала по лестнице, села в первый же прибывший поезд и каталась несколько часов, разбираясь в своих мыслях.

После обеда я сидела у закрытого магазина Орвина, желая поговорить с ним, и тут подошел Дэн.

– Грейс, магазин Орвина закрыт по воскресеньям, – сказал он.

– Ага, я так и поняла.

Он смотрел на меня, не отводя глаз, и по-доброму улыбался.

– Могу я присесть?

– Конечно.

– Ты о чем-то хочешь поговорить?

– Нет.

– Ты репетируешь?

– Само собой. – Последнее, что мне нужно, это Дэн в образе профессора. Я отвернулась и бросила на него многозначительный взгляд. – Почему ты купил то фото?

Он не колебался ни секунды.

– Потому что оно мне понравилось.

– Должно быть, это самая дорогостоящая студенческая работа. Вообще. За всю историю продаж предметов искусства, созданных студентами.

– Ну правда, Грейс, ты же знаешь, что я очень честный. Это прекрасная фотография, и, думаю, работа Мэтта когда-то будет чего-то стоить.

– То есть ты не покупал ее потому, что знал о том, что нам были нужны деньги?

– Верно. – Маленькая невинная ложь. – Ты скажешь мне, что тебя так тревожит?

Я покачала головой и посмотрела на его колени, где лежали сложенные листы бумаги.

– Это новая композиция?

– Вообще-то, нет, это документы на смену фамилии. Веришь или нет, я мог мириться с ней как профессор, но как композитору и дирижеру мне нужно что-то новое.

– Так ты меняешь имя? Вот так просто?

– Да, я даже поделился мыслью с отцом, думая, что он обидится, но он сказал, что рад тому, что эта фамилия закончит свое существование на нем. Я внес небольшие изменения: вместо Порндела – Портер.

– Дэниел Портер. Хорошо звучит.

– Ну, спасибо, Грейсленд.

Мое лицо обдало горячим воздухом, исходившим от проезжавшего мимо автобуса. Я ощутила рвотный позыв и закрыла глаза.

– Ты в порядке, Грейс?

– Кажется, меня сейчас стошнит. – И затем в ближайший мусорный бак меня вырвало копченой говядиной на ржаном хлебе, которую мы с Тати ели в парке.

Дэн гладил меня по спине и повторял подбадривания.

– Пускай все выйдет… вот так.

Я выпрямилась.

– Господи, это было противно. – Я вытерла рот. – Лучше я пойду домой. Чувствую себя паршиво.

– Все будет хорошо, Грейс. Через что бы ты ни проходила, ты со всем справишься, – кричал он мне, пока я шла к общежитию.

– Спасибо, профессор. – Я помахала рукой на прощание.

– Я Дэн!

***

Пока дни проносились один за другим, я пыталась запомнить каждое мгновение, проведенное с Мэттом. Когда я была не с ним, то мечтала об этом. В один из дней после занятий он принес ко мне в комнату бойцовую рыбку.

– Я купил ее, чтобы она составляла тебе компанию, пока меня не будет. Ее зовут Джефф Бакли.

Я захохотала, подошла к нему и поцеловала.

– Спасибо тебе, какой же ты милый. – Но, по правде говоря, я хотела, чтобы компанию мне составлял только Мэтт.

Выпускной день я провела с Мэттом, его отцом и его мачехой. После церемонии мы отправились на ужин, а потом в общежитие, в комнату Мэтта, где и провели оставшиеся несколько дней. Он не выпускал меня из поля зрения.

Четвертого июня, за день до отлета Мэтта, пока он делал различные прививки ради путешествия, я села в любимом кафе в Ист-Виллидж, чтобы выпить кофе. Я сидела у бара и смотрела в окно, когда услышала, как дочь владельца кафе, работавшая здесь официанткой, пробормотала что-то о «кошмарной трагедии». Она плакала в объятиях отца. Женщина постарше, по виду похожая на хиппи, подошла ближе и протерла деревянную поверхность барной стойки.

– Вы слышали?

Я отрицательно покачала головой.

– Они нашли его тело.

У меня не было ни единой мысли, о чем она говорит. Она тяжело вдохнула.

– Бедный парень, постоянно останавливался здесь.

– Кто?

– Бакли.

Я приложила руку к сердцу.

– Джефф Бакли?

– Тот самый. Симпатичный парень. Такой талантливый, а ушел так рано.

Когда она угрюмо качала головой, было видно, как собрались морщинки в уголках ее закрытых глаз.

– Что случилось? – едва смогла я выдавить из себя слова.

Она перестала убирать стол и, оцепенев, устремила взгляд в окно. Ее голос был низким и дрожащим, словно она вот-вот разрыдается.

– Утонул в Миссисипи в своих чертовых ботинках. Он числился пропавшим, и только что на берегу нашли его тело. Я уже привыкла, что он все время сюда заходит.

Я начала всхлипывать, чувствуя невероятную тоску по тому, кого даже не знала, но с кем чувствовала непрерывную связь. Впервые меня посетили мысли о мимолетности жизни. Такая вот она? Я пустилась в раздумья. Ты можешь часами заниматься ничего не значащими, бессмысленными пустяками, потом умереть, нырнув в реку, твое тело всплывет у берега, как какой-то мусор, и все для того, чтобы быть закопанным и позабытым?

Когда вы впервые сталкиваетесь со смертью кого-то молодого, пышущего жизнью – того, на кого смотрели с восторгом, с кем чувствовали близость, – вы ощущаете удар в спину, теряете почву под ногами. Вы задумываетесь: «Ох, твою мать, мы все умрем, и никто не знает когда, никто не знает как». И в это мгновение вы осознаете, что не властны над собственной судьбой. С момента рождения вы лишены контроля: вы не можете выбирать родителей и не можете выбирать свою смерть, если вы, конечно, не самоубийца. Единственное, что вы можете – это выбирать, кого любить, творить добро по отношению к другим и делать наше краткое пребывание на этой земле настолько приятным, насколько это возможно.

Я ушла из кафе, не видя дороги из-за пелены слез, мне было слишком плохо, чтобы допивать свой кофе. Официантка не позволила мне расплатиться – она не думала, что эта новость ранит меня настолько сильно.

– За мой счет, дорогая.

Я кивнула в знак благодарности и побежала обратно к общежитию. Увидев Мэтта перед зданием, я с разбега ударилась о его грудь, прижалась к нему и совсем расклеилась.

– Грейс, что такое?

Я вытерла слезы и сопли его рубашкой, и между всхлипами вывалила сокрушающую новость.

– Джефф… Бакли… мертв.

– Ох, малыш, ничего страшного. – Он гладил меня по спине и раскачивался со мной. – Тихо, не переживай, мы купим тебе другую рыбку.

Я отстранилась от него и посмотрела ему прямо в глаза.

– Нет. Настоящий Джефф Бакли.

Его лицо тут же приобрело пепельный оттенок.

– Вот черт. Как?

– Утонул несколько дней назад. Они обнаружили его тело только сегодня.

– Это ужасно. – Мэтт прижал меня к своей груди так сильно, что я слышала его учащенное сердцебиение.

– Я знаю, я не могу в это поверить, – бормотала я сквозь слезы.

Но правда заключалась в том, что по Джеффу Бакли я горевала куда меньше, чем по Мэтту и себе. По нам. По тому, как мало времени у нас осталось.

Если я попрошу, ты останешься?

Каким-то образом Мэтт прочитал мои мысли. Он наклонился, поцеловал меня в щеку, потом в лоб, в подбородок, а затем и в губы.

– Я буду скучать по тебе.

– Я тоже буду по тебе скучать, – сказала я, рыдая.

– Грейс, сделаешь кое-что со мной?

– Что угодно.

Попроси меня полететь с тобой. Скажи мне, что ты останешься. Скажи, что женишься на мне. На этот раз по-настоящему.

– Идем, сделаем татуировки.

– Давай, – ответила я, слегка удивившись. Немного не то, чего я ждала, но я была готова сделать все, о чем он попросит.

Мы оба решили набить по два слова, написанные тонким шрифтом. Мои были на верхних позвонках, у основания шеи, а у Мэтта татуировка была на груди, в районе сердца. Мы выбирали слова друг для друга, выписывая их на клочках бумаги, которые отдавали тату-мастеру. Нам не были известны слова до тех пор, пока те не были выбиты на нашей коже. Это была наша версия клятвы на крови.

Пока нам набивали татуировки, мы переглядывались и улыбались друг другу. Мне было интересно, о чем он думал. Его слов о том, что он заботится обо мне, было недостаточно. Учитывая, что он улетал на следующий день, его слов никогда не будет достаточно.

Моя татуировка была закончена первой, и я направилась к зеркалу, чтобы увидеть, что выбрал Мэтт. Слова были маленькими, они выглядели мило и по-женски, и я полюбила их еще до того, как прочитала. Я пригляделась и увидела их: «Зеленоглазая голубка».

– Она идеальная! – завизжала я. Мэтт смотрел на меня и счастливо улыбался, пытаясь не глазеть на свою татуировку.

Когда и его тату была набита, он взял зеркальце и стал в него рассматривать надпись с любопытством.

– «Лишь пепел». Это Леонард Коэн?

– Ага. Ты его знаешь?

– Как звучит полная цитата?

Я сглотнула, пытаясь не расплакаться, но тело меня предавало. Тату-мастер отошел от нас, оставив наедине. Мэтт встал со стула и нежно меня обнял, прижимая к той части своей груди, на которой не была заклеена татуировка.

– Поэзия – всего лишь свидетельство жизни. Если жизнь пылает ярко, то поэзия – лишь ее пепел.

Он зарылся лицом в мои волосы.

– Моя жизнь пылает ярко.

Да, но надолго ли?

Несмотря на то, что тату еще заживала, за ночь я ее поцеловала, должно быть, раз сто. Он в ответ целовал меня в шею и рассказывал, как сильно будет скучать по его зеленоглазой голубке, а я назвала его размазней, после чего мы рассмеялись, а еще чуть позже я заплакала.

Следующим утром Тати одолжила у отца «крайслер», чтобы отвезти Мэтта в аэропорт. Мэтт же тем временем упаковывал те вещи, что не брал с собой, чтобы отослать их обратно в Лос-Анджелес.

– Почему ты отсылаешь вещи обратно? Ты можешь оставить их в моей комнате. – Я лежала на животе на его кровати и наблюдала за его торопливыми сборами.

– Я не хочу, чтобы тебе приходилось разбираться с чем-либо, касающимся меня.

– А я хочу разбираться с тем, что касается тебя.

Он остановился и посмотрел на меня.

– Так будет лучше.

– Но ты же вернешься?

– Конечно, но надеюсь, что у меня будет работа, чтобы я смог жить в настоящей квартире. Я не вернусь в Нью-Йорк, чтобы жить в общежитии для старшекурсников.

– Оно для тех, кто на старших курсах. Я буду в другом общежитии, когда ты вернешься, – пробормотала я в подушку.

– Вот тебе еще одна причина. Не хочу, чтобы ты таскала мои пожитки, если просто могу их отправить в Лос-Анджелес и забрать оттуда, когда понадобится. – Мэтт был расстроен.

– Ты улетаешь всего на несколько месяцев, Мэтт. Слишком много мороки.

– Ты права, но кто знает.

Это было неподходящее время для фразы: «Кто знает».

– Иди сюда, – сказала я.

Я перекатилась на спину и раскрыла руки для объятий. На мне было его любимое платье. Он оглянулся через плечо и его взгляд смягчился. Крадясь, он улыбался мне своей самой милой и сексуальной улыбкой. Когда он наклонился, чтобы поцеловать меня, я остановила его прежде, чем он коснулся моих губ, и прошептала:

– Ты останешься, если я попрошу?

Он резко отстранился и скрестил руки на груди, наклоняя голову.

– А ты попросишь? – Разочарование читалось в каждой черточке его лица.

Лежа под ним, я чувствовала себя ранимой как никогда. Мне хотелось попросить его остаться, но как я могла быть такой эгоистичной? Если я попрошу, то будет ли он меня любить меньше? Если вообще будет. Я не могла отнять его мечту в угоду своей. Не посмела бы. Я бы не стала уничтожать то, что он создал.

– Ответь мне. Ты, блядь, собираешься попросить меня отказаться от этого?

Я этого не хотела, но мне нужно было знать, смог бы он все бросить или нет?

– А ты останешься, если я попрошу?

Он сжал челюсти. Его дыхание было тяжелым. Сквозь стиснутые зубы он процедил:

– Останусь, но возненавижу тебя за это. Так что, давай, проси. Вперед. – Казалось, что он издевался надо мной. Я расплакалась. – Давай, попроси меня, блядь, остаться и работать в «ФотоХат», пока ты будешь в аспирантуре. Дерзай.

Я покачала головой, но не смогла выдавить и слова.

Он нагнулся и ладонями жестко обхватил мое лицо, чтобы посмотреть мне прямо в глаза.

– Твою мать, Грейс, это не прощание. Это «До встречи». Скажи мне, что сможешь справиться, прошу тебя. Скажи, что ты выдержишь.

Я дышала слишком часто. Мэтт был зол, но в его лице читалась не только свирепость, но и нескрываемая любовь.

– Мы не давали друг другу обещаний, – прошептала я. – Прости, что подняла эту тему. Мы просто посмотрим, что из этого выйдет, ладно? Это всего лишь «До встречи».

Он кивнул.

– Именно так.

Ты сказал мне, что я твоя, а ты мой.

Шмыгая, я попросила:

– Люби меня.

И он любил, нежно и бережно, и настолько эмоционально, что после, когда он меня обнимал, я обливалась слезами, ведь насколько бы долгими эти объятия ни были, этого было недостаточно.

Несколько часов спустя мы поехали в аэропорт «Кеннеди». Пока я провожала Мэтта к выходу на посадку, Тати ждала в машине.

– Попытаюсь позвонить тебе так скоро, как получится.

– Хорошо. Где ты будешь?

– Сначала в Северной Боливии. – Он скинул походную сумку с плеча и поставил ее на пол, не отводя взгляда от своей обуви. – Грейс, я не знаю, насколько далеко буду. Ты можешь не слышать от меня ничего достаточно подолгу, но я буду тебе писать, и мы разберемся, как перезваниваться. – Он прищурился, словно мы запоминали лица друг друга. – Грейс, это Порндел купил фото.

– Я знаю. – Я моргнула. – Ты молчал, чтобы сказать мне об этом сейчас?

– Просто подумал, что тебе стоит знать. Он хороший парень.

– Как это мило с твоей стороны. И как мило с его, – ответила я саркастично.

– Мне не хотелось, чтобы ты выяснила, что я знал и не рассказал тебе.

– Ладненько. – Я поняла. Мэтт пытался не оставлять незавершенных дел.

Сотрудник аэропорта в микрофон объявил об окончании посадки.

– Пора. – Он распахнул руки для объятий, и я бросилась к нему с такой силой, словно пыталась запрыгнуть в него самого, чтобы он мог забрать меня с собой, спрятав в укромном уголке своего сердца. Он долго меня сжимал, не ослабляя хватки. – Увидимся, Грейс.

Мы отпустили друг друга и разошлись.

– Увидимся позже, Мэтт.

Он улыбнулся и ушел. Перед тем, как пройти на самолет, он развернулся, вытащил что-то из кармана и поднял это в воздух.

– Я стащил это, просто, чтобы ты была в курсе!

Это была кассета с записью моей игры на виолончели. Мэтт рассмеялся и ушел.

Любовь всей моей жизни улетела.

19

.

Что с нами стало?

ГРЕЙС

На следующий день после отлета Мэтта я прослушивалась в гранж-группу на место виолончелиста в маленькой кафешке в Ист-Виллидж. Их музыка была похожа на то, что играла Nirvana: навязчивый ритм и громкие припевы с кричащими партиями. Я представляла, что мы попадем в шоу «Отключенный»¹³ на «VH1»¹⁴, и что у меня закрутится ошеломительная карьера рок-виолончелистки, которую будут приглашать в наикрутейшие группы Нью-Йорка. Казалось, я наконец следовала за своей мечтой.

Я занималась, достойно играла, много репетировала и в конце недели откладывала деньги. За три ночи я заработала сто двадцать долларов. Перспективы были многообещающими, и мне хотелось поделиться новостями с Мэттом.

Через полторы недели после отлета Мэтт позвонил мне в первый раз. Я репетировала в комнате, когда Дарья постучалась в дверь и закричала: «Грейс! Мэтт ждет тебя на телефоне в комнате отдыха».

Я сбежала вниз по лестнице, в чем была: в футболке Мэтта и в поношенном белье. Мне было все равно, я была слишком взбудоражена.

– Привет! – выпалила я, задыхаясь.

– Твою мать, этот звонок мне обойдется в семьдесят баксов.

Из-за его приветствия мое возбуждение поумерилось.

– Ох, мне жаль.

– Ничего. О боже, мне столько нужно тебе рассказать.

– Так рассказывай.

– В сентябре «Нэшнл Джиогрэфик» открывают свой телеканал! Будет масса новых вакансий, и я уже впечатлил Элизабет.

– Кто такая Элизабет?

– Главный фотограф на проекте. Она невероятно классная и лично выбрала меня в интернатуру после того, как увидела мое портфолио. Я даже не знал об этом.

Мне хотелось спросить о возрасте этой Элизабет, и привлекательная ли она.

– Я так рада за тебя, Мэтт.

– Скоро буду! – завопил он кому-то на заднем плане. – Эй, Грейс, чтобы добраться до этого телефона, мне пришлось три часа ехать на автобусе. Здесь ни черта нет, так что я не знаю, когда смогу позвонить тебе снова.

– Ладно, не беспокойся.

– Мне пора. Скоро отъезжает следующий автобус, и они держат его ради меня. Эй, я скучаю по тебе. – Последние слова прозвучали как бы «между прочим», из-за чего у меня скрутило внутренности.

– И я по тебе скучаю. Счастливо.

– Прощай. – Он повесил трубку.

Это не прощание. Не прощание. Никогда не говори: «Прощай».

Уставившись на свои голые ноги, я задумалась о том, что он не спросил, как у меня дела. У меня даже не было возможности сказать ему о выступлениях.

Рядом стояла Тати, она прислонилась к дверному косяку, скрестив руки на груди.

– Где твои штаны?

– Это был Мэтт.

– Я догадалась. Ты сегодня оденешься? Я пришла забрать тебя на обед. Можешь все рассказать мне позже.

– Ага.

– Идем, – она кивнула на дверь.

– Ладно, – ответила я. – Сэндвичи?

– Все лучше, чем рамэн.

Мы с Тати вот уже месяц встречались по средам, чтобы пообедать. Где-то в начале июля она у меня спрашивала, говорила ли я с Мэттом, и я ответила отрицательно.

– То есть он не звонил?

– Я могла пропустить звонок. Не знаю, он же черт знает где. Такое сложно просчитать. Уверена, с ним все в порядке.

Тем же днем, добравшись до общежития, я заметила, что одна из наставниц приклеила к моей двери конверт, к которому была прикреплена записка с надписью: «Так держать, Мэтт!». Я рассказала ей о его стажировке, потому что она сама училась фотографии в школе искусств «Тиш», вдобавок ко всему я перебрасывалась с ней парой слов, чтобы узнать, не звонил ли Мэтт.

Я открыла конверт и обнаружила журнальную статью с фотографией. На развороте был Мэтт, снимавший женщину, фотографировавшую свое отражение в зеркале. Заголовок звучал так: «Красота по другую сторону объектива».

Тяжело глотая, я подавляла рвотный позыв, пока читала о молодой и прекрасной Элизабет Хант, заработавшей себе имя в «Нэшнл Джиогрэфик». В конце я прочитала три предложения, изменившие курс моей жизни навсегда.

Хант подмечала, что ее сотрудничество с многообещающим молодым талантом Маттиасом Шором, недавно выпустившимся из Нью-Йоркской школы искусств «Тиш», будет крайне плодотворным. Их следующий договор уже включал в себя шестимесячную экспедицию на побережье Австралии, где они собирались изучать Большой Барьерный риф и переменившееся охотничье поведение больших белых акул. «Мы с Мэттом невероятно рады такой возможности и с нетерпением ждем, когда наше партнерство перейдет на следующий уровень», – говорила Хант.

Мы были так молоды, а жизнь уже не скупилась на крутые повороты. Но должна ли я была безропотно принимать только что прочтенное, не поборовшись за свое счастье?

Да ни за что.

В то же мгновение я позвонила Алете.

– Здравствуйте, Алета, это Грейс.

– Так рада тебя слышать, дорогая. Как ты? Все хорошо?

– Нормально, – ответила я излишне эмоционально. – Я хотела узнать, слышно ли что-то от Мэтта?

– О да, милая, я говорила с ним только вчера.

Я была опустошена. Почему он не позвонил мне? Я практически спала у телефона в комнате отдыха.

– Говорили? Что он сказал?

– Ох, мы все так гордимся Мэттом. Он заработал себе имя за такой короткий срок.

– Ага, я наслышана, – ответила я немного холодно.

– Ничто не может затормозить карьерный рост Мэтта, и его отец так гордится им. А ты знаешь, что это значит для Мэтта.

– О, замечательно. – Мой голос на секунду сорвался. – Он упоминал обо мне?

– Он сказал, что если кто-то спросит, то у него все хорошо.

Кто-то?

– Ну… Если вы услышите что-то от него в ближайшие пару дней, попросите его позвонить мне?

– Да, конечно, Грейс. Он звонит каждую неделю, так что я ему передам.

Ого, так вот, значит, как?

Я завершила разговор с Алетой и убежала в свою комнату, едва способная переварить всю полученную информацию. Элизабет Хант… Австралия на полгода… Еженедельные звонки маме…

Прошло еще три дня без единого звонка от Мэтта. Слишком измотанная постоянными рыданиями и слишком расстроенная, чтобы есть, я заставила себя выбраться из кровати. Доковыляв до комнаты отдыха, я позвонила Тати.

– Да?

– Это Грейс.

– Привет, ты как?

– Ты можешь прийти?

– Скоро буду. – Она услышала боль в моем голосе.

Спустя пятнадцать минут она объявилась у меня в комнате подобно грому. Я дала ей статью о Мэтте и Элизабет. Она прочитала ее про себя, после чего покачала головой и предложила мне сигарету.

– Я в порядке, Тати.

– Не реагируй слишком бурно, Грейс, – сказала она.

– Я и не реагирую. – Затем я перестала плакать. – Просто скажи Дэну, что я с вами. Я поеду в тур.

Тати улыбнулась мне.

– Хорошо. Ты не пожалеешь.

Акт третий:

СЕЙЧАС, ПЯТНАДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ

20

.

Ты помнишь…

ГРЕЙС

Нам принадлежит настоящее. Текущая секунда, здесь и сейчас, это самое мгновение – оно наше. Это единственный безвозмездный подарок вселенной. Прошлое больше нам не принадлежит, будущее – лишь ничем не подкрепленная фантазия. Но настоящее в наших руках. Единственный способ реализовать фантазию – это принять настоящее.

Я долгое время была замкнутой и не позволяла себе рисовать будущее, потому что увязла в прошлом. Хотя это было невозможно, я пыталась воссоздать то, что было у нас с Мэттом. Мне не хотелось ничего другого; он заполнял все мое воображение.

Но Орвин однажды сказал мне, что время – это валюта жизни. А я потеряла слишком много времени. Именно мысль о его потере заставила меня понять, что пора двигаться дальше, что у меня уже никогда не будет того же, что было с Мэттом. Нужно было оплакать наши отношения и жить дальше.

Во всяком случае, так я говорила самой себе.

Пару месяцев назад я бродила в густом тумане сожалений. Я продолжала жить, но ничего не чувствовала. Смотрела в зеркало на новые морщины и удивлялась, откуда они взялись. Я потеряла очень много времени. Дни проходили, не отличаясь один от другого, сама же я была скорее гостем, чем хозяином своей жизни. И даже не искала способы разрушить проклятый круг однообразия, чтобы обрести хоть какой-то смысл существования.

Пока в метро не увидела Мэтта.

Тогда все изменилось. Мир снова окрасился красками, все вокруг стало ярким и отчетливым.

За эти пятнадцать лет боль от того, что с нами случилось, притупилась и ослабла. Много раз я пыталась заставить себя прекратить думать о Мэтте, но было слишком много напоминаний. Мне казалось, что если когда и встречу его, то он посмотрит сквозь меня, как будто я осталась для него всего лишь призраком из прошлого. Тем летом, после окончания университета, он заставил меня чувствовать себя именно такой: личностью, прекратившей свое существование.

Но при нашей встрече в метро он не сводил с меня глаз. Он узнал меня сразу же, а на его лице читалось искреннее изумление. Словно он впервые увидел рассвет над океаном. Пока мой поезд уносился в тоннель, Мэтт менялся в лице, становясь разочарованным, и тогда-то я и поняла, что в нашей истории есть упущенный фрагмент. Что означало его разочарование? Что такого с ним произошло за эти пятнадцать лет, что он бежал по платформе, вытягивая руки вперед и смотря на меня с желанием во взгляде?

Мне нужно было найти ответ. У меня была догадка, где можно найти Мэтта, но я была слишком напугана, чтобы искать.

– Мисс Портер?

– Да, Эли?

Убирая ноты со стола, я посмотрела в большие голубые глаза одного из моих старших тромбонистов. Мы были в репетиционном кабинете в старшей школе, где я теперь преподавала.

– Вы знаете, что такое «Крейглист»?

– Конечно, знаю. Я не настолько старая, Эли, – усмехнулась я.

– Я знаю, что не старая, – ответил он, покраснев. Он нервничал. – Я спросил, потому что видел ваше тату, когда вы убирали волосы наверх. – Он тяжело сглотнул.

– Продолжай, – попросила я, заинтересованная.

– «Зеленоглазая голубка». У вас набиты эти слова?

Я кивнула.

– Кто-то называл вас так?

– Да, старый знакомый. – От одной лишь мысли мой пульс участился. Куда он ведет?

Из кармана он выудил сложенный в прямоугольник лист бумаги.

– Помните, когда мы участвовали в соревнованиях групп, там была девушка из юго-восточной старшей школы, игравшая на тубе?

– Конечно. – Я понятия не имела, о ком он говорил.

– Так вот, я думал, что между нами образовалась связь, но никто из нас не предпринимал никаких шагов. В общем, я решил посмотреть, может, она что-то писала в разделе «потерянных связей» на «Крейглист», и нашел это.

Он развернул лист и протянул его мне.

«Зеленоглазой Голубке:

Мы встретились пятнадцать лет назад, аккурат в тот день, когда я переезжал в Нью-Йоркское общежитие для старшекурсников, в комнату по соседству с твоей.

Ты называла нас близкими друзьями. Мне нравится думать, что мы были чем-то большим.

Мы жили, наслаждаясь поисками себя через музыку и фотографию, во время зависаний в Вашингтон-Сквер-парк и пока занимались прочими странными вещами, лишь бы заработать денег. За тот год я понял о себе гораздо больше, чем за любой другой.

Мы утратили связь летом, когда я отправился в Южную Америку. Когда я вернулся, ты уже пропала. В твоей пустой комнате не было ничего, кроме старой гитары и легкого намека на парфюм. Что это было? Сирень?

Наставница в общежитии, та, что была похожа на Дэвида Боуи и пахла рыбными палочками, сказала, что ты отправилась путешествовать. Надеюсь, ты посмотрела мир. Надеюсь, жизнь была к тебе милостива.

Я не видел тебя до прошлого месяца. Это была среда. Ты качалась на каблуках, балансируя на желтой линии, что тянется вдоль платформы в метро, и ждала поезд F. Я не понимал, что это ты, пока не стало слишком поздно. Ты умчалась. Снова. Ты произнесла мое имя. Я прочитал его по губам. Я пытался вынудить поезд остановиться, просто чтобы сказать: «Привет».

Я увидел тебя, и ко мне вернулись чувства и воспоминания из той живой молодой поры, и большую часть месяца из головы не выходит вопрос: какой стала твоя жизнь? Может, я выжил из ума, но ты не против опрокинуть со мной по стаканчику, поболтать, обсудить последние пятнадцать лет?

М

(212)-555-3004»

У меня рот открылся от шока, я перечитала письмо три раза.

– Мисс Портер, это письмо вам? Вы знаете этого «М»?

– Да, – ответила я дрожащим голосом. На глаза начали наворачиваться слезы. Я приблизилась к парню и обняла его.