Текст книги "Пока мы не стали незнакомцами (ЛП)"

Автор книги: Рене Карлино

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 14 страниц)

Алета встала рядом со мной.

– Ого, похоже на глаз, да?

– Ага, думаю, похоже.

– Давай, сделаем его женским. Можно? – Я кивнула.

Она взяла инструмент с наконечником, похожим на слезу, и сделала по три вмятины поверх глаза и снизу. Затем она вытиснила второй глаз и проделала с ним ту же процедуру. Взяла инструмент, наконечник которого был похож на полумесяц, и несколько раз быстро вдавила его по краям наверху и внизу, создавая окаймление. Не успела я опомниться, как два дюйма ремня были расписаны достаточно абстрактно, чтобы иметь сходство с рисунком в стиле пейсли, либо женскими глазами, глядящими с образца племенной вихревой живописи.

– Невероятно впечатляет, – сказала я.

– Теперь у тебя есть дизайн. Полагаю, «Взор на Мэтта», если мы собираемся дать ему имя, – рассмеялась она.

– «Мой взор на Мэтта», – поправила я, и она захохотала еще сильнее.

– Ему понравится. Просто повторяй дизайн снова и снова до самого конца ремня. – Она подтащила ко мне высокий деревянный табурет, так что я уселась и приступила к работе.

14

.

У тебя были сомнения?

ГРЕЙС

Часом позже, когда я закончила делать ремень, то услышала рев мотоцикла, въезжавшего на подъездную дорожку. Алета исчезла в доме, чтобы приготовить чай. Я повесила ремень в шкаф, закрыла его и подошла к двери гаража как раз в тот момент, когда их отворил Мэтт. Он затолкал меня обратно внутрь и поцеловал с невероятной силой. Я обняла его за шею и позволила поднять меня, чтобы обвить его талию ногами. Он захлопнул дверь и прижал меня к ней.

– Не отказывай мне, – услышала я у своего уха.

– Мэтт. Твоя мама.

– Сними это. – Он поставил меня и снял рабочий халат. – А, вообще, снимай все. – Он потянулся к моей футболке, но я остановила его. – Она не зайдет сюда, – сказал он, задыхаясь.

– Почему?

Его руки упали вдоль тела.

– Потому что она знает, что мы здесь. Так, на чем мы остановились? – Он посмотрел в потолок, постучал по подбородку и направил на меня указательный палец. – Ах, да, мы раздевали тебя.

– Постой, может, она думает, что у нас есть капля уважения.

– А, может, она думает, что мы молоды и влюблены, – добавил он немедленно.

Тишина такая, словно из комнаты выкачали весь воздух, и мы находились в вакууме, бессловесные, глядящие друг на друга. Мэтт оставался все таким же невозмутимым.

Я изогнула брови. Он быстро пожал плечами.

– Что?

– А мы?..

– Молоды? Ага, относительно.

– Нет… мы…

– А ты как думаешь, Грейс? – И затем он своими губами накрыл мои, вот только в поцелуе больше не было того желания. Он все длился и длился, словно мы пытались раствориться друг в друге, романтично и мило.

Наконец, я отпрянула.

– У тебя есть мотоцикл? – спросила я мечтательно.

Он ответил кивком, уткнувшись в мою шею, и поцеловал меня прямо под ухом.

– Хочешь покатать меня?

– Даже не представляешь, как.

– Знаешь, мы ведь так и не поговорили о той ночи.

– А нам нужно о ней говорить? – Вдруг его голос стал жестким.

Внезапная волна параноидальности вытолкнула меня из объятий Мэтта, я отошла на пару шагов. Он избегал этой темы. Почему? Интересно, было что-то такое, о чем он не хотел мне говорить? Я была недостаточно хороша? Да и с чего бы? Я размышляла. Он был подобен Богу, сочащемуся радиоактивной смесью нежности и сексуальности. Большую часть времени я не могла отвести от него глаз. И сверх прочего он был отзывчивым, умным, сильным и артистичным.

Серьезно, вселенная? Это много. Это охренительно много! Ты не можешь делать одного человека таким восхитительным. Это нечестно.

Маттиас был из тех парней, за которых девушки мечтают выйти замуж. Из тех, чью фамилию вы бы хотели писать тонким наклонным почерком после своего имени на папке с документами. Грейсленд Шор. Грейсленд и Маттиас Шор. Мистер и миссис Шор. В воображении, подобно звездам, летящим со сверхзвуковой скоростью, размытым потоком проносились бы ваши семейные фото. Вы бы были на них сияющей и беременной в двенадцатый раз, а за ваши ноги хватались бы прекрасные маленькие Адонисы и Афродиты, и у каждого ребенка взгляд был бы как у их отца. Вы бы закричали всему миру: «Этот. Мужчина. Мой!». И вы бы постоянно делали ему минеты. Я пока не делала, но планировала. В общем, смысл в том, что вы бы для него сделали что угодно.

И, как и мифическое существо, он бы уничтожил ваше сердце своим равнодушием.

А нам нужно о ней говорить?

Больно.

Он присматривался ко мне, щурился, умолял, изучал. Или играл со мной? Мой живот скрутило от тревожного спазма.

– Ладно, Грейс, что за хрень происходит?

Я не сдержалась.

– Я так ужасна в постели?

– Что? Да что с тобой? Ты издеваешься?

– Ну, так ты собираешься ответить на вопрос?

Он выпрямился.

– Неужели мне на самом деле нужно указывать тебе на то, что я только что признался, что влюблен в тебя? Мне казалось, ты это уже поняла. Твою мать, Грейс. У меня охренительный стояк, и я отчаянно пытаюсь придавить тебя к грязнющей стене отвратительного гаража на заднем дворе моей матери. Я думал, действия говорят громче слов. – Мы смотрели друг на друга, и он понизил голос. – Та ночь была попросту самой приятной ночью в моей жизни, я клянусь тебе. Сомневаюсь, чтобы кто-то смог ее превзойти. Ты неповторимо прекрасна и сексуальна и двигалась настолько безупречно, что я не переставал думать о той ночи. – Он опустил взгляд на свои штаны и рассмеялся. – Что сделало перелет и жизнь в доме Алеты экстремально неловкими.

Мое сердце порабощено. Он им завладел.

Он схватил меня за руки.

– Ну же, глупышка. Я хочу отвести тебя на обед к отцу, и мы уже опаздываем.

– Правда? – Я посмотрела на свои часы. Я и не подозревала, что Мэтт захотел увидеться с отцом так скоро. – Ох, черт. – Я вбежала через двери дома Алеты словно безумный вихрь, наворачивая по комнате круги. – Даже не знаю, что надеть, – простонала я.

Мэтт прошел за моей спиной, усевшись на гостевую кровать, и с самодовольной ухмылкой стал наблюдать за мой, сложив руки за головой.

– Просто выбери хоть что-нибудь. Ты выглядишь потрясающе в чем угодно… и без всего.

– Боже мой, боже мой, боже мой. – Одежда из моего чемодана разлеталась по всей комнате. – У меня ничего нет!

– Вот это, – сказал Мэтт, поднимая одну из вещей с пола. – Надень это. – Это было то самое платье, черное с маленькими цветочками и вырезом на спине. – С колготками и ботинками. В них ты выглядишь отлично.

Выхватывая его, я изучаю помятое платье.

– Кидай его мне, – раздался голос со стороны дверей. Алета держала руки вытянутыми.

Я почти расплакалась, когда подняла взгляд и увидела на ее лице теплую улыбку. Когда я была дома, то считалось, что я должна гладить не только свою одежду, но одежду отца, сестер и брата. Мама всегда говорила, что это моя обязанность. Даже приезжая из колледжа на каникулы, мне приходилось тратить часы на домашние дела и глажку. Я ненавидела гладить. Более того, один вид гладильной доски приводил меня в ярость. Этот небольшой жест со стороны Алеты напомнил мне, насколько я нуждалась в заботливой матери – той, что не позволяла бы алкоголизму отца влиять на наши жизни. В матери, которая была бы способна радоваться, которая хотела бы узнать обо мне во время моих звонков. Которая не распылялась бы, не доведя начатое до конца.

– Спасибо вам, Алета.

– Мне только в радость, милая. – Думаю, она была серьезной. Словно глажка моего платья на самом деле могла сделать ее счастливой.

Через двадцать минут я была собрана и уже сидела в минивэне Алеты, а Мэтт подпевал группе Sex Pistols и по рулю выбивал ритм песни, лавируя между машинами, и совершенно точно зная о моем волнении.

– Эй! – перекричала я музыку.

Он обернулся и глянул на меня.

– Не сходи с ума, Грейс. Они всего лишь кучка претенциозных придурков. Просто сыграй для них песню. Они, без сомнения, будут впечатлены. Моника изведется от зависти. Александр будет идиотом. Отец и его жена будут радушными, но самодовольными. Все они будут говорить о каком-то знаменитом шеф-поваре, приготовившем обед, после чего отец напомнит тебе, сколько отдал за вино.

– Мне не по себе от того, что мы явимся с пустыми руками.

– Мама дала мне бутылку просекко.

– Что это?

– Игристое вино типа шампанского.

Я вздохнула от облегчения.

– Идеально.

Когда мы выехали на подъездную дорожку перед тем, что я бы скромно назвала особняком, у меня глаза полезли на лоб. Дом был украшен рождественскими огнями, а перед ним, в центре кольцевой дороги, стояла гигантская елка, завешенная огромными экстравагантными бантами и разрисованными стеклянными шарами.

– Мачеха обожает это дерьмо, но сама ничего не делает. Она нанимает для этого специальных людей.

Я заметила вино за сиденьем Мэтта и схватила его. Мы оба двигались к дому с опаской. Мэтт нажал на звонок, а я подумала, как же это странно, что он не может просто так войти в дом, в котором вырос.

Нам открыла полная женщина, которой было немного за шестьдесят, одетая в передник, которые, мне казалось, люди носят только в кино. Она была Элис из «Семейки Брейди»⁷, но не радостной.

– Маттиас, – произнесла она. Ее акцент был довольно явным и, по всей видимости, немецким.

Он наклонился и поцеловал ее в щеку.

– Наина, это Грейс.

– Приятно познакомиться. – Она вежливо пожала мою руку и развернулась. Мы последовали за ней в дом и затем прямо по длинному коридору.

– Кто это? – одними губами спросила я.

– Экономка, – прошептал он, после чего нагнулся прямо к моему уху. – Она злая. – Мои глаза стали шире.

Наина обернулась и резко остановилась.

– Я слышу вас, мальчик.

Мэтт усмехнулся.

– Наина здесь с тех пор, как мне было двенадцать. Она помогала мне с домашней работой, научила нескольким ругательствам на немецком и всегда приносила мне тонны сладостей.

Наина топнула ногой и уперла руки в бока.

– Маттиас, – пожурила она его, но всего секунду спустя ее щеки порозовели, и она рассмеялась. – Иди сюда. – Пышная женщина практически оторвала Мэтта от земли, притянув в свои медвежьи объятия. – Я скучала по тебе, Маттиас. Без тебя здесь все иначе. – Они отошли друг от друга.

Мэтт большим пальцем ткнул себя в грудь.

– Я ее любимчик.

– Теперь идем, хватит уже, – сказала Наина, отворачиваясь и продолжая идти по коридору. Она проигнорировала реплику Мэтта, но я знала, что это была правда.

Было два дня до Рождества, и мне предстояло познакомиться с отцом Мэтта, его братом, мачехой и мстительной бывшей подружкой, которая скоро станет его невесткой. Я была рада войти в комнату хоть с чем-то, потому что это служило нам щитом от того, что нас ждало в огромной гостиной. Мэтт выдернул бутылку просекко из моих рук, – которая была щитом, – и вошел в комнату передо мной с широко разведенными руками, выпяченной грудью и игристым виной в правой руке.

– С Рождеством, семья. Вот и я!

Я увидела отца и мачеху Мэтта у окна от пола до потолка, из которого открывался вид на большой задний двор и сверкающий бассейн. Его отец был в темном костюме и при галстуке. Его мачеха была в бежевой юбке-карандаше, белой блузке и светящихся жемчужных украшениях. Она была полной противоположностью Алеты: светловолосая, с безупречной стрижкой «боб» и упругой кожей, подтянутой хирургическим путем.

Его отец выглядел безупречно, как человек, проводящий перед зеркалом не так уж и мало времени, но его улыбка была искренней, как и у Мэтта. С дивана поднялся человек, в котором я безошибочно узнала Александра. Он был в белом костюме, розовой рубашке, но без галстука. Три верхние пуговицы были расстегнуты, демонстрируя загорелую кожу на безволосой груди. Волосы у него были светлее, чем у Мэтта, и казались пластмассовыми из-за геля.

Александр приблизился к Мэтту за три широких шага.

– Мэтт здесь, и опоздал, как и всегда, – произнес он радостно. Забрав бутылку из руки Мэтта, он стал изучать ее. – И, взгляните-ка, он притащил нам бутылку шампанского для бедных. Как я и говорил, а? Может, с ним можно будет приготовить свинину.

Он серьезно? Божечки мои.

Желудок свело, а сердце упало при мысли, что Алета дала Маттиасу бутылку, и он, зная, как на нее отреагируют его родные, не осмелился сказать об этом ни Алете… ни мне. Должно быть, именно поэтому он выдернул ее у меня из рук в последнюю секунду.

Игнорируя брата, он отступил в сторону и поднял мою руку.

– Все, это Грейс.

Я смущенно помахала, после чего ко мне подошла мачеха Мэтта.

– Здравствуй, дорогуша. Я Регина.

Пока я пожимала ее руку, отец Мэтта подошел к нему и безмолвно обнял, после чего обратил свое внимание на меня.

– Здравствуй, Грейс, рад познакомиться с тобой. Наслышан о тебе и твоей музыке.

Я сглотнула, заинтересованная тем, что же он слышал.

– Благодарю, сэр. Приятно познакомиться.

– Прошу, зови меня Чарльз.

Меня пронзило желание спросить: «Как насчет Чарли?», и я нервно рассмеялась.

– Хорошо, Чарльз.

Александр стоял позади, и вскоре я увидела черноволосую женщину, вошедшую в гостиную с другой стороны. Она была красивой, такой тип обычно называют «соседка». Длинные гладкие волосы с вьющими концами. Огромные карие глаза, кажущиеся удивительно теплыми. Я улыбнулась, когда она подошла ближе, но затем заметила ее широкую фальшивую ухмылку с намеком на злорадство. Ее движения были по-кошачьи грациозными, и она подкралась к нам.

– Маттиас. – В ее голосе слышалась высокомерность.

– Привет, Моника. Это Грейс.

Ее жуткая вымученная ухмылка вернулась, как только она окинула взглядом мои ботинки, а затем и лицо. Я протянула руку для рукопожатия, но она так и повисла в воздухе. Наконец, Моника пожала ее.

– Приятно познакомиться. Ты как раз в его вкусе.

– Э-м-м-м…

Моника снова посмотрела на Мэтта.

– Она говорит?

– Дети, давайте переместимся в обеденный зал, – вмешался Чарльз. Я была ему за это благодарна.

Мы вшестером устроились за огромным, блестящим черным столом, сервированным серебряными приборами и хрустальными бокалами для шампанского. Мы с Мэттом сели напротив Александра и Моники, а Регина и Чарльз заняли противоположные места на разных концах стола. Наина была расторопной и грациозной, летая по комнате туда-сюда, чтобы накрыть его.

Чарльз отметил, что еда приготовлена поваром Майклом Мэсоном. Я наклонилась к Мэтту, чтобы прошептать:

– Кто он такой?

– Кому какая разница? – ответил Мэтт громко, но никто не подал виду, что услышал.

Регина и Моника завели разговор о каком-то дизайнере, работающем над свадебным платьем Моники, пока Чарльз, бубня, рассказывал Александру о последних переговорах в фирме о контракте. Они буквально игнорировали нас большую часть обеда, и меня это устраивало. Когда был подан десерт, а Моника и Александр выпили по несколько бокалов шампанского, они обратили свое безраздельное внимание на нас.

– Итак, ты играешь на виолончели? – спросил Александр.

– Да.

– О-о, – тон у Моники был такой, словно она обладала информацией. – Ты виолончелистка?

– Да, – повторила я, и увидела на лице Мэтта выражение обеспокоенности. Он уставился на Монику, пытаясь понять ее интонацию.

Ее приторная улыбка и фальшивый смех вызвали у меня леденящую дрожь. Она смотрела на Александра, но показывала на меня.

– Та самая? – Она стрельнула взглядом в отца Мэтта. – Та самая, которую вы выручали, Чарльз?

– Прошу прощения? Эм… выручали? Я понятия не имею, о чем вы, – сказала я, едва повышая голос чуть выше шепота. Кто эта слабая, глупая девчонка, которой я стала в присутствии этих людей?

– Ни о чем. Это не тот разговор, который ведут за обедом, Моника. – Мэтт был почти на грани.

Я отодвинула свой стул от стола.

– Уборная? – задала я вопрос, не обращаясь ни к кому конкретно, ожидая помощи хоть от кого-нибудь.

– Вперед по коридору, вторая дверь справа, – ответила Регина.

Встав, я покачнулась, опьяневшая от шампанского. Мэтт поднялся, но я быстро проскользнула мимо него и пошла по коридору. Я слышала его шаги позади. Зайдя в ванную комнату, я попыталась закрыть дверь, но Мэтт помешал, вставив в проем свой большой ботинок со стальным мыском.

– Постой. Впусти меня.

– Нет, – огрызнулась я.

– Грейс, я серьезно. Впусти меня… пожалуйста.

Глаза заволокло слезами и, опустив взгляд в пол, я наконец отпустила дверь, впуская Мэтта внутрь. Он приподнял мой подбородок. В его глазах полыхал огонь, словно ром объяло пламенем.

– Послушай меня. Я занял немного денег у отца, чтобы помочь тебе вернуть виолончель. Я не хотел вдаваться в детали, потому что знал, что он не поймет твоих обстоятельств. Они даже не заслуживают их знать. Ты хорошая, добрая и искренняя, и тебе не нужно, чтобы эти люди говорили тебе это. Позволь им думать худшее. Позволь Монике вываливать ее осуждающую херню. Пускай Александр думает, что мы использовали деньги на твой пятый аборт. Пускай они все катятся к чертям. Мне плевать, и тебе должно быть тоже. Они никогда не будут довольны жизнью, сколько бы денег у них ни было, ведь они всегда будут хотеть больше. Сейчас же они хотят нас лишить толики достоинства, потому что у нас есть то, чего нет у них.

Я шмыгнула.

– Чего же?

– Этого. – Он наклонился и медленно и нежно поцеловал меня.

Когда он отстранился, то двинулся на другую сторону ванной комнаты, открыл шкафчик над раковиной и потянулся настолько высоко, насколько мог.

– Есть! Наина никогда не подводит. – Это была бутылка текилы. Он открутил крышку и сделал глоток. – Я за рулем, но ты развлекайся. Она поможет стать нечувствительной к боли от времяпрепровождения с моей семьей.

После трех больших глотков я почувствовала, как к лицу подступил жар. От текилы я мгновенно стала розовощекой и пьяной.

– Я готова.

Он взъерошил мои волосы.

– Так-то лучше. Теперь у тебя идеальный вид только что оттраханной. Давай заставим их ерзать.

Когда мы вернулись, все были в гостиной, стояли у блестящего рояля. Увидев нас, Моника выразила удивление. Пока я обмахивала себя, Александр, казалось, завидовал, а Чарльзу и Регине, судя по всему, было любопытно.

– Долго вас не было, – сказал Александр.

Пройдя мимо него, я пробормотала:

– Ага. Мэтт не теряет времени.

Усевшись на скамейку перед роялем, я в последний раз демонстративно обмахнулась руками, после чего разместила их на клавишах.

– Могу я сыграть вам что-нибудь?

– Это было бы замечательно, Грейс, – ответил Чарльз.

Текила проносилась по моим венам, расслабляя напряженные мышцы тела. Я приступила к игре, сначала не торопясь, давая мелодии литься. Затем музыка начала ускоряться, набирать обороты и громкость, извлекая всевозможные эмоции и выводя их на поверхность, словно то был духовный опыт. Так и хотелось закричать: «Могу я услышать ‘Аминь’?». Я закрыла глаза и играла на протяжении пяти минут, не упустив ни единой ноты.

Когда я закончила играть, наступила тишина. Волнуясь, я не сразу открыла глаза, и нервозность ушла, только когда я услышала аплодисменты. Сначала я посмотрела на сияющего Чарльза.

– Это было фантастически, Грейс. Кто это был, Бах?

– Pink Floyd. «Comfortably numb» (Прим. пер.: «Приятное оцепенение»), – улыбнулась я.

– Ну, это в любом случае было прекрасно, – сказала Регина.

– Спасибо. – Я встала и заметила, что Моника стояла рядом с Мэттом и не сводила с него глаз. Мэтт этого не замечал, потому что глядел на меня и, полный гордости, улыбался широкой, подбадривающей и сияющей улыбкой в миллион мегаватт.

Пока я шла к нему, он подставил пальцы к лицу, делая вид, что они – воображаемая камера, и он делает несколько снимков, одними губами проговаривая: «Ты охерительно красивая».

Моника все это видела, но что было лучше всего, так это то, что Мэтту было все равно, видела она что-то или нет. Я не была уверена, существует ли она для Мэтта вообще. Как только я подошла к нему, Александр ударил Мэтта по спине.

– Она на самом деле талантлива, брат.

Глаза Мэтта расширились. Совершенно очевидно, он был шокирован. Может, потому, что это было напоминанием их братской любви, которая у них когда-то была, или потому, что Александр смотрел на меня как на приз.

– Да, талантливая, – подтвердил он, смотря на меня. – Теперь нам пора. – Мэтт взял меня за руку и потащил к двери, после чего обнял за плечи. – Спасибо, пап, спасибо, Регина. Обед был отличным. Сейчас же нам надо возвращаться на вэне к маме. – Наклоняясь, он поцеловал мое ухо и прошептал: – Хочу, чтобы ты была только моей.

Мы обернулись, прежде чем выйти из комнаты. Мэтт прокричал: «Счастливого Рождества!», и мы унеслись, оставляя позади гостиную, полную глазеющих людей.

– Что это было? – спросила я, когда мы выезжали на дорогу.

– Это я так заявлял им, что ты моя.

Я не могла перестать улыбаться.

Снова заиграли Sex Pistols. Мэтт сделал звук громче и начал имитировать движения Сида Вишеса⁸, рассуждая об отдыхе под солнцем. Я улыбалась и смотрела в пассажирское окно, наблюдая за другой полосой шоссе с потоком машин, превращающимся в красноватое марево.

***

Следующие три дня мы провели у его мамы, исследуя улицы на мотоцикле Мэтта. В благотворительном магазине я обнаружила классную квадратную пряжку для ремня, сделанную из черного олова и с серой совой по центру. Чтобы купить ее, я заставила Мэтта дожидаться меня снаружи.

Когда я вышла за дверь магазина, то обнаружила Мэтта на парковке, он сидел на мотоцикле и был сексуальным как никогда. Руки скрещены на груди, на лице дерзкая ухмылка, глаза прищурены из-за солнца. Пока я направлялась к нему, порыв ветра сдувал мои волосы назад. Он поднял невидимый фотоаппарат и сделал снимок.

– Грейси, надеюсь, ты взяла мне ту пряжку с совой.

Я ударила его по плечу.

– Ты придурок. Зачем тебе понадобилось все портить?

– Поцелуй меня.

– Ты испортил сюрприз, – заныла я.

– ПОЦЕЛУЙ. МЕНЯ.

Рождественским утром мы все расселись вокруг елки Алеты и приступили к обмену подарками, в основном самодельными. Алета на ее новом гончарном круге сделала четыре красивые чашки и вручила их нам обоим.

– Ох, – отозвался Мэтт. – Они замечательные, мам. Спасибо.

Он отдал ей большую запакованную раму.

– Это от нас обоих. – Я с благодарностью сжала его руку. Он был в курсе, что я не могла купить что-то.

Алета распаковала ее и уставилась на то, что было обрамлено. Я не знала, на что она смотрела, так что поднялась и встала у нее за спиной. Увидев, наконец, что было в раме, я сглотнула и почувствовала подступающие слезы. Это был коллаж с нашими фото. На них было невозможно рассмотреть наши лица, но на всех фото были Мэтт и я: наши ноги, плечи, руки, волосы; на большинстве снимков мы касались один другого, или обнимались, или лениво лежали друг на друге. Где-то был слишком яркий свет, из-за чего виднелись лишь наши силуэты. Эта коллекция была захватывающей и доказывала невероятный талант Мэтта.

– Маттиас, – начала Алета едва дыша. – Сынок, эти фото потрясающие. И, Грейс, ты прекрасная и естественная модель. Я всегда буду хранить их.

Слезы, стекавшие по моим щекам, упали на плечи Алеты, и она обняла меня. Алета смотрела на меня с удивлением. Я покачала головой и отвернулась.

– Ты не видела, Грейс? – спросила она.

– Нет, – ответила я дрожащим голосом. – Это волшебно, Мэтт.

– Рад, что тебе нравится, потому что для тебя я сделал такой же, – рассмеялся он. – Твой коллаж ждет тебя в комнате. Я пробрался туда прямо перед нашим уходом.

Я запрыгнула к нему на колени и быстро поцеловала. Он притянул меня ближе.

– Я обожаю его. Спасибо.

Когда я отдала ему ремень, он стал изучать его.

– Глаза Грейси, – проговорил он, и я кивнула.

– Говорила же, он все поймет, – добавила Алета.

***

Вернувшись в Нью-Йорк в начале января, мы окунулись в обычную рутину. Мы исследовали город, ходили на занятия, вместе учились в общежитии, ну или, по крайней мере, пытались учиться. Мы не могли оторваться друг от друга. В те ночи, когда Мэтт работал в «ФотоХат», я репетировала с Тати.

Где-то через месяц Мэтт попросил меня встретиться с ним в комнате отдыха, намекнув, что хочет отвести меня в особенное место.

– Это вторая часть рождественского подарка, который я ждал, чтобы вручить тебе, – рассказал он мне с блеском в глазах, после чего схватил за руку и потащил из общежития.

Укутанные в пальто и шарфы, мы подошли к «Арленс Гросери», маленькому бару, где играли местные группы.

– Не смотри на вывески, – настоял он.

Мы пробирались через толпу к самой сцене. Мэтт расталкивал людей, отодвигая их в стороны, но мне все равно не удавалось увидеть хоть что-то за их спинами. Когда я наконец подняла взгляд, то посмотрела в глаза самому Джеффу Бакли, настраивавшему свою гитару.

Матерь. Господня.

Мы смотрели все выступление, стоя перед раскачивающейся толпой, находясь всего в трех шагах от моего любимого исполнителя на все времена. На краткий миг я поймала улыбку Джеффа, но затем он отвел взгляд и начал дергать свой никотиновый пластырь. Я оглянулась на Мэтта и проговорила одними губами:

– О. Мой. Бог. – Я знала, что находилась в присутствии великого человека.

После выступления Джефф исчез, но я, наплевав на этот досадный факт, продолжала искать его взглядом. Годом ранее я, скорее всего, дожидалась бы его как бешеная фанатка, жаждущая пожать ему руку или сказать, какая я преданная поклонница, но той ночью просто отправилась с Мэттом в общежитие. Я была вдохновлена. Я хотела играть.

По дороге домой я рассеянно пожаловалась:

– Он не исполнил «Hallelujah». Как жаль.

– Ему, наверное, надоело ее играть, – ответил Мэтт, раскачивая руки, которыми мы держались.

– Ага, ты прав. Спасибо тебе, кстати. Это было изумительно.

– Для тебя что угодно.

– Не превращайся в размазню, Маттиас.

– Ну и кто теперь не может быть серьезным? – расхохотался он.

15

.

Грейси…

МЭТТ

После праздников мы с Грейс пытались проводить вместе столько времени, сколько было возможно – в основном голышом. Казалось, что мы пытались впихнуть полноценные отношения в те короткие месяцы, что остались до моего отлета в Южную Америку. Мы, должно быть, по миллиону раз сказали друг другу, что у нас все без изменений, но ощущалось все иначе. Грейс избегала любых разговоров о том, чем она собирается заниматься, когда я уеду на лето. Она постоянно напоминала мне, что мы молоды, отчего создавалось впечатление, будто она преуменьшала значимость наших отношений. Думаю, она пыталась защитить свое сердце. Может, и я свое тоже.

Мы часто общались с Тати и Брэндоном, по пятницам ходили на музыкальные точки в нижнем Ист-Сайде в Бруклине. По субботам мы слонялись, играли в игры или вместе занимались в общежитии. Но как только зима подошла к концу, и наступила ранняя весна, на нас всех свалилась подготовка к окончанию университета и к следующему этапу наших жизней. Если бы мы с Грейс не жили в соседних комнатах, то не представляю, как бы нам удавалось видеться.

Наконец, в первый теплый день апреля Грейс решила собрать нас четверых вместе и дала указание прийти на встречу к «Олд Хэт» к десяти утра. «Олд Хэт» (Прим. пер.: буквально «старая шляпа») была грязным баром, забегаловкой, в которую мы отправлялись, когда бары получше закрывались на ночь, так что это было своеобразное место для начала дня.

Я потер руки друг о друга и хлопнул ими.

– Ладно, дамочка, ради чего все это?

– Виски, – бесстрастно ответила она.

Брэндон усмехнулся.

– Десять утра, Грейс, – сказала совершенно недовольная Тати, упирая руки в бедра.

Грейс схватила меня за руку и потащила к двери.

– Разве это не замечательно? У нас есть весь день. Да ладно, мы молоды. Давайте воспользуемся этим.

Бармен «Олд Хэт» поприветствовал нас. Грейс подняла четыре пальца.

– Четыре виски, пожалуйста.

– Ох, господи, – услышал я, как пробормотала Тати.

– Ради чего все это, Грейси? По-настоящему. – Я был в смятении.

Мы вчетвером сели в ряд.

– Скоро все будут так заняты, а Мэтт и вовсе уедет. Я просто хотела провести с вами немного времени, ребята, напиться, повеселиться и не учиться. Я спланировала для нас весь день.

Тати подняла рюмку.

– Ты убедила меня. Я в игре.

– До дна, – сказал Брэндон.

Как только мы выпили, Грейс повернулась к нам.

– Хорошо, давайте развлечемся.

– Теперь куда? – поинтересовался я.

В ее глазах зажегся огонь.

– В проявочную. – Она отдала мне моток пленки. – Нам нужно проявить вот это.

– Прошу, скажи, что это не ваши обнаженные фото, – попросил Брэндон.

– Нет, их у них, наверное, хватает, – добавила Тати.

– Нет, – сказала Грейс. – Это подсказки.

– Чем мы будем заниматься, пока вы будете их проявлять? – спросила Тати.

– Вы пойдете с нами, – ответила Грейс. – Мэтт покажет вам весь процесс.

Я усмехнулся.

– Да, это будет весело.

Мы пошли в фотолабораторию в кампусе, по дороге насыщаясь весенним воздухом. В лаборатории было несколько маленьких комнат, где студенты могли проявлять негативы, и большое помещение с красным освещением, заставленное фотоувеличителями и кюветами, чтобы студенты делали фотографии. Я поместила некоторые негативы из пленочной ленты в фотоувеличители, чтобы Тати и Брэндон сделали фотографии. На снимках были мы с Грейс, корчившие рожицы на камеру. Это был одноразовый проект, но Брэндон и Тати хотя бы займут себя, пока мы с Грейс будем проявлять ленту.

Мы прошли по коридору, и я затащил Грейс в одну из маленьких комнат, после чего закрыл дверь.

– Спасибо, что спланировала день. Это весело. – Я целовал ее, прижав к двери, затем подхватил и приподнял ее, чтобы она обвила ногами мою талию, и руками провел по ее бедрам вверх, задирая платье все выше.

– Ты же говорил, что люди здесь подобным не занимаются.

– Не знаю, чем там занимаются другие, да и мне наплевать.

Она жалобно застонала, но вырвалась из моих объятий.

– Нам нужно проявить пленку, Ромео.

– Убийца наслаждений, – пробубнил я. – Ладно, запущу процесс, но потом хочу наслаждений.

– Потом я вся буду в твоем распоряжении, но сначала прояви эту ленту.

– Хорошо, мне нужно выключить красный свет, чтобы проявить ее, так что примерно двенадцать минут тут будет кромешная тьма.

Она сморщила нос.

– Что это за запах?

– Это проявитель.

Химический запах был чересчур резким в нагретой и с высокой влажностью комнате восемь на восемь футов. На одной стороне находились безупречно чистая металлическая раковина и рабочий стол, параллельно которому стоял высокий и узкий чан с проявляющим раствором, куда опускались негативы. На столе находился большой таймер со светящимися в темноте стрелками. С другой стороны комнаты была скамейка.

Я наклонился и включил радио, крутанув выключатель, находившийся над раковиной. Музыка доносилась из колонок над нашими головами – это была какая-то университетская радиостанция, играл легкий джаз.

– Я не могу изменить станцию, но это нечто. – Я оглянулся на Грейс, сидевшую на скамейке. – Готова? Я собираюсь выключить красный свет.

– Готова.

Я щелкнул выключателем. Фотолаборатория стала такой темной и теплой, что внезапно накатило сонное состояние. С другого конца помещения послышался громкий зевок Грейс. Все другие чувства обострились. Я раскатал пленку и слепо защелкнул на ней прищепку. Направившись к раковине, я умудрился как профессионал опустить ленту в чан, не издав ни единого звука.